Свет

Глава 28. В кальянной.

Они молча вернулись в дом. По дороге Яна пыталась наложить то, что она только что услышала, на изученную ею за несколько последних месяцев личность босса, но пока не могла это сделать: картинки упорно не хотели совмещаться в ее сознании, как это иногда бывает у людей с астигматизмом. Пока ей казалось, что Евгения рассказывает о совершенно другом человеке, возможно, и близком ей, но абсолютно незнакомом Яне. И еще эта фраза о первом удачном проекте родителей… Бесспорно, Евгения любила свою сестру, ее лицо даже светлело, когда она о ней говорила, но все же каково это – чувствовать себя всегда на втором или даже на третьем – после работы и сестры – месте в сердце родителей? Оказаться настолько всеми брошенной и впасть в такое отчаяние, чтобы начать прогуливать школу и заводить опасные знакомства, чтобы только привлечь к себе их внимание?

Яна почувствовала, что злится на родителей Евгении, которых она даже не знала. Трудно жить рядом с ангелом, не имея пары крыльев, ведь ты всегда проиграешь в сравнении, даже если лучше пробежишь стометровку или получишь в школе высокий балл. Да и на Светлану она уже за что-то сердилась: то ли потому, что из-за нее Евгении приходилось обрывать крылья стрекозам, то ли из-за того, что Яна почувствовала после рассказа, как важны для ее босса в человеке внутренняя доброта и тепло, и ощутила, как далека она от описанного идеала. «Ей нравится, как я работаю, и этого вполне достаточно… в том числе, как выяснилось, и для того, чтобы узнать подробности ее тяжелого детства», – девушка решила остановиться пока на этой мысли.

Кальянная оказалась на минус третьем этаже, как и библиотека. Это была средних размеров комната с низкими диванами и подушками, оформленная в голубых и синих тонах. В глубокой нише, расположенной в одной из стен, стояло несколько кальянов; Евгения выбрала средний по высоте и поставила его на невысокий столик у дивана. Светильники располагались снизу, что делало освещение приглушенным, а комнату – очень уютной.

– Я не смогу часто затягиваться, а ты? Это я к тому, что может, нам одного на двоих хватит? Иначе уголь может погаснуть.

– Конечно, думаю, нам и одного будет за глаза. Как, впрочем, и одной насадки.

Яна удобно устроилась на одном из диванов, а босс откуда-то достала древесный уголь, табак, щипцы, быстро раскурила кальян и присела рядом.

– Здесь уютно, мне нравится, – сказала Яна, выпуская струйку сладковатого яблочного дыма.

– Не была в этой комнате месяца три.

– Может быть, тогда мне стоит приходить к тебе в гости почаще?

– Может быть.

Евгения улыбнулась, но от Яны не укрылось, что она нервничает.

– Ты долго была в этой закрытой школе? – спросила девушка.

– Два года. В целом, там было неплохо, появились и друзья, и новые интересы, например, экстремальное вождение… И очень помогали частые приезды Светланы. Она всегда старалась знакомиться с моими друзьями и потом очень точно говорила мне, кому из них можно доверять, а кому не стоит. Но никогда не навязывала своего мнения. А потом я уехала учиться в Гренобль. Наука меня не привлекала, и родители согласились, что бизнес-школа – это то место, где сможет учиться каждый человек средних способностей.

Евгения сильно затянулась, так, что в сине-прозрачной колбе громко забулькала жидкость, потом продолжила.

– Я сдала последний экзамен и позвонила домой, чтобы сказать, когда приеду в Париж: родители к тому времени стали жить и работать под Парижем. Но отец отвечал так странно, что мне сразу стало понятно: что-то случилось. При этом он отмалчивался на все мои уточняющие вопросы. Я звонила матери, Светлане, но они не отвечали. Я прибыла в дом родителей в состоянии, близком к панике, и обнаружила, что дома никого нет. У меня не было ключей, телефоны молчали, а соседи мне сказали, что не видели родителей уже два дня, и я ждала почти до вечера их возвращения, не решаясь отойти от порога и медленно сходя с ума. И они, наконец, появились – такими расстроенными, какими я их раньше никогда не видела, а по лицу отца было видно, что он плакал.

