Слияние истерзанных сердец

10

В коридоре рядом с большой залой Ник слышал, как Майлс объявлял Фрэнси и Констанс последние новости.

– Обвинение еще никому не предъявлено, – он говорил это слишком весело для человека, у которого убит брат.

– Когда они позволят его похоронить? – спросила не менее весело вдова. – Он уже начинает вонять.

Чтобы предупредить следующие вопросы, Ник открыл дверь, и следом за ним вошел Эдуард Парсиваль со своим письмоводителем.

Они сопроводили коронера в спальню Ричарда Лэтама, куда были согласно обычаю приглашены все местные мужчины от двенадцати лет, из которых он выбрал понятых. Избранные должны были осмотреть останки Ричарда Лэтама, а письмоводитель все их выводы записать. Сам коронер уже провел осмотр и даже приказал раздеть труп, чтобы собравшиеся сами убедились в отсутствии ран, кровоподтеков, пятен от удушья и прочих следов насилия. Он-то, по-видимому, склонялся к тому, что насилия не было, но Эдуард Парсиваль в качестве мирового судьи мог сказать и свое веское слово.

– Вы можете поклясться, что видели восковую фигурку и что она испугала вашего брата? – спросил Парсиваль Майлса.

– Фигурку? – переспросила Фрэнси. – Что еще за фигурка?

Майлс осушил кубок и наполнил его снова, прежде чем ответил с явной неохотой. Потом последовали еще вопросы. Наконец они были исчерпаны, и Парсиваль, эта невежественная дубина, принялся распространяться о колдовстве.

– У нас уже давно ходят слухи, что в Гордичском лесу проводятся шабаши ведьм. – Парсиваль помолчал, желая удостовериться, что все его слушают. – Я бы не выполнил свой долг до конца, если бы не принял во внимание возможность колдовства. Коронер не нашел следов насильственной смерти. Я тоже поначалу думал, что он умер, вероятнее всего, от обжорства, однако ближайший родственник умершего вправе заявить о насильственной смерти. Ваши показания, господин Лэтам, заставляют меня обсуждать возможность убийства с помощью колдовства. Вскоре состоится очередная сессия суда, и я должен тщательно все обдумать, о чем прошу и всех вас, прежде чем вы в присутствии многих понятых обвините кого-нибудь в смерти господина Ричарда Лэтама.

Парсиваль раздражал Фрэнси своей глупостью и напыщенностью, и Ник был с ней вполне согласен.

– У Агнес и у меня есть кое-что сказать по этому поводу, – перебила она Парсиваля. – Сейчас в Кэтшолме живет человек, у которого есть все основания мстить Ричарду Лэтаму.

Ник представлял, что будет дальше, но был бессилен этому помешать. Он рассчитывал, что Томазину не сразу обвинят в убийстве Лэтама только из-за того, что он пытался убить ее мать.

В Кэтшолме много людей имели основания верить, что Лавиния была ведьмой.

По знаку хозяйки вперед вышла Агнес. Не упоминая об избиении Констанс, она повторила слова Томазины, произнесенные ею в комнате невесты, а потом пересказала разговор в комнате Фрэнси сразу после убийства. По словам Агнес, Томазина заявила, что ее мать теперь отомщена.

Парсиваль встрепенулся.

– Кто такая Томазина Стрэнджейс? Я ее не знаю.

Последовали объяснения, изобиловавшие двусмысленностями. Никто прямо не сказал, что Лавиния была ведьмой, но все так прозрачно намекали на это, что даже Парсиваль догадался. Ник удивился: ведь никто даже не попытался объяснить, почему Томазина считает, что Лэтам хотел убить ее мать. В сущности, о падении Лавинии с лестницы даже не упомянули.

Движением руки Парсиваль призвал всех к молчанию.

– Вы подтверждаете слова своей служанки? – спросил он, уставясь на Фрэнси.

