Слияние истерзанных сердец

15

Сначала Ник услышал тишину.

Три дня, не давая отдыха своему коню, он мчался домой, предвкушая, как его будут встречать. А тут даже привратника нет на месте! Ник спешился во дворе и позвал конюха, но никто не откликнулся.

Он вспомнил, что его угораздило вернуться в воскресенье, но испокон веку такого не было, чтобы в воскресенье абсолютно все обитатели Кэтшолма отправлялись в церковь! Конечно, в церковь ходить надо, но не по принуждению же!

Он еще раз огляделся. Никого. Посмотрел в сторону дома и увидел на лестнице неподвижную фигуру.

Нику показалось, что его ударили ножом в грудь. Он не мог ошибиться. Черные волосы. Бледное запрокинутое лицо. Томазина лежала на предпоследней ступеньке совершенно неподвижно, и Ник подумал, что она упала с балкона.

Он хотел бежать к ней, но ноги словно приросли к земле. Неужели случилось то, чего он больше всего боялся? Томазина мертва и навсегда потеряна для него? С этим он не мог смириться.

Напуганный тем, что он, вероятно, вернулся слишком поздно, Ник бегом пересек двор и опустился на колени возле Томазины, после чего снял кожаные перчатки и коснулся ее шеи. Поначалу он не мог сообразить, то ли жилка слабо бьется у него под рукой, то ли это у него дрожат пальцы.

– Ради Бога, Томазина, не умирай! Я тебя люблю!

Испугавшись, что он слишком долго тянул со своим признанием, Ник во что бы то ни стало захотел, чтобы она узнала, как сильно он ее любит… не представляет себе жизни без нее.

Вдруг он почувствовал, что на ее шее запульсировала жилка, и с облегчением вздохнул. Она жива, и Бог не позволит ей умереть!

Он легонько провел рукой по ее телу. Никаких ран не было. Томазина оделась, словно готовилась к выходу… только шнуровка почему-то распущена. Это облегчило Нику осмотр. Все равно ни ран, ни ушибов. Только кожа горячая и сухая. Даже вроде покрасневшая. Ник поднял ей веко. Зрачок расширен. Она без сознания. Чем-то опоена.

Ник осторожно поднял ее и понес в ее комнату. Томазина пошевелилась.

– Падаю… – шепнула она.

– Ничего. Теперь все будет в порядке.

– Я падаю…

Она всхлипнула и опять затихла.

Ник остановился на полдороге и заглянул ей в лицо. Томазина спала. У него не было ни малейшего сомнения, что она стала жертвой каких-то снадобий ее матери. Наверняка они описаны на пропавших страницах. Тот, кто засунул одну страницу Редиху за пазуху, покусился и на жизнь Томазины.

Ник решил защищать ее, чего бы это ему ни стоило. Значит, они теперь хотят добраться до нее… В Лондоне он точно узнал, что Томазина не принимала участия в опытах своей матери. Она даже разгромила кладовую Лавинии. Еще не успело остыть тело матери, как она все разорвала и разбила. Как жаль, что она не сожгла книгу Лавинии!

Ник положил свою драгоценную ношу на кровать и осмотрелся. Комод был сдвинут в сторону. Значит, любой мог войти и выйти.

Неужели ее хотели заставить броситься с балкона, пока она была под действием зелья? Ник попытался вспомнить, что там по описанию должно быть. Видения. Возможен даже смертельный исход. Неужели кому-то понадобилось, чтобы она, вообразив, будто летит, разбилась насмерть? Или чтобы привыкла к яду? Так или иначе, но зачем было ее убивать?! Ник боялся не угадать врага Томазины, поэтому решил забрать ее к себе ради ее безопасности. У него в доме до нее никто не доберется!

Ник нашел шаль, завернул в нее Томазину и понес вниз. Пока он добрался до деревни, из церкви вернулись его мать и Иокаста. Томазина к тому времени уже лежала в постели, а Ник наливал себе крепкого эля.

– Наконец-то ты вернулся, – сказала Марджори.

Иокаста бросилась ему на шею, крича, что в церкви впервые были все от мала до велика.

– Господин Фейн чуть в обморок не упал!

– Жаль, что ты поздно вернулся, – заметила Марджори. – Томазины в церкви не было. Наверное, она уехала из Кэтшолма.

– Да?

– Она собиралась. И даже попрощалась со мной вчера.

Ник отпустил дочь.

