Танцующие в темноте

1

Зал церкви оказался настоящей пещерой Аладдина: лотки с самодельными ювелирными изделиями, узорчатыми футболками, жилетами с вышивкой, лоскутными подушками, керамикой, картинами, свечами замысловатой формы, слишком изысканными, чтобы их жечь. Но уверена, что я не была пристрастной, полагая, что лоток нашей Труди самый заметный — и самый дешевый.

Колин приделал к боковине складного стола полку, чтобы выставлять стеклянные изделия на двух уровнях. Разрисованные бокалы и стаканы с поблескивающими внутри свечами были расставлены между высокими бутылками, чтобы огонь просвечивал сквозь стекло цвета драгоценных камней и подчеркивал узоры, изящно очерченные золотом и серебром. Лоток блескал красками, которые только можно вообразить — «как огненная радуга», сказала я и удовлетворенно вздохнула. Я пришла пораньше, чтобы помочь Труди все расставить.

Труди дрожала так, будто собиралась исполнять главную роль в своей первой пьесе.

— Что будет, если я не сумею ничего продать?

— Не говори глупостей. Я сама положила глаз на пять бутылок для рождественских подарков.

— Я не могу брать деньги с родной сестры!

— Что за чепуха! Теперь, когда ты стала бизнесменом, никаких сантиментов, Труди!

— О, Милли! — Труди взглянула направо и налево на других лоточников, большинство из которых уже все подготовили и с нетерпением ждали одиннадцати часов, когда откроют двери. — Я слишком бросаюсь в глаза.

— По-моему, все замечательно. Хочешь чашку чаю?

— С удовольствием. Только не уходи надолго, сестренка. Я не смогу это сделать сама, — нервно крикнула она вслед. Я пошла в комнату за помостом, где продавали кофе и чай.

Позже я поняла, что в этот день семья Камеронов наконец-то стала настоящей семьей. Мы были похожи на любую другую семью. Джеймс пришел ровно в половине двенадцатого, как и обещал. Деклан явился чуть раньше и проявил глубокий интерес к процессу нанесения узоров на футболки. Мама явилась ровно в полдень с красным и обеспокоенным лицом. Капли пота блестели на ее лбу, хотя был холодный ноябрьский день. Я вышла ей навстречу.

— Отец так рассердился, когда узнал, что я собираюсь уехать, — сказала она, тяжело дыша. — Он требовал, чтобы я сначала приготовила ему обед. Я поставила еду в духовку на маленький огонь, чтобы она была готова, когда он вернется из паба, но боюсь и думать, что с ним будет к тому времени. — Она уронила свою сумочку, наклонилась ее поднять, потом уронила ключи от машины и перчатки. — Как дела у Труди?

— Ее бутылки идут нарасхват. Половина уже продана. Она слишком мало просит.

Труди даже не заметила, что я отошла. Набравшись уверенности, она уже самостоятельно управлялась со своим лотком, возле которого толпились покупатели. Я схватила мать за руку.

— Мам, ты можешь поехать со мной на квартиру Фло, когда все закончится? Я хочу тебе кое-что показать.

— Что там такое?

— Не скажу. Сама увидишь.

Она покачала головой.

— Никак не могу, Миллисент. У отца ужасное настроение. Уж лучше я поеду сразу домой.

— В таком случае я заеду вечером и заберу тебя, — сказала я твердо. — Тебе нужно кое-что увидеть.

Джеймса уже представили Труди. Теперь пора было познакомить его с матерью. Как могла я стыдиться, думала я с комком в горле, этой сердечной, доброй женщины, чье лицо засветилось от удовольствия.

— Очень приятно познакомиться с вами, Джеймс. Ваша мама называет вас Джим или Джимми?

Когда после обеда приехал Колин с Мелани и Джейком, лоток Труди уже практически опустел. Глаза Труди торжествующе сияли — она заработала более двухсот фунтов.

— Не могу поверить, что люди действительно готовы платить за мои бутылки. Только представьте, они будут стоять на подоконниках по всему Ливерпулю. — Она пообещала раскрасить для меня еще несколько в ближайшие дни.

Мама была в своей стихии. Она ходила вокруг и говорила:

— Вижу, вы купили одну из бутылок моей дочери. Они прелестные, правда?

Если люди были расположены остановиться и поболтать, она начинала рассказывать им и про другую свою дочь.

— Вон она, — слышала я не раз. — Это наша Миллисент. Она работает в агентстве недвижимости в центре Ливерпуля. А это мой сын — вон тот парень в коричневом свитере. В следующем году он идет в колледж.

К всеобщему удивлению, приехала бабушка и купила последнюю бутылку Труди.

— Как я могла не приехать? — проворчала она. — Меня подвезли. Надеюсь, Кейт приехала на машине и отвезет меня домой.

Я внимательно рассматривала бабушку. Эта женщина отдала ребенка Фло Нэнси О'Мара. О, как бы хотела я знать точно, что же произошло. Но время было неподходящее — а будет ли когда-нибудь подходящее время, чтобы затронуть столь щекотливую тему?

Мы все вместе пошли в комнату за помостом, чтобы выпить чаю. Труди сложила свой лоток и присоединилась к нам. Собрались трое Камеронов, четверо Дейли, Марта Колквитт и Джеймс. У нас неожиданно завязался оживленный разговор о футболе. Не хватало только отца, этим, вероятно, и объяснялось всеобщее оживление.

— Никогда не думал, что буду свидетелем такого, — прошептал мне Колин.

— Свидетелем чего?

— Ну, это почти классический вариант «счастливого семейства», разве не так? Так должна вести себя любая нормальная семья. Все прекрасно провели день, включая и детей.

Когда подошло время уезжать, я договорилась с мамой, что заеду за ней в семь и отвезу ее на квартиру Фло. К тому времени отец должен был снова уйти.

— Сказала бы ты, в чем дело, — вздохнула мама.

— А в чем, собственно, дело? — спросил Джеймс позже. В город мы ехали порознь на своих машинах и встретились в ресторане, чтобы поужинать. — Я надеялся, что остаток дня мы проведем вместе.

Последнее замечание я пропустила мимо ушей.

— Это что-то по-настоящему удивительное и потрясающее, — сказала я счастливо. — Тетя Фло оставила маме свою квартиру и деньги, почти двадцать четыре тысячи фунтов. Я только вчера ночью нашла копию завещания. Я хочу, чтобы мама сама съездила к Фло и прочитала.

Когда я заехала за мамой, дом был погружен в темноту. Удивившись, я обошла вокруг. Дверь кухни оказалась не заперта, значит, кто-то все-таки был дома.

— Мама? — крикнула я. — Деклан? Есть кто дома? Это я.

Сверху донесся слабый звук, похожий на хныканье. Взволнованная, я включила свет на лестнице и пошла наверх.

— Мама? — позвала я.

— Я здесь, милая. — Голос, чуть громче шепота, доносился из передней спальни. Я толчком открыла дверь и стала нащупывать выключатель.

— Не включай свет, Миллисент.

Я не послушала ее. В тусклом свете лампы я увидела, что мама полусидит, полулежит на кровати. Ее правый глаз распух, губа разбита и кровоточила. На обеих руках были синяки. Она выглядела совершенно разбитой, но, несмотря ни на что, ее глаза смотрели все так же бодро, будто она самая неунывающая жертва на свете, которая выживет, что бы ни выпало ей на пути. Я не сомневалась, что, даже если ее переедет танк, она все равно поднимется и пойдет дальше, как ни в чем не бывало.

— Мама! О, мама что он с тобой сделал? — Ярость накрыла меня волной, я едва могла говорить. Если бы отец оказался здесь, думаю, я могла бы его убить.

— Закрой шторы. Не хочу, чтобы люди заглядывали.

Я задернула их резким движением и села на кровать. Мама сморщилась от боли.

— Все не так плохо, как выглядит, — сказала она. — Я хотела позвонить тебе, сказать, чтобы ты не ехала, но все время отвечал твой автоответчик.

— Я была в городе с Джеймсом. — Я заставляла себя говорить спокойно.

— Миссис Брэдли намазала меня мазью, промыла глаз. И я слегка пьяна. Она дала мне большой фужер бренди. Хотела вызвать полицию, но я ей не разрешила. — На протяжении многих лет миссис Брэдли часто угрожала заявить на Нормана Камерона в полицию, но мама всегда останавливала ее. — Я сказала ей, что он ударил меня в первый раз за много лет, и это чистая правда, клянусь Богом.

— За что, мама?

Она пожала плечами, потом снова поморщилась.

— Обед сгорел. Я знала, что он сгорит — все это время в духовке простоял.

— Ты хочешь сказать, все это… — Я махнула рукой в сторону черного глаза, разбитой губы, синяков, — только из-за сгоревшего обеда?

— Только частично. Меня долго не было дома, Миллисент, почти четыре часа. Да, какой чудесный день. — Ее глаза светились, когда она думала о прошедшем дне. — Я такое удовольствие получила и так рада, что у Труди все получилось, что Колин привез детей, бабушка приехала, ты и Деклан. Джеймс такой чудный парень, так мне понравился. — Она заставила себя засмеяться. — Я даже купила себе пару сережек, чтоб надеть на твою свадьбу — маленькие такие, с красными цветочками, как раз под мое лучшее пальто.

— Ах, мама! — Я слегка коснулась ее поблекших волос.

Она вздохнула.

— Он всегда не выносил, если я счастлива. Я никогда не осмеливалась зайти домой с улыбкой, это всегда выводило его из себя. Он себя чувствовал так, будто от него отгородились, и взрывался. А сегодня я просто не думала об этом. Хотела, чтобы он порадовался за Труди и вообще за все. Вместо этого он на меня накинулся. Пока меня не было, он заводился все больше и больше.

— Он всегда был мерзким выродком, — сказала я злобно.

Последовало долгое молчание. Мама, кажется, ушла в свой собственный мир. Снаружи прорычал и затих мотоцикл. Я встала и посмотрела сквозь шторы. Из дома напротив вышла девушка, села на заднее сидение, и мотоцикл умчался прочь. Я стояла у окна, хотя смотреть было больше не на что, разве что на оранжевые фонари, затихшие дома, на случайную машину. Прошла группа мальчишек, пинавших футбольный мяч. И тут мама заговорила тихим, отстраненным голосом:

— Помню, я была еще совсем маленькой, два или три года. Мы уходили куда-то на целый день, бабушка и я. Когда вернулись домой, было уже поздно. Я тебе говорила когда-нибудь, что мы довольно долго жили у Эльзы Камерон? Так вот. Эльзы не было дома, и мы услышали шум из шкафа за лестницей — ужасные рыдания. Бедный мальчишка сидел там, запертый в темноте, уже несколько часов. Ты никогда не видела таких глаз, какие были у него, — лихорадочные и яркие, такие, будто он сошел бы с ума, если бы просидел там еще чуть-чуть. А ему было всего шесть лет.

— Ты про кого говоришь, мама? — спросила я, сбитая с толку.

— Про твоего отца, милая. После этого бабушка больше никогда не оставляла его одного с Эльзой. У его матери была эта болезнь… Сейчас она называется родильная депрессия, что-то в этом роде. Ей нельзя было воспитывать ребенка.

Я почувствовала, как холодею. Вспомнила фотографию в квартире Фло — женщина деспотичного вида с прелестным ребенком на коленях, ребенком, который стал моим отцом. Я попыталась представить себе чудовище, установившее над нами в детстве власть страха, охваченным ужасом шестилетним мальчиком. Это было сложно.

— Почему ты нам этого никогда не рассказывала, мама? — спросила я дрогнувшим голосом.

— Твой отец заставил меня поклясться, что я не скажу ни слова, ни единой душе. Думаю, ему стыдно. Ты уж, пожалуйста, не обмолвись об этом.

— Но мы могли бы понять.

— Возможно. А может, и нет.

— Думаю, все было бы по-другому, если бы я не подвела его, — сказала она скорее себе, чем мне.

— Как, мама?

— А, не важно. Это уже так давно было. Хочешь чаю? Я умираю как хочу. Я еще не пила с тех пор, как домой приехала.

— Сейчас сделаю. А где Деклан?

— Еще не возвращался. Он пошел с парой, которая делала забавные футболки.

Пока я готовила чай, в голове у меня кружил настоящий вихрь. Я не знала, что и думать. Что бы ни произошло с отцом в детстве, простить то, что он вытворял с нами, невозможно. Ни мама, ни мы, его дети, не виноваты в том, что у его матери была родовая депрессия. Почему он вымещал это на нас?

Когда я вернулась с чаем в спальню, мама спросила:

— Так что там за сюрприз в квартире Фло? Или ты по-прежнему не хочешь говорить, пока я там не окажусь?

— Я совершенно забыла об этом! — Я взяла маму за руки. — Приготовься к шоку. Фло оставила тебе свою квартиру и все свое состояние. Двадцать три тысячи семьсот пятьдесят два фунта и одиннадцать пенсов, если говорить точнее.

Я не уходила, пока не вернулся отец. Когда открылась задняя дверь, я поцеловала маму на прощанье и пошла вниз. Пошатываясь, он шел через кухню, глаза его были подернуты туманной пеленой.

— Если ты еще раз хоть пальцем прикоснешься к матери, — сказала я резким голосом, от которого у меня самой зазвенело в ушах, — я тебя убью, так и знай. — Он бессмысленно посмотрел на меня, словно не понимал, откуда доносится странный голос. — Ты меня понял? — настаивала я.

Он кивнул. Я остановилась, уже положив руку на ручку парадной двери, приведенная в некоторое смятение выражением неприкрытого страдания на его лице, на которое раньше я, вероятно, не обратила бы внимания. Потом он сказал нечто, что казалось лишенным всякого смысла, но от этих слов у меня почему-то свело живот.

— Это все из-за тебя.

Я попыталась придумать, что ответить, а потом решила, что он просто пьян и несет ерунду. Я встряхнулась и вышла.

Я уговаривала маму уходить немедленно. В квартиру Фло можно было переехать хоть сейчас. Я ни к чему не прикасалась, и это оказалось кстати. Квартира осталась в том виде, что и при жизни Фло.

— Спешить некуда, милая, — сказала мама. — Твой бедный отец будет еще неделю или две сожалеть о случившемся. Я лучше скажу ему обо всем тогда, когда буду готова уйти. Я ему много задолжала, но теперь, когда у меня есть деньги и место, где жить, я ничего не боюсь. Я от этого чувствую себя сильной. — Она выглядела ошарашенной, словно не могла привыкнуть к мысли о своей удаче.

— Когда мы впервые встретились с Фло, я, помню, сказала ей, что мне очень нравится ее квартира. Не могу поверить, что она моя.

— Пока не говори отцу про деньги, — предупредила я. — Если он наложит на них лапу, все до последнего пенни тут же уйдет на лотереи и скачки.

— Я, может, и выгляжу дурой. Наверное, я и была дурой большую часть своей жизни, но все же я не настолько тупая.

— Утром приезжай и хорошенько осмотрись, — возбужденно сказала я. — Я возьму на работе выходной. У меня осталось два дня от отпуска, я их оставляла на Рождество. — Мой мозг работал с перегрузкой, обдумывая, как помочь матери наладить жизнь. — Тебе нужно пожить в квартире Фло несколько месяцев, а потом ты можешь продать ее и купить похожую в Оксфорде.

— М-м-м, пожалуй, так я и сделаю, — сказала мама мечтательно и немного туманно, и я подумала, сможет ли она уехать из Киркби, когда до этого действительно дойдет дело.

— Ты по-прежнему любишь его? — резко спросила я.

— Нет, Миллисент. И никогда не любила. Дело в том, — ты, может, и не поверишь, — но он любит меня и всегда любил. Не знаю, как он будет здесь без меня. — Она засмеялась, как девчонка, увидев, что я нахмурилась. — Не волнуйся, я перееду. Я уже решила, разве нет? На последнюю Пасху было тридцать лет, как мы женаты, так что я уже дошла до предела. У вас с Труди своя жизнь, Деклан скоро уедет. Теперь главное — Алисон.

