Танец с дьяволом

Глава X

1987.

ЛОНДОН.

Люба уже привыкла к постоянно моросящему дождику. Но в этот вечер за окном бушевала настоящая буря: с черного неба, разрываемого ослепительными сполохами молний, низвергались потоки воды. Чтобы добраться до дома, пришлось взять такси, хоть это стало ей теперь совсем не по карману. Роль ей опять не дали — второй отказ за два дня. Да ей и самой не хотелось ни сниматься, ни играть — гораздо лучше сидеть дома перед мольбертом. Денег хватило только-только, и она поспешно выскочила из машины, стараясь не видеть мрачного лица водителя, — на чай он получил пять пенсов. Подъезд оказался заперт — кто это, интересно знать, додумался? Она стояла под проливным дождем, роясь в сумке в поисках ключа, и злилась все сильней — в туфлях хлюпала вода, одежда вымокла насквозь. Люба сердито нажала кнопку звонка.

Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем из «интеркома» не прозвучал голос Магды:

— Кто там?

— Да я, я! Открывай, черт побери!

Щелкнул замок, и она взбежала по ступенькам, на ходу сдирая с себя мокрый жакетик. В прихожей сбросила с ног туфли.

— Умоляю — чашку горячего чаю!

— Законное желание, — ответил низкий мужской голос. — Милости просим.

Люба шагнула в гостиную и оцепенела.

Происходило очень странное чаепитие. За столом сидели Магда и двое мужчин. Тот, что был постарше, с густыми висячими усами, по всей видимости, давным-давно перестал заботиться о своей талии. Его спутник был молод, высок и строен, и усики у него были соответственно тоненькие и изящные. Он поднялся с места, когда появилась Люба, и сказал:

— Мы с вами всегда встречаемся в дождь, — лицо его показалось ей знакомым. Да ведь это тот самый полицейский из Брайтона, предлагавший ей выпить чая, когда она прибежала в участок звать на помощь!

— Ты мокрая, — с трудом выговаривая английские слова, произнесла Магда.

— Да, вы совсем вымокли, и вам в самый раз будет выпить горячего крепкого чая, — когда полицейский улыбался, верхняя губа у него задиралась, показывая десны.

Второй гость, без остатка заполнивший собой самое большое кресло, молча кивнул Любе. Оба полицейских были в штатском, но профессия их угадывалась с первого взгляда. Господи, до чего ж похожи на польских милиционеров из Бродков — даже усы такие же! Магда поставила перед Любой чашку, поцеловала дочь в щеку и ровным голосом, тщательно выговаривая каждое слово, сказала:

— Они думают, что кто-то убил полковника Джонсона.

«Упал с лестницы… ударился головой», — замелькали мысли. Очевидно, мать сказала ей не все.

— О, нет-нет, — возразил толстяк. — Мы ничего не думаем, мы просто хотели бы задать вам несколько вопросов, не более того. Позвольте представиться. Капитан Фергюсон, брайтонская полиция. Сержант Суинни.

— Я уже имел честь познакомиться с юной леди, — слегка поклонился сержант.

— Что все это значит? — Люба переводила взгляд с одного на другого.

Капитан прокашлялся.

— Мы расследуем обстоятельства, при которых скончался ваш отец…

— Отчим.

— Да-да, конечно. Не скажете ли, где вы находились в момент смерти вашего отчи… э-э… полковника Джонсона?

— Здесь, в Лондоне.

Сержант чуть подался вперед:

— Вы помните тот вечер, когда пришли к нам в участок?

— Помню… — ответила она и добавила, стараясь, чтобы это прозвучало светски: — Вы еще предложили мне чая.

— Верно, — сказал сержант, заглядывая в раскрытый на коленях блокнот. — И, если мне не изменяет память, сказали буквально следующее: «Он убивает ее». — Сержант положил ногу на ногу, чуть сощурился. — Речь шла о вашем отчиме и вашей матери?

