Слезы Лимба. Книга 1

Глава двадцатая. Сияние

Сегодняшняя ночь была самой ясной за столь длинный промежуток времени. Эрван позабыл, когда в последний раз видел на небосводе хотя бы одну звезду, все они тщательно скрывались за толстым слоем низко летавших туч, отчего казалось, что город заперт в какой-то капсуле, откуда нет ни малейшего выхода. Молодой человек запрокинул голову и стал любоваться их сиянием, пытался найти среди них хоть какое-нибудь знакомое созвездие. Но сегодня звезды были разбросаны на небесном куполе хаотично, поэтому никаких интересных фигур среди них выделить так и не удалось.

Молодой человек вдохнул полной грудью прохладный осенний воздух и засунул руку в карман брюк, достав оттуда портсигар, который он так и не успел подержать в руках после того, как тот вернулся к нему после длительной разлуки. В металлической коробочке осталось всего лишь две сигары, и все они были помяты. Парень достал самую симпатичную из них, после чего закурил, но едва табачный дым проник в легкие, как Эрван тут же тяжело закашлял, почувствовав не самые приятные ощущения в груди. Молодой человек прочистил горло и сплюнул. Слюна, упавшая на тротуар, имела далеко не привычный оттенок. Эрван присмотрелся и со страхом осознал, что та имела характерный цвет крови. Дрожащей рукой он дотронулся до губ и вытер остатки слюны, после чего посмотрел на пальцы. Но на этот раз слюна имела вполне обычный цвет. Юноша снова взглянул на тротуар и замер в недоумении. Никаких следов крови больше не было.

— Что со мной происходит? — устало провел рукой по волосам тот и медленным шагом направился в сторону мастерской.

Юноша остановился около двери и вытащил из кармана ключи. Их мелодичный звон слегка успокоил его накалившиеся нервы, и парень даже пару раз встряхнул их, чтобы этот звук подольше побыл в ушах. Нащупав среди многочисленных ключей нужный, он вставил его в замок и повернул в левую сторону несколько раз.

— Эрван! Оглянись!

Эрван вздрогнул и обернулся. В последнее время громкие неожиданные звуки пугали его настолько сильно, что он попросту пугался едва ли не любого шороха, что сильно портило концентрацию во время работы. Ему попросту не удавалось сосредоточиться даже на одном деле, и это стали замечать окружающие. Неприятных вопросов было много. Но Эрван старался убедить себя, что с ним все в порядке, что это просто стресс после случившегося месяц назад. И чем больше он так думал, тем сильнее убеждался, что нагло врет самому себе.

Он боялся. И не знал, чего именно. Страх был повсюду, преследовал юношу попятам. Он стал его постоянным спутником и находился рядом круглосуточно, не желая ни на секунду покидать молодого человека. Эрвану казалось, что каждое его действие кем-то анализируется. Плохое предчувствие не уходило на протяжении всего дня, и так продолжалось уже не одну неделю. Это было странное ощущение, которое испытывает, наверное, только преступник, бродящий в районе, где полным-полно полицейских, которые его разыскивают. И в данный момент Эрван чувствовал себя именно таким человеком. И пытался задаться вопросом, почему? Что его так беспокоит? С какой стати ему кажется, что за ним ведется пристальная слежка? Ему хотелось оборачиваться, постоянно. Он знал, что за ним смотрят, ощущал на коже спины их ядовитые горящие взгляды. Но бездна ночной улицы тщательно скрывала наблюдателей, поглощала в своей глубоководной тьме, оставляя после них лишь размытые тени, едва различимые на мокром после недавнего дождя тротуаре.

— Эрван!

Эрван сдвинул брови и потер большим и указательным пальцем переносицу. Ему следует успокоиться. Это всего лишь ложное чувство. Он один посреди этой улицы, здесь больше никого нет. Ему незачем волноваться. Это пустые мысли.

Парень толкнул входную дверь и быстро вошел внутрь, будто хотел как можно скорее оказаться внутри и больше не ощущать на себе невидимые взгляды сотен людей. Но даже в мастерской странное чувство беспокойства не пожелало исчезать. Эрван знал, что они все еще снаружи, движутся к двери, заглядывают в окна. И наблюдают. Смотрят за ним.

Сняв с себя верхнюю одежду, Эрван прислушался, пытаясь убедиться, что Джордж находится здесь. Но в мастерской было слишком тихо, что было непривычным явлением здесь в столь позднее время. Даже шум соседей не доносился до его уха, словно все здание за пару часов очистилось от людей. Эрван медленно прошел вперед и попытался включил верхний свет, так как свечения керосиновой лампы, что стояла на рабочем столе Джорджа, было недостаточно. Но когда парень нажал на кнопку включателя, ничего не произошло. Помещение не озарилось светом и так и осталось в полумраке.

— Что за чертовщина? — прошептал Эрван и нажал на кнопку еще несколько раз, но свет так и не появился. — Я уже обожаю этот вечер, — обреченно проворчал он и подошел к керосиновой лампе, свет которой был такой тусклый, что с трудом освещал пространство на расстоянии вытянутой руки.

К счастью, свет ночного города, доносившийся из окон мастерской, слегка разогнал тьму и облегчил перемещения молодого человека по комнате.

Пламя керосиновой лампы сумело заворожить молодого человека. Только сейчас он осознал, что никогда раньше не обращал внимания на столь причудливые танцы огня. Этот горячий кусочек рыжеватого света был в заточении, за толстым стеклом, без какого-либо доступа к внешнему миру. Но тот даже в полной изоляции продолжал бороться с тьмой, что поглощала с каждой минутой, сдавливала крошечный огонек своим многотонным весом. Эрван приблизил керосиновую лампу к лицу, чтобы видеть этот огонек поближе и сел за рабочий стол Джорджа, не отрывая взгляда от тусклого света ни на секунду. Пламя полностью завладело его разумом, расширялось в мыслях, пожирало все ранее знакомые ему эмоции, затягивало в свой мир.

Эрван чувствовал этот жар, ощущал, как кожа буквально плавится под действием высоких температур, но эти чувства не вызывали боли, лишь что-то отдаленно похожее на нее, как смутное воспоминание о каких-то далеких страданиях, что сумели в безвестном прошлом вылиться на парня, заставили кричать и плакать, бороться за ускользавшую жизнь. Огонь был повсюду, вырывался из каждой щели.

Эрван видел комнаты, просторные и узкие одновременно. Они горели, каждый предмет рассыпался на глазах, падал, разбивался на сотни осколков. Он лишь смотрел, не мог сдвинуться с места. Эрван любовался творением огня, восхищался его неутолимым голодом, силой, с которой он пробивался в самые труднодоступные места.

Под ним лежали тела. Много тел. Молодой человек не знал, сколько их и боялся считать. Это были мужчины, женщины, дети. Все они спали на полу, прижавшись друг другу. Эрван не видел их лиц, пламя огня слепило его, не давая никакой возможности разглядеть детали этого горящего здания. Он мог лишь смотреть из одной точки и довольствоваться маленьким углом обзора. Детали были слишком расплывчатыми из-за располневшего облака едкого густого дыма. Дым образовал вокруг людей что-то вроде замкнутого кольца и медленно стал сжиматься, вихрем вращаясь вокруг невидимой оси. Пламя пожирало этих людей, обнажало их кости, но боялось прикоснуться к детям, старательно обходило их стороной, будто испытывало к этому маленькому беззащитному лакомству чувства отвращения. Вскоре спящие превратились в скелеты. Их кости блестели, как драгоценные камни. И издавали приятный мятный аромат, навязчивый и чересчур резкий, отчего заслезились глаза и захотелось чихнуть несколько раз.

Но они не умерли. Эрван начал слышать их голоса, постепенно переходившие в крики. Они кричали, плакали, звали на помощь. Им было больно. Невыносимо больно. И они не могли утихомирить свои страдания. Это было невозможно. Огонь был повсюду. Тот съедал их, заживо, без каких-либо угрызений совести. Но дети ничего не ощущали, не слышали. Они продолжали мирно спать, совершенно ни о чем не беспокоясь. Дети были в безопасности. Им ничего не угрожало.

***

— Боишься ли ты того, что сейчас увидят твои глаза? — прошептал до боли знакомый мужской голос где-то поблизости, но слова долетали до ушей Эрвана в виде отдаленного эха, словно молодой человек находился под водой, а его собеседник на поверхности. — Боишься ли ты узнать правду о себе? О своих страхах?

Эрван не мог дышать, каждая попытка наполнить легкие воздухом заканчивалась болезненными ощущениями, словно где-то в груди находилась горстка гвоздей, которая впивалась в каждый орган своими острыми концами.

— Ты особенный, Эрван. И должен перестать отрицать очевидные вещи. Прими это как дар. Но не забывай, что этот дар способен перерасти в проклятие. Твоя задача найти необходимый баланс. Золотую середину. Но меня волнует один вопрос. Готов ли ты к этому? Не боишься ли ты?

Эрван почувствовал холод, кожа стала остывать, а вместе с ней и все тело. Он находился в состоянии полета, завис в невесомости и не мог ни опуститься вниз, ни подняться на поверхность. Весь организм молодого человека онемел, был связан невидимыми нитями, что не давали возможности даже шелохнуться. А вокруг была только тьма, бездна, где не существовало ни запахов, ни звуков, ничего, что напоминало бы привычный мир.

— Я видел конец этого мира, видел его рождение, восхождение, а после и великое падение. Я не вмешивался в эти события, лишь наблюдал, мне это доставляло незабываемое удовольствие. Я лицезрел каждого, знал, о чем они мыслят, чего боятся. Я стал для них Богом, они боялись меня, верили в мое существование, просили, чтобы я сжалился и прервал их страдания. Но заслуживали ли они моего прощения? Заслуживали ли понимания? Моего внимания?

Эрван чувствовал удушение, в легких ощущалось болезнетворное жжение, от чего хотелось кричать, но крик растворялся тотчас же, как в соляной кислоте, не успев даже возникнуть. В этом месте не было звуков, это изолированный вакуум, пустота, где не существовало ничего, кроме этого приятного мужского голоса, который Эрван знал, как свой собственный, но не мог найти в памяти ни одну личность, которая могла бы обладать этими голосовыми связками.

— Я могу стать совершенно любым человеком, способен обманывать глаза каждого, кто удосужится привлечь мое внимание. В моих руках безграничная сила и власть. Но в то же время это моя уязвимость, самая главная слабость.

Юноша увидел свет, где-то наверху, прямо над собой. Он становился ближе, расширял зону своего влияния на тьму. Неведомая сила подхватила тело парня и понесла навстречу этим лучам голубого холодного оттенка, уносила из удушающей бездны. Через пару мгновений его лицо обдало непривычным холодом, он ощутил прикосновения ветра. И впервые смог сделать глоток воздуха, жадный до безумия. Он вдыхал кислород с завидной тщательностью, словно опасался, что тот в любой момент вновь исчезнет и больше никогда не вернется.

Молодой человек лежал на поверхности воды. Эрван понял это не сразу, лишь спустя какое-то время, когда шелест водной поверхности стал громче стука сердца. Пение водных частиц успокоило участившееся дыхание, вынудило тело расслабиться, а вместе с тем наступило долгожданное умиротворение, которое вызывало странное щекотливое ощущение чуть ниже живота. Он парил над водой, не чувствовал притяжения земли, тело стало легким, как перо, и казалось, что оно вот-вот взлетит и устремится вместе с ветром к чистому звездному небу, что зависло над ним.

