Служебный роман для богини любви 2

Глава двадцать вторая

Глядя из-за тяжелой бархатной шторы на зал, я поймала себя на мысли, что и представить себе не могла, насколько много сотрудников в Канцелярии. По крайней мере, прежде я была свято уверена, что работает здесь несколько десятков людей. Казалось бы, сколько тех богов?

Но сейчас, глядя на плотно забитый зал, я поняла, что серьезно ошиблась. Один отдел купидонов чего стоил! Собрались они все, если не считать Димитрия, и заняли места чуть ближе к выходу, явно собираясь сбежать с торжественного мероприятия, как только станет скучно. Что ж… Что-то мне подсказывало, что скучать не придется.

Большинство из них были в какой-то странной, розово-красной одежде, словно кто-то выдал им униформу. Но были и те, кто своим внешним видом проявил адекватность. Среди них я, признаться, без удивления узнавала в первую очередь тех ребят, которые не торговали сломанными стрелами и были отобраны мною в группу нормальных купидонов.

Любовный Патруль, устроившись чуть поодаль, выглядел как всегда — крайне неодобрительно. Хоть они и не знали, что будет происходить дальше, но все равно переглядывались без особого довольства.

Я разглядела в зале и Георга, и еще нескольких богов, с которыми пересекалась в коридорах. Но все остальные… Сколько же их здесь было?!

Наверное, около тысячи.

Зал был действительно большой. Он, как и большинство комнат, был присобачен к Лабиринту с помощью магии и пятого измерения. У актового зала даже имелся другой вход. Одни двери вели обратно в Лабиринт, а вот другие, более широкие, позволяли выйти на улицу, причем не возле Канцелярии, а чуть ли не на другом конце города. Рене сказал мне, что это помещение арендовали на случай каких-то важных событий, например, когда начальству надо было сделать объявление, вот как сейчас. А вообще, это был актовый зал какого-то местного университета, название которого я даже не могла выговорить.

Что ж, как для университетского, зал был весьма хорошо обустроен. Мягкие, оббитые тканью кресла больше напоминали о здании театра; широкие проходы позволяли спокойно найти свое место, не наступив при этом никому на голову и не оттоптав ноги. Да и темно-зеленые бархатные шторы были не пропыленные, так, что даже прикоснуться страшно, а очень даже чистые. Сцена — крепкая, пол — явно новый, да и в крохотном репетиционном зале, в который можно было попасть, спустившись по крутым ступенькам справа от сцены, тоже оказалось чисто и убрано.

Я вздрогнула и, велев себе не бояться, повернулась к тем самым вышеупомянутым ступенькам. Голова покруживалась, да и меня, признаться, тошнило от волнения.

Когда Рене сказал, что все будет официально, и он организует все так, чтобы никто не посмел отказать его сестре в сотрудничестве или, чего хуже, не попытался вставлять палки в колеса, я думала, что он просто рявкнет на купидонов и Любовный Патруль, и на том все закончится.

Но он решил собрать всех.

Не хватало только Вериара. Я подозревала, что хранитель Лабиринта просто не смог пройти в дверь, ну, или его и вовсе не приглашали. Рене неоткуда было знать о наших дружественных отношениях, заключавшихся, впрочем, в одном коротком разговоре и вроде как проявленной по отношению ко мне драконом симпатии.

— Переживаешь? — поинтересовался Себастьян, когда я заглянула в крохотный репетиционный зал. — Не бойся. Все будет хорошо.

Я только хмыкнула. Никакой веры в его обещание сейчас и близко не было — нельзя чувствовать себя в безопасности, когда впереди грозит столкновение с таким количеством почти незнакомых людей, возможно, и враждебно настроенных.

— Тебе не о чем волноваться, — муж сделал шаг ко мне и заключил в объятия. — Ты ведь уже работала в Канцелярии…

— И это было сложно.

