Соль под кожей. Том второй (СИ)

Глава тридцать вторая: Лори

Настоящее

Чтобы поехать на встречу с Мариной, я вызываю такси. Андрей пытается влезть и навязать мне водителя, но я делаю знаки ему глазами, давая понять, что если он и дальше будет подыгрывать папочке, то наш с ним план «избавления» лучше сразу похоронить. В конечном итоге он ломается и разрешает мне уехать из дома без присмотра и охраны.

Пока еду, снова прокручиваю в голове как и когда избавиться от беременности.

«От ребенка» не могу произнести даже в мыслях, потому что сразу чувствую себя именно как та мамочка, над которыми я никогда не смеялась, но чьи высказывания часто вызывали у меня приступ изжоги. Никогда не понимала, почему маленький зародыш в матке, у которого еще даже нет сформированных конечностей, называют «человеком». Вот, жизнь решила поиграть с моими убеждениями, сунув под нос то, обо что я всю сознательную жизнь старалась не спотыкаться.

«У тебя нет ребенка, — говорю сама себе, выбирая для внушения свой самый едкий тон, который сама же и ненавижу, — у тебя есть большая проблема, Валерия Ван дер Винд. И либо ты ее решишь и еще сможешь пободаться с Завольским-старшим, либо тебя ждет место на кладбище, где-то неподалеку от Регины. Кстати, она тоже думала, что сможет проскочить между капельками — может, самое время перестать думать, что ты — бессмертная?»

Синяки на моем теле еще так отчетливо болят, что я не смогла бы возомнить себя неубиваемой даже если бы очень захотела.

Мне нужен хороший врач. Не просто профи, а человек, который умеет держать язык за зубами, любит деньги и осознает последствия лишней болтовни, в особенности те, которые бумерангом ударят и по нему. Ничего так не стимулирует людей хранить чужие секреты, как перспектива точно так же за них отвечать. Но где, блин, взять такого? Мне в жизни не приходилось с таким сталкиваться. Мой личный гинеколог — степенная женщина в седине, которая даже не знает моего настоящего имени. Но учитывая ее неоднократно озвучению позицию «рожать должны все!», я даже не рискну при ней даже заикнуться о своей проблеме. Я уверена, что у моих «правильных» подружек есть контакты проверенных врачей — в их мире, где ничего не стоит потрахаться с первым встречным на модной закрытой вечеринке, без «залетов» вряд ли обходиться. А им, милым маминым дочуркам и папиной радости, огласка не нужна точно так же, как и мне. Одна проблема — даже если у врача за большую сумму денег случиться амнезия, моим подружайкам память точно не отшибет. А это еще хуже, чем одноразовые услуги безымянного доктора, потому что эти змеи знают кто я и что, и точно не оставят без внимания тот маленький нюанс, что я делаю аборт буквально сразу после медового месяца.

— Черт! — вырывается вслух, и я замечаю вопросительный взгляд водителя в зеркале заднего вида.

Отворачиваюсь к окну и прикусываю губу на случай, если снова захочется вспылить.

Я знаю только одного человека, который мог бы мне помочь. Точнее, я с самого начала о ней подумала, потому что это было слишком очевидно.

Марина.

Она работала в эскорте несколько лет.

И даже если она лично не залетала — наверняка это случалось с кем-то из ее «коллег». Я не так много знаю о закулисье сферы интимных услуг, но то, что там всегда есть штат подкупленных женских врачей, уверена.

Более того. Марине даже не придется объяснять, почему я хочу избавиться от ребенка. Она просто будет думать, что он от Андрея и тогда вопрос, почему я не хочу рожать, вообще отпадет сам собой. Во всей этой ситуации идеально все, кроме того маленького факта, что я хочу просить помощи с абортом у женщины мужика, от которого залетела. Понятное дело, что озвучивать все это Марине совсем не обязательно — я уверена, ей хватит деликатности вообще ни о чем не спрашивать — но сама факт, что лично я знаю изнанку этой истории делает ее абсолютно дерьмовой.