— Я помню боль, что почувствовал в груди, помню кровь, что рвалась из меня наружу, помню страх, что лишил меня здравомыслия. Безумие. Это все, что у меня осталось от того момента. Я видел свою смерть, чувствовал ее, ощущал весь ужас, что исходил от моего остывающего тела. Я не мог этого остановить. Не мог изменить предначертанные судьбой события.

Эрван с криком вздрогнул, и его тело резко погрузилось в воду, лишь голова и руки остались на поверхности. Юноша изо всех сил стал двигать ногами, чтобы вновь не погрузиться в ту ледяную бездну, и поплыл в сторону берега, что находился совсем поблизости. Но с каждым движением слабость одолевала мышцы все сильнее и сильнее, ноги онемели и не желали слушать команды головного мозга. Эрван стиснул зубы и сделал рывок, продолжил плыть, хватался за поверхность воды, как за что-то твердое. Но некая сила оттягивала его назад, отдаляла от суши все сильнее и сильнее.

— Я видел свою смерть. Чувствовал, как в легкие перестал поступать кислород. Слышал, как сердце бешено колотилось, разрывало своей вибрацией мои барабанные перепонки. Я был все еще жив, когда перестал дышать. И мне приходилось лишь ждать, когда оставшиеся части тела тоже лишатся жизни, — с грустью произнес голос и громко вздохнул. — Но после этого я почувствовал поразительную легкость. Смерть подарила мне крылья.

Эрван сделал последний рывок и впился пальцами в каменистую почву берега, словно опасаясь, что вода вновь утащит его в свое глубоководное царство. Молодой человек с болезненными стонами совершил пару шагов на четвереньках вперед и, полностью обессилев, рухнул на землю, не в силах продолжать свой путь дальше.

— Люди преклонили передо мной головы, моя сила и власть сломила их чувство воли. Я стал для них Богом, они молились мне, но продолжали ненавидеть, проклинать. Только их вера от этого не ослабела. Лишь превратилась в безумную игру.

***

— Я наивно полагал, что смерть неотъемлемо связана с болью. Но перед своей гибелью я не чувствовал ничего, кроме чувства полета. Это было похоже на погружение в воду. Ты не можешь двигаться, дышать, мыслить. Все вокруг резко потеряло хотя бы какое-то значение. Ты завис над бездной и находишься в таком положении до тех пор, пока не настанет время. Пока Бездна не станет частью тебя. Частью твоего сердца. Я не помню ничего о своей прошлой жизни, лишь определенные моменты, самые важные, те, которые повлияли на мою гибель в реальном мире. Долгое время я бродил среди пустоты, туманных образов прежнего существования, искал ответы на давно мучившие меня вопросы. Но это не принесло мне душевного спокойствия, лишь повесило на шею груз, который не позволяет свободно дышать.

Эрван почувствовал, как чьи-то многочисленные маленькие руки касаются его, тянут на себя и медленно передвигают тело молодого человека подальше от воды. Юноша пытался сопротивляться, но мозг разучился посылать сигналы в конечности, те будто умерли, потеряли большую часть своей чувствительности. Он мог ощущать только прикосновение теплых крохотных пальцев к своей отвердевшей от холода коже. Глаза Эрвана были открыты, но тьма полностью лишила дара видеть что-либо вокруг. Его окружала только чернильная мгла, густым туманом расползавшаяся по округе, пожирая все на своем пути.

— Он слышит нас, — прошептал детский девичий голосок, после чего весело захихикал. — Он слышит.

— Ему больно. Он ранен. Мы должны ему помочь, — рядом раздался еще один голос, но на этот раз он принадлежал мальчику и находился ближе всех к Эрвану, прямо над самым ухом.

— У нас слишком мало времени. Она может его почувствовать. Нам нельзя допустить, чтобы Она завладела им. Иначе нас ждут страшные последствия. Идемте!

— Хи-хи-хи-хи, — засмеялся третий голосок.

— Он ослеп. Он не видит. Он не видит!

— Не останавливайтесь! Вперед! Мы не можем оставить его здесь! Продолжайте двигаться. Ну же!

— Я стал Богом, — прошептал Эрван, с трудом шевеля обсохшими солеными губами, и попытался сфокусировать зрение, но все образы вокруг продолжали пребывать в расплывчатом состоянии. — Бездна приняла меня.

— Положите его здесь, — приказал остальным мальчик.

Эрван ощутил, как его тело коснулось сухой мягкой поверхности. Вокруг раздавались звуки человеческой возни, тихие перешептывания, редкие смешки. Все это продолжалось настолько долго, что молодому человеку показалось, что он пролежал в таком состоянии несколько дней. Но внезапно все стихло, и рядом с ним появился яркий желтоватый свет, исходивший от зажженной керосиновой лампы, которую он совсем недавно держал в своих руках, но только не мог вспомнить, где именно.

— Свет спасет тебя. Они боятся света. Тьма питает их, ты не должен находиться в темноте без защиты. Их голод неутолим, — с серьезным выражением лица произнес светловолосый мальчик рядом с ним, который и держал перед Эрваном эту яркую издававшую приятное тепло лампу. — Держи. И не отпускай, — белокурый ребенок передал парню источник света, который в этом месте был единственным на многие километры.

— Откуда вы взялись? — с трудом выдавил из себя Эрван и стал с испугом разглядывать детские лица вокруг себя.

Ребятам на вид было не больше десяти лет, но их выражение лица было донельзя умным, отчего могло по ошибке показаться, что это низкорослые взрослые, навсегда запертые в детском теле. Одеты они были из рук вон плохо: ткань покрывалась кусочками грязи, местами украшалась некрасивыми дырками; не одежда, а самое настоящее решето, словно по этим детям стреляли из штурмовой винтовки, но их кожа выдержала каждый выстрел, будто состояла из прочного сплава железа. Всего детей было трое. Двое мальчиков и одна темнокожая девочка, которая, судя по всему, было самой младшей среди этой троицы: вряд ли ей исполнилось десять, возможно, малышке было не больше семи, если не меньше. Эрвану не нужно было долго гадать, чтобы понять, кто среди них был самым главным. Светловолосый мальчишка выделялся из этой группы хмурым уставшим выражением лица, которое присуще исключительно тем, кто кем-то руководит. Его большие голубые глаза поражали своей мудростью, отчего было даже не по себе. Эрван никогда не видел у детей чего-то подобного, не ощущал в них той взрослости, что обитала в этом белокуром пареньке.

— Придет время, и ты узнаешь.

— Что со мной происходит? Где мы?

— Бездна выбрала тебя, сделала себе подобным. Ты должен пройти особый путь, чтобы доказать ей свою преданность.

Эрван сжал обоими руками лампу, будто боялся, что та выскользнет из его вспотевших ладоней, после чего со страхом осмотрелся. Они сидели посреди какого-то поля, о чем говорила густая травяная растительность, подсвеченная светильником. Тьма была слишком густой, поэтому зона видимости была пугающе низкой, отчего создавалось ложное чувство, что пространство вокруг быстро сжимается и вот-вот расплющит их всех за пару секунд, не оставив после них ни единой косточки.

Молодой человек сделал попытку подняться на ноги, но ощутил такую слабость во всем теле, что едва не упал, когда делал столь простое движение. К счастью, удержаться на ногах ему все же удалось, но казалось, что еще немного, и он вновь окажется на земле; ноги дрожали от веса тела и, в буквальном смысле, самовольно сгибались в коленях.

— Когда я пришел в себя, то увидел детей, самых безобидных существ в этом огромном суровом мире. Они не вызывали во мне никаких вопросов, казалось, что я знал их целую вечность и очень дорожу каждым из них. Им было известно, кто я, кем стану через короткое время. И их это не пугало. Ничуть. Они были здесь, чтобы охранять меня. Я был их единственной надеждой на спасение. Я был их хранителем. Их Богом. Только они были способны видеть меня, чувствовать, разговаривать со мной. И я стал неотъемлемой частью их жизни. Они видели во мне друга, я стал их светом, смыслом, дверьми между двумя мирами. Они слишком долго ждали моего появления. И делали все, чтобы я в них не разочаровался. Я должен был их повести, стать их глазами, мыслями. Их разум напоминал мягкий пластилин, я мог творить с ним все, что мне пожелается. И они не противились мне. До тех пор, пока моя сила не ослабла. Она захватила власть. Осознала, что мы преследуем совершенно разные цели. И это Ее разозлило. Два Бога не смогли ужиться в тесном мире. Одному из них следовало уйти или умереть. У меня появился выбор.

***

Он не мог вспомнить, когда именно его ослабленный организм сумел погрузиться в глубокий сон, совершенно не удосужившись предупредить головной мозг. Юноша понял, что все это время спал после того, как увидел резкую смену обстановки. Удивительно, что его ничуть не удивляло ни место, где он находился, ни люди, окружавшие его. Эрван воспринимал все это как нечто обыденное, привычное, совершенно его не касающееся. Молодой человек ощущал себя наблюдателем какой-то красочной кинокартины, ничто из увиденного не было способно вызвать хотя бы толику настоящей адекватной эмоции. Он походил на ребенка, который едва появился на свет и просто не осознавал, что за образы его в данный момент времени окружают. Возможно, это была правильная реакция, что-то вроде сильнейшего шока. Но Эрван был крайне спокоен, опьянен местным воздухом, который пах болотом и хвоей.

Молодой человек лежал в деревянной повозке, которая пьяной покачивающейся походкой медленно ехала вперед, преодолевая частые кочки, ямы и мелководные лужи, имевшие размер целого озера. Повозку тянула за собой хромая лошадь красивого белого цвета, которая не упускала момента повернуть свою мордочку назад, будто хотела встретиться взглядом с удивленным Эрваном, но шея той было не такой уж и гибкой, поэтому ей удавалось взглянуть на собственного пассажира только одним глазом.

Впервые Эрван увидел окружавшее его пространство в полных деталях. Такая возможность появилась из-за возникшей из неоткуда полной фантастически огромной луны, чей диаметр был таких размеров, что создавалось опасение, что ночное светило вот-вот врежется в планету. Они ехали через бескрайнее поле, блестевшее, как зеркало, из-за обилия воды на его поверхности, а где-то вдали виднелись дремучие леса, чье пение из-за усилившегося ветра было столь сильным, что даже отсюда была возможность услышать скрипы могучих волосатых деревьев. Колеса повозки то и дело запутывались в осоке, которая была настолько высокорослой, что могла с легкостью пощекотать лицо Эрвана.

Молодой человек перевел свой взгляд и увидел перед собой ребят, которые сидели почти вплотную друг к другу и о чем-то тихо беседовали. Они спорили, о чем говорила бурная жестикуляция светловолосого паренька: тот явно делал неудачные попытки доказать свою правоту остальным. Но второй мальчик почему-то с ним не соглашался, из-за чего их разговор затянулся на довольно продолжительный срок.