— Да.

— Люба — хорошая, — с принужденным смехом заговорила Магда. — Она всегда заботится о маме. Мы с мужем немного повздорили тогда. Семья — сами понимаете. Всякое бывает. Иногда и голос повысишь. Дочь испугалась.

— То есть, иными словами, он не покушался на вашу жизнь?

— Нет-нет, что вы? Ха-ха-ха! Он был так добр. Он просто переживал… как это сказать?.. за отель. Новый бизнес. Хотел, чтобы все шло хорошо.

— И все-таки я не совсем понимаю, — сказала Люба, чувствуя, как нарастает в душе тревога, — зачем вы пришли?

— Мы обязаны допросить вас перед тем, как сдать дело в архив, — сказал капитан. — А в деле этом есть… ну, неясности, что ли. Мы уже сообщили вашей матери, что травма, оказавшаяся причиной смерти, слишком серьезна для простого падения с лестницы. Таково мнение прокурора.

Люба уставилась на две крошечные капельки воды, поблескивавшие на носках его башмаков.

— А наша экспертиза установила, что голова погибшего ударилась о ступеньку посередине лестницы. — Он сделал паузу, как бы подчеркивая важность этих сведений.

— Ну, и что это значит? — спросила Люба.

Капитан поставил чашку на стол.

— Мы восстановили траекторию падения тела и пришли к выводу, что полковник Джонсон мог упасть в результате сильного толчка.

— И кто же это мог его толкнуть? — Люба чувствовала, что ей нечем дышать.

В наступившей тишине нестерпимо громко зашелестели страницы сержантского блокнота. Капитан спросил, обращаясь к Магде:

— Миссис Джонсон, вы видели, как ударился головой ваш покойный муж?

— Нет, я не была там, я не вижу… не видела. Я сказала все: мой муж погиб, я очень опечалена.

— Когда вы в последний раз видели полковника Джонсона живым?

— Я сказала: несла ящик на чердак. Он взял его у меня. Хотел мне помогать, то есть, помочь.

Люба держала чашку и слушала гулкие удары сердца. Капитан закашлялся и кивнул сержанту — продолжай, мол.

— И что было потом?

— Я сказала уже: я пошла за другим ящиком. Переносила его наверх и увидела его — полковника Джонсона.

— Вашего мужа?

— Да, своего мужа. Он лежал. Он был мертвый.

— Откуда вы знаете, что он был мертв?

— Я не была уверенная, я дотронулась, он не шевелился. Я испугалась, я зову… звала на помощь.

— Кто-нибудь еще был в гостинице?

— Да, в тот день приезжали новые постояльцы.

— Кто-нибудь видел, как вы поднимались по лестнице?

— Да, да! Миссис Генри видела. Она спрашивала меня, не очень ли тяжелый ящик? Я отвечала: нет-нет, я имею привычку.

Сержант опять полистал свой блокнот.

— Это совпадает с показаниями миссис Генри, — он повернул блокнот к Фергюсону, но тот не сводил глаз с Магды.

— После похорон вы довольно быстро покинули Брайтон? К чему такая спешка?

— Мой муж мертв. Отель взял банк. Я печальная, очень печальная. Поехала к дочери. Зачем вы спросили?

Капитан улыбнулся:

— Ну-ну, миссис Джонсон, не волнуйтесь. Вопросы задаем мы. А от вас требуется только правдиво на них отвечать.

— Но вы спросили опять и опять одно и то же. Я отвечала, я все отвечала!

— Мы отлично понимаем ваше состояние, миссис Джонсон, поверьте, понимаем, как тягостна для вас эта процедура. Но такая уж у нас работа. Еще несколько вопросов — и все.

Люба отпила остывшего чая и пытливо уставилась на мать.

Полицейские переглянулись, и капитан осведомился:

— Скажите, миссис Джонсон, вы были счастливы в браке?

