Слияние истерзанных сердец

9

Несмотря на то что Фрэнси всю ночь не выходила из спальни после смерти Ричарда Лэтама, спала она мало и большую часть времени провела в размышлениях о похоронах, которыми наслаждалась от души. Естественно, больше всего ее пленяли не повернутые к стене зеркала и не траурные черные комнаты, а то, что Констанс, хочется ей этого или нет, придется одеться в черное. Сама она чуть ли не полжизни проходила в трауре по едва знакомому мужу, тогда как Констанс, наследница Филиппа Раундли, могла одеваться, как хотела.

– Агнес! – позвала она горничную, – сходи к Констанс и проверь, чтобы там все было убрано черным. Потом помоги Вербуpгe вынести все платья. Пусть их как можно скорее перекрасят в черный цвет.

Фрэнси не слышала, как Агнес покинула спальню. Она решала, перчатки или шарфы подарить тем, кто будет нести гроб. О еде и вине позаботится Ник, и о траурных одеждах тоже. Он наверняка знает, где лежат черные седла и уздечки, купленные когда-то для похорон отца. Нечего швыряться деньгами!

Она взяла ручку, чернила и принялась составлять список тех, кто будет участвовать в похоронной процессии. Во главе ее, конечно же, будет Майлс, но Фрэнси хотелось, чтобы явились все мелкопоместные дворяне. По крайней мере, все, кто был на свадьбе, должны быть и на похоронах, даже напыщенный дурак Эдуард Парсиваль.

– Фрэнси!

Она подняла голову и увидела вошедшего Генри Редиха. Наверное, впервые в жизни она почувствовала себя не в настроении для любовных утех.

– Нам надо поговорить, – произнес Редих.

– Только не сейчас.

– Сейчас. Я хочу знать, есть ли хоть капля правды в слухах.

– В слухах? Каких слухах?

– О смерти Лэтама. На кухне говорят, что его отравили. Ник Кэрриер запретил доедать то, что осталось от свадебного обеда. И к тому же послали за коронером.

Расстроенная Фрэнси отложила лист бумаги и уставилась на Генри Редиха. На нем был такой старый и вытертый дублет, что даже локти просвечивали сквозь сносившуюся ткань. «Надо заказать для него новый, – решила она. – Ярко-желтый. Секретарь вовсе не обязан носить траур по своему патрону, зато в Кэтшолме будет хоть одно светлое пятно.»

– Фрэнси, ты меня слышишь? Подозревают, что его убили.

– Что? А, Ричарда! Да. Мне кажется, я должна была быть готова к чему-то подобному. Ужасно, если даже мертвый он доставит нам столько же хлопот, сколько доставлял живой.

Она замолчала и стала ждать. Генри избегал ее взгляда, и голос у него дрожал, когда он вновь заговорил:

– Всех будут допрашивать, чтобы выяснить причину убийства.

– Ты думаешь, я его убила? Ну и осел же ты, Генри!

Она удивилась, что не замечала этого раньше. Наверное, он отводил ей глаза своим высоким ростом, белокурыми волосами и всегдашним желанием угодить.

Сейчас же он весь затрясся от страха так, что даже говорил с трудом:

– Ты в-в-ведь б-б-б-была его люб-б-б-бов-ницей.

Печально улыбаясь, Фрэнси привлекла его к себе и погладила по спине.

– Надеюсь, ты никому этого не скажешь.

Редих судорожно сглотнул.

– А ес-с-с-сли н-н-не я один об этом знаю?

Фрэнси сжала пальцы в кулак и сильно стукнула его по плечу, глядя ему прямо в глаза.

– Я здесь хозяйка, а здешние люди хранят верность Блэкберну. Никто меня не выдаст.

– Не будь так самоуверенна! – В волнении он схватил ее руку, чтобы предупредить следующий удар по плечу. – Если это выйдет наружу, что тогда? Если хоть кто-нибудь заговорит, если Парсиваль докопается, – меня тоже втянут в это дело. Нет, Фрэнси, я тебя не виню. Кто лучше меня сможет тебя понять, даже если ты его и убила? Но нам надо договориться прежде, чем начнутся допросы. Если мы будем держаться одной версии и если не будет никаких улик…

Фрэнси досадливо высвободилась из его рук.

– У тебя было не меньше причин убить Ричарда, чем у меня.

Редих отпрянул от нее.

