Судьба-Полынь Книга I

Глава 17 Ильгар

Дорога петляла между холмами, огибала яры и речушки, коих в этой местности имелось великое множество. Буйство сочной зелени радовало глаз, особенно после унылых городских улиц и каменных громад Сайнарии. Припекало солнце, небо ослепляло голубизной, а редкие перистые облачка лишь прибавляли ему шарма. Ильгар чувствовал себя свободным и счастливым. Правда, легкий оттенок грусти преследовал его целый день, но это даже хорошо.

Скакунов решили оставить в Сайнарии — следопыты сказали, что так будет лучше. Десятник осмотрел свое воинство. Он считал его именно своим, несмотря на присутствие Дарующего и жрецов…

Следопыты за городом преобразились. Стали веселее, разговорчивее и уже не плелись, как сонные мухи. Эйтары — невероятно интересный народ. Поговаривали, что клан следопытов одним из первых по собственной воле встал под знамя Плуга. И даже их бог — чудовище с человечьим телом и волчьей головой — присягнул Сеятелю, за что был помилован и сослан куда-то на восток. Женщины эйтарки славились знахарством и долголетием, мужчины чувствовали и понимали природу, как никто другой в Гаргии. Ильгару новые спутники казались удивительными. В грубошерстной одежде, венки из вьюна на головах, предплечья обмотаны лозой. Из оружия — только кинжалы с костяными рукоятями. Длинные волосы, окладистые бороды. Лица морщинистые, но глаза молодые и у всех — ярко-зеленые. Эйтары не затевали споров, никогда не повышали голосов и могли подолгу размышлять, разглядывая какой-нибудь обомшелый валун или пучок придорожной травы.

Воины десятка на их фоне смотрелись устрашающе — с рогатинами, луками, топорами и кинжалами, в кирасах и стеганках. Правда, двигались бойцы не так легко. Местность пока позволяла гнать вперед телегу груженную палатками, снаряжением и снедью. Когда выберутся на бездорожье — придется все взваливать на плечи.

Жрецы шли с невозмутимым видом, готовые безропотно отмахивать лигу за лигой. Рядом с ними шагал Дарующий. Лысый, как яйцо, очень высокий и болезненно худой. На узком лице выделялись бородка клинышком, длинный острый нос и крупные глаза. Альстед еще не облачился в доспехи, предпочитая вышагивать в поношенном и перепачканном оружейным маслом дублете, льняных штанах и высоких сапогах. Поодаль шел погруженный в себя Ромар. Его свободные светлые одежды скрывали фигуру, а на шароварах серебрилась затейливая вышивка. Меч на длинной деревянной рукояти он носил в заплечных ножнах. Волосы, заплетенные в сотни тонких косичек, были стянутые в пучок на макушке и подвязаны пестрой лентой.

Слишком много непохожих друг на друга людей в отряде. Тяжело пускаться в дальний путь с человеком, о котором ничего не знаешь, зато расставаться проще, и поскольку смерть в болотах может подкарауливать за каждым деревом, в каждом бочаге и на каждой кочке, это даже хорошо…

Едва сгустились сумерки, Альстед приказал выбирать место для ночевки. Один следопыт нашел подходящую балку, поросшую мягкой травой и невысоким кустарником. Быстро расставили дозорных, развели костер, состряпали похлебку и расселись вокруг огня. Обменивались шутками, обсуждали всякие мелочи и перипетии предстоящего пути. Лишь чернокожий защитник Дарующего сидел спиной к костру. В оловянной миске исходила паром похлебка, но Ромар посвящал все внимание полировке широкого клинка.

— Странный тип, — буркнул Тафель. — Глазищами сверкает, да бормочет на непонятном языке… не нравится он мне.

— Давай, вызови и его на бой, — ухмыльнулся Барталин. — Давно по морде не получал? Торгаш ничему тебя не научил?

— А что? Вот не болела бы рука…

— Силы некуда девать? — спросил Ильгар. — Так я тебя на всю ночь в дозор отправлю! Пройдешься, разомнешь косточки.

— Нет уж. Благодарю покорнейше. Сегодня размялся так, что до сих пор спина болит.

— Тогда не болтай языком, как корова боталом! — рыкнул на него Дядька. — Это защитник Дарующего. За красивые глаза или затейливую прическу им не становятся.

