Созданы друг для друга

Глава 7

Сзади раздался возглас:

— Сэм Бишоп? Ты ли это?

Лаура остановилась, а Бишоп обернулся и, улыбаясь во весь рот, распахнул объятия:

— Роберт Харрингтон!

Мистер Харрингтон, толстяк в необъятном смокинге, удивился:

— Наслаждаешься балетом, сынок?

Бишоп потянул себя за ухо:

— Это… весело.

Мужчина понимающе хохотнул. Очевидно, Роберт Харрингтон тоже не был поклонником «Лебединого озера».

Сегодня утром, после завтрака на веранде, они с Лаурой поехали в Сидней, погуляли по фешенебельному району Рокс в одном из исторических предместий и остановились в пятизвездочном отеле «Дарлинг-Харбор», в пентхаусе которого Бишоп арендовал квартиру. Он пользовался ею в деловых целях, если задерживался в городе.

Потом они сидели на балконе, наслаждались ярким солнцем и наблюдали за снующими по морю лодками. В театр они приехали загодя, а пять минут назад смешались с толпой, чтобы в антракте немного освежиться напитками.

Места у них могли бы быть и лучше, но Лаура не жаловалась. Она испытывала радостное возбуждение и трепет. Мать еще в раннем детстве приобщила дочку к театру. Лаура мечтала выучиться и когда-нибудь танцевать главные партии в балетах. Но профессиональные балерины отличаются отменным здоровьем. Поэтому Лаура довольствовалась ролью восторженного зрителя. Иногда к ней присоединялась Грейс.

Лаура очень жалела, что Бишоп не разделяет ее любви к этому виду искусства, но она была довольна уже и тем, что он не жалуется, когда приходится смотреть балет. Большинство мужчин отправляют жен с подругами, а сами развлекаются футболом или покером.

А Бишоп ее сопровождал, вот почему она была уверена, что они сумеют найти согласие и во взглядах на то, какой должна быть семья. Когда он поймет, как для нее важно иметь собственного ребенка, когда поймет, что риск минимален, то поддержит ее, как поддерживал всегда. И тогда уже в следующем году они будут петь колыбельную своему первенцу.

Лаура была бы рада и мальчику, и девочке, а то и обоим сразу.

Пара средних лет прервала размышления молодой женщины. Бишоп то и дело сталкивался со знакомыми.

— Вы не знакомы с моей женой? — Харрингтон повернулся к изящной женщине: — Шонтел, это Самюэл Бишоп. Год назад у нас с ним были дела.

— Приятно познакомиться, Самюэл.

Золотое с жемчугами ожерелье Шонтел сверкало. Лаура ждала. Обычно Бишоп спешил представить ее, а тут что-то запаздывал.

Она взяла инициативу в свои руки и представилась сама:

— Приятно познакомиться, Роберт, Шонтел. Я — Лаура.

Миссис Харрингтон улыбнулась, а Роберт почесал лоб с залысинами:

— Сэм… не так ли звали твою жену?

У Шонтел порозовели щеки. Она молча ткнула мужа в бок. Но Лаура только рассмеялась:

— Не звали, а зовут.

У Роберта взлетели брови.

— Что ж, великолепно! — Он хлопнул Бишопа по плечу. — Рад видеть вас вместе.

Несколько минут пары еще поболтали, потом разошлись. Лаура и Бишоп нашли более-менее спокойный уголок. Лаура сделала глоток шампанского:

— Странно.

— Что — странно?

Она сказала, подражая баритону Роберта Харрингтона:

— «Не так ли звали твою жену?» Тебе это не кажется странным?

— Представь, такое случается довольно часто.

— И знаешь, что еще странно? Я похудела. Я много лет сохраняла один и тот же вес, а теперь мне велико это платье.

— Оно на тебе прекрасно сидит. Может, ты его давно не надевала?

— Я была в нем всего месяц назад на деловом ужине в Мельбурне, помнишь?

— А что еще ты помнишь?

