Судьба горца

Глава 11

– Малкольм мертв, – объявил Джеймс, стремительно входя в главный зал.

Балфур едва не подавился куском хлеба:

– Мертв?

– Да, он больше ничего не сможет рассказать нам о Битоне или Дублинне. Кровь Господня, да даже если б он выжил после пыток и побоев, обрушившихся на него, то все равно не смог бы вымолвить ни словечка – ему вырвали язык.

– Ты уверен? – Балфур хорошо знал, что Джеймс не станет разносить слухи, но чувствовал потребность получить хоть какое-то вещественное доказательство услышанному.

– Эти ублюдки вздернули его изувеченное тело на дереве за деревней. – Джеймс сел, налил полную кружку сидра, сделал большой глоток и продолжил: – Сначала мы даже не поняли, кто это: так чудовищно он был избит, а лицо – изрядно поклевано птицами. Но когда мы узнали Малкольма, то сразу догадались, кто его убил. И это же объясняет, почему его тело оставили в таком месте.

– Что-то вроде показательной казни. Или глумливая насмешка, мерзкая в своей звериной жестокости.

Джеймс кивнул:

– Наверняка, как и жуткая смерть, которой его подвергли. Они хотели не только дать понять, что раскрыли нашего человека, но и вселить священный ужас в сердца Мюрреев, донельзя затруднив поиски того, кто согласился бы стать нашим новым лазутчиком в Дублинне. Мы уже обрядили тело Малкольма к похоронам, но так и не смогли избавиться от страшных следов предсмертных страданий.

– Есть какие-нибудь вести от Дугласа, нашего второго осведомителя?

– Нет, хотя, думаю, он все еще жив, в противном случае болтаться бы ему, раскачиваясь под порывами ветра, рядом с Малкольмом. – Джеймс покачал головой. – Раньше я считал, что ты только впустую тратишь время, разыскивая среди мужчин клана двоих, не только способных выполнить поручение, но и незнакомых друг с другом. Такая предусмотрительность полностью себя оправдала. Одного взгляда на изувеченное тело Малкольма достаточно, чтобы понять: его пытали много часов подряд, после чего он, наверняка, выдал Битону все, что знал.

– Возможно. Хотя Малкольм был прекрасным, благородным человеком. Он бы ни за что не послал на верную смерть нашего второго лазутчика.

– Он мог сделать это невольно, слишком ослепленный болью, чтобы понимать последствия своих слов, ведь его немилосердно пытали и мучили – это мы теперь точно знаем. Не уверен, что он вообще был в состоянии думать... если только о том, как положить конец боли.

Балфур, чтобы успокоиться, отпил глоток сидра.

– Я знал, что, возможно, посылаю этих двоих на верную гибель, но никогда не думал, что их может постичь столь ужасная и бесчестная смерть.

– Ты тут ни при чем. Ты бы никогда не сотворил такого с человеком, независимо от того, в чем была его вина.

– Считаешь, мне следует отозвать Дугласа?

– Нет. Если у Битона есть подозрения на его счет, то ты можешь подвергнуть Дугласа опасности, пытаясь передать весточку. Я не слишком хорошо знал Малкольма, потому что он служил твоему кузену Гродину, но могу поручиться за Дугласа. Он хороший человек, храбрый и верный. К тому же опытный лазутчик. Если он решит, что рискует повторить судьбу Малкольма, то наверняка сбежит из Дублинна. У него хватит ума не счесть это трусостью, рассудив, что живым он принесет нам больше пользы, потому как в противном случае не только не сумеет передать собранные сведения, но и лишит клан еще одной руки с добрым мечом.

– Хорошо. Не хотелось бы иметь на совести еще одну смерть.

– Ты не виноват в гибели Малкольма. Он знал, чем рискует, отправляясь в стан врага, и ты не раз предупреждал, что его убьют, если раскроют. Никто из нас не мог предвидеть, какая смерть уготована несчастному парню. А если бы ты знал об этом заранее, то никогда не послал бы его туда. Уж слишком близко к сердцу ты принимаешь каждую смерть. Ты чересчур впечатлителен, раз позволил чувству вины так быстро захватить тебя. А ведь ты ни разу не осудил человека, руководствуясь высокомерием, гневом, гордыней, небрежностью, наконец. Мы сейчас в состоянии войны с Битонами, и жизнь Эрика в опасности. Так стоит ли удивляться, когда кто-то из наших людей умирает? Так и будет продолжаться до тех пор, пока Битон не испустит дух.

