Слияние истерзанных сердец

6

Ник не шевельнулся, не отвел глаза. Он понял, о чем его спросила Томазина. Она думала, что кто-то столкнул ее мать с лестницы. Если ей нужны имена тех, кто хотел бы убить Лавинию девять лет назад, он назовет их. И первым назовет себя.

В глазах Томазины он читал решимость. Неужели она вправду не знает, какой стервой была ее мать?

Он растерялся. Вчера в саду он тоже было засомневался. На мгновение он даже поверил, что она, возможно, девушка и чиста настолько же, насколько ее мать порочна. Но своим поведением она избавила его от иллюзий. Где она научилась так целоваться? И то, что она ходила в Гордичский лес, тоже не возвышало ее в его глазах.

Ник взял себя в руки, чтобы вновь не поддаться ни жалости, ни страсти. Надо держаться от нее подальше, ведь она солгала ему, что уедет утром. Ему было больно от ее лжи и еще больнее от того, что он сознавал это.

Когда Иокаста пришла к нему утром и рассказала о встрече с Томазиной, он всерьез разозлился. Мисс Стрэнджейс прогуливается с его дочерью в саду! Слава Богу, что хоть не в Гордичском лесу.

Он понял, что после этого у него нет выбора. Если даже он еще раз прикажет Иокасте держаться подальше от Томазины, это ничего не даст. Он должен поговорить с самой Томазиной.

Теперь, сказав все, что хотел сказать, он должен был бы уйти, но ее вопрос и упрямое выражение ее лица вновь повергли его в смятение. Придется выслушать, что ей стало известно.

Ник сел на пол рядом с подушкой и прислонился спиной к балюстраде. Томазина тотчас устроилась так, чтобы видеть его лицо, однако на галерее было достаточно темно, чтобы Ник не боялся выдать себя случайной улыбкой.

– Ты, однако, долго ждала, чтобы спросить об этом, – заметил он.

– Я просто долго ничего не помнила.

И она принялась, стараясь быть спокойной, пересказывать ему свой ночной кошмар. Вскоре и Нику стало не по себе. Он понял, что Томазина напугана не только сном, но и тем, что случилось девять лет назад. Ему не хотелось вспоминать ту маленькую девочку, но он не мог не признать, что когда Томазина жила в Кэтшолме, она была такой же чистой и простодушной, какая сейчас Иокаста. Матушка права. Маленькая Томазина не имела ничего общего со своей матерью.

– Я не знаю, кто был этот мужчина, но я уверена, что он был. И даже больше того. Я могу вспомнить еще кое-какие подробности той ночи. Три голоса мешали мне спать. Мама ссорилась не с одним, а с двумя мужчинами.

Неожиданно Томазина схватила Ника за руку, напугав его так, что он едва не отпрянул от нее. Глаза ее, черные в полутьме, сверкали. Он видел в них слезы. Ему вдруг захотелось обнять ее и прижать к себе, но он устоял перед этим порывом.

– Один из них пытался ее убить, – хрипло произнесла Томазина. – Пожалуйста, Ник, расскажи мне, что было той ночью!

– Меня тогда не было в Кэтшолме.

Разочарованная Томазина торопливо выпустила его руку. Она, казалось, была смущена своей смелостью и старательно избегала его взгляда.

– Томазина, это был несчастный случай.

– Откуда ты знаешь? Ты же только что сказал, что уезжал!

Вспоминая тот день, Ник не знал, то ли радоваться ему, то ли печалиться. В то же время он готов был уехать куда угодно, лишь бы подальше от скандалов с женой. Он не находил общего языка ни с ней, ни с отцом, да и между его родителями то и дело пробегала черная кошка.

– За неделю до того дня я уехал в Драйтвич за солью. Оттуда мне надо было в Уорикшир – договориться насчет угля. Я ничего не знал о том, что случилось с Лавинией, а когда возвратился, вас уже не было.

– Но тебе ведь что-то рассказывали! Пожалуйста, Ник! Вспомни хоть что-нибудь!