– Что же случилось? Что-то со Светланой? – спросила Яна, потому что Евгения неожиданно надолго замолчала, полностью погрузившись в процесс курения.

– Да, – неохотно отозвалась она и положила кальянную трубку на стол. – Эта проклятая болезнь… Она поздно диагностируется и очень быстро развивается, особенно у молодых. Светлана умирала от острой лейкемии в самой красивой и дорогой клинике Парижа. И наш отец плакал, потому что наука, которой все они посвятили жизнь, была не в силах ей помочь.

Евгения закрыла лицо руками. Яна подождала какое-то время, но, поскольку ничего не изменилось, осторожно придвинулась ближе и, лишь секунду посомневавшись, обняла ее. Евгения переместила руки на плечи помощника и уткнулась в ее плечо. Яна, высвободив одну руку, успокаивающе гладила девушку по длинным волосам, и они достаточно долго оставались в таком положении, пока Евгения, наконец, осторожно не отстранилась.

– Прошло больше пяти лет, но есть боль, которая не утихает… Ты знаешь, о чем я говорю, – смущенно сказала она.

– Да, – тут же отозвалась Яна.

– Мы были всегда очень близки с сестрой, и это оказалось невыносимо – приходить к ней в клинику и осознавать, что она все понимает. И еще видеть, как из мира так рано, так несправедливо рано уходит прекрасный человек… и к тому же единственный, который тебя любил.

Босс помолчала, и, хотя на ее глазах по-прежнему не было видно слез, они заблестели странным зеленоватым огнем. Евгения продолжала свой грустный рассказ:

– К счастью, она мучилась совсем недолго. До последней минуты она старалась укрепить наши с родителями отношения, сгладить углы, как и всегда до этого. И мы все очень старались, не столько для себя, сколько для нее, лишь бы показать ей, что хорошо ладим. Но едва мы вернулись с кладбища, мать посмотрела на меня и сказала вслух то, что я читала на ее лице каждый день в последние два месяца: «Почему не ты?»

Яна смотрела на кривую усмешку Евгении и потрясенно качала головой. Она не знала, как отреагировать на это. «Как я вообще могла жалеть себя?» – промелькнуло у нее в голове.

– Отец неожиданно меня защитил, – более спокойным тоном продолжала Евгения. – Он сказал, что это большое счастье, что у них есть я. И что он любит меня и поможет с выбором жизненного пути. Мне очень нравилось учиться в бизнес-школе, и, поразмыслив, я пожелала получить степень MBA. Отец без разговоров оплатил обучение в Фонтенбло. Там я окончательно определилась с тем, что буду делать дальше. Мне казалось преступным продолжить прожигать жизнь, как прежде, и на встречу с отцом, получив через год обучения степень, я пришла с хорошо подготовленным бизнес-планом. Сначала он очень удивился, когда я сказала, что хочу вернуться в Россию. Но почти сразу понял, что это не каприз, а твердое намерение, и выделил деньги, которые мне требовались на первое время. Родители стали к тому времени очень обеспеченными, кроме того, отец, чтобы проверить математические гипотезы, которые очень любил сочинять, хотя сам и не был профессиональным математиком, иногда поигрывал на бирже – очень удачно.

Перед отъездом в Россию мы вместе с отцом сходили на могилу к Светлане. Прошло уже больше года. И нам… знаю, это глупо, но нам обоим словно хотелось показать ей, что мы общаемся, что мы по-прежнему семья. Там, на могиле сестры, я пообещала, что буду делать все, что в моих силах, чтобы сделать этот мир лучше… Я не могла сделать переворот в науке, но зато, как любой человек, я могла просто посмотреть по сторонам и протянуть руку помощи тем, кто в ней особенно нуждался… Потом я приехала в Москву и почти сразу начало происходить это.

– Что «это»? – переспросила очень внимательно слушавшая Яна.