– Но я этого н-н-н-не делал!

– Не знаю. – Ричард всегда говорил, как приятно издеваться над Редихом; Фрэнси подумала, что он, возможно, был прав. И она поддразнила его. – Ты хотел владеть мной один, а Ричард тебе мешал.

– Но…

– Неплохой мотив для убийства. Ты, уж не знаю почему, решил, что можешь получить мою руку и мои земли.

– Фрэнси, как ты могла подумать, что я…

– А как ты мог подумать, что это я – хладнокровный убийца?

Он принялся было просить прощения, но Фрэнси он уже надоел.

– Уходи. Дай мне его оплакать.

– Оплакать?! Лэтама?!

Положение было довольно щекотливым. Фрэнси больше не могла сдерживать смех.

– Конечно, должна же я его оплакать! – проговорила она, изо всех сил стараясь быть серьезной. – Разве он не был моим зятем?

Когда Агнес постучала в дверь, Фрэнси позволила ей войти и выпроводила Редиха.

– Будь хорошим мальчиком, любовь моя! – крикнула она ему вслед. – Ни в чем не признавайся, и через несколько дней мы забудем обо всем этом кошмаре!

– Так просто ничего не получится, – мрачно проговорила Агнес.

– А ты что-нибудь слыхала? Яд, что ли?

– Хуже. Мальчишки в конюшне слышали, как господин Парсиваль говорил что-то о колдовстве.

Фрэнси прищурилась. Она много лет не принимала участия в сходках в Гордичском лесу, но знала, что Агнес убегает во время каждого полнолуния.

– Я подумала, может, ведьма у нас завелась, которая спала и видела отомстить господину Лэтаму.

– Назови ее. Не зли меня своими намеками.

– Томазина Стрэнджейс.

Мысль неплохая. Фрэнси поняла это сразу. Все слышали, как Томазина обвинила Ричарда в попытке убить Лавинию. Почему бы ей не отомстить?

Задумавшись, Фрэнси перевернулась на живот, уперлась локтями в подушку и опять решила, что Агнес говорит дело. Правда, одно ее смущало. Когда Лавиния упала с лестницы? Но она быстро сообразила, что это не имеет никакого значения, как не имеет значения то, виновата Томазина или нет. Им нужен козел отпущения. Что ж, Томазина идеально подходит, ведь она тут чужачка. Никто особенно и не захочет ее защищать.

Неожиданно в голову Фрэнси пришла странная мысль. Она даже села в кровати и подозрительно уставилась на свою горничную.

– А ты что выигрываешь, Агнес, если Томазину обвинят в смерти Ричарда?

Агнес побагровела.

– Ника Кэрриера.

– Томазина и Ник..?

– Она его не заслуживает.

«Ты тоже», – подумала Фрэнси, но не стала этого говорить.

– А ты уверена, что она его заполучила?

Агнес закивала головой и до того забылась, что подошла к Фрэнси и коснулась ее плеча.

– Я заметила это в самый первый день, когда он привел ее к нам. Он от нее глаз отвести не мог. Больно было смотреть. Он тянется к ней помимо своей воли. Когда я сейчас возвращалась, я видела, как он стоит возле лестницы и смотрит на ее дверь. У него было такое выражение лица, что я чуть не заплакала.

Фрэнси не поняла, что больше мучает Агнес: нежелание Томазины пускать его в свою постель или, наоборот, ее победа над Ником, о которой Агнес лишь мечтала. В любом случае понятно, что Агнес ревнует.

– Но ведь ее могут повесить.

– Она это заслужила. Зачем она сюда явилась, когда ее никто не звал? Задает вопросы. Бегает по лесу. Да мы все будем спать спокойнее, когда она исчезнет!

– Это правда, – согласилась Фрэнси. – И Парсиваль не станет копаться в наших делах.

Она еще немного подумала. «Единственный минус в предложении Агнес – это непредсказуемое поведение Ника Кэрриера. Если он любовник Томазины, он будет против того, чтобы ее тащили в тюрьму.» Фрэнси решила додумать это потом. Она не сомневалась, что сообразит, как заставить Ника не соваться в это дело.

– Ладно, Агнес. Так и скажи господину Парсивалю.

Ник хотел ей поверить.

Однако это еще ни о чем не говорило. Он отправился в сад и постарался быть беспристрастным к Лавинии и ее дочери. Одно ему пришлось признать: Томазина вела себя совсем иначе, нежели Лавиния.