Ромар сам попросился в дозор, хотя Ильгар не собирался привлекать его к повинностям такого рода. В компанию ему отрядил Нура, решив, что двум молчунам проще поладить. Да и будет кому приглядеть за чернокожим. Все-таки чужой человек, мало ли что вздумает выкинуть…

Чем ближе подходили к руслу Елги, тем живописнее становились края. Равнины сменяли дубравы и лесистые холмы. Дважды встречались сверкающие на солнце озерца, окаймленные ольховником и поросшие камышом. Разнообразие пейзажей могло поразить даже бывалого путешественника.

Вместе с природой преображались следопыты. Ильгар никогда бы не подумал, что слухи о них окажутся правдой: чем в более дикие земли углублялись эйтары, тем сильнее становились. Десятник готов был поклясться, что вся четверка раздалась в плечах, морщины на сосредоточенных лицах разгладились, а в бородах и космах поубавилось седых волосков. Но самое удивительное, что странные венки на их головах и не собирались увядать.

Дичи было много, погода радовала, и отряд за три дня покрыл больше лиг, чем планировалось. Земли раскинулись плодородные, пару раз встречались дикие яблони, чьи ветви ломились под весом сочных, румяных плодов. Воздух гудел от насекомых, остро пахло цветами и медом.

Со слов Эльма-Крапивки, старшего из следопытов, скоро они должны выйти к большой языческой деревне Овраг. Тамошний люд давно и по-доброму принял Сеятеля, но от своих традиций не отказывался. Местные боги препятствия Армии не чинили, а землепашцы присылали обозы с мукой, пшеницей и ячменем в лагеря и горные заставы. Словно в подтверждение слов эйтара, земли, где властвовала девственная природа, уступили место возделанным полям. Кое-где виднелись навесы из полотна и досок, сараи и крошечные халупы. Но людей — ни души. Ночью, когда отряд свернул с дороги в поле, кто-то из жрецов заметил, что не стрекочут цикады. Непривычная тишина настораживала, Ильгар решил усилить дозоры и приказал не разжигать костер. Ночь переждали относительно спокойно, лишь Кальтер отчего-то уверовал, что слышал шорох и бормотание в полях. Даже вызвался в дозор, хотя его смена была прошлой ночью.

Следующим утром произошло знаковое событие — жрецы наконец-то переоделись в привычные белые одежды, обулись, после чего связали бурые рубища в один узел и положили в старый мешок. Траурное облачение предстояло предать огню.

Отряд вернулся на тракт и совсем немного продвинулся на запад, когда зоркий Морлин заприметил раскинувшуюся вдоль глубокого и неимоверно длинного оврага деревушку.

— Зажиточное место, — хмыкнул Тафель. — Каменных домов больше, чем срубов и избушек. Гляньте-ка! У них крыши черепичные! Хорошо устроились.

— Потому что трудятся в поте лица, — сказал Унгрен, темноволосый и плечистый жрец, — а не только принимают дары от земли и природы. Здешние демоны покорно служат Сеятелю. Их сила питает почву. Видишь, вон там яблоневый сад? Он плодоносит дважды в год…

— Слишком тихо. Собаки не лают. Подозрительно, — перебил его Ромар, заставив всех насторожиться, внимательнее вглядеться в россыпь домов.

Чернокожий расчехлил странное оружие. Дарующий приотстал, занимая место за спинами жнецов и своего стража. Поселение выглядело вымершим. Ни души на улице, двери домов нараспашку. Ветер донес тошнотворный запах гнилого мяса.

— Луки к бою! — скомандовал Ильгар. — Гур, Тафель! Остаетесь возле телеги. Остальные — вооружайтесь.

Воины быстро надели кирасы, разобрали луки и рогатин, построились. Ильгар положил ладонь на обух боевого топора. Не меч черийской стали, но оружие надежное.

— Десятник! — сказал Дарующий. — Мы с Ромаром идем с вами. Это союзные земли, а значит, несем ответственность за земледельцев…

Ильгар кивнул. Спорить с Альстедом верх глупости. Хочет идти, пусть идет.

— Держитесь позади моих бойцов.

— Всенепременно.

Они двинулись к деревне. Мимо недостроенной мельницы, каменных амбаров, вдоль невысокой изгороди, которую оплетал горошек, к обезлюдившим домам. Остановились, немного не дойдя до площади, так, чтобы не стать мишенью для притаившихся на крышах или между домами стрелков. Никто не нападал. Не раздавалось ни одного постороннего звука.

Повсюду роями носились жирные зеленые мухи.

— Нур, Морлин, Снурвельд, Нот! — негромко произнес десятник.

По взмаху руки Дядьки воины отправились к загону, откуда перла мощная волна гнилостного смрада. Послышались ругань, плевки, кашель. Бойцы вернулись.

