Проснувшись, Евгений Иванович, как всегда, хотел пружинисто вскочить, но вдруг вспомнил, что сегодня спешить некуда и расслабился. Марина спала рядом, уютная близкая, родная. Чтобы не разбудить её, он тихо лежал и смотрел на жену. «Пусть ещё немного поспит, ей тоже нелегко приходится!»
В окно влетал лёгкий горный бриз. Он сбросил с себя покрывало, подставляя тело утренней свежести. Смотрел на Марину, а перед глазами вновь замаячила Катя. Заныло под ложечкой, глаза увлажнились. «Э-э, брат, что за сантименты! Да-а, на этот раз ты, чувствую, влип капитально! Знал бы, не начинал! Но я должен найти силы, чтобы справиться с этим! Катя, Катюша, ну отпусти меня!.. О чём можно говорить, если наше знакомство — короткие встречи во время прогулок с собаками и… всего две ночи! Всего две ночи! — Он мечтательно закрыл глаза. Потом, словно стегнул себя ремнём: «Я не знаю о ней ровно ничего! Даже фамилии не знаю! Любовничек!.. Это обычное «мимолётное» увлечение, Евгений! Сколько у тебя их было раньше!.. Слава богу, Маришка, как правило, не замечала твоих «походов налево». Не замечала, благодаря твоей чрезвычайной осторожности.»
Был, правда, один эпизод… Побывав в командировке со своей сотрудницей Светланой, Евгений, как всегда, пресёк продолжение их отношений. Но через некоторое время им вновь предстояло вместе отправиться в Москву и Ленинград. В самолёте, вылетавшем из столицы, в одном салоне с ними оказалась известная молдавская певица Надежда Чепрага. Она сидела через проход от Евгения Ивановича. Красавица, каких мало! И, естественно, Евгений пялился на неё во все глаза, а потом затеял разговор. Знаменитость вела себя непринуждённо и беседу поддержала. Практически весь короткий перелёт в Ленинград они болтали на отвлечённые темы, как это бывает при первом знакомстве. Уже в Пулково, распрощавшись и поблагодарив друг друга за приятно проведенное время, каждый из них переключился на свои проблемы. Но, сойдя с трапа, сотрудница Евгения Ивановича насупилась и, идя рядом, делала вид, что не слышит даже пустяковых вопросов, обращённых к ней. Евгений Иванович полюбопытствовал — что так? Она раздражённо выдала:
— Какие же вы, мужики, гады! Едва увидите красавицу — и всё! Спеклись! Рассудок теряете! Павлином хвост распустите — и токуете «тюр-лю-лю, тюр-лю-лю!»..
Со временем этот эпизод совершенно забылся. Но однажды, когда кто-то из друзей семьи был у них с Мариной в гостях, зашёл разговор о каком-то нашумевшем фильме, в котором участвовала Чепрага. Евгений рассказал, как ему однажды довелось лететь с ней в одном самолёте и беседовать почти в течение всего рейса. Тут же он вспомнил вслух, как его приревновала тогда к актрисе бывшая вместе с ним в командировке сотрудница. Услышав это, Марина вдруг замерла и внимательно посмотрела на мужа, будто на мгновение вынула его душу. Однако обошлась без комментариев. Евгений, сообразив, что выдал лишнее, понёс какую-то околесицу, чтобы замять эпизод и выкрутиться из неловкой ситуации.
Когда гости разошлись, Марина ухватила его за плечо:
— Ты тут про Чепрагу распространялся и про странную реакцию Светки на ваше с ней «журчание» в самолёте. С этого места подробнее, пожалуйста!..
— Мариш, а что подробнее-то? Мне больше нечего рассказывать!
— Ответь, Женя, с чего бы ей, в общем-то, безразличной к своему шефу, ни с того, ни с сего ревновать тебя к посторонней бабе? Тебе это не кажется странным?
— Ой, ну что ты опять накручиваешь? Откуда я знаю, с какого бодуна Светка так среагировала? Женщина она одинокая. Может, не ровно дышит ко мне. Ну и что с того? Я-то при чём? Сто лет она мне не нужна!
Евгений понимал, что тогда слукавил перед женой Но у него был свой взгляд на скоротечные романы. Он всегда любил Марину, считая своё чувство выше всяких измен. И, следуя такой логике, был убеждён, что не изменяет ей. Нигде и никогда! Что с того, что он в очередной раз отправился с коллегой в командировку? Женщины всегда приставали к нему — нежничали, заигрывали, и он по-человечески понимал их. Каждая — а все они были безмужние — в одиночку мыкала свою женскую долю. И когда рядом оказывался интересный крепкий мужчина… Соблазняя «свободного командированного», они не строили на его счёт иллюзий. Евгений же рассуждал, что от него, как говорится, не убудет, если он подарит этим милым созданиям немного радости и тепла. Сам Петренко первым никогда не заигрывал с дамами. Он просто… не умел отказать им, вот и всё! И потому не мучился угрызениями совести. Однако после случая с Катей он чувствовал себя по-настоящему виноватым перед женой, но не находил сил, чтобы справиться с напором чувств, которые влекли его… неведомо куда.