– Да. – Казалось, Фрэнси ничуть не заботит, что она посылает Томазину на смерть. – Более того, за два дня до смерти Ричарда Лэтама я видела, как Томазина несла по коридору восковую фигурку. Теперь мне кажется, это была та самая фигурка, о которой вы говорите.

Майлс выпрямился, будто хотел что-то сказать, но вместо этого налил себе в кубок вина.

– Она прятала ее в складках юбки, – продолжала Фрэнси. – Словно боялась, что ее кто-нибудь увидит.

Ник, сжав кулаки, молчал. Он не понимал, зачем Фрэнси врет, но у него не было доказательств невиновности Томазины. Он тоже видел ее в тот день, но не мог поклясться, что у нее в руках ничего не было.

– Ладно, – сказал мировой судья, пытаясь осмыслить новые факты. – Ладно. – Он весь покрылся потом. – Я не могу обвинить ее в колдовстве. Я никого не могу преследовать по закону как ведьму. После смерти короля Генриха это стало невозможным. Даже если она убила его своим колдовством, это все равно не преступление.

– А колдовство – не ересь? – спросила Фрэнси. – Пусть с ней разбирается церковь.

– Все ереси отменены в начале правления королевы Елизаветы.

– Вы хотите сказать, что она будет гулять на свободе, совершив убийство?

Ник в растерянности смотрел на свои руки. Благодаря раздраженному вопросу Фрэнси он вдруг осознал, что еще есть надежда, хотя и сам не понимал, откуда она взялась. Он хотел, чтобы Томазина избежала наказания, несмотря на ее чудовищное преступление. Даже если забыть о колдовстве, у Томазины были основания убить Ричарда Лэтама. Она боялась его возмездия за неосторожно произнесенные слова и решила первой нанести удар.

Но эту мысль Ник сразу же выкинул из головы. Несмотря на все, что он знал о ее матери, несмотря на утверждение Фрэнси, будто она видела ее с фигуркой в руках, он никак не мог поверить, что Томазина Стрэнджейс способна на убийство.

– Единственное обвинение, которое я могу предъявить, – это убийство при помощи яда, – сказал Парсиваль, – конечно, если яд найдут.

– В Италии тела убитых разрезают на куски, – не совсем внятно проговорил Майлс. – Говорят, заглянув внутрь человека, можно сказать, от яда он умер или от болезни.

– У нас такого не делают. Это Англия. – Парсиваль выпрямился и постарался убрать живот. После этого он обратил внимание на Констанс. – Миссис Лэтам, вы почему-то все время молчите. Вы ели то же, что и ваш супруг?

Констанс сильно побледнела.

– Я плохо себя чувствовала и совсем не ела.

Тогда Парсиваль повернулся к Нику.

– Эта женщина, о которой здесь говорили, могла отравить еду? У нее была такая возможность?

– Она оставалась дома, – сказала Фрэнси прежде, чем Ник успел ответить. – Томазина… Она упала и ушибла голову, поэтому она осталась дома, почти совсем одна, ведь все остальные были в церкви.

– В кухне она не была одна, – с раздражением заявил Ник.

Он хотел еще что-то добавить, но Парсиваль остановил его взмахом руки.

– Я сам поговорю с поваром, – объявил он и вышел вместе с письмоводителем из большой залы.

Все молчали.

Однако вскоре Майлс, откашлявшись, сказал:

– Парсиваль боится, что она ведьма, ведь это не сулит ему ничего хорошего.

Констанс согласилась с ним.

– Он, по-моему боится, как бы она не лишила его мужской силы.

Казалось, ее забавляет эта мысль. Майлс посмотрел на Фрэнси.

– Вы уверены, что видели ее с фигуркой в руках?

– Наверное, я ошиблась.

– Наверное, я тоже ошибся. И фигурки не было.