Не желая помогать дочери Лавинии, Ник долго молчал. Как она волнуется… и как будто искренне. Вновь он подумал, что, быть может, ошибся на ее счет.

– Не помню я ничего… Говорили, что она вроде бы поскользнулась, упала с лестницы на камни и переломала себе ноги.

– Не то, это все не то! – стояла на своем Томазина. – Это не был несчастный случай.

– Томазина, ты видела сон. Если на твою мать покушались, почему она никому ничего не сказала? Лавиния Стрэнджейс была не из молчаливых.

– А у нее был любовник?

Глаза Томазины горели непонятным Нику огнем. Он промолчал. О некоторых вещах лучше не говорить.

– Ник, там было двое мужчин! Ты должен знать мужчин в Кэтшолме, которые могли спорить из-за нее или с ней!

– Зачем ворошить старое? Не стоит ковырять зажившие раны.

– Ник, тот, кто столкнул ее, хотел убить и меня! Я думаю, он убил бы нас обеих, если бы смог. Но ему помешали. Может быть, мама закричала и кого-то разбудила.

– Ну, ты уж придумаешь! Лавинию нашел мой отец, и рядом никого не было.

Ник отмел подозрение, что у его отца тоже была причина покончить с Лавинией. Он стоял на своем: если бы на Лавинию было совершено покушение, она бы обязательно об этом рассказала. Она бы все сделала, чтобы этого человека повесили за преднамеренное убийство… если только она видела, кто ее столкнул.

Нику стало неловко, что он столько значения придает сну, ведь это всего лишь игра воображения.

– Я ничего не помню после того, как он подошел ко мне…

Томазина в отчаянии закрыла лицо руками. Она поникла. Куда только делась ее горделивая осанка?

Нику опять стало ее жалко, но он не позволил себе расслабиться. Правда, пока он смотрел, как она рыдает, в его душе опять началась борьба. А что, если он неправ? Если она такая, какая есть? Могла же она не знать о вероломной натуре своей матери…

Жалея ее, он все же не доверял ей и не позволял себе коснуться ее, но не сомневался, что она убеждена в правдивости своего сна. Возможно, она и права… Кто-то в самом деле мог пытаться убить ее мать. Но у Ника не было никакого желания искать убийцу. Какая теперь-то уж разница? Чем это поможет мертвой Лавинии… или ее дочери?

Наконец Томазина перестала плакать и убежденно заявила:

– Я не могу уехать из Кэтшолма – по крайней мере, пока не узнаю правду.

– А вдруг тебе не понравится то, что ты узнаешь?

Она дернула головой.

– Не хочу я никаких тайн! Матушка умерла, ей теперь все равно.

– А тебе разве нет? Зачем тебе ворошить ее темное прошлое?

Ник подумал, что ему тоже, возможно, не все равно. Но некоторые тайны лучше не трогать.

– Что это ты вдруг так заботишься обо мне?

– Неплохой вопрос, – усмехнулся Ник. – Мне все-таки не хочется, чтобы ты сама накликала на себя беду.

– Я все узнаю! – упрямо заявила она. – С твоей помощью или без, но я все узнаю!

Ник понял, что не может защитить ее от разочарования. Ну что ж, пусть тогда узнает, что ей суждено знать.

– Твоя мать была любовницей Джона Блэкберна! – вдруг выпалил Ник. – Она стала ею вскоре после твоего рождения. В Кэтшолме все об этом знали.

– Я не знала.

– Ты была маленькой.

– Ты тоже.

– Я на восемь лет тебя старше. И я – мужчина.

– Это уж точно.

Он был рад, что она не видит его в темноте. Вглядываясь в ее лицо, он понял, что она довольно спокойно восприняла это событие. Или она все-таки врала ему, что ничего не знала о любовной связи своей матери?

Ник обозвал себя дураком. Вечно он дает слабину в присутствии женщин по фамилии Стрэнджейс! Но он не мог обидеть Томазину. А вот она разобьет его сердце, если только он ей позволит!

