Табу. Разбитые судьбы (СИ)

Глава 45. Дима

Ещё одна нескончаемо длинная ночь. В предрассветных сумерках больничной палаты на четыре койки, жизнь, кажется, остановилась. Тишина угнетала. Ожидание скреблось где-то внутри грудной клетки.

Моя Манька лежала на одной из скрипучих кроватей, сливаясь с посеревшими простынями. Такая маленькая и хрупкая, словно тот ребёнок, которого я бросил когда-то. Тусклая кожа без признаков здорового румянца. Пересохшие губы чуть приоткрыты, а под посиневшими веками пролегли тени.

Эти прошедшие двое суток стоили нам обоим очень дорого. Двое суток нескончаемого потока мыслей, от которых хотелось самому лечь в гроб. Но надежда, зародившаяся подобно тлеющему угольку, не давала сойти с ума.

Я как Цербер не отходил от неё, поглаживая тоненькую кисть руки с выступающими из-под кожи венами. Не мог и подумать, чтобы оставить её. Я должен быть первым, кого она увидит, очнувшись.

Все вопросы потом. Все проблемы не имели значения. Лишь она. Лишь она важна для меня. Она и Мишка.

— Чего ты расселся опять тут, балбес? Иди-ка ты домой. Нечего тут тоску наводить своей кислой физиономией. Мало тебя врачи гоняли…

Я обернулся на громкий шёпот Алевтины Яковлевны, соседки по палате. Эта женщина бальзаковского возраста ворчала каждый раз, когда видела меня. Затыкаясь только на пару часов сна.

Я вновь посмотрел на свою малышку, тяжело вздохнув и поёрзав задницей по холодному полу. Палата не была предусмотрена для посетителей, поэтому я прозябал в чисто спартанских условиях, питаясь лишь водой из мутного кулера.

Я, не отрывая взгляда, следил за медленно вздымающейся грудной клеткой самого дорогого мне человека. Как будто мир за пределами палаты перестал существовать. Как будто не умирали и не рождались с пискливыми криками люди на планете.

Мишка приезжает через пару дней из лагеря. Нельзя ему рассказывать. Мал ещё. Не знаю, как я буду справляться. Не представляю, смогу ли вести себя, как нормальный адекватный человек, у которого нет камня в душе.

Я встрепенулся, краем глаза заметив движение сбоку. Прозрачная капелька скатилась по щеке Машки, оставив серебристую дорожку. Аккуратным движением большого пальца, я стёр след, надеясь, что она почувствует меня. Поймёт, что я рядом.

Чуть скривив брови, Машка слабо вздохнула, приходя в себя. Этот единственный за двое суток звук стал моим вторым дыханием. Желаннее которого не было ничего в мире.

— Шшш… не шевелись, соплюха. Я здесь, — тихим шепотом и осторожным касанием, я пытался успокоить её. В горле застрял поток не высказанных мыслей, слова к которым я при всем желании не смог бы подобрать.

— Больно. Пашка…

Как поток ледяной воды. Одно слово ударило в солнечное сплетение, заставляя согнуться пополам от боли. Невидимый тупой нож медленно разрезал теперь и мою плоть, уверенно пробираясь к остановившемуся сердцу. Моя рука замерла на её волосах, онемев вместе с задеревеневшим телом. Теперь понятно, кого она мечтала увидеть рядом. Я дурак…

— Пашка… Пашка… — я хотел сжать руками её горло, лишь бы она объяснила, что это значит. Лишь бы в бреду больше не смела повторять его имя.

— Мань, о чем ты говоришь?

— Ой да бестолковый дурень! Воды ей дай. Видишь девка в себя пришла, — неожиданно шустро для своего возраста, старушенция метнулась с пластиковым стаканчиком, наливая воды.

Я придержал Маньке голову, помогая смочить пересохшее горло.

— Дим, это Пашка. Он… был в моём подъезде, — она не нашла в себе силы приоткрыть глаза. Они ушли на вынесение приговора для бывшего любовничка. Было видно, как ей трудно даются слова. От большой кровопотери или от осознания того, что ещё один человек, которому он всецело доверяла, предал её.

— Всё хорошо, Мань. Тебе нужно отдыхать. Поспи.

— Вы опять здесь, молодой человек? Если бы это не вы принесли Машу, я бы давно пинками выгнал вас отсюда.

— Иван Михалыч, прошу вас не ругайтесь… — слабый голосок Маши привлёк внимание врача, заставив заткнуться.

— Машенька, не разговаривай. Тебе отдыхать нужно. Будь добра выпроводи своего гостя, — Михалыч строго посмотрел поверх толстых линз очков, пытаясь задавить авторитетом.