– Так что нечего дуться из-за этого, – добавил Балфур с кислой улыбкой, почти точь-в-точь повторив одну из любимых фраз Джеймса, которыми тот частенько доставал братьев, пока занимался их обучением.

Джеймс вернул ему улыбку:

– Ага. Мудрые слова, тебе бы почаще им следовать. Ну, а теперь вернемся к тому, что сейчас для нас важнее даже смерти Малкольма: каким образом Битон сумел обнаружить нашего осведомителя?

– Малкольм мог совершить ошибку и тем самым выдать себя.

– Может, оно, конечно, и так, но верится с трудом. Насколько мне известно, он был головастым парнем. Конечно, не таким уж и умным, раз позволил разоблачить себя и не скрылся прежде, чем его схватили. Уже много лет подряд – с тех самых пор как начались эти чертовы неприятности с Битонами, – мы засылаем соглядатаев в Дублинн, и по сей день ни одного из них не раскрыли. Битон раз за разом показывал нам, как мало интересуется своими людьми, даже охранниками и прислугой. После того как наш человек нанимался на работу в Дублинне, в замке или за его пределами, он даже мог больше ни разу не встретиться с Битоном. Правда, есть у меня еще одно соображение, на которое тебе бы следовало обратить особое внимание.

– Хочешь сказать, кто-то из Донкойла рассказал Битону о Малкольме? – Балфуру совсем не нравился оборот, который принимал разговор, но он понимал, что подвергнет свой клан опасности, если не рассмотрит все версии. – Возможно, это сделала Гризель.

– Гризель уже две недели, как мертва. И люди, с которыми она встречалась, тоже убиты.

– А если она сделала это раньше?

– Возможно, но маловероятно. Битон не стал бы выжидать так долго, чтобы схватить и замучить кого-то из Мюрреев. Если бы хоть один из пособников Гризель сбежал от нас, я бы смело предположил, что именно она обличила Малкольма. Несчастного пытали, скорее всего, на протяжении двух недель, хотя я и молю Бога, чтобы ему не пришлось мучиться так долго. Нет, Битон узнал о Малкольме уже после смерти Гризель.

– В Донкойле еще один предатель?

– Или приспешник Битона.

Балфур знал, на кого намекает Джеймс. Его недоверие к Мэлди было столь велико, что заразило даже самого Балфура. Но предположить, что эта девушка способна выдать человека, тем самым послав его на верную гибель, казалось почти невозможно. Потому что если она действительно одна из приспешников Битона, то наверняка прекрасно осведомлена, какая медленная, мучительная смерть его ожидала. Мэлди – целительница, о терпении, мастерстве и доброте которой в Донкойле уже ходили легенды. Такие зверства привели бы ее в ужас; она никогда не стала бы делать ничего подобного по доброй воле. И еще Балфуру очень не хотелось думать, что она его дурачит, а он все равно продолжает страстно желать ее и днем, и ночью.

– Я знаю, кого ты подозреваешь, – сказал он наконец.

– Ну еще бы. Ведь и ты со мной согласен, хотя изо всех сил стараешься выбросить эту мысль из своей головушки. Допустим, Малкольм и сделал какую-то глупость, выдавшую его, какую-то ошибку, которой вовремя не придал значения или попросту не заметил, а может, его обнаружили и схватили так быстро, что парню не представилось случая сбежать. Но в любом случае с нашей стороны было бы непростительной ошибкой не рассмотреть версию о предателе, рассказавшем Битону, что один из Мюрреев тайно обретается в его замке.

– Знаю, – отрывисто бросил Балфур, тяжело вздохнул и потер шею. – Поверь, я никогда не упоминал при Мэлди имени Малкольма или Дугласа, просто сказал, что мы послали своего человека к Битону.

– О боже! Да Битону и не нужно знать никаких имен, чтобы сообразить, что под видом одного из тех несчастных страдальцев, которые вынуждены вкалывать на самых черных работах, как раз и скрывается засланный к нему соглядатай. Ты говорил девушке, что мы отправили в Дублинн двоих?

– Нет. И пока ты не обвинил меня в этом, моя безрассудная страсть к этой девушке не влияет на ясность моих мыслей и не застит мне правду. Если что и влияет, то сердечная привязанность, а не огонь в чреслах. Мне просто не хочется верить, что я мог бы полюбить или возжелать женщину, способную послать человека на такую ужасную, мучительную смерть. Джеймс, она ведь целительница! Тебе бы стоило хоть раз увидеть, как Мэлди склоняется к больному или раненому, чтобы понять, почему мне так трудно поверить, что она может быть способна на столь бесчеловечную жестокость.