Но мой рациональный мозг, наученный сразу хватать самую потенциально живучую идею, уже полностью сконцентрирован на Марине. Он даже отказывается слышать мои аргументы о том, что Марина сама недавно была в ситуации, когда не знала беременна ли и что делать с ребенком. Это настолько безобразная ситуация, что боль от синяков ненадолго перекрывает резкое отвращение к самой себе.

Хорошо, что к тому моменту, как оно становится почти невыносимым и вызывает очередной рвотный позыв, такси притормаживает около «Лагуны» и я, еще толком не выходя из машины, уже вижу сидящую прямо за столом у окна Оксану. Мысленно желаю ей какую-нибудь чесотку, потому что у этой женщины напрочь отсутствует инстинкт самосохранения.

Захожу внутрь, подхожу к столу Оксаны и она тут же вскакивает на ноги, без приветствия обрушивая на меня совершенно непонятную чехарду слов.

— Для начала — мы пересядем за вон тот стол, — холодно, даже не пытаясь вникнуть в ее чушь, говорю я и молча иду к столку в отдалении зала.

Сажусь и когда подходит официант, прошу сделать мне самый обыкновенный молочный коктейль со льдом. В жизни не любила эту ерунду, у меня вообще на обычную молочку обычно случались не самые приятные «истерики» в желудке, но в последнее время словно помешалась. Хочется сливок со сметаной, и чтобы пожирнее, и творога с творогом, и две трети порции молока на порцию кофе.

— Прости, я не подумала, что там солнечная сторона, — извиняется Оксана.

Господи, ей даже не хватает ума понять причину, по которой я захотела пересесть за другой стол. И несмотря на это, я все равно какого-то фигу тут с ней сижу и даже собираюсь выслушать, в чем ей срочно понадобилась моя помощь. Ругаю Оксану за отсутствие элементарного желания жить, а сама не лучше.

— У меня пятнадцать минут времени, — говорю все тем же сухим тоном. Таких как Оксана, лучше сразу ограничивать временными рамками, иначе она попытается вывалить на меня весь ворох проблем еще с отработки бабушкиной кармы. — Поэтому, пожалуйста, говори коротко и по делу.

— Жена Игоря про нас узнала, — вываливает Оксана.

— Ну, такие вещи обычно так или иначе всплывают на поверхность, — пожимаю плечами. — Особенно, если ходить за ручку пол людной улице посреди белого дня.

— Это было только один раз! — моментально взвинчивается Оксана, как будто от того, сколько ресурса легких она вложит в этот протест, зависит обвинительный приговор, который никто не выносил и не озвучивал. — Иногда просто… случается вот так!

— Еще раз привлечешь к нам внимание — и свои проблемы с женой Санина и Константином будешь решать в одно лицо.

— Прости, — извиняется Оксана. И «исправляется» — молча начинает колотить ложкой об чашку, размешивая лужу кофе на дне. — Я просто вся на нервах. Она сказала, что все расскажет Константину, ты понимаешь?! Что они будут вдвоем против нас с Игорем.

— Ну, это тоже справедливый равноценный расклад сил.

— Только Константин не будет разбираться, — всхлипывает Оксана. — Он просто… Он страшный человек!

— Тебе не кажется, что подумать о последствиях следовало до того, как совершать то, что может к ним привести?

— Ты такая же как они! — бросает мне в лицо Оксана, встает, чуть не опрокидывая стул и дергается на месте, еще давая себе шанс остаться. — Я думала, ты понимаешь. Ты сказала, что к тебе можно обратиться, если вдруг… А ты сидишь тут, со всех сторон в шоколаде и учишь меня жизни! Меня! Знаешь, сколько раз он меня бил? Знаешь, когда поднял первый раз руку? В день нашей свадьбы, потому что не мог… господи… Он не мог кончить! Он просто…

— Он просто испытывает проблемы, трахая взрослых женщин, потому что на самом деле хочет трахать маленьких девочек, — произношу вслух то, что давно ношу в душе как огромный пакет с мусором.

Оксана моментально закрывает рот и медленно, как будто с трудом, садится обратно на стул. Смотрит не на меня, а как будто сквозь, и с каждой секундой молчания ее лицо становится все «черствее», как будто за эти короткие мгновения успевает вспомнить и переосмыслить многие другие «звоночки» на которые раньше не обращала внимания.