Позже, паркуя машину на площади Уильяма, я с грустью подумала, что это одна из последних ночей, которые я проведу здесь. Но квартира остается моей семье, по крайней мере, на время. В любом случае я могла приезжать к Бел и Чармиан. Спускаясь по лестнице на подвальный этаж, я увидела, что в квартире горит свет, и у меня быстрее забилось сердце. Я открыла дверь. Том О'Мара сидел на диване и смотрел телевизор, положив ноги на кофейный столик. Все хорошее и плохое, весь этот день, который катился к концу, — все мгновенно забылось.

— Привет, — сказал он. Наши глаза встретились. — Ты опаздываешь.

— Нет, это ты приходишь слишком рано.

— Все равно. — Он встал, обнял меня, и мы слились в долгом томительном поцелуе. Мне не терпелось упасть в его объятия, я больше не могла ждать ни минуты. Том тоже. Он подхватил меня на руки и, не переставая целовать, понес на кровать.

Том заснул, а мне спать совершенно не хотелось, словно через мою голову беспрерывно текли маленькие потоки электричества. Роман когда-нибудь закончится. Он никогда не разведется, да и мне ничего такого не нужно. Сейчас, когда я собиралась возвращаться в Бланделлсэндс, следовало положить этому конец. Но смогу ли я бросить его? И позволит ли он мне сделать это? Хватит ли у меня силы воли сопротивляться, если он откажется уходить?

Мой беспокойный мозг отказывался отдыхать. Будет ли мама в безопасности в Токстете, даже если она поселится здесь не навсегда? Раньше я об этом не задумывалась. Я подумала о тех нескольких знакомых мне людях, которые уже жили здесь: Чармиан и Герби с детьми, Бел, Питер Максвелл, — все милые, приличные, честные люди, как и Фло. В любом случае, мама будет в большей безопасности где угодно, включая Токстет, чем со своим мужем.

Когда я встану утром, надо будет освободить письменный стол от вещей, которые могут выдать тайны Фло. Я заберу себе любовные письма, фотографию мальчика, так похожего на Деклана, и рисунок, который он нарисовал для «МОЕГО ДРУГА ФАО». Неудивительно, что Тома всегда так тянуло к ней. Он ее внук. Я вспомнила его безразличие к Нэнси.

— Не волнуйся, Фло, — прошептала я. — Я сохраню твои тайны.

На следующее утро, в полдесятого, я попросила у Чармиан разрешения воспользоваться ее телефоном — я постоянно забывала взять свой мобильник на площадь Уильяма — и позвонила в «Сток Мастертон», чтобы сообщить, что я не приду. Трубку взял Оливер.

— Явилась Диана. Она тут уже всем заправляет.

Я застонала.

— Только бы завтра не наступило.

Потом я позвонила адвокату на Касл-стрит, который вел дела Фло, и договорилась о встрече.

Я вернулась вниз. Письменный стол был уже девственно пуст, бумаги, которые я хотела забрать, лежали в багажнике машины, остальные я выбросила. Я везде вытерла пыль, подмела двор, оборвала последние сухие листья с растений, перекинулась парой слов с тем же черным котом, который наблюдал за мной раньше. Потом убрала на кухне и в ванной, хотя почти ими не пользовалась. Я хотела, чтобы к маминому приходу все было идеально. Сегодня квартира выглядела по-другому — не просто чище, а как-то обезличенно. Уже не было ощущения, что находишься у себя дома.

Едва я успела закончить, когда раздался стук в дверь. Для мамы слишком рано. Может, это Чармиан хочет пригласить меня на кофе? Я на это надеялась. Чармиан пришла в восторг, когда узнала, что сюда переедет моя мама. Я была уверена, что они поладят.

— Бабушка! — изумилась я, открыв дверь. — Заходи.

— Сегодня утром твоя мать позвонила мне и сообщила новость, — ворчливо сказала Марта Колквитт, поскрипывая отороченными мехом ботинками примерно одного со мной возраста. На ней было верблюжье пальто и вязаная шапка в форме тюрбана с перламутровой брошью посередине. Комната сразу наполнилась запахом нафталина и каких-то мазей.

— Мне надо в женскую консультацию, поэтому я решила зайти посмотреть квартиру.

— А что с тобой? Я имею в виду, зачем тебе нужно к врачу? — Никто из нас, Камеронов-детей, не испытывал особой любви к бабушке, но невозможно было представить себе жизнь без ее вечно недовольного присутствия.

Как и следовало ожидать, ответ был раздражительным:

— А я почем знаю, что со мной? — рявкнула она. — Они сделали рентген, взяли анализы. Вот дождусь результатов, тогда буду знать, что со мной. — Ее голос смягчился. — Так-так… Значит, здесь она и жила, наша Фло. Мне всегда было интересно, как выглядит ее квартира. — Она зашла в комнату. — Все в ее духе. Ей нравилось, чтобы было красиво.

Я внимательно смотрела на нее, пока она изучала комнату сестры. Я никогда не видела ее лицо таким мягким, почти нежным.

— Бабушка, сними пальто, — сказала я. — Кофе будешь?

— Я никогда не пью кофе, пора бы тебе запомнить. Я буду чай. И пальто я не сниму, но все равно спасибо. Я долго не задержусь.

— Боюсь, есть только порошковое молоко.

Бабушка пожала плечами.

— Значит, придется удовлетвориться этим, не так ли? — Она склонила голову набок и почти улыбалась, глядя, как вращается лампа Фло. — Умираю, как хочется закурить, но с чаем вкуснее.

Когда я вернулась, она изучала рисунок на стене над камином, который я не успела снять.

— Что здесь написано? — Она пристально вглядывалась в рисунок, почти упершись носом в стену. — Я в этих очках не вижу, а те, что для чтения, я оставила дома. Я не могу ходить постоянно в этих двухфокусных.

— Тут написано: «МОЙ ДРУГ ФЛО». Его нарисовал Хью О'Мара.

Бабушка отступила назад, но продолжала пристально смотреть на рисунок. Много бы я отдала, чтобы узнать, о чем она думает. Сверху раздалось слабое гудение — это Чармиан пылесосила ковер. Взвизгнул кто-то из детей Минолы. Бабушка все смотрела на рисунок, словно забыла, что я здесь. Я облизала губы, которые вдруг стали сухими. Я не хотела расстраивать ее, но я должна была узнать.

— Это был сын Фло, не так ли, бабушка? Она родила его от мужчины, которого звали Томми О'Мара — он погиб на «Тетисе». Скорее всего, он так и не узнал, что она беременна. — Я облизала губы еще раз, прежде чем ринуться дальше. — Ты отдала ее ребенка жене Томми, Нэнси.

— Господи, что ты такое говоришь, девочка? — Она развернулась, слегка пошатнувшись в своих неуклюжих ботинках. Я почувствовала, что съеживаюсь под рассерженным взглядом за толстыми линзами. — Откуда, черт возьми, ты знаешь об этом?

— Я знаю, потому что мне сказала Нэнси.

— Нэнси! — Желтые губы разразились хриплым недоверчивым смехом. — Не говори глупостей, девочка. Нэнси мертва.

— Нет, бабушка. Я видела ее недавно. Она в доме престарелых в Саутпорте. Она сказала… — Я сощурилась, пытаясь дословно повторить слова Нэнси. Я представила старое, покрытое желтыми пятнами лицо, горящие темные глаза, длинные пальцы, когтями вцепившиеся в мою руку. — Она сказала: «Марта отдала его мне — все по справедливости. Ты его никогда не вернешь. Лучше я его убью». Она выжила из ума, — закончила я. — Решила, что я — Фло.

Лицо бабушки сморщилось, она заплакала — признак тревожный и неутешительный. Проковыляла назад, села на стул и дрожащими руками достала сигарету.

— Бабушка! — Я поставила чайник, перебежала через комнату и стала у ее ног на колени. — Я не хотела тебя расстроить. — Я злилась на себя за то, что такая любопытная, такая невнимательная, но я знала, что при необходимости сделаю это снова, не колеблясь.

— Все в порядке, Миллисент. Где молоко? — Она громко засопела, сняла очки, чтобы вытереть глаза, явно делая сознательные усилия, чтобы взять себя в руки. Она смутилась — не привыкла проявлять какие-либо чувства, кроме гнева. Ее руки все еще дрожали, она взяла чай, но она уже достаточно оправилась, чтобы скорчить неодобрительную гримасу при виде кружки. Она сказала:

— Я никогда не сожалела о том, что сделала. Вам, молодым, трудно понять, какой это был позор в наши дни — родить ребенка вне брака. Пострадала бы вся семья. — Ее лицо снова обрело непроницаемость, а тон — безапелляционность. Это была та бабушка, которую я знала всю свою жизнь. — Нэнси носа не показывала и прятала Хью целых полгода. Мы и подумать не могли, что Фло узнает ребенка через столько времени.

Она не сожалела! Несмотря на то, что сестра всю жизнь с ней не разговаривала, Марта по-прежнему ни о чем не сожалела. Нахмурившись, она тыкала в воздух своей сигаретой.

— Не могу понять эту историю с Нэнси. Кто тебе о ней рассказал? Кто тебя возил к ней в Саутпорт?

Я села на пол, скрестив ноги, чувствуя на плечах жар камина.

— Том О'Мара. Внук Нэнси — точнее, внук Фло. Не знаю, как называть его.

— Том О'Мара! — Глаза бабушки сузились. Она посмотрела на меня так проницательно, с таким подозрением, что я сразу поняла: она догадалась, в чем тут дело. И я почувствовала, что у меня горят щеки.

Но что удивительно, лицо Марты сделалось белым, как пергамент. Нижняя губа ее задрожала. Она выглядела столетней старухой. Бабушка поставила кружку с недопитым чаем на пол, сигарета упала в кружку с коротким шипением и плавала на поверхности, но Марта, похоже, не заметила этого. Она тут же закурила еще одну.

— Думаю, на Клэнси и О'Мара лежит какое-то проклятие, — сказала она. Ее голос был тусклым, безжизненным, почти загробным. Это меня напугало.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, сначала Фло и Томми. — Она долго и сильно затягивалась, и кончик сигареты засветился красным жаром. — Потом Кейт и Хью. Представляешь, они собирались пожениться! — Она издала короткий сдавленный смешок и кивнула в мою сторону, показывая тем самым, насколько это невероятно.

— А почему они не могли пожениться? — с вызовом спросила я. Хью О'Мара чуть не стал моим отцом!

— Потому что они были двоюродными братом и сестрой, конечно, — объяснила мне бабушка, словно ребенку — Это не разрешается — по крайней мере, не разрешалось. К счастью, вмешался Норман, он всегда был хорошим парнем, хотя знал, что берет порченый товар. Бедный Норман… Он до сих пор целует землю, по которой ходила твоя мать. Он был бы лучшим мужем на свете, если бы она все не испортила.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, бабушка.

— Я говорю о том, что твоя мать уже была в положении, когда выходила замуж за Нормана Камерона. — Она по-прежнему говорила тем же невыразительным, тусклым голосом, который как-то не соответствовал грубому выражению ее лица. — Нам пришлось сказать ей, что Хью О'Мара сбежал, когда узнал, что она беременна, иначе мы бы никогда не затащили ее под венец.

— Кто «мы»?

— Я и Нэнси. Как будто мы могли просить особого позволения, как предлагала Салли! Представь: рассказывать церковным властям о грязных секретах Фло. — Произнося последние слова, она чуть не задохнулась.

Наверху утих звук пылесоса. Я услышала, как открылась парадная дверь и Чармиан с детьми вышла на улицу. Я была в полном смятении. Мой мозг, так хорошо работавший накануне вечером, больше не мог ничего воспринимать. К чему она клонит?

— Если мама была беременна, когда вышла замуж за отца, — медленно сказала я, — тогда что случилось с ребенком?

— Я на него смотрю.

— Что?

— Да, Миллисент, это ты. — Глаза бабушки сузились, глубоко запали в глазницы. Она снова сделала длинную затяжку и таким же длинным выдохом выпустила дым. — Надеюсь, ты понимаешь, что это значит?

Я вся звенела.

— Хью О'Мара — мой отец?

— Верно. Но это значит и еще кое-что. Иисус, Мария и Иосиф! — застонала она. — Достаточно неприятностей произошло с Кейт. То-то дьявол сейчас руки потирает. — Она наклонилась вперед, сверля мои глаза своими. — Думай, Миллисент, думай, что это значит.

Я думала очень напряженно и, в конце концов, нашла ответ:

— Это значит, что Том — мой брат, мой единокровный брат! — выдохнула я.

2

— Милли, — важно сказала Диана, — подойди, пожалуйста, на минуту.

— Да, мисс. — Я оставила ксерокс и встала перед ее столом, покорно сцепив руки за спиной. Джун ухмыльнулась, а Эллиот подавил смешок.

Диана посмотрела на меня подозрительно, не уверенная, что над ней не смеются. Она помахала передо мной листом бумаги.

— На прошлой неделе ты осматривала дом в Бэнксе. В отчете ты указываешь, что наверху есть ниша с окном. Ты, очевидно, не знаешь, что такая ниша называется эркером. Измени, пожалуйста, прежде чем мы будем распечатывать.

Когда меня повысили, я первым делом купила книгу по архитектуре, чтобы точно описывать любые необычные детали здания.

— Боюсь, здесь ты не права, Диана, — сладким голоском сказала я. — Эркер — это застекленный выступ в стене здания. В доме в Бэнксе никакого выступа нет. Там просто ниша в стене.

Диана снова помахала листом.

— Позволю себе не согласиться. Думаю, я знаю, что такое эркер.

— Милли права, — сказал Оливер из другого конца комнаты. — Сомневаюсь, что я мог бы лучше описать этот объект. — Человек, сидящий рядом с ним за тем же столом, — Барри Грин — кивнул, он приступил к работе только вчера. 1 января Оливер переводился в Вултон, а Барри должен был занять должность помощника менеджера.

— Поддерживаю, — сказал Барри с очаровательной улыбкой.

— Даже я это знаю, — подавляя смех, сказала Джун.

— О! — Диана вскочила и метнулась в кабинет Джорджа. Она хлопнула дверью, и все посмотрели друг на друга с терпеливым смирением, услышав ее жалующийся голос.

— На самом деле, — сказала Джун, — я никогда не слышала об эркере. Просто хотелось нос утереть мадам.

— Должен сказать, — заметил Барри Грин, — я рад, что ужасной мисс Риддик здесь больше не будет. Не знаю, что нашло на Джорджа, но, кажется, он сражен окончательно и бесповоротно. — Тридцать лет назад Барри Грин дал Джорджу первую работу, и с тех пор они оставались друзьями. Его огромный опыт агента по недвижимости не помог ему избежать сокращения, когда сеть, в которой он работал, перешла под контроль жилищно-строительного общества. Он напоминал артиста из старых черно-белых английских фильмов, которые я иногда смотрела по телевизору. Ему перевалило за шестьдесят, но густые седые волосы были идеально уложены, светло-серый костюм с легким блеском и глянцевой синей бабочкой прекрасно сидел. Его дикция была идеальной, как и усы — две аккуратные серебристые полоски. Он выглядел воплощением мечты женщин тридцатых годов, но внешность обманчива. У Барри была жена, Тесс, четверо детей и восемь внуков, чьи различные достижения он упоминал в разговоре, как только представлялась возможность. Один его сын был архитектором, две дочери оставили блестящие карьеры ради семьи, внуки уже учились в университете, включая того, который начал ходить в восемь месяцев, а в три года уже играл на пианино. Он редко упоминал о своем младшем сыне, который жил за границей, но никто не спрашивал, чем тот занимается, чтобы Барри снова не пустился в пространные объяснения.