— Да. Мы иногда поссоривались, как все другие люди. Это тяжелый бизнес — отель. Но мистер Джонсон был заботливый ко мне и Любе…

— Тем не менее ваша дочь уехала от вас? Почему?

Люба поспешила прийти на помощь:

— Наши отношения с полковником сложились не самым лучшим образом. Мы не ладили. Мне казалось, что я ему в тягость и что, если я уеду, и ему, и моей матери будет легче.

— Так и произошло?

— Да, — сказала Магда. — Мой муж никогда не имел детей и не мог понимать молодую девушку. Мы решали… нет, решили: Любе будет лучше в Лондоне.

Сержант, продолжавший листать блокнот, дошел до последней страницы, и Люба с облегчением перевела дух. Вдруг он вскинул на нее глаза:

— Еще один вопрос. В ту ночь, когда вы прибежали к нам в участок… Вы думали, что вашу мать убивают? — последнее слово он произнес с нажимом.

— Да. Я была просто в смятении — они никогда еще не ссорились так сильно… Я испугалась.

— Так, значит, это была ссора — не более того?

— Не более.

— Без… гм… физического воздействия?

— Разумеется, без!

Магда сидела молча. Дождь за окном зарядил, как видно, всерьез, и небо время от времени полосовали молнии. Потом слышался удар грома. Кот подошел к Любе, потерся о ее ноги, замяукал — время кормежки давно прошло, а ему так ничего и не дали. Молчание нарушил капитан:

— Много ли денег он вам оставил?

— Нет. Ничего не оставил. Все забрал банк, — слезы навернулись ей на глаза. — Зачем вы спрашиваете нас эти вопросы? Я в этой стране не очень долго. И замужем я не очень долго. Я любила моего мужа. Он хороший человек. Несчастный случай разрушил всю мою жизнь. Потом вы приходили сюда и спрашивали про то, как я убивала того, кого любила. — Она тихо заплакала.

Люба глядела на нее с тайным восхищением. Какая артистка пропадает! Ей бы в кино сниматься… Она и меня убедила.

Капитан выпростал из кресла свое громоздкое тело, перегнулся через стол к Магде и произнес:

— Благодарю вас и прошу прощения за беспокойство. Думаю, на этом наше расследование окончено.

Розовощекий сержант Суинни с улыбкой подошел к Любе:

— Было очень приятно встретиться с вами снова. Будете в Брайтоне — заходите, выпьем чая и поболтаем.

Люба промолчала.

— Надеюсь, у вас обеих все будет хорошо, — добавил он.

— Спасибо, — глядя в сторону, сказала Люба.

Как только за полицейскими захлопнулась дверь, она взяла на кухне тряпку, вернулась в гостиную — кот шел за нею по пятам — и тщательно вытерла пол, где остались влажные следы их башмаков. Потом накормила кота и только после этого села рядом с Магдой. Та не шевельнулась, не подняла головы, продолжая беззвучно плакать.

— Как это было на самом деле? — спросила Люба по-польски.

Магда закрыла лицо руками. Люба ждала. Магда с закрытыми глазами привалилась к спинке дивана, глубоко вздохнула и лишь потом заговорила очень тихо и медленно:

— Я больше не могла выносить все это… Еще немного, Люба, и я бы покончила с собой. Знаешь, он стоял на лестнице, на одной ноге, как тот черный злобный журавль, который напал на меня однажды в Бродках. Я поняла, что еще одной ночи с ним просто не переживу. — Она открыла глаза и посмотрела в потолок. — Люба… Люба, что я натворила… Бог меня накажет.

Ее плечи затряслись, по щекам покатились слезы. Люба опустилась перед нею на колени.

— Не плачь, мама, я бы должна была сделать это сама… Не плачь. Кроме нас, никто ничего не знает. Мы вместе, и это самое главное.

От звонка в дверь обе подскочили на месте, потом переглянулись.

— Они вернулись. Они пришли за мной, — прошептала Магда побелевшими губами.

