Сладкая ягодка. Горький огурчик (СИ)

Глава 7 Нина

Боже правый, я так не целовалась уже сто лет! А может, и вообще никогда так не целовалась.

Все мои защитные барьеры, которые я так тщательно выстраивала последние пять лет, рушатся в одну секунду. Стоило губам Марата коснуться моих, как все мои принципы полетели к чертям собачьим.

«Никаких мужиков», «сердце заперто на семь замков», «городские проходимцы» – весь этот бред испаряется под напором горячих, требовательных губ.

Его поцелуй жадный, почти отчаянный, и я отвечаю с такой же страстью. Руки сами тянутся к его плечам, пальцы впиваются в рубашку. Кожа под тканью горячая, мускулы напряжены, и от этого у меня все переворачивается внутри.

«Нина, очнись! – кричит остатки разума. – Ты же знаешь, чем это кончится!»

Но тело не слушается разума. Я вся горю, словно меня охватил огонь. Марат целует так, словно это последний поцелуй в его жизни, а я таю в его объятиях, как масло на раскаленной сковороде.

Его рука скользит по моей спине, поднимается к затылку, пальцы запутываются в косе. Он слегка откидывает мою голову назад, обнажая шею, и я задыхаюсь от острого удовольствия. Косынка соскальзывает и падает на пол, но мне все равно.

Марат переходит поцелуями на шею, его губы обжигают кожу, язык находит самую чувствительную точку под ухом, и у меня подкашиваются ноги. Я стону, запрокидывая голову еще сильнее, и чувствую, как он улыбается, прижавшись губами к моему горлу.

– Ты такая красивая, – хрипло шепчет он, и от его голоса по всему телу бегут мурашки.

Руки Марата опускаются ниже, обхватывают талию, затем бедра. Он приподнимает подол платья, прижимает меня к себе так крепко, что я чувствую его член. Твердый, горячий. И от этого я окончательно теряю голову.

«Что я делаю? – лихорадочно думаю, хотя продолжаю прижиматься к нему всем телом. – Он же подумает, что я какая-то... что я совсем сошла с ума без мужика и готова отдаться первому встречному!»

Стыдно. Позорно. Я же не девчонка, чтобы так терять голову от первого поцелуя!

Но, с другой стороны... А что, если просто отключить мозг и получать удовольствие? Почему бы не использовать нового хозяина в своих интересах?

Он все равно скоро уедет в свою Москву и забудет о моем существовании. А у меня останутся хотя бы воспоминания о том, каково это – быть желанной.

Пока я размышляю, Марат не теряет времени даром. Его руки уже мнут мои ягодицы, сжимают их, притягивая меня еще ближе. Вторая рука находит край декольте, оттягивает ткань вниз, обнажая грудь.

– Боже, какая ты шикарная, – выдыхает он, в его голосе столько восхищения, что у меня перехватывает дыхание.

Никто никогда не говорил мне таких слов. Вадим называл меня «миленькой», Гришка – «племенной буренкой». А этот городской красавчик смотрит на меня как на богиню.

Марат наклоняется, его губы накрывают мой сосок, я чуть не кричу от наслаждения. Он целует, посасывает, легко прикусывает зубами, и волны удовольствия прокатываются по всему телу.

Кажется, еще немного – и я кончу прямо так, стоя.

– Марат... – выдыхаю, сама не понимая, что хочу сказать.

– Что, сладкая? – он поднимает голову, смотрит на меня горящими глазами.

Сладкая! Господи, как же давно никто меня так не называл!

– Я... мы не должны...

– Почему? – он снова целует мою шею, и мысли разлетаются в стороны. – Ты этого хочешь, я хочу. Мы взрослые люди.

Да, я хочу. Хочу так сильно, что готова сгореть от этого желания. Но...

– Ты же уедешь, – говорю, последний раз пытаясь быть разумной.

– Может быть, – честно признается он. – А может, и нет. Но это завтра. А сейчас есть только мы.

И он снова целует меня, не давая возможности думать. Его руки везде – на груди, на бедрах, под платьем. Я таю, растворяюсь в его прикосновениях.

Марат подхватывает меня на руки – и надо же, какой сильный! – усаживает на стол. Пиалы с вареньем звенят, пирог съезжает в сторону, но нам плевать на все это.

– Боже, как же ты мне нравишься, – шепчет, раздвигая мои колени, устраиваясь между ног.

Платье задирается до пояса, и я понимаю, что обратного пути нет. Да и не хочу я обратного пути. Хочу его, хочу забыться в его объятиях, хочу почувствовать себя женщиной, а не просто работягой с фермы.

Его пальцы скользят по внутренней стороне бедра, поднимаются выше, я выгибаюсь навстречу его ласке. Он касается меня там, где я уже вся влажная от желания, и я задыхаюсь.

– Такая горячая, – восхищенно шепчет он. – Такая красивая.

Я хочу что-то ответить, но могу только стонать. Его пальцы творят чудеса, он ласкает, дразнит, надавливает, и я чувствую, как накатывает волна наслаждения.

– Марат, пожалуйста... – молю, сама не зная чего.

– Что, сладкая? Что ты хочешь?