С возвращением Дианы атмосфера в «Сток Мастертон» сразу изменилась. Меня она дергала больше других, если только это не было игрой моего воображения, в чем я сомневаюсь. Если бы я не была так озабочена личными проблемами, это задевало бы меня гораздо больше. Диана не была грубой, просто откровенно и агрессивно навязчивой. Она твердила, что кому делать, хотя все и без нее знали, давала советы, когда в них не было нужды. У нее был роман с боссом, и она хотела, чтобы все знали, как поднялись ее акции.

— Что вы имели в виду, — обратилась я к Барри, — когда сказали, что Дианы здесь больше не будет? — Я подумала, что она увольняется, потому что выходит замуж за Джорджа.

— Она переходит со мной в Вултон, — вздохнул Оливер. — Джордж мне только вчера сказал. На должность помощника менеджера. Не знаю, смогу ли я выдержать.

— Твое невезение — наша удача, — весело сказала я.

В отсутствие Дианы я надеялась снова наладить отношения с Джорджем.

Но мои надежды развеялись, когда Диана вышла и сказала:

— Джордж хочет с тобой поговорить, Милли.

— Я бы попросил, — холодно сказал Джордж, когда я вошла, — чтобы ты в будущем воздерживалась от насмешек над Дианой в присутствии сотрудников. Время от времени все мы допускаем ошибки. И незачем выставлять их напоказ.

Я состроила одну из гримас, позаимствованных у Бел.

— Не слишком ли это по-детски, Джордж, — ябедничать, словно мы в школе?

— У бедной девушки не так давно умер отец. Она сейчас очень уязвима.

— Я тоже, — коротко сказала я. Две ночи подряд я почти не спала, и мне уже до чертиков надоела ситуация, сложившаяся на работе. Я знала, что опускаюсь на уровень Дианы, но все равно не удержалась: — Диана первая указала мне на ошибку — она думала, что это ошибка. Я ее поправила, вот и все. А поскольку она решила сделать мне замечание перед всеми сотрудниками, то Оливер и Барри меня поддержали.

— И это все, что случилось? — Джордж выглядел озадаченным.

— Да, Джордж.

— Прости, я не так понял.

Он сразу стал довольно дружелюбным и спросил, как у меня дела с квартирой на площади Уильяма.

— Это длинная история. Могу рассказать как-нибудь за обедом. — Я вкратце изложила самое важное.

— Отличная идея, Милли. Сделаем это, а?

Диана дулась на меня за стеклянной перегородкой. Я сдерживалась, чтобы не показать ей язык, и подумала, что пообедать с Джорджем шансов у меня нет никаких, раз Диана вышла на работу. Создавалось впечатление, что она вынашивает планы кровной мести против меня.

Когда я вышла, Джун закричала:

— Тебе только что звонили, Милли. Какая-то женщина спрашивала именно тебя. Она говорит, у ее босса есть недвижимость, которую нужно продать как можно быстрее. Это на Клемент-стрит, в стороне от Смитдаун-роуд, номер восемнадцать. Принадлежала родственнику. Нужна оценка. Я посмотрела в ежедневник и сказала, что ты будешь в два.

— Я поеду, — Диана вытянула руки. — Мне нужно глотнуть свежего воздуха.

— Они просили Милли, — подчеркнуто сказала Джун.

— Это агентство недвижимости, а не парикмахерская, — отрезала Диана. — Не важно, кто поедет.

Оливер сказал сладким голосом:

— Нет, важно, Диана. Может, это старый клиент, который хочет видеть Милли, а не другого сотрудника. — Он подмигнул мне. — Если поедешь одна, нормально? Можешь взять Даррена, если так будет надежнее.

— Не думаю, что на Клемент-стрит мне может угрожать какая-то опасность. Улица вся застроена. — Сотрудниц обычно не посылали одних, если речь шла о заказчике-мужчине.

У меня было какое-то странное чувство, когда я проезжала площадь Уильяма и думала о квартире Фло, ставшей мне почти родной и ожидавшей маму, которая должна была въехать в пятницу. Вчера мама ошарашила меня заявлением, что, когда Алисон придется покинуть Скелмерсдейл, она заберет ее на площадь Уильяма.

— Будет ли это мудро, мама? — забеспокоилась я. — Ты понимаешь, что это опасный район? Девушка, которая стоит рядом — проститутка. Здесь часто бывают случаи насилия.

— Не знаю, что мудро, что не мудро. Наша Алисон всегда была окружена заботой и вниманием, но ей не хватало любви. Перемена в любом случае расстроит ее, поедет ли она в Оксфорд или ко мне, поэтому я хочу дать ей шанс. — У Кейт заблестели глаза. — Мы будем спать вместе, в одной кровати, и я буду обнимать ее, если она позволит. А проститутки — просто бедные девушки, которых жизнь заставила зарабатывать таким способом. Алисон они вреда не причинят. А насилие — ну, что ж, придется рискнуть. В конце концов, я всегда могу переехать.

Я с сомнением посмотрела на нее.

— Надеюсь, ты не совершаешь ужасной ошибки. На что ты будешь жить?

— Буду растягивать деньги, которые оставила Фло, чтоб хватило как можно дольше. Через несколько лет я начну получать пенсию. Еще я могу получать пособие по уходу за Алисон. Не волнуйся, милая, — умиротворенно сказала она. — Со мной все будет в порядке. Я уже сто лет не чувствовала себя такой счастливой.

Возможно, последний раз она чувствовала себя счастливой с Хью О'Мара. Даже сейчас, через день, мне было сложно осознать то, что мне сказала бабушка.

Я повернула на Клемент-стрит, нашла место для парковки, сфотографировала номер восемнадцать и постучала в дверь. Вдоль улицы стояли маленькие выстроенные в ряд стандартные дома, парадные двери выходили на тротуар. Дом, о котором шла речь, оказался сравнительно ухоженным, хотя подоконник внизу не мешало бы покрасить. Я обратила внимание, что крыльцо не убирали довольно давно.

Дверь открылась.

— Привет, Милли, — сказал Том О'Мара.

Вчера я написала ему записку, а после посещения с мамой адвоката уехала в Бланделлсэндс, так что, если он приходил на квартиру Фло вчера вечером, там он никого не застал. Я долго и напряженно думала, что написать. В конце концов, я просто изложила голые факты, ничего не приукрашивая и не комментируя. Я не написала «Дорогой Том», не указала от кого письмо — только несколько слов, которые все объясняли. Он и так поймет, от кого письмо. Письмо я отправила ему в клуб, потому что домашнего адреса не знала.

Том развернулся и пошел по узкому проходу в комнату в задней части дома. Он был одет во все черное: кожаная куртка, джинсы, футболка. Закрыв за собой дверь, я глубоко вздохнула и пошла за ним. Комната была обставлена в стиле шестидесятых годов: ковер лимонного цвета, оранжевые шторы, меламиновый стол, два серых пластиковых стула по обеим сторонам от камина, облицованного изысканным кафелем с нишами для всяких безделушек. Все было каким-то старым и потрепанным, нигде не было никаких признаков того, что здесь кто-то живет.

— Здесь когда-то жила моя бабушка, — сказал Том. Его куртка мягко скрипнула, когда он сел на один из стульев и вытянул свои длинные ноги в дорогих ботинках с молнией сбоку. Странно было видеть его в этой маленькой темной комнате с дешевой мебелью. Я села на другой стул. — Я купил этот дом давно — как вложение денег. Когда Нэнси переселилась в Саутпорт, здесь жили арендаторы. Теперь они съехали, и я решил его продать. Говорят, цены на недвижимость начали расти.

— Когда ты решил продавать его?

— Сегодня утром, когда получил записку от тебя. Как раз хороший предлог. Я сказал одной женщине из клуба позвонить тебе на работу. Мне нужно было тебя увидеть.

— Зачем?

— Не знаю. — Он изящно пожал плечами. — Чтобы понять, как я буду себя чувствовать, зная, что ты моя сестра, зная, что все кончено. — Он с любопытством посмотрел на меня. — А ты не хотела меня видеть?

— Том, я не знаю. Не знаю, что и думать. — Я чувствовала себя неловко, но ни смущения, ни стыда не было. Я не восприняла серьезно бабушкину теорию насчет проклятия над семьями и вмешательства дьявола, — я думала, что конец света не наступит оттого, что единокровные брат и сестра, не знавшие о своей родственной связи, спали вместе. «Мы не знали, бабушка. Это не наша вина. Если бы не все эти тайны…» Меня раздражало, что у меня тоже начали накапливаться тайны, такие вещи, о которых я не могла рассказать матери, Труди или Деклану. «Не говори ни слова об этом маме», — умоляла бабушка. «Ты уж, пожалуйста, не обмолвись», — просила на днях мама, хотя я уже и не могла вспомнить, о чем шла речь.

— Теперь ты можешь вернуться к своему парню, — сухо заметил Том. — Как его зовут?

— Джеймс.

Он смущенно улыбнулся.

— Джеймс и Милли. Хорошо звучит. Да, кстати, а как будет полностью — Милли? Все хотел спросить.

— Миллисент.

Помолчав, Том произнес слова, от которых меня передернуло.

— Пойдем наверх? — Он кивнул на дверь. — Там есть кровать.

— Нет! — Несмотря на столь откровенный ужас, где-то глубоко-глубоко в душе я помнила, чем мы были друг для друга, и изо всех сил старалась не думать о том, от чего отказывалась сейчас.

— Я просто спросил, — легко сказал Том. — Не то чтобы я хочу, нет, ради Бога. Я из-за всего этого как-то странно чувствую себя.

— Все кончено, Том. — Я едва могла говорить.

— Господи, Милли, я знаю. Я ничего и не предлагаю. — Он улыбнулся.

За короткое время я хорошо узнала его — он редко улыбался. Но когда улыбался, он всегда становился для меня еще привлекательнее, еще желаннее. У меня снова возникло это чувство, и меня слегка затошнило. Он продолжал:

— Жаль, мы не знали, что мы родственники, до того как… — Он остановился, не желая произносить нужные слова. — Здорово было бы знать, что у меня есть сестра.

— И знать, что Фло — твоя бабушка. — И моя бабушка тоже, подумала я потрясенно.

— Да, — кивнул он. — Это было бы здорово.

Я избегала его взгляда, боялась того, что могла увидеть в его глазах. Разумнее всего было убраться отсюда как можно быстрее. Я вытащила из сумки записную книжку и отрывисто сказала:

— Ты действительно хочешь выставить дом на продажу?

— Да, я хочу от него избавиться.

— Тогда мне надо кое-что записать. — Я встала, расправила юбку, сознавая, что Том следит за каждым моим движением. На него я не смотрела. — Я начну сверху.

Я быстро измерила комнаты, отметила наличие шкафов, состояние ремонта, маленькую современную ванную в задней части дома. Снова спустившись вниз, осмотрела гостиную, того же размера, что и передняя спальня, только с чугунным камином, облицованным цветным кафелем, который можно было продать отдельно за огромную сумму. Там же стоял уродливый парчовый мебельный гарнитур из трех предметов — два стула и диван — с медными стойками, подпирающими подлокотники. Я подумала, надо сказать Тому, чтоб избавился от мебели.

В холле я на секунду задержалась. Томми О'Мара жил здесь, ходил по этим комнатам, спускался и поднимался по этим лестницам, сидел там же, где всего пару минут назад сидела я, разговаривая с его внуком. Однажды, очень давно, Марта Колквитт, моя бабушка, пришла в этот дом с ребенком Фло, ребенком, который стал моим отцом. Я замерла и мысленно представила, как разворачиваются события, словно в старом выцветшем фильме — настоящие воспоминания, будто я сама прожила все эти жизни и участвовала в них. Жуткое чувство.

Когда я вернулась в гостиную, Тома уже не было. На моей сумочке он оставил ключи от квартиры Фло. Должно быть, он ушел через заднюю дверь, когда я была наверху. Я была рада, что в основном чувствую облегчение, смешанное с другими различными чувствами, в которых мне не хотелось копаться. Где-то ниже по улице завелась машина, и я даже не глянула сквозь тюлевые шторы, чтобы убедиться, что это Том. С одной стороны, я чувствовала себя оцепеневшей. С другой — совсем наоборот. Я знала, что никогда не испытаю такой страсти к другому мужчине, как к Тому О'Мара! То, что нас тянуло друг к другу, было преступлением, но преступлением незабываемым.

Когда я вернулась в офис, Диана ликовала. Она только что показала Ноутонам недвижимость на Чайлдуолл, и они захотели купить дом.

— Сколько мест ты показывала им, Милли — десять, двенадцать? А я съездила с ними только раз, и они сразу же влюбились в этот дом! — кричала она.

— Думаю, большее впечатление на них произвел сам дом, а не агент, — мягко сказала я. Сейчас мне было наплевать и на Ноутонов, и на Диану.

После тридцати жестоких, несчастных лет брака моих родителей я ожидала, что и конец его окажется таким же жестоким: драка, скандал, крики и вопли. Даже представляла себе, как отец не отпускает маму. Другими словами, я с ужасом ждала пятницы. Несколько раз в течение недели я задавала маме один и тот же вопрос:

— В котором часу ты будешь уходить?

— Ради Бога, Миллисент, я не знаю. Это не будет, например, точно в полдень или в какое-то другое время. Я соберу чемодан, выпью чаю и просто скажу ему, что ухожу, прежде чем он успеет что-нибудь придумать.

— Это не может быть так просто, мама.

— А как он может меня остановить? Он не может сторожить меня вечно. — Она задумчиво закусила губу. — Я оставлю ему кастрюлю в холодильнике на выходные дни. — Она лучезарно улыбнулась. За последние дни напряженные морщины вокруг ее глаз и рта разгладились. Я никогда не видела маму такой счастливой.

— Я приеду сразу же после работы и отвезу тебя, — предложила я.

— Не нужно, Миллисент. Я поеду на автобусе. Мне нести особо нечего — чемодан, и все.

Я не спорила с ней, но в пятницу сразу после работы поехала в Киркби. Труди, очевидно, думала так же.

Когда я подъехала, возле дома была припаркована «кортина».

Мать, стоя на коленях на полу в кухне, играла со Скотти, извивавшимся в экстазе лежа на спине, потому что ему щекотали живот.

— Мне будет так не хватать этого малыша, — сказала мама чуть не плача. — Я бы взяла его с собой, если бы был сад. Но ничего, будет составлять компанию отцу.

— Где он?

— В гостиной.

— Уже знает?

— Да. Он тяжело это воспринял, но я знала, что так будет. Умолял меня остаться. Пообещал начать жизнь заново.

— Да ну, так и сказал?! — произнесла я с сарказмом.

Мама засмеялась.

— Да, так и сказал.

— И ты ему веришь?

— Ни на минуту. Думаю, он просто не сможет, даже если бы хотел.

Вошла Труди с пластиковой сумкой.

— Ты забыла зубную щетку, мама. — Она улыбнулась мне. — Привет, сестренка. Она почти ничего не берет — так, немного одежды, и все.

— Я не хочу оставлять отца в абсолютно пустом доме. Приятно будет начать новую жизнь с вещами Фло. Должна сказать, — кивнула она головой в сторону старинной печи, — я рада, что распрощаюсь с этим старьем.

— У Фло еще старее, — сказала я.

— Да, но у нее есть микроволновка, правда? Я всегда хотела микроволновку. Так, Труди, — она повернулась к сестре, — я хочу, чтобы ты пообещала, что будешь время от времени привозить Мелани и Джейка проведывать дедушку. Он любит ребятишек, и будет жестоко лишить его их компании.

Труди потерла шрам над левой бровью и пробормотала:

— Я ничего не обещаю, мама. Посмотрим.

— Ну, что ж, — бодро сказала мама, — пора ехать.