Бишоп еще не окончил фразу, как в ее воображении мелькнул пешеходный мостик. Потом она вспомнила больницу и мысли о беременности. Затем вспомнила врача, тест, слезы…

Лаура подавила вздох и нахмурилась. Никаких слез не было. Узнав о результатах теста, она расстроилась, однако была рада, что не подвергла младенца опасности. Она вспомнила, как счастлива была, увидев мужа, но удивилась его странному поведению, тому, что Бишоп не заключил ее в объятия и не увез немедленно домой. А когда они оказались дома, потребовалось время на то, чтобы он оттаял. Но прошлой ночью Бишоп, как всегда, был любящим мужем.

Так откуда непонятное ноющее ощущение? И это странное высказывание Роберта Харрингтона…

— Лаура, тебе плохо?

Низкий голос Бишопа вернул ее в реальность. Он напряженно, сдвинув брови, смотрел на нее. Прозвенел звонок, приглашая зрителей занять свои места.

Чувствуя себя немного не в своей тарелке, Лаура поставила на ближайший выступ свой бокал.

Плохо ли?

У нее немного кружилась голова, но она улыбнулась:

— Все прекрасно. Я жду продолжения балета.

Бишоп предложил ей руку. Она гордилась, когда шла рядом с ним. Люди обращали внимание на ее мужа. И не только потому, что он выглядел как звезда. От него исходили некий жар… огонь… вибрирующее тепло и… опасность. Люди чувствовали, что Самюэлу Бишопу лучше не попадаться на пути.

— Ты плохо поела, — сказал он, когда они поднимались по покрытой ковром лестнице. — Когда вернемся, закажем ужин.

Честно говоря, Лаура была не прочь отправиться прямиком в пентхаус, заказать вина, фруктов, целый круг твердого сыра и всю ночь заниматься любовью. С другой стороны, ей хотелось в полной мере насладиться великолепным вечером. Бишоп прав. Им надо чаще появляться на людях.

— Давай после спектакля прогуляемся пешком, — предложила она. — Мы могли бы где-нибудь остановиться и перекусить.

Бишоп с сомнением взглянул на ее каблуки:

— В этих туфлях?

Лаура, дразнясь, толкнула его в бедро:

— Такими туфлями надо хвастаться.

Он еле заметно улыбнулся.

Лаура не хотела говорить мужу, что не помнит, когда и где покупала туфли… и сумочку. Что забыла, как сняла кольца перед поездкой в больницу. И, возможно, не следовало говорить, что она похудела. Но это все мелочи. Однако не исчезало ощущение потери… как будто чего-то не хватало…

Когда опустился занавес и стихли аплодисменты, они с Лаурой спустились по ступенькам оперы и пошли вдоль океана.

Вечер был полон жизни — играли уличные музыканты, везде толпились туристы, для полуночников были открыты рестораны.

Лаура как раз хвалила приму-балерину за последний акт, когда Бишоп замедлил шаги возле уличного кафе.

— Тебя еще держат каблуки? Ногам отдых не требуется? — поинтересовался он.

— Предлагаю заказать творожный пудинг с шоколадом.

Бишоп оторвался от вывешенного в окне перечня десертов и рассмеялся. Лауре была хорошо известна его слабость насчет сладкого.

А ему была известна ее слабость.

— И две порции мороженого, — подхватил он.

— Отлично.

Бишоп отодвинул для нее кресло, и официантка приняла у них заказ.

— Когда тебе завтра на работу? — почти небрежно спросила Лаура, в десятый раз просматривая программку спектакля. Несмотря на ее небрежный тон, Бишоп понял, как она хочет, чтобы понедельник не наступал. Когда они были женаты, он очень много работал. Впрочем, и сейчас тоже. Лаура боялась понедельников, поскольку он оставлял ее и уезжал в офис.

— У меня есть пара дней отпуска.

— Ты же никогда не брал отпуск.

— Ты забыла о медовом месяце.

Великолепная неделя на островах Греции… Замечательные дни. А ночи еще лучше.

Она провела пальцем по рукаву его пиджака и закончила обручальным кольцом на пальце мужа. В голосе появилась нотка сомнения:

— Ты уверен, что в компании ничего не случится?

— Если бы не был уверен, приковал бы себя к рабочему столу. — Бишоп налил в стаканы воду. — Поверь мне, «Бишоп скаффолдс» сильна как никогда.

Беспокойство отпустило ее, она отпила воды:

— Ладно, значит, можно хорошо выспаться.

