Судьба-Полынь Книга I

Глава 32 Ная

— Что везу? Рыбу соленую, копченую, капусту квашеную, — бубнил Хостен, следуя за офицером патруля и словно ненароком оттесняя того от телеги. — На всю родню везу. Деревенька у нас маленькая, высоко в горах, такого добра не водится. Больше мясо в ходу. Овец разводим. Этим и живем. Потому, кто на ярмарку едет, на всех набирает. Не, в сам Лот не заезжал, что в нем делать? В городе шатров всегда останавливаюсь. Человечек знакомый там имеется, он товар загодя готовит, а я приезжаю, рассчитываюсь. Про шумиху в Лоте? Да, слышал, болтал народ всякое, то ли смута какая, то ли боги напали. Сам ничего не видел. И хорошо, что внутрь, за врата не сунулся, уберегла судьба очутиться в кипящем котле. А вы, значит, зачинщиков ловите? Благое дело. Ишь, удумали чего, негодники, народ будоражить, торговле вредить.

…Патруль появился внезапно. Его уже и не ждали на горной дороге — далековато от Лота. Хорошо, Хостен попридержал колдунов выбраться из бочек, велев потерпеть еще немного. Как чувствовал.

Четверо всадников преградили телеге путь, вынырнув из-за скалы. Пятый дожидался в сторонке. Суровые ребята, все при оружии, напряжены точно тетива на луке. Глаза так и рыскают, осматривают с подозрением телегу и самого возничего. Да не поймешь, чего больше — усердия или страха. Знатную, видимо, задали Дарующие жнецам трепку за упущенных колдунов, головы чьи-то точно полетели, оттого теперь вояки землю носом и рыли.

Окружили телегу по всем правилам, оружие наставили, учинили допрос. Хостен слез с козел, стянув шляпу, кланялся с почтением, с готовностью сбросил мешковину, показал груз. Чопорный офицер в новенькой, словно с парада, форме, кривясь, слушал вполуха. Старая телега, с замызганными неизвестно чем бочками, интереса у него не вызвала. Но приказ есть приказ. Надо досматривать.

— Вы, господин офицер, чего в телеге найти собираетесь? Тут, окромя бочек, ничего нет. А хотите, рыбкой угощу? Оголодали, поди, целый день на дороге торчать на пустой живот, — Хостен опередил жнеца, скинул крышку с ближайшей бочки, запустил огромную пятерню внутрь. Вытащив щедрую горсть, истекающей жирным рассолом рыбы, сунул офицеру в лицо, капая на форму и начищенные до блеска сапоги. — Кушайте, не стесняйтесь. Вкуснотища, хоть с костями ешь. Для служивых не жалко. Я ж понимаю, как нелегко вам приходится.

Офицер отшатнулся от пихаемого угощения, выругался сквозь зубы, узрев пятна на стеганке:

— Что б тебя… зараза!

Возница виновато закачал головой.

— Ай-яй-яй. Извиняюсь, господин офицер, попачкал вас малость. Ща все исправлю, и следа не останется, — плюхнув рыбу в бочку, что во все стороны полетели брызги, привратник схватил грязную тряпку с телеги, потянулся обтереть стеганку.

Жнеца чуть удар не хватил.

— Уйди от меня, старик! — прорычал он, отталкивая подальше не в меру заботливого путника. — Новую форму сгубил, лиходей.

— Не горюйте вы так, делов-то. Хотите, женке отвезу, она постирает? Мы недалече живем, в двух днях пути. А поедем ко мне в гости, я вас бараниной угощу, молочком напою. А, может, и чего покрепче сыщем, — подмигнул Хостен.

— Дурак! — выругался вновь офицер. — Проваливай.

— А капустки опробовать не желаете? Славная, с клюквой, — привратник поспешно сдвинул крышку с другой бочки. — В знак примирения, чтоб обиды никакой у вас не осталось. Не побрезгуйте!

Текущий между грязных пальцев сок вызвал у жнеца омерзение.

— Вот привязался… Убирайся уже, старик, не мешайся под ногами!

— Не хотите, как хотите, — Хостен шмякнул капусту обратно в бочку, обтер об штаны ладонь. — Напрасно не откушали, я ведь от чистого сердца предлагал. — Направился к козлам, похлопал по морде Холодка. — Поехали домой, дружок.

— А знатный у тебя конь, — подошел к вознице один из вояк, со знанием дела оглядел жеребца. — Сильный. Такую тяжесть один тащит, и даже не притомился.

— Порода особая. Эрверская. Сильнючий, как бык, а упрямый, как осел. Если упрется, с места не сдвинешь. Я однажды полдня простоял на обочине под дождем, пока морковкой не задобрил дальше идти, — сокрушенно вздохнул Хостен.

— А где брал жеребца? — не отставал патрульный, продолжая дотошно осматривать Холодка.

— В Наве, на торгу.

— Давно?

— Два года назад, — буркнул Хостен, которому все меньше нравились вопросы мужчины. Он сдвинулся к козлам, положил, словно невзначай, руку на коврик на сиденье.

Служивый пробежался пальцами по шелковистой гриве Холодка.