Момент настал. Мы с Труди переглянулись, и я увидела собственное недоверчивое возбуждение, отраженное в ее зеленых глазах, когда мы пошли за мамой в холл и остановились у двери гостиной. Работал телевизор, шла какая-то туристическая программа — пальмы, солнце и песок. К моему удивлению, Деклан сидел на диване и читал газету. Отец — человек, которого я всю жизнь считала своим отцом, — курил, внешне довольно спокойный, но его плечи были заметно напряжены, и дым он задерживал как-то уж слишком долго.

— Так, Норман, я пошла, — сказала мама так небрежно, словно шла в Магазин. Я почувствовала, что власть переменилась.

Норман пожал плечами.

— Всего хорошего, — сказал он.

— Чистые рубашки в шкафу, кастрюля с мясом в холодильнике. Должно хватить дня на два, не меньше.

Деклан встал.

— Я выйду попрощаться, мама!

— Боже, сынок! Мы же завтра с тобой встречаемся. Ты пообещал прийти на ужин, помнишь? Прощаться не надо.

— Нет, надо, мама. Сегодня особенное прощание.

Труди взяла чемодан, и мы толпой вышли на улицу. Не плача, но затаив дыхание, мама посмотрела на оранжевые уличные фонари, оглянулась назад, на дом беззвучных криков и скрытых слез, и ее лоб собрался морщинами замешательства, словно все это или ее будущая жизнь, в которую она вступала, было просто сном. Труди поставила чемодан в багажник «кортины», мама сделала рукой царственный жест, и машина поехала.

Так просто.

Мы с Декланом стояли у ворот, и я чувствовала себя совершенно опустошенной таким поворотом событий, словно меня чего-то лишили. Я планировала отвезти маму на площадь Уильяма, помочь ей устроиться, показать, что где находится, постепенно передать квартиру из рук в руки. Но теперь я чувствовала себя лишней, ненужной. Мне вдруг стало очень больно, я представила, как другие люди будут перебирать вещи Фло, сидеть на ее диване, смотреть, как вращается ее лампа, размышлять под ее любимые пластинки.

Вышел Скотти и лизнул мою туфлю. Я взяла его на руки и прижалась лицом к курчавой шерсти, чтобы скрыть слезы, струившиеся по моим щекам. Я никогда не чувствовала себя так уютно, так по-домашнему, как в квартире Фло. С первого дня квартира показалась моей. Я знала, что все это глупо, но я словно стала своей бабушкой Фло, пережила все взлеты и падения ее жизни. За то короткое время, которое пробыла там, я что-то открыла в себе, хотя не знала, что именно. Знала только, что теперь воспринимаю все по-другому, будто Фло каким-то образом дала мне понять, что я выживу, справлюсь со всеми проблемами. Ни разу за ночи, проведенные там, старый страшный сон не приходил ко мне, я не слышала шаркающих шагов, не желала стать невидимой.

Я вздохнула. Может, поехать за «кортиной», помочь маме устроиться? Но это глупо — чувствовать своей квартиру, принадлежавшую женщине, с которой я даже никогда не разговаривала.

— В чем дело, сестренка? — мягко спросил Деклан.

— Мне немного грустно, вот и все.

Деклан понял неправильно.

— С мамой будет все в порядке, вот увидишь.

— Я знаю, Дек. — Я опустила Скотти на землю и в последний раз почесала его горлышко, думая, увижу ли я когда-нибудь эту собаку снова. — А с ним будет все в порядке?

— Скотти — единственный член семьи, на которого отец никогда не поднимал руку, — усмехнулся Деклан.

— А как ты? Ты всегда можешь переночевать у меня на диване, пока не найдешь себе жилье. — Сейчас его компания мне бы не помешала. Мысль о том, что надо одной возвращаться в Бланделлсэндс, в квартиру, которой я раньше так гордилась, сейчас казалась невыносимо тягостной.

— Спасибо, Милли, но, думаю, я останусь с отцом.

Я смотрела на него разинув рот.

— А я-то думала, тебе не терпится поскорее отсюда вырваться.

— Да, но я ему нужен, по крайней мере, ему кто-то нужен, и, думаю, я подойду.

— О Дек! — Я коснулась его худого лица. У меня было тревожно на сердце при мысли о брате, остававшемся в Киркби с Норманом Камероном.

— Он все-таки не монстр, — сказал Деклан с такой доброй рассудительностью, что я почувствовала себя еще хуже. — Я знаю, он нас любит. Должно быть, с ним что-то произошло, что сделало его таким.

Я подумала о маленьком мальчике, запертом в шкафу.

— Возможно, ты прав.

Я посмотрела на Скотти, который обнюхивал розовые кусты в саду перед домом. Может быть, однажды я вернусь. Может быть, мы сможем с ним поговорить. Может быть.

К соседнему дому подъехало такси и посигналило. Вышла чета Брэдли в танцевальных костюмах.

— Ваша мама уже уехала? — закричала миссис Брэдли.

— Несколько минут назад, — ответила я.

— Давно пора. Я собираюсь навестить ее на будущей неделе.

Мистер Брэдли помог засунуть в такси ее многослойную юбку. Когда они уехали, я сказала:

— Наверное, я поеду, здесь что-то прохладно. — Я поцеловала Деклана в щеку. — Береги себя, Дек. Я буду о тебе все время волноваться, я это точно знаю.

— Нет нужды волноваться, Мил. Сейчас мы с отцом понимаем друг друга, по-своему, но понимаем. Он принимает меня таким, какой я есть.

Я остановилась, открывая машину.

— А какой ты, Дек?

Под ярким светом уличных фонарей Деклан покраснел.

— Думаю, ты уже знаешь это, сестренка. — Он закрыл ворота. — Ты не против?

— Господь с тобой, Дек! — выпалила я. — Конечно, я не против. От этого я только еще сильнее люблю тебя, хотя и так люблю до смерти.

— Спасибо, сестренка. — Он подхватил Скотти и помахал мне его мохнатой лапой. — Пока, Мил.

Я завела машину и смотрела в зеркало, как мой брат, по-прежнему обнимая Скотти, пошел в дом.

3

Каждое утро я просыпалась с чувством утраты чего-то бесконечно дорогого. Я понятия не имела, чего именно, только знала, что в моей жизни осталась глубокая трещина, которую никогда не заполнить. У меня болело сердце, и чувство утраты постоянно меня преследовало.

Моя квартира — мой дом — казалась мне незнакомой, словно квартира постороннего человека. Я озадаченно рассматривала мыльницу в форме раковины в ванной, аляповатое кухонное полотенце, желтую корзину для документов на письменном столе — и не могла понять, откуда они взялись. Неужели мои? Я не помнила, чтобы покупала их. Не могла я вспомнить и того, где хранятся некоторые вещи. Словно я отсутствовала несколько лет: мне приходилось открывать шкафы, выдвигать ящики в поисках хлебного ножа или тряпки. В холодильнике оказались продукты многонедельной давности: увядшая зелень, мокрые яблоки, коробка с салатом, крышку которого я даже боялась открыть. Сыр покрылся плесенью.

Единственным местом, где мне было так же легко и удобно, остался балкон. Вечерами я сидела на балконе, надев свое самое теплое пальто, и смотрела на ветви голых деревьев, которые раскачивались, словно длинные когти ведьмы, оставляя на темном небе бесформенные борозды. Я слушала, как какие-то существа шуршат в кустах подо мной. Это два ежа, которых днем никогда не было видно. Свет из гостиной резко высвечивал спутанную траву и всклокоченные растения — зимой за садом никто не ухаживал, — а я читала книгу о «Тетисе», которую дал мне Том О'Мара. Я читала про глупость и неумение начальников, про героизм и отчаянную храбрость простых моряков, когда они пытались спасти оказавшихся в ловушке людей, которые были так близко и в то же время так далеко.

Что было бы, думала я, если бы Томми О'Мара не погиб? Насколько иначе сложилась бы жизнь Фло?

Я чувствовала себя очень старой, как человек, который знает, что лучшие годы остались позади, и терпеливо пересиживает то, что осталось. День рождения не помог. Мне исполнилось тридцать, но меня одолевали мысли о том, как сложатся следующие десять лет. Что я буду делать, когда мне стукнет сорок? Буду ли я замужем, будут ли дети? Где я буду жить? Где работать? Будет ли мама по-прежнему жить на площади Уильяма вместе с Алисон?

Как глупо. Сотни раз на дню я приказывала себе не глупить и старалась, чтобы никто не догадался, насколько я подавлена. Однажды вечером мы с Джеймсом пошли в театр. Во время антракта мы расположились в баре, и Джеймс пошел за напитками. Он вернулся и спросил:

— Дорогая, с тобой все в порядке? Я оттуда посмотрел — у тебя ужасно грустное лицо.

— Со мной все в порядке, — сказала я убежденно.

— Ты уверена? У вас все кончено с этим парнем, Томом? Я все время хотел спросить. Может, ты из-за него такая грустная?

— Я уже сказала, я не грустная, хотя между мной и Томом все кончено.

Казалось, ему стало легче.

— Я рад, что у тебя больше никого нет.

— Я этого никогда не говорила! — Его лицо исказилось от боли. Я знала, что поступаю мерзко, но мне меньше всего хотелось поощрять его попытки. С Джеймсом произошло нечто очень странное, и я не знала, что мне с этим делать.

Он пообещал не давить на меня и действительно не давил, но во время нескольких наших встреч после разрыва и потом, когда мы снова сошлись, он хотел знать обо мне все до мельчайших подробностей. Словно теперь, когда он не мог владеть моим телом, его переполняла решимость овладеть моим разумом. Возможно, есть люди, готовые изливать все свои мысли, все свои желания, но я к их числу не принадлежу.

Трудно устоять перед таким натиском, перед такой почти удушающей любовью. Его огромная потребность во мне, которой некоторые женщины завидовали бы, пугала. Но отвергнуть его было тяжело, словно, отказывая ему, я лишалась чего-то ценного. Такую любовь, может, больше я не встречу на моем пути. Похоже, он сходил по мне с ума, был готов целовать землю, по которой я ходила.

Где я слышала эти слова, совсем недавно? Прозвенел один звонок, извещая, что антракт скоро закончится. Я допила свой напиток. Эти слова сказала бабушка о Нормане Камероне и его чувствах к моей матери…

Поднялся занавес, но усилия актеров казались мне напрасными. Я уже не помнила, что произошло в первом акте.

Наверное, можно любить человека слишком сильно, так сильно, что отказывать ему в праве делать что-то без твоего участия, отказывать ему даже в праве быть счастливым, если не ты оказался причиной его счастья.

Мой намек, что есть кто-то еще, честно говоря, не был правдой, но на следующий день я должна была встречаться с Питером Максвеллом. Он хотел показать мне, где раньше в Токстете стояли высокие дикие леса, которые король Джон превратил в королевский парк, где охотился на оленей и диких кабанов.

— Невероятно! — с восторгом сказала я, когда на следующий вечер мы шагали сквозь моросящий ледяной дождь по Верхней Парламентской улице на Смитдаун-роуд. Я закрыла глаза и попыталась представить, что иду сквозь густой лес, а ледяной дождь — это роса, капающая с деревьев на рассвете.

— Этот район даже упоминается в Книге Судного Дня [12] , — гордо заявил он. Я забыла про холодный вечер, пока он с возрастающим энтузиазмом объяснял, что Лодж-Лейн [13] названа так в честь одного из королевских охотничьих домиков, что название «Смитдаун» происходит от древнего поместья Сметедон. Его описания, слова, которые он использовал, казались неуместными, когда мы проходили по узким застроенным улицам, мимо бесконечных магазинов. Сквозь туман и дождь с шуршанием проносился транспорт: машины, автобусы, грузовики; фары упирались в ядовитый дым, который выбрасывали машины впереди, и отражались на мокрых поверхностях. Казалось, мы идем сквозь ядовитый желтый туман. Питер рассказывал про Дингл-Делл, Нотс-Хоул, про ручьи в скалах песчаника, про горные долины, фермы, заповедник. Он даже продекламировал стихотворение — «Нимфа лесной долины».

— Питер, это очаровательно, — сказала я, когда он остановился отдышаться. Его черные густые волосы и борода блестели от влаги, словно тронутые морозом.

— Я еще не закончил, но это не совсем подходящий вечер. Может, погуляем как-нибудь в воскресенье? Я хочу показать тебе и другие места. Ты знаешь, что двести лет назад Бутл был курортом минеральных вод? Там работали водяные мельницы, били источники, высились песчаные холмы и виднелись обширные поля цветов?

Я призналась, что понятия об этом не имела. Он предложил чего-нибудь выпить, и мы завернули в ближайший паб.

— А здесь не опасно? — нервно спросила я.

— Сомневаюсь, — серьезно сказал он, хотя я заметила, как у него поблескивают глаза. — Что ж, наша жизнь в наших руках.

Паб оказался старым, в викторианском стиле, сверкающим медью и с золоченым зеркалом за барной стойкой. Посетители выглядели заурядно и совсем не угрожающе.

— Ну, что ж, пока, кажется, выжили, — сказал Питер с деланным изумлением. — Что будешь пить?

Я пихнула его локтем в бок.

— Прекрати надо мной издеваться. Сидра, пожалуйста.

Он принес напитки.

— Извини, что задержался, но бармен предложил мне пять тысяч фунтов за заказное убийство. Видишь тех старушек? — Он показал на двух пожилых женщин, сидевших в углу. — Одна из них — переодетый крестный отец мафии, вторая — главный поставщик героина на северо-западе. Полиция гоняется за ней уже много лет. Ее-то и нужно убить. — Он снял куртку и бросил ее на свободный стул. Под нею был свитер-поло с несколькими спущенными петлями. — Я, конечно, отказался, поэтому сомневаюсь, что мы выйдем отсюда живыми.

Я уже умирала от смеха:

— Прости, но я всегда немного опасаюсь таких мест.

— Звучит несколько педантично, но худший страх — это страх перед собой.

— Мне нравится быть с тобой, как-то успокаивает. — Я улыбнулась, чувствуя себя необычно довольной.

Он почесал бороду и задумался.

— «Успокаивать» не есть конечная цель, когда я нахожусь в обществе красивой молодой женщины, но и так сойдет.

Меня радовало то, что общение с ним было таким легким и расслабляющим, особенно после напряженности Джеймса и навязчивого взаимопоглощения с Томом О'Мара. С Питером намек на флирт висел в воздухе, но совсем легкий и необременительный. Питер напомнил мне о рождественском концерте в его школе на следующей неделе.

— Ты обещала прийти.

— Я помню.

Приближалось Рождество, а я еще не купила ни одного подарка. Мне нужно было напомнить Труди о раскрашенных бутылках, которые она мне обещала, и тут я вспомнила, что одна из них предназначалась Диане. В свете последних событий я усомнилась, стоит ли делать ей подарок.

Следующие полчаса мы болтали ни о чем. В школе мы были одногодками, и Питер тоже недавно отметил свое тридцатилетие. Мы обсудили, какими невероятно старыми чувствуем себя.

— Совсем не так, когда тебе исполняется двадцать. Двадцатилетие возбуждает, словно начало большого приключения. Тебе исполняется тридцать — и никакого возбуждения уже нет, — заметил он с ухмылкой.

— Не говори так. По-твоему, тридцать лет — это так скучно и уныло.

— Я не хотел, чтобы это прозвучало так скучно. Просто не так возбуждающе. К тридцати ты более или менее знаешь, где ты находишься. Будешь еще пить?

— Нет, спасибо. Я думала зайти к матери. Я оставила машину на площади Уильяма.

— Я уже познакомился с твоей мамой. Исключительно милая женщина. — Он потянулся за своей курткой. — Пойдем. Если мы внезапно побежим к выходу, есть шанс остаться в живых.

Безусловно, ключи от квартиры Фло хранились у мамы. Но все равно я чувствовала легкую обиду, когда пришлось стучаться, чтобы меня впустили. Фиона, уже занявшая свое место, снизошла до меня и коротко кивнула.