— Да. Но в первую очередь потому, что тебе приходилось постоянно скрываться, шифроваться от остальных, делать вид, будто ты действительно из этого мира и прежняя Эдита. А теперь будет гораздо проще. Ведь не осталось ни единого повода для притворства! Тебе можно стать самой собой и просто работать. К тому же… Мы всегда сможем уйти.

Себастьян умолк. Последние его слова вряд ли были правдой. Впрочем, я не знала, стал ли бы держать нас Рене, если б мы вдруг попросили его отпустить нас, оставить в покое. Наверное, он так и поступил бы… Как любящий брат. Потому что от богов, которые не желают выполнять свою работу, все равно на посту очень мало толку.

Вопрос в другом. Могли ли мы с Себастьяном позволить себе оставить Рене в столь затруднительном положении? Расшатавшийся баланс — это как бомба замедленного действия, никогда не знаешь, что он выкинет в следующее мгновение. И всегда лучше самому ткнуть стрелой любви в нужного человека или поменять местами людей, которых забросили в чужие миры, чем дождаться, пока баланс, стремясь к состоянию спокойствия, убьет кого-нибудь.

Разумеется, существование всего мира в стабильном состоянии куда важнее, чем возможность отдельных люде й выжить.

Но возможность отдельных людей выжить тоже имеет куда большую цену, чем наше с Себастьяном спокойное пребывание в доме Смерти, сон до двенадцати и возможность месяцами не браться за работу. И даже если на самом деле приоритеты следовало ставить по-другому, мы ни за что не смогли бы этого себе позволить. Как отдыхать, когда совесть буквально толкает вперед и заставляет действовать? Я не знала. И Себастьян, сказать по правде, тоже не знал.

— Вы готовы?

Я вздрогнула. Рене застал меня врасплох; он застыл на пороге репетиционного зала и внимательно смотрел на нас с Себастьяном.

— Если вы не хотите, — наконец-то мягко промолвил мой брат, словно прочитав мои мысли, — то вы будете свободны. Я никогда не стал бы принуждать своих близких к чему-либо.

— Нет, Рене, — покачала головой я. — Мы же знаем, насколько это важно. Все в порядке. Мы готовы.

— Тогда, — Хранитель Времени усмехнулся, — шоу начинается.

Он жестом велел следовать за ним. Мы с Себастьяном поднялись по все тем же крутым ступенькам, что вели из репетиционного зала на крохотную площадку за кулисами, но дальше Рене последовал сам. Остановился на мгновение, смел с рукава своей черной рубашки невидимую пылинку и сделал шаг вперед.

В зале было шумно. Никто не спешил внимательно вслушиваться в каждое слово, произносимое новым Верховным; да и вообще, кажется, большинство не обратило внимания на его появление. Рене смотрел на них, чуть прищурившись, и на его губах играла вредная, в какой-то мере издевательская улыбка, словно мужчина говорил — да, я знаю, что вы не просто так ведете себя подобным образом… Но не думайте, что осталось много времени для болтовни.

Кто-то из купидонов наконец-то обратил внимание на появление человека на сцене и пнул своего товарища локтем под ребра. Любовный патруль бросил было перешептываться на несколько секунд, но потом с удвоенной скоростью принялся за болтовню.

Рене подошел к самому краю сцены, сунул руки в карманы брюк и внимательно осмотрел присутствующих. Вид у него был спокойный донельзя; со стороны казалось, словно нежелание людей в зале его слушать нисколечко мужчину не заботило.

Я же не настолько хорошо знала своего брата, чтобы четко сказать, что он на самом деле думал о происходящем. Как и все остальные, видела только безмятежную улыбку на губах и чувствовала исходящую от него уверенность.

Рене медленно достал песочные часы, символ его власти. Я, словно предугадывая, что сейчас произойдет, невольно вцепилась в руку стоявшего рядом Себастьяна и задержала дыхание — ждала действий от брата. Муж крепко сжал мои пальцы и ободряюще улыбнулся, но я чувствовала, что он тоже был напряжен.