— Только сейчас я понимаю, что в тот момент они сомневались во мне, сомневались в правильности выбора их матери, Бездны, которая из пустоты сотворила этих прелестных созданий. Она была крайне талантлива, ее сила и власть не знали границ. Но Бездна ошиблась. Как и любое живое существо. Совершенно того не подозревая, она выбрала неправильного человека, не разглядела в нем то качество, которое было способно погубить все, что она целыми столетиями воссоздавала по крупицам. Карточным домик вот-вот рухнет. Но все началось тогда, в тот день. В день моего избрания, в день моего нового рождения. Мне следовало многому научиться.

— Он слышит нас, — прошипела темнокожая девочка и весело захихикала, прикрыв свои пухлые губки ладошками, словно боялась, что кто-либо из присутствующих увидит ее молочные зубы. — Он наблюдает.

Светловолосый парень громко вздохнул и сел рядом с Эрваном, но делал это с такой неуверенностью и осторожностью, словно опасался, что при неосторожном движении его по инерции выбросит из повозки, как мягкую игрушку.

— Ты должен дать мне имя, — сказал он и впился сильными пальцами в плечо молодого человека. — Отныне мы принадлежим тебе.

— Бездна позаботилась о моем душевном спокойствии, я был опьянен этим миром, не владел своим разумом как своей собственностью. Я мог лишь наблюдать за собой со стороны, не участвовать в принятии своих же решений. Все было решено заранее. И мне не дали возможности отказаться, лишили выбора. Тогда я и понятия не имел, кем станет этот мальчик, для меня, для моей будущей жизни. Если бы я знал, кто он и кем будет, то, возможно, начал бы бояться, ибо этот паренек обладал могущественной силой. И я должен был его повести, чтобы защитить Бездну от тех, кто покушался на нее уже многие века с целью овладеть ее несметными богатствами. Этот мрачный пугающий мир был дороже всего золота на Земле. И его ценность измерялась не в драгоценностях.

— Кристофер Ричард Стрингиги, — дрожащим голосом прошептал Эрван, после чего увидел радостное лицо мальчика, словно тому подарили все подарки, которые только могут существовать в этом мире. — Это имя больше не является моим, я его дарю тебе…

— Эти дети были беспомощны без меня, без своего Бога. Я был их жизнью, их смыслом, их целью. И именно это стало моей главной уязвимостью. Они были способны уничтожить меня, единственного, кто мог остановить разрушение Бездны, ее смерть. Бездна стала частью меня, заменила сердце в моей груди. Я стал Злом, Добром, Любовью и Ненавистью. Во мне слились все качества, которые присущи человеку. Я получал власть над людским разумом, над их волей. Стал их глазами.

— Мы лишились Старшей, она предала нас, предала ту, которая подарила нам жизнь, — произнес Ричи и понурил голову. — Мы верили ей, верили, как самим себе. Но Она изменилась. Стала чужой. Она вмешалась в судьбу людей, принесла в мир горе и страдания, развязала кровопролитную войну. Теперь ты наш единственный шанс. Ты тот, кто может все это прекратить. Стань частью истории. Не дай ей овладеть силой Бездны. Лимб ослаблен, он на грани разрушения.

— Она мечтала о власти, безграничной и безнаказанной. Ее цели были благородны, но достигались ужасающими способами. Она боролась с болезнями, смертью с помощью людских страданий, с помощью их слабости и уязвимости. Она выбирала сильнейших и делала их частью своего окружения. А меня заперли здесь, я стал зверем в клетке, разъяренным и ослабленным. Она знала меня слишком хорошо и искусно пользовалась этим, чтобы не дать вмешаться. Мне оставалось только ждать подходящего момента, чтобы атаковать. Но ожидание лишило меня многого, всего того, чем я так дорожил. Мне пришлось полностью подавить в себе свет, который когда-то занимал большую часть моего тела. Я стал тенью, призраком. И жил в чужих умах. Питался их самыми сокровенными страхами.

***

Повозка медленными темпами добралась до дремучего леса, который был настолько густым, что даже столь обильный лунный свет не смел дотрагиваться до его верхушек деревьев, словно боялся этих кучерявых существ, бесчисленной армией заполонивших огромную местность. Эрвана за время их пути успело укачать, и он, кажется, сумел пару раз заснуть. Но Ричи не давал ему прикрыть глаза и на минуту, паренек начинал резко трясти его за плечо и недовольно покачивать головой. Молодому человеку оставалось только слушаться, но чем дальше они ехали, тем труднее это было выполнимо, глаза закрывались практически самовольно.

— Это действие лекарства. Скоро все пройдет, — впервые послышался голос второго мальчика. — Оно вернет твои силы.

— Лекарство? — удивленно посмотрел на него Эрван и испуганно облизал губы, на которых чувствовались остатки какого-то горького вещества.

— В Лимбе растут особые растения, ужасно пахнут и колются, если осмелишься сорвать хотя бы листочек. Они обладают чудодейственной силой: исцеляют любые раны потерянной души.

— Но Она нарушила закон, — продолжила фразу девочка. — И принесла это растение в реальный мир и стала лечить с помощью него живых.

— Из-за нее разлом усилился, — Ричи перевел взгляд с девочки на Эрвана и грустно вздохнул. — Мир живых и мертвых не должны соприкасаться. Даже один листочек, проникнувший в другую реальность, вызовет ужасные последствия. Она хотела помочь живым, но, в конечном счете, обрекла их на страдания. В людях поселилась жестокость.

— Поэтому Бездна избрала тебя. Ты видел ужас той войны, видел, к чему привели действия изгнанной Старшей. Ее желание власти создало катастрофическую проблему для обоих сторон, — сказал второй мальчик и приобнял сидевшую рядом с ним темнокожую девочку. — Она хотела изменить слишком многое, разрушить хрупкий баланс, стену, что отделяла Добро от Зла многие тысячелетия. Вскоре мир живых и мертвых сольется воедино, что уже происходило.

— Во времена Великого потопа, — прошептал Ричи. — Первая Старшая ослушалась Бездну, дала людям свободу. И эта свобода привела к гибели всего человечества. Все повторяется.

— Но еще не поздно все изменить. Мы должны залатать стену, не дать теням ворваться в живой мир. Если это случится, у людей не останется шанса, выживут только единицы. В последнем слиянии уцелела только одна семья. И это было большое чудо для всех нас. Ной стал первым Старшим нового времени, он породил первое поколение проводников. Все Старшие были, непосредственно, в близком родстве друг с другом. Но позднее кровь перестала играть значение. Бездна сама выбирала достойных еще при их жизни.

— Первые Старшие становились хранителями Лимба только после смерти и не имели права являться недостойному человеку. Но позже ситуация переменилась. И Старшие назначались еще при жизни, но незадолго до своей смерти. Бездна лишала их права выбора. У избранников не было шанса спастись от такой участи. Но у них были привилегии. Они могли являться любому живому человеку, быть его внутренним голосом, — светловолосый мальчик явно любил об этом рассказывать, о чем говорили его загоревшиеся глаза. — Так случилось и с нами. Мы слышали голос Старшей, еще при жизни. Это было много лет назад. У Старшего есть дилемма. Он может избрать проводников среди своих детей или невиновных.

— Она выбрала невиновных. Спасла наши души от гибели, — едва слышно произнес второй мальчик. — Не дала теням поглотить нас. Но взамен на исцеление мы должны были служить ей, исполнять ее волю как свою собственную.

— Но после ее изгнания мы стали сиротами. И были разделены, — с болью в голосе произнес Ричи. — Только во сне мы можем вновь встретиться и увидеть друг друга. Хотя бы на короткое время. Но это так мало. Мы существовали вместе целые столетия. И разлука стала для нас чем-то невыносимым, самом страшной болью, которая парализует все внутри. Наши души связаны. И их необходимо привести друг другу. Только ты способен это сделать, Эрван.

Молодой человек увидел, что тела мальчиков начали постепенно рассыпаться, как фигуры из песка. Порывистый ветер, что путешествовал здесь без каких-либо ограничений и не боялся даже столкновения с деревьями, за пару мгновений унес эти сверкавшие в свете луны песчинки, оставив после невинных ребят лишь горсточку сухой земли, которая внешним видом напоминала пепел. Еще очень долго частицы, ранее являвшиеся детьми, витали высоко в небе, создав что-то в роде карты звездного неба, которая указывала путь в глубь чащи. Самая большая звезда давала ориентир на восточную часть леса. И лошадь, все еще преданно тянувшая за собой повозку, следовала за этим ярким объектом на небе, словно заранее знала, куда следует привезти своих оставшихся пассажиров.

Теперь рядом с молодым человеком сидела только темнокожая девочка, которая с печальным видом разглядывала толстые стволы деревьев, явно пугаясь их внешнего вида.

— Я еще не была рождена. Время пока не пришло, — произнесла она и громко вздохнула. — Мою первую маму сожгли еще во времена правления Птолемея. И разрушили наш дом, так как мы не были в состоянии платить налоги. Меня схватили и отвезли в пустыню, где изнасиловали, а позже закопали в песках Египта, оставив на поверхности только голову. Я была еще жива пару дней. Но позже очнулась здесь. И встретила своих новых братьев. Теперь я снова одна. И жду второго рождения. Проводники-сироты перерождаются. Это неизбежно. У тебя будет сложный выбор. Но меня пугает эта участь. Я скучаю по своей прежней жизни. Да, это было очень давно, почти двадцать столетий назад.

— Ты боишься? — заботливо спросил ее Эрван и сел рядом с ней. — Боишься находиться здесь в одиночестве?

— Я боюсь теней. Мне приходится прятаться по ночам, они боятся только света. Я впервые гуляю по этому лесу ночью, — девочка со страхом в глазах оглядела макушки деревьев и всем телом прижалась к молодому человеку. — Я слышу их дыхание, чувствую взгляд голодных хищных глаз. Они рядом. Будь осторожен. Не потеряй свет. Они боятся света.

Эрван пододвинул керосиновую лампу поближе к себе, словно опасался, что та тоже рассыплется в воздухе, как песчаный замок. Если этот желтоватый свет под стеклом их единственная защита от напастей этого жутковатого мрачного места, то нельзя позволить, чтобы они его лишились из-за собственной неосторожности.

— Не спи, тебе нельзя спать. Это убьет тебя, — прошептала девочка и, закрыв глаза, уткнулась носом в теплую грудь молодого человека и тихо умиротворенно засопела.

Юноша улыбнулся и погладил ее по волосам, почувствовав к этому невинному ребенку такие приятные эмоции, словно он был с ней знаком уже целую вечность и не мог представить и дня, чтобы она была вдали от него. Возможно, что-то похожее испытывают родители к своим детям, молодой человек не был знаком с родительским инстинктом, так как никогда не выступал в роли отца. Но сейчас ему пришлось столкнуться с этим чувством. И оно было крайне приятным. И не поддавалось объяснению.

— Тебе нельзя спать, — парень потер пальцами переносицу и резко встряхнул головой, пытаясь отогнать от себя остатки сна, но те наваливались на него таким весом, что находиться в бодрствующем состоянии становилось практически невыносимой задачей.

Запахло мятой. Этот запах был невероятно резким. И заставлял глаза слезиться, отчего из них градом посыпались слезы. Молодой человек посмотрел на землю под ними и увидел причудливые кустики, выглядывавшие из влажной почвы. Возможно, это и есть те самые травы, о которых ему рассказывали ребята. И именно они могли вызывать столь сонливое состояние, опьяняющее разум. Эрван снова встряхнул головой и быстро заморгал, пытаясь сфокусировать свое внимание на чем-нибудь одном, чтобы желание погрузиться в сон отошло на второй план. Но ничего не получалось.