– Знаешь, я склонен думать, что она, скорее всего, поступает так не по доброй воле. Возможно, Битон, так сказать, держит меч у ее горла, вынуждая служить ему. И не думай, что я так говорю, чтобы успокоить тебя. Нет, я просто хочу лишить ее возможности навредить нам.

Балфур тихонько барабанил пальцами по толстой деревянной столешнице. Джеймс прав. Если существовала хотя бы крохотная вероятность, что Мэлди поставляла сведения врагу, ее следовало остановить, и немедленно, лишив даже малейшей возможности еще что-нибудь разузнать, подслушать или передать Битону. Балфуру придется держать ее взаперти и под надежной охраной, пока он не докопается до истины. Если Мэлди виновна, то не сможет не признать, что это даже слишком мягкое наказание за ее преступления. Если же она невиновна, то своими действиями он причинит ей боль и нанесет глубокое оскорбление, которого Мэлди, вероятно, никогда не простит. Балфур отдавал себе отчет, что выбор у него невелик и безрадостен. Если Мэлди виновна и он позволит ей сбежать, то это наверняка будет стоить ему победы, в которой он так отчаянно нуждается, а многим из его людей – жизни. Если же он поведет себя с ней как с предательницей, запрет и приставит стражу, то это, скорее всего, будет стоить ему самой Мэлди.

– Независимо от того, какой путь я изберу, меня ожидают большие потери, – пробормотал лэрд.

– Да, все так, – вздохнув, согласился Джеймс и, протянув руку, ненадолго сжал плечо Балфура, выказывая тем самым понимание и сочувствие. – Но задумайся хоть на мгновение. Так или иначе, но ты, вероятно, потеряешь девушку. Если Мэлди окажется предательницей, то непременно сбежит, так как в противном случае ее ожидает повешение, но тогда многие из Мюрреев погибнут напрасно, сражаясь, благодаря ее стараниям, в заранее обреченной на провал битве. Если же она невиновна, то может решиться на побег из опасения, что в гневе ты причинишь ей вред. Только, боюсь, доверие слишком дорого тебе обойдется.

– Вот именно. – Балфур допил вино и резко поднялся. – Всегда лучше побыстрее отделаться от самой неприятной работы. Я сейчас же пойду к ней и потребую объяснений.

– Она может и признаться, и даже поведать, почему служит Битону, указав причину, которую ты сочтешь достаточно серьезной.

– Возможно, но не думаю, что малышка Мэлди будет так откровенна со мной.

Балфур шел к их с Мэлди комнате медленным тяжелым шагом осужденного на казнь человека. Его разум заполнили жаркие образы их бурных любовных ласк в башне две ночи назад, отчего мужчина горько поморщился. В тот раз он ушел оттуда, ощущая безмятежный покой, уверенность в себе и безграничную радость. Мэлди же, напротив, была молчалива, и он еще предположил, что она что-то утаивает от него. Сейчас ему не хотелось думать, что она могла скрывать то, что недавно отправила человека на смерть. Балфуру даже страшно было представить, что он мог оказаться таким дураком.

Когда мужчина вошел в комнату, Мэлди, сидевшая у огня, расчесывая только что вымытые волосы, обернулась и тепло улыбнулась ему. Как она прекрасна! Он хотел ее и ненавидел себя за эту слабость. Он даже ее чуть-чуть ненавидел. Балфур знал: если окажется, что она действительно помогает Битону, то ему предстоит испытать нечто посерьезнее, чем сердечная боль. Он просто больше никогда не сможет доверять женщинам.

Мэлди озабоченно сдвинула брови, потому что Балфур с того момента, как закрыл за собой дверь и привалился к ней спиной, не произнес ни слова и лишь пристально разглядывал ее. В его позе сквозило напряжение: руки скрещены на груди и так крепко сжаты, что вздулись мощные мускулы. Это было странно и неприятно: колючий, неприветливый взгляд скользил по ее лицу, отзываясь нехорошим холодком в животе и вызывая неловкость. Девушка уже было решилась поинтересоваться, что могло вызвать столь суровый и неприступный вид, но так и не смогла выдавить ни слова. Сейчас на его выразительном лице чувства отражались, словно в причудливом калейдоскопе, сменяя одно другое, и все же девушка ощущала, что Балфур отгородился от нее неприступной стеной, полностью замкнувшись в себе. Это по-настоящему напугало ее. Она смотрела на него и не узнавала в опасном мужчине, неподвижно застывшем у двери, своего нежного и пылкого возлюбленного.

