Сладкая ягодка. Горький огурчик (СИ)

Глава 6 Марат

Сижу на уютной кухне Нины в одних боксерах и футболке и думаю: «Как же я умудрился попасть в такую ситуацию?»

Пахнет домашней выпечкой, ягодами и еще чем-то невероятно аппетитным. На столе стоит пирог с вишней, рядом банки с вареньем, на подоконнике сушатся травы. Все пропитано уютом и заботой – полная противоположность моей стерильной московской квартире.

А Нина рядом со мной, склонившись над моим лбом, и обрабатывает ссадину перекисью водорода. Ее лицо совсем близко, чувствую тепло дыхания, вижу каждую ресничку, каждую веснушку на носу.

Боже, как же она хороша...

– Больно? – спрашивает, аккуратно промокая царапину ватным диском.

– Терпимо, – отвечаю, стараясь не смотреть на ее губы, которые находятся в опасной близости от моих.

Руки так и тянутся обнять ее за талию, прижать к себе. Но я сижу неподвижно, как истукан, потому что прекрасно понимаю: стоит мне пошевелиться, и она увидит, что происходит у меня в боксерах.

А происходит там то, чего совершенно не должно происходить. Но я ничего не могу с собой поделать. Ее близость, запах кожи, эти заботливые прикосновения – все это действует на меня как допинг.

– Вас не укусила собака? – продолжает она, отступая на шаг и придирчиво осматривая мои ноги.

– Кажется, нет. Только царапала когтями и валила на землю.

– Хм, – Нина задумчиво хмурится. – Все равно нужно сделать уколы. От бешенства. Мало ли что.

Я смотрю на ее серьезное лицо и не могу понять, шутит она или говорит серьезно.

– Уколы от бешенства? Серьезно?

– А что тут смешного? Барбос – собака хоть и домашняя, но может быть переносчиком всякой заразы.

– Но он же меня не укусил!

– А царапины? Могла попасть слюна. Лучше перестраховаться.

Она говорит это таким тоном, будто речь идет о покупке хлеба в магазине. А у меня мурашки по коже от одной мысли об уколах.

– Вы точно не шутите?

Нина усмехается, и я понимаю: конечно, она шутит. Издевается надо мной, городским неженкой.

– Боитесь уколов, Марат Захарович?

– Не боюсь, просто... подумал, может, можно обойтись.

– Можно. Если не дорожите жизнью.

Молчу, не зная, что ответить. А она достает из шкафчика пузырек с зеленкой и начинает замазывать мои царапины.

– Вот так лучше, – говорит она, отходя и любуясь своей работой. – Теперь вы как настоящий деревенский житель – весь в зеленке.

– Спасибо за заботу, – бормочу. – А штаны мои можно как-то... починить?

– Штаны? – Нина оценивающе смотрит на кучу тряпок, которые еще вчера были приличными джинсами. – Нет. Барбос постарался на славу.

– И что же мне теперь делать?

– А у меня где-то есть мужские брюки. Не знаю, подойдет ли размер. Правда и стиль не очень... городской.

Она уходит в комнату, остаюсь сидеть на кухне и пытаюсь привести свои мысли в порядок. И тело заодно. Потому что возбуждение никуда не делось, а с появлением брюк мне придется вставать. А еще жутко хочется есть, даже слюнки уже текут на ягодный пирог.

Хватаю один кусок, запихиваю его в рот, жадно жую, крошки падают на стол, а я глотаю, чувствуя, как желудок говорит мне «спасибо».

Через несколько минут Нина возвращается с парой темно-синих брюк в руках.

– Вот, примерьте. Папа был крепкий мужик, так что должны подойти.

Беру брюки, разворачиваю их. Обычные рабочие брюки, ничего особенного. Но лучше, чем ходить в одних боксерах.

– Спасибо. А где можно переодеться?

– Да здесь и переодевайтесь, – пожимает плечами Нина. – Я отвернусь.

Она действительно поворачивается спиной, но я все равно чувствую себя неловко. Быстро натягиваю брюки. Они великоваты в поясе, но в целом сидят нормально.

– Готово.

Нина оборачивается, оценивающе смотрит на меня и усмехается:

– Ну вот, теперь вы почти как местный. Только рубашка выдает городского жителя.

