Свет

Глава 22. Ночь.

– Женя, Яна, да откройте же, эй! – явственно раздалось за окном.

– О, Господи! – Яна вскочила и с максимально возможной для себя скоростью побежала открывать дверь.

Она еще успела подумать, что никогда так не радовалась голосу Карпова, прежде чем распахнула дверь и попала в сильные объятия Алекса.

За его спиной появился и Карпов. Хмыкнув, он поспешил войти в дом, куда Яна потащила и застывшего было в дверях телохранителя. Трогательная сцена открылась их глазам, когда они с Алексом вошли в комнату. Главный безопасник «Света» держал на руках своего руководителя, как будто та была малым ребенком и, нежно укачивая, приговаривал: «Женька, ненормальная девчонка, ну разве так можно, мы все чуть с ума не посходили». И Евгения, казалось, была совсем не против этой бесцеремонности, крепко обхватив Николая Петровича обеими руками за шею.

Яна, почувствовав себя неловко, жестом показала Алексу разуться и, взяв его за руку, потащила к лестнице на второй этаж. Они вошли в комнату с распахнутой настежь дверью и выбрали из вороха вещей, разбросанных до этого Евгенией по всей комнате, сухую одежду для обоих мужчин. Девушка невольно улыбнулась, когда телохранитель вернулся из соседней спальни в новом тельнике с яркими синими полосами, чересчур плотно облегающем накачанные грудь и плечи, и черных трениках, едва достигавших середины икры. Но маленькие серые глаза телохранителя смотрели очень серьезно, и сам он держался с привычным достоинством.

Они вопросительно посмотрели друг на друга, молчаливо советуясь, и согласно присели на краешек огромного углового дивана, решив дать Карпову и Евгении еще немного времени. Вскоре на лестнице раздались шаги Николая Петровича, и сам он появился на пороге комнаты. Его лицо все еще было растроганным, и Яна невольно опустила глаза, смутившись. Они оставили Карпова переодеваться и спустились вниз, где Евгения уже готовила им на скорую руку ужин.

После того, как мужчины поели, и Карпов, счастливо улыбаясь, допивал чай с обнаруженной в погребе банкой смородинового варенья, они, наконец, расспросили друг друга о событиях этого дня и исчерпали взаимные претензии.

По словам Алекса выходило, что они долгое время не беспокоились об отставших, а когда спохватились, то решили, что девушки просто перепутали, куда надо было повернуть при разделении реки, и потому отправились искать их ниже по течению, в другую протоку.

– В общем, если бы не дядя Федя с моторной лодкой и зоркими глазами, то мы бы вас всю ночь и еще следующий день искали, – закончил свой рассказ Алекс.

– Да как же вы не встретили медведя? – с досадой переспросила Яна. – Получается, только мы страху натерпелись…

– Нет, не только вы. Всем хватило, – возразил Карпов.

– Зато мы ваши вещи там собрали, вот, держи, кстати, мобильник… Мишке, видно, не очень понравился модельный ряд.

Алекс отдал им телефоны, и Яна, взяв свой в руку, с грустью вспомнила, что ей некому сообщать о том, что с ней все в порядке. «Световцы», которые, как она теперь знала, успели до грозы добраться и расположиться на ночлег в деревне на границе заповедника, уже были в курсе, что они нашлись. А больше никого ее жизнь и здоровье не волновали. Егор… да, несомненно он переживал бы, если бы с ней что-то случилось. Как переживал бы владелец пакета акций, узнав, что предприятие, в которое он инвестировал, внезапно объявило о банкротстве и ликвидируется.

– Эй, вы чего приуныли? – спросил Алекс.

– Вот я дурак, – спохватился Карпов и потянулся к пакету, в котором весело звякнуло что-то стеклянное.

– Нет, я не пью, – в один голос сказали девушки.

– И вообще, пора спать, – добавила Евгения.

– Ну, как хотите… Передумаете – пакет будет на столе, – обиделся Николай Петрович.