– Пойди посмотри, не снесли ли курочки еще яичек.

Марджори перепугалась.

– С ней что-то случилось? – шепотом спросила она, когда Иокаста ушла.

– Садись, мама. – Он подвинул ей лучшее кресло, после чего коротко рассказал, в каком состоянии он нашел Томазину. – Я принес ее к нам. Она спит наверху. Кто-то попытался… уж не знаю что.

– Но она хотела уехать до твоего возвращения, потому что не рассчитывала на твое хорошее отношение к ней.

Ник моргнул и ничего не ответил.

– Кому, скажи на милость, нужна ее смерть. Мы должны это узнать.

– Кому – это понятно. Слишком много тайн стало ей известно, о которых в Кэтшолме не хотели бы говорить.

– Ты имеешь в виду то, что миссис Фрэнси выпалила, рассердившись на Майлса Лэтама? Томазина мне рассказала. А миссис Констанс, оказывается, обо всем знала раньше, даже до письма.

– Томазина его нашла?

– Нет. Миссис Фрэнси нашла.

Марджори рассказала Нику обо всем, чего он еще не знал.

– Значит, Фрэнси нашла письмо Лавинии. Интересно…

Марджори поднялась, подошла к сыну и взяла его руки в свои.

– Ты думаешь, это миссис Фрэнси?..

– Не знаю. Она зачем-то отослала меня в Лондон. Хотела удостовериться, что Лавиния умерла. Но ведь никто же в этом не сомневался!

– Зря съездил?

– Не совсем.

Теперь он знал Томазину гораздо лучше – благодаря юной дочке аптекаря.

Сначала Томазина не поняла, где она. Какие-то звуки проникали в ее затуманенное сознание. Вот петух. Потом копыта лошади. Телега. Гуси. Детский плач. Пес. Она подскочила и села в постели. Она в Гордиче. А как она тут оказалась?

– Выпьешь ячменного отвара?

Томазина повернула голову, отчего она тут же закружилась, и увидела Ника, державшего в руках кружку.

– Ячменного отвара? – переспросила она.

– Матушка рассказывала, что ты ей всегда помогала варить похлебку, когда была маленькой. Собирала ячмень, варила его и добавляла все, что было под рукой. Это то же самое, только с медом. Тебе нужны силы.

Томазина отпила, не понимая, почему Ник сидит возле ее кровати, да еще не сводит с нее глаз.

– Я помню. Если ячменный отвар подержать, то из него получится пиво. – У нее заболела голова и сердце застучало так, словно она долго бежала. – Я болела?

– Вроде того. Матушка сейчас принесет тебе хлеб с сыром.

– Как я здесь оказалась? Давно я?..

– Вчера я нашел тебя без сознания на последней ступеньке лестницы и принес сюда.

Томазина чуть не уронила кружку.

– Что ты помнишь? Что с тобой было?

– Ужасные сны, – ответила Томазина, с трудом подбирая слова. – В одном я плясала, но ноги меня не слушались. – Она нахмурилась, не в силах передать испугавшие ее ощущения. – Потом я поднялась в небо и летала как птица. Меня держала какая-то неведомая сила, а после этого я стала падать…

– Отдыхай, – сказал Ник, беря у нее кружку. – Мы еще успеем поговорить.

Томазина хотела было возразить, но подумала, что он прав. У нее уже совсем не осталось сил, и она опять заснула.

Когда она открыла глаза, рядом с ней сидела Марджори.

– Ник меня спас?

– Похоже.

Ник ее ненавидел. Он ей не верил. В смятении Томазина старалась найти слова, чтобы спросить о чем-то очень важном, но Марджори было некогда.

– Пойду присмотрю за похлебкой.

Через несколько мгновений Томазина услыхала шаги Ника, а потом появился и он сам, заняв все свободное пространство в маленькой комнатке.

– Это твоя кровать? – спросила Томазина.

– Да.

Она расплакалась, удивив Ника и удивившись сама.

Ник обнял ее и стал шептать ей на ухо всякие чудесные слова.

– Я бы не пережил, если бы с тобой что-нибудь случилось.

Томазина расплакалась еще горше, и прошло довольно много времени, прежде чем слезы перестали литься у нее из глаз и она обрела способность слушать.

– Кто-то покушался на тебя, поэтому ты должна мне рассказать все, что помнишь.

Томазина постаралась припомнить случившееся до малейших подробностей.

– Кто тебя растирал?

– Не знаю.