Будь на месте Томазины прежняя Лавиния, она бы постаралась его соблазнить. А если бы это ей не удалось, она бы обругала его и стала мстить.

Бывали минуты, когда он не понимал, знает ли сама Томазина о своей привлекательности. Она не кокетничала с ним, и когда в ее глазах появлялась обида, Нику очень хотелось успокоить ее и даже приласкать.

Томазина не была точной копией своей матери, хотя Ник и обвинял ее в этом.

Против своего желания он поверил, что Томазина понятия не имела о занятиях ее матери колдовством. А та еще как этим занималась, если верить отцу! Когда Рэндалл Кэрриер в первый раз попытался объяснить ему, что Лавиния его околдовала, он только фыркнул в ответ, и теперь ему было стыдно за это.

Потом Лавиния хотела совратить и его самого, и тогда он понял, как сильны ее чары. И если бы она не попыталась натравить отца на сына, сделав из них соперников, Ник наверняка стал бы ее очередной жертвой.

– Погляди на ее лицо, – сказал ему как-то Рэндалл, когда они оба уже немного поостыли. – Ни одна женщина не могла бы так долго сохранять молодость без помощи колдовства.

Задетый этим замечанием за живое, Ник выслушал и все остальное, что хотел сказать ему отец. В сущности, поверить в колдовство было не так уж трудно. Об этом говорил в проповедях предшественник господина Фейна. Но как представить себе почтенных соседок на ведьминском шабаше?!

Рэндалл сказал, что они приходят в Гордичский лес каждый раз, когда светит полная луна. И у них есть всякие снадобья, благодаря которым они могут летать.

Рэндалл утверждал, что Лавиния тоже бывает на их шабашах, что она там Старшая и обещала ему такие эротические удовольствия, о которых он даже не ведает.

Много лет в лесу было тихо, но вот уже несколько месяцев, как по округе ползут разные слухи. Мужчины перешептываются в пивной, боясь накликать беду на свои головы. Ник не хотел об этом поминать, но он собственными глазами видел, как в День урожая темные тени двигались в направлении Гордичского леса.

Надежда блеснула ему вдруг из-за грозовых туч его подозрительности. Томазины там не было. Она приехала в Кэтшолм только через три недели.

А вдруг он ошибся на ее счет? Если он неправ и она не имеет ничего общего с шабашами в Гордичском лесу, почему же не поверить и во все остальное, что она ему говорит? Неужели он так слеп, что все перепутал?

Томазина удивилась, как быстро наступило утро. Несмотря на все свое отчаяние, после ухода Ника она незаметно для себя заснула.

Осторожно притронувшись к шишке, которая еще болела, но уже не так сильно, она лишь пожелала, чтобы все остальные ее мучения миновали так же быстро.

Томазина готова была поверить во все, что Ник говорил о Лавинии, но ей было невыносимо больно, когда он соединял ее с матерью в своем воображении. Когда-то он верил, что она сама по себе. И любил ее. Они были друзьями, пока он не узнал, что Лавиния соблазнила его отца…

Боясь наступающего дня, Томазина медленно приводила себя в порядок. Лавинию обвиняли в стольких страшных грехах, заодно приплетая к ним и ее дочь, что Томазина еще не привыкла воспринимать это спокойно. За десять дней она узнала Бог знает сколько нового, однако то, что ее мать умела колдовать, давало пищу для новых и очень неприятных размышлений.

Томазина бросила гребень и одним прыжком оказалась возле сундука. Она открыла потайной ящик, вытащила книгу матери и стала ее листать, пока не нашла описание уже попадавшегося ей цветка. На сей раз она прочитала его от слова до слова.

И испугалась.

Если у нее найдут эту книгу, то справедливо решат, что Лэтама отравили с помощью этого цветка, высушенного и подсыпанного в какое-нибудь кушанье. Томазина с необыкновенной ясностью вспомнила все, что видела за столом. Тогда она не обратила на это внимания, а теперь поняла, что Лэтам страдал в точности так, как должен был страдать отравленный описанным в книге Лавинии цветком.