Ник едва поверил своим ушам. Майлс признался, что сочинил историю с фигуркой! Впрочем, это было вполне возможно. Майлс думал только о себе, как и его брат, но был глуп, поэтому и сочинил страшную историю, не предусмотрев последствий. Но Фрэнси… Ник не знал, что ему думать о Фрэнси.

Когда он посмотрел на хозяйку Кэтшолма, она вздохнула и сказала:

– Если Томазина воспользовалась ядом, никто больше не будет замешан. Мне очень жаль, что я поторопилась с фигуркой. Ладно, теперь все равно поздно начинать сначала. – Она пожала плечами. – Теперь это не имеет значения.

– Колдовство в Англии законно, – пробормотал Майлс. – Кто бы мог подумать?

– Ради Бога! – не выдержал Ник. Он почти кричал. – Ведь речь идет о Томазине Стрэнджейс, которую могут осудить за преступление!

Фрэнси с любопытством посмотрела на него.

– Ник, она твоя любовница? Ты поэтому волнуешься за нее?

– Нет, Фрэнси, она не моя любовница. Но когда мы были детьми, она была мне почти сестрой, да и вам тоже.

– Ее мать частенько отбирала у меня мои привязанности. Но Томазина? По правде говоря, она была настырным ребенком. Да я с ней почти и не виделась.

– Тогда ради ее матери подумайте, в чем вы ее обвиняете!

Фрэнси долго смотрела на Ника, потом рассмеялась. Вскоре у нее из глаз потекли слезы.

Поняв, что эта истерика надолго, Ник вышел из залы.

Утром следующего дня Марджори Кэрриер узнала обо всем, что творилось в Кэтшолме. Ник не хотел ничего говорить, но она настояла на своем. Потом она сказала ему, что он дурак, если не поговорил с Томазиной после того, как Парсиваль допросил ее. И все-таки пока еще ее не взяли под стражу. Уже хорошо.

Едва она замочила белье, как раздался стук в дверь и на пороге появилась Дороти Джерард. Дородная и глупая в девицах, она вышла замуж в двадцать шесть лет и за восемь лет родила шестерых детей. С первых дней замужества она взяла привычку пересказывать миссис Марджори все сплетни, но в этот день она была надоедливее обычного.

– Я очень боюсь, миссис Марджори. – Она поправила платок на груди, потом стала мять грязный передник.

Платье на ней, впрочем, тоже было не первой свежести.

– Кого это?

Марджори набрала в ковш воды и плеснула ею в пса, который прибежал следом за ней. Пес, поджав хвост, вернулся на место.

– Констебля.

– Ну, Дороти, ты же знаешь, он делает вид, что не замечает, как ты варишь пиво.

В Гордиче все сочувствовали Тому Джерарду и давали ему подзаработать лишние деньги.

– Да при чем тут это?

Она смотрела на Марджори несчастными глазами, и Марджори нетрудно было понять, в чем дело.

– Дороти, может быть, не стоит говорить об этом со мной?

– А у кого мне еще спросить, что мне делать?

Губы у нее задрожали, и Марджори поняла, что соседка в самом деле нуждается в ее помощи.

Запасясь терпением, Марджори налила себе и ей по кружке грушовки и приготовилась слушать.

Медленно, с трудом подбирая слова, Дороти Джерард шепотом повела свой рассказ. Она слышала о восковой фигурке и боялась, как бы женщин, встречавшихся в Гордичском лесу, не обвинили в колдовстве, приведшему к смерти Ричарда Лэтама.

Марджори нахмурилась. Ник говорил ей, что Майлс наверняка все выдумал, но зачем он это сделал, знал только он один. Она достала из буфета солодковый корень и стала его жевать.

– По крайней мере, Томазина Стрэнджейс не принимала участия в наших сборищах…

Марджори удивилась такому началу.

– Рассказывай.

– Да нет, ничего особенного.

– Есть, есть особенное, – стояла на своем Марджори.