— Боже мой… — шепчет Оксана, и остаток фразы бормочет уже вообще одними губами.

Так вот, оказывается, что нужно было сделать, чтобы заставить ее молчать.

Я поглядываю на сидящего в углу парня с телефоном, потому что на долю секунду кажется, будто он подозрительно косится в нашу сторону, но после сразу после этого у него звонит телефон, он бросает пару коротких фразу и быстро уходит. И так, в «Лагуне» занят только один стол — наш.

— Откуда ты… — Оксана снова не может закончить предложение.

— Это имеет значение?

— Возможно… я не знаю… насколько она может…

— … быть правдивой? — не выдержав, заканчиваю за нее. — Спорим, минуту назад в твоей голове появилась пара реальных картинок, про которые ты подумала: «Так вот же оно, все доказательства перед носом, где были мои глаза?»

Оксана молча кивает.

— Знаешь, на чем всегда «горят» любители разного рода экзотики? Они не умеют сопротивляться своим слабостям. Все — от простых работяг до владельцев крупных бизнесов. Вторые горят даже чаще, потому что имеют практически неограниченный доступ к потаканию своим маленьким слабостям. И в конце концов, это играет с ними злую шутку — заставляет терять бдительность. Они просто делают это снова и снова, и снова, и это начинает казаться им нормальной вещью. Где-то просто задержал взгляд чуть дольше, где-то не смог удержаться и подергал за косичку, погладил коленку…

На лице Оксаны появляется такое отвращение, что мне почти хочется запечатлеть ее на фото для какого-нибудь учебника по психологии.

Но мне самой странным образом становится легче. Все эти годы я носила за пазухой огромную кучу дерьма, которое нельзя было просто так выбросить, закопать, сжечь или передать на хранение. Я, блин, носила не просто грязь садистских наклонностей человека, которого когда-то искренне считала своим защитником, но и осознание того, что по страшному стечению обстоятельств он был моим старшим братом.

Я делаю глоток кофе, сглатываю тошноту и напоминаю себе, что теперь, когда я достаточно подготовила Оксану, самое время переходить к сути.

— Как именно Санин собирается решать вашу проблему со своей стороны?

Оксана снова дергается, видимо с непривычки, что хоть с кем-то она может быть искренней и не бояться произносить имена и фамилии вслух.

Потратив пару минут моего времени, посвящает в необходимый минимум деталей. В конце ее рассказа мне хочется изобразить всем известный интернет-мем с инопланетянином, припечатывающим свой лоб ладонью с выражением лица а ля: «Как это вообще возможно?!»

Оказывается, жена Санина каким-то образом оказалась не в то месте и не в то время, увидела их вдвоем (по утверждению Оксаны — они просто сидели в кафе и разговаривали). Но не зря же ходит столько разговоров про женскую интуицию, которую не обманешь. В общем, она все-таки допилила благоверного, что тот вынужден был признаться. По утверждениям Оксаны, опять же, потому что они уже давно жили как посторонние люди.

— Но мы ничего такого не обсуждали… всерьез, — заканчивает Оксана. — То есть, конечно, иногда разговаривали о том, каким может быть будущее, если мы решимся, но это были просто разговоры. Я никогда не представляла, как смогу уйти от Константина. Он… страшный человек.

«И это ты видишь только верхушку айсберга», — мысленно отвечаю ей.

Но все же, какой бы странной и безумной не была ее история, я благодарна Оксане хотя бы за то, что у меня появилась возможность разделить с кем-то ту грязь, которой Угорич наследил в моей душе.

— Жена Игоря… Мы иногда сталкивались на разных мероприятиях, куда приглашали и моего мужа, и Игоря. Поэтому она, конечно, абсолютно в курсе, чья я жена.

Самое глупое после того, чтобы признаться в измене, потому что твоя жена устроила истерику, это выбрать в любовники человека, которого можно связать с тобой через одно условное рукопожатие. По этой причине я никогда не связывала мою официальную и «закулисную» жизнь.

Хотя, меня это в конечном счете тоже не спасло.