— Здравствуй, доченька! — Лицо мамы расплылось в довольной улыбке, когда она открыла мне дверь. — Поздно ты гуляешь. Уже десять.

Питер Максвелл прислонился к ограде.

— Здравствуйте, Кейт. Спокойной ночи, Милли. Увидимся на следующей неделе.

— Спокойной ночи, Питер.

— Ты что, с ним была? — удивилась мама, закрывая дверь.

— Он такой милый.

— Да, приятный молодой человек. Я знала его мать в Киркби. Ужасная женщина, совсем не такая, как Питер. Просто я думала, вы с Джеймсом снова вместе, теперь вроде как навсегда.

— Мы снова вместе. Но вот навсегда ли? Я в этом сильно сомневаюсь.

Мама огорченно покачала головой.

— Не могу я тебя никак понять, Миллисент. — Тут у нее загорелись глаза, и она спросила: — Что скажешь про мой новый ковер?

За две недели, прошедших с тех пор, как я ушла отсюда, а мама поселилась, многое в квартире изменилось. Слишком многое, мрачно думала я, но держала свое мнение при себе. Это не мое дело, но, по-моему, квартира Фло была и так идеальной. Я бы здесь ничего не меняла. Но теперь шелковые цветы исчезли, потому что собирали пыль, как и маленькие круглые столики, и медные таблички. Колин поставил замки на окнах, на потолке ванной — обогреватель и собирался с Декланом полностью переклеить обои.

— Что-нибудь подходящее, — возбужденно говорила мама. — Розочки, фиалочки, веточки с цветами. — Еще она хотела новый гарнитур из трех предметов, но ей нужно было беречь деньги. — Мне не нравится этот темный велюр. У него какой-то жалкий вид. — На следующей неделе должны были прибыть представители «Бритиш Телеком» для установки телефона.

Я посмотрела на расстеленный красно-коричневый ковер.

— Красивый. — Мне гораздо больше нравился старый выцветший линолеум. — А где плетеный коврик?

— Я его выбросила. Знаешь, он был самодельный.

Из спальни вышла Труди. Она тащила ящик от шкафа, полный вещей.

— Привет, сестренка. Я и не знала, что ты здесь. А я тут в шкафу порядок навожу. Ух! — Она с грохотом бросила ящик на пол и вытерла лоб тыльной стороной ладони. — Мама, завтра я отнесу все это в «Оксфэм». Эй, Милл, а что ты на это скажешь? Я бы взяла его себе. Совсем не старомодное. — Она подняла розово-голубое клетчатое платье. — Уверена, оно подойдет.

— Очень мило, Труди. — Оно уже идеально подошло мне. Джордж говорил, что я в нем выгляжу милой и скромной.

— Бери что хочешь, Миллисент, — сказала мама щедро.

— Я ничего не хочу, мама. — Я чувствовала себя ужасно расстроенной. Горько видеть, как вещи Фло выбрасывают, отдают в «Оксфэм». Я не хотела, чтобы Труди забирала клетчатое платье. Но потом поняла, чего действительно хочу, хочу отчаянно.

— Знаешь, мама, вообще-то я хочу лампу — ту, вращающуюся. — Я посмотрела на телевизор, но лампы там не было, и я ощутила приступ чистого холодного гнева. Если ее выбросили, я ее найду, выкуплю в «Оксфэме»…

— Боюсь, ее уже забрала бабушка, — извиняющимся тоном сказала мама. — Если бы я знала, доченька. Надо было тебе раньше сказать.

Если бы я знала, что она здесь все разворотит, я бы сказала. Я знала, что веду себя неразумно, и поступила еще более неразумно, отказавшись от чашки чаю.

— Я только на минутку зашла, поздороваться. Лучше пораньше лягу спать.

Я никогда не ложилась рано. Выйдя, я подумала о том, чтобы зайти к Чармиан, но на первом этаже было темно — Герби нужно было вставать на работу на рассвете. У Питера Максвелла свет горел, но достаточно ли хорошо я его знала, чтобы заходить в столь поздний час? Он может решить, что я бесцеремонна и навязчива.

Фиона, в коротком меховом пальто и сапогах выше колена, но без видимых признаков другой одежды, посмотрела на меня подозрительно, словно я собиралась составить ей конкуренцию. Я села в машину и поехала на Мейнард-стрит. Я уже несколько недель не видела Бел, хотя она уже успела побывать на площади Уильяма и возобновить знакомство с моей мамой.

— Она, наверное, подумает, что я идиотка. — Остановив машину как можно ближе к дому Бел, я даже не выключала двигатель и тут же уехала. По дороге в Бланделлсэндс я вставила в магнитофон кассету и включила на полную громкость, чтобы сильный голос Фредди Меркьюри поглотил все, не давая думать о том, насколько сильно мне хочется с кем-то поговорить. Но музыка не помогла, поэтому я убавила звук и начала разговаривать сама с собой. «Я должна взять себя в руки, все время твердить себе, что есть жизнь и после Фло. Завтра я сделаю себе нормальный обеденный перерыв, куплю подарки на Рождество. Маме куплю какое-нибудь ювелирное украшение, сережки или цепочку». Приехав домой, я все еще размышляла, что купить Деклану, чувствуя себя немного веселее. Моя квартира постепенно снова становилась моей, хотя она все еще казалась странно пустой, когда я вошла.

Мамин ремонтный азарт оказался заразительным. Я не хотела менять цвет своей гостиной, но широкий фриз смотрелся бы неплохо или, скажем, трафаретные цветы на стенах. Надо будет в выходные посмотреть в магазинах рисунки, решила я.

На следующий день после обеда я показывала Джун золотую цепочку с буквой «К» («Кейт»), которую я купила маме, и красное вельветовое платье с короткими рукавами, которое я купила в качестве рождественского подарка себе, когда меня позвал Джордж:

— Милли, мне надо с тобой поговорить.

— Садись, — коротко сказал он, когда я зашла в его кабинет. Это всегда было плохим признаком, и я думала, что же такого я сделала на этот раз. Он прочистил горло.

— Я долго разговаривал с… некоторыми людьми о твоем положении в фирме. Я учел факт, что у тебя нет достаточной квалификации, образования для той работы, которой ты занимаешься. У Даррена и Эллиота есть степени, даже у Джун уровень «А» по трем предметам. — Он строго посмотрел на меня, как будто только узнал об этом и до сих пор его держали в заблуждении.

— Вы знали об этом, когда принимали меня на работу, Джордж. Вы знали это, когда меня повышали. — Я старалась говорить ровным голосом. — Я всегда удовлетворительно выполняла свою работу. Никто никогда не жаловался.

Он подтвердил сказанное мною легким кивком.

— Это так, Милли, но также было отмечено, что вокруг много специалистов, высококвалифицированных специалистов, которые могли бы выполнять эту работу еще лучше. Тем не менее, принимая тебя, я фактически отказал одному из таких людей в должности в нашей фирме. — Он наклонился вперед, сурово хмурясь. — Давай рассмотрим историю с Ноутонами. Ты показывала им, наверное, дюжину объектов, а Диана взяла их только раз, и сделка тут же состоялась.

Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти больно вонзаются в ладони. Сердце бешено стучало.

— Вы увольняете меня, Джордж? — Если меня уволят, думала я, я никогда не найду работы такого же уровня.

Он несколько смутился.

— Нет, нет, конечно нет. Мы, то есть я думал о том, чтобы ты вместе с Оливером и Дианой перешла в Вултон.

— Я не понимаю, — сказала я, запинаясь. — Если я не нужна здесь, я буду точно так же бесполезна и в Вултоне.

— Никто не сказал, что ты бесполезна, Милли. О Боже! — Он опустил голову на грудь. — Я чувствую приближение приступа паники. В последнее время они у меня часто бывают. Нет, мы… Я думаю, ты должна работать у нас в приемной. В конце концов, тебя изначально брали именно на эту должность.

Как несправедливо! Я никогда не просила повышать меня, это была полностью его идея. Моргая, я пыталась подавить слезы обиды и гнева. Я ни за что не дам ему увидеть, как я плачу. Я знала, что жгу все мосты, но мне было все равно. Я сказала:

— Боюсь, это неприемлемо, Джордж. Лучше я уйду. Я все закончу до конца месяца.

Это не прошло у него так, как он хотел — как этого хотела Диана.

Хмурясь, он потер грудь.

— Тогда ты нарушишь свой контракт. Необходимо подать уведомление за месяц, причем датированное первым числом.

— В таком случае, — сказала я холодно, хотя чувствовала себя взбешенной, — я уйду в конце января. Сегодня днем я подам заявление об уходе в письменном виде.

Это казалось гораздо большим шоком, чем раскрытие всех тщательно скрываемых семейных тайн. Меня ошеломило, что человек, которого я считала своим отцом, им не был. Но я отвергла Нормана Камерона уже давно, потому эта новость особой роли уже не сыграла — я просто с удовлетворением приняла ее. Что же касается Тома О'Мара, то если раньше я думала, что никогда не забуду его, теперь уже едва могла вспомнить, что мы испытывали друг к другу. Я почувствовала облегчение оттого, что все закончилось, хотя знала, что всегда буду о нем беспокоиться, искать в газетах его имя и название клуба «Минерва», надеяться, что его не настигнет беда в нашем порочном мире. В конце концов, он был моим братом.

Но ситуация с работой — тривиальная по сравнению с остальным, — имела совсем иное значение, она была направлена против меня лично. Я чувствовала себя так, будто кто-то чудовищным ударом вышиб из меня все. Я осознавала, что работа дает мне возможность ощущать себя личностью, дает чувство достижения цели, что без нее я — ничто. В школе я была далеко не лучшей, другие девочки оказывались намного умнее меня. Я будто снова оказалась среди отстающих учеников, стала девочкой, которая едва умеет читать и с трудом сдает экзамены.

Позже, когда я писала заявление об уходе, мои пальцы, казалось, уже не воспринимали сигналы мозга. Я считала Джорджа своим другом, я пыталась помочь Диане. Почему они ополчились против меня? Мне казалось, что меня предали.

Сквозь стеклянные стенды, демонстрирующие дома, выставленные на продажу агентством «Сток Мастертон», я смотрела в окно на проходящих мимо людей, наклонявшихся в попытке защититься, прорваться сквозь ветер с Мерси, который завывал на Касл-стрит. Мне так хотелось пойти на Пиер-Хед, взяться за перила, позволить ветру унести себя куда угодно…

На одном из стендов висела фотография дома Нэнси — между домом в Бэнксе, в котором все-таки не было никакого эркера, и особняком с десятью акрами земли, оцененным в полмиллиона, которым Джордж занимался лично. Я просила Оливера послать на Клемент-стрит кого-нибудь другого, если появится потенциальный покупатель. «Я немного знаю парня, который продает дом. Я не хотела бы с ним встречаться», — сказала я. Даже когда ключи от дома пришли по почте, что означало, что там никого не будет, я все равно не захотела туда идти. В отличие от квартиры Фло, дом Нэнси — место, где она жила с Томми О'Мара, где вырос мой отец, которого я никогда не знала, — должен был достаться незнакомым людям, которые ничего не узнают о драме, разыгравшейся там когда-то. Когда люди покупают дома, они редко задумываются о прежних владельцах, каким бы старым ни был дом. Для них его история начинается с того момента, когда они там поселяются.

В углу офиса за письменным столом обедали Даррен и Эллиот, жуя бутерброды и посмеиваясь над чем-то. Я позавидовала их удивительно беззаботной жизни. Джун разговаривала по телефону, Барри склонил голову с тщательно причесанными серебристыми волосами над кучей документов. Оливер уехал с клиентом. Джордж, который обычно громко давал знать о своем присутствии, тихо сидел у себя в кабинете. За соседним столом Диана набирала что-то на компьютере и напевала. Было ли в ее голосе торжество? Она, должно быть, знала, зачем Джордж вызывал меня, знала о моем понижении. Стоит ли поднимать шум, думала я, затевать ссору, высказывать Диане перед всеми, что я о ней думаю? Нет, не стоит, решила я. Джорджу, кажется, немного стыдно за то, что он сделал. Если я уйду тихо, у меня, по крайней мере, будут хорошие рекомендации, может, даже блестящие, если он в достаточной степени раскаивается.

Вернулся Оливер с красным от ветра лицом. Повесил на место ключи.

— Уф! — выпалил он. — Ну и история. Мать с отцом настояли, чтобы я осмотрел чердак, я и пошел с ними наверх, а потом один из ребятишек попытался запихнуть наверх лестницу, и чертова штуковина застряла на полпути. Думал, просижу там целый день. Пришлось стать Тарзаном и спрыгнуть.

— Я уже начала беспокоиться, почему тебя так долго нет, — сказала Диана.

— Да ты что? А я и не знал, что ты следишь за моими перемещениями. — Оливер снял пальто, потом снова натянул его. — Думаю, после такого приключения не помешает заглянуть в «Виг энд Пен» — выпить пива и перекусить. Пойдем, Милли. Я угощаю.

Я посмотрела на него с удивлением. Оливер раньше никогда не делал таких предложений.

— Я уже ходила на обед.

Одновременно со мной Диана сказала:

— Она уже обедала, Оливер.

Оливер засунул голову в кабинет Джорджа.

— Джордж, я выскочу на минутку перекусить и Милли с собой возьму, хорошо?

Джордж, не поднимая головы, промямлил:

— Хорошо.

— Хорошо, Диана? — Оливер вопросительно поднял брови.

— Это вообще-то не мое дело, не так ли?

— Это уж точно.

— В чем дело? — спросила я, когда мы вышли. Ветер сразу же яростно налетел на меня, развевая волосы веером вокруг головы. Воздух был резкий, чистый и освежающе соленый. Я отворачивалась в разные стороны, изо всех сил пытаясь вдохнуть, и скоро почувствовала себя чуть ли не захмелевшей.

Обычно добродушное лицо Оливера нахмурилось.

— Ненавижу чертову бабу. Не могу смириться с мыслью, что мне придется с ней работать. Я хочу, чтоб она знала: когда мы переедем, я буду главным. Она думает, я слабак, который не может самостоятельно принимать решения, но она не понимает, насколько трепетно Джордж относится к «Сток Мастертон» — словно к своему ребенку. Прими я серьезное решение без него, так у него крышу сорвет. Она сама это быстро узнает, если начнет командовать.

Когда мы повернули на Дейл-стрит, ветер немного ослаб. Оливер перестал хмуриться и сказал:

— Ладно, хватит о моих проблемах. Я вот о тебе беспокоюсь. У тебя такой вид, будто ты плакала, поэтому я и попросил тебя выйти.

Я прижала руки к щекам, которые казались одновременно горячими и холодными.

— Я не плакала, но расстроена страшно. Это так заметно?

— Да, но я не собираюсь выспрашивать. Если это что-то личное, не говори.

Мы пришли в «Виг энд Пен», где полуденный ажиотаж уже прошел, заняты были только несколько столиков. Оливер купил мне виски и куриный сэндвич, и я рассказала ему, что произошло. «Я в шоке», — закончила я. Я могла бы рассказать больше, намного больше, но ограничилась несколькими короткими фразами.

Оливер покачал головой, будто не веря своим ушам.

— У Даррена и Эллиота есть степени, но у них нет и грамма обаяния. А что касается Дианы, так она вообще клиентов отпугивает. Она занимается не своим делом, и Джордж это прекрасно знает. Раньше он не раз говорил о том, чтобы уволить ее. — Он снова покачал головой. — Я не понимаю такой внезапной перемены. Ты учти, что с тех пор, как жена с детьми ушла от него, эмоционально он — полная развалина. Сейчас он легкая добыча для любой женщины, которая начнет с ним заигрывать.

— Но почему Диана так меня ненавидит?