— Интересная штука время, — мягко промолвил Рене. Его почти никто не слушал, за исключением процентов десяти присутствующих, не больше. — Что оно такое? Числа. Пустые секунды, которые пролетают мимо. Опоздание всего на минуту — да что может случиться за минуту? Или, предположим, кто-то начинает свою речь на три минуты позже! Это ведь ерунда. Время бежит мимо нас, и мы часто применяем по отношению к нему слово «всего». Забавно.

Кто-то подался вперед, щурясь и пытаясь расслышать спокойное звучание голоса Рене сквозь общий шум. Где-то сзади донеслось громкое «да тише вы», но, разумеется, далеко не каждый прислушался к этому требованию.

— Не стоит, — махнул рукой Рене, останавливая желающих постоять за него. — Я никуда не спешу. Я могу остановить время. Но что такое секунда, спрошу я вас? Секунда… Время, которого достаточно, чтобы, например, упала люстра.

Я невольно подняла на нее взгляд. Огромная, способная прибить кого-то, люстра вроде бы надежно висела под потолком.

— Да, — продолжал Рене, — она висела тут лет тридцать, наверное, и за столь длительное время с ней ровным счетом ничего не произошло… А потом проходит мгновение, и она уже летит вниз.

В отличие от тихого голоса Рене, жуткий треск, с которым вышеупомянутая люстра оторвалась от потолка, расслышали все. Раздался крик, и я поняла, что тоже с трудом сдержалась, чтобы не завизжать от ужаса.

Рене только лениво качнул песочными часами на цепочке, и люстра замерла в воздухе. Время для нее остановилось; она висела в сантиметре у головы какой-то богини, имя которой я не знала, но сталкивалась с нею периодически в коридоре. Если б упала, зацепила бы, наверное, и Милену, главу Архива.

— Сколько времени разделяет шум и тишину? Сколько секунд надо, чтобы вы умолкли и попытались меня послушать? Уверен, секунды будет достаточно, — промолвил мягко Рене. — Тем более, что у этого актового зала весьма ненадежный потолок.

Он замолчал и вслушался в воцарившуюся тишину. Ее нарушало только поскрипывание люстры, которая медленно, но верно поднялась обратно и прочно пригвоздилась к потолку.

— Ей падать через десять лет, — пояснил Рене, — но при желании все на свете можно ускорить. Можно состарить человека за минуту. Можно ускорить чужую смерть. Можно… Но не нужно.

Полный облегчения вздох, пронесшийся по залу, вызвал у мужчины лишь легкую улыбку. Он только спокойно покачал головой и продолжил:

— Не нужно, потому что это расшатывает баланс. Каждое действие, совершенное против него, каждое действие вне времени, способное переменить ход истории, наносит непоправимый урон балансу.

— Если б было так, — выкрикнул кто-то из глубины зала, — то мы бы давно уже все погибли!

— Вот как? — изогнул брови Рене. — Это считать чистосердечным признанием?

Мужчина моментально утих. Сознаваться в своих грехах он явно не спешил и не хотел, чтобы его обвинили в чем-нибудь подобном.

— Вижу, желающих все-таки сделать это признание тут пока нет, — довольно продолжил Рене. — Замечательно. В таком случае, открою вам великую тайну. Вы бы не погибли. Не все. Баланс стремится к тому, чтобы залатать дыры, которые возникают в его структуре. И если мы будем достаточно быстры, чтобы убирать моменты возмущений быстрее, чем действительно будет необходимо срочное вмешательство со стороны автоматической системы регулировки. Быстрее, чем погибнут люди.

— Да? И что же мы должны сделать? — раздалось возмущенное фырканье. — Стать частью баланса, принести себя в жертву?!