— Если Константин хотя бы просто что-то заподозрит… — Оксана прячет лицо в ладонях и ее нервно дергающиеся плечи выдают плохо сдерживаемые слезы. — Он запретит мне видеться с детьми. Он сделает все, чтобы я даже поговорить с ними не могла.

— Но ведь это не твои дети.

— Они мне все равно что родные! — Оксана дергается все сильнее, и мне приходится протянуть ей влажную салфетку, чтобы она взяла себя в руки и продолжила говорить. — Они выросли у меня на глазах. Когда Константин и Мария развелись… Коле было два года, Юленьке — год. Я была им все равно что мать! Я помню день, когда у Коли выпал первый молочный зуб. А когда Юляша упала с велосипеда и ей наложили гипс, я три недели носила ее на руках! У меня кроме этих детей больше никого на всем белом свете нет!

— У тебя есть Игорь. И ты вроде еще не настолько… ну, в общем, вполне можешь родить сама.

— И обязательно это сделаю. Но мне нужны мои дети, Валерия! Я согласна почти на что угодно, чтобы только они остались со мной.

— Почти? — Дьявол в деталях, как любит говорить Данте. Иногда довести дело до конца не дает то самое «почти». Иногда, неспособность одного человека переступить черту, портит даже самые идеально продуманные планы.

Оксана перестает рыдать, медленно поднимает на меня взгляд и на мгновение в ее глазах я вижу тень сомнения, как будто она ведет торг с собой о том, что придется сделать ради этого «почти» и готова ли она, не мешкая, сделать это ради своих детей. Мне всегда казалось, что именно этот выбор — самый сложный в жизни, потому что когда на одной чаше весов собственный моральный выбор, а на другой — твои дети, не может быть никакого компромисса. Ты либо рвешь глотку за своих детей, либо до конца своих дней носишь белое пальто с полной охапкой дерьма.

Данте как-то сказал, что не хочет становится отцом, потому что дети всегда будут его слабым местом, брешью в защите, в которую может ударить каждый желающий. Потому что в его мире он сам привык быть акулой, которая добивается своего в том числе и угрожая сожрать чужое потомство, и он не настолько самонадеян, чтобы верить, будто всегда и везде сможет пожертвовать всем ради защиты своих «руконогих сперматозоидов». По его личной теории именно поэтому люди большого бизнеса предпочитают вести дела с семейными и заякоренными — потому что ними проще манипулировать, а не из-за какой-то мифической стабильности и основательности.

Но Оксана решает эту моральную дилемму за секунды, буквально у меня на глазах. Там, где минуту назад была нерешительность, теперь только железобетонная стена без эмоций и без сожаления.

— Я все сделаю, чтобы мои дети были со мной. Все, что угодно.

Если бы в этот момент я предложила ей отрезать ему уши — она наверняка бы это сделала. И не только уши. Но нужно убедиться, что эта наседка все-таки до конца понимает, на что идет.

— Угорич — их отец, а ты — просто мачеха. Ты же понимаешь, что при таком положении дел детей тебе отдадут только в одном случае. — Я беру паузу. Предлагая ей додумать и закончить, но Оксана уже слишком сосредоточилась на мысли своих будущих сражений не на жизнь, а на смерть — хоть в суде, хоть в темной подворотне. Так что приходится озвучить несколько вариантов, которые лично я считаю перспективными. — Угорича нужно посадить очен-очень надолго. В тюрьму или в дурку — зависит от перспективы, куда это проще. Или сделать так, чтобы Ему пришлось бежать из страны, но этот вариант не самый надежный. В любом из этих вариантов дети будут твоими, потому что ты останешься их единственным законным опекуном.

— Мать Коли и Юли… Константин отправил ее в сумасшедший дом. — Оксана так морщится, будто ей пришлось лично принимать в этом участие, хотя, насколько мне известно, с Угоричем они сошлись уже после того, как его вторая супруга друг оказалась «социально опасной психопаткой, не способной выполнять родительские обязанности».

— Трудно будет признать сумасшедшим человека, не имея на руках никаких доказательств его неадекватно поведения. И желательно за какой-то продолжительный срок, а не пара домашних видео за неделю, размытого качества и содержания.

