Табу. Разбитые судьбы (СИ)

Глава 1. Маша

10 лет назад

Энерджайзер.

Именно так называла меня моя дорогая мамуля всё мое сознательное детство.

Действительно. Какая ещё ассоциация могла быть с непоседливым, непослушным ребёнком, который встав в первый раз на ноги, начал улепётывать в неизвестном направлении с задорным хохотом.

Добавим в эту картину копну рыжих волос и веснушки, как у забавного Антошки из мультика. Вот такое вечно весёлое солнце, которое когда-то не оставляло равнодушным ни одного встречного-поперечного в маленьком посёлке средней полосы необъятной России.

Я жила в маленькой семье, в которой были только я, мама и престарелая бабуля. Никогда я не чувствовала себя обделённой в чем-то. Да. Мужского воспитания не хватало, и я частенько бедокурила, но мама, по мере своих сил, пыталась держать меня под прицелом старого армейского ремня погибшего отца. С его-то смертью и изменился мир вокруг. Больше не было всеми уважаемого врача — главы нашей семьи. У местных отпала нужда улыбаться и заискивать перед нашей семьёй.

С той поры доставалось по «пятой точке» не только от родительницы. Все сорванцы небольшого поселка, знавшие меня, так же знали, что заступиться за меня некому. Поэтому всё тот же беззаботный ребёнок частенько получал от них жизненный урок.

Я никогда не была злопамятной. Просто считала, что если человек вымещает на мне зло, то в душе он глубоко несчастный. Как можно ещё объяснить агрессию, направленную на ни в чём не повинного ребёнка? Обиды быстро забывались.

Когда-то я была глупая и наивная.

Не смотря на все оплеухи, я могла с точностью сказать, что первые тринадцать лет моей жизни были самыми счастливыми.

Вспоминая то время, первыми на ум приходило яркое тёплое солнце, пение птиц в нашем маленьком саду и запах больницы, которой всегда пахла мама.

У каждого человека есть то самое место и время, куда хочется вернуться в период душевных страданий. Когда закрываешь глаза и хотя бы мысленно переносишься в то время. Именно то счастливое детство было таким кусочком моего рая.

Шли годы. В старшей школе мой оптимизм потихоньку угас. Внутренняя батарейка медленно теряла свой заряд. Тогда до меня начало доходить, что мир не такой радужный, как мне когда-то казалось. Может, дело было во взрослении, а может, в набитых шишках от жизненного опыта

В тот самый осенний день, когда с уверенностью могу сказать, что всё началось, я сидела на старой лавочке у нашей школы.

Еще пока тёплое сентябрьское солнце дарило свои последние лучи, выглядывая из-за серых облаков. Кое-где блестели лужи после недавнего дождя.

Именно из-за этих грязных луж я и сидела с опухшими глазами и лила слёзы. Вся моя новая юбка, которую мама купила мне перед поступлением в шестой класс, была безнадежно испорчена. Помятая и с грязными пятнами, её словно выловили со дна мусорного бака. Так я себя и ощущала. Грязным, побитым, никому не нужным рыжим котёнком.

Кровь, стекающая с разбитой коленки, добралась уже до белоснежных гольф. Я, периодически шмыгая носом, копалась в своём стареньком рюкзаке, пытаясь найти салфетку.

Школьники, свидетели моего позорного падения, посмеивались и проходили мимо. Думаю, в каждой школе был свой изгой, которого не любили из-за… Да не из-за чего. Просто не любили. Может, из-за излишнего оптимизма. Может, у него, как и у меня не было родителя, или же он учился лучше остальных, или он не мог себе позволить то, что есть у других. Но я не заслужила этого! Не заслужила их колких слов и злорадных взглядов.

Дети порой бывают чертовски жестоки. Они не замечают, что простое бездумно брошенное слово может быть причиной душевной травмы. Одно неосторожное действие станет ударом, после которого так тяжело вновь встать на ноги. Иногда, эта боль идёт с тобой бок о бок всю жизнь.

А потом из таких забитых детей вырастают агрессоры или постоянные клиенты психологов. А какие в посёлке психологи? Многие взрослые «лечили» свою психику водкой. А дети вымещали злобу на таких же детей. Замкнутый круг. Но так жили большинство. Даже спустя годы я вспоминала их. Без злости. Лишь с тоской и грустью.