Глаза продолжали закрываться. Звуки исчезли. Он стал проваливаться в пропасть.

— Нельзя спать. Нельзя! Это убьет тебя!

***

Он чувствовал их боль, слышал крики, которые вырывались из далеких глубин. Они были настоящие, живые, объемные, словно находились здесь, рядом. До них можно дотянуться рукой, почувствовать их жар, плавящий кожу. Возник свет, горячий, как и все вокруг. Молодой человек прикрыл глаза рукой и увидел перед собой комнату. Голые каменные стены, глиняная посуда, скудная деревянная мебель, состоявшая из одного стола и пары плетенных стульев, а на полу лежали две подстилки, на которых, как он понял, совсем недавно спали люди. Рядом с подстилкой находились скомканные шкуры животных, служащие их хозяевам в качестве одеяла. И вряд ли Эрван обратил бы на них внимание, если бы не почувствовал острый запах крови, человеческой, совершенно свежей. Он склонился над местом ночлега жильцов этого строения и провел рукой по соломенной подстилке. На пальцах отпечаталась кровь, хотя самой ее нигде не было видно. Эрван ощущал лишь ее аромат.

— Пожалуйста, пощадите нас! Мы все вернем! Дайте нам немного времени! Прошу вас! Нет!!! — донесся едва уловимый женский голос. — Эмми! Не трогайте ее! Не трогайте мою дочь! Ублюдки! Осирис вас покарает! Уже ничто не спасет вашу ка! Ничто!

Молодой человек вздрогнул, почувствовал колющую боль в висках, и прищурился от яркого солнечного света, который проникал в единственную комнату в доме через крошечные вырубленные в стенах окошки.

— Это уже случилось. Если здесь кто-то и был, то он замел следы, — прошептал Эрван и поднялся на ноги. — Почему я это вижу? Что же здесь произошло?

— Бездна была сильна, но действия прежней Старшей ослабили ее, сделали беспомощной, донельзя уязвимой. Она была таким же живым существом. И пыталась найти защиту. Во мне. В моем сердце. Я видел то, что видела она. Я чувствовал то, что чувствовала она. Я стал ею. Стал Бездной. И мне следовало принять это как данное. Как самый щедрый подарок. Но страх во мне доминировал. Моя прежняя сущность пыталась взять все в свои руки. Но Бездна подавляла ее, тратила на это последние силы. Ей следовало показать мне правду в самые краткие сроки.

— Мама! — раздался голос девочки. — Мамочка! Пожалуйста! Не трогайте ее! Мама!

Эрван различил звуки борьбы, едва уловимые крики. Он приблизился к двери и прислушался, пытаясь интуитивно осознать, что происходило снаружи. Несколько взрослых мужчин били женщину, рвали на ней одежду, смеялись. Но та уже не сопротивлялась, лишь беспомощно мычала что-то неразборчивое. А в комнате слышался детский плач, ребенок находился в доме. Ждал, когда все закончится. Эрван ощущал ее присутствие, но не видел. Девочки здесь больше не было. Это уже произошло. Она давно покинула этот дом. И больше сюда не возвращалась.

Молодой человек толкнул дверь и неуверенно перешагнул через порог. Его ноги коснулись горячего песка, высокая температура которого ощущалась даже через толстую подошву ботинок.

Песок. Повсюду был только он. Бескрайняя пустыня и палящее солнце, зависшее так высоко, что приходилось запрокидывать голову, чтобы разглядеть его яркий диск. Молодой человек оглянулся назад и с удивлением обнаружил, что дом неизвестным образом исчез, не оставив после себя ничего, кроме рыжеватой пыли, витавшей в воздухе от слабого ветра.

— Мама! Мама!

Молодой человек двинулся вперед. Каждый шаг давался с большим трудом, ноги буквально проваливались в песок, словно Эрван шел по болотистой почве, утопая в вязкой глине и тине. Голос девочки доносился где-то впереди. Она была рядом. Ее крик постепенно переходил в плач. Эрван слышал ее страх, боль, отчаяние. Девочка боролась, тратила на это последние силы. Но уже было слишком поздно.

Юноша нашел ее кудрявую голову, торчавшую из песка. Кожа уже давно слезла, остался лишь голый крохотный черепок и малая часть некогда пышных кудрявых волос, которые грациозно продолжали развиваться на ветру. Рядом с ней из песка выглядывали сломанные маленькие пальцы. Возможно, ей удалось освободить одну руку. Но тяжесть земли не позволила обреченному созданию продолжить борьбу. Она умерла от жажды.

Эрван сел на колени рядом с детским телом и осторожными движениями засыпал крошечный человеческий скелет раскаленным песком, завершив погребение невинной. Он почувствовал ее спокойствие, слова благодарности. Теперь эта жизнь оставит душу бедной Эмми. Больше не станет мучить и возвращаться в ее сны.

— Теперь ты свободна, Эмми. Тебя ждет новая жизнь, — прошептал Эрван и с улыбкой посмотрел на сооруженную им могилу, которая была совершенно незаметна среди бескрайних просторов африканской пустыни.

— Бездна отныне была умиротворена. Ее дитя, самое невинное и беззащитное, обрело покой. Эмми была свободна. Ее душа должна переродиться. Стать частью нового существа, такого же особенного и светлого. Новая жизнь отнимет у нее всю боль, все страдания, что она здесь пережила. Но тем самым сделает меня уязвимым. Проводникам не суждено переродиться. Перерождение подобно проклятью. Лимб не оставит их в покое. И заставит страдать. Рано или поздно им придется умереть. И вновь стать частью этого мира. Это неизбежно. Их участь предопределена. Они не были рождены ради жизни.

Молодой человек упал рядом с Эмми, поджал под себя колени и зарыдал, как новорожденное дитя. Он ничего не чувствовал, ни горя, ни страха, ни сожаления. Это было иное ощущение, чужое, доселе незнакомое. Тело словно связали цепями и продолжают сжимать, сдавливая кости, вынуждая их хрустеть, как печенье. Это была внутренняя боль, душевная. Она находилась глубоко, в самом потаенном месте. Плакал не он. Плакала Бездна. И Эрван делал это вместе с ней, стал одним целым с этой невидимой сущностью. Он не понимал причину своих действий, эмоций. И не хотел понимать. Это уже не имело никакого значения.

— Почему я плачу? Почему чувствую такую боль к человеку, которого видел лишь один раз в жизни? Что со мной происходит, черт возьми? — всхлипнул он и перевернулся на спину. — Что я вижу? Где нахожусь? Почему здесь все такое… бессмысленное?

— Иногда смысл не нужен, чтобы понять истину, — рядом с ним сидел он, он сам и улыбался самому себе.

Другой Эрван выглядел значительно старше и вообще как-то по-другому. Молодой человек мог даже и не признать в этом объявившемся перед ним человеке иную версию себя, если бы не голос. Тот самый голос, который он слышал с момента своего пребывания здесь постоянно. Этот властный гордый тембр, легкая озлобленная ухмылка на лице, все это было до боли знакомо и в то же время пугало очевидной чуждостью. Эрван поднялся на локтях и взглянул на другого себя, на этого мужчину в длинном черном плаще, с узкой повязкой на лице, которая скрывала его глаза от посторонних.

— Я расскажу тебе одну историю, — другой Эрван поднялся на ноги и, заведя руки за спину, стал расхаживать вокруг могилки Эмми. — У жены одного известного хирурга родилось двое сыновей, близнецов. Она любила их больше жизни. Но видела в глазах мужа сомнение, ненависть к этим невинным созданиям. Задаешься одним вопросом, — он резко остановился и повернул свою голову в сторону сидевшего на песке молодого человека. — Ведь он мечтал о них, молился Богу, чтобы роды были успешными. Но после рождения все изменилось. Молодой отец забирает одного из сыновей и покидает дом, оставив жену и второго сына совершенно одних, в огромном богатом доме. Что же стало причиной такого поступка? Что побудило любящего супруга отказаться от семейного счастья? Позже женщина выставила дом на продажу, а после переехала жить в Россию, где вышла замуж за обедневшего дворянина, который едва сводил концы с концами? Никто и подумать не мог, кем станет эта молодая беззащитная женщина, — он посмотрел на видневшиеся из-под песка клочки детских волос и тихо ухмыльнулся, будто его что-то позабавило в этой картине. — Теперь ты знаешь ее секрет, ее слабость. Ты должен пользоваться этим, как оружием. Она никогда не признается тебе в этом, ведь ей известны все твои помыслы.

***

Он сидел на песке, молчаливо и как-то задумчиво смотрел на крошечную могилку маленькой девочки, которую давным-давно заживо закопали в этой безжизненной пустыне. Обжигавший кожу ветер вихрем разносился по округе, поднимая высоко над землей крупицы земли, превращая их в нечто похожее на дождь, что после с мелодичным хрустом осыпалось на землю. Часть песка была украдена ускорившимся движением воздуха у места захоронения Эмми, поэтому вскоре макушка черепа вновь увидела солнечные лучи, но и так же быстро лишилась их, так как новый порыв ветра вызвал небольшую песчаную волну, которая снова скрыла голову девочки под слоем сухой светло-рыжеватой почвы. Так продолжалось несколько раз. Было ощущение, что скелет ребенка болтается в мутной воде, изредка всплывая на поверхность, а после вновь скрываясь от человеческих глаз.

— Эмми приходилась дочерью обыкновенной крестьянке, внучкой изгнанной жрице. На их семью обрушилось несчастье, после которого ни один человек не оставил их в покое. Бабушка девочки была оклеветана теми, кто пытался не допустить Клеопатру к власти; священного быка отравили, и тот умер. На следующий день скончалось несколько человек, которых жрица очень долгое время лечила от болезней. Эта пожилая женщина являлась ангелом во плоти, жертвовала собой ради других. И была идеальным кандидатом на роль козла отпущения. Людям внушили, что от жрицы отвернулись боги и наслали на нее проклятье, из-за которого будут страдать все, кому та попытается помочь. Ее изгнали из храма вместе с семьей. Запретили жить среди людей. Она построила хижину посреди пустыни неподалеку от оазиса, который позволил им прожить безмятежной жизнью еще какое-то время. Жрица молилась богам до самого конца жизни, так как знала причину несчастий и принимала это как испытание перед смертью. Дочь жрицы хотела добиться правды и внушить людям, что их обманывают, промывают мозги, заставляют верить в то, чего попросту нет. Большинство ей поверили. И в одном из небольших городов случилось восстание. Мать Эмми уличили в организации митинга и за это убили. Но по непонятной причине предъявили совершенно глупое обвинение. Женщину изнасиловали семеро мужчин. Они говорили ей, что если та не будет сопротивляться, то Эмми никто не тронет. Но никто так и не сдержал слова. Дочь жрицы забили камнями, оставив на съедение диким животным у берегов Нила, а саму Эмми закопали в пустыне рядом с ее домом. Это и есть то самое место. Место, где все началось. Первый разлом со времен Потопа случился здесь. Он был вызван смертью невинных. Эмоции Эмми наслали на этот мир болезнь. Все, кто причинил боль ее семье, ушли в мир мертвых в течение двух дней из-за страшной болезни. В их головной мозг через нос проникли личинки неизвестного насекомого и быстрыми темпами пожрали орган. Солдаты все это чувствовали и умерли от боли, полностью обезумев перед кончиной. С тех пор местные жители верят, что жрица была невиновной и наслала проклятие на город, чтобы отомстить за обиды.

