Юрой. Я всё же стала звать его Юрой. Хотя, конечно, чего кривить душой, нет-нет да оговаривалась, окликая его то Вовой, то Клёминым.
Шевелёв. Юрий Владимирович.
(теперь уже) Подполковник Шевелёв (за особые заслуги).
Надо же… как судьба вывернула.
И как не беги от полиции — она всё равно тебя настигнет. Смешно… до боли.
Особенно, учитывая еще одни перемены в моей жизни.
Из больницы я уволилась почти сразу (отец, конечно, этому не радовался, но не перечил). И…
… выбрала стезю медика-криминалиста, поближе к своему бесшабашному, как выяснилось, (совсем не берегущего и не жалеющего себя) полицейскому.
Правда, естественно, пришлось еще немного подучиться.
И, кстати, осталась, как и прежде, Ангелиной… Николаевной Сотниковой, хотя, в моменты крайней эмоциональности или трепетной близости… нет-нет, да называет своей Викой, Викторией.
Поселились в его квартире — сам настоял,
(съехала от родителей; мою же — как и прежде, сдавали в аренду).
Не знаю, почему не почувствовала, как это он сделал со мной. Вот… коз**на.
Доброе, нежное утро… Игриво пробиваются сквозь окно солнечные лучи, птицы щебечут, прячась где-то там, среди буйной зеленой листвы, на ветках. И я, довольно потягиваюсь в кровати, наслаждаясь беспечностью общего выходного дня… и вдруг ощущаю, что что-то странное произошло с моей рукой. Резко распахнула веки и тут же перевернулась набок. Взгляд на запястье.
— Юра! — визжу. — Скотина! Ты что удумал?! — нервно дергаю рукой, звеня наручниками. — Гадина! Я же тебя достану! Быстро иди сюда! Я же слышу, что ты там, на кухне… посудой гремишь! Шевелёв! Я тебе все зубы пересчитаю, если сейчас же не откроешь их!
Наконец-то звук приближающихся шагов. Еще миг — и предстал передо мной с подносом и двумя креманками мороженного, да чайными ложками торчащими в них.
Улыбается во весь рот, говнюк.
— Ну, и что это за бубуятина? — тычу в его сторону прикованной рукой.
Молчит.
Шаг ближе — и мостится рядом на своей половине кровати.
— Ты — бесстрашный, что ли? Или бессмертный?
Еще миг — и подвигает ко мне поднос.
— Выбирай.
— Издеваешься? — рычу (вот-вот моя злость уже станет реальной, серьезной).
Качает головой. Усмехается.
— Выбирай, в одном из них — ключ.
— Не смешно, — обижено дуюсь.
Вмиг являет свою ехидную ухмылку, отчего мое сердце тут же начинает безвольно таять…
Тяжелый (мой) вздох.
А тот — выжидает.
… поддаюсь.
Левый-правый. Левый-правый. А, черт с ним!
Идиот.
Тот, что ближе. Хватаю ложку и начинаю есть.
Сидит, смотрит, пристально следит. Но, почему-то, подозрительно серьезный…
— А ты не будешь? — киваю в сторону второго.
Коротко улыбнулся, но затем вновь стал, как и прежде, словно каменная глыба.
Невольно вздернула бровями от удивления, но смолчала…
Долгие, странные минуты напряженного поедания десерта — и наконец-то в какой-то твердый предмет уткнулась ложка. Живо подкопнуть и поднять оного вверх. Из-за слоев мороженного, не особо понятно, что там.
— Поможешь? — тыкаю в его сторону. Но не реагирует. Казалось бы, даже перестал дышать.
Скривилась от негодования.
Засунуть сладость в рот — и обсосать ключ.
Честно, ничего не понимаю, что за странное, просто, безумно странное поведение?
Но еще мгновение — и обмерла от осознания того, что почувствовала.
Нечто… тонкое и круглое.
Торопливо выплевываю на ладонь.
Кольцо.
Обмерла, пришпиленная прозрением. Немного проморгать, и перевести ошарашенный взгляд на Шевелёва.
— Это еще что?
Ухмыльнулся внезапно (коротко, неуверенно, нервически).
— Ну, я же… обещал, что мы исправим мое положение. Так что… если ты не против, и хочешь этого…
— Ты серьезно? — поражаюсь (не могу поверить своим ушам и глазам).
Дернулся неожиданно, нагло, невежественно забрался во второй стакан с мороженным своими пальцами и выковырял, достал оттуда ключ.
Нагнулся ко мне, ухватив за руку, потянул на себя — невольно поддаюсь.
Живо открывает наручник и бросает долой (стукнулся, зазвенел тот на спинке кровати).
Тяжело сглотнул слюну мой Юра.
Глаза в глаза.
— Это — добровольно. Но… я был бы безумно рад этому.
Тягучие мои… издевательские минуты хмурого лица, бесящей интриги — и, наконец-то, не выдержав, рассмеялась.
Закусила губу.
Улыбнулся в ответ (но как-то робко, сконфужено; казалось, даже щеки запылали от волнения и смущения). Живо отодвигаю на самый край кровати поднос и кидаюсь на своего истязателя, забираясь ему на колени. Поддался, обхватил, обнял за попу.
Глаза в глаза, на расстоянии взгляда.
Сама уже рдею от волнения.
— Шевелёв, ты — придурок, и, если бы я не была идиоткой, никогда бы не связалась с тобой. Грубиян и невежа… Но я тебя слишком люблю. И не будь я Викой, твоей Викой, если не соглашусь. Быть твоей любовницей, женой, матерью твоих детей… — для меня это не только честь, но и безумное счастье.
Жаркий, повелительный поцелуй мой, впиваясь ему в губы — поддался, ответил — голодно, нахально, сумасбродно. Но еще мгновение — и резко отстранился. Взгляд куда-то вбок, на руки. Пальцами живо забрался в мою ладонь и выковырял, отобрал золотой трофей.
Улыбаюсь. Подняла руку вверх и вытянула, расправила кисть.
Робко, нервно сглатывая слюну, дрожа, надел мне на палец кольцо.
Вдруг смеется.
— Я, конечно, не знаю, куда такое одевают. Туда, куда и обручальное? — виноватый, взволнованный взгляд мне в глаза.
Не сдержалась я — и рассмеялась.
— Юра, Юра, ты как всегда… Хотя, — еще сильнее хохочу, — если честно, то и я… как-то этим вопросом не задавалась. Но не важно же, да? — ухмыляюсь.
Улыбнулся в ответ. Смолчал.
Взгляд скатился к губам. Миг — и живо срослись, с обоюдным напором, в страстном поцелуе. А после, вовсе, мгновение, движение рук, тела — и повалил меня на спину, тотчас пробираясь к трепетным местам, лишая одежды…