– Все ясно. Что-то подсыпали тебе в вино за ужином, а потом использовали записи твоей матери, чтобы чем-то затуманить тебе мозги. На тебе нет ни синяков, ни царапин, значит, ты все-таки сама спустилась по лестнице, а потом потеряла сознание.

– Кто-то был на балконе.

– После того как все ушли в церковь?

Ник отодвинулся, чтобы заглянуть ей в лицо. Она помедлила, радуясь, что он не выпускает ее руку из своей.

– Наверное, мне приснилось, но мне показалось, что там кто-то стоит и смотрит на меня, когда я уже лежала на ступеньках.

Она постаралась еще напрячь память, но безрезультатно.

– Кто, Томазина?! Кто приходил к тебе?

– Не знаю.

– Кто-то в плаще с маской Смерти вместо лица?

Томазина не знала, то ли ей плакать, то ли смеяться, потому что не поняла, шутит Ник или издевается над ней.

– Я тебя не виню за то, что ты мне не веришь. Этот человек должен был прийти потайным ходом, потому что дверь была закрыта.

Ник поежился и встал, опершись одной рукой о стену над ней.

– Потайной ход был открыт, это несомненно, человеком, который хранит остальные страницы из книги твоей матери.

– Я везде их искала. И мамино письмо тоже. Тебе миссис Марджори рассказала, что Фрэнси его нашла?

– Да. Ты действительно везде смотрела?

– Во всех комнатах. – Она покраснела, вспомнив сцену в спальне Майлса. – Я даже помешала любовному свиданию Фрэнси и Майлса.

– А… Теперь понятно.

– Что понятно?

Он отвернулся, словно его что-то очень заинтересовало на другой стене.

– Понятно, почему ты такая выскочила из его спальни.

– А почему же еще? – У нее округлились глаза от догадки. – О нет, Ник, нет, нет! Ни за что!

– Теперь знаю.

– Знаешь? Что?

Он придвинулся к ней поближе и улыбнулся.

– Томазина, я был в Лондоне. Теперь я знаю, как ты там жила. Кому угодно могла понадобиться книга твоей матери, но только не тебе.

Томазина, ничего не понимая, уставилась на него.

– Ты мне веришь только потому, что расспрашивал обо мне чужих людей?

Ей стало больно и обидно до слез.

– Ну же, Томазина, не плачь, ты не понимаешь. Я…

– Я все понимаю. – «Какая горькая правда», – подумала она. – Где ты собираешься сегодня спать?

– В своей постели.

– И тебе нужно мое тело?

– Томазина, ты же знаешь, но если…

– Ага, теперь я поняла. Поначалу ты хотел меня, потому что не мог превозмочь страсть к моей матери. Ведь у меня ее тело. Ты сам это говорил, и тебя это возбуждало. Я была нужна тебе вместо нее, а теперь я стала предпочтительнее, потому что я не ведьма. Слабенькое утешение!

– Томазина, я…

Она отвернулась к стенке.

– Уйди, Ник.

– Но…

Вернулась Марджори, и он замолчал.

– Оставь ее, сынок. Дай ей время прийти в себя.

– Он ушел?

Она ощущала одновременно облегчение и разочарование, а когда отчаяние готово было поглотить ее, на помощь пришла Марджори:

– Ненадолго. Поворачивайся и ешь.

Она принесла обещанный Ником сыр и черный хлеб, который Томазина очень любила в детстве.

– Мы поговорим завтра, – сказала Марджори, когда с хлебом и сыром было покончено. – Ник тебя не побеспокоит, ведь рядом Иокаста.

– Когда-то я готова была принять его на любых условиях, но с тех пор столько всего случилось… – прошептала Томазина. – Я не уверена, что смогу жить, постоянно одергивая себя, как бы он не подумал, что я дочь моей матери. Если он верит только чужим людям, как я могу надеяться, что он опять не заподозрит меня в чем-нибудь?

У Марджори не было ответа на этот вопрос, и она ушла, посоветовав Томазине еще поспать.

Когда Ник вернулся вечером, первое, что он услышал, – это смех его дочери. Она и Томазина сидели в саду и были чем-то очень заняты, поэтому не заметили его.

Ника это обрадовало так же сильно, как раньше огорчало, потому что он получил возможность понаблюдать за любимыми без помех. Томазина держала в руках палочку, которой выводила на земле буквы. Девочка смеялась потому, что в странных знаках, нарисованных Томазиной, видела что-то интересное.