— Не бойся, я их выставлю, — Люба похлопала ее по руке.

Но за дверью стоял промокший до нитки мальчик-посыльный с корзиной в руках.

— Мисс Джонсон? Это вам.

Из корзины слышалось какое-то попискиванье. На карточке было написано:

Она открыла корзину и увидела внутри комочек белой шерсти. Сунула карточку в карман и вошла в гостиную.

— Магда, тебе подарок.

Она поставила корзинку ей на колени, открыла крышку. Крошечный пуделек выскочил наружу и сразу же принялся лизать Магду в щеки.

ЛИССАБОН, ПОРТУГАЛИЯ.

Слим заранее представил в таможню сопроводительные документы, а потому когда съемочная группа «Лондон-рок» чартерным рейсом прибыла в аэропорт Лиссабона, формальности должны были занять очень мало времени, а группа почти сразу могла отправиться на «натуру». Дэнни всегда любил этот этап съемок: даже боль, возникавшая при каждой мысли о Патриции, казалась не такой острой. Где-то позади, в клочьях лондонского тумана остались Стефани, и Джи-Эл, и Люба. Он знал, что решив провести в Лиссабоне восемь дней без Любы, поступил правильно. Она становилась для него наваждением — нужно было убежать, улететь, скрыться от нее.

Дэнни ждал своей очереди на проход через пограничный и таможенный контроль, как вдруг с удивлением увидел вывернувшегося у него из-за спины Брюса, который вразвалку, как ковбой — в дверь салуна, прошел через металлическую раму детектора. За ним по очереди шагнули оба его прихлебателя, и в ту же минуту сработала сигнализация. Брюс обернулся и оцепенел. Пограничники, выразительно жестикулируя, уже скрутили обоих парней и оттащили их в сторону.

К старшему таможеннику подскочил Слим. После краткой беседы он отошел, растерянно почесывая лысую макушку, отвел Дэнни в угол.

— Брюсовы мальчики пытались провести кокаин, завернутый в фольгу. Что делать, босс? Их арестовали.

Ну, конечно, детектор среагировал на металлическую фольгу.

— Я свяжусь с нашим послом. Посмотрим, что можно будет предпринять, чтобы вытащить этих остолопов, — сказал Дэнни. — А ты глаз не спускай с Брюса. — Он показал на свою «звезду», стоявшую в одиночестве и растерянности. — Отвези его в отель, пока и его не обыскали. Если Брюса задержат, на картине можно поставить крест.

С помощью посла Дэнни удалось воздействовать на португальские власти: «мальчиков» Брюса освободят и отправят назад в Лондон, как только «ЭЙС-ФИЛМЗ» заплатит тридцать тысяч долларов штрафа. Арт Ганн, страшно матерясь по телефону, пообещал перевести деньги немедленно.

Когда инцидент был исчерпан, Дэнни в полном изнеможении откинулся на сиденьи лимузина, мчавшего его по широким, обсаженным деревьями проспектам португальской столицы мимо роскошных дворцов и особняков. Водитель показал на дом всемирно известного художника Нуно Адолфо, возведенный на одном из семи Лиссабонских холмов, и как ни утомлен был Дэнни, он не мог не восхититься этим дворцом в мавританском стиле, который придавал всему городу атмосферу «Тысячи и одной ночи». По узкой, замощенной булыжником улочке они въехали на площадь Террейро-до-пасо, знаменитую Площадь черного коня, где Слим снял для Дэнни очаровательный домик — его каменные ступени вели прямо на берег Тэжу. «Отличное место», — думал Дэнни, предвкушая, как выспится здесь.

Он вылез из автомобиля и увидел перед собой Брюса Райана.

— Марафет! — сказал он.

— О чем ты, Брюс?

— Марафет мой верните, чтоб вы все сдохли! Ну, кокаин, кокаин! Иначе не буду работать.

Потрясенный Дэнни невольно оглянулся, боясь, как бы этот разговор не услышали прохожие.