Компания разбрелась по комнатам, продолжая беззастенчиво хозяйничать в чужом доме. Яна наотрез отказалась расположиться в спальне с камином, никак не комментируя свое решение. Она не смогла бы объяснить даже себе, почему не может войти в комнату, в которой целую весеннюю ночь считала себя самой счастливой женщиной на свете. Алекс, впрочем, не потребовал от нее этих пояснений, благодарно заняв мягкую кровать. Карпов расположился на тахте на первом этаже. А им с Евгенией досталась комната с угловым диваном.

В последние полчаса Яна едва находила силы для поддержания диалога и надеялась, что уснет, лишь коснувшись головой подушки. Но стоило ей улечься и закрыть глаза, как в памяти тут же возникли яркие цветные картинки: стремительно бегущая река, накренившийся каяк, темный еловый лес, оценивающий взгляд медведя… Девушка попыталась перевернуться и скрипнула зубами от боли в ребрах. Это вызвало новые воспоминания: колючий взгляд секретаря, ощущение удара и неуклюжее падение с рафта. Эти мысли и ноющая боль окончательно прогнали остатки сна. Яна привстала в кровати, держась за бок.

Железная крыша гудела от идущего без остановки ливня, словно десятки человек одновременно стучали по ней молотками. Окно слегка дребезжало от частой дождевой дроби. Всполохи молний стали хоть и реже, зато длиннее, так что во время очередной вспышки Яна успела рассмотреть рисунок на обоях, перевести взгляд на висящий на стене ковер с оленями и встретиться глазами с немигающим взглядом Евгении.

– Тоже не спится? – в наступившей темноте спросила Евгения.

– Угу.

– Есть какие-то соображения?

– Соображения сообразить? – попыталась пошутить Яна.

Но Ольховская, очевидно, за этот день уже привыкла относиться ко всем инициативам своего помощника всерьез.

– Я схожу, только бы не разбудить Николая Петровича, – сказала она, и прежде, чем девушка успела запротестовать, перелезла через нее и выскользнула из комнаты.

«Что ж, может, алкоголь поможет заглушить боль», – вздохнула Яна и включила ночник.

Евгения появилась с какой-то очень большой зеленой бутылкой в одной руке и двумя гранеными стаканами в другой. Гордо водрузив это на стол, она пошла закрыть за собой дверь. К моменту ее возвращения Яна успела ознакомиться с содержанием этикетки и запаниковать.

– Что такое? – спросила Евгения, заметив ее выражение лица.

– Сама посмотри, что ты нам принесла.

– Ну, бутылка как бутылка, вино… не допьем, так оставим.

– Ага… такое чудесное полынное семидесятиградусное вино.

– Да ладно… Я что, взяла абсент? – Евгения недоверчиво посмотрела на этикетку.

– Именно. Может, еще сахар и спички прихватила?

– Нет, спичек и сахара нет, – Евгения рассеянно потерла нос. – И знаешь что, я туда больше не пойду! Мне и так показалось, что Николай Петрович усмехался во сне, когда я шла обратно. Пейте, что дают!

Яна слегка улыбнулась после этой реплики. Евгения судорожно открутила крышку и щедро плеснула в каждый стакан зеленоватой пахнущей аптекой жидкости.

– Я не знаю, как это пить, – призналась помощник. – Только один раз видела, как пили.

– Хмм… Если бы дождь немного затих, можно было бы использовать способ художников, – произнесла Евгения, тоже не решаясь отпить из своего стакана.

– Как это? Взболтать напиток предварительно отрезанным ухом Ван Гога?

Евгения подозрительно покосилась на нее.

– При чем тут ухо… Они пили в Париже абсент под мелко моросящим дождем и так, собственно, изобрели холодный способ его приготовления.

– Учитывая, как с тех времен изменилась экология, я не рискну применить этот способ, даже если дождик утихнет, – заявила Яна.

– Значит, пьем просто так.

В голосе Евгении послышалась обреченность. Девушки подняли стаканы, но снова не рискнули отпить ни глотка.

– Ладно. Я схожу за сахаром. И спичками. И ложками…- сказала Евгения.

Она вернулась через минуту без обещанных предметов, но зато с бутылкой вина.

– Давай лучше выпьем это!

– Давай, особенно если ты не забыла принести штопор, – моментально согласилась Яна.