Он тер глаза… Помутнения, видение в желтом цвете… Он уходил из-за стола… Понос. Он морщился и держался за живот… Сильные боли. Потом его вырвало, он дрожал всем телом, и наконец начались конвульсии. Картина отравления та же, что описана у Лавинии. Томазина сидела далеко и потому не знала, частило ли у него сердце, но в остальном она не сомневалась. Кто-то отыскал описанную в книге Лавинии ядовитую траву.

Томазина оставила книгу па полу возле сундука и отправилась на поиски Вербурги. «На этот раз она мне все скажет! – поклялась себе Томазина. – Я не позволю ей запутать меня бессмыслицей.» Последние два дня она внимательно следила за Вербургой и поняла, что старуха не глупее любого в Кэтшолме.

Она нашла Вербургу на полпути между спальней Фрэнси и спальней Констанс.

– Вербурга, тебе все еще нужна книга моей матушки?

– А-а-а-а-х…

Алчность мелькнула в глазах старухи.

– Сначала ответь на мои вопросы.

Вербурга сощурила маленькие глазки, но потом коротко кивнула:

– Пойдем со мной.

И она повела ее к спальне Ричарда Лэтама.

– Только не здесь, – сказала Томазина, отворачиваясь от трупа, лежавшего на кровати.

Спальня Ричарда Лэтама была вся завешана черной материей, тем не менее с первого же взгляда было ясно, что это спальня богатого человека. Кресла, ковры, подушки – все было высшего качества. К тому же в комнате побрызгали духами, чтобы перебить запах мертвого тела.

Вербурга фыркнула и дотронулась до чего-то на стене. Сразу же узкая панель отодвинулась, и Томазина увидела каменные ступени, ведшие вниз.

Удивленная Томазина последовала за старухой. В небольшом углублении были свечи, а выше на полочке стоял небольшой железный ящичек. Томазина хотела было остановиться и посмотреть, что в нем, но ей пришлось идти, чтобы не отстать от старухи. Она едва видела, куда ставить ноги, но, придерживая юбки, отвоевывала у потайного хода шаг за шагом.

В самом низу они уперлись в стену.

Томазина дрожала. Было так тихо, что ее собственное дыхание казалось ей слишком шумным.

Она уже начала ощущать страх, как бы ее не погребли навсегда в этом каменном мешке, но Вербурга опять коснулась какой-то кнопки, и стена подалась, открыв ход в подземный туннель.

На сей раз Томазина не торопилась. Она поморщила нос от запаха сырости и гнили.

– Где мы?

– Дедушка миссис Фрэнси, старый сэр Фрэнсис, еще помнил времена, когда бароны нападали друг на друга. Ну, и когда он перестраивал дом в правление короля Генриха, он позаботился о надежном укрытии.

У Томазины не было другого выхода, кроме как послушно плестись за старухой, если только она не хотела остаться под землей и в полной темноте. Она отмахивалась от паутины и с ужасом смотрела на грязные стены с ненадежными деревянными подпорками. Низкий потолок кое-где угрожающе осыпался.

– Мы сейчас под двором, – сказала Вербурга. – Не останавливайся.

Со вздохом облегчения Томазина прислонилась к очередной стене, преграждавшей вход в следующий туннель, почти такой же узкий. Вербурга закрыла за собой дверь и, вздохнув, едва не загасила свечу, Томазина подавила испуганный крик и крепко закрыла глаза.

– Это не ловушка, – успокоила ее Вербурга. Томазине вдруг пришло на ум, что Вербурга ни разу не притворилась сумасшедшей с тех пор, как они вошли в спальню Лэтама.

– Зачем тебе притворяться, будто ты не в своем уме?

Вербурга насмешливо фыркнула, и Томазина неожиданно поняла, зачем: никто в доме не опасается безумной старухи и говорит, что вздумается, поэтому если кто и знает все происходящее тут, то только Вербурга.

Туннель раздваивался, однако Вербурга уверенно свернула направо. Через несколько шагов начиналась еще одна лестница. Потом была еще одна стена, и Томазина окончательно потеряла представление о том, в какую сторону они идут. Девушке уже начало казаться, что они никогда не выйдут из-под земли, как вдруг она увидела кнопку.

Вербурга посторонилась и предложила Томазине пройти первой. Несказанно изумившись, та обнаружила, что находится в своей спальне.

Надо же! Значит, совсем не в кошмаре, она видела здесь человека, наблюдавшего за ней. Это был Ричард Лэтам. Больше некому, ведь потайной ход начинается в его спальне.