Знающий психолог сказал бы, что вся эта злоба идёт из семьи. Возможно, у Ваньки, толкнувшего меня в грязную лужу под истерический смех его дружков, отец бил мать. И для него такое поведение обыденное. Может быть, его мать совсем не дарила ему любви и ласки, поэтому он озлобился на всех, кто не может дать отпор.

Никто за меня не заступился. Никто ему не надрал уши. Все прошли мимо с чувством презрения или в лучшем случае с безразличным взглядом. Я не винила их и не ждала другого. Я была больше, чем уверена, что моё падение вся школа будет помнить до конца учебного года.

Мне было их жаль. Жизнь так коротка, чтобы тратить её на ненависть. Я мечтала каждый день дарить прохожим и даже совершенно незнакомым людям радость. Ведь так приятно, когда просто так тебе улыбаются. Ловишь позитив от постороннего и в тебе распускаются цветы. Но это всё глупости. Я поняла, что это никому не нужно. Простая улыбка вызывала агрессию. Добрые слова зачастую оставались не замеченными. А в бескорыстных поступках люди видели подвох. Этот мир был слишком чёрствым для меня.

Я всё сидела, хлюпая носом и тяжело дыша, пытаясь унять дрожь в руках и привести чувства в порядок. Совсем не хотелось расстраивать мать. Чтобы не встречаться с глумливыми лицами школьников, я опустила голову.

— Чего сопли размазываешь? — передо мной остановились чьи-то белые кроссовки.

Я подняла заплаканное лицо, встретив веселый взгляд. Ещё один, кому хотелось посмеяться над горем другого.

Я его знала. Дима. Митька. Тот самый «сын маминой подруги». Симпатичный парень, живший по соседству. Выпускник нашей чёртовой школы, в которой всем друг на друга наплевать.

Я никогда не вызывала интереса у мальчиков, как мои сверстницы. Что можно было разглядеть за копной рыжих волос и в щупленькой фигурке? Мама говорила, что внешностью я пошла в отца.

Митька был хорош собой. Высокий. Выше всех в своём классе. Красивое ещё мальчишеское лицо с самодовольной улыбкой. Стильная стрижка и одежда, купленная явно не на ярмарке «выходного дня». С детства он знал себе цену. Никогда не увивался за девчонками. Они сами липли. Иногда, сидя у окна своей маленькой комнатки, я наблюдала за ним и мечтала, когда вырасту, непременно выйду за него замуж. Глупые детские фантазии…

Поэтому я округлила от удивления глаза, до конца не веря, что он обратился ко мне.

Я вытерла лицо тыльной стороной ладони, пытаясь быть менее жалкой перед этим красавчиком. Он ухмыльнулся, дёрнув уголком губ.

Мои и без того розовые в мелких конопушках щёки зарделись ещё сильнее, и я опустила глаза.

— Язык проглотила, Манька? — не дождавшись моего ответа, он приземлился на лавку рядом, расслабленно откинувшись на спинку.

Я вновь посмотрела на него, сдвинув брови.

— А ты откуда знаешь, как меня зовут? И вообще, я Мария, — я считала, что интонацией моего голоса можно порезаться.

— Вот будет тебе лет тридцать, тогда и будешь Марией, а пока ты соплюха, — он хмыкнул над моей явно перекосившейся физиономией. Я так и знала, что он остановился для того, чтобы посмеяться.

Я разозлилась. Разве так можно? Кто он вообще такой, чтобы так разговаривать со мной? Он просто-напросто обычный хам. Такой безумно привлекательный хам, по которому я тайно вздыхала. Но этот факт ещё больше разозлил меня. Он такой же, как и все эти предатели, смеявшиеся над беззащитной девчонкой, лежавшей в луже.

Я вскочила с лавки, сжав кулаки и не обращая внимания на боль в ноге. Если бы человек мог метать молнии или искры, то я бы подпалила эти аккуратно уложенные гелем волосы на его голове. Мои губы сжались в тонкую линию, пытаясь сдержать не прилично грязные слова, рвущиеся наружу. Глаза щипало. Не хватало ещё разрыдаться перед ним.

— Оу-оу! О чем бы ты не подумала, остановись. Ты похожа на разбушевавшегося чихуахуа, — Митька поднял руки в примирительном жесте. Попытка успокоить провалилась с треском. Его задорная улыбка была последней каплей.

— Да… пошёл ты… — мой голос дрогнул, и предательская слеза всё же скатилась по щеке.