Эрван поежился, словно почувствовал холод, что было довольно необычно, если учитывать, что он находился посреди пустыни, где низкие температуры попросту не существуют. Молодой человек поднял ладонью горсть песка и пропустил сквозь пальцы, пронаблюдав, как ветер уносит маленькие песчинки подальше от него.

— Я вижу твое сомнение. Чувствую твою неуверенность во всем происходящем. Я и сам не верил. Долгое время. Но позже ты привыкаешь, когда понимаешь, что этот мир не уходит, как дурной сон. Он становится частью тебя, неотделимой. И от него невозможно избавиться. От Бездны не убежишь. Я пытался… Не вышло. Я заперт здесь навеки. Верю, что ты не повторишь мою участь, не пройдешь через те муки, через которые мне пришлось пройти. Я здесь ради этого. Мне запрещено вмешиваться в свою судьбу. Но Бездна умирает. И мои действия уже никто не ограничивает. Этот мир полностью под моей опекой. Я убил в себе все то, что делало меня прежним собой. Стал темной стороной самого себя. Мои глаза заполнились пустотой. Я перестал видеть, лишь чувствую мысли, образы вокруг себя.

Другой Эрван снова возник перед ним из песчаного вихря и стал задумчиво расхаживать на месте, скрестив руки на груди. Его длинный черный плащ грациозно развевался на ветру, словно пытался стать крыльями мужчины, но притяжение земной поверхности напрочь убивало мечтания этого красивого предмета одежды.

— Я хочу подготовить тебя, тем самым обрекая себя на скорую гибель. Малейшее вмешательство может полностью разрушить меня, причинить чудовищную боль, сделать уязвимым к оружию обыкновенного смертного. Мое тело не должно быть найдено, ни при каких обстоятельствах. Пока оно спрятано — я неуязвим. Ему не страшны внешние воздействия, оно столетиями будет нетленно и скрываться под толстыми слоями ила. Никто не должен обнаружить твою могилу.

Другой Эрван посмотрел куда-то вдаль и напрягся, словно увидел нечто опасное, что приближалось к ним.

— Песчаная буря. Она скоро будет здесь. Вместе с ней придут тени. Будь осторожен. Не забывай, они боятся света. Ищи его в самых темных уголках. Он никогда не возникнет на поверхности, — это были последние слова повзрослевшего Эрвана, глаза которого были скрыты под плотной черной повязкой. Произнеся это, он вновь растворился, оставив после себя лишь поднятую в воздух кучу сухого песка.

Молодой человек поднялся на ноги и посмотрел вперед, пытаясь разглядеть приближавшееся ненастье, о котором поведала ему другая версия его самого. Огромное песчаное облако стремительно закрывало само небо, становилось выше самой высокой горной вершины в мире. И его скорость приближения была неумолимой. Парень впервые за это время почувствовал страх, то самое чувство, которое все это время в нем отсутствовало. Опьяненное состояние рассеялось, и к нему вернулся разум, тот самый, живой и неподдельный.

— Я схожу с ума, — прошептал молодой человек и со всей силы начал бить ладонями по голове. — Этого не может быть на самом деле. Этого не существует. Это просто сон. Дурной сон.

Ничего не происходило. Он все еще здесь. Посреди этой бескрайней пустыни, которая в скором времени будет поглощена страшной бурей. Эрван остался наедине со стихией. И не сможет от нее убежать. Он беззащитен.

— Свет, — в испуге стал оглядываться Эрван. — Лампа… Нет… Она исчезла…

Вой ветра заложил уши, парень перестал слышать даже собственные мысли. Он сделал попытку бежать, но быстро осознал, что многокилометровая стена из песка настигнет его в любом случае, нет смысла тратить силы. Юноша сел на колени рядом с могилкой Эмми и лег на живот, закрыв руками голову. И стал выжидать. Ждать неизвестного исхода.

— Эрван, ты должен проснуться. Это обычный кошмар. Ты ведь знаешь, что все это бессмысленно. Этого не может произойти на самом деле. Очнись! Очнись! Господи…

Мощный удар поднял его тело высоко над землей и отбросил на много метров в сторону. Молодой человек болезненно приземлился на один из камней и почувствовал жгучую боль в груди. Буря настигла его, он оказался в самом центре разъяренной стихии. Прикрывая лицо ладонью, он попытался увидеть хотя бы что-то впереди себя, но дальность обзора приблизилась практически к нулевой отметке. Он видел лишь песок, который в резвом танце кружился над ним и, словно острые игры, впивался в кожу.

— Сосредоточься, Эрван! Тебе ничего не угрожает. Скоро все это исчезнет. Прошу тебя, очнись! Перестань думать, что это происходит на самом деле! Боже, Эрван! — закричал он самому себе и попытался подняться на ноги, но песчаная буря вновь и вновь вынуждала его падать на спину, как неустойчивое дерево посреди бескрайнего поля.

Ветер полностью выкопал могилку темнокожей девочки и заставил крошечные кости двигаться вперед. Скелет полностью потерял целостность, и его части за пару мгновений покинули место своего длительного пребывания и вскоре исчезли из виду.

Эрван, преодолевая одолевшую его слабость и боль, впился пальцами в песок и начал ползти к видневшемуся впереди высокому валуну, надеясь там спрятаться от непогоды. Но буря настойчиво оттаскивала его назад, не давая приблизиться к своей цели даже на сантиметр.

— Даже если это происходит не на самом деле, я не сдамся, — стиснув зубы, прошептал он и начал двигаться вперед более усердно.

Внезапно рядом с ним раздался крик. Он напоминал человеческий, но в то же время был схож с голодным рыком дикого животного. После небольшого затишья звук вновь повторился и на этот раз с двух противоположных сторон. Эрван с большим трудом все же добрался до большого валуна и прижался к нему спиной, пытаясь отдышаться.

— Проснись, Эрван. Проснись. Ты сходишь с ума… — прикрыв глаза, прошептал юноша.

Рядом с ним пронеслась тень. Высокая, на двух ногах. Эрван прищурился, чтобы разглядеть детали этого существа более подробно, и пришел к выводу, что это был человек. Но незнакомцу была не страшна буря, та совершенно не ограничивала его действия, наоборот, тот чувствовал себя в ней совершенно комфортно, о чем говорили его быстрые действия. Чуть позже пронеслось еще несколько похожих силуэтов. И все они бегали вокруг него, словно дразнили и забавлялись его напряженностью.

Молодой человек поднялся на ноги и, с трудом держа равновесие, оглянулся, надеясь вновь увидеть эти бегавшие тени. И ждать их появление долго не пришлось. Одна из них немного осмелела и вышла к парню, показав себя во всей красе. Это был человек, безусловно, но выглядел он, мягко говоря, странно. Если бы Эрван не видел, как тот двигается, то с легкостью бы подумал, что это мертвец, который пролежал под палящим солнцем не один день. Кожа у этой личности стала разлагаться и местами отделяться от тела, глаза отсутствовали, а одежда покрывалась кусочками высохшей грязи и пятнами крови. Даже трудно было определить пол данного человека из-за отсутствия волос и обвисшего обезображенного лица. Человек как-то странно сгорбился и стал водить носом из стороны в сторону, будто пытался принюхаться. И тут он застыл, словно смог учуять Эрвана. Пару мгновений полной тишины, и неожиданно незнакомец с яростным криков бросился в сторону парня, хаотично размахивая руками. Молодой человек чудом успел увернуться и с большим трудом устоял на ногах.

В этот момент к ним вышла еще одна личность, практически идентичная. Только на этот раз в ней прослеживались черты женщины. Та тоже не подарила Эрвану доброжелательное приветствие и попыталась наброситься на замешкавшегося от ужаса парня. Юноша в самый последний момент увернулся и со всей силы ударил нападавшую ногой в живот, отчего та на время покачнулась и чуть было не упала на спину, но удержалась на костлявых ногах и лишь усилила свою ярость.

Эрван бросился вперед и сделал попытку удрать, но тут он увидел впереди себя новую порцию незваных гостей. На него мчалась целая армия людей, орущих что-то непонятное, и не смела останавливаться ни на шаг. Юноша был окружен. Бежать было некуда. Буря тем временем усилилась и растворила озлобленных личностей во мгле, оставив после них лишь голодные крики, которые заставляли сердце бешено колотиться из-за охватившего тело ледяного страха.

— Свет. Ты должен найти свет. Они боятся света, — прошептал Эрван, устало прикрыв глаза.

— Эрван, помоги мне! Эрван! — послышался плач маленькой девочки где-то позади него, но из-за песчаной стены невозможно было увидеть никого, кто мог бы находиться поблизости. Лишь редкие размытые тени, которые хаотично гуляли в воздухе, дразня Эрвана своим присутствием.

— Эмми! — закричал он, но ветер не позволил его голосу уйти вперед хотя бы на пару метров.

Он почувствовал удар в спину. Потеряв равновесие, юноша упал на землю и почувствовал тяжесть чьего-то тела на себе. С помощью удара ноги, ему удалось перевернуться и увидеть противника лицом к лицу. И это было отнюдь не самая симпатичная мордочка, которую ему удалось здесь увидеть. Физиономия этого человека практически полностью лишилась кожи, и наружу выглядывали высохшие на солнце мышцы, в которых прорыли многочисленные туннели трупные черви. Молодой человек попытался отдалить это обезображенное лицо от себя, но противник оказался таким сильным, что едва не впился своими гнилыми зубами в его шею. Парень из последних сил ударил напавшего на него монстра кулаком, выиграв немного времени, после чего немного отполз назад и выставил перед собой ладонь, надеясь отразить очередной удар.

Ни с того ни с сего наполовину разложившийся мертвец остановился и будто скорчился от боли. Эрван почувствовал тепло в своей руке и зажмурился, так как глаза ослепила мощная вспышка белого света. Раздался крик, и монстр, в буквальном смысле, загорелся, пытаясь из последних сил сбить со своего гнилого тела пламя. Его сородичи, находившиеся неподалеку, замерли на месте и стали отходить назад, будто Эрван сделал что-то такое, что их до смерти напугало.

Эрван поднялся на ноги и с удивлением посмотрел на свою руку. Она почернела, будто была испачкана углем и пощипывала, что обычно бывает после сильного ожога.

— Что за?.. — прошептал он и посмотрел на лежавшее перед ним тело, которое через какое-то время стало рассыпаться на глазах, оставляя после себя только рваные лохмотья, некогда являвшиеся одеждой.

Юноша устало провел рукой по лицу и попытался прийти в себя, осознать, что только что произошло.

— Эрван! — голос Эмми вновь послышался где-то поблизости. — Эрван. Не оставляй меня одну. Не уходи! Пожалуйста!

***

Песчаная буря начала немного затухать, постепенно приобретая вид обыкновенного сильного ветра. Острый песок по-прежнему царапал глаза, но уже не приходилось прикрывать лицо рукой, чтобы иметь возможность видеть что-то впереди себя, достаточно было просто прищуриться. Жаркая погода неблагоприятно влияла на потоотделение. Жажды на удивление не было, зато сам Эрван превратился в самый настоящий фонтан. Пришлось снять с себя рубашку и идти по пустыне в одних брюках с голым торсом. К счастью, солнце не жгло кожу, поэтому опасаться кожных ожогов он перестал спустя какое-то время и уже не закрывал плечи свернутой одеждой.