– И что теперь? Тоже переодеваться?

– Да ладно, пойдет. Главное – низ прикрыт.

Мы смотрим друг на друга, и вдруг повисает странная пауза. Я понимаю, что нужно что-то сказать, поблагодарить за помощь, может быть, уйти. Но почему-то не хочется.

– У вас... красивый дом, – говорю наконец.– И пирог вкусный.

– Спасибо. Папа строил еще, я только поддерживаю в порядке. А пирогом угощайтесь.

Нина кивает на стол, а я уже вроде и не хочу.

– Может быть на «ты» перейдем?

– Может.

– Одна живешь?

– А это опять ваше… не твое дело? – в голосе Нины появляются знакомые колючие нотки.

– Просто... любопытно. Такой большой дом для одного человека.

– Мне хватает. И коты со мной живут.

Как по заказу, из-под стола вылезает огромный рыжий кот, потягивается и начинает тереться о мои ноги.

– Это Мурзик, – представляет Нина. – Он у нас главный мышелов. А тот, черный, на печке – Барсик. Он больше для красоты.

– Хорошие коты.

– Лучше многих людей, – отрезает она.

И снова эта колючесть. Я понимаю, что задел какую-то болевую точку.

– Нина, можно вопрос?

– Смотря какой.

– Почему ты так... настороженно ко мне относитесь? Я же ничего плохого не делал.

Она долго смотрит на меня, и в ее глазах я вижу целую бурю эмоций.

– А что ты собираетесь делать с фермой? – вдруг спрашивает она.

– Пока не знаю. Изучаю ситуацию.

– Изучаешь, – повторяет она с издевкой. – А потом продашь. Как все городские. Приедете, посмотрите, покачаете головой: «Ах, какая отсталость, какая дикость!» – и продашь первому попавшемуся покупателю.

– Откуда ты знаете, что я собираюсь продать?

– А что еще? Останешься тут коров доить? Городской принц в костюме от Армани будет навоз лопатой убирать?

Ее слова задевают меня больше, чем я готов признать.

– Почему ты решили, что я не способен на такую работу?

– А способны? – насмешливо спрашивает Нина. – Ну давайте, расскажи, как ты представляете себе жизнь на ферме. Подъем в пять утра, дойка, уборка навоза, заготовка сена. День за днем, год за годом. Без выходных, без отпусков. И главное – без особых перспектив разбогатеть.

– Не все в жизни измеряется деньгами.

– Ха! – Нина всплескивает руками. – Это говорит человек, который, наверное, за один обед тратит больше, чем мы здесь за месяц зарабатываем!

– При чем тут мои расходы?

– При том, что ты не представляете, что такое настоящая жизнь! Ты живете в своем золотом мирке, где все покупается и продается. А здесь люди вкладывают душу в свое дело. Твой отец всю жизнь строил эту ферму, мечтал о ней...

– Это была его мечта, а не моя! – взрываюсь я. – Я не обязан жить чужими мечтами!

– Значит, у тебя есть мечта? – язвительно спрашивает Нина. – Расскажи, какая она. Офис с панорамными окнами? Дорогая машина? Красивая жена-модель, которая будет украшать твои светские приемы?

Ее слова попадают точно в цель. Потому что именно об этом я и мечтал. И именно это казалось мне правильной, достойной жизнью.

– А что в этом плохого? – защищаю я свою позицию.

– Да ничего! – Нина подходит ближе, глаза сверкают. – Только зачем тогда сюда приехал? Продавай ферму прямо из Москвы, через риелторов. Зачем притворяетесь, что тебе это интересно?

– Я не притворяюсь!

– Притворяетесь! Ходишь тут, изображаешь заинтересованного хозяина, а сам уже прикидываешь, сколько можно выручить за землю!

– Откуда ты это знаете?

– А разве не так? – она останавливается прямо передо мной, чувствую жар ее тела. – Разве ты уже не подсчитали, что ферма убыточна, что содержать ее невыгодно, что лучше продать участок под коттеджную застройку?

Черт, она права. Именно об этом я и думал. И именно это я и планировал сделать.

– Хорошо, а что, по-твоему, я должен делать? Бросить все и остаться здесь? Стать сельским тружеником?