– Что-то не так, Балфур? – спросила она, молясь, чтобы он не сумел расслышать в дрожащем голосе охватившего ее страха.

– Мы нашли Малкольма, нашего человека в лагере Битона, – его повесили на дереве за деревней. – Потрясение, исказившее побледневшее лицо Мелди, было столь явным, что усомниться в его искренности было практически невозможно, однако Балфур не спешил менять гнев на милость, зная, что больше не может позволить себе слепо доверять тому, что видел, слышал или даже чувствовал, если дело касалось Мэлди.

– О Балфур, мне так жаль, – произнесла девушка и поднялась, намереваясь приблизиться к нему.

– Почему? Может, ты знала, что Битон собирается убить его?

Она остановилась так внезапно, что едва не споткнулась, и уставилась на него в замешательстве.

– С чего ты взял, что мне известны намерения Битона? – спросила Мэлди, подумав, не прознал ли Балфур о том, кто она. Девушка с трудом поборола желание бежать со всех ног от равнодушного, охваченного ледяной яростью незнакомца, в которого вдруг превратился Балфур.

– А ты не находишь странным, что Битон, который за долгие тринадцать лет ни разу не раскрыл ни одного засланного к нему лазутчика, внезапно разоблачил беднягу Малкольма? – Он наблюдал, как последние краски сбежали с ее лица, покрыв его мертвенной бледностью, и мучительно боролся с порывом утешить и успокоить девушку, забрав назад жестокие обвинения.

– Ты считаешь, что я помогаю Битону? Может, это Гризель выдала Малкольма врагу?

– Гризель умерла две недели назад, как, впрочем, и люди, с которыми она встречалась. А значит, никто из них не мог передать Битону этих сведений. Более того, если бы эта предательница выдала Малкольма, то парня прикончили бы намного раньше. Нет, это должен быть кто-то еще.

– И ты полагаешь, что этот «кто-то» – я? – прошептала Мэлди совершенно убитым голосом, с трудом выдавливая слова сквозь вставший в горле ком. Она никогда не думала, что ей может быть так больно.

– Тогда докажи обратное. Представь хоть какое-то свидетельство своей невиновности.

Мэлди немного поколебалась, его слова ранили сердце, словно острый меч. Она давно ожидала чего-то подобного. Со дня прибытия в Донкойл девушка постоянно боялась, что тайна ее происхождения будет раскрыта. Она думала, что утратит доверие клана сразу же, как только обнаружится, что она дочь Битона, пусть и незаконная. Но, как оказалось, чтобы начать подозревать ее, им вовсе не требовалось узнать ее позорный секрет.

Единственной причиной для столь тяжкого обвинения было то, что она чужая среди Мюрреев. Похоже, даже предательство Гризель не заставило людей Балфура увидеть и принять очевидное – изменником вполне мог оказаться их же соплеменник. Мэлди почувствовала, как ее сердце заполняет горечь обиды и гнева. Да, возможно, она и не рассказала им о себе, но это еще не повод думать, что она способна выдать кого-то, обрекая тем самым на верную гибель.

– Моего слова тебе недостаточно?

– Нет, я больше не могу себе позволить верить кому-то на слово. – Он тяжело вздохнул и покачал головой. – Ты ото всех хранишь свои тайны и все же ожидаешь от меня слепой веры? Ты ничего не рассказала нам ни о том, откуда пришла, ни о том, кто ты такая и что делала в одиночестве на той дороге, и все же рассчитываешь, что мы и дальше будем считать тебя другом?

– Для тебя я больше, чем друг. – Она обрадовалась, увидев, как на его смуглой коже проступил легкий румянец – значит, Балфур еще не до конца уверился в ее виновности и чувствовал подспудное нежелание поступать так, как должно.

– Разве ты не видишь, насколько подозрительно выглядит твое поведение?

– Неужели испытывать страсть теперь тоже преступление?

– Мэлди, ну расскажи же мне хоть что-нибудь о себе, что позволило бы снять с тебя обвинения в гибели нашего осведомителя.