Говорю это специально на тот случай, чтобы Оксана понимала, с чем ей предстоит столкнуться. К таким «мероприятиям» нужно готовиться заранее — планировать, подгадывать время, держать наготове камеру и диктофон, собирать каждую крупицу того, что можно предоставить в качестве свидетельства. Лучше — минимум за полгода. А Оксана, какой бы боевой наседкой себя не воображала, вряд ли планировала так наперед.

— Он занимается финансовыми махинациями, — неожиданно, вопреки моим ожиданиям, вываливает она. — У Константина уже несколько лет крупные финансовые проблемы, ему приходится занимать деньги на подставные фирмы, а потом он объявляет их банкротами, чтобы не платить долги.

А вот это уже интересно. Я даже подаюсь вперед, чтобы точно не пропустить ни одно слово. Я хорошо знаю Константина, изучила все его повадки и знаю, что он может быть сто раз сволочью и миллион раз беспринципной тварью, но точно не быть дураком. Все свои грязные делишки он научился прятать еще когда был жив мой отец. А когда папы не устало — я своими глазами увидела, как на глазах рисуется «правильная» картина мира, в котором на руках у моего «любимого братца» были все необходимые документы и свидетельства, доказывающие, что дом и вся недвижимая собственность моих родителей принадлежит ему. Он всегда умел думать наперед и всегда хорошо осознавал последствия своих махинаций, поэтому мне самой до сих пор не удалось поймать его на чем-то существенном.

Если Оксана действительно что-то разузнала — это может быть либо его большой прокол, либо намеренный «слив», как часть его собственного какого-то долгоиграющего плана. В таком случае это будет уже такая запутанная игра, что мне в нее лучше сразу не соваться. Но что тогда? Отфутболить Оксану и снова сидеть у моря, в ожидании, пока судьба подкинет безопасный шанс поквитаться?

Данте, будь он здесь, сказал бы, что я ссыкло. И был бы абсолютно прав.

— Что за махинации? У тебя есть какие-то факты? Документы? — Учитывая, какой амебой была Оксана все это время, очень сомневаюсь, что она осмелилась хранить у себя компромат, за который без преувеличения могла поплатиться головой. — Что-нибудь, кроме слов?

— Ты мне поможешь? — настойчиво допытывается она. — Я сделаю все, что нужно, но мне нужны гарантии, что…

— Гарантии чего? — перебиваю я, чтобы этот разговор не скатился в торги за шкуру не убитого медведя. — Я буду с тобой предельно честной, и поэтому могу казаться жестокой, но лучше сделать это прямо сейчас, на берегу, чтобы у тебя не было иллюзий насчет того, что одного удачно сфотографированного документа или случайно подслушанного разговора будет достаточно, чтобы безболезненно и быстро решить твою проблему. Хочешь правду?

Оксана снова решительно кивает, хотя навряд ли представляет, какое откровение ее в действительности ждет.

— Ты все равно не заткнешь рот жене Санина. Не сегодня — так завтра или послезавтра, или через неделю она сдаст вас Угоричу. Обоих. С потрохами. И знаешь что? У нее, скорее всего, тоже есть чем насыпать соли на хвост бывшему мужу. Я даже готова поставить на то, что в отличие от тебя, она к такому повороту готовилась давно и имеет в заначке много «приятных» сюрпризов. В этой войне вы с Саниным будете не против одного Константина, а против парочку очень обиженных и очень злых на вас пираний. И поверь — они точно не будут спотыкаться ни об какое «почти», чтобы стереть вас в порошок. Поэтому сейчас тебе надо думать о том, как, куда и насколько быстро ты сможешь сбежать от своего конченного муженька, если завтра он вдруг позвонит и скажет: «Я все знаю про вас, сука!».

Последнюю фразу произношу нарочито резко, так, что Оксана дергается как от удара током. Но даже после этого ее взгляд остается решительным.