Пока Лаура восхищалась тем, как романтично смотрится мост с луной, оказавшейся прямо в центре арки, Бишоп отправил сообщение Уиллису о том, что не появится по крайней мере до вторника. А там видно будет. С рутиной Уиллис и сам справится, а что касается потенциальных покупателей… Если они действительно хотят приобрести компанию, то могут несколько дней и подождать.

К ним подошел пожилой человек в оливковом берете и учтиво поклонился. У него был с собой потрепанный мольберт и два карандаша за ухом.

— Не желает ли ваша жена получить портрет? — спросил он с сильным французским акцентом.

Бишоп с улыбкой отмахнулся:

— Не думаю, что…

— А почему бы и нет, — тоненько пропела Лаура и слизнула шоколадный соус с большого пальца. — Мне хотелось бы сделать наш общий портрет.

— Ты готова полчаса позировать? — поинтересовался Бишоп.

— Никакого позирования. — Француз установил мольберт. — Ешьте, разговаривайте, вспоминайте. — Он изящным жестом выхватил из-за уха карандаш. — А я буду творить.

— Я знаю, о чем мы будем вспоминать. — Нога Лауры под столом прижалась к ноге Бишопа. — Помнишь парусник в Эгейском море?

Он слегка наклонился и так, чтобы не было заметно, пощекотал ее стопу:

— А незабываемые ночи на Наксосе?

— Пожалуйста, сядьте ближе, — попросил француз. — Это будет поразительно.

Бишоп наслаждался шоколадом, медом, ванилью, пока Лаура вспоминала о том, что и когда они ели, с кем встречались, как танцевали на балконе в лунную ночь. Любопытно, она забыла развод, но помнила мельчайшие детали медового месяца, будто их свадьба состоялась только вчера.

Они разговаривали и смеялись. Бишоп был настолько поглощен воспоминаниями, что забыл о художнике.

— Готово! — объявил француз.

Бишоп полез за бумажником:

— Сколько я вам должен?

— Сколько заплатите, — махнул рукой старик.

Явно гордый собой, он повернул мольберт к ним.

— О, Сэм, это прекрасно! — воскликнула Лаура.

Бишоп был вынужден согласиться. Художник сумел передать и веселую атмосферу ночи, и их явную привязанность друг к другу. Как будто они заглянули в прошлое.

— Большое удовольствие — работать с влюбленными, — сиял француз.

Картина не была большим преувеличением. Именно так они и чувствовали себя. Бишоп был готов просидеть здесь всю ночь…

Поскольку было уже поздно, он взял такси.

Когда они проходили под великолепной хрустальной люстрой по грандиозному мраморному холлу отеля, портье оторвал взгляд от стола, за которым что-то проверял. Увидев их, он удивленно улыбнулся и щелкнул каблуками.

На пути к лифтам Лаура заметила:

— Здесь очень приветливый персонал. Ты должен дать этому парню хорошие чаевые за такое приветствие.

— Это потому, что сегодня ты сногсшибательно выглядишь. Ты просто светишься.

Держа картину под мышкой, он нажал кнопку.

Прибыл лифт, и Лаура, испытывая внезапный приступ дурноты, но улыбаясь, вошла в кабину. «Светится» — это слово часто употребляют, говоря о беременных женщинах. До того, как врач в больнице сообщил, что она ошиблась и вовсе не беременна, ей казалось, что она и вправду светится. Даже с царапиной и повязкой на лбу.

Ну а сегодня она вполне могла светиться. У них был замечательный вечер, а если Бишоп прогуляет завтра работу, таких замечательных часов будет еще много.

Пока они поднимались в пентхаус, она прислонилась к Бишопу, поднимая то одну уставшую от четырехдюймовых каблуков ногу, то другую. Когда металлические двери лифта скользнули в сторону, молодая женщина вышла, перекинув туфли через плечо.

— Похоже, ты не устала, — сказал Бишоп.

— Угадал.

Они вошли в номер — в сливочное, черное и темно-красное пространство, явно оформленное приверженцем минимализма. Лаура бросила туфли и, не в состоянии больше сдерживаться, обвила рукам шею Бишопа и слегка прикоснулась к его губам.