– Э-э… Я даже не видела нигде тут штопора, и понятия не имею, где его искать, – спохватилась Евгения.

Девушки немного помолчали.

– Ну, раз с вином не судьба, – поднялась со своего места Евгения, – ладно, я схожу в самый распоследний раз мимо широко улыбающегося во сне Николая Петровича… за всеми этими… аксессуарами для абсента.

После продолжительного отсутствия – Яна успела уже заскучать и даже немного испугаться от особенно громкого раската грома – Евгения вернулась, прибавив к ранее оглашенному списку блюдечко и еще два стакана.

Яна критически осмотрела выставленные на стол предметы и загрустила.

– Что опять не так? – раздраженно поинтересовалась вторая девушка.

– Я подумала, ведь у нас есть в холодильнике сок… И еще неплохо бы закусить… ну хоть теми яблоками, что оставались на столе. Только надо ножик…

– И разделочную доску. И тарелку под яблоки. И шейкер. И салфетки. И трубочки. И стол побольше этого. И бармена, который нам все намешает, приготовит и подаст, – перебила ее Ольховская.

– Николай Петрович умеет смешивать коктейли? – изумилась Яна.

Евгения тяжело перевела дыхание, очевидно, сдерживаясь из последних сил. Потом недобро посмотрела на помощника. Та ответила ей кротким взглядом доверчивого ягненка.

– А-а, – неожиданно произнесла Евгения.

– Что «а»? – невинно переспросила Яна.

– Все еще злишься на меня?

– За что? – деланно удивилась помощник.

Евгения неопределенно махнула головой, потом ответила:

– За вчерашнее пари, за каяк, за переворот, за потерянное весло…

– За медведя, за дождь, за дурацкие джинсы не по размеру, – продолжила перечисление помощник, подстраиваясь ей в тон.

– Я спрашивала серьезно…

Яна усмехнулась про себя. Подумать только – босс в образе кающейся грешницы. Это любопытно.

– Ладно, давай уже выпьем, – примирительно сказала она.

Евгения выложила несколько кусочков сахара на блюдце, предварительно окунув их в стакан с напитком. Затем установила поперек каждого пустого стакана по ложке, и в них тоже положила по куску сахара. Потом она перелила в них абсент из ранее наполненных стаканов, стараясь, чтобы ни капли не пролилось мимо сладких комочков.

– А кто-то еще уверял, что не пьет, – заметила Яна, наблюдая, как ее босс поджигает пропитанный алкоголем сахар – сначала на блюдечке, потом в ложках.

– Да, не пью, – рассеянно отозвалась та, осторожно поворачивая полыхающие огнем ложки, а затем резко окуная их в абсент, отчего в стаканах тоже вспыхивало синее пламя.

Размешав остатки расплавленного сахара в стаканах, Евгения бросила ложки на стол, приложила блюдечко поочередно к каждому из стаканов, чтобы погасить огонь, а потом перелила получившийся мутновато-зеленый напиток в прежние стаканы.

– Готово, – сказала она, беря в одну руку порцию алкоголя, а во вторую – кусок чуть расплавленного сахара с тарелки.

Яна последовала ее примеру.

– Пахнет карамелью, – заметила она.

– Пей уже!

– Сразу после тебя.

Пожав плечами, Евгения залпом выпила свой стакан и закусила оплавленным кусочком сахара. Помощнику ничего не оставалось, как последовать ее примеру.

Яна ощутила, как ее горло обожгло, и не сумела до конца разобрать аромат. Ее удивило послевкусие, в котором преобладала свежесть, как после жевательной резинки, но с ноткой полынной горечи. А потом стало очень тепло. Алкоголю почти мгновенно удалось прогнать и боль, и тревожные воспоминания, которые нахлынули на нее в этом доме. Теперь ей казалось, что ироничную улыбку Егора она видела не то в каком-то старом фильме, не то на обложке мужского журнала за позапрошлый месяц. А в шахматы с ним играла и вовсе в другой, прошлой жизни.

– Сделай еще, – попросила она.

Ольховская повторила манипуляции со стаканами и сахаром, и они молча выпили еще.