– У нее были еще любовники? – настойчиво допрашивала его Томазина. – Кто еще мог ссориться с ней в ту ночь?

Костяшками пальцев Ник потер переносицу. Они вступали на опасную почву, но не отвечать он не мог. Если его слова огорчат её – что ж, так тому и быть. Она сама напрашивалась па это.

– Все, у кого были на месте глаза и мозги, знали, что твоя мать не из однолюбок.

Томазина стоически перенесла этот удар по ее самолюбию.

– Ник, кто мог быть вторым мужчиной в ту ночь? Я должна знать.

– Если кто-то в самом деле ссорился и если с ней действительно были двое до того, как она упала, то это, верно, Джон Блэкберн и Ричард Лэтам.

– Ой!

– Может быть, твой сон всего лишь сон? Подумай, Томазина, и хорошенько подумай, прежде чем кого-нибудь обвинять! Я не сомневаюсь, что Лэтам способен на все, но если он добивался смерти твоей матери, он бы довел дело до конца.

– Кто-то ему помешал убить нас обеих.

– Тогда кто?

– Не помню. Ты сказал, что твой отец нашел маму. Может быть, он…

– Он тебя не видел.

Ник выпрямился и отодвинулся от балюстрады. Слишком долго он тут сидит. Он уже почти поверил, что она права, но в этом-то как раз и заключалась опасность. Некоторые тайны, еще раз напомнил он себе, нельзя трогать.

– Томазина, ты видела сон. Все остальное – плод твоей фантазии.

– Подожди, Ник! – шепнула она, и он подался к ней, несмотря на решение не слушать ее больше. – В Кэтшолме что-то не так. Это не просто мое воображение.

– Да. Здесь поселилось зло, и поэтому ты должна как можно скорее уехать.

– Но ты же остаешься.

– У меня есть обязательства. Я… я, скажем, храню верность.

«Почему я ей отвечаю? – спрашивал он себя. – Мне надо уйти. И уйти поскорее, пока я опять не поверил в ее невинность.»

– Верность Фрэнси? – спросила Томазина, глядя на свои руки, лежавшие на коленях.

Она опять чуть не плакала.

– В это трудно поверить? Кэрриеры несколько столетий верно служили Блэкбернам из Кэтшолма. Мой отец погиб, пытаясь вытащить отца Фрэнси из огня. – Она вскрикнула, и Ник понял, что она понятия не имеет об обстоятельствах смерти его отца. Он постарался говорить помягче. – Томазина, я ответил на твои вопросы, и тебе больше незачем тут оставаться. Я могу дать тебе конюха, чтобы он проводил тебя в Манчестер.

Она стояла перед ним вновь величественная как королева.

– Ник, я пока не уезжаю, а если и уеду, то не в Манчестер. Я поеду к родне моей матери.

Он скептически поднял бровь, но добился лишь того, что ее голос зазвучал тверже:

– Я останусь до свадьбы.

– Зачем?

С насмешливой улыбкой она повторила его же слова:

– Храню верность. Своему слову.

На другое утро, едва рассвело, начались приготовления к свадьбе. Фрэнси Раундли распоряжалась слугами не хуже генерала, командующего армией. Ей хотелось угодить Ричарду Лэтаму, но еще больше ей хотелось загрузить себя делами и ни о чем не думать.

Назначить свадьбу на время уборки урожая было, конечно же, ошибкой. Каждая женщина, приходившая в дом повесить гирлянды, помочь на кухне или поменять половики, оставляла ради этого куда более важное занятие. И Фрэнси знала, что если не все будет ладно с урожаем, обвинят в этом только ее.

В полдень деревенские хозяйки собрались в большой зале, кидая на нее вопросительные и осуждающие взгляды. У Фрэнси мгновенно заболела голова. Никто ее не понимает… Никто не жалеет. Констанс опять дуется. То ли Фрэнси показалось, то ли эта дурочка действительно злится больше обычного.