Когда они сидели на набережной, ели сладости и вспоминали несколько фантастических дней, проведенных в Греции, Лауре приходилось стискивать руки на коленях, чтобы хоть как-то справиться с той силой, которая влекла ее к мужу.

И в такси, по дороге домой, и в холле отеля, и в лифте она хотела сделать именно это, дать ему понять — с первым же прикосновением ее руки, — что она жить без него не может. Его руки обнимали ее, щетинистый подбородок слегка царапал кожу, а горячая жажда внутри нарастала. Без Бишопа она никогда не узнала бы настоящего тепла. Настоящей любви.

Какие бы вызовы ни бросала им судьба, у них всегда будет это — ненасытная естественная потребность быть рядом.

Когда Бишоп неохотно отпустил Лауру, сердце женщины колотилось так сильно, что дрожь пронизывала ее с головы до пят. Она положила руку ему на затылок и вдохнула аромат, который он каждое утро оставлял на подушке.

— Знаешь, что я хочу сделать?

— Сколько еще предложений я получу? — хриплым от желания голосом спросил он.

— А сколько тебе надо?

— Достаточно одного.

Лаура положила ладони на широкие плечи и прижалась к Бишопу:

— А если ошибешься?

Он чуть-чуть усмехнулся уголком рта:

— Не ошибусь.

— Значит, можно не намекать?

Усмешка его стала шире.

— Намеки всегда приветствуются.

— Ага, тогда сначала нам надо сбросить это.

Она стащила с Бишопа пиджак, бросила на мужа любопытный взгляд и ладонью разгладила рубашку на груди.

— Так, и это тоже. — Женщина развязала черный галстук.

— А запонки?

— Запонки определенно вон.

Бишоп разделывался с запонками, а она расправлялась с пуговицами на его рубашке. Когда была расстегнута последняя, Лаура погладила его обнажившийся живот, потом прочертила дугу по темным жестким волоскам у него на груди. И наконец начала медленно стаскивать с Бишопа рубашку.

Предвкушая сладостный момент, Лаура прижала губы к ямке у основания его горла. Биение его пульса восхитительно совпадало с ее собственным. Когда она кончиком языка нежно и медленно провела по солоноватой шее, его возбуждение достигло предела.

— Ты помнишь, что на нас было надето тем вечером на палубе корабля? — прошептала Лаура.

Он погладил ее спину и слегка прикусил ухо:

— Я помню, чего на нас не было.

Бишоп сдернул бюстгальтер, и ее тело ощутило вечернюю прохладу. Неожиданно раздался стук в дверь.

— Обслуживание номеров.

У Лауры душа ушла в пятки, а Бишоп вздернул подбородок и посмотрел на нее:

— Мы вроде бы ничего не заказывали.

— Ошиблись номером. Не обращай внимания, — ответила она и положила руку на его горячее плечо.

— Может быть, что-то важное.

— Не важнее этого.

Однако стук повторился:

— Мистер Бишоп, обслуживание номеров, сэр.

Застонав, Бишоп пошел к дверям:

— Надо было повесить табличку «Не беспокоить».

За дверью стоял посыльный с выгоревшей на солнце копной волос. Он не удивился, увидев полуодетого Бишопа, и передал ему блестящее серебряное ведерко со льдом, внушительной бутылкой и двумя хрустальными бокалами.

— Поздравления за счет отеля. — Молодой человек развернулся и пожелал на прощание: — Доброй ночи.

Бишоп вывесил табличку и закрыл дверь. Лаура подошла и прочитала записку: «С возвращением, миссис Бишоп».

Она перестала улыбаться:

— Я была здесь всего пару недель назад. Мы должны отослать это обратно. Скорее всего, они ошиблись.

— Думаешь?

Лаура вопросительно взглянула на него:

— Другого объяснения нет.

— А может быть, есть?

— Тогда я хотела бы его услышать.

— Вот как?

Она скрестила руки на груди:

— Не надо, Сэм.

— Чего не надо?

— Отвечать вопросом на вопрос.

Взгляд Бишопа стал жестким. Или стеклянным? У нее по спине пробежал холодок. Что происходит?