Наверное, много лет назад Джон Блэкберн таким образом приходил к своей любовнице. Вот уж удобно, ничего не скажешь!

– Понятно, почему я ничего не знала об их отношениях… – прошептала она.

Вербурга снова фыркнула.

Томазина разозлилась, представив себе, как беззащитна она была в этой комнате. Если бы Лэтам захотел ее убить, ему бы ничего не стоило это сделать. Засов на двери ровным счетом ничего не значил. Если бы она даже закричала, никто бы не смог к ней войти.

– Кто еще знает о тайном ходе?

– Дай мне книгу, если хочешь, чтобы я ответила на твои вопросы.

Книга все так же лежала на полу возле сундука, где Томазина ее оставила, но Вербурга ее не заметила. Томазина старалась не смотреть в ее сторону, чтобы не привлечь к ней внимание Вербурги.

– Нет, сначала ты мне ответишь.

Вербурга так сверкнула на нее глазами, что Томазина испугалась. Она была в полной власти старухи и не чувствовала себя в безопасности. Слишком долго старуха приучала всех видеть в себе безвредную немощную да еще и сумасшедшую служанку.

– Вербурга, ведь ты была подругой моей матери. Так помоги же ее дочери!

– Дочери Лавинии? – зачем-то переспросила Вербурга. – Я все сделаю.

– Спасибо. – Томазина подняла книгу и крепко зажала ее в руках, предложив старухе сесть на сундук. Сама она села на скамью. – У Ника Кэрриера есть причины обвинять Лавинию в колдовстве?

Вербурга потянула носом.

– Мужчины все дураки.

– Но у него, наверное, есть причины?

– Твоя мать любила повеселиться.

– Это я уже слышала.

– Она не любила, когда ей указывали, что делать. Мы тайно встречались в лесу и занимались всем, чем нам хотелось. Мужчины даже близко боялись подойти к Гордичскому лесу.

– А что вы любили… делать?

– Мы ели, пили, придумывали что-нибудь. То же самое, что мужчины делают в пивной.

– А что вы придумывали? Вы колдовали? Делали восковые фигурки?

– Чепуха! – Вербурга даже рассмеялась, и Томазина успокоилась. – Мы же были не девчонки, которые пришли поиграть в куклы. Мы были взрослыми женщинами. Могли же и мы повеселиться! – Она хитро посмотрела на Томазину и жестом указала на нее. – Твоя мать в книге описала зелье гораздо более сильное, чем эль.

– Наверняка.

Томазине припомнилось, как в Лондоне мать варила зелья, чтобы утишить боль. От некоторых у нее начинались видения.

Томазина поняла, что всегда подозревала, еще задолго до нынешней встречи с Ником: интересуясь травами, мать была близка к колдовству. Граница между добропорядочной женщиной, исполняющей свои обязанности в кладовой, и коварной знахаркой, варящей зелья, всегда была очень зыбка. От белой магии до черной только один шаг…

– Дай мне книгу.

– Еще несколько вопросов.

– Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о том, как упала твоя мать? Дай мне книгу – и я все тебе расскажу.

По правде сказать, Томазина собиралась спросить совсем о другом, но она решила, что еще успеет узнать о сестре. Она перелистнула несколько страниц, но не отдала книгу Вербурге.

– Ты мне не доверяешь.

– Еще чего!

Вербурга хмыкнула, когда Томазина вновь принялась листать страницы. Собственно, она держала книгу вверх тормашками и не могла ничего прочитать. Вербурга, насколько она поняла, читать совсем не умела.

Томазине не терпелось расспросить ее о падении матери, о яде, подсыпанном Лэтаму, о сестре и еще о многом другом, поэтому она положила раскрытую книгу себе на колени.

– Мама упала не случайно, – сказала она. – Я вспомнила. Ричард Лэтам ее столкнул, а Джон Блэкберн тоже там был и все видел.

Вербурга издала свой неприятный каркающий звук, означавший всегда очень много разного.

– Господин Блэкберн там был и не был. Он так напился, что после вообразил, будто сам ее столкнул.

Томазина приняла это к сведению, чтобы потом подумать над этим всерьез.

– А почему они ссорились?

– Из-за твоей матери, конечно! – Вербурга, казалось, была в восхищении от власти Лавинии над мужчинами. – Они оба желали ее. И она с обоими спала уже много лет, но Джон Блэкберн только в ту ночь узнал, что не он один владеет ею.