– Змея! – воскликнула она, показывая на «S». Томазина вывела еще «Т» и «А».

– Все вместе они читаются как IOKASTA. Ну, давай! Попробуй сама.

Томазина дала ей палочку, и Иокаста, высунув от старания язык, тоже стала писать на земле.

Они по-настоящему нравились друг дружке. Ник это понял сразу. Иокаста полюбила Томазину с первой же встречи. Как же он был слеп, ведь в Томазине совсем ничего нет от ее матери…

Он перебрал в голове все, что случилось за это время, все свои несправедливые обвинения, подумав, что если он и не сразу разделался с заблуждением, то по крайней мере навсегда. Теперь надо добиться, чтобы Томазина его простила и опять поверила ему.

Может быть, уже слишком поздно? Эта мысль была для него мучительна. И все же! Он так часто испытывал ее любовь, что, может быть, от нее уже ничего не осталось?

– Ой, папа! – закричала Иокаста, заметив отца. – А я умею писать свое имя!

Томазина неуверенно подняла голову. Прежде чем Ник успел сказать хоть слово, она отвернулась, боясь, как бы он не отругал ее за то, что она проводит время с его дочерью.

«И в этом я тоже должен винить только себя самого».

Он взял Иокасту на руки и похвалил ее, не зная, как еще показать Томазине, что он чувствует.

Все дни и ночи, что Томазина провела в доме Ника, сохранялась иллюзия мира и покоя, несмотря на их трения между собой, которые, к счастью, они легко преодолевали. Гармония была нарушена на четвертый день, в четверг, когда Марджори, едва Ник и Иокаста вышли за дверь, сказала:

– Ночью будет полная луна. Я хочу пойти на сборище в Гордичский лес.

Томазина удивилась и испугалась, когда Марджори пересказала ей все, что слышала от Дороти Джерард.

– Я обязана положить этому конец, – заявила она. – Кто-то опробовал на тебе мазь, а ведь если бы ее было больше, ты могла бы умереть. Не хочу, чтобы мои друзья и соседи подвергались опасности! Теперь эти сборища вовсе не невинны. Впрочем, наверное, и раньше все было не так просто, как мне казалось.

– Ими руководила моя мать, а она никогда ничего не делала без умысла.

– Плохо, что они стали вызывать духа, но надеюсь, он больше не появится.

– Почему?

– Скорее всего, духом был Ричард Лэтам. Кому еще понравится морочить доверчивых женщин?

– Майлсу.

Томазина еще никому не рассказывала, что она нашла у него в комоде. И о своих подозрениях на его счет тоже.

– Если я его разоблачу – может быть, мы узнаем наконец всю правду.

– Вы подвергнете себя опасности.

– Одному Лэтаму я позволила выйти сухим из воды, боясь за свою семью, но второму я не могу этого позволить.

– Может быть, я ошиблась насчет Майлса…

– Все равно: тот, кто заправляет женщинами, опробовал на тебе мазь. И этого человека надо остановить, пока не случилось большей беды.

Решимость Марджори пугала Томазину, которая не могла придумать, как ее обезопасить.

– Вы не должны идти одна! Я тоже пойду.

– Нет, Томазина, я не разрешаю. Я и рассказала тебе, только чтобы ты отвлекла Ника и он ничего не понял.

– Вы сами говорили, что он не ляжет со мной, пока Иокаста спит рядом, – с горечью проговорила она.

Ник был вежлив с ней, но о чем-то все время думал, и она не знала, о чем.

– Дорогая, Ник…

– Мнение Ника ничего не меняет в том, что моя мать затеяла всю эту чертовщину. Неужели у вас больше прав, чем у ее дочери?

– Если Ник узнает, он не простит ни меня, ни тебя.

Томазина растерялась. Марджори была права. Любой контакт между ней и женщинами в лесу навсегда отвернет от нее Ника. Он сочтет это предательством, еще раз доказывающим, что она истинная дочь своей матери. Если сейчас у нее есть маленькая надежда сохранить их любовь, то завтра ей придется расстаться с ней навсегда.

И все-таки Томазина понимала, что не может бросить Марджори одну. Ей во что бы то ни стало хотелось уничтожить зло, которое поселилось здесь по вине Лавинии.

– Если Ник узнает и ничего не поймет, значит, он все равно бы никогда ничего не понял. Марджори, я люблю вашего сына, но я должна быть с вами в лесу.