Евгения нервными движениями поправила волосы, прежде чем ответить:

– То, о чем я тебе весь вечер пытаюсь рассказать… Когда я начала изучать предложения о продаже предприятий… Нет, не так… Сначала, когда мы были с отцом на могиле… После этой моей клятвы… я заметила нечто странное. Словно белое облачко на секунду поднялось над надгробным камнем. Мне показалось, это лучи света так упали. Хотя еще сразу подумала, что, может быть, это знак, что сестра меня услышала.

Яна шумно перевела дыхание. Она не считала себя особо впечатлительной, но Евгения рассказывала так, что девушка поневоле начинала ощущать глубокое волнение, вызывавшее легкий стук зубов и дрожь в кончиках пальцев.

– Так вот, когда я очутилась в Москве и столкнулась с незнакомым мне миром, потому что Россия и Европа – это ведь разные миры, то на моей дороге стало появляться очень много людей… В частности, была одна очень важная встреча… И… знаю, это прозвучит очень странно, но после этой встречи при знакомстве с каждым новым человеком я стала различать что-то вроде облачка за его спиной. Иногда оно было белое, почти серебристое… а иногда темно-серое, почти черное. Я перепугалась, сходила к офтальмологу – все оказалось в порядке… Потом перечитала кучу литературы про ауру человека, но это тоже все было не то. Я всегда четко видела только один из этих двух цветов. И всегда – лишь при первой встрече с человеком, никогда потом. Ты пока не считаешь меня сумасшедшей?

Евгения повернулась к помощнику, но та молчала, не сразу поняв, чего именно та от нее хочет. История с потерей сестры, с перезагрузкой жизненных ценностей, с клятвой на могиле, с этими таинственными облаками так захватила ее, что она почти перестала осознавать, что босс рассказывает ей историю своей жизни, да и еще, кажется, ждет ответа на какой-то вопрос…

– О, да, конечно, – спохватилась, наконец, Яна.

– Что «конечно»? – босс смотрела на нее озадаченно, с тревогой.

– Ой… Я хотела сказать, что начинаю привыкать к разным сверхъестественным явлениям вокруг тебя. И… как же ты объяснила себе это?

Евгения вздохнула и, казалось, немного успокоилась, словно реплика Яны помогла побороть ей внутреннее сомнение и облегчить дальнейший рассказ.

– Мне объяснила сама жизнь. Люди с бело-серебристым свечением меня не кидали, в отличие от людей с темно-серым. Я вспомнила, как сестра всегда безошибочно определяла суть людей по первому взгляду на них, и подумала, что она тоже обладала чем-то таким… каким-то даром, частичка которого передалась потом мне… Но я не могу, как моя сестра или как Таисия, увидеть это для другого человека… Только в отношении себя. Хотя дар оказался очень полезным… В том числе чтобы никогда не ошибаться: ни с выбором партнеров по бизнесу, ни с персоналом.

– И много у тебя партнеров с серебристыми крыльями за спиной? – поинтересовалась ошарашенная Яна.

– Меньше половины… Но так я хотя бы знаю, с кем мне держать ухо востро. А вот за персонал я полностью спокойна. Ни одного человека с черной «аурой» или как это еще можно назвать, в «Свете» нет.

– Подожди…

Яна наморщила лоб, собирая в точку стремительно несущиеся мысли.

– «Свет» – это ведь не просто потому, что первым кирпичиком в твоей империи стал завод светотехники? – сформулировала, наконец, она первое соображение.

– Конечно, нет… «Свет» – это в честь Светланы. И для нее. Я пытаюсь зарабатывать честно, хотя в нашей стране это сделать, как ты знаешь, непросто. Но я никогда не забываю, для чего и для кого это на самом деле делаю…

«Для человека, который давно мертв», – мысленно закончила ее фразу Яна.

– Да, я могла бы, например, сидеть, ничего не делать и раздать все, что имею, бедным. Я много думала обо всем этом за тот год, пока училась в Фонтенбло. Мои сокурсники, зацикленные на карьере, наверное, умерли бы со смеха, узнав о моих мыслях… Благотворительность на Западе поощряется, да, и гораздо больше, чем у нас, но она не является самоцелью бизнеса, как в моем случае.