— Хорош! Красавец! Мой род из поколения в поколение занимается коневодством. А о эрверской породе слыхом не слыхивали… Да и не было в Нарве два года назад торгов — мор у них случился, никого в город не пускали. — Вояка глянул с лукавым прищуром на возницу. — Сдается мне, старик, врешь ты.

— Да к чему мне врать, мил человек? — улыбнулся привратник, краем глаза подмечая, как патрульные, заинтересовавшись разговором, подъехали ближе. — Напутал, может, чуток. Брат покупал, он точнее знает. Приеду, спрошу.

Служивый не унимался.

— И глаза у твоего жеребца, будто темной пеленой затянуты, а внутри огонь мечется. А ведь конь у тебя не простой, старик.

Вояки, положив руки на оружие, подобрались, опасливо придвинулись еще на несколько шагов. Вытянули шеи, стараясь разглядеть огонь в глазах жеребца. Любопытство оказалось сильнее страха. Даже тот, что в сторонке держался, не утерпел, покинул пост.

Хостен громко расхохотался.

— Ох, веселый же ты человек, служивый! Ну и сказанул. Откуда такому чуду взяться у обычного горского пастуха?

— У пастуха неоткуда, а у колдуна — запросто, — заявил патрульный. Шаткое подозрение сменилось убежденностью в голосе. Лицо стало настороженно враждебным.

— Это я-то колдун? — хмыкнул привратник. Рука незаметно нырнула под коврик на сиденье, сжала рукоять тесака. — Забавник, ты, однако. Люблю шутников. Но молодец! Славный воин! Все подмечает. Это правильно. Бдительность терять никогда нельзя. Распознал ведь, поганец, колдун я. — Длинное лезвие стремительно вошло в живот солдата. Громовой крик разнесся над тропой: — Вохор!

Тут же взлетели в воздух крышки с бочек, и из них повыпрыгивали колдуны. Даже Сая, которой велели не высовываться.

— К бою! — завопил офицер, выхватывая меч. Но кинжал Наи вошел ему ровно между глаз, отбив навсегда охоту сражаться.

Кнут Мышки хлестанул одного из патрульных по глазам. Тот закричал, ослепнув от боли, схватился руками за лицо. Тэзир сдернул его с седла, прикончил чеканом. Арки, прыгнув на следующего всадника, перехватил ему горло серпом. Один из вояк попытался ускакать, но нож Кайтур нагнал его.

Все закончилось быстро. Внезапность и перевес сил решили исход схватки. Патрульные толком и не успели оказать сопротивление, лишившись командира.

Хостен сидел на камне и хмуро взирал на мертвецов.

— Сучьи дети. Дался им наш Холодок. — Обтерев тесак пучком травы, грузно поднялся. — Наследили мы тут, ребятки, сильно, прибраться надобно. Соберите коней, посадите на них мертвецов.

Когда дело было сделано, привратник подошел к каждому жеребцу, что-то прошептал на ухо, сунул в рот серый корешок.

— Теперь не рыпнутся, пойдут послушно, — подозвав парней, велел: — Гоните коняшек вверх по дороге. Там, за рощицей, выступ над ущельем будет. Подведете животину к краю, сами сзади встанете, хлопнете по крупу и крикните: «Рей-йе». Дальше они без вашей помощи вниз сиганут. А вы немедленно возвращайтесь. Давайте, ребятки, торопитесь, время против нас играет.

Следующей Хостен поманил Наю.

— Поворачивай Холодка. Поедете с девчонками другой дорогой. На этой нас непременно искать станут, когда пропажа патруля обнаружится. Вернетесь до развилки, где высохший родник. А оттуда сразу забирайте вправо, в горы. Держите путь на скалу, похожую на ворона. Там тропа по-над пропастью пойдет. Девок с телеги ссадишь — ехать опасно. Пустые бочки сбросьте вниз. Жеребца поведешь под уздцы. Сама веди, других не послушает — сорвется и вас утянет. Дорога сложная, случаются камнепады, потому будьте внимательны. И это, парусину накиньте на головы, а то промокните.

Ная глянула на чистое безоблачное небо, но глупых вопросов задавать не стала. Сказал, промокнут, значит, так и случится.

— Ступай. Даст судьба, нагоним вас.

Телега все выше поднималась в горы. А чистая синева над головой темнела с невероятной быстротой. Черная туча появилась из-за горизонта и ползла, подобно стае саранчи, поедая кусок за куском небо. Огненные всполохи вспарывали время от времени ее брюхо. Глухо рычала, рокотала она в ответ. Близилась гроза.

Ливень обрушился, когда колдуньи двигались над пропастью. Струи воды заливали глаза, ноги скользили по размытой тропе. Сая с Кайтур шли впереди, почти вжимаясь в скалу. Нае приходилось труднее — нужно было еще тянуть заупрямившегося некстати Холодка. Натерпелись они страха, когда колеса телеги вдруг поползли к краю пропасти. Еле удержали от падения. Рискуя слететь вниз, Кайтур с Саей вцепились в узду жеребца. Ная, проскользнув под возком, подложила булыжники под колеса. Холодок, недовольный грубым обращением, фыркнул, обнажил зубы, потянулся цапнуть за руку Кайтур, но удар кулаком в лоб вернул ему доброжелательность и смирение. Втроем девчонки кое-как дотащили телегу до небольшого плато, в которое переходила тропа, повалились без сил кто куда.