— Нет, — усмехнулся Рене. — Все проще. Вам всего лишь надо начать выполнять свою работу.

В зале воцарилась мертвая тишина. Пожалуй, в эту секунду большинство присутствующих перебирали в голове воспоминания, как они умудрялись отлынивать от работы, как нагло игнорировали любые здравые требования. Я едва сдержалась, чтобы не выглянуть из-за кулис и не посмотреть на купидонов — подозревала, что мне не суждено было узреть отражающееся у них на лицах великое счастье. Вероятнее всего, они сейчас тоже чувствовали себя не лучшим образом. Может быть, даже корили себя за то, что подвергли мир опасности?

Впрочем, нет. Видела я этих паразитов! Если они и корят себя за что-то, так только за то, что не успели позаботиться о сохранности собственной шкуры и вообще сегодня сюда пришли. А то ж могут получить от Рене по голове!

— У многих из присутствующих здесь, — продолжил мужчина совершенно спокойным, вкрадчивым голосом, сулившим опасность всем, кто посмеет его перебить, — не лучшие отношения со своими служебными обязанностями… И я попрошу не отворачиваться и не делать вид, что я обращаюсь не к вам.

Он не назвал ни одного имени, но, кажется, в зале напряглись практически все.

— С этого дня мне придется следить за вами немного тщательнее. И кто знает… Баланс плохо поддается управлению, но есть определенные методики. Кто знает, может, следующим объектом для восстановления баланса станете вы?

— Это угроза? — почти истерично воскликнула одна из женщин, присутствующих в зале.

Я даже не знала ее имени, но по дорогой одежде и манере держаться могла утверждать, что это кто-то из богинь. Странно, что мы ни разу не пересеклись в путанных коридорах лабиринта все это время, но, впрочем, нет ни одной гарантии, что она действительно присутствовала на рабочем месте.

— Это не угроза, — покачал головой Рене. — Это предупреждение. Ровно как и люстра, упавшая вам на головы, тоже не была попыткой кого-либо убить, а только моим желанием предупредить вас о возможных последствиях действий. Но вы можете воспринимать это иначе. Собственно, мне вообще наплевать, что вы все будете обо мне думать, — вид у Рене действительно был крайне равнодушный. — Мне важно, чтобы вы работали. А если не будете… Что ж. Незаменимых в нашем мире нет.

Он вновь подбросил песочные часы в воздух. Я поймала себя за на том, что сама завороженно наблюдала за тем, как крохотный предмет летел к земле, и вздрогнула, когда Рене вновь уверенно перехватил его. Иногда мне казалось, что мужчине очень хочется разбить свои часы и просто распрощаться навсегда с бессмертием и со свалившейся на него ношей.

— Кроме того, сейчас у нас не хватает двух богов — причем речь идет о весьма важных отделах, об отделах любви и смерти.

— Мы можем выбрать богиню среди нас! — вскинулась Аделина, глава Любовного Патруля. — Я много лет работала сначала в отделе смерти, а потом в отделе любви, и у меня большой опыт…

Часы в руке Рене покачнулись. Он помрачнел и воззрился на Аделину с едва заметным недовольством, потом растянул губы в улыбке, впрочем, не сулившей ровным счетом ничего хорошего.

— Да, — утвердительно кивнул он. — Большой опыт. Только я почему-то не могу назвать этот опыт положительным… Не подскажете, почему так, уважаемая Аделина?

— У других нет никакого, — пожала плечами она. — Но если не устраивает моя кандидатура, то ищите другую самостоятельно. Мои подчиненные на это не согласятся. Не так ли, девочки?

Не все представительницы Любовного Патруля были готовы кивнуть, но под тяжелым взглядом Аделины согласно загудели. Разумеется, ее авторитета оказалось вполне достаточно, чтобы напугать их и заставить поступить так, как скажет начальство. Но Рене, кажется, не спешил проникаться уважением по отношению к этому сборищу.