— Это как раз объяснить легко. — Оливер улыбнулся и похлопал меня по руке. — Джордж с самого начала симпатизировал тебе. Думаю, я смело могу сказать, что своим повышением ты больше обязана своим ногам, чем способностям — не подумай, я не хочу сказать, что ты плохо работала, когда эту работу получила, — добавил он поспешно, увидев потрясение на моем лице. — И не я один это заметил, Диана тоже. Она ревнует, Милли. Она хочет убрать тебя от Джорджа подальше.

— Я знала, что нравлюсь Джорджу, — пробормотала я. — Ты все прекрасно понимаешь, Оливер.

Мне стало немного лучше. Меня понизили в должности из-за слабости другого человека, не из-за моей, хотя это ничего не меняло — я вынуждена уйти.

Когда мы шли обратно в офис, Оливер сказал:

— Да, кстати, ты упомянула Ноутонов. Мистер Ноутон звонил сегодня утром, и сказал, что они отказываются от дома на Чайлдуолл. Они несколько вечеров останавливались рядом. Очевидно, по соседству живут подростки, которые по ночам шпарят музыку на полную громкость. Они считают это абсолютно неприемлемым — можно подумать, их нынешние соседи просто идеальны.

Несмотря ни на что, я не смогла удержаться от смеха. Разговор с Оливером пошел мне на пользу. Хоть в настоящий момент Диана всем заправляла, но сила осталась за мной. Если бы я захотела, то могла бы ей помешать. Я не очень сильна по части флирта, но знала, как это делается, и могла научиться. Не знаю, принадлежал ли бы Джордж когда-нибудь мне, но заполучить его я могла легко. В другое время я с удовольствием приняла бы такой вызов, но сейчас это показалось мне довольно унизительным.

— Насчет Ноутонов, — заметила я. — Пора бы кому-то предложить им никуда не переезжать. Они уже живут в своем идеальном доме, и другого такого они не найдут.

— Кое-кто уже сделал это: я. Мистер Ноутон сказал, что он и не хотел переезжать, это была идея его жены. Он хочет отговорить ее. Если у него получится, все агенты по недвижимости на Мерсисайд только вздохнут с облегчением.

4

В этом году не было мучительного рождественского обеда в Киркби, который напомнил бы о безрадостных обедах прошлых лет. Норман Камерон всегда вносил в праздники какой-то совсем непраздничный дух — угрюмый и горький. Его темные глаза выискивали любые признаки нежеланного веселья детей. Впервые, уже с крупицей понимания, я думала, что, возможно, рождественские праздники в его детстве были мрачными, поэтому он просто не знал другого способа проводить их. Но я сомневалась, что у меня достаточно христианского милосердия, чтобы простить его.

В этом году мы обедали на квартире Фло, без Нормана. Обеденный стол выдвинули, насколько возможно. Он оказался таким большим, что накрыть его можно было только простынью. За столом помещалось восемь человек. На нем уже стояли сладкие пирожки, замороженный торт от Чармиан, поблескивали тарелки. Свечи в изысканно раскрашенных фужерах ожидали своего часа. Мама попросила Труди принести из дому ножи и вилки, потому что здесь их не хватало, и Труди купила ей на Рождество набор. Недорогой, с ярко-красными пластмассовыми ручками, он превосходно смотрелся на столе рядом с красными бумажными салфетками.

На подоконнике стояла настоящая елка с разноцветными огнями в форме груш, а от стены к стене протянулись новые гирлянды. Квартира — уже не та, что была при Фло: с ковром, с новыми шторами, с обоями в розово-белые цветы — была насыщена теплом, запахами жареной индейки и рождественского пирога. Мелани и Джейка пришлось уговаривать, что за деревянным столом во дворе будет слишком холодно.

— Вы там потом можете чего-нибудь попить, — сказала им Труди, — если только хорошо укутаетесь.

Пришла Бел. Она намекнула, что они с Фло на Рождество всегда обедали вместе с тех пор, как она ушла из армии, и она не собирается впервые в жизни есть в одиночестве.

— Мистер Фриц всегда приходил. Потом я приводила Эдварда и Чармиан заходила со своими малышами. Когда она вышла замуж за Герби, мы с Фло обычно обедали наверху. — Она появилась в леопардовой шубе, в костюме с серебряными нитями и серебристых сапогах на высоких каблуках, в великолепном ореоле красноватых вьющихся волос вокруг приятного пожилого лица, морщинистого, как один из орехов, что лежали в вазе на буфете. Она сразу же схватила меня за руку.

— Что-то в последнее время тебя не было видно, девочка. А я думала, мы подруги.

— Я однажды вечером чуть было не зашла к вам, но было ужасно поздно, — объяснила я. — Мне хотелось с кем-то поговорить, но я боялась, вы сочтете меня глупой.

— Господи, Милли! Ты сейчас разговариваешь с самой глупой женщиной в мире. Я всегда рада хорошей компании, не важно, который час. О чем ты хотела поговорить?

— Я сейчас уже и не помню. Кажется, мне не хватало Фло.

— Ты с ней никогда не встречалась, но тебе ее не хватало. Да, это действительно глупо. — В прекрасных глазах Бел светилась мудрость. — Все я понимаю, милая. Я никогда не перестану тосковать по Фло. — Она обвела комнату темно-синими глазами. — Кстати, а где твоя бабушка? Я всегда хотела кое-что спросить у Марты Колквитт.

— Она на праздничном собрании пенсионеров в Киркби. — Бабушке нужно было делать операцию, совсем несложную, но ее собственный прогноз был мрачным: она была убеждена, что умрет: «Моя мать клялась, что не подпустит к себе хирурга с ножом, — сказала она. — Не доверяю я этим врачам».

Я подарила Бел подарок — бутылку необычной овальной формы, которую Труди раскрасила разными оттенками синего и зеленого. Бел подарила мне браслет с замысловатым мозаичным рисунком.

— Он не новый, мне его Фло купила в Испании. Я думала, ты захочешь взять его на память.

— Ох, большое вам спасибо! — восторженно сказала я и надела браслет на запястье. — Это будет сокровищем всей моей жизни.

Мама главенствовала за столом. Я не могла отвести глаз от моей новой мамы и заметила, что и все время от времени бросают на нее любопытные взгляды, словно не могут поверить, что вот эта новая Кейт Колквитт столько лет пряталась за прежней. Она уже выглядела похудевшей. Накануне Чармиан подровняла ее серебристые волосы, и с густой прямой челкой и перистой стрижкой она помолодела на несколько лет. Впервые за долгое время она наложила косметику и купила новое платье — до этого новое платье она покупала десять лет назад на свадьбу Труди. Оно было темно-серого цвета, без рисунка и подчеркивало ее сияющие глаза. Мама уже надела на шею мой подарок: золотую цепочку с буквой «К». Она словно родилась заново — уверенная, расслабленная, окруженная своими детьми. Не было только Алисон, которая должна была прийти сегодня на чай.

— Это вроде эксперимента — посмотреть, как у нее дела. Посмотреть, сумеет ли добраться до места.

Мама решила, что лучше ей прийти, когда вокруг будет поменьше незнакомых людей. Я собиралась ехать на чай в Саутпорт, в семью Джеймса, семья Дейли — к родителям Колина в Норрис-Грин. Бел пригласили наверх. Должен был остаться только Деклан — посмотреть, как будет себя чувствовать сестра на площади Уильяма.

Деклан, похоже, был доволен своей жизнью в Киркби с отцом. Виделись они мало. Норман был или на работе, или в пабе, а Деклан активно помогал паре, с которой познакомился на ярмарке ремесел. Его первые попытки оказались очень удачными, и он подарил по футболке Мелани и Джейку. В сентябре у него начинались занятия по курсу технологии тканей.

— А где этот парень из соседней квартиры? — вдруг спросила Бел. — На Рождество Фло всегда приглашала его на рюмочку.

Я вызвалась сходить за Питером Максвеллом. Был тихий, безветренный день, без единого кусочка синевы на мрачном сером небе. Кожистые листья на деревьях в центральном парке тускло поблескивали, все еще мокрые от росы. На площади выстроились машины, но кроме них не было ни души. Ни Фионы, ни других девушек, у которых, видимо, случился редкий выходной. Бабушка однажды говорила, что свое первое Рождество в этой квартире Фло встретила одна: мистер Фриц уезжал в Ирландию. Я подумала, как это все выглядело тогда, когда машин было так мало и в каждом доме проживало по одной семье.

Питер собирался идти на рождественский обед к своему коллеге из школы. У него было совсем немного времени, только для того, чтобы выпить рюмку с Камеронами.

— Тебе понравилась пьеса? — спросил он, проходя по своей простой комнате со строгой мебелью, так отличавшейся от соседней, выключая свет и проверяя замки.

— Очень толково написано и хорошо сыграно, — сказала я тактично. На самом деле пьеса оказалась ужасной, и я надеялась, что Питер не собирается становиться драматургом. — Но мне было трудно разговаривать с другими учителями. Когда я отвечала на их вопросы, мне все время казалось, что мне сейчас поставят какую-то отметку.

— Ты им понравилась. На следующий день многие говорили, какая ты потрясающая девушка. — Он снял с вешалки пальто, и его темные глаза озорно сверкнули. — Они спрашивали, когда мы поженимся.

— И что ты сказал?

— Как ты думаешь, что я сказал?

Я приставила палец к подбородку, демонстрируя напряженную работу мысли.

— Никогда?

Питер рассмеялся.

— Точно! Нет какой-то искры, как ты считаешь, Милли? Жаль, что ее нет, потому что ты мне очень нравишься. Мы знаем друг о друге такие вещи, которые трудно рассказывать кому-нибудь еще. — Он лукаво посмотрел на меня. — Ты сможешь притворяться, будто я женщина, чтобы мы стали лучшими подругами?

— Ох, Питер! — Он прав, искры не было. Если бы мы достаточно долго встречались, мы могли бы пожениться, потому что это казалось бы вполне естественно и удобно, но я хотела совсем другого, да и он тоже.

— Тебе придется сделать что-нибудь со своей бородой, прежде чем ты отдаленно сможешь напоминать женщину, но нет ничего плохого в том, чтобы лучшим другом оказался мужчина.

Он поцеловал меня в лоб, словно скрепил нашу дружбу печатью.

— Итак, друзья. Ну, а теперь — где выпивка? У твоей мамы пива нет? Я вино не очень жалую.

Я уверена, что ни одной семье мира не было так хорошо за рождественским столом, как семье Камеронов. И дело не в еде, хотя я впервые за несколько месяцев съела нормальный обед из трех блюд, и пояс моего красного вельветового платья под конец впился мне в живот. Дело было в общем чувстве, что пришел конец кошмару. Для меня и Труди этот кошмар уже давно стал чем-то смутным, отдаленным, но теперь он закончился бесповоротно для мамы. А Деклан справлялся и так. Единственная неловкая ситуация возникла, когда Мелани, которая собиралась вместе с отцом взорвать рождественскую хлопушку, вдруг сказала с изумлением:

— А где дедушка?

— Он не смог прийти, милая, — твердо сказала мама. Она озабоченно посмотрела на Деклана. — С ним все в порядке?

— Все нормально, мама. Наверняка найдет паб, который работает весь день. Во всяком случае, я думаю, он туда пойдет.

— Думаю, да. — Словно тень упала на лицо мамы, но она тут же смахнула ее. — Я зайду через пару дней, наведу порядок в доме, принесу ему чего-нибудь поесть.

Позже за мытьем посуды Труди сказала с долей горечи:

— Как жаль, что мама не смогла заставить себя уйти от него много лет назад. Подумай, сколько горя удалось бы избежать.

— Смелость ей придали квартира и деньги, Труди.

— Я бы ни минуты не осталась. Я ушла бы после первого же раза, когда он поднял на меня руку, когда тронул детей… — Она встряхнула головой. Мамино долготерпение было выше ее понимания.

Я потянулась за кухонным полотенцем, чтобы вытереть посуду.

— Мы — другое поколение. А теперь появилось новое поколение детей, которые бродят по улицам Ливерпуля и других городов, потому что убежали из дома, где их подвергали насилию. Почему мы не убежали, Труди? Однажды он чуть не убил тебя, но ты все равно осталась. Ты ждала, пока тебя спасет Колин, как я ждала Гэри.

Труди безучастно смотрела на меня.

— Наверное, я чувствовала себя парализованной, — прошептала она.

— Может быть, и мама тоже.

Несмотря на свое обещание, я вскоре рассказала Труди и Деклану о маленьком мальчике, запертом в шкафу. Они имели право знать и судить по-своему.

Мелани и Джейк рвались во двор. Колин одел их в пальто, Кейт дала им стакан лимонада и тарелку пирожков, и они, счастливо хихикая, взгромоздились на лавку перед деревянным столом. Озадаченная, я смотрела на них в окно. Это место казалось таким неуютным в холодный декабрьский день, и я подивилась способности детей превращать все, что угодно, в большое приключение. Колин и Труди поспешили в дом, дрожа от холода.

— Может, мы тоже купим мебель в сад? — предложила Труди. Они принялись обсуждать, что лучше — дерево или пластик. Они предпочли бы кованое железо, но это слишком дорого.

Именно обыденные, повседневные решения и движут миром, думала я. Освобожденная от напряженной, угрюмой атмосферы нашего старого дома, я осознала легкую и естественную близость между Колином и сестрой — то, как они улыбались друг другу без какой-то особой причины, словно передавая беззвучное послание или читая мысли друг друга. Заметила и то, что они образуют некое единство со своими детьми — маленький изолированный мир. Я подумала, какое удовольствие приносят, должно быть, эти маленькие существа, полностью зависимые от тебя, любящие тебя — самого главного человека в их жизни, без всяких условий и сомнений. К своему удивлению, я почувствовала, что завидую сестре.

Разве я не могу завести детей так же, как и Труди, думала я позднее, находясь в семействе Атертонов? Это легко и вполне осуществимо, даже немедленно. Уже к следующему Рождеству я могла бы быть женой, а возможно, и матерью. Мне всего лишь нужно было сказать Джеймсу «да». Тогда и о работе не нужно думать. Я могла бы испытать такие же ощущения, как и сестра…

Разница между рождественским столом у моей матери и у Атертонов была огромной. Графины из граненого стекла, хрустальные бокалы, тяжелое столовое серебро с тиснеными ручками, великолепно отутюженные салфетки в серебряных кольцах — все разложено с геометрической точностью на широком пространстве богатого, сверкающего стола красного дерева с немного официальным букетом из хризантем в центре. В обеденном зале, размером с половину всей квартиры Фло, мебели было мало. Атласные шторы цвета слоновой кости ниспадали мягкими симметричными складками.

Миссис Аттертон прохладно поцеловала меня в щеку.

— Давно мы тебя не видели, дорогая. Что ты творишь с моим сыном?

— Насколько мне известно, ничего, — ответила я, пораженная. Неужели Джеймс рассказал ей о наших проблемах? Или миссис Атертон сама догадалась? Все-таки она его мать.

Из Лондона приехала сестра Джеймса, Анна, с мужем и двумя детьми. Раньше я никогда с ней не встречалась и с трудом могла поверить, что в университете она слыла анархисткой. Ее муж Джонатан, дилер из Сити, оказался общительным мужчиной в дорогих очках со свежим лицом и аккуратными каштановыми волосами. Так же аккуратно выглядели и их дети — мальчики в белых рубашках, серых пуловерах и шортах. Они оказались хорошо воспитанными и говорили мало, даже когда родители пытались их разговорить. Я вдруг затосковала по ярким, живым лицам Мелани и Джейка, совершенно не способных сидеть тихо, сколько бы их ни утихомиривали. Мне хотелось обсуждать мебель для сада и разрисованные узорами футболки. А вместо этого пришлось слушать разговоры Джонатана о рынках с повышением курса и о рынках с понижением курса, о краткосрочных, долгосрочных и среднесрочных ценных бумагах, об акциях и облигациях. Недавно он ухитрился взять сто тысяч чистыми на одной очень рискованной спекуляции в Индонезии, в которой другие побоялись принять участие. Лицо Анны сияло от восхищения, когда она наклонилась и погладила его по подбородку.