— Когда закончится этот проклятый дождь? — простонала Кайтур.

— Пусть идет, следы смо…

Жуткий грохот смял последние слова Наи. Колдуньи в испуге подскочили, забыв об усталости. Огромный обломок скалы с лязгом сорвался на тропу, слизав ее полностью. Эхо обвала прокатилось оглушающей волной в горах, стихло на дне пропасти. Привратницы в оцепенении уставились на тропу, которой больше не было. Всего мгновение назад они шли там. Чуть задержись…

— А как же наши? — пролепетала Сая. — Ведь они должны идти следом. Что с ними? — Точно безумная, рванулась к обрыву, закричала, срывая горло:

— Арки! Арки!

Ная с Кайтур еле успели ухватить ее у самого края, оттащить назад.

— С ума сошла, свалиться вниз захотела? — залепила Мышке пощечину Кайтур.

— Мне теперь без разницы… если Арки мертв, — бесцветным голосом ответила Сая. Зажмурившись, завыла, запричитала как по покойнику.

— Чего раньше времени оплакиваешь? — буркнула смуглянка, в неловкой поддержке положила девушке на плечо ладонь. — Мы ничего не знаем. Шли они уже по тропе или нет. Случись беда, Ная сразу поняла бы. Они с Тэзиром обрядом связаны. А видишь, стоит цела-целехонька, ни царапинки, ни кровинки. Ная, да скажи ты ей, что живы они!

Колдунья молчала, с болью смотря на небо. Дождь прекратился. Туча растворялась в серых красках наступающих сумерек. А это означало одно… когда колдун погибал, его ворожба рассеивалась. В глазах внезапно запекло, горло сжали спазмы — ни дыхнуть, ни выдохнуть. Не верилось, что вот так, в один миг не стало сурового Хостена, умницы Арки и шутника Тэзира. Кто же будет теперь ее доставать и веселить, кто прикроет спину в бою?

Ная потянулась мысленно к другому концу незримой нити, что соединяла их с балагуром. Растворилась в ощущениях. Сердце молчало, не кричало о беде. Но так бывает в первые мгновения. Рассказывали. Если гибель напарника наступала внезапно, и он не успевал осознать ее. Сердце второго «близнеца» вначале просто отказывалось принимать правду, закрывшись, отторгало смерть. Но чуть позже случившееся ворвется в него горькой истиной, скрутит, закровит от потери своей половинки. Как сейчас. Когда пустота пропасти ничто с пустотой в груди. И лучше в этот момент загрузить свой разум другими заботами, неотложными делами, чтобы не дать боли взять верх. Что толку валяться на камнях и, рыдая, заламывать руки? Мертвых все равно не оживить.

Колдунья повернулась к подругам.

— Хватит голосить! Кайтур права, я бы почувствовала их гибель. Все, что происходит фс Тэзиром, ощущаю и я, как на поединке при посвящении. Помнишь?

Мышка перестала рыдать, поднялась с усталостью столетней старухи, произнесла отрешенно:

— Да, почувствовала бы…Тэзира, но не Арки. Не надо меня утешать. Я знаю, что у них не было шанса спастись.

— Надо ехать. В любом случае. Погибли они или нет, тут околачиваться без толку, мы ничем им не поможем.

Кайтур подсадила поникшую Саю на телегу, Ная забралась на козлы. Ехали молча. Да и о чем говорить? Печальным вышло путешествие в город. Вот и развлеклись. Из семи человек домой возвращались только трое? Эх, мальчишки, мальчишки. Как же так? Мышка вскоре уснула, измученная слезами. Смуглянка прикрыла ее плащом, повернулась к хмуро глядящей на дорогу Нае.

— Как считаешь, они живы?

— Не знаю.

— Все ты знаешь, — огрызнулась Кайтур. — Думаешь, я не заметила, как ты на небо смотрела? Дождь сразу после обвала кончился.

— Чего тогда спрашиваешь, если сама все поняла? Услышит Сая, опять в истерике биться начнет.

— А, может, мне тоже выть охота, — проговорила тихо Кайтур. — Есть, кого оплакивать. Это ты у нас железная, ничем тебя не прошибить.

— Не железная, — ответила Ная, загасив в кулаке расцветший огнем шарик.