— Скотина зарезана, — пробурчал Нот. — Засохшей крови по щиколотку и рот разевать опасно — можно до отвала наесться мухами.

— Люди?

— Нет.

— Идем дальше.

На главную улочку, которая упиралась в капище, отправился Марвин. Это стало чуть ли не традицией отряда — молодой язычник всегда шел первым, выражая тем самым презрение к смерти по обычаю своего племени. Вот и сейчас он оказался беззащитным, открыт всем стрелам. Но, улыбаясь, поигрывал палицей и коротким топориком. Бравировал, насмехался. Таков был весь его народ, за исключением, наверное, Снурвельда.

Тихо. Ни скрипа сгибаемого лука, ни смертоносного звона тетивы.

— Эй! — гаркнул Марвин. Запрокинул голову и закричал еще громче: — Пахари! Где вы все?

Ответом послужила пронзительная тишина. Даже эхо увязло в ней, растворилось, словно испугавшись.

— Глухо. И мертво, — подытожил Барталин. — А этот парнишка в один прекрасный день получит стрелу в брюхо. Не место в армии таким, как он…

— Плохо дело, — покачал головой Вулькер, остроносый и худощавый жнец, с выстриженной тонзурой. Его нисколько не волновала судьба язычника. — Эти земли лет десять как считались безопасными.

— Сайнария тоже не аванпост, — хмыкнул Дарующий. — Но ее чуть на щепки не разнесли. Демоны учатся на ошибках своих собратьев, так долго считавших, что Сеятель просто досадная помеха. Они зашевелились, и теперь нужно держаться начеку всегда и везде.

Воины разбились на пары и отправились прочесывать дома. Жрецы раскладывали на порогах опустевших жилищ ветви полыни, читали молитвы свету. Каждением занималась Тагль, единственная женщина во всем отряде. Ильгар убрался подальше от сладко-горького дыма и уселся на колодезный сруб. Но спасения не нашел — потянуло тухлятиной от загона.

Выругавшись, направился к телеге, возле которой дежурили Гур и Тафель. Лучник мрачно и старательно вощил тетиву, невзирая на то, что пользоваться своим оружием по-прежнему не мог. Гур хмуро и сосредоточено разглядывал поле.

— Что там такое? — спросил Ильгар.

— Ребенок шурудит в колосьях.

— Почему не поднял тревогу, дуралей?

Гур пожал мощными плечами.

— Не похоже, чтобы он был опасен.

Ильгар снял с пояса топор, бросил на телегу. Отложил кинжал, чтобы не испугать ребенка. Но там, в полях, могли прятаться и взрослые, поэтому из-за голенища вытащил тычковой нож, подаренный ему когда-то давно жнецом-ветераном. Обмотанная сыромятной кожей рукоять сидела в ладони как влитая. Обоюдоострое лезвие было коротковатым, но для ближнего боя вполне годилось.

Десятник вломился в шумящее море злаков. Земля, которая по идее должна быть сухой и лишенной соков, оказалась на деле жирной, как масло. И хоть бы один сорняк затесался!

— Малыш! — позвал Ильгар, покрепче сжимая нож. — Выходи! Не трусь, мы не враги!

Послышался хруст сминаемых колосьев. Никто не откликнулся. Тогда Ильгар затаился. Стоило ребенку появиться рядом в золотом море, десятник ловким движением метнулся к нему. Свободной рукой схватил за шиворот, мягко подсек ноги. Посмотрел на добычу… На земле лежал растрепанный мальчишка. Огненно-рыжие волосы походили на птичье гнездо, из которого торчали обломки колосков, устюки и сухая трава. Некогда белая косоворотка с вышивкой хранила на себе отпечатки всех цветов радуги. Штаны из мешковины протерлись на коленях, зато сапожки выглядели новыми, только очень грязными.

— Здравствуйте! — улыбнулся пацаненок. — А вы кто?

Ильгар опешил. Освободил мальца, отступил. Он-то ожидал увидеть испуганного, заплаканного найденыша, что переждал неведомую угрозу в полях и теперь прятался ото всех, а ему предстал веселый и смешливый паренек.

— Я десятник из Армии, — жнец опустился на корточки, чтобы посмотреть мальчишке в глаза. — Знаешь, что такое армия?

— Ну да, — кивнул парень. — Вы — воины Сеятеля. Очищаете мир… не знаю, для чего и от кого, но старейшина Кулур всегда так говорил! Я — Дан… Ой, я сейчас! Кое-что потерял.