И еще отец Ника, с горечью подумала девушка. Она не собиралась обсуждать с Вербургой отношения своей матери с управляющим, но то, что он жестоко обидел миссис Марджори, она не могла забыть. Однако Томазина постаралась сосредоточиться на других вещах.

– Мы с Дженнет потом ухаживали за твоей матерью, и она взяла с нас клятву молчать. А еще она подсказала нам, что тебе дать, чтобы ты обо всем забыла.

Томазина не сразу поняла. Если бы ей об этом сообщили неделю назад, она пришла бы в отчаянье, а теперь лишь удивилась, что мать могла сотворить такое со своим ребенком.

– Ричард Лэтам любил всякие тайны, – продолжала Вербурга. – Он заставил господина Блэкберна плясать под его дудку, внушив ему, что это он чуть не убил твою мать.

Неудивительно. Ведь Лэтам мгновенно сообразил насчет денег.

– О господине Парсивале он тоже кое-что знал, да и о своем брате тоже.

– Меня не касаются секреты господина Парсиваля и Майлса. Меня интересует только моя мать. Зачем она скрыла правду? Она ведь была очень больна. Никогда больше уже не ходила.

– В Лондоне она нуждалась в деньгах?

– Ну…

Вербурга понимающе кивнула.

– Она молчала, чтобы сохранить жизнь себе и тебе.

– Лэтам хотел убить нас обеих?

Вербурга промолчала.

Тогда Томазина набрала полные легкие воздуха и выдохнула:

– Кто из них отец моей сестры? Блэкберн или Лэтам?

Вербурга даже отпрянула от неожиданности.

– Сестры? – Она так замотала головой, что Томазина испугалась, как бы старуха чего-нибудь себе не повредила. – У тебя нет сестры.

– Есть! – Томазина встала и постаралась как можно незаметнее положить книгу на кровать подальше от глаз Вербурги. – Ты должна сказать мне правду, если хочешь получить книгу.

Вербурга тихонько завыла, но Томазина подошла к ней и встряхнула ее за плечи. Старуха открыла глаза и встретилась взглядом с Томазиной, но у нее так дрожали губы, что она не могла говорить.

– Вербурга, матушка послала меня сюда помочь моей сестре. Ты должна сказать мне все, что знаешь. Помоги мне найти ее!

Вербурга вырвалась из ее рук.

– Все мы сестры.

Прежде чем Томазина успела ее остановить, Вербурга выскочила в тайный ход и закрыла за собой панель.

Томазина торопливо искала какую-нибудь кнопку с этой стороны и ничего не находила. Тогда она решила бежать обычным путем и перехватить Вербургу возле спальни Ричарда Лэтама. По крайней мере, она должна взглянуть на содержимое железного ящика! Наверняка именно в нем Лэтам спрятал письмо ее матери.

Она бросилась из комнаты на внешнюю лестницу, как раз когда в ворота въезжали всадники, и Томазине пришлось переменить планы, потому что всадниками были Эдуард Парсиваль и хорошо одетый господин – наверняка коронер.

Вернувшись в комнату, Томазина вновь взяла в руки книгу. Она была открыта на странице, которая особенно заинтересовала Вербургу. В ужасе от того, что она узнает, Томазина стала читать.

Корень безумия. Потом было что-то непонятное. Дурман. Все три травы были подробно описаны.

«У корня безумия нежные стебли, большие листья и цветы в виде колокольчиков. Если их понюхать, можно заснуть, – писала Лавиния, – а то и умереть.»

Второе растение тоже было «с цветами в виде фиолетово-синих тусклых колокольчиков. От его черных ягод тоже засыпаешь, а порошок из листьев и корней, если развести его в вине, избавляет от боли в висках.

Колокольчики дурмана похожи на белые чашечки, а ягоды круглые. Если понюхать цветы, то это может вызвать сонливость. Соком лечат воспаление и ушибы. Листья дурмана полезны при лечении свежих ран.»

Ничего страшного, подумала Томазина. И принялась читать следующий раздел, в котором ее мать подробно разъясняла, как соединять эти три травы; в конце Лавиния писала: «Натереть мазью лоб и подмышки для ощущения полета. Потом будет долгий сон в течение ночи и дня, сопровождаемый яркими видениями плясок и полетов».