Следовало сделать привал, близилась ночь. Но подходящего места не попадалось. Каменистые склоны с редкими деревцами не давали надежного укрытия. Наконец, девушка углядела темнеющий в отдалении лесок, направила к нему Холодка. Жеребец давно выбился из сил и еле передвигал ноги. Выстроившиеся с двух сторон горы, в темноте напоминали исполинских великанов, живших в древности, да так и застывших в вечном сне, став камнем. Неожиданно со склона по левую руку посыпалась мелкая щебенка. На обвал смахивало мало, больше походило на неосторожную поступь. Ная попридержала коня, бросила настороженный взгляд на вершину. Шуршание усилилось. Камни уже сыпались потоком под ногами торопившихся наперерез телеге трех вооруженных мужчин. Засада. Девушка выхватила кинжалы, вскочила на сиденье. Кайтур, толкнув в бок Саю, перемахнула через борт, сжала в кулаке цепь. Мышка встала с кнутом в руке. Мужчины приближались. Скрытые темнотой черты лиц стали проясняться. Сая, вскрикнув, отбросила кнут, соскочила с телеги и метнулась по насыпи навстречу мужчинам: оскальзываясь, падая, сдирая в кровь ладони и колени. Один из мужчин бросился к ней, подхватил плачущую от счастья, прижал к себе, гладя по волосам.

Ная с улыбкой смотрела на спускающегося Тэзира. Живой. Балагур радостно помахал рукой, обогнал обнимающуюся парочку, не удержался, сострил. Перескочил с валуна на валун, спрыгнул и… очутился в объятиях Кайтур. Губы смуглянки прижались поцелуем к его рту. Радостный взгляд балагура стал растерянным, руки робко приобняли девушку. Ная отвернулась. Сунув в ножны «сестренок», спустилась на землю, подошла к Хостену.

— Мы думали, вы погибли. На тропе случился обвал, — сказала она, словно в оправдание несдержанной пылкости друзей.

— Короткой дорогой пробирались, через скалы. Холодок там бы не прошел, поэтому пришлось вас послать через воронью гору. Как вижу, вы справились. Тяжело пришлось?

— Воспоминания не из приятных.

Оставив позади обнимающиеся парочки, привратники повели жеребца к лесу.

Место для ночлега подобралось хорошее — уютная ложбинка, поросшая рябинами. Неподалеку журчал родник. Едва распрягли Холодка, Хостен сразу завалился спать, велев разбудить, когда будет готов ужин. Две бессонные ночи и потраченная на колдовство сила вымотали его изрядно. Пока Ная обихаживала жеребца, подтянулись остальные колдуны. Утонувшая в вечерних сумерках ложбина сразу оживилась, наполнилась весельем и шутками. Недавняя скорбь сменилась радостью. Друзья живы — что может быть лучше. Вмиг запылал костерок, в котелке забулькала похлебка. Легли на траву одеяла.

Ная очищала Холодку копыта, когда раздался за спиной голос Тэзира.

— Помочь?

— Сама справлюсь, — ответила, не оборачиваясь.

Балагур потоптался, не спеша уходить, спросил с непонятным вызовом.

— Ты тоже обрадовалась, узнав, что я жив?

Ная повернулась к нему, удивленно вскинула бровь.

— Странный вопрос. Конечно. Ведь вы с Арки для меня не чужие.

— Я спрашивал только о себе, — процедил балагур. Желваки заходили у него на скулах. — Или тебе так сложно это произнести: «Рада, что ты жив»! Всего четыре слова!

— Рада, что ты жив, — повторила Ная, чеканя слова. — Теперь доволен? Похоже, тебя Кайтур заждалась. Шел бы к ней.

Тэзир в задумчивости взглянул на колдунью, повернулся уйти, но резко выпалил:

— Это все из-за Кайтур, да? Из-за ее поцелуя злишься? Или… — усмехнулся криво от догадки, — оттого, что произошло у нас с ней в домике в Лоте? Я знаю, что ты почувствовала. Причина в этом?

— Ты вправе любиться с кем хочешь. Мне до этого нет никакого дела, — ответила Ная сухо.

— Но тебя это задело. Не забывай, я тоже ощущаю твои чувства.

— Чушь. Наоборот рада, что у вас сложилось. Вы подходите друг к другу.

— Рада?! — едко выпалил Тэзир. — Ну и я рад, потому что Кайтур жаркая, страстная, умеющая любить, настоящая женщина. Не то, что ты, ледышка.

— Вот и отлично, — Ная равнодушно отвернулась к жеребцу. Подвесила ему торбу с овсом, похлопала по спине. — Наконец ты это понял и сделал правильный выбор. Счастья тебе.

— Себе пожелай!

Тэзир подхватил в раздражении с земли топор и скрылся в темноте леса.

«Лучше пусть ненавидит, чем наделает глупостей», — вспомнились слова Скорняка. Правильно. Пусть лучше ненавидит.

Мышка с напускной занятостью готовила ужин. Достала крупу, солонину, травку для вкуса. Перетряхнув с обеспокоенным видом дорожный мешок с продуктами, посетовала громко:

— Вот незадача, листья кислицы закончились. Чем заваривать кипяток?

— Схожу, в леске поищу, — поднялся Арки.

— Твоя помощь здесь понадобится. — Сая, дернула его за руку, заставила сесть на место. — Ная, не сходишь? Я видела кусты кислицы в той стороне. — Девушка вытянула руку в направлении, куда ушел Тэзир.

Шитая белыми нитками хитрость подруги только повеселила колдунью. А то не заметила, как Сая внимательно следила за их разговором с балагуром. Ная поднялась и пошла в противоположном направлении.