– И почему я должна это делать?

– А почему ты не хочешь этого сделать?

– Кто я такая – не твоя забота, как и то, откуда я родом, куда направляюсь и вообще что-либо обо мне. Ты желаешь, чтобы я доказала свою невиновность? Ладно, но тогда, может, и ты предоставишь мне веские основания для столь чудовищных обвинений?

Балфур снова охватила злость, ее упрямство приводило его в бешенство. Он ведь не спросил ничего, что могло бы вызвать затруднения. Все, чего он хотел, – чуть побольше узнать о ней, услышать то, что большинство людей без колебаний могли поведать о себе. Любой обитатель Донкойла знал лишь то, что Мэлди – искусная целительница и незаконнорожденная, а ее мать умерла, поэтому девушка теперь разыскивает свою родню. А учитывая, сколько времени она провела с Балфуром, это ничтожно мало.

– Разве ты не понимаешь, почему я так поступаю? Мой клан в состоянии войны. Мой младший брат в плену у самого заклятого врага. Я не могу позволить себе доверять человеку только потому, что он утверждает, что невиновен. Необходимо нечто большее, нежели слова, Мэлди, или мне придется обойтись с тобой как с возможным врагом.

– Тогда предлагаю тебе перестать обвинять меня в преступлениях, которых я не совершала, и озаботиться поисками настоящего предателя.

– Как пожелаешь. В таком случае я вынужден ограничить твою свободу пределами этой комнаты с единственным исключением – тебе, как и прежде, дозволяется посещать Найджела, чтобы ухаживать за ним.

– Неужели ты позволишь одной из приспешниц Битона коснуться твоего благородного брата?

– У тебя было достаточно возможностей причинить ему вред, если бы ты и правда хотела этого. Кроме того, Найджел хоть пока и недостаточно крепок, чтобы сражаться наравне с остальными, но ему хватит сил выстоять против слабой девушки. Полагаю, пары дней взаперти хватит, чтобы смирить твою гордость. Конечно, если ты сочтешь, что малая толика правды о себе – это не слишком высокая цена за то, чтобы вновь обрести свободу.

Балфур покинул комнату, заперев дверь снаружи. Он был огорчен, возмущен и смущен этим противостоянием. Сначала Мэлди выглядела так, словно его обвинения поразили ее в самое сердце, зато потом страшно разозлилась. Казалось бы, такое поведение явно указывало на ее невиновность и несостоятельность его подозрений. И все же она снова не сказала ни слова, чтобы защитить себя или опровергнуть его обвинения.

– Дело сделано? – спросил Джеймс, который тоже поднялся наверх, чтобы в случае чего оказать Балфуру поддержку.

– Да. – Он кивнул мужчине, которого Джеймс привел, чтобы охранять дверь в спальню Мэлди, и направился в сторону главного зала. Джеймс следовал за ним по пятам.

– Я так полагаю, она ни в чем не призналась и не просила прощения?

– О нет, Мэлди не стала бы этого делать, даже будь она в самом деле виновна.

– Ты все еще считаешь, что это не она?

– Я уже не знаю, что и думать. Хотя Мэлди и отреагировала на обвинение, как любой невинный человек, она вполне могла притворяться, мастерски исполнив роль. И она снова ничего не сказала в свою защиту, кроме утверждений, что за ней нет никакой вины. Я просил Мэлди рассказать о себе хоть что-то, чтобы мы могли проверить эти слова и убедиться в ее непричастности, а она велела мне убираться и оставить ее одну. – Когда они вошли в большой зал, он заметил быстрый взгляд Джеймса, в котором плескалось веселье, смягчившее покрытое морщинами лицо, и нахмурился: – Ты находишь это забавным?

– Да, боюсь, что так, – слегка покачав головой, ответил Джеймс, как только они уселись во главе большого стола и налили себе сидра. – По правде говоря, ее ответ заставляет меня думать, что она и впрямь невиновна. Или эта девчушка просто намного умнее нас с тобой.

– Я только что обвинил возлюбленную в отвратительном преступлении, заявив, что она послала человека на ужасную смерть, а теперь ты говоришь, что она, возможно, невиновна?

– Я никогда этого и не отрицал, и не раз отмечал, что доказательств ее вины мы можем так никогда и не найти. Но если бы я сказал это тебе, ты ни за что не поступил бы с ней так, как должно. Я еще не настолько стар, чтобы меня перестали волновать красивые девушки с зелеными глазами, но достаточно мудр, чтобы их красота уже не ослепляла. Один из нас должен был, скрепя сердце, рассмотреть все возможности.