— И вот тогда, моя ты несгибаемая мама-квочка, начнется самое «веселое» — тебе придется на собственной шкуре ощутить, какое он в действительности чудовище. Как он будет по куску отрезать от твоего еще совершенно живого тела, отбирая то, что тебе важнее всего — дом, твои увлечения, твоих друзей и родных. И главное — он заберет твои детей.

Оксана крепко жмурится, из-за чего вокруг ее глаз появляются лучики морщинок. Я знаю, что ей больно даже думать о таком, но все равно продолжаю, потому что только сейчас подхожу к самому главному.

— Он будет давить на тебя. На все болезненные места, на каждую слабость, до которой сможет дотянуться. Будет пытаться найти твое самое уязвимое место. И знаешь что будет, когда Угорич его найдет? Он сделает все, чтобы сломать тебя. Будет резать по живому, пока ты не сдашься и не дашь ему все, что он захочет. И ты отдашь: расскажешь про компромат, который у тебя есть, как ты собиралась этим воспользоваться и как уже воспользовалась. А потом сдашь ему имена всех, кто тебе помогал, потому что всегда есть кто-то, кто помогает нам жрать дерьмо из помойной ямы, и Угорич это прекрасно знает.

— Этого не будет! — пытается отстоять себя Оксана, но сейчас голос ее предает. Мы обе прекрасно слышим в нем нотки сомнения.

Данте как-то сказал, что сомневаться всегда и во всем — это нормально, это значит, что в система самосохранения работает «в штатном режиме». Человек, который сходу сразу на все соглашается — либо идиот, либо лжец. Так что эту реакцию Оксаны я тоже записываю в плюс.

— Я все понимаю и… ко всему готова, — бравирует она.

— Ты не оказалась готова даже к тому, что ваш с Саниным роман всплывет наружу, — подстегиваю ее насмешкой. — Знаешь, зачем я все это говорю? Потому что я буду тем человеком, который, не имея никакого отношения к вашим семейным разборкам, возьмет на себя удар. Как думаешь — готова я в такое впрягаться, если ты вместо того, чтобы играть в «открытую» пытаешься вести со мной торги за дырку от бублика?

Оксана поджимает губы и бубнит что-то типа «я не хотела тебя обидеть».

— Да мне плевать на обиды! — на этот раз уже я немного повышаю голос, потому что того требуют обстоятельства и психологический покер, который я изо всех сил разыгрываю. — Для меня имеет значение только моя собственная жизнь и личные, который я с этого получу.

— Личные выгоды, — как зомби повторяет Оксана и ненадолго впадает в ступор, глядя в пустоту перед собой. — Все чего-то хотят. Все торгуются. Деньги, власть, личный интерес. Торговцам все равно, что на другой чаше весов — чья-то жизнь и чьи-то дети.

Она говорит это так искренне, что на длю секунды я даже чувствую легкий укол совести, но потом мой уже выдрессированный похожей ситуацией мозг подкидывает пару картинок из прошлого, в котором Андрей пускал сопли мне за воротник, трясся от страха и просил его не сдавать. И синяки, которые я получила в качестве «благодарности» за свою сердоболие, начинают еще сильнее болеть.

На эти грабли дважды я больше не наступлю.

В этом долбаном мире у меня теперь только один приоритет — собственное выживание.

— Тебе стоило подумать о детях и последствиях до того, как раздвигать ноги перед другим мужиком и наставлять рога своему сумасшедшему мужу, — говорю ледяным голосом, не испытывая в эту минуту ни толики жалости. — Думаешь, меня можно взять дешевыми слезами? Мне плевать на тебя, Оксана. И даже не буду извиняться за грубость и прямоту, потому что это правда. Хочешь моей помощи — будь готова терпеть эту суку, потому что я могу помочь, но только если буду полностью уверена в двух вещах. Первое — помощь тебе не будет угрожать моей личной безопасности. Второе — всю грязную работу придется делать тебе, потому что это твой геморрой, твои дети и твое выживание. Согласна — хорошо, мы в деле. Не согласна, — я пожимаю плечами, — значит, пошла на хуй.

Оксана молча открывает сумку и достает оттуда пачку смятых распечаток.

Кладет их на стол и говорит, что это все, что у нее есть.