– А почему бы и нет? – вызывающе отвечает Нина. – Боишься испачкать свои нежные ручки?

– Мои руки не такие уж нежные.

– Да? – она хватает мою ладонь и переворачивает ее. – Смотри – ни мозолей, ни шрамов. Маникюр свежий. Это руки человека, который никогда по-настоящему не работал.

Ее прикосновение обжигает, чувствую, как мое возбуждение, которое немного утихло, снова нарастает. Она так близко, что я снова вижу каждую веснушку на ее носу и чувствую запах волос.

– А твои руки? – хрипло спрашиваю. – Покажи свои руки.

Нина вздергивает подбородок, протягивает мне свои ладони. Я беру их в свои, рассматриваю. Загорелые, с короткими ногтями, с небольшими мозолями от работы с вилами. Сильные, умелые руки.

– Вот это руки работяги, – говорю, не выпуская ее ладонь из своих.

– Отпусти, – тихо говорит Нина, но не пытается вырвать руки.

– А если не хочу?

– Марат...

– Что – Марат? Скажи, что вы на самом деле обо мне думаешь. Не о том, что я собираюсь делать с фермой, а обо мне. Как о мужчине.

– Ты не имеете права...

– Какого права? Права нравиться женщине? Права хотеть ее?

– Ты женаты?

Вопрос застал меня врасплох.

– Нет. Была невеста, но... мы расстались.

– Из-за фермы?

– Отчасти.

Вру не моргнув и глазом.

– Значит, не любили.

– Почему ты так решили?

– Если бы любил, нашел бы способ все уладить. А раз бросил при первых трудностях...

Она права, и это бесит меня еще больше.

– А у тебя? У тебя кто-нибудь есть?

– Это не твое...

– Дело, знаю. Но все равно спрашиваю.

– Нет.

– Почему?

– А зачем мне мужчина? – вызывающе спрашивает она. – Чтобы он бросил меня при первой же трудности? Чтобы обещал золотые горы, а потом исчез без объяснений?

– Кто-то уже так поступал с тобой?

В глазах мелькает боль, но она быстро скрывает ее за маской равнодушия.

– Неважно.

– Важно. Расскажите.

– Зачем это?

– Потому что я хочу вас понять.

– Понять? – она смеется, но смех получается горьким. – А что тут понимать? Обычная история. Деревенская девушка, городской принц, красивые обещания. А потом – пустота.

– И теперь ты всех городских считаете негодяями?

– А разве нет? – она смотрит мне прямо в глаза. – Ты же тоже городской. И тоже собираетесь все здесь разрушить и вернуться к прежней жизни.

– Откуда ты знаете, что я уеду?

– А разве нет? Честно говоря, представляешь ли ты себя здесь через год? Через пять лет?

Молчу, потому что честный ответ ее не обрадует.

– Вот видишь, – торжествующе говорит она. – Ты даже представить себе не можете. Для тебя мы все здесь – просто декорации. Временная остановка на пути к настоящей жизни.

– Это несправедливо.

– Справедливо! Потому что это правда!

Она пытается вырвать руки, но я не отпускаю.

– Нина, послушай...

– Что слушать? Очередные обещания? Клятвы в верности деревенской жизни? А потом, через месяц, ты продашь ферму и даже не вспомнишь наши имена!

– Ты не знаете, что я буду делать!

– Знаю! Потому что вы все одинаковые!

– Неправда!

– Правда!

Она стоит передо мной, дрожа от гнева, с горящими глазами и раскрасневшимися щеками. И выглядит при этом так чертовски привлекательно, что у меня окончательно сносит крышу.

Я не помню, как это произошло. Просто в какой-то момент обхватил ее лицо руками и поцеловал. Жадно, отчаянно, пытаясь заглушить поток обвинений, которые ранят меня сильнее, чем я готов признать.

Сначала она замирает от неожиданности, а потом... отвечает на поцелуй. Ее губы мягкие и горячие, и от этого у меня окончательно кружится голова.

Мы долго целуемся, забыв обо всем на свете. И я понимаю, что влип по уши. Потому что после этого поцелуя продать ферму и уехать будет гораздо сложнее, чем я планировал.