Дороти опять принялась рассказывать, и у Марджори глаза на лоб полезли, когда она дошла до ночи после Дня урожая. Тринадцать женщин пришли в Гордичский лес и вызвали духа. Когда еще раз будет полная луна, он придет опять, и та, которая говорила от его имени, заявила, что ему нужны кое-какие страницы из книги Лавинии Стрэнджейс.

– А вчера пустили слушок, что осталось только найти травы.

– Какие травы?

– Да не помню. Какой-то корень, еще что-то и вроде бы дурман.

Марджори испугалась.

Что-то странное было в появлении духа в Гордичском лесу и в его поведении. Во-первых, Марджори не поверила в духа. Пусть сера, пусть дым, но дьявол-то тут при чем? Марджори сама знала, как это делается: бывала на ярмарках. Еще она вспомнила, что когда в последний раз здесь были «Актеры лорда Саффорда», они что-то такое представляли с духом, появляющимся из дыма и пламени. Трюк для дураков.

– Как я себя ругаю, – вслух проговорила Марджори, в первый раз осознав, что, покинув своих подруг и соседок после отъезда Лавинии, она отдала их во власть другой женщины, менее щепетильной, чем она, решившей продолжать дело Лавинии. – Впрочем, еще не поздно все поправить.

– Ты хочешь к нам? Но у нас теперь все по-другому.

Это как раз было ясно и без объяснений. Детские голоса, о чем-то возбужденно спорившие, положили конец их разговору. Иокаста явилась вместе со всем выводком Джерардов. Они все запыхались и что-то прятали.

Наверное, угрей, решила Марджори.

– Больше не будем об этом говорить, – тихо сказала Марджори, – но когда опять будет полная луна, не удивляйся, если вас прибавится в числе.

Дороти вздохнула с облегчением и благодарностью, но вряд ли так радовалась бы, знай она, что задумала Марджори. Пора со всем этим кончать. Следующее сборище в Гордичском лесу должно стать последним.

А вслух Марджори сказала:

– Я тебя провожу и заберу Иокасту. Пожалуй, мы с ней нанесем визит соболезнования вдове Лэтам.

Когда Марджори и ее гостья выходили из дома, Ник проскользнул в него через заднюю дверь.

Он совсем не собирался за ними шпионить, но, услыхав, что Дороти боится констебля, не мог не остановиться и не послушать, в чем там у нее дело.

Теперь он очень сожалел о своем порыве.

Оказывается, его мать тоже была последовательницей Лавинии Стрэнджейс! Его мать… Ник сел в кресло и попытался разобраться в том, что услышал. Она раньше участвовала в сборищах ведьм и вновь собиралась в Гордичский лес.

По крайней мере, хоть Томазина не из их числа! Ему было приятно это услышать, но теперь его беспокоило то, что она имела отношение к книге, о которой говорила Дороти. Ник представления не имел, убедился Парсиваль в невиновности Томазины или нет, и сообразил, что пора ему об этом узнать. Он вышел из дома через ту же заднюю дверь и отправился к Томазине.

Она выглядела усталой, когда открыла ему.

– Господин Парсиваль сказал, что ты защищал меня. Значит, тебя мне надо благодарить за мою свободу. И еще за то, что ты сказал ему насчет шишки на голове. Парсиваль не мог отрицать, что она у меня есть.

– Что еще там было?

Томазина шире открыла дверь и впустила его в комнату. Стесняясь друг друга, они держались на почтительном расстоянии, и Томазина, кашлянув, сказала, что ей запрещено покидать Кэтшолм, поскольку она все-таки под подозрением. После этого она призналась, что сообщила мировому судье о том, что у Фрэнси было больше причин убивать Ричарда Лэтама.

– Ты ему сказала, что Фрэнси била Констанс? Что она была любовницей Лэтама?

Он разозлился, не в силах забыть свой долг верности госпоже.

– А что мне было делать? Фрэнси ведь вообще все врет…

– Не было никакой фигурки?