— Дим, иди домой. Ты выглядишь не лучше меня, — она дёрнула уголком губ, из-под полуприкрытых ресниц наблюдая за мной.

Я-то уйду. Придётся наведаться в гости к Павлику. Ещё с первой встречи у меня чесались кулаки.

— Дима, посмотри на меня, — я дёрнулся, пойманный врасплох. — Не нужно читать мысли, чтобы понять, о чем ты думаешь. Это того не стоит…

— Ты слышишь себя вообще, глупая женщина? — я снова присел рядом с ней, чтобы заглянуть ей в глаза. — Ты думаешь, что попытка убийства может просто так сойти ему с рук? Если бы тебя не стало, я не смог бы…

— Чаво там сопли развёл, слюнтяй? Поцелуй её уже и вали отсюда, — Алевтина Яковлевна, уперев руки в боки, обтянутые застиранным халатом в цветочек, стояла негодующе стреляя мутными глазками.

Никакой личной жизни с этой мегерой. Но она права. У меня куча забот. Нужно разобраться в двух вопросах, прежде чем я заберу Маньку домой. Домой. К нам домой. Даже спрашивать не буду.

— Мань. Этот врач. Вы с ним так хорошо ладите…

— Это он меня устроил в эту больницу. Я ему многим обязана.

— Почему?

— Он был другом моего… нашего отца, — Машка замолчала на последнем слове.

За всю свою взрослую жизнь я смирился с этим. Она видимо нет. Слишком мало прошло времени.

— Они были близки? — я мялся, опустив глаза в пол, не зная, как сделать следующий шаг.

— Да. Очень. Они дружили с детства. Потом отец познакомился с мамой и переехал. Он мне практически родной человек.

— Долго языками трещать будете?

— Алевтина Яковлевна, я вас сдам в дом престарелых, если услышу ещё слово…

Бабулька, ворча проклятия под нос, спешно завалилась на скрипучую кровать, укутав одеялом варикозные нижние конечности.

— Ты хотел что-то спросить?

— Нет. Отдыхай. Я приду позднее.

Прижавшись губами к её лбу, я впервые за долгие годы понял, что буду счастлив. Я всё преодолею. Главное, чтобы она была рядом. По-другому никак.

Первым пунктом в списке моих дел на сегодня значился Павлик. Нет, я не собираюсь бить его. Хотя, проверить насколько крепка его черепушка всё-таки хотелось.

Найти его не составило труда. Сразу после того, как Маньку загребли за препараты, я навёл о нём справки. А пацанчик-то оказался не таким белыми и пушистым, как пытался показать себя.

Продажа краденой бытовой техники, разбойное нападение, угон транспортного средства. И везде он подозрительно легко выходил сухим из воды. Скользкий тип. Но любому везению приходит конец. И он свой получит очень скоро.

Только не понимаю, каким боком тихая наивная Манька Жихарева перешла ему дорогу. Личные мотивы? Отвергнутая любовь? Они же планировали пожениться. Передумал? Захотел таким способом избавиться от неё?

Вечеринка у местного барыги в спальном районе города накрылась медным тазом, когда во главе со знакомым Горелым без предупреждения в гости наведался ОМОН.

Никогда не понимал, почему наша доблестная полиция, зная о наркопритоне, ничего с этим не делает. Ну да ладно. Это уже не моя проблема.

Уже не моя проблема лежала мордой вниз с разбитой губой и заломленными за спину руками, придавленный тушей одного из бойцов в камуфляже.

Его светлые некогда ухоженные волосы торчали засаленными паклями в разные стороны, а рубашка болталась лишь на одной пуговице. Знатно его жизнь потрепала за эту длинную неделю, что мы не виделись.

Нет. После всего содеянного жалости у меня к нему не было. Он сядет далеко и на долго. Уж я об этом позабочусь. Заслужил.

Хотелось сжимать его горло, пока не перестанет бороться за жизнь. Но это наказание слишком мало для него. Я хотел, чтобы он страдал долго. Всю оставшуюся жизнь. И он получит по закону.

Борец с преступностью хренов. Галочку можно поставить. Идём дальше. Сегодня будет чертовски длинный день, но прежде я ещё раз заглянул в больницу и проверил самочувствие любимого пациента. Она спала. Я не стал задерживаться. Хотел, чтобы к её пробуждению в нашей общей жизни не осталось закрытых дверей.

— Дмитрий? Я тебе звонила весь день. Где ты был?