— Брюс, ты что — спятил? Как я его тебе достану?

— Как хочешь.

— Скажи спасибо, что выпутался…

— В задницу засунь свое «спасибо»! Короче, так: если к утру не будет — я отсюда уматываю.

— Ну ладно, сейчас позвоню на таможню, скажу, что обнаруженный кокаин принадлежит тебе и ты требуешь его вернуть.

По глазам Брюса он понял, что тот испугался.

— Кончай, Дэнни, мне не до шуток…

— Но что же я-то могу сделать?

— Ну, помоги мне, Дэнни, — робким, умоляющим тоном проговорил Брюс. — Я не могу без него, я пропаду, загнусь…

Понуро сгорбившись, он зашагал к своей машине. Он так и остался мальчуганом из пенсильванского захолустья. Бедняга. Дэнни было жаль его. Но неужели он будет заниматься добыванием наркотиков для Брюса?! Погоди-ка, а ведь все знают, что Нуно Адолфо экспериментировал с какими-то дьявольскими стимуляторами творческой активности… Вдруг он поможет? Господи, идти к художнику из первой десятки и клянчить у него эту пакость? Да мыслимо ли это? Мыслимо, раз другого выхода нет.

Особняк Адолфо — розовое здание причудливой архитектуры — был огорожен высокой каменной стеной и помещался на разных уровнях. Дворецкий встретил Дэнни и попросил его подождать у входа, откуда лестницы вели на крытые галереи, увитые какими-то диковинными алыми цветами.

Адолфо появился на ступенях, раскинув руки для объятия так, что широкие рукава его шелкового длиннополого одеяния мелькнули в воздухе, словно крылья большой птицы. Это был приземистый крепенький толстячок с гладким и румяным, как яблочко, херувимским личиком. Белоснежные волосы спадали на плечи.

— Дорогой сосед! — воскликнул он. — Как я рад, что вы меня навестили!

— Не хотелось отрывать вас от работы, маэстро, но я пришел засвидетельствовать вам свое почтение.

— Вы меня вовсе не оторвали, входите же, мой дом — ваш дом!

— Благодарю. Надеюсь, вы сумеете выкроить немного времени и побываете у нас на съемках.

— Непременно, мистер Деннисон, но с одним условием: все актеры после этого будут моими гостями.

При всей любезности Адолфо Дэнни долго не мог решиться заговорить о цели своего прихода. А когда все же отважился изложить дело, встретил полное понимание хозяина.

— У кого же одолжить ложечку сахарного песку как не у соседа?! — с непритворной сердечностью воскликнул он.

«Мне удалось выпутаться из очень больших неприятностей», — такова была первая мысль Дэнни, когда он проснулся в похожей на огромный челн кровати.

Ослепительное солнце заглядывало в окно. Дэнни улыбнулся, чувствуя себя полным энергии и сил, готовым свернуть горы.

Откуда-то снизу в спальню проникал аромат свежесваренного кофе. Дэнни соскочил с кровати, пружинисто сошел по лестнице.

На первом этаже помещалась огромная гостиная с примыкавшей к ней кухней. Именно там, у краснокирпичного очага, он увидел Слима с чашкой дымящегося кофе.

Вторую он протянул ему.

— За твой вчерашний подвиг, босс, я решил дать тебе выспаться.

— Ну что, все готово?

— Все готово. Увидишь эту арену — ахнешь. Это что-то вроде Колизея, только в мавританском стиле. Просто фантастика.

— А чем мы его заполним? Массовки хватит?

— О чем ты говоришь? Пол-Лиссабона уже стоит в очереди. Не так часто выпадает шанс увидеть, как снимают кино.

— А как Брюс?

— Брюс в кайфе. Можешь мне не рассказывать, как ты добыл кокаин, но если хватит на неделю, мы все отснимем.

— Хватит, не беспокойся, — никогда еще кофе не казался ему таким ароматным и вкусным.