Пробираясь сквозь кусты и валежник, девушка поминала Мышку недобрым словом. Заговорщица. Собирать листья кислицы ночью — это только ей могло прийти в голову. Благо луна светила яркая, не заблудишься. Колдунья приостановилась, заслышав тихое меканье, направилась на звук. Раздвинула ветви орешника. На бугорке стоял козленок. Маленький, хорошенький. Всего-то месяц отроду. Ная повертела головой. А где же мамка? Присутствия козы не наблюдалось. «Да ты сиротка. Съел кто-то твою мамку». Сорвав листок, колдунья поманила к себе козленка. Но тот был не так прост, повел носом и отскочил на несколько шагов. Убегать однако не торопился, шельмец, поглядывал с любопытством на девушку. Ная медленно приблизилась, протягивая на этот раз пучок сочной зеленой травы. Выждав, козленок опять отскочил.

— Чтоб, тебя, паршивец…

Можно было плюнуть и возвращаться в лагерь, соврав Сае, что впотьмах не нашла кислицы. Ничего, воды простой попьет. Но азарт взыграл в девушке. Она нежным голоском позвала козленка и шагнула к нему. Все повторилось. Да он просто играл с ней! Вспомнив, что в кармане завалялась половина сухаря, колдунья злорадно ухмыльнулась. «Теперь ты никуда не денешься». Выудив приманку, подразнила животное. Тот учуял запах, заинтересовался, переступил в сомнении. Робко приблизился к девушке, шевеля ноздрями. «Попался». Ная незаметно двинулась навстречу. Потихоньку расстояние между ними сокращалось.

Вот их уже разделяет только вытянутая рука, нос козленка почти касается сухаря, рот тянется в жадности к угощению. Рывок. И пойманный малыш забился в руках девушки.

«Ага, обхитрили, дурачка! А нельзя быть доверчивым…»

Колдунья погладила блеющего пленника, скормила ему сухарь, успокаивая животное. Засмеялась, когда шершавый язык пощекотал ладонь. Потрепала козленка ласково за ухо. Малыш, мекая, потерся об нее головой. Ласковый.

Охнув, Ная сжалась от стиснувших внезапно невидимых объятий. В висках бешено застучало. Волна жара прокатилась по телу, запылала угольками внизу живота. Голову охватило сладким туманом вожделения. Тэ-зи-р-р! Губы скривились в болезненной усмешке. Вкус полынной горечи разлился в горле. Гладившая козленка рука соскользнула ему на подбородок, резко дернула голову, сворачивая шею. Тельце животного обмякло, распласталось у нее на коленях. Девушка поднялась, уцепив козленка за задние ноги, пошла к лагерю. Кровь продолжала бурлить в жилах, тело млело от прикосновений и ласк.

Она не собиралась искать их, ноги вывели. А не заметить прижавшихся к дереву, сплетшихся вместе парня и девушку было невозможно. Слишком бесстыдно луна освещала поляну. И то, как ноги Кайтур обхватывали бедра Тэзира, и то, как он целовал ее шею. И то, как двигались в одном ритме, постанывая от наслаждения. Ная отступила в тень. Вздрогнула от хрустнувшей под ногой ветки. Присев, спряталась за раскидистый куст. Вроде не заметили. Выждав, с осторожностью убралась с поляны.

Сая испугано ойкнула, когда Ная швырнула ей тушку козленка.

— Добавь в похлебку, будет сытнее. Листьев не нашла.

— Откуда этот кроха?

— Догадайся, — рыкнула колдунья. — На дереве вместо груши рос. — От свирепого взгляда подруги Мышка прикусила язык.

Колдунья рассерженно направилась к Холодку, обняла за шею, провела пальцами по гриве. Почему же ей так плохо? Если все правильно. Сама того желала. И по-другому быть не должно.

— Замерз, красавчик? — Ная накрыла жеребца попоной. Ночь должна выдастся прохладной. Они уже высоко в горах, стылый воздух идет с ледников и снежных вершин.

Появились из темноты Тэзир с Кайтур.

Девушка поморщилась, ощущая исходивший от них запах недавней близости, благостное состояние, растекавшееся еще по телу сладким томлением.

— Похлебка готова, — оповестила громко Сая, расставляя миски.

Тэзир подошел первым к костру, поводив ложкой в котле, с удивлением спросил:

— А мясо откуда?

— Ная в лесу козленка нашла, — произнесла Сая.

— И свернула ему шею, — утверждающе добавил балагур. — Кто б сомневался. Даже такого кроху не пожалела. — Швырнул пренебрежительно миску на траву. — Сами жрите. Я не собираюсь. Кусок встанет в горле. — Отошел к расстеленному одеялу, уселся боком к костру.

— Давно ли стал таким разборчивым? Помнится, раньше трескал мясо и муками совести не страдал, — поддел его Арки.

— Не хочет — не надо, остальным больше достанется. — Ная вытерла руки тряпкой, наполнила миску похлебкой и принялась с аппетитом поглощать ее.

— У тебя всегда и во всем так — никогда не дрогнет ни сердце, ни рука? — произнес балагур, следя за девушкой исподлобья. А сам в душе то волком воет, то от злости захлебывается.