Потянулись дни и месяцы, напоминающие один другой как близнецы-братья, кажущиеся Марине скучными и тягостными. После отъезда дочери и внучки жизнь супругов заметно изменилась, особенно для Марины. Если Евгений ежедневно был занят работой, то для Марины, как ей казалось, наступила чёрная пора. Потеряв сначала как смысл своей жизни сына, отправившегося в самостоятельное плавание по волнам судьбы, а два года спустя, и вышедшую замуж дочь, она осталась как бы не у дел. Конечно, у неё и сейчас было немало работы по дому, по-прежнему была необходима её забота Муле, много времени отрывал Ральф… Но душа Марины, словно опустела. Скучал её разум, непрестанно требующий притока новых впечатлений, эмоций. Не о ком было больше беспокоиться, некому было помогать в поиске выхода из житейских, порой щекотливых ситуаций. Её ум, привычный к психологическим размышлениям, обратился теперь к бесконечному копанию в самой себе, доходящему до самоистязания. Её «я» заявило, что жизнь теперь бесцельна. Судорожно вытягивая себя «за волосы» из этого омута, Марина пыталась обрести новый смысл своего существования, однако почвы под ногами не находила. Она напоминала корабль, внезапно сбившийся с курса, потерявший управление, готовый ежеминутно распороть себе днище о подводные рифы.
Близкие родственники и друзья, с которыми Женя и Марина были дружны много лет, разъехались кто куда, спасаясь от перестроечной неопределённости. Кто в Россию, кто в Израиль, а кто-то в Америку. Один за другим ушли из жизни родители. А теперь из родительского гнезда вылетели и дети…
Родим детей, так хочется им счастья. Растим птенцов, живём теперь для них. Но, оперившись, «птички» разлетятся, оставив, поседевших, нас одних. Мы ищем смысл, бежим за ними следом, несём в ладошках помощь и совет… Но им самим охота жизнь изведать! А жизнь без них пуста, в ней смысла нет! Мечтаем нянчить внуков-малолеток.
Резон: чтоб не просиживать штаны. Но жизнь столь быстротечна: мы уж «предки», наш опыт, знанья — признак старины! Мы плачем, обижаемся, и, всё же, сильна привычка деток ублажать. Они в потомстве ищут смысл свой тоже. Права детей должны мы уважать! Мы прозреваем: не на то надежды, нас тешили обманчивые сны! Не в детях смысл! А в чём? Мы, как и прежде, лишь только Богу, кажется, нужны?
Нужна ли она теперь кому-нибудь? Её внутренние терзания усугубляло ещё и то, что Евгений, всегдашняя поддержка и опора, по непонятным причинам, отдалился от неё. В душевном плане он стал суше, сдержанней. Она больше не видела его глаз, обычно светящихся любовью. Когда в минуты горькой депрессии Марина приходила к мужу, желая поделиться мучившими её переживаниями, то в ответ слышала общие затёртые фразы, в которых не было и намёка на тепло и сочувствие. Если Марину пробирали слёзы от осознания собственной неприкаянности, то супруг раздражённо пенял ей, что она сама во всём виновата, осыпал упрёками. А ей всего-то хотелось молчаливого проявления ласки, чтобы, как раньше, он прижал её к себе, обнял и сочувственно погладил по спине.
Разумеется, контакт с детьми ею не совсем был утерян. Иногда звонила сноха Маша. Они общались, обменивались новостями. Но сын, будучи очень загруженным на работе, связывался с ней крайне редко, предпочитая узнавать о делах родителей через Машу. Виделись они и того реже. Марина не лезла к молодым супругам с предложениями помощи, считая, что, если надо будет, они сами обратятся к ней. Костик с Машей не торопились рожать детей, которые могли бы стать новым смыслом жизни Марины. К тому же, Маше была ближе, естественно, её мать, которая тоже всю радость своей жизни видела в помощи единственной дочери.
Пока рядом была Яна, Марине было легче совладать с тоской по сыну, которого так не хватало после его женитьбы. Все её мысли и чаяния были тогда сосредоточены на дочери, а потом и на внучке. Но сейчас она осталась наедине со своими раздумьями и печалями. В голову лезли горькие мысли о собственной никчёмности.