— Ну и хорошо. Встречаемся через час на арене, — Слим поднялся, пошел к двери и уже на пороге вытащил из кармана конверт. — Чуть не забыл. Это тебе. Утром доставили.

Дэнни рассеянно вскрыл телеграмму:

Дэнни почувствовал, как по спине пробежали мурашки предвкушения, и сам рассмеялся над своей чувствительностью. А почему бы не вызвать Любу сюда? Так или иначе, но через две недели он вернется в Калифорнию, и Люба навсегда уйдет из его жизни. «Скучаю по тебе», — написала она. Что ж, и ему ее недостает. Надо признать, что это существо единственное в своем роде — других таких нет. И в постели ей нет равных: настоящий виртуоз, она медленно и постепенно вводила его в мир утонченного секса, всякий раз припасая что-нибудь новое и небывалое и поднимая его на новую ступень. Дэнни не знал за собой таких дарований… Он хочет ее видеть! Интересно, а как выглядит Магда? Он столько слышал про нее от Любы, что как будто был с нею знаком. Повинуясь мгновенному и безотчетному побуждению, заглушившему робкий голос разума, Дэнни заказал два билета на ближайший рейс «Лондон — Лиссабон».

…Когда на следующий день он вернулся домой со съемки — все прошло как нельзя лучше, и даже Брюс вышел из своего кокаинового ступора — ноздри его сразу уловили струящийся из кухни аромат. Он шагнул в дверь и замер.

У плиты хлопотала, засыпая что-то из маленьких баночек в большую кастрюлю и одновременно помешивая в ней деревянной ложкой, женщина. Она была такого же роста, как Люба, и статная пышная фигура показывала, каким станет тело дочери, когда достигнет полного расцвета. Многообещающе… Густые темные волосы были заплетены в косу. Внезапно она почувствовала его взгляд и с улыбкой оглянулась.

— Вы — Дэнни, — не спросила, а утвердительно произнесла она.

— Именно. Добро пожаловать, Магда, — он протянул ей руку.

Не переставая помешивать в кастрюле, она переложила ложку в левую руку, а правой, обтерев ее о передник, ответила на рукопожатие.

— Люба мне много рассказала о вас.

— Надеюсь, хорошего? — улыбнулся Дэнни.

Дэнни следил за ее проворными движениями. Сколько ей лет? Сорок? Сорок пять? Очень привлекательна.

Из столовой, неся мартини и водку, появилась Люба.

— Ну, вот вы и встретились.

— Да, наконец-то, — Дэнни взял стакан, поцеловал Любу в лоб. Волосы ее были заплетены в две косички. — Вы больше похожи на сестер, чем на маму с дочкой.

— Сегодня вечером я вас буду угостить голубцами — наша вкусная польская еда, — просияв, Магда ловко подцепила ложкой из кастрюли что-то, завернутое в капустный лист, и с гордостью продемонстрировала им.

Это блюдо и вправду оказалось восхитительно на вкус, и обрадованная Магда в течение всего обеда без умолку говорила на своем ломаном английском, как ей нравится в Португалии, как приятно погреться наконец на солнце после промозглой лондонской сырости.

— Но я уже соскучивалась по своему маленькому пуделю!

— Да? — Дэнни с набитым ртом взглянул на Любу.

Она толкнула его под столом ногой.

— Магде очень понравился твой подарок.

— Что ж, я рад.

— Спасибо вам, Дэнни, большое спасибо, а без него мне очень одиноко.

— И что же, вы только прилетели — и намерены сразу вернуться?

— Нет-нет, но ведь он еще щенок, и он, наверно, грустный, если один все время.

— Не волнуйся, — сказала Люба, — миссис Маккивер за ним присмотрит.

— Как вы его назвали? — спросил Дэнни.

Магда вспыхнула и смущенно взглянула на дочь.

— Дэнни, — сказала та.

Все трое рассмеялись.