Еще эта Томазина Стрэнджейс… Фрэнси избегала говорить наедине с дочерью Лавинии, несмотря на приказание Ричарда, но Томазина сама присоединилась к женщинам, которые плели гирлянды. Она следила за каждым шагом хозяйки Кэтшолма, и Фрэнси была уверена, что эта незваная гостья только и ждет случая поговорить с глазу на глаз.

– Томазина, расскажи нам о Лондоне, – попросила ее одна из женщин. – Ты видела королеву?

– Только один раз, и то издалека.

– Правда, что там есть улица, на которой все дома золотые?

На Томазину посыпались вопросы, и она с готовностью отвечала на них, стараясь, впрочем, поменьше говорить о себе и о своей матери. Фрэнси удивилась. Ей стало интересно, что же может скрывать Томазина.

– Завтра будет полная луна, – проскрипела Вербурга.

Наступило неловкое молчание, прерванное Марджори Кэрриер:

– Перед осенним равноденствием.

У Фрэнси еще сильнее застучало в висках, хотя женщины вновь затрещали как сороки о своих делах.

– Пора собирать травы, – вновь проскрипела Вербурга.

Никто не обратил на нее внимания, только Фрэнси вспомнила, как Лавиния рассказывала ей о силе трав, собранных в лунную ночь.

Фрэнси вздохнула. Вот было время! До несчастья с Лавинией жизнь в Кэтшолме была сплошным приключением. Зато после ее отъезда здесь стало ужасно скучно, и Фрэнси возненавидела свое поместье. Она уже собиралась податься в Лондон, когда во время одной из поездок в Манчестер ее соблазнил Ричард Лэтам.

Ричард Лэтам! Фрэнси любила и ненавидела его за то, что чувствовала себя с ним полной жизни. Пусть кто угодно сплетничает за ее спиной. Если захочет, она вернет его. Ричард женится на Констанс, но все равно она скоро ему надоест. Что может девственница предложить такому мужчине?

Нахмурившись, она на мгновение замерла. Не надо врать себе. Что-то изменилось в их отношениях. Он ей угрожает, унижает ее в постели, заставляет делать вещи, которых еще недавно не требовал от нее. Многое в нем ей сейчас не нравится. Может, он именно так собирается использовать ее и в будущем?

Томазина Стрэнджейс рассмеялась чему-то, и Фрэнси внимательно посмотрела на нее. Перемена в Ричарде как-то связана с Томазиной. Возвращение Лавинии, может, что-то и изменило бы к лучшему, а Томазина только все портит. Фрэнси встала и, пробормотав извинения, отправилась в спальню. Она заперлась на ключ, чувствуя, что не в силах больше терпеть головную боль. Она почему-то была уверена, что возвращение Томазины Стрэнджейс в Кэтшолм обернется большой бедой.

Женщины Кэтшолма и Гордича, не скрывая беспокойства, проворно работали руками, украшая большую залу для свадебного пира. Они трудились весь день, и на другой тоже пришли с утра. В тот вечер, когда луна поднялась высоко, многие из них прямо с постелей побежали в Гордичский лес. Около полуночи они собрались на поляне, посреди которой лежал плоский камень.

Когда их стало тринадцать – в плащах и масках, – главная из них, или Старшая, предложила всем испить меду. Поначалу некоторые нервничали, чувствовали себя неловко, но вскоре это прошло. Смешки и шепот нарушали тишину леса. Все чего-то ждали.

По сигналу Старшей они окружили камень и взялись за руки. Едва женщины запели, как их ослепил яркий свет. Открыв глаза, они увидели повсюду дым и ощутили запах серы.

Боясь оставаться на поляне, но еще больше боясь пошевелиться, они закричали и в следующее мгновение увидели мужскую тень, которую не раз замечали в Гордичском лесу в ночь праздника урожая.

Тень вышла из дыма и стояла на камне. Она была в маске, как они все, и в красивых черных одеждах. Старшая сделала знак, и женщины, сбросив плащи, стали танцевать. Напуганные до смерти, они дрожали от ночной сырости, скидывая в танце с себя все, что было на них.

