Судьба плетется нитями любви

VII

Тайна, словно ядовитый плющ, оплетала стены Айзенберга, проникая в каждую щель, в каждый уголок замка. Странное письмо, попавшее в руки Элизы, пульсировало в ее ладони, словно живое существо, обжигая кожу невидимым жаром. Она ощущала себя заложницей в игре, правил которой не понимала, а ставки в этой игре были слишком высоки.

Уединившись в своей небольшой комнате, Элиза разложила загадочное послание на столе. Пергамент, был исписан аккуратным, но незнакомым почерком. Строки казались бессмысленным набором символов. Кто-то намеренно зашифровал их, чтобы скрыть свое послание от посторонних глаз. Элиза прикусила губу, лихорадочно пытаясь вспомнить все, что ей было известно о криптографии. Она перепробовала все возможные способы дешифровки, которые ей удалось вспомнить, но ни один из них не принес результата.

День незаметно перетек в вечер. Сумерки, словно серый туман, наполнили комнату, размывая очертания предметов. Элиза зажгла свечи, и их мерцающий свет отбросил на стены причудливые, танцующие тени. Она все еще сидела, склонившись над письмом, когда дверь бесшумно открылась, и в комнату вошла герцогиня Иоганна.

— Как ты, моя дорогая? — спросила она, ее голос, обычно звонкий и веселый, сегодня звучал каким-то приглушенным.

— Я пришла за своей шалью… и проведать тебя, — добавила она, ласково улыбаясь. Герцогиня все еще надеялась выведать у девушки подробности о ее прошлом и причинах появления в Айзенберге.

Элиза отвлеклась от письма и улыбнулась герцогине в ответ. Они поговорили о предстоящем празднике, обсудили последние светские сплетни и новости. Герцогиня, как всегда, была очаровательна и беззаботна, но Элиза замечала, что под этой маской скрывается что-то другое, какая-то тревога, которую она старательно пыталась скрыть.

Внезапно лицо герцогини изменилось. В ее глазах мелькнуло что-то непонятное — смесь страха и надежды. Элиза проследила за ее взглядом и поняла, что герцогиня смотрит на письмо, лежащее на столе. В этот момент Элизу осенила догадка. Письмо было адресовано не ей. Кто-то перепутал ее с герцогиней, вероятно, из-за шали, которую Элиза накинула на плечи, и которая принадлежала Иоганне.

Герцогиня быстро овладела собой. Ее лицо снова приняло беспечное выражение. Она прощебетала еще несколько фраз, а затем, сославшись на усталость, вышла из комнаты, прихватив с собой шаль. Элиза осталась сидеть в тишине, ощущая, как головокружительный вихрь интриг затягивает ее все глубже и глубже в свои сети. Она понимала, что случайно наткнулась на чужую тайну, тайну, которая может оказаться очень опасной.

Письмо жгло ладонь Элизы, словно раскаленный уголь. Тайна, которую оно хранило, казалась слишком тяжелой, слишком опасной. Что делать с этой бомбой замедленного действия, которая случайно попала в ее руки?

Отдать письмо герцогу? Судя по тому, какие страсти кипели за стенами Айзенберга, это письмо могло стать искрой, которая раздует пламя скандала до небывалых размеров. Рудольф, единственный человек в этом замке, которому Элиза могла хоть немного доверять, был в отъезде, и она осталась один на один со своей проблемой.

Оставался только один вариант — спрятать письмо. Но куда? Комната Элизы, маленькая и спартански обставленная, не имела ни одного укромного уголка. Каждый шкаф, каждый ящик были как на ладони. Спрятать письмо здесь означало подвергнуть себя опасности быть разоблаченной. И тут Элиза вспомнила о портрете.

Тот самый портрет прекрасной незнакомки, который она обнаружила несколько дней назад в заброшенном крыле замка. Эта часть Айзенберга была словно вычеркнута из жизни его обитателей. Длинные коридоры, покрытые толстым слоем пыли, пустые комнаты с выцветшими гобеленами и затянутыми паутиной люстрами — все здесь дышало забвением. Именно там, за портретом незнакомки, Элиза решила спрятать письмо.

Сердце ее колотилось в груди, словно пойманная птица. Она продвигалась по темным коридорам, осторожно ступая по скрипучим половицам, вздрагивая от каждого шороха. Ей казалось, что стены замка наблюдают за ней, что тени в углах шевелятся, готовые преградить ей путь. Но желание спрятать письмо, избавиться от этого тяжелого груза, было сильнее страха.

Наконец, она добралась до нужной комнаты. Лучи заходящего солнца, пробивавшиеся сквозь пыльные окна, освещали портрет, висевший на противоположной стене. Элиза подошла ближе, ее взгляд встретился с пронзительным взглядом незнакомки. На мгновение ей показалось, что женщина на портрете улыбается, словно одобряя ее намерения.