Балфур коротко выругался и потянулся, безуспешно пытаясь ослабить сковавшее его напряжение, и с горечью проговорил:

– Она никогда не простит мне этого.

– Если Мэлди до сих пор не озаботилась понять, что ты поступаешь, как велит долг, значит в любом случае не задержалась бы здесь надолго. Странно, что она так ничего и не рассказала тебе про себя. Думаю, пришло время узнать, что эта девчушка скрывает от нас.

– Да. У нее действительно много секретов, и мы не можем и дальше позволять ей совать свой нос повсюду в надежде вызнать тайны, которые, став известными врагу, способны навредить клану. Я прекрасно сознаю, что поступил так, как должен был поступить. Мне только жаль, что, исполнив свой долг, я не почувствовал облегчения.

Несколько минут Мэлди тупо смотрела на закрывшуюся дверь. Потом, опомнившись, она заставила себя подойти к кровати и без сил повалилась на нее, слепо уставившись в потолок. Слишком бурные чувства кипели внутри, пытаясь вырваться на волю, грудь стеснило, стало трудно дышать. Она решила, что ни за что не расплачется. Ни за что. Но гигантский комок, образовавшийся в горле, ясно указывал на то, что ее желанию, увы, не суждено исполниться. Тихо проклиная упрямство Балфура, девушка перевернулась на живот и, перестав сдерживать слезы, целиком предалась горестным переживаниям.

Обрести утраченное равновесие оказалось гораздо тяжелее, чем она рассчитывала, потому что рыдания никак не хотели прекращаться, время от времени возобновляясь с новой силой, отчего все тело сотрясала дрожь. Однако Мэлди рассудила, что потоки слез послужили благой цели. Она, конечно, совершенно обессилела, зато снова стала мыслить здраво. Теперь девушка была в состоянии спокойно обдумать случившееся, сожалея лишь о том, что не может просто забыть обо всем.

Как бы ни странно это прозвучало, но обвинение в пособничестве Битону – это не то, что беспокоило ее сильнее всего. Мэлди давно ожидала чего-то подобного. Но Балфур сделал это, даже не подозревая единственного, что могло бы стать бесспорным доказательством ее виновности, – имени ее отца. У Мюррея не было ни единого доказательства, что Мэлди не несчастная сирота, пустившаяся в далекий и опасный путь по чужим землям, чтобы отыскать родственников, и все же он поверил, что она способна не только предать человека, но и обречь на ужасную смерть. Этот незнакомый ей Балфур даже полагал, что сотворить нечто подобное для нее легче легкого.

Мэлди подумала, что в некотором смысле это даже забавно. Если бы не душевная боль, девушка могла бы от души посмеяться над иронией ситуации. Она ведь тогда намеренно поджидала их отряд на дороге, потому что хотела убить Битона, а для этого ей нужно было заручиться поддержкой Балфура и всех Мюрреев, а ее заподозрили в пособничестве этому чудовищу! Но, как бы то ни было, она где-то просчиталась и тем подвела себя под подозрение, хотя и не понимала, в чем именно ошиблась. Балфур, правда, упорно твердил о ее невыносимой скрытности, но Мэлди не верила, что причина только в этом. Разве каждый странник, что находил недолгий приют в Донкойле, садился у очага и охотно рассказывал всем и каждому о своем происхождении?

Мэлди выругалась, поднялась и налила немного вина. Ее вопросы так и остались без ответов. Балфур не мог уразуметь, почему она не хочет рассказывать о себе, а Мэлди, в свою очередь, не понимала, как ее нежелание отвечать на дурацкие вопросы можно считать доказательством измены и как можно заподозрить ее в служении Битону, обвинив в пособничестве в убийстве человека. Вряд ли они с Балфуром сойдутся во мнениях по этому вопросу. В конце концов, он гордился своей семьей, своим наследием. Ему никогда не понять, как такое возможно: мечтать забыть, что у тебя вообще была семья.

А теперь ей еще предстояло придумать, как выбраться из западни, в которую она угодила. Она обязана сдержать данную матери клятву, но не могла сделать этого, сидя под замком в Донкойле. Мэлди подошла к двери и попыталась ее открыть, впрочем, нисколько не удивившись неудаче, так как дверь была надежно заперта снаружи. Она слышала, как Балфур задвинул засов. Кроме того, наверняка там еще стоял вооруженный мечом стражник. Значит, самым простым и коротким путем ей не освободиться.