Стояла тишина. Они двигались в каком-то странном ритме, не глядя друг на друга и на того, кто стоял на камне. Они не сняли масок, но все равно каждое движение давалось им с трудом, ибо действие меда стало потихоньку проходить.

Только одна плясунья – Старшая – не ведала стыда, несмотря на свою наготу. И это было естественно, потому что она все и придумала. Ей хотелось власти над женщинами, которых она унижала ради этой власти. Они плясали для тени, которую Старшая явила им, и знали, что она зорко следит за ними.

Смело взглянув на «тень», Старшая заметила одобрение в его глазах и, воодушевленная, убыстрила темп, искушая его все более чувственными позами, как вдруг раздался голос:

– Книга Лавинии.

Сказавшая это остановилась. Она была уже далеко не в том возрасте, когда можно соблазнять телом. Но ее голос узнали все.

Женщины с испугом смотрели на тень и на старуху, не зная, что делать дальше.

– Она знала зелье, от которого люди летают.

Старуха издала странный каркающий звук и заговорила-забормотала то совершенно непонятное, то вполне разумное: о том, что в книге Лавинии Стрэнджейс есть рецепт зелья, которое прогоняет стыд и сомнения, освобождает душу и тело, чтобы они могли свободно летать.

Главная из женщин вновь подала сигнал. Вновь вспышка света – и тень исчезла. Через мгновение поляну заволокло дымом.

А Томазина спала в Кэтшолме, не ведая о грозившей ей беде, но все же спала беспокойно. Когда ее разбудил какой-то шум, она не стала цепляться за обрывки сна, а поднялась, оделась и распахнула окно, глядя на полную луну и чувствуя одно лишь отчаяние.

Приехав в Кэтшолм, она старалась побольше вспомнить о своей жизни здесь, но это у нее очень плохо получалось. Ей больше не приходила на ум ни одна подробность той страшной ночи. Просто кто-то, кого она знала, был там, и он хотел ее убить.

С поисками сестры дело обстояло не лучше. Женщины, которые отважились поговорить с ней наедине, очень осторожно подбирали слова. Кое о чем она спрашивала в зале при всех, когда плели гирлянды. Теперь она знала о будничной жизни в Кэтшолме гораздо больше, чем когда сама жила здесь, но о том, что сталось с ее сестрой, не имела ни малейшего представления.

Самое большое, что ей удалось сделать, это составить список девушек, которые могли бы быть дочерями Лавинии. Она вычеркнула из него Агнес и еще нескольких, уж очень явно похожих на своих родителей, и старалась не думать, что сестру могли отослать в дальнее имение. Надежды найти ее там у Томазины почти не было.

Один раз она осмелела настолько, что прямо спросила Марджори Кэрриер, не слыхала ли она чего о второй дочери Лавинии Стрэнджейс. Удивление на лице Марджори убедило Томазину, что она ровным счетом ничего не знает.

Скорее всего, все знала Вербурга. Томазина не сомневалась в этом, но ничего не понимала в ее бормотании.

Возможно, и Фрэнси знает. Особенно если ребенок родился в последние годы пребывания Лавинии в Кэтшолме. Они наверняка поверяли друг дружке свои тайны, но узнать что-нибудь от Фрэнси не было никакой возможности. Хозяйка Кэтшолма избегала Томазину.

Заманчиво было пробраться к ней в спальню и заставить ее говорить, но Томазина этого боялась. Ей совсем не хотелось знать, что Ник Кэрриер согревал постель Фрэнси.

Она пыталась убедить себя, что это не имеет для нее никакого значения, но ничего не получалось. Это было ужасно. Она не могла его не любить и не переставала удивляться тому, что через столько лет помнит, как хорошо ей, девчонке, было в его объятиях.

Томазина вздохнула. Нельзя думать о Нике Кэрриере! Она должна исполнить последнюю волю матери, а потом уедет и никогда больше его не увидит.