После обеда Магда сразу ушла, а Люба и Дэнни еще долго пили кофе.

— Я так рада, что ты ее пригласил. С тех пор, как умер ее муж, она сама не своя. Потому я и сказала, что собачка подарок ей. Надо было ее как-то развеселить.

— Думаешь, ей здесь хорошо?

— Думаю, да… Но лучше бы тебе спросить это у нее самой.

Дэнни почудился скрытый смысл в этих словах, однако Люба продолжала с безмятежным видом потягивать кофе. Он поднялся по лестнице и, чуть поколебавшись, постучал в дверь Магды.

Она была уже в ночной рубашке и слегка смутилась, увидев его перед собой.

— Вам удобно здесь? Все в порядке?

— Да! Все очень хорошо. И спасибо вам, что я приехала с Любой.

— Я рад, что вам тут нравится. — Дэнни не знал, о чем говорить с ней. — И что Дэнни вам пришелся по душе. Вы его любите?

Магда, широко раскрыв глаза, отступила на шаг. Дэнни понял, что она превратно истолковала его слова.

— Да нет, я про пуделя!

— Конечно, я очень ему люблю! Он мой настоящий дружок.

Сквозь тонкую ткань ночной сорочки Дэнни отчетливо видел очертания ее пышного тела. Именно такой он представлял себе эту женщину по рассказам Любы — женщину, которая в Кракове выходила на панель, женщину, которую вожделел каждый и мог получить любой. Под его взглядом Магда невольно прикрыла полуобнаженную грудь.

— Доброй ночи, — сказал он.

Потом, лежа в постели и слушая звуки «фадо», доносившиеся из кафе по соседству, Дэнни поймал себя на том, что представляет рядом с собой обеих — мать и дочь, Магду и Любу. Эта мысль одновременно и смутила, и возбудила его. Чтобы отогнать ее, он попросил Любу:

— Расскажи мне что-нибудь…

— «Расскажи мне что-нибудь…» — передразнила она. — Нашему мальчику нужна сказка на ночь, только не про Красную Шапочку, а про то, как и кто с кем спит.

— Взрослые мальчики обычно предпочитают сказочки такого рода.

— Иногда и не взрослые тоже.

— Кого ты имеешь в виду?

— Каждое воскресенье, — замурлыкала Люба, — ко мне приходит паренек из газеты, получить деньги за доставку… Он еще маленький, лет четырнадцать, не больше… Обычно это происходит утром, я в халате…

— Ну?

— И этот халат немного распахивается…

— И он смотрит?

— Еще как! И краснеет, как пион. И брючки — вот здесь — у него чуть не лопаются…

— И ты никогда не…

— Все тебе расскажи… — поддразнила она его.

— Как же это происходит?

Люба подняла голову с подушки:

— Вы задаете слишком много вопросов, сэр! Позвольте для разнообразия я вас кое о чем спрошу, Дэнни!

— Ну что?

— А ты никогда не пробовал… с мужчиной? Пососать ему член?

— Да ты что?! — воскликнул Дэнни с негодованием. — Как ты могла подумать?

— А что тут такого? Ты думаешь, твоей мужественности это повредило бы?

— Ты это всерьез?

Она опять откинулась на подушку.

— Мужчины очень упрощенно понимают секс и вечно строят из себя то, что испанцы называют «macho» — грубого самца. А вот некоторые надевают женское платье и парик, красятся и вовсе не перестают от этого быть мужчинами. А древние греки вообще считали, что женщины годятся лишь для того, чтобы рожать им детей, настоящая же любовь существует только между мужчинами.

Дэнни не мог с этим не согласиться.

— Дэнни…

— Что?

— Тебе обязательно надо попробовать с мальчиком… Хорошеньким, свеженьким, маленьким члеником.

— Люба, спи, пожалуйста.