Другой вариант: рассказать Балфуру все, что он хотел знать. Она многое могла бы поведать ему, не открывая правды о своем отце. Однако если Балфур пошлет кого-то проверить ее рассказ, то истина легко выйдет наружу. Ее мать не скрывала имени человека, которого винила во всех своих злоключениях. Кроме того, Мэлди была уверена, что обязательно найдется кто-нибудь из горожан, кто с радостью перескажет местные сплетни, в которых она навряд ли предстанет непорочной, честной и заслуживающей доверия. В ее прошлом бывали моменты, которые приходилось просто перетерпеть и пережить, и она не сильно ими гордилась. К тому же Мэлди приложила немало усилий, чтобы вызвать у особо набожных горожан, нередко сильно досаждавших ей, глубокое нерасположение к себе.

В любом случае ее глупая гордость мешала откровенности. Балфура, несомненно, возмущало, что она по-прежнему отказывалась отвечать на любые вопросы, хотя сейчас то обстоятельство, что ему так и не удалось добиться от нее внятных объяснений, несколько примирило девушку с вынужденным заточением. Да и удовлетворения доставляло куда больше, чем бесплодные попытки оправдаться, а он просто глупец, раз не понимает этого. Правда, этого недостаточно, чтобы оказаться на свободе. Нет, она не боялась за свою жизнь. Балфур не из тех, кто способен повесить человека на основании одних только подозрений. Именно так он в свое время поступил с Гризель – ждал до тех пор, пока не появились бесспорные свидетельства ее измены, а так как Мэлди невиновна – и Балфур не сможет доказать обратное – она чувствовала себя в безопасности.

Единственное, что ей под силу предпринять – и это вполне могло увенчаться успехом, – освободить Эрика, доказав всем, что она никогда не выступала на стороне Битона. Таким образом этот вопрос был бы закрыт раз и навсегда. И тут девушка поняла, что как раз в тот момент, когда она докажет свою невиновность, откроется ее тайна, которая, по глубокому убеждению Мэлди, заставит Балфура бежать от нее без оглядки, но это уже не имело значения. Мэлди никак не могла помешать ему возненавидеть ее лишь за то, что ее отцом был его злейший враг, Уильям Битон, но она не собиралась сидеть сложа руки, позволяя считать ее убийцей, способной предать лучших друзей.

Мэлди внезапно рассмеялась. Ее смех вызвал легкий шорох за дверью, и девушка подумала, что стражник наверняка с недоумением прислушивается к доносившимся из-за двери звукам, задаваясь вопросом, не сошла ли его пленница с ума. А ведь вполне могла бы и сойти. Ее возлюбленный, мужчина, которого она так безрассудно полюбила, считал ее подлой тварью, помогающей заклятому врагу и готовой без малейшего колебания предать человека, отправив тем самым на лютую смерть. И все же Мэлди осознавала, что в чем-то понимет Балфура. Если это не безумие, то что? И вероятно, лучшее тому подтверждение – принятое Мэлди решение сбежать, спешно добраться до Дублинна и спасти Эрика. Эта шальная мысль снова вызвала у девушки приступ нервного смеха.

Итак, она в неприступной сторожевой башне Донкойла и заперта в спальне, дверь в которую надежно охраняют. Единственное место, куда девушке дозволялось наведываться, – комната Найджела. Если удастся сбежать, то ее отсутствие быстро обнаружат, и у нее на хвосте повиснет и будет следовать за ней повсюду по крайней мере половина клана Мюрреев. В Дублинне же ей придется быть предельно осторожной, поскольку теперь там наверняка опасаются каждого чужака. Так как она намеревалась проделать все в одиночку, ей придется самой разузнать, где Битон держит Эрика и затем освободить его. Наконец, ей нужно будет благополучно вернуться вместе с юношей из Дублинна в Донкойл.

– Что может быть проще? – хмыкнув, пробормотала она, составила кружку на пол и растянулась на кровати.

Выполнить все это почти нереально, и ей не стоило даже думать о чем-то подобном, однако именно этим она и занималась. Это единственный имевшийся у нее план, и его следовало хорошенько обмозговать. Сосредоточиться на предстоящем безумном приключении было намного предпочтительнее, чем бездумно сидеть в спальне один на один с душевной болью.