Мне достаточно взглянуть на них только раз, чтобы понять, что это: документы на оформление маленьких подставных фирм, на которые Угорич брал кредиты, а потом просто устраивал фиктивное банкротство.

Волне рабочая схема, ее много кто использует, но у нее есть один «жирный» минус: это прокатывает до поры, до времени, пока действует репутация того, кто раз за разом заваривает одну и ту же кашу. В мире бизнеса, даже там, где крутятся большие деньги, допускается легкое мошенничество, к нему так или иначе прибегают все. Вопрос только в том, когда и кого ты зацепишь своими попытками захапать как можно больше халявных денег. А ты обязательно кого-то зацепишь, потому что все эти Угоричи, Завольские и прочие Крокодилы плавают и охотятся в одной и той же луже.

Но когда я уже хочу отвернуться от документов, на глаза попадается знакомое название.

— IT-Олимп, — произношу шепотом, чтобы убедиться, что не брежу и не словила зрительную галлюцинацию. В последнее время голова так часто кружится, что иногда очень сложно увидеть очертания простых предметов, не говоря уже о расплывчатых печатных буквах.

— Что? — переспрашивает Оксана, но я быстро прикрываю бумаги рукой, даже не знаю почему. А потом сую их в сумку. — Что-то не так?

— Надеюсь, ты сделала копии на всякий случай? — игнорирую ее вопрос.

IT-Олимп. Данте. Это его детище, целиком и полностью, от ушей и до хвоста. Почему так происходит? Почему, черт подери, сначала оказывается, что мой отец мог быть замешан в финансовых махинациях Завольского старшего, а теперь вылезла связь между Шутовым и Угоричем? Он же знал, кто это! Данте точно знал, я рассказала ему все!

Почти все.

То, что могла рассказать, потому что остальное боюсь пересказывать даже сама себе, шепотом, в наглухо запертой комнате.

— Сделала, — уверенно кивает Оксана, — и отдала их тебе. Мои надежно спрятаны. И еще один экземпляр хранится у Игоря. На всякий случай.

А вот это хорошо. Значит, она подумала наперед и немного подстраховалась. Само собой, ни на одной бумажке нет «мокрой» печати, но если слить их в соответствующие органы, этого будет достаточно, чтобы там взяли след.

— Хорошо, — я резко встаю, чувствуя себя так, словно в мое тело впрыснули дозу адреналина.

А вдобавок к этому возникает непонятное и совершенно ничем не подкрепленное беспокойство. Оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что за нами никто не следит, но дело не в этом. Тут что-то другое.

Данте. IT-Олимп.

— И все?! — Оксана вскакивает следом, но мой строгий взгляд ее останавливает. — Даже ничего не скажешь? Что мне… Что я должна теперь делать? Какой план?

— Сначала я хочу изучить все это добро — вот такой план.

— Сколько времени это займет?

— Столько, сколько потребуется, чтобы я имела представление с масштабами работы и могла примерно представить, можно ли это использовать против Угорича, и если можно — как лучше это сделать.

— Но я должна хотя бы…! — снова повышает голос Оксана, но мой недовольный взгляд и поджатые губы буквально заставляют ее замереть на месте.

— Ты уже влипла. День или два, и даже неделя уже ничего не решают. — Я, как могу, подавляю внезапный мелкий тремор рук, но все равно хватаюсь ими за ремень наброшенной на плечо сумки. — Хочешь хороший совет? Не жди. Собирай вещи и убегай так далеко, как только можешь. Обрубай все связи и контакты — это задержит Угорича на какое-то время.

— Я не могу бросить детей! Они сейчас в гостят у друга Константина за городом. Приедут и воскресенье и…

— Сейчас! — шиплю ей в лицо, раздражаясь все больше и больше, и совсем не из-за тупости Оксаны. — Ты должна убегать сейчас, потому что вечером или завтра утром может быть уже поздно. И когда сменишь номера — не забудь дать мне знать, как с тобой связаться.

Из кафе я буквально выскакиваю, напуганная не вскрывшейся правдой, а тревогой, которая за ней последовала.

Тревогой, паникой и тупой ноющей болью в затылке, природу которых я просто не могу объяснить.