Он юркнул в пшеницу. Через мгновение вернулся, неся большую, сияющую на солнце вазу из горного хрусталя. Она была прекрасна. Каждой своей гранью, каждой высеченной деталью. Кольца у горлышка, плавные изгибы неведомых животных, на которых эти самые кольца держались. Изумительная работа…

— Вот! — Дан поднял вазу над головой.

Чуть позже, когда воины закончили осматривать деревню, Нот и Гур вырыли неподалеку от изгороди небольшую яму, развели в ней костер. Партлин состряпал любимую всеми похлебку из клубней, вяленого мяса и сушеного лука. Кто-то притащил лавки, стол. Сидели с подветренной стороны, так чтобы вонь от разлагающихся животных обходила их стороной. Ели в молчании, все больше наблюдая, как работает ложкой рыжий найденыш. Когда он прикончил вторую порцию, чем вызвал одобрительный возглас повара, Тагль поинтересовалась:

— Малыш, почему ты один? Куда подевались все взрослые?

— Ушли, — спокойно ответил Дан, облизнув ложку. Он указал на восток: — Куда-то туда.

Женщина вопросительно посмотрела на Дарующего. Альстед хмуро выбивал пальцами дробь на столешнице, совсем не притронувшись к еде.

— И даже стражи ушли? От кого они сбежали? Чего испугались? — пытливо вперился он в пацаненка.

— Не знаю, — пожал плечами мальчик. — Так уже было. Только раньше уходили по одному…

— Как так? — воскликнул Барталин.

— Ну, мой дядька, Бру, как-то вышел ночью из дому и пропал. Я видел, как он по дороге идет, звал его… но он не обернулся. И так — почти в каждом доме!

— А что ваши боги? — Дарующий помрачнел еще сильнее. — Не вмешались?

— Они ушли раньше всех, — Дан вдруг погрустнел.

Ильгар сжал вилку. Опять! Опять боги бросают свой народ!

— Что с тобой, десятник? — тихо спросил Марвин.

— Ешь. Все хорошо.

Дан рассказал жуткую историю об исходе жителей деревни Овраг. Вначале люди уходили по одному, но три дня назад, ночью, как по команде, выбрались из постелей, побросали дома и ушли на восток остальные. Мальчик говорил, что бежал за матерью до самого рассвета, цеплялся за подол и умолял остановиться, но та словно не слышала его. Тогда он вернулся назад, забрал из опустевшего капища вазу и отправился «собирать солнечный свет».

— Ночь околдовала маму, — уверенно заявил найденыш, утерев нос рукавом. — Когда я соберу достаточно солнечного света в вазу, я расколдую ее и всех соседей. Честно-честно!

Ильгар отвел взгляд. Он сомневался, что мать и остальные жители Оврага еще живы. Вряд ли их увели добрые силы… Тогда десятник задал мучавший его вопрос:

— Дан, если ушли все до единого… почему ты здесь?

— Не знаю. Меня не позвали.

Альстед решил, что ночь они проведут в деревне. Ильгар и Унгрен, как старший жрец в отряде, позволили себе оспорить решение Дарующего. Они напирали на то, что в Овраге по-прежнему опасно. Никто не знает, что действительно произошло с земледельцами, кто и как увел их. Но Альстед был непреклонен.

— Даже если все так, как говорите вы, мы просто обязаны разобраться, — стоял тот на своем. — Скоро стемнеет, а ночевать в поле еще опаснее. Здесь есть, где укрыться.

Жрецу и десятнику пришлось уступить. Дарующий не походил на человека, с которым следует долго препираться, да и доводы его казались вескими.

Заперлись в просторном каменном амбаре, что больше походил на крепкую башенку в цитадели. Хитрый и верткий Тафель, невзирая на сломанную руку, умудрился выбраться через небольшое окно на улицу и заклинить дверь с другой стороны. Ребята посмеялись над ним, но лучник заметил, что если они вдруг захотят выйти из амбара против своей воли, придется лезть через окно, а поскольку все остальные бойцы — неуклюжие поленья, кто-нибудь обязательно свалится и придет в себя. Дубовую дверь можно было выбить разве что тараном, стены казались прочными, поэтому Ильгар решил дозорных не выставлять. Все одно — Ромар спит чутко, как сторожевой пес, а в эту ночь чернокожий явно не собирался ложиться. Да и сам десятник хотел немного поразмыслить над тем, что делать с ребенком… но уснул, едва уселся на мешок пшеницы и закутался в плащ.

Спали все.

Даже Ромар захрапел.

И лишь Дан, нахмурив брови, глядел на крохотное слуховое оконце под потолком, из которого лился призрачный лунный свет. А потом мальчик услышал знакомый, почти неразличимый свист.