Позже Эрвану пришлось снять и ботинки, чтобы без затруднений продвигаться вперед, так как обувь неожиданно стала натирать стопу, отчего каждый новый шаг сопровождался болью. Он не знал, почему они резко стали ему некомфортны, ведь молодой человек проносил их довольно огромный промежуток времени. Но в данный момент его совершенно не волновала привязанность к предмету гардероба. Песок хотя и был раскаленным, как поверхность кочерги, которую только что вытащили из печи, но идти по нему было не такой уж неприятной затеей, его горячие прикосновения стали даже приятными, и легкие пощипывания кожи стоп напоминали легкую щекотку.

Голос Эмми внезапно стих, девочка растворилась среди песчаного тумана. Но молодой человек продолжал идти вслед за ее зовом, стараясь держать в голове то самое направление, откуда доносились жалобные ослабшие крики. Но пустыня выглядела слишком одинаковой, и молодой человек очень быстро потерял единственную цель, последнюю зацепку, которая могла хотя бы немного объяснить причину всего творившегося вокруг него. Юноша остановился и обессиленно сел на песок, поджав под себя ноги.

Парень изо всех сил пытался понять, найти истину всего происходящего вокруг, понять смысл бессмысленного. Его окружали образы, доселе незнакомые. Он никогда не был в пустыне, тем более не слышал историй об этом месте, ведь уроки истории и философии еще будучи школьником парень намеренно прогуливал, предпочитая вместе с такими же, как и он, прятаться в соседнем переулке и выкуривать несколько сигарет вместе с рабочими близ расположенной фабрики, которые ничуть не смущались, что им составляли компанию десятилетние ребята. Его подростковая жизнь не была мирной, спокойной. Каждый день случалась новая драма, из которой он все чаще и чаще выходил совершенно сухим, что только сильнее побуждало его продолжать подобные времяпрепровождения. Позже начались кражи, разбои, уличные драки. Эрван впервые ощутил вкус крови, запах палёного человеческого мяса когда ему было всего лишь одиннадцать. Молодой человек вместе со своей компанией под покровом ночи разбили витрину местной булочной и вынесли оттуда практически половину всей выручки. Но их уход с места преступления был затруднен хозяином, который в тот день решил переночевать на своем рабочем месте. Эрван до сих пор прокручивает в голове эпизод, где он вонзил в руку округлившегося мужчины нож, а после совершенно автоматически включил плиту и намеренно вынудил хозяина поджарить запястье. Им удалось убежать. Но Эрван никогда не забудет те надрывные крики, которые еще очень долго слышались на улице. Хозяин не видел лицо парня, так как подросток скрыл свою мордашку под самодельной маской. Эрван больше не появлялся в той булочной, так как боялся, что глаза его попросту выдадут, расскажут всю правду. И тогда наказания вряд ли удастся избежать.

Но молодой человек имел интересы и в науке, коих было намного меньше, чем у большинства людей, но они присутствовали, что, собственно, не удивляло его самого, так как глупым парнем он себя отнюдь не считал.

Математика была его любимым предметом. И он полностью отдавал себя ей, в первые годы обучения даже представляя в голове, что в будущем ему удастся достичь чего-то высокого, стать таким же, как его отец, который был замечательным инженером и участвовал в строительстве мостов в Берлине. Он не считал родителя героем или своим кумиром, так как знал, что тот являлся обыкновенным тихим человеком, ничем не выделявшимся из толпы. Но господин Стрингини мог с легкостью вдохновить своим трудолюбием даже самого безнадежного лентяя Германии, мужчина практически не появлялся домом, что, собственно, неблагоприятно отразилось на его общении с сыном, который, фактически, с раннего возраста обитал сам по себе. Мать Эрвана ушла от них, когда мальчику исполнилось шесть. Она была городской проституткой, и отец маленького Ричи насильно женил ее на себе, когда узнал, что та беременна от него. Изначально мужчину мучили сомнения, он не верил слезам этой красивой хрупкой женщины, которая едва ли не в молитве клялась, что ребенок появится на свет от его семени. Но стоило мальчику родиться, и вся неуверенность отпала. Темноволосый малыш был копией своего отца, что трудно было не заметить. Возможно, первый год его брак с молодой женой был счастливым. Та оставила свой прежний образ жизни и занялась родившимся ребенком, что, возможно, случилось из-за усилившегося материнского инстинкта. Но через пару лет она вернулась в прошлое. И тогда Эрван впервые почувствовал одиночество. Он стал сиротой при живых родителях.

Мать после ухода из дома не прервала общения с ним. Иногда присылала письма, где рассказывала о своей жизни, которая явно в действительности не была столь гладкой, как она описывала, задавала сыну вопросы и говорила, что мечтает снова свидеться, что, безусловно, являлось чистой ложью. Эрван отвечал на послания, с большой неохотой, из жалости. И никогда не чувствовал неких теплых чувств при написании ответа этой женщине. Такая странная форма общения между матерью и сыном продолжалась до начала войны. С тех пор Эрван не получал о ней никаких известий. Возможно, она умерла или посчитала, что уже нет смысла лгать и стоит молчанием открыть всю правду. Эрван не знал этого. И знать не хотел. Он ее ненавидел. И презирает по сей день.

Все что он помнит о ней, так это сидевшую ее за столом рядом с бутылкой водки. Ее опухшее лицо приклеилось к столешнице, полностью скривилось и напоминало испорченную сливу своей болезненной синевой из-за обилия спирта в организме. От ее прежней красоты не осталось и следа. Молодой человек до сих не мог стереть из памяти тот момент, когда он заметил вязкую ниточку слюны, которая стекала с края ее потрескавшихся губ и медленно падала на пыльный стол. Она за пару лет преобразилась в блеклую пародию на саму себя. И если ей удалось дожить до этого года, то вряд ли Эрван узнает в ней свою мать.

Пятилетнему Ричи едва ли не каждый день приходилось оттаскивать эту исхудавшую женщину, от которой пахло спиртом и спермой, от стола и практически насильно тащить в спальню, где та могла выспаться и вернуть ясный ум, хотя бы на короткое время. Эрван практически не лицезрел ее трезвой. И предпочитал видеть пьяной, так как в здравом уме она чаще всего блевала прямо посреди комнаты, мочилась и ничуть этого не стеснялась, лишь дико посмеивалась и кричала что-то неразборчивое. Иногда она разговаривала с ним, утверждала, что не хотела его, пыталась убить и до сих пор мечтает это сделать. Эрвану оставалось только молча слушать и внушать себя, что она так на самом деле не думает, что это говорит совершенно чужой человек, засевший в теле этой женщины.

Эрван впервые попробовал спиртное именно в то время. Оттащив маму от бутылки, он не смог сдержаться, не сумел воспротивиться этому. Ему не казалось, что это неправильно и противоестественно. Это можно охарактеризовать как любопытство. Не более того. Один глоток, второй. В желудке появилось болезненное жжение, а во рту резко все пересохло, словно вмиг слюна испарилась с поверхности языка. Но потом организм стал привыкать. И Эрван уже не чувствовал той боли, что была после первых глотков. Ему стало нравиться делать это. И он выпивал постоянно, каждый день. Сначала были маленькие глотки один раз за сутки, но к пятнадцати годам эти глотки превратились в пару бутылок. И Эрван не считал это неправильным. Больше не мог.

Отец после ее ухода постарался стереть все напоминания о ней. В их квартире не осталось ни одной фотографии, где та была запечатлена, он их попросту сжег в камине, не моргнув глазом, и посоветовал сыну поступить так же, иногда даже специально давал мальчику в руки стопочку со снимками матери, чтобы тот самостоятельно избавился от них и «унял боль в сердце». Но Эрван не смог уничтожить один снимок. Он был самым старым и сильно выцветшим, отчего сложно было понять, что на нем действительно изображено. Молодой человек помнил, что на нем матери было девятнадцать, она сидела в каком-то парке и сжимала в руке большой сверток, в котором был завернут он сам, маленький и только что родившийся. Он хранил эту фотографию очень долго. До тех пор, пока не попал на фронт. Юноша точно не мог сказать, каким образом избавился от снимка. Кажется, он свернул его в трубочку, забил травой и просто закурил, оставив после фотографии только пепел, который после унес ветер. Возможно, юноша поступил мерзко, но никакого чувства стыда ему не удалось испытать. Никакой любви к матери не осталось. Никакой благодарности.

Господин Стрингини не очень долго пробыл холостяком и одиноким папочкой. Когда Эрвану исполнилось семь, мужчина привел в их уютную квартиру на окраине города миловидную женщину с маленькой девочкой. И объявил о скорой свадьбе. Эрвану оставалось только порадоваться за отца. С мачехой у него сложились вполне дружеские отношения, иногда он называл ее даже матерью, что чуть позже стало происходить практически постоянно, чему та ничуть не противилась. Ее родная дочь, Кэтрин, стала жить вместе с ними. Молодой человек помнит двоякое чувство от первой встречи с этой кудрявой маленькой шатенкой. Она была капризной и в то же время ангелоподобной. Было бы странно, если бы они не нашли общий язык. Сначала это было сложно сделать. У них не было ни общих тем для разговора, ни похожих интересов. Но постепенно они стали разными полюсами магнита и притянулись друг другу. С большой натяжкой можно было назвать их отношения обычными, те были сложными, практически невыносимыми. Но, повзрослев, дети просто стали неразлучными.

Эрван прекрасно понимал, что отец не забыл мать. И новая жена была лишь временным лекарством, которое помогало забыться на короткий промежуток времени. Мальчик редко их видел вместе, не замечал в их отношениях что-то похожее на то, что обычно возникало у влюбленных. Господин Стрингини любил свою первую жену и даже не пытался этот факт скрыть от окружающих. Вторая супруга это понимала, сложно было не увидеть печаль в ее глаза. Но вскоре у них появился общий ребенок, Эрван обзавелся младшим братом, который заполучил такую же форму носа, как и у него. И с тех пор его взаимодействия с отцом начали рушиться на глазах, вся отцовская любовь Стрингини Старшего передалась новоиспеченному младенцу. И теперь семилетний Эрван окончательно лишился отца.

Он верил, что все наладится, что рано или поздно папа сможет его заметить, хотя бы на день. Но надежды были пустыми. И Эрван перестал ждать. Мачеха полностью заменила ему его, но должного воспитания дать так и не смогла, так как женщина не обладала жестким характером, который бы смог выковырять всю ту грязь, которая снежным комом накапливалась в подраставшем Ричи. Она была слишком добра к нему. И парень просто лишился необходимого контроля. Он разучился видеть запреты. Стал неконтролируемым. Превратился в подобие своей родной матери. И этот факт до смерти пугал его самого. Он знал, что совершает ужасные вещи, но остановиться не мог. Юноша не ведал, как жить по-другому, правильно.