Дрожащими руками Элиза сняла портрет со стены. За ним оказалась небольшая ниша, как раз достаточная, чтобы спрятать письмо. Она положила его туда, затем повесила портрет обратно, стараясь придать ему первоначальное положение. Отойдя на несколько шагов, она убедилась, что ничего не выдает ее тайника.

Выходя из комнаты, Элиза оглянулась на портрет. Теперь ей казалось, что незнакомка смотрит на нее с грустью, словно предупреждая о грядущих испытаниях. Элиза не знала, что ждет ее впереди, но она была готова ко всему. Письмо было спрятано, тайна сохранена, и теперь она могла вздохнуть свободно, по крайней мере, на какое-то время.

Тень за окном мелькнула так быстро, что Элиза едва успела ее заметить. Сердце заколотилось в груди словно пойманная птица, предупреждая об опасности. Это была она — герцогиня, крадущаяся в сумерках к той части парка, где, как теперь знала Элиза, скрывался вход в тайный туннель.

Забыть, сделать вид, что ничего не видела — вот что подсказывал разум. Но любопытство, смешанное с тревогой за Рудольфа и судьбу всего герцогства, оказалось сильнее. Элиза решила, что должна раскрыть секреты Айзенберга, даже если это будет стоить ей жизни.

Коридоры замка были пусты, лишь изредка доносился приглушенный шепот слуг и скрип половиц. Добравшись до парка, Элиза осторожно приблизилась к тому месту, где видела герцогиню. С трудом сдерживая волнение, Элиза отодвинула заросший плющом камень и проникла в темный туннель.

Сырой и холодный воздух обдал ее лицо. Впереди виднелся слабый свет факела — герцогиня уже спускалась в подземелье. Элиза последовала за ней, стараясь не шуметь. Каждый шаг отдавался в тишине туннеля словно гром, и сердце Элизы готово было выпрыгнуть из груди. Она остановилась в небольшом углублении в стене и затаила дыхание, дожидаясь, когда герцогиня пройдет подальше.

Когда свет факела исчез в дали, Элиза выскользнула из своего укрытия и поспешила к выходу. Она оказалась на уже знакомой улочке на окраине города. Герцогиня была уже далеко, и Элиза бросилась за ней, стараясь не упускать ее из виду. Они шли быстрым шагом, петляя по лабиринту узких улочек и переулков.

Наконец, герцогиня остановилась у двери старого, заброшенного здания. Элиза затаилась в тени, наблюдая, как та исчезает внутри. Собравшись с духом, Элиза последовала за ней.

Внутри царили полумрак и суета. Многочисленные люди, говорящие вполголоса, толпились в большом зале. Элизе было легко затеряться в толпе, оставаясь незамеченной. Она видела, как герцогиня подошла к высокому мужчине в темном плаще, и они вместе скрылись за тяжелой дубовой дверью.

Подойдя ближе к людям, Элиза прислушалась к разговорам. Слова «заговор», «восстание», «герцог» доносились до нее со всех сторон. Сомнений не оставалось: она попала на сходку заговорщиков. Страх, холодный и острый, пронзил ее насквозь. Но она знала, что должна продолжать. Она должна была узнать, что замышляет герцогиня, и предупредить Рудольфа. От этого зависела не только ее жизнь, но и судьба всего герцогства.

Решение созрело внезапно, острое и жгучее, как удар хлыста. Элиза больше не могла оставаться в этом месте, пропитанном заговором и ложью. Она должна была уйти, немедленно, и рассказать все герцогу, или, еще лучше, самому Рудольфу.

Сердце колотилось в груди, словно пойманная птица. Элиза почти бежала к выходу, стараясь не привлекать внимания собравшихся людей. Каждый шорох, каждый скрип половиц заставлял ее вздрагивать, оглядываться через плечо. Она чувствовала себя загнанным зверем, которому остался лишь один выход — бежать, спасать свою жизнь.

Добравшись до массивной входной двери, Элиза уже протянула руку к холодной металлической ручке, когда резкая боль пронзила ее голову. Мир взорвался миллионами огненных искр, а затем погрузился в густую, вязкую темноту. Последнее, что она увидела, прежде чем сознание покинуло ее, — темный силуэт, наплывающий из полумрака, и блеск чего-то металлического в поднятой руке.

Падение было бесконечно долгим, словно она проваливалась в бездонную пропасть. В ушах стоял пронзительный звон, а тело стало ватным, неподвижным. Мир вокруг исчез, растворился в безмолвии и темноте. Где-то на грани сознания мелькали обрывки мыслей, словно клочья тумана: лицо Рудольфа, полное тревоги, холодный взгляд баронессы, шепот слуг, таинственные тайны Айзенберга… И понимание, леденящее кровь, что она оказалась в ловушке, из которой, возможно, нет выхода.