— Ты такой умный, дорогой!

Пока мы ели, Джеймс так пристально смотрел на меня, что мне стало неловко. Потом мы перешли в просторную гостиную, обитую вощеным ситцем, где он уселся на подлокотник моего стула и гордо выпрямил спину. У меня было такое чувство, будто он поставил на мне свое тавро.

Джонатан издал неуместный высокий смешок и сказал Джеймсу:

— Насколько я понимаю, братец, ты перестал заигрывать с левыми? Или все еще ходишь на демонстрации к этим несчастным докерам?

— Нет, уже некоторое время не хожу, — сказал Джеймс.

До сих пор мистер Атертон открывал рот только для того, чтобы положить в него очередной кусок; его взгляд был где-то далеко, словно он думал о других вещах — вероятно, о бизнесе. Сейчас он заговорил с презрением в голосе:

— Лоботрясы, не знают, с чьих рук едят. Пора бы им уже заняться работой.

Я понятия не имела, поддерживаю я правящие круги или настроена против, придерживаюсь правых или левых взглядов, но одно знала — у меня кровь закипела в жилах, когда я услышала, как человек с толстой сигарой, у которого три гаража, называет докеров «лоботрясами». Жаль, что я не знала достоверных фактов и цифр, которые могла бы привести в защиту докеров. Я не знала об этом конфликте ровным счетом ничего, кроме того, что он существует. Я вскочила на ноги.

— Извините.

Сидя в ванной, облицованной кафелем «воды Нила», с ковром под цвет всех деталей, и глядя невидящими глазами на свое отражение в зеркале, я с безграничным облегчением поняла, что напрасно трачу время Джеймса. В его семье я чувствовала себя чужой. Если бы я любила Джеймса, я в конце концов приняла бы их такими, какими они были, а так — я изо всех сил старалась вести себя пристойно, но не любила его и знала, что никогда не полюблю.

— Хорошо, что я пришла, — прошептала я. — Это помогло мне принять решение, раз и навсегда.

Когда я вышла, Джеймс слонялся на лестничной площадке, и я почувствовала приступ злости. Мне захотелось сказать что-то грубое и жестокое, типа: «Ты хотел зайти посмотреть, как я писаю?»

Он посмотрел на меня, и мне стало противно от униженного обожания в его взгляде.

— Ты такая красивая в этом платье, — сказал он осипшим голосом. — Тебе идет красный. — Он хотел обнять меня, прикоснуться лицом к моим волосам, но я оттолкнула его. Он похлопал по своему карману. — У меня для тебя подарок, кольцо.

— Оно мне не нужно!

— Но, Милли… — Его рот страдальчески искривился. — Дело в том другом парне, с которым ты встречаешься?

— Я ни с кем не встречаюсь, по крайней мере, тот, с которым я встречалась — просто друг. У меня нет никого, Джеймс. Никого! — Последнее слово я подчеркнула неестественно визгливым криком, чтобы внушить ему, что я свободна — и он тоже свободен, может меня забыть и искать кого-то другого.

Мы начали спорить. Он отказывался верить, что я говорю серьезно. Анна, должно быть, услышала повышенные голоса. Она вышла в холл внизу.

— У вас там все в порядке? — прозвенел на лестнице ее смех. — А-а, небольшое выяснение отношений. — Она сделала вид, что возвращается в комнату.

У Джеймса остекленели глаза, лицо распухло и покраснело. Я не узнавала этого человека. Любовь ко мне изменила его в худшую сторону.

— Не может быть, что все кончено, — упрямо твердил он.

— Может, Джеймс. — Я боялась, что он ударит меня. Он сжимал и разжимал кулаки, словно ему не терпелось пустить их в ход. Я сделала то, чему не перестаю удивляться до сих пор, — положила руки ему на шею и крепко обняла его.

— Джеймс, я не подхожу тебе, — горячо прошептала я. — Разве ты сам не видишь? В том, как ты меня любишь, есть что-то ненормальное. — Я гладила его шею. — Ты встретишь кого-то другого, кого полюбишь по-другому, и у вас все будет чудесно. — Я отстранилась. — Прощай, дорогой, — сказала я мягко.

Он помолчал, глаза его уже не были стеклянными, но были полны страдания и шока. Мне показалось, хотя я не была уверена, что в них появилось понимание того, что я права.

Я сбежала по лестнице, открыла дверь гостиной и сказала срывающимся голосом:

— Я ужасно сожалею, но мне пора идти. Большое спасибо за угощение, все было чудесно. Нет-нет, пожалуйста, не вставайте, — попросила я, увидев, что миссис Атертон поднимается. — Не надо меня провожать, я сама.

Когда я вернулась в Бланделлсэндс, было уже больше девяти. Первым делом я позвонила матери. Алисон все время молчала, но не слишком огорчилась из-за незнакомой обстановки.

— Она не щелкала пальцами, как обычно, когда расстроена, — сказала мама удовлетворенно.

С чувством облегчения я небрежно повесила платье в шкаф и приняла ванну. Потом я посмотрела по телевизору фильм Вуди Аллена и легла в постель с книгой и стаканом теплого молока, довольная и расслабленная.

Сразу после полуночи зазвонил телефон. Только бы это был не Джеймс, умоляющий предоставить ему второй шанс, — или третий — мне уже все равно какой. Я подняла трубку телефона, стоявшего рядом с кроватью, — это оказался Питер Максвелл, который жизнерадостно сказал:

— Привет! Я только зашел и решил тебе позвонить. Хорошо провела день?

— И хорошо, и не очень хорошо. Я порвала со своим парнем. Не очень-то приятно.

— Это тот здоровяк, что был с тобой на вечеринке?

— Верно.

— Я и не знал, что ты с ним до сих пор встречаешься. Определенно не твой тип.

— А ты теперь будешь определять, кто мой тип? — Я улыбнулась в трубку.

— Для этого и нужны друзья. Я теперь всегда буду спрашивать твое мнение о своих будущих подружках.

— И оно будет высказано, — великодушно сказала я.

Мы поболтали о том о сем, и он уже собирался класть трубку, когда я кое-что вспомнила.

— Кстати, знаю, ты поймешь меня правильно, не подумаешь, что я охочусь за тобой или твоими деньгами, — не хочешь завтра днем пойти на прием с выпивкой?

— Не могу, к сожалению. Иду с группой первоклассников на пантомиму. Ты будешь на Новый год у Чармиан?

Я сказала, что буду, и мы пообещали друг другу первый танец.

Прием проходил у Барри Грина. Незадолго до этого он ненавязчиво пригласил всех сотрудников фирмы.

— Мы уже более тридцати лет устраиваем такие приемы в первый день после Рождества [14] . Приглашаются все без исключения. В любое время между полуднем и четырьмя — добро пожаловать.

Эллиот и Даррен поморщились: прием казался им мероприятием довольно пресным. Джун собиралась уезжать. Оливер обрадовался возможности побыть некоторое время без своих ребятишек:

— Я их люблю, но в рождественские дни это сущий ад на земле.

Джордж планировал провести Рождество с Дианой и своими детьми, приехавшими из Франции. Я собиралась взять с собой Джеймса, но теперь вынуждена была идти одна.

Просторный дом Гринов на Ватерлоо, всего в миле от моей квартиры, имел общую стену с соседним. Мебель и ковры были старые и изношенные. Рождественские украшения тоже выглядели подержанными, словно одни и те же предметы развешивались здесь из года в год. Зато все имело уютный и обжитой вид, разительно отличавшийся от Идеального Дома Атертонов. Когда я пришла, здесь уже было полно народу Меня впустила Тесс, жена Барри, симпатичная женщина с копной седых вьющихся волос и широкой улыбкой, в изумрудно-зеленом костюме типа комбинезона. Она приняла мое пальто и предложила чувствовать себя как дома.

— Я примусь за выполнение обязанностей хозяйки чуть позже, и мы всласть поговорим. Сейчас я занята закусками.

Я нашла Оливера и его угрожающе-агрессивную жену Дженнифер, махнула рукой Джорджу, который стоял в углу с двумя довольно угрюмыми подростками, схватившись руками за грудь, словно охваченный очередным приступом паники. Дианы нигде не было видно. К нам подошел Барри, держа в руках поднос с напитками:

— Закуски в кухне, угощайтесь, пожалуйста. — Он сменил свою обычную бабочку на галстук пейсли [15] под канареечно-желтым пуловером.

В праздничные дни Дженнифер безжалостно давила на Оливера, чтобы тот открывал собственное агентство недвижимости.

— Тогда его не будут доставать и капать на мозги всякие дуры, которых по случаю трахает Джордж. Я говорю ему: «Милли пойдет к тебе». — Она больно ткнула меня локтем. — Ты же пойдешь, Милли, правда? Ты можешь быть его помощницей?

— Охотно, — сказала я, улыбаясь. Оливер застонал.

Вскоре я полностью «смешалась с толпой». Несколько гостей оказались агентами по недвижимости, и мы серьезно обсудили с ними состояние рынка — был ли он на подъеме или на спаде? Один мужчина дал мне свою визитку со словами: «Если вы только надумаете сменить место работы…» Барри познакомил меня со своими детьми: архитектором Роджером, серьезным мужчиной в джинсах и свитере, Эммой и Сейди, собиравшимися покорить мир во второй раз, как только дети подрастут и они смогут возобновить свою карьеру.

— А где ваш второй сын? — спросила я. — Все еще за границей?

Идеально ухоженные усы Барри чуть дрогнули.

— По словам его матери, Сэм не почтит нас своим присутствием до Нового года.

Позднее я заставила себя подойти к Джорджу. Он оценивающе посмотрел на мое красное платье прежде, чем познакомить со своими детьми, Аннабел и Биллом.

— Хорошо проводите праздники? — спросила я у них.

Оба пожали плечами.

— Нормально.

— Никак не могу понять, что интересует нынешнюю молодежь. — Джордж вздохнул и принял озабоченный вид. — Кажется, им довольно скучно. — Билл закатил глаза, подтверждая, что так оно и есть.

— Почему вы не сводите их в «Пещеру»? — предложила я.

— Да, папа, своди нас, — ухватилась Аннабел. — Девчонки в школе позеленеют от зависти, когда узнают, что я была в «Пещере».

— А я не слишком старый?

— Вы можете находиться где-нибудь на заднем плане, — сказала я. — А где Диана?

Джеймс неопределенно пожал плечами.

— Она проводит Рождество у себя. Она не была у меня уже несколько дней.

— Диана ненормальная! — взорвался Билл. — Никогда не догадаетесь, что она учудила. Всерьез составила для нас расписание — пантомима, «Макдональдс», карточные игры, шарады и идиотские фильмы по телевизору. Похоже, она думает, мы малые дети!

Я тактично отошла. Люди начали расходиться. Впервые за вечер я осознала, что оказалась единственной молодой женщиной без партнера, и по мере того, как толпа редела, я становилась все более заметной, хотя и сказала себе, что меня не должно это волновать. Я пошла наверх искать свое пальто. Оно оказалось в куче с другими в комнате, которая была, очевидно, спальней Барри и Тесс, причем довольно неопрятной. Когда я надевала пальто, вошла Тесс со своей немного шаловливой улыбкой на лице.

— А, вы здесь, Милли! Я была так груба. Я всегда люблю немного поболтать с гостями, которые приходят к нам впервые, узнать их, так сказать. — Она села на кровать и похлопала место рядом с собой. — Присядьте на минутку.

С помощью дружелюбных расспросов Тесс я рассказала о себе такие вещи, которые обычно предпочитала бы не обсуждать: про Диану, про мое понижение, про Джеймса, про вчерашнее ужасное чаепитие у Атертонов.

— Не расстраивайтесь, Милли, — сказала Тесс утешительно. — В конечном итоге все, что ни делается — все к лучшему, я всегда замечала. Ну, ладно. — Она встала с кровати. — Пойду вниз — надо быть хорошей хозяйкой. Всегда испытываю какое-то облегчение, когда все заканчивается, но в то же время грустно, что еще год придется ждать встречи с некоторыми друзьями. Дети всегда немного над нами подсмеиваются, но никогда не упускают возможность увидеть мать с отцом в первый день после Рождества.

— За исключением Сэма, — напомнила я.

— Ах да, Сэм. Он в Мексике. — Я была немного удивлена, когда Тесс посмотрела на меня, как бы изучая, затем сказала: — Давайте я покажу вам нашего Сэма. — Она выдвинула ящик и вытащила из него кипу газетных вырезок. — Барри не знает, что я их храню. Он немного стыдится Сэма. — Она подала мне вырезку. — Вот он, в «Дейли Экспресс».

Худощавый молодой человек с короткой стрижкой стоял на стене, вызывающе выпятив грудь. Он высоко держал транспарант, который провозглашал: «ТРЕБУЕМ УМЕНЬШЕНИЯ НАЛОГОВ!» Несколько полицейских тянулись в тщетной попытке схватить его за ноги.

— За это его приговорили к трем месяцам тюрьмы или штрафу в тысячу фунтов, — гордо сказала Тесс. — Барри заплатил штраф, и его отпустили, Сэм был очень недоволен. Между ними как кошка пробежала, но втайне они очень уважают друг друга.

На следующей фотографии Сэм стоял у ворот Гринэм Коммон с какой-то девушкой, еще на нескольких он принимал участие в протестах во время забастовки шахтеров.

— Он уже много лет не был в суде, — сказала Тесс с легким разочарованием. — Трое наших старших детей — конформисты, а вот Сэм в меня пошел. Девушкой я принимала участие в антивоенных маршах протеста. Барри этого тоже не одобрял…

— А что он в Мексике делает? Поехал начинать войну? — Я не знала, одобрять мне Сэма или нет, но его независимый дух привлекал меня.

— Нет. Он режиссер звукозаписи. Три-четыре месяца в году он ездит по всему миру, записывает народные песни, фольклорную музыку — все в таком духе. Потом возвращается домой и делает из этого нормальные записи. На чердаке у него студия. К большому удивлению отца, он очень неплохо зарабатывает. — Внезапно она сменила тему, причем довольно резко, подумала я. — Наверное, ваша мама переживает из-за того, что вы не замужем?

— Да, переживает.

Все-таки Тесс не меняла тему.

— А я ужасно переживаю за Сэма. Ему уже тридцать три, и мне так хочется, чтобы у него появились какие-то корни, чтобы он завел семью, чтобы появились более веские причины приезжать домой, чем скучные старые мать с отцом.

Вошла гостья забрать свое пальто, и Тесс отложила вырезки в сторону. Я поблагодарила ее за чудесно проведенное время и пошла домой.

В последние дни уходящего года я чувствовала некую раздвоенность в душе. На работу выходили только основные сотрудники, а у меня было несколько выходных по полдня. В освободившееся время я рисовала по трафарету цветы в углах гостиной и делала генеральную уборку в квартире, весело насвистывая, чувствуя себя счастливой. Но когда я устраивала перерыв, настроение портилось, в душе поднималось какое-то беспокойство, и меня начинало преследовать чувство неудачи и безысходности. Еще недавно я считала себя единственной из Камеронов, имеющей цель в жизни и надежду на яркое успешное будущее, но сейчас ожидать мне было нечего. Впереди маячили пустые годы, огромная зияющая бездна.

Мама нашла работу в какой-то конторе и приступала на следующей неделе.

— Делать чай и выполнять мелкие поручения, вот и все, — весело смеялась она. — Я буду младшим сотрудником офиса. Но это только временно, пока не приедет Алисон.