— Почему у меня должна дрожать рука? Если решил перейти на траву и листья — твое личное дело. Я же предпочитаю мясо. С ним сытнее. К тому же, на завтра остались только небольшой кусок колбасы, сухари и солонина.

— Жалеешь, что козленок оказался один? Ты ведь его приманила? Хитростью взяла? — обвинение со смесью презрения отразились на лице парня.

— Ага, — кивнула Ная, добавив хвастливо: — Сухарем. Повелся, как простачок.

Щеки Тэзира вспыхнули, словно от пощечины.

— Он бы не выжил без матери. Не мы, так другие звери съели бы, — вклинилась в разговор робко Мышка.

Благур даже не услышал ее. Приготовленная грубость уже вертелась у него на языке в нетерпении ударить Наю побольнее, но отчего-то сдержался, закусил губу, туша гнев.

— Тэзир просто не ест себе подобных, — сострил Арки. Но друг обжег его таким убийственным взглядом, что парень живо уткнулся в миску.

— Сами вы… — процедил балагур, улегся на одеяло, отвернулся ото всех.

Кайтур следила за перепалкой молча, сосредоточенно черпая ложкой похлебку и терпеливо выжидая, к чему приведет их очередная стычка. Дурой смуглянка не слыла и отлично понимала, что козленок просто повод выяснить отношения.

Быстро вычистив миску, девушка примостилась рядом с Тэзиром, успокаивающе приобняла за плечи. Умная женщина никогда не упустит шанс прибрать мужчину, выждав нужный момент, чтобы утешить и приласкать.

— Видела? — прошептала Мышка.

— Иди спать, Сая, — отозвалась равнодушно Ная, кусочком лепешки выскребая со стенок миски остатки похлебки.

— Тебе это безразлично?

Колдунья оторвалась от еды, взглянула на подругу.

— Не ты ли говорила, что я не должна приваживать Тэзира?

— Да, но…

— Нет никаких но. Вставать между ними не собираюсь.

Мышка, закусив губу, поднялась, коснулась сочувствующе плеча Наи.

— Мне жаль.

— Не вижу повода для жалости.

— На вас с Тэзиром сегодня поветрие нашло?! — рассерженно выговорила Сая подруге. — Как ежи топорщите иголки. Знаешь, не стоит постоянно держать чувства в узде, боясь, что тебя сочтут слабой. Я-то знаю, какая ты на самом деле.

Она знает! Да колдунья сама того не знает.

Наконец, все улеглись, и наступила тишина. Впрочем, ночь в лесу не бывает тихой. То ухает филин, то раздастся волчий вой, то шуршат в траве мыши. Вороша палкой угли, Ная смотрела в огонь. Возникавшие в нем перед мысленным взором картины не очень нравились ей. В них не было покоя. Сражения, горящие города, кровь, смерть.

— Чего не разбудили, как велел? Похлебки хоть оставили? — проворчал Хостен, вырывая девушку из ее мыслей и усаживаясь рядом на бревно.

— Решили дать отдохнуть подольше. Дни выдались не из легких, — Ная протянула ему полную миску.

— Это верно. Сама чего не спишь?

— Караулю.

— Ложись, постерегу.

— Не хочу. Не спится.

— Мясо откуда?

— Козленка в лесу поймала.

— Славно. Мясо нам сейчас в самый раз, чтобы силы восстановить.

Хостен бросил на нее изучающий взгляд.

— Болит?

Ная в недоумении сморщила лоб, не сразу догадавшись, о чем тот спрашивает. Сразу подумалось о Тэзире, но откуда привратнику знать о ссоре? И что неприятно и больно, когда друг на тебя в обиде. А вместо примирения приходится углублять пропасть ради его же блага.

— Немного, — солгала она.

Хостен, не доверяя ее словам, доел похлебку, обтер руки, приспустив девушке сарафан, приоткрыл повязку. Проворчал недовольно, нанеся мазь:

— Кровит еще. Отравой, что ли, клинок смазали? Не загнила бы… И как отчитываться дома стану, почему не доглядел?

— Сама перед Кагаром отвечу.

— Если бы перед Кагаром…

Ная вскинула глаза, но Хостен уже поднялся с бревна, поплелся к постилке.

— Дежурь тогда, раз не спится.

Ночь перевалила за полночь, когда зашелестела потревоженная листва кустов, хрустнули под неосторожной ногой ветки. Колдунья осталась сидеть в прежней позе, только незаметно вытащила кинжалы из ножен, положила на траву у ног. Глянула на Хостена. Будить или нет? Но привратник не спал, приложив палец к губам, дал знак не суетиться. Тесак лежал рядом, под рукой. Ная терпеливо ждала и, наконец, гость решил показаться.

Девушка застыла в изумлении, когда увидела, кто вышел из-за деревьев. Существо было низенького росточка, не выше собаки, покрытое шерстью. Стояло оно на двух задних лапках, передние напоминали руки, только имели по четыре пальца. Маленькие острые ушки торчали по бокам головы. Огромные, чуть ли не на пол мордашки глаза, смотревшие с испугом и печалью, светились изумрудным светом. Нос приплюснут, алый ротик прятался в шерсти. Гость опасливо потоптался в стороне, зыркая на девушку. Пошевелись колдунья, и задал бы стрекоча. Но Ная не собиралась его пугать.