То, что ей рассказал Ник, осложнило ее поиски. Скорее всего, отцом девочки был Ричард Лэтам или Джон Блэкберн. В качестве адвоката Блэкберна Ричард Лэтам мог бы знать о том, где она и что с ней. Она уже поняла, что лучшим источником информации для нее наверняка был бы господин Лэтам. Однако она ни о чем его не спрашивала. Более того, она его избегала. Особенно теперь, зная, что он был любовником Лавинии.

Тень мелькнула на балконе за окном, и Томазина в страхе затаила дыхание: ей сразу вспомнилось лицо Смерти из ночного кошмара.

– Кто там?

Ник Кэрриер медлил. Он узнал то, что хотел узнать: Томазина у себя в спальне, – и здравый смысл подсказывал ему уйти, ничего ей не отвечая. Но какая-то сила держала его на месте.

Она закрыла окно.

Потом открыла дверь.

Лунный свет вспыхнул на ноже, который она держала обеими руками. И показал ей лицо человека.

Нож выпал у нее из рук, и она бросилась в его объятия.

Они оба сгорали от страсти, и нелепо было это отрицать. Нельзя обмануть судьбу.

Ник пришел к ней! Томазина была счастлива. Он изменил свое мнение о ней. Он любит ее, а иначе зачем бы ему так ее целовать?

В спальне, едва за ними закрылась дверь, они снова прильнули друг к другу. Она не закрыла ставни, и в окна струился лунный свет.

– Дай мне поглядеть на тебя.

Он спустил с ее плеча рубашку и залюбовался нежной кожей. Томазина затрепетала, но не отвернулась.

– Ты словно выточена из слоновой кости, – Пробормотал Ник. – Только теплая.

Он скользнул рукой по ее длинным волосам и положил ладонь ей на шею, не давая, даже если бы она захотела, уйти от его ласк. У Томазины кружилась голова, и все же когда он положил ее на кровать, она задрожала не только от страсти.

Он коснулся ее груди, большим пальцем погладил сосок, и Томазине показалось, что еще немного – и она потеряет сознание от блаженства. Никогда еще она не испытывала ничего подобного.

Ник целовал ее груди, а она и радовалась и боялась одновременно.

Ник оторвался от нее, вспомнив, что пора бы раздеться, и только тут понял, что она пытается удержать его от последнего шага.

– Еще поцеловать тебя? Я так и собирался сделать.

– Я только хотела… – округлив глаза, шепнула Томазина. – Нет. Не имеет значения.

– Скажи… – разрешил он.

Ведь уже ничто не могло измениться…

– Я вспомнила, что будет больно, – еле слышно сказала Томазина.

Опять он ошибся! То, что она сказала, было важно для него. Его охватила ярость, смешанная со страшным разочарованием. Значит, прежний любовник мучил ее! Она утвердила его в худших предположениях насчет ее отношений с другими мужчинами.

– Все будет хорошо.

Он коснулся губами ее груди, и она задрожала от страха.

– Откуда ты знаешь? – спросила она дрожащим голосом.

Услышав ее вопрос, Ник призадумался, однако быстро отверг мысль о том, что она боится первого сближения с мужчиной. Еще один трюк. Зачем-то ей понадобилось строить из себя наивную девочку.

Неужели она вправду думает, что таким образом приобретет над ним власть? Она, верно, хочет, чтобы он преисполнился чувства вины за то, что она заставила его совсем потерять голову от страсти.

Разозлившись, Ник вскочил. Однако он не смог отказать себе в удовольствии пройтись взглядом по ее ногам, животу, груди, бледному лицу.

Она покраснела, но не пошевелилась.

– Жаль. – Он даже охрип. – Мы оба получили бы удовольствие.

Томазина торопливо натянула на себя простыню. Руки ее дрожали, а в глазах блестели слезы.

– Откуда ты знаешь?

Он горько рассмеялся.

– Здравый смысл подсказывает мне, что шлюха должна была научить свою дочь искусству любви. Я уже наблюдал, как твоя мать очаровывала моего отца.