– Будь с ним терпеливой, он же мужчина. – И Марджори потерла переносицу, как это обычно делал ее сын. – Ладно, постараемся, чтобы он ничего не узнал. В конце концов, это женское дело. Думаю, его опасно привлекать…

Томазине оставалось только согласиться, и она знала, что ей надо сделать, чтобы держать Ника в неведении.

– Я вернусь в Кэтшолм. Вчера Фрэнси прислала записку, в которой зовет меня обратно. Она опять намекает, что я могу остаться у нее навсегда в качестве ее компаньонки.

– Ты ей веришь?

– Нет. И я буду очень осторожна, особенно с едой и вином. Придется вернуться. Иначе вам будет трудно уйти из дома. Тем более, что мы обе хотим ускользнуть от него. Пусть возвращается на свою кровать. Вам бы только не разбудить Иокасту.

– Мы могли бы что-нибудь подмешать Нику, – предложила Марджори.

– Нет.

– Лавиния бы это сделала…

– Мама это сделала бы обязательно, именно поэтому я хочу вернуться в Кэтшолм.

Вечером, едва на небе появилась полная луна, Фрэнси Раундли увидела, как ее любовник покидает Кэтшолм. В руках он нес что-то непонятное, и первой мыслью Фрэнси было, что он бросает ее, как Генри Редих. Переходя от окна к окну, она смотрела ему вслед. Он не шел, а крался – правда, не к конюшне, а к садовым воротам, а потом по полю и к Гордичскому лесу.

Заподозрив неладное, Фрэнси надела теплый плащ с капюшоном и побежала за ним. Много раз она теряла из виду тропинку, но она знала, куда он идет. Теперь знала. С помощью фонаря ей удалось разыскать поляну и, придерживая юбки, она обошла ее кругом.

Впервые она радовалась, что одета в черное: в тени деревьев се почти не было заметно. Да и башмачки из мягкой кожи не скрипели на ковре из прошлогодних листьев.

Заметив впереди огонек, она остановилась. Фонарь был в точности как у нее. Его повесили на дерево и почти совсем опустили створки, чтобы свет свечи не был виден издалека. Майлс был слишком занят переодеванием и подготовкой фокусов и трюков, чтобы обращать на что-то внимание, а когда все было готово, он взял фонарь и пошел дальше, даже не оглянувшись.

Фрэнси побежала за ним, желая догнать его и потребовать объяснений, но ярость делала ее беспомощной. Неожиданно она оступилась и упала, не успев ни закричать, ни ухватиться за что-нибудь. К тому же она ударилась головой о какой-то сук и потеряла сознание.

В своей комнате Томазина беспокойно металась из угла в угол. Время тянулось бесконечно долго. Вдруг она услышала негромкий стук в дверь и замерла от страха.

– Томазина! – громким шепотом позвал Ник. – Впусти меня.

Томазина спиной прижалась к двери.

– Зачем ты пришел?

– Тебе опасно оставаться в Кэтшолме.

– Вчера же ничего не случилось.

– Вчера луна была не такая. – Он долго молчал, а потом проговорил так тихо, что Томазина еле расслышала: – Я вчера измучился.

Томазина открыла дверь.

Несчастное лицо Ника поколебало ее стойкость, а когда он прижался губами к ее губам, она и вовсе обо всем забыла.

Дверь закрылась. Его руки ласкали ее, и губы он отвел не прежде, чем она едва не задохнулась от его поцелуя.

– Томазина, я люблю тебя! Клянусь, я тебе верю и больше никогда не позволю себе усомниться в твоей правдивости.

– Ты?.. Ты меня любишь?

– Я люблю тебя.

Ей хотелось ему верить.

– Томазина, я купил землю. Завтра я хочу увезти туда Иокасту и сам отправлюсь туда, как только кончится уборка. До дня Святого Михаила осталось всего три дня. – Он взял ее лицо в ладони и заставил посмотреть ему в глаза, чтобы она поверила ему. – Томазина, я хочу, чтобы ты поехала с нами. Ты согласна быть моей женой?

Она не могла уклониться от его вопрошающих глаз, да и не хотела этого.

– Не знаю, что и сказать.

– Скажи «да»! Ты ведь меня любишь.

– Да. Люблю. Но сегодня я…

Он не дал ей договорить. Она не сказала ему, что он должен бежать домой и приглядеть за Иокастой, пока его матери нет дома, не сказала всего того, что должна была сказать и что положило бы конец ее мечтам о счастье с Ником Кэрриером.