– Не было! И я ни разу не сказала о мести за смерть своей матери. Если она сама не отомстила, то и я не собиралась этого делать.

Ник ей поверил. Но, к несчастью, обвинение прозвучало и Парсиваль его слышал. И ради собственной безопасности ни Майлс, ни Фрэнси не откажутся от своих слов, иначе возникнут опасные вопросы.

Он молча смотрел, как она в волнении шагает по комнате, а потом опускается на колени перед сундуком.

– Здесь есть кое-что интересное, – сказала Томазина, прерывая его размышления.

Она выдвинула потайной ящичек и достала то, что могло быть только книгой Лавинии.

Томазина встала с колен и протянула ему книгу.

– В тот день, когда мы… встретились в саду, эта книга лежала открытой на странице с описанием ядовитой травы. Не знаю точно, но думаю, убийца Ричарда Лэтама нашел в ней, что искал.

Она сделала довольно опасное для себя признание, чем окончательно убедила Ника в своей невиновности. Он взял толстую книгу, переплетенную в кожу, и повертел ее, вспыхивая каждый раз, когда их руки соприкасались. Но ведь он пришел сюда как друг, во имя прежних добрых отношений – по крайней мере, он старался убедить себя в этом.

Все страницы были исписаны убористым почерком. Рука Лавинии. Значит, Томазина не имела отношения к записям матери.

– Смотри! – Он перевернул еще одну страницу, и Томазина побледнела. Рисунок был на месте, зато описание исчезло.

Ник потрогал неровно оборванную страницу. Он не сомневался искренности пораженной Томазины.

– Я прятала книгу! – твердила она. – Ник, мне страшно! Я не убивала Лэтама! Я даже не знаю в точности, что это за трава и где она растет! Тому, кто вырвал страницу, было наплевать на меня.

Ник просмотрел книгу до конца.

– Нет еще двух страниц. Ты помнишь, что там было?

Томазина посмотрела и горько вздохнула.

– Описание мази, которая дает ощущение полета.

У нее было совершенно растерянное выражение лица.

– Из чего она делается?

– Я помню, Ник, потому что только вчера читала. Туда входит дурман. Вербурга открывала книгу как раз на этих страницах.

Ник совсем перепугался, вспомнив разговор матери с Дороти Джерард.

– Но ведь Вербурга не умеет читать!

– Знаю.

– И она немного не того.

– Нет, Ник, тут ты ошибаешься. Она только прикидывается дурочкой, а на самом деле не глупее нас с тобой.

Ник мало виделся со служанкой Констанс в последний год, чтобы верить или не верить Томазине, однако позволил себе усомниться в сказанном.

– Она не могла вырвать страницы.

– Не могла ни при мне, ни потом, потому что я спрятала книгу. А вчера, когда господин Парсиваль меня допрашивал, могла. Я как раз просматривала книгу и хотела показать ему. Но он прислал за мной констебля, и я решила не рисковать, пока не узнаю, что у него на уме. Естественно, я ничего ему и не сказала.

– Книга была здесь, а тебя здесь не было? Вербурга пришла, но ведь она не умеет читать… впрочем, ей и не надо этого уметь. Тут все нарисовано.

Томазина покачала головой.

– Это не Вербурга. Я ее видела. Она тоже ждала допроса. И повар, и другие слуги ждали. Когда я вернулась, я опять спрятала книгу, но больше ее не открывала.

– Значит, здесь кто-то был, но это не служанка.

– Кто?

– Не знаю.

Ник подумал о Фрэнси, не понимая, зачем ей понадобилось оговаривать Томазину. Ему не хотелось подозревать хозяйку Кэтшолма в неблаговидных поступках, но он не мог избавиться от ощущения, что она тоже каким-то образом имеет отношение к сборищам в Гордичском лесу. Когда-то она была очень близка с Лавинией. Это он знал наверняка.

– Ник!