— Любовный Патруль в полном составе пока что останется выполнять прежние обязанности, — твердо промолвил он. — Если не будет с ними справляться, пообщаемся по этому поводу дополнительно… Хотя я искренне надеюсь на то, что подобной необходимости не возникнет. Сядьте, Аделина.

То, с каким видом женщина опустилась обратно в кресло, свидетельствовало лишь об одном: она была категорически не согласна с решением Рене.

— К счастью, я не зря провел столько времени в Канцелярии, чтобы предсказать вашу реакцию, — в голосе Рене зазвенели презрительные нотки. — Потому давно уже подготовил свои кандидатуры. Надеюсь, вы понимаете, что решение окончательное и обжалованию не подлежит?

Молчание — единственный ответ, который мог ожидать в подобной ситуации. Разумеется, все понимали, что с Верховным, с Хранителем Времени, спорить нельзя. Тем не менее, практически каждый из присутствующих неплохо знал Рене и не мог воспринимать его настолько серьезно, как того требовала ситуация.

— Потому встречайте. Наш бог смерти… Себастьян.

В актовом зале все еще царила тишина. Кажется, практически никто не удивился возвращению Себастьяна на его рабочее место. Аделина расплылась в мягкой улыбке, как будто вновь вспомнила о том, как ей хорошо работалось под управлением моего мужа.

Я же знала: в отличие от его кандидатуры, моя приведет к настоящему взрыву недовольства.

— И богиня любви Эдита.

Мне пришлось буквально выталкивать себя из-за кулис. Я подошла к Себастьяну, встала рядом с ним, почувствовав некую уверенность от того, что мы едва ощутимо соприкасались ладонями.

Мертвая тишина в зале сменилась возмущенным гулом.

— Как можно такое допустить?! — вскочила на ноги Аделина.

— Она же из другого мира! — возмутилась Милена, глава архива. — И это мы так будем беречь баланс? Единственное хорошее, что могла сделать эта женщина, из-за которой погибла Верховная Матильда, это умереть и самой!..

Рене стремительно помрачнел. Я знала, что брату очень больно было вспоминать о Матильде. Вопреки тому, что она оказалась ужасной женщиной и ради собственных низменных желаний едва не разрушила весь этот мир, Рене все еще любил ее. Даже если пытался выдрать из своего сердца, как сорняк, попавший туда по жуткому стечению обстоятельств.

Мне очень хотелось подойти к брату, похлопать его по плечу, обнять, показывая, что он не один. Но в эту секунду Рене вряд ли нуждался именно в жалости.

Ему надо было завоевать авторитет — и что же, думаю, Рене для этого делал все правильно.

— Предположим, — проронил он, — Верховная Матильда, которая едва не погубила всех, кто здесь находится, погибла не из-за Эдиты, а из-за меня. Ведь стрелы предназначались именно мне. Однако, выбирая, кого оставить в живых, баланс предпочел меня…

В словах Рене не звучало ни грамма самолюбования.

— Матильда была нашей Верховной! — возмутился кто-то из зала.

Я рванулась вперед, отчаянно желая рассказать, какой именно Верховной была Матильда и что она натворила за долгие годы своего правления, но Себастьян уверенно придержал меня за плечо. И хотя сейчас мы не могли поговорить, я буквально чувствовала в этом жесте короткое, но твердое «не стоит». Пусть мне дико хотелось возразить, поспорить с мужчиной, я понимала: он прав.

Не стоит.

— Матильда была. А теперь есть я, — Рене прищурил глаза. — И если кому-то интересно, каждый ли Верховный погибает и передает свои полномочия виновному в собственной смерти, если проткнуть их двоих насквозь золотыми стрелами, то я открыт к экспериментам.

Разумеется, единственным ответом ему было молчание. Кто в своем уме согласился бы на подобное!