– Кстати, нам крупно повезло, что в таком захолустье оказались ложки для абсента, причем не где-то в дальнем ящике, а прямо на столе, – Евгения продемонстрировала помощнику резные, кружевные по краям, ложки.

– А я думала, их Карпов привез… Ну, а теперь я попробую сделать, – взяла бутылку Яна.

– Уверена, что не подожжешь дом?

– Там такой дождь, что это нестрашно, – отмахнулась девушка, которой уже становилось море по колено.

Евгения с тревогой наблюдала за ее действиями, но помощник справилась весьма неплохо, если не считать нескольких пролитых на стол капель алкоголя.

– Ты быстро учишься, – заметила Евгения, когда они выпили свою третью порцию.

– Ага… когда хорошие учителя. Кстати, ты так и не показала мне полицейский переворот… ой, то есть разворот, – Яна ощутила, что ее язык стал слегка заплетаться, но не придала этому никакого значения.

– Покажу, – пообещала Евгения.

Они немного помолчали, слушая музыку дождя.

– Ты на самом деле была готова оставить меня одну на берегу в компании медведя? -вдруг спросила Евгения. – И еще потом, на повороте дороги?

– Я надеялась, что ты последуешь за мной, – пожала плечами девушка.

– А если бы я не согласилась? Ты бы ушла одна?

Яна бросила на босса испытывающий взгляд. Несмотря на зеленоватую пелену, которая начинала накрывать окружающее пространство, девушке показалось, что ее ответ очень важен для Евгении.

– Нет, – призналась она. – Я блефовала.

Ольховская, как ей показалось, облегченно вздохнула.

– Хотя…

– Да? – Евгения снова напряглась.

– Я бы вернулась и попыталась увести тебя силой.

– Просто поразительно…

– Что именно? – с подозрением спросила Яна.

– Я считала тебя трусишкой… Ну, после того как мы быстро ехали на машине и… навещали Таисию. А сегодня узнала тебя совсем с другой стороны.

Яна поколебалась, не зная, то ли считать эту фразу похвалой, то ли упреком своему малодушию, проявленному в прошлой поездке.

– Ты уже знаешь, – сказала, наконец, она, – что в автомобильной аварии погибла вся моя семья. Поэтому, наверное, я так повела себя, после того как мы очень быстро ехали на машине… не знаю.

– Яна, прости, я полная идиотка, – Евгения красноречиво хлопнула себя кулаком по лбу. – А ты можешь рассказать мне, как именно все случилось? Эта авария?

Яна опустила голову и скрестила руки на груди. Что ж, рано или поздно этот разговор все равно должен был состояться. И может, даже неплохо, что сейчас. Когда под рукой такой надежный анестетик, как абсент.

– Да, расскажу… Тем более, как мне кажется, это и есть та моя правда, о которой говорила Таисия. Которую тебе нужно обо мне узнать, – сказала Яна, стараясь сдержать начинающуюся дрожь в пальцах. – Только сделай, пожалуйста, еще абсента.

Евгения беспрекословно повиновалась. Яна взяла теплый стакан в руку, но не торопилась пить из него. Она забилась в самый угол дивана, оперлась о стену и подтянула колени к подбородку. Евгения села на некотором отдалении, тоже облокотившись, и смотрела на девушку мягким внимательным взглядом. Свой стакан она так и оставила на столе.

– У меня были самые прекрасные, самые замечательные родители на свете. И самый лучший в мире младший брат, – Яна печально улыбнулась. – Может быть, если бы они не были такими идеальными, то… это было бы проще пережить… Хотя… что я говорю.

Она покачала головой.

– Родители безумно любили друг друга, будто и не прошло почти двадцати лет с даты их свадьбы. И это видели и понимали все, даже Костик, хотя ему было всего шесть лет, когда… – Яна торопливо отхлебнула из своего стакана. – А еще они очень любили нас. Родители вместе учились в академии художеств, но мама так и не начала работать, потому что родилась я, а потом они вместе решили, будет лучше, если она займется домом… Мой отец… он прекрасно разбирался не только в живописи, но и музыке, и в фотографии, и в литературе. Папа долгое время работал в музее, а когда прожить на зарплату музейного сотрудника стало невозможно, то вместе с товарищем открыл свое дело. Мама была очень против. Ей казалось, что это ничего, что мы ходим в стертых ботинках, главное, чтобы отец продолжал заниматься любимым делом. Но папа…он сделал по-своему.