Опять все вернулось к женщинам из Гордичского леса, к его матери и Лавинии… Не желая ничего ей рассказывать и чувствуя, как его все сильнее тянет к ней, он решил бежать от нее, пока не натворил чего-нибудь непоправимого.

– Жаль, что ты не можешь уехать, но если Парсиваль запретил, у тебя нет выбора. Будь осторожна.

Он помедлил в дверях, чтобы посмотреть на нее, изо всех сил и наперекор здравому смыслу желая остаться с ней и защитить ее. У нее был ужасно несчастный вид, пока она не вытащила из кармана юбки кинжал с искусно выделанной рукояткой, который он уже видел раньше.

– Он предназначался для приготовления пищи во время особенных праздников, – сказала Томазина, – но будь уверен, он достаточно остр, чтобы послужить мне для защиты от нападения.

Ник заметил, что она смотрит на стену, возле которой стоял тяжелый комод, но Томазина, ничего не объясняя, вновь взглянула на него.

– Больше никто не возьмет меня на испуг! – торжественно заявила она. – Даже ты, Ник.

Томазина не хотела участвовать в похоронах Ричарда Лэтама, которые состоялись на другое утро со всей пышностью, что означало присутствие обитателей Кэтшолма и деревни.

Майлс в длинном плаще с капюшоном шел во главе процессии. Констанс трудно было узнать в траурных одеждах. Ее место было сразу за гробом, который несли восемь крепких йоменов и еще четыре помощника. Из Манчестера приехали все адвокаты отдать последнюю честь покойному.

Агнес и Иокаста Кэрриер несли шлейф вдовьего платья. За ними следовал весь прочий люд, которого было гораздо больше, чем жителей Кэтшолма и Гордича, – за счет нищих и бедняков, получивших траурный наряд и предвкушавших обед в качестве платы за свое присутствие.

Служил господин Фейн, но напуганная Томазина почти ничего не слышала. Душа у нее была не на месте.

Она попыталась сосредоточиться, когда вышел Генри Редих и стал читать цикл из двенадцати сонетов, посвященных Ричарду Лэтаму, однако он нагромоздил в них столько лжи, что слушать его было невозможно. Потом приехал Эдуард Парсиваль и отвлек ее внимание на себя. Томазина надеялась, что вместе с ним явится шериф, но Парсиваль оказался один.

Траурный обед вышел пародией на свадебный пир, после которого минуло всего три дня, разве лишь в этот раз многие гости глядели гораздо веселее. Все шумели, и никто никого не одергивал.

Констанс на сей раз, похоже, вместе с остальными радовалась жизни, хотя трудно было это определить, поскольку лицо ее скрывала черная вуаль. Правда, ела она с аппетитом, но ведь ей пришлось все эти дни лежать в траурной постели и, изображая глубокое горе, принимать визиты… Еду ей тогда время от времени приносили, но понемногу.

Томазина незаметно выскользнула из-за стола, когда веселье начало стихать, и направилась в спальню Ричарда. Когда еще ей представится случай обследовать железный ящик? Однако ее ожидало разочарование. Кто-то побывал за тайной дверью прежде нее и унес ящик. Вполне возможно, что с письмом Лавинии.

В коридоре послышался шум, и Томазина перешла в кабинет. Она стояла там ни жива ни мертва, но увидела всего-навсего Констанс с откинутой с лица вуалью. За ней шла дюжина слуг с вещами, которые могли понадобиться ей в новой спальне.

Томазина, пока ее никто не заметил, воспользовалась внешней лестницей и вернулась в свою комнату.

Почти все гости уже разошлись, когда Ник услышал громкие крики наверху, переходящие в отчаянный визг. В последний раз столько шума было, когда Фрэнси чуть не забила насмерть свою дочь.