– А твой лозунг, значит, «получать, чтобы отдавать»?

– Да, – энергично кивнула Евгения. – Но знаешь, вот парадокс, при этом, когда отдаешь, ты еще и много получаешь. Как правило, совершенно из другого источника и от других людей… Но это работает, факт. Так вот, в Фонтенбло я окончательно поняла, что было бы преступно, имея способности, зарывать их в землю. И, значит, не приносить людям того добра, на которое я способна. Да, я могла бы раздать, повторюсь, все беднякам и пойти… ну, не знаю, работать в больницу или сиделкой в дом престарелых. Но если я могу сделать больше? Гораздо больше? Значит я и должна делать больше, потому что кому многое дано, с того больше и спросится… Извини за эту почти Нагорную проповедь… Мне невероятно важно, чтобы ты поняла меня до конца.

– Поверь, я понимаю, – медленно произнесла Яна. – Кстати, ты знаешь, как тебя называют в городе?

– Конечно, знаю, – довольно улыбнулась девушка, – Блаженной. И на самом деле это лучший комплимент, какой они только могли мне сделать.

Яна смогла лишь кивнуть, но потом затаившаяся мысль снова возникла в ее сознании, и она осторожно произнесла:

– Ты так внимательно рассматривала меня при нашей первой встрече… Мне казалось, твой взгляд прожигает меня насквозь и заглядывает за спину…

– Так я и правда заглядывала тебе за спину, как и всем другим соискателям, – спокойно призналась Евгения.

– И получается, если бы ты увидела, что моя аура… что мое облако черное, то тогда не приняла бы меня на работу?

– Да. Не приняла бы ни в коем случае. Несмотря на положительный результат проверки службы безопасности и кучу рекомендаций. Такое уже не раз случалось.

Девушка откинулась на спинку дивана, не отрывая взгляд от Евгении. Если допустить невозможное и принять историю босса – историю, которая разрушала привычную Яне картину мира – за истину, то в нее все равно никак не хотел укладываться этот последний кусочек. А если все это неправда… тут мысль девушки споткнулась. История казалась абсолютной чертовщиной, но в одном она была уверена точно: Евгения стопроцентно верила в истинность всего, что она ей рассказала. И значит, по крайней мере, с ее точки зрения, все было правдой, той правдой, о которой, как она говорила, почти никто больше не знает.

Евгения тоже неотрывно смотрела в ее глаза и ничего не произносила. И это, наверное, было правильно. Сказано за этот вечер было и так немало.

Подумав хорошенько, помощник все же спросила:

– И теперь ты… довольна тем, что тебе удалось построить? Я имею в виду, ты ощущаешь, что тебе удалось заменить Светлану?

– Это трудный вопрос. – Евгения резким движением откинула назад темные волосы и печально улыбнулась. – Думаю, я не вполне заменила ее моему отцу, хотя он очень рад всему, что я делаю, и гордится мной. И совершенно точно не заменила ее моей матери.

– Постой, – Яна внимательно смотрела в изменившееся лицо босса. – Ты что, так и не виделась с матерью после тех ее слов?

– Ни разу, – тихо призналась Евгения.

Яна растерянно оглянулась в поисках кого-нибудь, кто посоветовал бы, что сейчас надо сделать, однако ее внутренний сторож ушел уже очень далеко, а других советчиков у нее не было. Но эмоции, которые вызвал в ней рассказ Евгении, как и весь этот вечер, даже больше, как все последние дни, в которые мучительно ломалась ее клетка, много лет не дававшая ей толком даже дышать, – все это не позволяло ей продолжить спокойно видеть затравленный взгляд, который Евгения перевела на давно потухший кальян.

– Иди ко мне, – неожиданно сказала помощник.