— Судя по тишине, желающих нет? Удивительно! А ваши обвинения звучали так убедительно, — Рене мрачно прищурился. — Или вы просто не хотите брать на себя ответственность Верховного? Поразительно. А что ж вы тогда так активно оспариваете мое решение?

Опять тишина.

— Молчите? Молчите, — кивнул он. — Потому что сказать вам, дорогие мои друзья, действительно нечего. Каждый из присутствующих здесь прекрасно осознает, что не имеет права спорить и ничего не может сказать о произошедшем. Кто-то из вас не знал, что делает Матильда, а кто-то оказывал ей активное содействие, и все здесь присутствующие прекрасно понимают, к какому-то классу относятся. Потому, уважаемые, раз вы не склонны к признаниям, напомню: Верховный здесь я. Решения принимаю тоже я. Себастьян и Эдита займут свои рабочие места и с завтрашнего дня приступят к выполнению своих служебных обязанностей. И, так как они первые боги, назначенные мной, они будут иметь более высокие полномочия, чем присутствующие здесь. Надеюсь, это понятно?

— Но это нечестно! — вскинулся Георг.

— Нечестно, — презрительно скривив губы, выдохнул Рене, — пользоваться служебным положением для того, чтобы расшатывать баланс и выпивать из мира магию. Нечестно — заманивать к себе в постель череду любовников или любовниц и отгрызать у них по два-три года жизни за каждую ночь. А заниматься своей работой и подтверждать квалификацию — более чем нормальная практика. А что ж до баланса — вы упоминали о нем ранее, — то не волнуйтесь, Эдита не сможет ему навредить. Потому что она — девушка из этого мира. И еще одна жертва Матильды. Вопреки всем тем грязным слухам, которые распускают по углам злые языки. Ну? Я готов слушать свежие претензии.

Больше желающих спорить не нашлось. Все сидели, как будто громом прибитые. Я смотрела на людей, большинство из которых видела впервые в жизни, и почувствовала, как отчаянно защемило сердце. Разобраться со всем этим наверняка будет очень сложно. Я и представить себе не могла, как совладать с людьми, которые однозначно будут воспринимать меня в штыки.

Какое уж там прислушиваться к приказам!

— Если у вас нет претензий, можете быть свободны, — хмыкнул Рене. — Завтра всех жду на рабочих местах. Приятного дня, уважаемые.

Сотрудники Канцелярии поднимались со своих мест достаточно охотно. У меня и вовсе возникло впечатление, что большинство из них элементарно спасалось бегством, надеясь, что Рене не успеет придумать для них новые обязанности или наказать.

— У многих рыльце в пуху, — пояснил Рене, когда за последним из сотрудников захлопнулась дверь. Он сел на край сцены, свесив ноги вниз, и печально взглянул на опустевший зал. — Даже безграничная с точки зрения магии власть — сложная штука. Попробуй преодолей все те стереотипы, что успели выстроить в своих головах люди… Я бы уволил их всех и велел набрать новых, но, боюсь, это просто развалит Канцелярию. Возможно, кто-то из них действительно с охотой возьмется за выполнение обязанностей? Да и в любом случае… Правильнее дать людям шанс. Вдруг они действительно окажутся готовы воспользоваться им?

Что-то мне подсказывало, что Рене и сам сомневался в своих же словах.

Я села рядом с ним и сжала руку брата.

— Не волнуйся. Справимся. Ты же Верховный! Ты все можешь.

— Почти, — покачал головой он. — Посмотрим, насколько хватит моего всесилия…

— Хватит! — решительно воскликнула я.

— Надеюсь, — он усмехнулся. — Впрочем, теперь это не имеет значения… Вы можете быть свободны до завтрашнего утра. В конце концов, всего несколько дней прошло со свадьбы… Отдыхайте.

Я повернулась к Себастьяну и с сомнением вздохнула.

— Боюсь, — наконец-то сказала я брату, — у меня будет еще одно очень важное дело…