Отвлечься помогали письма дочери. Они с Яной активно переписывались, передавая друг другу письменные послания и маленькие презенты с руководителями туристических групп. Общение их было похоже на ведение дневника. У Яны случалось так, что в одном и том же её письме были совершенно противоречащие друг другу сведения. То она жаловалась на чёрствость Саида, который мало разговаривает с ней и, придя с работы и поужинав, молча усаживается перед телевизором, ссылаясь на то, что жутко устал. То тремя абзацами ниже Яна радостно сообщала, что получила какой-то незначительный подарок от мужа, тут же провозглашая: «Мамочка, он меня, всё-таки, любит!»
Читая эти послания, Марина расстраивалась, переживала за дочь, затем, поразмыслив, приходила к выводу, что Яне надо быть терпимей к супругу, ведь он действительно устаёт. Попробуй-ка, посиди в офисе двенадцать часов в этакую жару, а ведь он там не баклуши бьёт, а работает! Она советовала Яне относиться к Саиду с пониманием его настроения, его проблем. «Дочка, ты — хранительница очага. Ну, если нет у него настроения разговаривать, то сядь рядом, обними, прижмись и просто помолчи. Он будет чувствовать твою поддержку и отдыхать душой от тяжёлого дня. Будет знать, что дома его всегда ждёт любящая жена, и ему всегда будет приятно возвращаться к тебе. И ты ощутишь душевную близость с ним, и не понадобятся никакие слова! Так писала Марина, наставляя дочь быть заботливой женой и матерью и просто хорошим человеком.
Будь солнышком. Дари тепло, и ничего в ответ не требуй. Чтоб всем, кто рядом, повезло стремиться за тобою следом. Будь звездочкой и освещай любому ближнему дорогу. Себя дари и посвящай всем тем, кому нужна подмога. Будь очагом, чтоб все к тебе душой и сердцем устремились, чтоб в унисон в твоей судьбе сердца людские рядом бились. Грехи всем людям отпусти — взлелей в себе частицу Бога! А душу, как цветок, расти, чтоб смыслом полнилась дорога. У жизни бренной есть предел, но нет пределов совершенству! Оно есть главный наш удел: став лучше, испытай блаженство!
Материнская доля Яны оказалась нелёгкой. Яна сообщала, что Зарочка-Стеллочка часто болеет, ведь у них там очень грязная вода, в которой кишат дизентерийные палочки. Хоть Яна и кипятит воду по два раза, ребёнок, всё-таки, подхватил заразу. Может быть, во время купания под душем, ведь вода легко могла попасть в рот девочки. «Сегодня, — писала Яна, — у Зары высокая температура, и она не сходит с её рук, поэтому приходится, не оставляя малышку, готовить ей еду. Свекровь и пальцем не притрагивается к ребёнку, объясняя это тем, что боится осквернить свою одежду перед молитвой. Сегодня вот Зарочку стошнило прямо на Янином плече, и я не знаю, то ли дочку отмывать, то ли сначала самой умыться…»
Марина плакала над письмами дочери, затем брала себя в руки, и подумав, вновь старалась спокойными, добрыми словами ободрить Яну, дать мудрый совет. Конечно же, Марина дарила много внимания и Муле, возясь со старушкой как с малым ребёнком. Она кормила её, угощала лакомствами, купала, лечила, занимала разговорами. Старая женщина неустанно благодарила Марину за внимание и ласку. Все, кто знал, как Марина ухаживает за бабушкой, удивлялись, как повезло этой совершенно одинокой старой женщине. Кругом полно матерей и отцов, забытых собственными детьми, а тут… Марина скромно отвечала, что любит эту женщину как мать и не находила в этом ничего особенного.
Теперь Марина значительно дольше гуляла с Ральфом. Они бродили вдоль горной речки или просто по улицам города, наматывая километры, после чего пёс ложился у порога и кряхтел, как старый дед, от изнеможения. Казалось, не знала усталости только сама Марина, она загоняла Ральфа в ванную, купала его под душем, после чего он, благоухая запахом шампуня, довольный простирался в коридоре и мгновенно засыпал.
Всем вдоволь доставалось неиссякаемого Марининого тепла и её ласковых слов.
Другим, но не ей самой! Наверное, весь негатив жизни одновременно собрался в одной точке, чтобы уязвить, подавить её. Особенно ранило её равнодушие и сухость Евгения. Марина долго размышляла, что было тому причиной, и не находила ответа. Может быть, его ухудшившиеся отношения с его начальником Сабитом и непреходящее желание уволиться? Понимая это, Марина старалась скрасить жизнь Евгению, как это она обыкновенно делала, душевным теплом и участием. Будучи альтруисткой, она привыкла дарить себя людям, не считаясь с тем, что редко получала в ответ то же самое.