Труди готовила Мелани к школе (занятия начинались в январе) и раскрашивала бутылки для своего лотка, который теперь она планировала выставлять каждую неделю. Я думала, не найти ли и мне какое-нибудь хобби. Я несколько раз звонила Деклану, опасаясь, что трубку возьмет Норман, и не зная, стоит ли мне заводить с ним разговор, но никто ни разу так и не ответил. Я страшно скучала по квартире Фло, где была счастлива, ничего не делая, только слушая музыку и созерцая вращающуюся лампу. Поскольку делать мне было нечего, в воскресенье утром я пошла с матерью в собор к мессе. Я не почувствовала ни духовного пробуждения, ни чудесного обращения в веру в этом замечательном округлом здании с блестящими синими витражами, но решила прийти сюда еще раз. Потом случилось то, чего я всегда боялась.

Двое мальчишек шли в нашу сторону. Я на них едва обратила внимание, отметив лишь, что им лет по четырнадцать и что они сравнительно хорошо одеты. Когда они поравнялись с нами, один из них прыгнул на маму и сорвал с ее шеи цепочку с буквой «К».

Мама закричала, мальчишки отбежали на небольшое расстояние и повернулись к нам. Сорвавший цепочку насмешливо ею помахал, потом они убежали, пританцовывая и радуясь своему триумфу.

— Это могло случиться где угодно, — сказала мама позже в квартире Фло, успокоившись после чашки чая. — Ливерпуль тут ни при чем. Это могло случиться где угодно в мире.

Между Джорджем и Дианой происходило нечто странное — или, скорее, вообще ничего не происходило. Информацию выуживали по крупицам и потом собирали в единое целое. Вероятно, Джордж предложил Диане вернуться домой, потому что она не поладила с детьми, но при этом не предложил снова переехать к нему после их отъезда. Она провела Рождество одна, в том же доме, где жила со своим отцом. Даже Оливер был вынужден признать, что ему жаль эту измученную маленькую женщину, которая теперь бродила по офису спотыкаясь, словно пьяная. Джордж не обращал на нее никакого внимания, но не потому, что был намеренно жесток с ней, а потому, что был полностью поглощен заботами о новом офисе, который открывался через несколько дней. Казалось, о существовании Дианы он забыл.

Как и Оливеру, мне было жаль Диану. Если я пришла в отчаяние от своего понижения, то уж она, должно быть, чувствовала себя так, словно у нее земля уходит из-под ног. Но я ужаснулась оттого, что увидела в ней себя через пять-десять лет. Может быть, и я однажды буду ждать доброго слова от человека, с помощью которого надеялась спастись от одиночества?

— И это говорит девушка, которая только что отшила парня, который ездит на «астон-мартине»? — смеялся Питер Максвелл, когда я ему позвонила. — Мужчины тоже боятся одиночества, не только женщины. Расслабься, веселись и наблюдай за происходящим. Не ожидай событий, не думай о них, они от этого раньше не наступят. Это как в той песне, которую так часто слушала Фло. Мы все танцуем в темноте.

— Ты очень умный, — сказала я с восхищением. Мы закончили разговор, приняв решение, что если к сорока годам останемся одинокими, то будем жить вместе.

Я думала о Джеймсе, который переживал сейчас такой же период, как и Диана, думала, не была ли я слишком жестокой, слишком резкой. Если бы он не пошел за мной до ванной, я бы все сказала ему более тактично и в более подходящей обстановке. Я вспомнила, как рядом с ночным клубом — казалось, много лет назад, хотя прошло всего несколько месяцев, — он сказал, что ему осточертело продавать машины таким идиотам, как он сам. Он хотел сделать в жизни что-нибудь стоящее. И тот момент у Пиер-Хеда, когда он объяснял мне, как сильно меня любит. Джеймс вступил в социалистическую рабочую партию, чтобы доказать, что он не поверхностный человек. У нас с ним все шло нормально, пока он не решил, что влюблен в меня; с этого момента начались проблемы. Я была уверена, что однажды Джеймс женится на женщине, не столь разрушительной для его чувств. У них появятся дети, он вернется в консервативную партию и по-прежнему будет управлять гаражом отца — а может, и всеми тремя, — забыв о том, что когда-то хотел сделать в жизни что-то другое.

31 декабря я снова проснулась с тем же болезненным чувством утраты, навязчивым ощущением, что в моей жизни чего-то не хватает. Я никогда не могла определить, что это такое, но в темноте спальни в последний день уходящего года знание навалилось на меня с такой силой, что мое тело окоченело.

Я скорбела о своем отце, которого никогда не знала!

Через некоторое время я заставила себя встать, убежденная, что могу окончательно замерзнуть, умереть, если останусь в кровати. Я чувствовала себя тяжелой и вялой, пока готовила себе чай. Выпив его, я достала фотографию отца, которую нашла у Фло, и стала смотреть на серьезного пятилетнего малыша, единственного ребенка, который не улыбался. Что было бы, если бы он женился на маме? Появились бы Труди, Деклан, Алисон? Если бы появились, то отличались от тех, которых я знаю, а Тома О'Мара вообще бы не было. Я вспомнила, как где-то читала, что, если путешественник во времени вернется назад и уничтожит маленькую травинку, он может изменить весь ход истории.

Я ощущала это всем сердцем. Если думать об этом достаточно долго, то можно расплакаться и не остановиться. Я долго стояла под душем, приготовила для разнообразия нормальный завтрак, потом пошла на работу, чувствуя себя не намного лучше.

В «Сток Мастертон» стояла суматоха. В вултонском офисе уже сделали ремонт, полностью обставили его; он был готов принять сотрудников завтра. Чтобы отметить открытие, было решено угощать клиентов закусками и бокалом вина. В местной прессе прошла реклама, но о еде и выпивке не упоминалось, иначе обязательно пришло бы много людей, которые и не думали продавать или покупать дома.

Все файлы скопировали, подготовили копии настенных диаграмм. Содержимое столов Оливера и Дианы перевезли. Постоянно вбегали люди, забирали бумаги и снова убегали. Я сидела за своим столом в каком-то оцепенении. Должна ли я перевезти свои вещи в Вултон? Джордж, казалось, забыл, что я должна стать клерком в приемной, так же как забыл о существовании Дианы. Я напечатала свое заявление несколько недель назад и положила ему на стол, но он так и не подписал его. Вчера он попросил меня договориться о встрече в начале января с фирмой, которая строила небольшую усадьбу в Сифорте и хотела, чтобы «Сток Мастертон» занялась его продажей.

— О встрече с вами?

— Нет, с тобой, конечно, — раздраженно ответил он. Поговаривали, что в новом офисе будет работать некая Сандра, но чем она будет заниматься, никто не знал.

Оливер ничем не мог мне помочь. Он жаловался, что его держат в полном неведении, что он с Джорджем сейчас «на ножах», хотя сам Джордж этого и не замечает, что Дженнифер обходит агентства коммерческой недвижимости и каждый день, когда он приходит с работы, заваливает его рекламой сдаваемых в аренду офисов.

— Она обратилась к своему отцу с просьбой одолжить денег, — сообщил он вскоре после моего прихода. — Я сказал ей, что Диана сейчас как проколотый воздушный шар, но она говорит: «Нельзя ни в чем быть уверенным, все может начаться сначала». Ты пойдешь ко мне, Милли? — попросил он жалобно. — Боюсь, я сам не справлюсь.

— С удовольствием, — сказала я ему уже в сотый раз. Даже если в конечном итоге с работой будет все в порядке, я не смогу больше доверять Джорджу.

Мое замешательство усилилось, когда подошел Барри Грин и внимательно посмотрел на меня, будто раньше никогда не видел. Затем он вполне одобрительно хмыкнул.

— Тесс предложила мне пригласить вас на ужин — как-нибудь вечером, на следующей неделе, — весело сказал он. — Она попросила вас позвонить, если вы согласны.

Я сказала, что согласна, и даже обрадовалась. Тесс мне очень понравилась, как и весь дом Гринов, и мысль о том, что я приглашена к ним на ужин, приятно взволновала меня.

Оливер снова отправился в Вултон. Джордж сидел в своем кабинете, громыхая ящиками и разговаривая сам с собой. Остальные сотрудники либо ушли на обед, либо уехали в Вултон, кроме Даррена, который повез клиента осматривать старый дом Нэнси О'Мара на Клемент-стрит. Я серьезно думала о том, чтобы самой купить этот дом, на треть уменьшив свою ипотеку. Подумав с полминуты, я решила, что это неправильно, — это все равно что идти назад вместо того, чтобы двигаться вперед.

Я оперлась на стол и подумала о Фло, которая навсегда останется загадкой, хотя я так много узнала о ней. Была ли она счастлива в своей квартире на площади Уильяма со своими воспоминаниями о Томми О'Мара? Фло, ее тайный возлюбленный, тайный ребенок, уик-энды, проведенные с мистером Фрицем на острове Мэн…

Театрально морща лоб, вышел Джордж и объявил, что идет в «Виг энд Пен» — выпить пинту пива и испытать очередной приступ паники. Джун уже ушла на обед.

Раньше я уже много раз оставалась в офисе одна, но когда Джордж хлопнул дверью, мне показалось, словно я заперта в незнакомом месте. Я с тревогой огляделась вокруг, будто привыкая к новой обстановке. Задержалась взглядом на со вкусом подобранных украшениях: серебристой елке с «подарками» — дюжиной пустых ящичков, завернутых в красную и зеленую фольгу, — прикрепленным к стенам серебряным колокольчикам. Казалось, что флуоресцентные лампы гудят слишком сильно. За окном торопливо сновали люди, груженые хозяйственными сумками, и я вспомнила, что идут распродажи. Звуки нескончаемого уличного движения были странно приглушены, и у меня возникло ощущение, будто я нахожусь в другом измерении: хотя я видела людей, они меня не видели. Свет, отражаясь от одного из серебряных колокольчиков на стене за моей спиной, падал на экран компьютера, и я видела только темную тень своей головы, окруженной ярким смазанным ореолом. Загипнотизированная, я уставилась в экран, тени сдвинулись и изменились, и мне показалось, что я увидела лицо, — но не свое. Глаза старухи, посаженные в глубокие черные впадины, ее рот…

На столе пронзительно зазвонил телефон. Я вскочила и схватила трубку, с радостью оторвавшись от лица на экране. Звонил Деклан.

— Ты можешь прийти сегодня к маме пораньше? — горячо сказал он. Камеронов и Дейли пригласили на Новый год к Чармиан и Герби.

— Зачем?

— Никогда не угадаешь, что купила Труди! — Деклан для усиления эффекта сделал паузу. — Шампанское! Я никогда раньше не пил шампанского. Мы хотим выпить за будущее, прежде чем идти к ним наверх. Да, и еще будет особый гость — Скотти!

Я засмеялась, охваченная радостным чувством, и пообещала быть в восемь. Когда я положила трубку, лицо уже исчезло с экрана, а ослепительное отражение серебряного колокольчика и офис снова приобрели вполне обычный вид. Какой-то мужчина постучал в окно и показал большой палец. Он видел меня — значит, я настоящая. Я улыбнулась ему, и он приоткрыл дверь.

— Вашу улыбку нужно разливать в бутылки и продавать, — сказал он. — Вы состояние сделаете.

И тогда я поняла, что все закончилось. Мой разум очистился, я снова стала собой. Будущее не казалось больше унылым и безнадежным, но радостным и полным надежд. Мне больше никогда не будут сниться шаркающие шаги на лестнице, я больше не буду просыпаться с чувством, что в моей жизни чего-то не хватает. Я раскинула руки широко, насколько могла, едва сдерживая ощущение полного счастья.

На столе Эллиота стояло вино. Я подошла и налила себе бокал, и в этот момент дверь открылась и вошел молодой парень — не очень высокий, с обаятельным лицом, темно-коричневым от солнечного загара. Он выглядел настолько нелепо, что я не смогла сдержать улыбки. Полы его длинного плаща болтались вокруг грязных поморщенных ботинок, но комичный эффект создавал его головной убор — высоченная коричневая фетровая шляпа с загнутыми кверху полями и цветастой лентой.

— Привет! — Он улыбнулся, и веселые морщинки собрались под глазами и вокруг рта. И я поняла, что вижу перед собой не мальчика, но мужа. Я узнала молодого бунтовщика с фотографий, которые показывала мне Тесс Грин в первый день после Рождества, и его очаровательную улыбку.

Я вернулась за свой стол.

— Если вы ищете вашего отца, то здесь его нет, и, боюсь, я не знаю, где он.

— Черт, — дружелюбно сказал он. — А его долго не будет?

— Этого я тоже не знаю.

— А откуда вы знаете, кто я?

— Ваша мать показывала мне вашу фотографию.

Он снова улыбнулся.

— Серьезно?

Атмосфера в офисе снова изменилась. Воздух звенел, потрескивая от возбуждения.

— Значит, вы только что из Мексики, — сказала я.

— Верно, сегодня утром приехал. Отец уже ушел на работу, и мать предложила мне прийти сюда помириться с ним. Понимаете, я обещал быть дома к Рождеству, но меня задержали. Отец из-за таких вещей страшно раздражается, не то что мать. Пришлось позаимствовать его крутой плащ. Я свое пальто где-то по дороге посеял. — Он сделал неопределенный жест. — Он будет недоволен.

Я чувствовала, что у меня подергиваются губы — мне страшно хотелось смеяться.

— Жаль, что вы вместо этого не посеяли свою шляпу.

Он снял шляпу и удивленно на нее посмотрел. Его волосы были цвета соломы.

— В Мексике все мужчины носят такие.

— Но это Ливерпуль, — напомнила я.

— Да уж. — Он бросил шляпу в мою сторону. Я поймала ее и надела. — Вам идет. Оставьте ее себе, не для того, чтоб носить, — на стенку повесите.

— Спасибо. Угощайтесь вином, пока будете ждать.

Он налил себе бокал вина и уселся на край стола своего отца. Я обратила внимание, что у него ярко-синие глаза, а лицо не безобразное, но и не красивое. Интересное лицо, открытое и выразительное, сразу видно, что у этого человека хорошее чувство юмора.

— Вы явно знаете обо мне много, — сказал он, — но вы удивитесь, когда услышите, сколько знаю о вас я. Вы Милли Камерон, живете в Бланделлсэндсе, только что отшили парня по имени Джеймс и немного не в себе из-за проблем на работе.

— Какое же право ваша мать имела рассказывать вам?.. — Я не знала, сердиться мне или нет.

— Потому что — вы будете в ужасе — она мнит вас своей невесткой. Она мне с самого порога начала об этом трезвонить. Это, собственно, и есть настоящая причина, по которой я сюда пришел — не отца увидеть, а вас.

Смех, который я пыталась сдерживать с того момента, как он вошел, вырвался, наконец, на свободу.

— Безумная идея.

— Я просто подумал, что вас надо предупредить, потому что, насколько я понял, вас пригласили на ужин на следующей неделе — вот тогда-то мать за вас возьмется.

— А вы там будете?

— Она прикует меня наручниками к стулу, если я откажусь.

— При таких обстоятельствах, — сказала я серьезно, — мне придется серьезно подумать над этим.

Я сняла мексиканскую шляпу, которая показалась вдруг очень тяжелой, и аккуратно положила ее на стол. Дверь открылась, и вошел Оливер, а за ним — мрачная Диана.

— Пообедать не хотите? — предложил Сэм Грин. — Посмеемся вместе над идеей моей матери. — Наши глаза на мгновение встретились, и я почувствовала, что между нами что-то пронеслось. Я понятия не имела, серьезно это или нет.

Я потянулась за сумкой.

— Давайте.

И почему бы не пойти на ужин к Гринам на следующей неделе? Сказать по правде, Сэм Грин мне понравился, а Тесс в качестве свекрови — это просто здорово. Может быть, из этого ничего и не выйдет, ну и что же? Как сказал Питер Максвелл, мы все танцуем в темноте.