На уроках математики ему, возможно, удавалось стать тем, кем он уже вряд ли сможет стать, поэтому парень все чаще и чаще проводил время в том маленьком душном кабинете наедине с пожилым преподавателем, который в шутку называл его своим внуком. Юноша нашел в этом неродном человеке то, что не нашел в родном отце. Обнаружил поддержку. И общение с учителем позволило Эрвану ощутить вкус правильности. Это произошло не сразу, данный процесс протекал в молодом человеке чересчур медленно. Было трудно отказываться от тех привычных будней, которые стали частью его самого. Но преподаватель знал, что Эрван заслуживает лучшей жизни, он разглядел в нем талант, который не смог увидеть ни один человек. Юноша получил в дар от этого мужчины веру в себя. И эта вера живет в нем и по сей день. Молодой человек готов расплакаться при одном воспоминании об этом человеке. Эти пышные усы над верхней губой, нелепые и криво подстриженные, скрытые под сероватыми нависшими веками крошечные глаза, которые никогда не излучали эмоцию, хотя бы немного не походившую на доброту и сожаление. Эти две детали характеризовали учителя математики лучше всего, главные его недостатки, которые теперь виделись в памяти в качестве главного достоинства. Этот пожилой мужчина умер совсем рано, Эрвану тогда было всего одиннадцать. Тогда мальчик снова осиротел, лишился отца во второй раз.

Юноша помнит тот день слишком ясно и вряд ли сможет забыть. Узнав о кончине человека, к которому он привязался недопустимо сильно, он без раздумий пошел в уже знакомый ему переулок. Встретил своих ребят. Они были по своему привычному обыкновению пьяны и избивали мимо проходивших мальчишек, полностью обезобразив их лица ударами ноги. Эрван оказался среди них, вновь ощутил запах крови, вкус насилия, по его крови разнесся алкоголь, так хорошо знакомый и так необходимый. Табачный дым замылил рассудок. Когда стемнело, он пошел домой. Ричи был пьян, снова это приятное головокружение, эти чарующие эмоции, вызывающие беспричинный смех. У порога его встретил отец. Возможно, тот уже был готов к подобному состоянию сына, поэтому неожиданных действий не последовало.

От дальнейших событий остались только обрывки воспоминаний, словно длинный промежуток времени кто-то нарочно вырезал ножницами, неаккуратно до безобразия. Отец тащил его за волосы в спальню матери, Эрван не помнил боли, в тот момент он лишь смеялся и что-то выговаривал, явно относившееся к отцу. Мужчина его бил, по всем частям тела, совершенно не контролируя силу удара. Эрван слышал, как тот называл его именем матери и словно видел в сыне ее образ. В квартире были только они, мальчик не слышал ни испуганных криков мачехи, не плача своего нового брата. Только голос отца, полностью потерявший человеческий оттенок. Эрван почувствовал прикосновение подушки к своему лицу, дыхание прервалось, а тело было прижато к поверхности жесткой кровати. Ничего… Эрван не знает, каким образом закончился тот день, как ему удалось вернуть дыхание. Он очнулся в своей кровати утром. И пытался осознать, что с ним произошло прошлым вечером.

Отец хотел его убить, задушить подушкой. Что его остановило? Какой фактор?

Эрван вздрогнул и осознал, что из-за навалившихся на него раздумий он даже не заметил, что в пустыне настал вечер. Солнце уже практически полностью скрылось за горизонтом и окрасило не утихавшую песчаную бурю в темно-рыжеватые тона. Молодой человек стряхнул со своих плеч накопившийся песок и поднялся на ноги. Что ему делать? Куда идти дальше?

***

Песчаная буря стала утрачивать свою силу, но видимость по-прежнему была далеко не самой идеальной, возможно, даже стала хуже. Над пустыней навис туман, серовато-белого оттенка, отдаленно напоминавший пар от горячей воды, так как имел весьма высокую температуру, отчего весь мускулистый торс молодого человека покрылся крупными капельками пота.

Юноша стал оглядываться по сторонам, надеясь найти хотя бы что-то, что не будет похоже на песок, но поверхность пустыни была идеально гладкой, даже маленького высохшего кустика на ней не наблюдалось, и камни загадочным образом испарились. Парень медленно шел вперед, стараясь не останавливаться ни на шаг, полагая, что, возможно, через какое-то время он с чем-нибудь да столкнется. Тело одолевала щекотка, испарения стекали вниз и вызывали неприятные ощущения на коже.

Он не знал, сколько времени пришлось идти вперед, чтобы наконец увидеть впереди себя нечто необычное, выделявшееся из всего этого скудного окружения. Поблизости в метрах двадцати от него стояла высокая постройка, которую наполовину занесло песком. Та представляла из себя сооружение с полуразрушенными колоннами и треугольной крышей. Кажется, это древнегреческий храм, подобные Эрван видел в книгах, что изредка попадались ему на глаза еще в школе. Странно, что он запомнил те изображения в учебниках и теперь ассоциировал их с появившимся перед ним зданием. Подойдя к храму поближе, Эрван внимательно осмотрел колонны. Они были сделаны из известняка из отдельных кольцеобразных блоков, которые стояли друг на друге без какого-либо цемента, их скрепляла между собой лишь собственная тяжесть, ничего более. Те колонны, которые по странным причинам упали, даже не треснули, лишь разделились на составные части и наполовину скрылись под сугробами песка. Внутри храма наблюдались поредевшие кирпичные отростки стен, от чьего былого величия и великолепия не осталось практически ничего. Странно, что крыша по-прежнему стоит на месте, и ее даже не смущает тот факт, что большая часть колонн попросту рухнула вниз, не оставив ей практически никакой опоры. Она словно парила в воздухе, как птица, и боялась коснуться раскаленной земли. Молодой человек прижался к одной из колонн и устало скатился вниз, обхватив мокрые из-за пота плечи. Он надеялся, что здесь удастся скрыться от палящего вечернего солнца, которое даже сквозь туман умудрялось обжигать его тело своими померкшими ржавыми лучами.

Эрван знал, что следует на короткое время остановиться, отдышаться и подождать, пока что-нибудь да произойдет. Возможно, он наконец проснется и посмеется над этим странные бессмысленным кошмаром. Немного ожидания. И все это закончится. Молодой человек верил в это. Нужно лишь открыть глаза. Попытаться.

Юноша поджал под себя ноги и уткнулся подбородком в колени, уставив свои покрасневшие неестественно красивые глаза на песок, который из-за падавшего за горизонт солнца приобрел цвет мутной грязной воды.

— Проснись, Эрван. Ты должен проснуться, — зашевелил обсохшими губами он и с грустью вздохнул. — Я хочу пить, есть, спать, мое тело болит, словно его били плетью… Это должно закончиться. Этот кошмар слишком затянулся. Ему следует остановиться. Сейчас…

Неожиданно кожу обожгло что-то холодное, крошечное, потом снова, но в другом месте. И эти неприятные ощущения так участились, будто Эрвана атаковала стая голодных ос, которые без доли сожаления кусали молодого человека, пытаясь проникнуть в глубины его плоти и добраться до самого заветного кусочка. Посмотрев вверх, он увидел, что с неба посыпались крупные хлопья чего-то белого, невероятно легкого. Это был снег… Такой холодный и знакомый, что Эрван не заметил, как в восхищении открыл рот и позволил нескольким снежинкам опуститься на онемевший из-за отсутствия влаги кончик языка.

Температура воздуха резко понизилась, и вся беспощадная жара пустыни в мгновения ока улетучилась вместе с самим солнцем, которое окончательно погрузилось за горизонт и окрасило все вокруг в мрачные темно-бардовые тона. Снегопад тем временем усилился, и белое покрывало полностью скрыло под собой так наскучивший песок. Если бы Эрван не скрылся под крышей храма, то вероятнее всего стал бы походить на самого настоящего снеговика, ибо разразился самый настоящий зимний ливень, который затопил своим ледяным снегом все, до чего смог дотянуться.

Кожа Эрвана побелела и местами покраснела из-за прилившей к поверхности тела крови, которая надеялась остановить резкое замерзание организма. Но молодой человек не торопился надевать рубашку, которая по-прежнему находилась вместе с ним и была повязана на бедрах. Он не чувствовал стужи, лишь странный жар, который, наверное, испытываешь после того, как окунешься в ледяную воду и резко оттуда вылезешь. Юноша даже не заметил, как стал дрожать, стонать от холода, стучать зубами и шмыгать порозовевшим носом. Лишь в смятении наблюдал за резко сменившимися погодными условиями, которые не вызывали в душе ничего, кроме недоумения и наигранного восторга.

Внезапно позади раздался скрежет. Эрван в страхе обернулся и увидел, что внутри храма на засыпанном песком полу начал образовываться проход, ведущий вниз. Огромная каменная плита вынырнула из-под песка, без какого-либо участия отъехала в сторону и предъявила глазам парня узкую лестницу, которая призывала молодого человека устремиться под землю, в скрытую комнату, что находилась под храмом. Эрван не знал, почему он приблизился к столь жутковатому проходу. Тьма скрывала все то, что находилось внизу, не было возможности увидеть, где именно заканчивалась лестница, та казалась абсолютно бесконечной.

— Эрван! — голос Эмми вновь проник в уши юноши, он исходил из возникшего прохода, из самого низа, куда вряд ли хоть раз проникал хотя бы крошечный лучик света. — Эрван! Помоги мне! На помощь! Пожалуйста!

— Черт! — простонал молодой человек и испуганно отошел от лестницы. — Ты не должен туда идти. Ты не знаешь, что там. Нельзя. Нет…

Тем временем снежная буря резко набрала силу и стала беспощадно бить неустойчивые колонны храма, которые были готовы в любой момент рухнуть, как карточные домики, и обрушить на засомневавшегося парня многотонную крышу, что способна расплющить любое зазевавшееся существо, не успевшее вовремя отойти в сторону.

Эрван с горечью в душе осознал, что у него нет выбора. Он должен спуститься вниз. Возможно, так ему удастся выбраться из этого странного неприятного места, завершить столь дивный жуткий сон, который явно не желал в данный момент времени обрываться.

Нога Эрвана ступила на первую ступеньку, затем на вторую. Он боялся, ненавидел то, что его ждет там, внизу, в сплошной тьме. У него не было света, он был совершенно беззащитен перед неизвестностью. Еще пару ступенек, и вот парень спустился уже довольно низко, теперь даже его собственные руки перестали быть видимыми, растворились во мгле.

Тем временем наверху раздался шум. Возможно, одна из колонн не выдержала ударов ветра и рухнула, за ней, судя по не стихавшим громким звукам, последовала другая, потом третья. Эрван посмотрел наверх, где пока что виднелся прямоугольник из света, и от испуга моргнул, когда после оглушающего грохота он остался наедине с полной беспроглядной тьмой. Юноша теперь полностью замурован под землей. И больше нет никакого выхода. Остается лишь спускаться вниз, слушать пробирающий до костей вой холодного ветра и искать где-то поблизости звавший его голос. Но Эмми вновь оставила его, убежала в неизвестном направлении. И не собиралась в ближайшее время возвращаться.

Эрван нервно сглотнул и сжал кулаки.

— Свет, мне нужен свет, — стиснув зубы, прорычал он. — Я уже делал это. Получится и сейчас. Ты сможешь. Почувствую его в себе. Давай же.