Заметив, как тот поглядывает с жадностью на котелок, принюхивается, медленно подняла руку и позвала к себе. Существо недоверчиво отступило, но еда продолжала манить. Голодный. Не делая резких движений, девушка потянулась к котелку, сняла с перекладины и поставила у бревна. Сама отсела в сторонку, чтобы не боялся. Голод победил. Мелкими шажками гость приблизился к бревну, ухватило котелок и хотел удрать, но, заметив улыбку на лице девушки, пересилил страх и опустился на землю. Ел он лапкой, восприняв с пренебрежением протянутую ложку. Внутри ладошка у него была без волос, но изрезана морщинами. Длинные когти свидетельствовали, что кроха не столь и беззащитен. Однако враждебности пока не проявлял, ел жадно, с оглядкой на девушку — не кинется ли обижать. Вылизав котелок, существо вытянуло шею, рассматривая пожитки путников, выискивая, нет ли еще чего, чем можно поживиться. Ная, подтянув дорожный мешок, выудила оттуда сухарь и кусок колбасы, протянула гостю. Тот бочком придвинулся, выхватил угощение из рук и собирался рвануть в лес, но вдруг положил еду на землю, подошел к девушке. Глаза, в которых плескалось изумрудное море печали, всмотрелись ей проницательно в лицо. Морщинистая ладошка прижалась к ране на спине. Колдунья ощутила приятное тепло, проникающее внутрь тела. И щекочущие мураши на коже. Боль исчезла, словно и не было. Гость удовлетворенно кивнул, переложил ладошку теперь девушке на сердце. Грустно вздохнул, покачал с сожалением головой и потопал в лес, не забыв захватить колбасу и сухарь.

— Ух ты, — раздался голос Арки, едва существо скрылось в темноте. Парень подбежал к колдунье, возбужденно замахал руками. — Ты хоть знаешь, кто это был? — Ная пожала плечами. — Креп. Дух полей. Его увидеть очень сложно, редко показывается людям. А тут сам вышел. Странно, чего так далеко от полей в горы забрался.

— Жнецы согнали, — произнес, подходя, Хостен. — Всех изводят, у кого хоть какая сила есть.

— Да Крепы добрейшие существа! Людям никогда зла не чинили, за лугами, полями следили, чтобы урожаи родились, и травы сочные были.

— А жнецам до того дела нет: добрый, злой ли, лишь бы силу выжать и прибрать, — пробурчал сердито Хостен. Развернул Наю спиной, сдернул повязку с раны. — Так и думал. Чисто. Даже шрама не осталось.

— Говорю же, добрые создания. За угощение отблагодарил, — Арки переполняли чувства. Глаза светились восторженным блеском.

— Чего расшумелись? — зевнула Сая, поднявшись с одеяла.

— К Нае Креп приходил, рану ей залечил. Я глазам не поверил, когда увидел.

— Ну-ка, покажи, — Сая самолично оглядела место раны, укоризненно выговорила Арки: — Меня чего не разбудил? Тоже было бы интересно взглянуть.

— Сам опешил. Собрался по нужде сбегать, а тут смотрю — Ная сидит у костра, а напротив Креп, похлебку лопает. Честно говоря, сначала испугался, когда ты его колбасой поманила, а у твоих ног кинжалы лежали. Думал, и его хочешь, как… — Арки осекся от удара локтя Саи под ребра, захлопнул рот, сообразив, что чуть не ляпнул лишнее.

— Как козленка, — добавил за него Тэзир. Никто и не заметил, когда он проснулся. А может, и не спал совсем и все видел. Лицо парня не выглядело ни сонным, ни благодушным. Взгляд сочился желчью. Балагур вскочил, направился к колдунам. — Чего смущаешься? Говори, как есть. Для нее ведь в порядке вещей приманить и свернуть шею, как несчастному козленку. Ведь так?

Он встал напротив Наи, вызывающе смотря в глаза девушке.

— Если доверчивые дураки сами суют ее в ловушку, то грех не свернуть, — ледяным тоном ответила Ная. Тэзир сжал кулаки. Ощущение сплётшихся вместе полос гнева, боли и обиды, рвущих его нутро, опалило колдунью, прошлось невидимой плеткой по телу. Балагур еле сдержался, чтобы не ударить ее.

— Только посмей вякнуть хоть слово — зубы пересчитаю, — пригрозил Хостен.

Тэзир дернул головой, оскалился, но смолчал.

Сая осуждающе хмурилась. Происходящее на поляне ей не нравилось.

— А ну-ка, пойдем со мной, — Арки потащил балагура в темноту деревьев.

— Отцепись! Никуда не пойду! — попытался тот вырваться, но друг оказался на удивление сильным:

— Кому сказал — двигай ногами или мне тебя за шиворот тащить?

Утянув Тэзира подальше от лагеря, жестко толкнул спиной к дереву, придавил рукой, чтобы не рыпался.

— Что с тобой происходит? Мозгами повредился? Зачем ты с ней так?