Девушка вздохнула и сделала еще небольшой глоток, прежде чем продолжить.

– Дела быстро пошли в гору, и скоро мы переехали в новую большую квартиру, я стала ходить в гимназию, а папа задаривал нас подарками, которые привозил из частых поездок за границу. Мы тоже ездили, когда он мог взять нас с собой. Деньги не испортили его, и, несмотря на то, что у него оставалось меньше времени на семью, мы всегда чувствовали, как он заботится о нас.

Яна допила стакан, положила его на стол и тут же взяла стакан Евгении. Та не возражала, сочувственно глядя на побледневшую девушку.

– Тот полуспортивный седан отец купил, после того как они с мамой посмотрели какой-то из фильмов о Джеймсе Бонде, и мама восхитилась автомобилем, которым Бонд управлял. Отец всегда обожал делать сюрпризы… Тогда это воспринималось просто и естественно, а сейчас я даже не понимаю, как он умудрялся находить время на это. По одной случайно брошенной фразе, даже взгляду он сразу понимал наши желания и потом выполнял их, как добрый волшебник. Это, кстати, было единственным пунктом, из-за которого родители спорили: мама считала, что он избалует нас.

Девушка помолчала, затем продолжила свой рассказ глухим невыразительным голосом:

– Отец очень любил русский север, его необычную архитектуру, монастыри… Мы собирались поехать в Новгород всей семьей. Но в последний момент я простудилась. Не так серьезно, чтобы со мной надо было оставаться, но в поездку меня решили не брать. Я не возражала. К тому времени я поступила на первый курс университета, и меня захватила студенческая жизнь, новые друзья… Звонок раздался поздно ночью, когда все мои гости уже разошлись. Долго не могла понять, что мне пытаются сообщить… наверное, не хотела осознавать это… что… осталась совсем одна. Потом мне объяснили: случилась какая-то неполадка с рулевым управлением, машина слетела в кювет, перевернулась и почти сразу загорелась. Они не смогли выйти… наверное, были без сознания от удара.

Яна выпила стакан до дна мелкими глотками, как будто это была вода. Зеленая теплая вода с карамельно-мятным послевкусием. Евгения потянулась было к девушке, очевидно, желая утешить ее, но это оказалось затруднительно из-за выбранной той позы со скрещенными ногами и руками, держащими опустошенный стакан.

– А бабушки, дедушки, дяди, тети? – спросила Евгения.

– У нас никого не было… то есть у родителей не было ни братьев, ни сестер, а их родители к тому времени, к счастью, уже умерли. И я тоже долгое время жалела, что не умерла.

– Но почему? Как так можно? Тем более что у тебя была учеба, свои жизненные интересы… Это должно было помочь, разве нет?

Яна криво усмехнулась и с сожалением посмотрела на пустой стакан, прежде чем ответить.

– За учебу надо было платить. А через месяц после похорон, которых я, кстати, совсем не помню, начались звонки… Определенные люди прямым текстом заявляли, что отец занимал у них большие деньги на развитие бизнеса и не успел вернуть. Квартиру пришлось продать, чтобы отдать им эти долги… До сих пор жалею, что не сумела ее сохранить. Хоть мне и тяжело было остаться там одной, но все же в этом доме была настоящая любовь. И настоящее счастье.

– И что же ты потом стала делать? – босс бессознательно вцепилась обеими руками в обивку дивана и с болезненным выражением лица смотрела на девушку.

– Перевелась на заочное отделение, начала работать… Мне помогли, – уклончиво ответила Яна, проведя ладонью по внезапно увлажнившимся векам.

Евгения горько вздохнула.

– Я понимаю тебя, поверь… И… мне очень жаль. Что это произошло в твоей жизни и что тебе пришлось все сейчас вспомнить.

– Ничего… Я все равно никогда не забывала об этом.