Жгучая боль пронзила ладони, будто юноша окунул их в кипящую воду. Вскрикнув, парень посмотрел на них, разжав пальцы, и резко зажмурился, так как вырвавшийся свет из его рук был столь ярким, что смог затмить своим сиянием даже солнце. Парень быстро отвел ладони от своего изумленного лица и направил их вниз, освещая себе путь. Сияния, которое породили его руки, хватило, чтобы разогнать тьму практически полностью, отчего появилась отличная возможность увидеть то, что находилось в конце лестницы. Эрван увидел край помещения, возможно, довольно большого, так как в поле зрения попадались массивные мраморные колонны, которые, как зеркала, отражали падавший на них сверху свет. Юноша постепенно привык к боли, которая свела его ладони, и медленно стал спускаться вниз, пытаясь по чистой случайности не повернуть ладони в сторону лица. Одного лучика этого света хватит, чтобы его глаза поджарились.

— Эрван! — Эмми вновь дала о себе знать. И теперь ее голос не казался таким уж далеким, он был рядом, в зоне досягаемости. — Не останавливайся. Ты должен идти. Должен увидеть это. Необходимо вспомнить те события, которые не позволяли твоей душе существовать без боли. Тебе следует отпустить те забытые воспоминания, позволить им упасть в пропасть Бездны. Следуй за мной, — слова девочки уже не произносились ребенком, их обладательница резко повзрослела и стала говорить, как взрослая женщина. — Она поведет тебя, будет нести мое имя, станет твоим светом. Ты должен запомнить мою историю, найти мое тело и похоронить. Тогда Эмми родится снова. В ее теле будет моя душа. Найди малышку. И не отпускай. Она твой последний шанс.

***

Спуск вниз занял не так много времени, как это предполагалась изначально. Эрван попрощался с лестницей уже через пару минут и теперь стоял посреди невероятно просторной комнаты, которая напоминала обеденный зал какого-нибудь роскошного заведения, но была лишена всей мебели и, что была самым главным, посетителей. Потолок поддерживался мраморными колоннами, чересчур толстыми, словно архитектор боялся, что потолок рухнет на людей, если опора будет хотя бы на миллиметр тоньше. В центре зала колонн не было, что было оправдано наличием стеклянного купола, хрупкая стеклянная конструкция без страха парила над полом и напоминала дневное светило, которое слишком близко приблизилось к земле. Эрвану пришлось погасить свои ладони, так как в его чудодейственном даре уже не было столь острой необходимости.

— Что это за место? — удивленно оглядел помещение Эрван и стал с восторженно распахнутым ртом оглядываться, пытаясь запомнить каждую деталь столь поразительной роскоши.

В ушах зазвенела музыка, сначала тихая, потом все более и более прибавившая в силе. Композиция была знакома, но молодой человек не мог вспомнить ни автора, ни названия. В этих звуках чувствовалась радость, грациозность, некая непередаваемая смелость, гордость. Музыка лилась в голове Эрвана бурной могучей рекой и расползалась по телу горячим потоком. Молодой человек попытался найти человека, который создавал столь очаровавшие его звуки, но музыкант предпочел остаться невидимым.

Чем дольше Эрван слушал прекрасное музыкальное произведение, тем сильнее начал проникаться атмосферой этого места. Он стал видеть то, что было скрыто от него совсем недавно. Рядом с ним закружились в сплоченном страстном танце многочисленные пары, облаченные в довольно старомодные наряды, будто эти люди прыгнули в этот зал из глубин далекого прошлого. Они совершенно не замечали наблюдавшего за ними молодого человека, будто его здесь вовсе и не было. Эрван оглянулся и приметил автора этих звуков. Он был увлечен своей работой и совершенно не отвлекался на удивительную обстановку вокруг себя. Весь его напряженный взгляд сосредоточился на музыкальном инструменте, массивном черном рояле. Между ним и фортепиано создалась некая любовная связь, неразрывная. Пальцы музыканта даже не отрывались от клавиш при смене ноты, они словно скользили по ним, как водомерка по поверхности пруда. Эрван приблизился к этому человеку. Совершенно не боясь его.

Он смотрел на себя, изучал собственные движения, чувствовал до боли знакомое напряжение. И легкость. Легкость души, которая обрела крылья благодаря музыке. Но неожиданно музыкант вздрогнул, будто почувствовал колющую боль в груди и вздрогнул, посмотрев в сторону. Эрван встретился с ним глазами. Встретился со своим отражением. Напуганным, как и он сам.

Ничего…

Эрван больше не видел ни танцующих людей, ни музыканта, которого одолело чувство ужаса. Все исчезло. Вновь. Кроме рояля. Этот неподъемный музыкальный инструмент по-прежнему стоял на месте, но уже в слегка измененном виде. Его клавиши покрылись толстым слоем пыли, будто к ним не прикасались много лет. Эрван в недоумении подошел к нему и от охватившего чувства любопытства дотронулся до клавиш, застав тех издать тихий интересный звук, но тот был каким-то странным, будто доносился из горла какого-то животного. Парень одёрнул руку и грустно вздохнул.

— Я уже был здесь… Перед смертью, — прошептал он.

— Тебе следовало увидеть это, — голос мальчика был настойчив, немного озлоблен и чересчур холоден.

Эрван оглянулся и приметил в дальнем конце зала двух ребят, которые были похожи друг на друга, как две капли воды. Они были облачены в одни лишь пижамы, и им явно было зябко находиться здесь, но те старались не подавать виду. Мальчики взяли друг друга за руки и медленно направились в сторону в недоумевавшего молодого человека, который, судя по лицу, уже перестал удивляться чему-либо в этом месте.

— Ты умирал уже однажды, ты чувствовал эту боль. Страх одолевал тебя. И ты был рожден вновь, чтобы встретить смерть во второй раз. Две жизни ради одной, — один из близнецов вышел вперед и исподлобья взглянул на Эрвана. — Готов ли ты к этому?

Эрван с вопросом оглядел маленьких близнецов и не смог подобрать ни единого подходящего ответа, но те словно заранее знали, что тот в конечном итоге ответит, поэтому ждать его слов не стали. Лишь посмотрели друг на друга и тихо захихикали, будто их забавляла данная ситуация, которая с каждой секундой утрачивала всякий смысл.

— Смотри, — прошептали они и вновь взяли друг друга за руки.

Эрван почувствовал странный холод, и его голова резко стала чересчур легкой из-за навалившегося на парня головокружения. Молодой человек с трудом удержался на ногах и почувствовал, что под ним больше нет пола. Он стал падать куда-то вниз, в пропасть, а близнецы продолжали стоять наверху и с ухмылкой на лице помахали ему на прощание рукой, но это движение было больше похоже на издевку.

Вскоре падение замедлилось, и юноша вновь почувствовал ступнями прикосновение чего-то твердого. Но из-за ухудшившегося самочувствия парень не смог удержать равновесие и с грохотом рухнул на спину, ощутив всем телом свое неаккуратное болезненное падение. Эрван со стонами поднялся на локтях и сел, устало сжав переносицу. К его мокрому из-за пота торсу прилипли кусочки земли и крошечные частички камня, которые неприятно царапали кожу. Стряхнув с себя всю грязь, молодой человек, сощурившись из-за витавшей в воздухе пыли, огляделся. Он с удивлением осознал, что теперь находится в каком-то узком длинном коридоре с бесчисленным множеством закрытых дверей. Судя по облупившейся на стенах краске и разбросанному по полу мусору, здесь не ступала нога человека не одно десятилетие.

Парень с трудом поднялся на ноги и старался не порезать голые ступни о разбросанные на полу разбитые стекла, коих здесь было невероятно много, что сильно затруднит передвижение.

— Черт. Что здесь происходит, черт тебя дери? — прошептал юноша и подошел к ближайшей двери, сделав попытку ее открыть, но все тщетно, та была плотно заперта с другой стороны.

Такая же история была и с другими дверьми. Ни одна из них не пожелала впускать в скрывавшиеся за ними помещения молодого человека. Парень устало вздохнул и прижался спиной к стене, запрокинув голову. Происходящее вокруг окончательно потеряло смысл. И вся эта бессмыслица не желала подходить к своему долгожданному концу.

Эрван посмотрел на свою ладонь и провел по ней пальцами, ощутив неприятное жжение. Та покрылась сильными ожогами, которые явно были вызваны тем самым светом. Значит, им нельзя пользоваться слишком часто, иначе от кожного покрова ничего не останется в ближайшее время. К счастью, в коридоре было довольно светло, что было странно, если учитывать, что поблизости не было ни единого окна или открытой двери. Что-то невидимое слегка озаряло коридор и давало возможность видеть все, что находилось вблизи парня в нескольких метрах.

Из-за обилия пыли в воздухе дыхание стало затруднительным, Эрван постоянно кашлял, пытаясь очистить легкие, но все было бесполезно. Необходимо выбраться отсюда как можно скорее, иначе он задохнется. Парень сделал пару шагов вперед, стараясь ступать осторожно, чтобы ни один осколок не распорол тонкую кожу его стоп. Где-то должен быть выход из этого коридора, он не может быть бесконечным.

— Папа, — тоненький голосок донесся где-то рядом, едва ли не над самым ухом. — Почему ты оставил меня здесь? Почему бросил совершенно одного?

— Я должен проснуться, — Эрван резко остановился и сжал голову руками. — Открой глаза, Эрван. Тебе нельзя спать. Это убьет тебя!

— Папа! Почему ты меня убил?

Эрван со всей силы зажмурился и сел на корточки, стиснув череп ладонями еще сильнее.

— Не спи! — кричал он самому себе. — Это происходит не на самом деле! Нет!

Юноша в испуге открыл глаза и увидел, что обстановка вокруг него вновь переменилась. На этот раз он стоял посреди просторной ванной комнаты, а в ее центре красовалась идеально белая ванна, которая была до самых краев наполнена горячей водой, но часть жидкости по непонятной причине вылилась на пол, словно тот, кто решил помыться, забыл вовремя завернуть кран.

— Папа. Почему ты не спас меня? Почему позволил умереть?

Эрван медленно приблизился к ванне, и едва он сделал последний шаг на пути к ней, как вода резко начала краснеть и терять свою удивительную прозрачность. Молодой человек с беспокойством посмотрел на все еще видневшееся дно и едва не вскрикнул от шока, когда увидел, что лежит под водой. Это был ребенок, совсем младенец. И он смотрел на парня, пристально, с болью. И говорил с ним, при этом не совершая никаких движений губами.

— Почему ты убил меня, папа? — произнес младенец и потянул к Эрвану свою крохотную ручку, но вода стала такой мутной, что через пару мгновений тело ребенка полностью растворилось в темно-красной жидкости.

Эрван в панике отошел назад и начал как-то странно мотать головой из стороны в сторону, с безумством в глазах поглядывая на то место, где он только что видел ребенка.

— Этого не было, — дрожащим голосом прошептал он и громко всхлипнул. — Этого не было… Не было…

Вода в ванне внезапно забурлила и стала переливаться через край, из-за чего комната стремительно начала тонуть. Тусклый дневной свет, проникавший сюда через маленькое окошко у потолка, резко погас, и оставил Эрвана вновь среди тьмы, совершенно одного. И можно было расслышать лишь тихие рыдания парня и горестные стоны.

Он вспомнил. Вспомнил то, что мечтал навсегда забыть. Эрван вновь вернулся туда. И уже не сможет выбраться. Не сумеет убежать. Даже если очень захочет это сделать.