Ник бросился к винтовой лестнице и оказался на верхней ступеньке, когда дверь в спальню Ричарда Лэтама с грохотом распахнулась, а потом захлопнулась. Она приоткрылась еще на мгновение, чтобы выпустить старую Вербургу, которая чуть не налетела на него.

– Что там случилось?

Не отвечая, Вербурга кивнула на закрытую дверь, из-за которой доносились вопли Фрэнси.

– Как ты посмела занять эти комнаты?! – визжала она.

– Они мои по праву! – кричала в ответ Констанс. – Мы с мужем жили бы в них, если бы он не умер!

– Вот в чем дело! – проговорил Ник и направился к двери.

Сначала Констанс была недовольна его вторжением, но потом явно ему обрадовалась.

– Уведи эту женщину, – приказала она, ткнув пальцем во Фрэнси.

– Как ты смеешь приказывать моему управляющему?!

– Он и на меня работает! Разве не он распоряжается моим приданым?

Ник взялся устанавливать между ними мир.

Кто-то громко постучал в дверь, и Томазина, открыв ее, увидела Эдуарда Парсиваля, сообщившего ей, что она взята под стражу. Рядом с ним стоял деревенский констебль, который должен был препроводить ее в Манчестер, а пока он старательно избегал ее взгляда, то и дело приглаживая светлые волосы и шаркая не державшими его ногами.

Томазина гордо вскинула голову и тяжело вздохнула, стараясь, чтобы они не заметили, как ей страшно.

– В чем меня обвиняют?

– В отравлении Ричарда Лэтама.

– Повар же поклялся, что я ничего не могла положить в еду, которую готовили специально для молодоженов!

– Яд был в вине Ричарда Лэтама. Вы двумя днями раньше пришли к нему и отравили его личное вино.

– Он держал его под замком, – возразила Томазина. – Как же я могла… – И она умолкла, сообразив, что Парсиваль считает ее ведьмой. – Ясно. Я там поколдовала, а заодно и оставила фигурку на случай, если яд не сработает.

Парсиваль побледнел от ее насмешливых слов. По закону он не мог обвинить ее в колдовстве, но это не мешало ему всей душой верить в ведьм и злые чары. Он был убежден, что она опасна.

Томазина вздернула подбородок и заглянула Парсивалю в глаза.

– Вы ошибаетесь. Я не ведьма и я не убивала Ричарда Лэтама ни с помощью яда, ни с помощью чего бы то ни было еще.

Парсиваль пошел на попятный.

– Ничего не могу поделать. Мне приходится обвинять вас в убийстве.

– Несколько дней назад вы, господин Парсиваль, готовы были поклясться, что никакого убийства вообще не было! – с горечью и возмущением сказала Томазина.

Где же Ник? Неужели никто ей не поможет?! Все гости разъехались. Остальные разошлись кто куда. Во дворе только один человек наблюдал за тем, что происходит. Агнес пряталась в тени лестницы и довольно улыбалась.

Томазина даже пожалела, что ей не подчиняются сверхъестественные силы. Она бы сейчас с радостью сделала Агнес лысой.

– Пойдемте, мисс, – попросил ее констебль.

– Вы ошибаетесь! – повторила Томазина.

Парсивалю не нравилось, когда ему прекословили, – ведь он тоже видел наблюдавшую за ними Агнес.

– Я исполняю свой долг.

– И вы об этом пожалеете.

– Не надо мне угрожать, мисс, – разозлился Парсиваль. – Как бы вы там ни колдовали, все равно ничего не измените. Если я не исполню свой долг, семья господина Лэтама все равно потребует возмездия, поэтому если вы сейчас не последуете за мной, то только ухудшите свое положение.

Неужели его еще можно ухудшить? Томазина попыталась вырваться, когда констебль схватил ее за руки, но он оказался сильнее, и ей пришлось подчиниться.

Томазина поняла, что ей никто не поможет. Всем безразлична ее судьба.

Ее охватило смятение, такое близкое к отчаянию, какого она еще никогда не испытывала.