— А она как со мной?! — прорычал Тэзир. — Точно с тем козленком. Сая вон в гору к тебе карабкалась, в кровь ноги разбила, спеша обнять. А Ная даже не подошла.

— Ничего не забыл? Ты с Кайтур обнимался.

— Я этого не хотел. Кайтур сама повисла на шее. Ная видела это, но даже спросить не пожелала, как добрались. А погиб бы в пропасти — не всплакнула.

— Дурак! Неужели ничего не понимаешь? Она тебя от себя оберегает.

— А мне нужно это?

— А что нужно?

Растерянность промелькнула во взоре Тэзира. Он опустился на корточки, прижался затылком к коре дерева.

— Не знаю.

— Вот видишь, а чего от нее требуешь?

— Не знаю, — поморщился балагур. — Сказала — забудь, а как из головы выбросить? Рад бы, да сумей.

На это Арки не нашелся, что ответить, промолчал, думая о Сае. Потребуй, кто такое, сумел бы он сам?

Наваливающуюся пушистым облаком дрему разорвала возня за спиной. Ная приподнялась на локте, глянула через плечо. Балагур мостил рядом с ней одеяло.

— Ты не ошибся? Постель Кайтур в другой стороне.

— Не ошибся, — проворчал Тэзир. — Кончил дурить. Все. От безысходности к той, что не люблю, качнуло. Назло тебе. Больно было. От правды, в которую ты меня как щенка окунула. Прости.

— Мне тебя прощать не за что. Твое дело, с кем спать — жизнь твоя. Надеялась, разумно ей распорядишься.

— Я и распорядился. Пусть не вместе, но хоть рядом буду. Надежный друг, думаю, тебе не помешает? Силой поделиться, спину прикрыть в бою? Взамен не прошу ничего.

Прогнать бы шалопая. Накричать. А сердце почему-то от жалости сжимается. И не поймешь, кого жальче: себя или его?

— Давай спать. Утром рано вставать. — Ная улеглась, отвернувшись к нему спиной, чтобы не заметил предательски заблестевших глаз.

Пробуждение было приятным. Теплые и уютные объятия Тэзира ограждали от утренней прохлады. Горячее тело согревало не хуже печки. Хотелось еще понежиться, задержаться в сладостной неге безмятежности. Ная теснее прижалась к балагуру, не желая разрывать упоительное ощущение от близости мужчины. Наверное, слишком тесно, потому что поняла, что ее начинают волновать его жаркие объятия и то, как дыхание щекочет шею, и то, как бьется учащенно в груди балагура сердце, совсем не как у спящего, а притворяющегося таковым. И чем дольше они продлевали обман и наслаждались призрачным счастьем, тем делалось невыносимее покинуть его. Пора рвать эту нить дурмана, и чем быстрее, тем лучше. Тут вовремя проснулся Хостен. Завозился, закряхтел, вставая, хлопнул в ладоши.

— Хватит спать, лежебоки. Пора в дорогу.

Ная с облегчением выскользнула из-под одеяла, не давая Тэзиру возможности ни сказать ничего, ни удержать ее в объятиях, схватила флягу и направилась к роднику.

— Сладко спалось нынче? — язвительный голос Кайтур прогнал добродушное настроение.

— Тепло.

— Тебе совсем на него наплевать? — Смуглянка стояла, уперев руки в бока. Словно торговка рыбой перед конкуренткой.

— Не наплевать.

— Зачем тогда к смерти тянешь? Для самоутверждения? В удовольствие, что парень по тебе дуреет? Знаешь, кто ты?

— Знаю. Наслушалась, — колдунья отвернулась, наполнила флягу водой. — Только самой держать надо было крепче. Я в сторону отошла, шанс тебе дала. Чего упустила?

Кайтур растерялась. Обвинений и нападок от Наи она не ожидала.

— Удержишь его, как же. Он тобой бредит. Поиграл мной — и все на этом.

Смуглянка расстроено уселась на землю возле родника, поджала к груди ноги. Ная опустилась рядом.

— Потерпи немного. Вот уедет домой, перегорит, забудет. А ты напомни о себе, письмо напиши, навести. Все вновь и закрутится.

— Ты серьезно? — Кайтур недоверчиво глянула на девушку.

— Сказала же — не плевать, что с ним будет.

Смуглянка покачала головой.

— Ничего у нас не сложится. Он тебя любит.

— Что в том толку. Сама знаешь, со мной ему — смерть, — колдунья сорвала пучок травы, разжала ладонь, бесстрастно проследила, как травинки падают меж пальцев.

— Ты это ему расскажи, — буркнула смуглянка.

— Рассказывала и показывала. Не проняло.

Кайтур фыркнула.

— Если Незыблемая не убедила, то мне и подавно не удастся. Такой, как Тэзир, любит единожды и на всю жизнь. Так что тяни этот воз сама, подруга.

Теперь на козлы с Хостеном забралась Кайтур. Привратник лишь хмыкнул при виде новой спутницы и проворчал.

— Эх, молодежь, молодежь. Сами не знаете, чего хотите, чего ищете. Ладно, поехали домой. Заждались нас уже там.