– Они тебе снятся? – неожиданно спросила Евгения.

– Нет… никогда, – Яна автоматически ответила правду. – Но есть… другое. Однажды я зашла в бывшую комнату брата, которого просто обожала, ведь Костик был потрясающе добрым, и веселым, и… В общем, я зашла в его комнату, когда искала какие-то недостающие документы для продажи квартиры и подумала, что они могут быть там. И тут на его маленьком столике, где он обычно рисовал или лепил из пластилина, увидела овечку. Ты знаешь, дети часто делают в садике разные смешные штуки из еловых шишек или соленого теста. А Костик еще ходил в школу искусств… Так вот, я увидела эту овечку и не сразу поняла, из чего она была сделана. Я взяла ее в руки и поразилась, какая она легкая. Это оказалась скорлупа куриного яйца, подкрашенная, с приклеенными ногами, на которых были нарисованы копытца, с приклеенными же шерстинками… Но внутри она была абсолютно пустой.

Яна тяжело вздохнула, и Евгения тоже. Им обеим непросто давался этот разговор.

– Сначала, после похорон, я долго не могла осознать, что же во мне изменилось. Вернее, изменилось во всем мире. Все стало не так. И только взяв в руку эту овечку, я поняла.

– Что поняла? – спросила Евгения, потому что девушка вдруг замолчала.

– Пустота… Она была вокруг и в то же время у меня вот здесь, – девушка приложила свободную ладонь к грудной клетке. – Лишь тогда я нашла слово тому, что чувствовала все это время. Я ощутила себя невесомой пустой оболочкой… Потом ничего не помню… Очнулась на полу, когда был уже вечер, а овечка… от нее остались только маленькие кусочки скорлупы в моих сжатых пальцах. С тех пор она снится мне.

– Овечка? – переспросила Евгения.

– Пустота, – ответила Яна, рассеянно глядя в окно.

Сейчас, когда она закончила свой рассказ, нервное напряжение, мобилизовавшее ее, не дававшее поддаться алкогольному туману, постепенно отходило, и освободившиеся позиции торопился занять выпитый ею абсент. Девушка чувствовала, что с каждой секундой становится все пьянее, но была совершенно не против этого.

– Я тоже теряла близких людей, и поверь, понимаю, каково тебе, – сказала тем временем Евгения.

– Да, твой муж, я слышала, – безразлично отозвалась Яна, переводя взгляд от окна куда-то в угол.

– И не только он, – произнесла Евгения. – Я расскажу тебе… о себе, о своей семье, свою правду.

– Сейчас? – Яна с трудом сфокусировала взгляд на сидящей рядом с ней темноволосой девушке.

– Нет, в другой раз… На сегодня хватит трагедий.

Евгения грустно улыбнулась и осторожно провела ладонью по лицу помощника, стирая последнюю невысохшую слезу с ее щеки. Что-то здесь было не так, и Яна понимала это даже сквозь уплотнявшуюся вокруг нее зеленоватую мглу.

– Ты улыбаешься? – осознала внезапно она. – Да еще после всех ужасов, которые я тебе рассказала?

– Извини… Просто… некоторые люди улыбаются, когда им очень грустно.

– А я всегда знала, что ты ненормальная, – язык Яны, похоже, объявил сегодня о своем суверенитете, но в нынешнем состоянии это ее мало беспокоило. – Значит, ты не смеешься, когда рассказывают анекдоты, но улыбаешься от печальных историй…

Евгения продолжала улыбаться, хотя ее глаза блестели от еле сдерживаемых слез, и Яна подумала, что такой своего босса она еще ни разу не видела. И, наверное, нескоро снова увидит. Возможно, вообще никогда.

– Твой анекдот про мужика с ножом в спине был ужасен, и мы обе знаем об этом, – сказала Евгения.

– Да, – неожиданно быстро согласилась Яна, снова погрустнев.

– Ну не надо, – попросила Евгения, пытаясь поймать ее взгляд, но девушка опять отвернулась.