– Я хочу, чтобы тебе было хорошо, – шепнул он.

Что он только ни делал с ней, доводя ее до последней вспышки страсти, после которой она ощутила, себя слабенькой, как новорожденный котенок.

Томазина так его любила, что боялась умереть, если он ее бросит и на несколько минут ей удалось заглушить в себе страшные предчувствия. Но в конце концов ей пришлось взять себя в руки. Необходимо было отослать его.

Она вздохнула.

– Что с тобой, любовь моя?

Томазина спрятала лицо у него на плече. Если она ему скажет, куда собралась идти, он ее не пустит. Если не скажет, если попытается ускользнуть от него во время его сна, а он проснется без нее, – тогда конец их любви, потому что он ей больше ни за что не поверит.

– Твоя мать? – спросил он. – Мой отец был ее любовником, и это уже не изменить, а у меня к ней не было ничего, кроме ненадолго вспыхнувшей страсти. Томазина, то, что есть у нас, так же далеко от этого, как звезды от земли.

«Если бы только мы могли это сохранить, – печально подумала Томазина, – если бы нам не надо было сегодня расстаться.»

– Ты должен вернуться домой.

– Томазина!

– Ник, если ты меня любишь, оставь меня одну. Я не могу думать, когда ты рядом. Ты меня отвлекаешь.

Она говорила правду. Лежа рядом с ним, она хотела только одного – еще раз принять его в себя и вновь ощутить блаженное слияние тел и душ.

Если бы он сейчас ее спросил, Томазина все бы ему рассказала, а там будь что будет.

Но Ник сказал только:

– Я люблю тебя, Томазина.

Он поцеловал ее еще раз, встал, оделся и ушел.

Не оборачиваясь, Ник дошел до ворот. Он совсем не был убежден, что Томазина в Кэтшолме в безопасности, хотя она и показала ему придвинутый комод.

Об Иокасте он не думал. Ее бабушка, даже если она в самом деле решила идти сегодня в Гордичский лес, ни за что не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось. Враг был у Томазины. И этот враг имел власть над собиравшимися в лесу женщинами.

Зачем Томазине нужно было остаться одной? Ник больше не сомневался ни в своих, ни в ее чувствах. Он должен убедить ее в этом, должен ласкать ее до тех пор, пока она не отбросит все сомнения и не согласится стать его женой! Он понял, что не может, не хочет, не в состоянии уйти сегодня от Томазины Стрэнджейс!

На сей раз он не постучал и сразу же похолодел от страха – ведь дверь должна была быть заперта. Едва он вошел в комнату, как увидел закрывающуюся панель.

Томазина ушла из дома, когда на небо взошла полная луна.

Несколько минут он простоял, ничего не соображая. Потом бросился к внешней лестнице и к воротам. Завернув за угол, он увидел, как две фигуры, закутанные в плащи с капюшонами, спешат в направлении Гордичского леса.

Ник двинулся за ними.

Луна освещала поле. Даже в лесу было довольно светло, и ни высокая трава, ни кусты не мешали ему видеть тропинку. Неожиданно женщины впереди остановились и оглянулись.

Опять ее опоили? Свели с ума? Ник знал, что у Томазины в Кэтшолме есть враг. Только поэтому он вернулся.

А с другой стороны, почему бы ей не исполнить предсмертную волю Лавинии до конца? Если Томазина думает, что Констанс сегодня угрожает опасность, она не остановится перед тем, чтобы самой встать на пути Люцифера и защитить сестру.

Неожиданно его размышления были прерваны открывшейся перед ним поляной. Он разглядел несколько огоньков, после чего ушел подальше за деревья, чтобы его не обнаружили раньше времени.

Ник весь напрягся, наблюдая за фигурами в плащах и прислушиваясь к их тихим голосам. Не похоже, чтобы кто-нибудь уделял особое внимание Томазине, хотя вряд ли женщины знали, кто из них кто. По крайней мере, Ник был не в силах кого-нибудь узнать, и это его беспокоило.

Их должно быть тринадцать, судя по словам Дороти Джерард и его матери.

Если Марджори здесь – то четырнадцать.

Пятнадцать с Томазиной.

Ник считал и пересчитывал, и ему становилось все страшнее и страшнее. На поляне в Гордичском лесу было шестнадцать фигур в плащах с капюшонами.