Мать открыла дверь, как всегда, с шикарно уложенными волосами и в коротеньком халатике. Наверно, собралась на свидание с очередным кошельком. Тех денег, что я ей всегда давал, с лихвой хватало на все эти женские штучки, которые, по сути-то, нужны только женщинам. В свои пятьдесят она выглядела максимум на сорок. А вела себя, как подросток, не думая ни о ком кроме себя.

— Зачем звонила?

— Просто пообщаться с любимым сыном, — мама расплылась в фальшивой улыбке. Меня передёрнуло. Она вся насквозь была фальшивая. Начиная от приклеенных ресниц, заканчивая её чувствами ко мне. Любила ли она меня хоть когда-нибудь?

— У тебя закончились деньги, которые я присылал?

— Не говори так со мной. Как будто мне от тебя нужны только деньги, — она осуждающе посмотрела на меня, прижав руку к груди. Актриса. Слезу ещё пусти. Вон нижняя губа уже начала дрожать от несправедливых обвинений единственного отпрыска.

— Не куплюсь, Елена Александровна.

— Так зачем ты пришёл? — мать вышла из образа вечной мученицы, надев на лицо свою естественную маску холодной женщины.

— Как зачем? Пообщаться с любимой матерью. И услышать ответ на единственный вопрос. Зачем ты всё это придумала, мама? — я переступил порог, оттесняя ничего не понимающую родительницу. Я видел, как у округлившей глаза женщины, шустро крутились шестерёнки в голове. Глаза бегали по мне и по комнате, словно ища выход.

— Ты о чем говоришь, сынок?

— Я говорю о моём отце. Я всё знаю. Тебе нет смысла отпираться. Только скажи зачем.

— Ты совсем с ума сошёл? Не доверяешь единственному родному человеку? — она захлопала ресницами, пытаясь заплакать. — Эта девка совсем запудрила твою голову?

— Хватит врать! — я схватил её за плечи, сильно встряхнув. Это единственный способ пресечь поток грязи, который она уже была готова вылить на ни в чем не повинную девушку. — Я спрашиваю последний раз! Иначе пойдешь работать посудомойкой, чтоб обеспечивать себя.

О да… Я знал, на какую мозоль надавить. И нет… Никакого угрызения совести я не испытывал. У меня не было 100 % доказательств. Генетика, штука непредсказуемая. Поэтому нужно было выжать всё до последней капли из этой женщины, называвшейся моей матерью.

— Как ты смеешь? — она ударила меня по лицу, больно оцарапав ногтями кожу. — Да я всё тебе дала в этой жизни! А ты вот так. Променял меня. Свою мать на какую-то шалаву!

— Ещё слово не в то русло, и ты меня больше никогда не увидишь. Так же, как и мои деньги. Я жду!

— Она всё равно никогда не подходила тебе! И её чертова мамаша не подходила ему! Он был моим!

— Мама! — от моего крика женщина вздрогнула, вмиг теряя воинственность.

— Да! Я немного приврала… — она кокетливо опустила глаза в пол, как будто речь шла о очередном платье, купленном без ведома сварливого мужа. — Я из-за него бросила в городе всё и поехала в ту дыру! Я могла стать человеком, а была лишь его временной подстилкой. Так назвал он меня в нашу единственную ночь.

— Какого хрена? — я как следует встряхнул её. — Видит Бог, я сдерживаюсь из последних сил, мама…

— Я ни о чём не жалею. Каждый божий день я смотрела на его идеальную семейку и мечтала о мести. Он испортил мою жизнь, а я испортила жизнь его дочке, — она приблизила ко мне своё взбешённое лицо. — Око за око, сынок!

— Ты до сих пор не поняла? — мне было жаль эту чужую женщину, которая видела в жизни только месть и зависть. — Ты не поняла, что разбила жизнь не только его дочке, но и родному сыну.

— Что это на твоём лице? Слёзы? Слюнтяй! Ты такая же тряпка, как твой папаша, который сбежал от меня. Бесхребетный трус, — её исколотое ботоксом лицо не выражало ничего, лишь слова колючими иглами впивались в моё сердце. — Ты цепляешься за какую-то любовь, которая приносит только разочарование и боль. Я же выше этого! И я сделала всё, что в моих силах, чтобы и ты это понял эту истину. Я ни о чём не жалею. Ни о чём!

Я с жалостью посмотрел на женщину и вышел из квартиры. Больше нам говорить было не о чём. Я лишь корил себя и ненавидел за то, что был настолько слеп. Но как ребёнок может поверить в то, что родная мать может предать? Какой бы они ни была, я всегда считал, что она любила меня. Но она любила лишь свою месть.