Евгения посмотрела на нее непонимающе. Они сидели по-прежнему рядом: между ними было всего сантиметров двадцать. Яна протянула руку и, коротко коснувшись ее плеча, повторила приглашение:

– Иди ко мне, сейчас.

Темноволосая девушка заглянула в ее глаза и, наконец, придвинулась, одновременно обхватывая руками ее спину и доверчиво прижимаясь щекой к ее щеке. Яна сначала просто гладила ее волосы, потом плечи – очень легко, едва касаясь, а потом, почувствовав, что Евгения вполне расслабилась в ее руках, осторожно заправила темную шелковистую прядь за ухо и прошептала, почти касаясь его губами: «Ты делаешь даже больше, чем можешь… Я верю всему, что ты мне рассказала, потому что знаю, что это правда… И вовсе не считаю тебя сумасшедшей…» Евгения немного отклонилась и посмотрела Яне в глаза. В ее лице светился невысказанный вопрос, но, похоже, она сразу увидела ответ на него в глазах помощника, потому что легонько улыбнулась, а потом тихо сказала: «А я верю, что ты веришь мне».

Яна продолжала смотреть в эту манящую зелень, испытывая противоречивые чувства. Чтобы не думать об этом, она сделала первое, что показалось ей правильным: слегка коснулась губами губ девушки. Евгения прикрыла глаза и немного откинулась назад, найдя опору в спинке дивана, и Яна, получив это молчаливое согласие, по-прежнему стараясь не думать, что именно она делает, продолжила целовать ее очень легкими нежными поцелуями: в губы, щеки, висок, в маленькое красивое ухо, за которое оставалась заправлена смоляная прядь, в затрепетавшие под ее губами веки… Одной рукой она опиралась о диван, чтобы совсем не завалиться на Евгению, а другой водила по ее волосам, скулам, подбородку, легонько касалась шеи, перемещалась на плечи… Яна не смогла бы определить, сколько это длилось, но постепенно ее поцелуи замедлились, и, прежде чем окончательно отстраниться, она снова поцеловала Евгению в губы – пожалуй, чуть сильнее, чем до этого. Девушка не сразу открыла глаза, а когда это произошло, то улыбнулась.

– У тебя великий дар утешения, – сказала она.

Яна опустила взгляд, чувствуя, как демоны сомнения впускают когти в ее и без того напуганное сердечко.

– Нет-нет, посмотри на меня, – потребовала Евгения, и помощник неохотно повиновалась.

– Мне было очень приятно. Ты… Тепло и ласка – то, что нужно любому человеку, пока он живой. Особенно если у него на душе так, как было у меня сейчас. Не смущайся. И – спасибо.

Она встала с дивана, и Яна тоже поднялась за ней. Слова были не нужны. Почти физически помощник ощутила нить доверия, которая протянулась сейчас между их сердцами. Она снова отогнала мысли, кружившие неподалеку мрачными ястребами: о хозяине, задании, обо всех этих играх… И постаралась думать только о девушке, которая стояла сейчас рядом и ласково смотрела на нее.

– Яна, пусть все останется в этой комнате… Я имею в виду, наш разговор и остальное. Но я не хочу это забывать. И не хочу, чтобы ты забывала.

– А я и не забуду, – пообещала помощник охрипшим голосом.

Они поднялись в лифте на минус второй этаж, где оказалось три двери.

– Твоя спальня, – сказала Евгения, подведя девушку к двери посередине.

– А где твоя? – Яна покраснела раньше, чем договорила.

Евгения чуть улыбнулась и показала на дверь справа. Яна задержалась перед дверью, подумав, что не прочь оставить кое-что и в холле, что-то наподобие того, что они оставили сейчас в стенах кальянной.

– Спокойной ночи, – прошептала Евгения где-то очень близко с ее ухом, а потом эти губы так же неожиданно оказались на губах девушки. Яна инстинктивно притянула ее к себе, возвращая поцелуй. Но прежде, чем он превратился в по-настоящему страстный, Евгения отклонилась от нее.

– Спокойной ночи, – только и оставалось сказать помощнику вслед уходившей в свою спальню девушке.