Тогда она аккуратно взяла Яну за подбородок, заставив ее поднять лицо и посмотреть ей в глаза, а потом очень мягко сказала:

– Мы могли бы еще очень долго работать бок о бок, но так и не узнать друг друга. Не жалей о проигранном пари. Этот день… он того стоил. И… я сейчас окончательно решила, что предложу тебе… предложу тебе…

– Да? Что? – с просыпающимся интересом спросила Яна.

– Давай потом… когда будешь в состоянии адекватно рассмотреть мое предложение, – усмехнулась Евгения.

– Хорошо… и, кстати, знаешь, если в следующий раз захочешь узнать меня получше, то вместо таких испытаний, какие мы перенесли днем, просто пригласи меня на рюмку-другую абсента.

– Я запомню, – пообещала Евгения. – Ты слышишь дождь?

– Кажется, нет…

– И я нет.

Евгения подошла к окну и распахнула обе рамы. В комнату ворвался ветер, и Яна тут же почувствовала себя бодрее. Она подошла к окошку и встала сбоку от девушки.

– Какая ночь! – воскликнула Яна, вдыхая свежий послегрозовой воздух.

– Тише, а то Андрея Болконского внизу разбудишь, – Евгения попыталась оттащить пьяного помощника от окна, но девушка обеими руками уцепилась за подоконник.

– Не надо меня тянуть, мне жарко, – пыталась вывернуться она.

– Немедленно отойди от окна, пока не вывалилась, – шипела Евгения.

«Ну почему все всегда указывают, что мне делать? – мысленно возмутилась Яна. – Почему она и на отдыхе распоряжается, как в своем кабинете?»

Внезапно девушка перестала сопротивляться, и тянувшая ее за талию Евгения чуть не упала навзничь. Потом Яна быстро обернулась и, не давая опомниться, обхватила ее обеими руками за бедра и крепко прижала к себе резким, почти грубым движением. Но увидев – так непривычно близко – это усталое прекрасное лицо и растерянность в зеленых глазах, тут же почувствовала, что ее злость мгновенно сгорела, оставив от себя лишь горстку пепла, из которой в тот же миг вырос цветок сумасшедшей нежности.

– Ты такая красивая, – бездумно прошептала Яна, перемещая свои руки на талию Евгении, а потом на ее плечи, волосы и в завершение этого небольшого путешествия осторожно проводя кончиками больших пальцев по ее скулам.

Девушка во время этого исследования продолжала сохранять полную неподвижность, только шире распахивая глаза, и Яна все пристальнее вглядывалась в эту колдовскую зелень, не замечая слез, вновь повисших на кончиках ее собственных ресниц.

– Твои глаза… они как абсент, – прошептала Яна в миллиметре от губ Евгении и прикрыла веки, не в силах больше выносить этот гипнотизирующий взгляд.

«Почему она ничего не делает? О, черт, почему не ударит меня, не оттолкнет, не переведет все в шутку? Почему она так прекрасна? Почему я так хочу, но так боюсь коснуться этих губ, словно раньше никого не целовала?…» Поток «почему», казавшийся девушке неисчерпаемым, иссяк, едва она почувствовала короткое нерешительное прикосновение чужих губ к собственным полуоткрытым губам. Яна судорожно вздохнула и снова зачарованно посмотрела в расширенные зрачки изумрудных глаз. Их выражение было невозможно прочитать: чертовщинку сменяла нежность, а ее – сомнение, но потом в них возникало что-то и вовсе необъяснимое, то, что задевало в Яне чувства невероятной глубины и от чего ей безотчетно хотелось плакать.

Евгения провела костяшками пальцев по щеке дрожащей девушки, и вновь поцеловала ее – все еще нежно, бережно, но затем все более настойчиво, требуя ответа. Абсентовое послевкусие на их языках сводило Яну с ума, но все же она оторвалась от дивных сладковато-горьких губ и первой сделала шаг к постели, потянув за собой зеленоглазую девушку. Та поддалась, но, когда они упали на разостланные простыни и продолжили увлеченно целоваться, при всем сумасшествии момента, вещи снова обрели привычные места: обеим сразу стало понятно, что Евгения, наконец, вернула себе привычную инициативу, и Яне оставалось лишь следовать за нею… и за своими собственными безумными желаниями.