– Тебя, – честно признаюсь я. – Хочу тебя.

Он целует еще жарче, его руки торопливо расстегивают ширинку папиных брюк. Я помогаю ему, пальцы дрожат от нетерпения.

И тут...

Тук-тук-тук!

– Нина! Нина! Ты дома?

Мы замираем, как застигнутые врасплох воришки. За окном маячит знакомый силуэт – это тетя Клава, наша соседка. Самая любопытная женщина в деревне, которая знает обо всех и обо всем.

– Нина, открой! У меня к тебе важное дело! – продолжает стучать тетя Клава.

Марат отстраняется, и в его глазах я вижу ту же растерянность, что и в своих. Мы смотрим друг на друга, тяжело дыша и пытаясь прийти в себя.

– Нина! Я знаю, что ты дома!

«Ну надо же, – думаю я, натягивая платье и пытаясь найти косынку. – В самый интересный момент!»

Марат поспешно застегивает брюки, поправляет рубашку. Он выглядит растрепанным, возбужденным и слегка ошеломленным.

– Что будем делать? – шепчет он.

– Иди в комнату, – шепчу в ответ, поднимая с пола косынку. – Сиди тихо. А я открою тете Клаве.

– Нина! Да что ты там делаешь? Может, заболела?

Заболела, как же. Заболела городским красавчиком. Диагноз – острое помутнение рассудка на сексуальной почве.

Марат исчезает в комнате, а я быстро привожу себя в порядок. Поправляю платье, завязываю косынку, разглаживаю скатерть на столе.

– Иду, иду! – кричу, направляясь к двери.

Открываю дверь, и тетя Клава врывается в дом, как ураган.

– Ох, Ниночка, голубушка! – причитает она. – Какие новости! Какие у меня новости!

– Какие новости, тетя Клав? – стараюсь говорить спокойно, хотя сердце все еще колотится как бешеное.

– Да новый хозяин приехал! Представляешь? Сын Захарыча! Говорят, писаный красавец, молодой, холостой! Все девки уже с ума сходят!

Если бы ты знала, тетя Клава, как я схожу с ума.

– Да, слышала. Видела его на ферме. Вчера.

– А правда, что он из Москвы? И машина у него как в кино? И денег у него куры не клюют?

– Не знаю, тетя Клава. Мы на такие темы не разговаривали.

Тетя Клава пристально смотрит и мне кажется, что она все видит: и мои раскрасневшиеся щеки, и сбившееся дыхание, и беспорядок на столе.

– А почему у тебя платье такое помятое? – подозрительно спрашивает она.

– Работала в огороде, – быстро отвечаю. – Полола грядки с утра.

– Ладно, Ниночка, я к тебе по делу. Хотела спросить, не одолжишь ли банку огурчиков? Завтра ко мне гости приедут, а своих уже нет.

– Конечно, тетя Клава, – с облегчением говорю я и иду в кладовку.

Пока я достаю банку, слышу, как тетя Клава осматривает кухню. Надеюсь, Марат сидит тихо и не выдаст нас каким-нибудь звуком.

– Держите, – протягиваю я ей банку с огурцами.

– Спасибо, родненькая. Ты не заболела? Что-то лицо у тебя красное.

– Просто жарко.

– Ах да, сегодня страшная жара. Ладно, я пойду, дел много. Береги себя, Ниночка. И если этот новый хозяин будет приставать – дай знать. Все мужики одинаковые, особенно городские. Только одного и надо.

Если бы ты знала, тетя Клава, что мне от него нужно.

– Обязательно дам знать.

Наконец тетя Клава уходит, я запираю дверь и прислоняюсь к ней спиной. Ноги дрожат, сердце все еще бешено колотится.

Из комнаты выходит Марат, растрепанный и смущенный.

– Она ушла?

– Ушла.

Мы стоим и смотрим друг на друга. Волшебство момента разрушено, страсть остыла, и теперь я чувствую неловкость.

Что теперь? Продолжить с того места, на котором остановились? Или сделать вид, что ничего не было?

– Нина, я...

– Забудь, – быстро говорю. – Просто забудь. Этого не было.

– Как это – не было? – Марат делает шаг ко мне. – Я же чувствовал, как ты...

– Ничего ты не чувствовал! – огрызаюсь, пытаясь вернуть себе привычную язвительность. – Это была просто... минутная слабость.

– Минутная слабость? – он смеется, но смех получается горьким. – Нина, не надо врать. Ни мне, ни себе.

– Я не вру. Просто я... мы...

Но слов не находится. Как объяснить ему, что я испугалась? Не его, не того, что произошло, а своих чувств. Того, как легко я сдалась, как быстро забыла все свои принципы.

– Тебе лучше уйти. Люди сплетничают, а мне это не нужно.

– Хорошо, – тихо соглашается. – Но это не конец, Нина. Ты же знаешь.

Я не отвечаю, просто открываю дверь. Марат проходит мимо меня и останавливается на пороге.

– Спасибо за помощь, – говорит он. – И за... остальное.

И уходит, оставляя меня одну с колотящимся сердцем и смутными мыслями. А в животе все еще тлеет жар, напоминая о том, что могло бы быть, если бы не тетя Клава со своими огурцами.