Ну хорошо. Сначала Роберт Харрингтон со своим странным замечанием. Потом удивленный портье. Теперь подношение от отеля… Как будто она отсутствовала несколько лет.

Бессмыслица!

Однако в глазах Бишопа мелькнула… озабоченность? Он думает, что она слишком остро реагирует? Ведь ничего не случилось. Отель прислал шампанское. Бишоп предположил, что тому есть причина. Важная.

А она сделала из мухи слона.

Молодая женщина натянуто улыбнулась:

— В любом случае приятный жест. Нужно будет утром их поблагодарить.

Бишоп осторожно поставил ведерко на кофейный столик. Он понятия не имел, что делать дальше.

Когда Лаура сегодня вспоминала их незабываемый медовый месяц, восстанавливая все образы и ощущения и потихоньку поедая пудинг, Бишоп ощутил что-то такое, о чем даже не мечтал. Она вернула его в те прекрасные времена. Ей-богу, он хотел только одного — остаться с Лаурой.

И осознание этого изменило ситуацию. Теперь Бишоп не хотел, чтобы память к ней возвращалась слишком быстро. Лучше двигаться потихоньку. Во-первых, неизвестно, как пойдет дело, а во-вторых, ему нравилось видеть Лауру счастливой. Да и сам он был счастлив.

Пока не прибыло шампанское, они были почти готовы заняться любовью. А теперь Лаура выглядит смущенной и расстроенной. Неужели дверца памяти стремительно распахивается?

Бишоп развалился в круглом кожаном кресле, пригладил обеими руками волосы и поискал ее глазами:

— Лаура, подойди сюда. Нам надо поговорить.

— О чем?

Она села рядом. Молодая женщина была бледна, но зеленые глаза ее вопросительно блестели.

— Нам нужно записаться на прием к врачу.

— Зачем?

— Чтобы тебя осмотрели и проверили.

— Со мной все хорошо.

— Разве? — Лаура хотела возразить, но он поднял руки. — Ладно-ладно, но ответь мне на один вопрос.

— Хорошо.

— В больнице ты заявила, что считала себя беременной. Может быть, ты перепутала? — Ему очень не хотелось продолжать, но это необходимо. — Возможно, ты была беременна ранее?

Лаура была потрясена:

— Это смешно, Сэм! Я бы знала об этом.

Он невольно проглотил застрявший в горле комок. Этот вопрос — самый главный. Однако единственной реакцией Лауры был раздраженно-неприязненный взгляд, как будто он оскорбил ее.

Глаза молодой женщины блестели все сильнее. Ее явно охватывала паника. Но голос звучал ровно:

— Почему ты на меня так смотришь?

Бишоп отвел глаза.

Он задал правильный вопрос, но не единственный. Теперь дело зашло так далеко, что необходимо продолжать. Ради них обоих.

— Лаура, как ты думаешь, ты справилась бы, потеряв ребенка?

Она с облегчением выдохнула и улыбнулась:

— Вот ты о чем? — Лаура наклонилась и обняла его. — Ничего плохого не случится. Мы просто должны верить, и все будет хорошо.

У Бишопа защипало в носу. Что на это ответить? Ничего. Потом появилась безумная идея. Такая безумная, что он чуть не расхохотался. Если к Лауре не вернется память, кто его осудит? Она будет счастлива. Неужели это действительно второй шанс?

— Ты вспомнил о медленном танце.

Лаура встала и протянула ему руку.

Бишоп с мукой смотрел на нее. Правильно это или неправильно? Победа или потеря? Чем все закончится, предсказать невозможно.

Он взял Лауру за руку и повел на балкон.

Прохладный ветер трепал их волосы. Она прижалась щекой к груди Бишопа. Под музыку, доносящуюся откуда-то издалека, он начал медленно кружить ее. Через несколько минут Лаура еле слышно произнесла:

— Я люблю тебя, Сэм.

Глубоко внутри что-то сжалось, и время остановилось. Решение пришло инстинктивно. Бишоп забыл, что обещал никогда больше не жениться, что считал свое поведение непростительным. Он стал мечтать о собственном ребенке. Невзирая ни на что.

Ни на что!

Он отвел волосы со щеки Лауры и прошептал, очень желая поверить себе:

— Я тебя тоже.