Когда Дэнни уезжал на съемки, Магда с Любой бродили по городу, осматривали достопримечательности, которых в Лиссабоне было так много, или загорали на берегу Тэжу, протекавшей у самого дома. Лиссабон пошел на пользу Магде — она посвежела и порозовела, да и весь мир теперь тоже воспринимала в розовом свете. Люба больше не тревожилась за нее — зато Магда начала тревожиться о судьбе дочери.

— Скажи мне, ты что — любишь его? — напрямик спросила она ее однажды, когда они сидели на берегу, свесив ноги в воду.

— Да нет, просто мне с ним хорошо.

— Я ведь не первый день тебя знаю, Люба. Так у тебя было с Валентином. Теперь тебе ни до кого, кроме Дэнни, нет дела.

— А он тебе не нравится?

— Да не в том дело «нравится — не нравится»! Он через неделю возвращается в Америку, а ты остаешься. Смотри, чтоб не вышло как тогда, с Валентином… Помнишь, как ты горевала?

— А, может, он возьмет меня с собой в Америку!

— Люба, это фантазии!

Люба смотрела, как под ее ногой в воде вздуваются и лопаются пузыри.

— Помнишь нашу пословицу: жизнь без фантазий — что пруд без рыбы?

— Я с тобой серьезно, а ты мне в ответ какую-то чушь несешь. Ой, смотри, Люба, ой, смотри, не обожгись еще раз!

В воскресенье Адолфо пригласил всю съемочную группу к себе на коктейль. Дэнни настойчиво звал с собой и Магду, но она сказала, что стесняется многолюдных сборищ, а потому осталась дома.

Нуно Адолфо радушно пригласил своих гостей к «Ьоа mesa», шведскому столу на португальский манер, где стояли бесчисленные блюда португальской кухни, а доминировало излюбленное национальное кушанье — запеченная треска. Киношники не заставили себя упрашивать и набросились на еду так, словно несколько дней голодали.

Дэнни хозяин обрядил в какую-то пурпурную хламиду, которую называл «кафтан», встав на цыпочки, расцеловал в обе щеки и шепнул на ухо:

— Любезный сосед, сахарку не угодно ли?

Дэнни засмеялся, бросив взгляд на слонявшегося из угла в угол Брюса Райана. Томясь без своих подлипал, он явно искал им замену. Дэнни собирался было подойти к нему, но тут актер подобрался к Любе и плотоядно похлопал ее по заду.

— Славная у тебя попочка, — услышал Дэнни. «Спятил он, что ли?» — подумал он, и тотчас до него донесся ответ:

— И у тебя недурна.

Дэнни отошел и вскоре оказался в той части дома, где по выбеленным стенам были развешаны необыкновенно яркие, странные и выразительные картины хозяина — слоны на тонких длинных ногах, морские пейзажи со смутными очертаниями человеческих фигур.

Дэнни так увлекся ими, что позабыл о времени и очнулся, лишь услышав за спиной голос Любы:

— Невероятно, а? Невозможно поверить, что все эти чудеса создал этот кругленький смешной человечек. Он — гений. Посмотри, — и, взяв его за руку, она подвела его к полотну, где были изображены ягнята и львы, причем первые были вдвое крупнее. — Какое у него бешеное воображение… Какое буйство цвета! А посмотри на это! — она потянула его к другой картине.

Люба ни за что не хотела уходить, пока вечеринка не кончилась, и сразу после этого вдруг как-то угасла и поникла, словно игрушка, у которой кончился завод.

Домой они возвращались молча — каждый думал о своем. Во тьме мерцал красный огонек любиной сигареты, становясь ярче при каждой затяжке и опять тускнея. Где-то вдалеке выл на полную луну пес. Люба прислушалась, остановилась.

— Что такое? — спросил Дэнни.

— Да нет, вдруг почудилось, что это Блю-Бой.

— Кто это?

— Блю-Бой, моя собака… Нам пришлось бросить его в Милане. Хотела взять с собой, да не вышло. У меня до сих пор стоит перед глазами, как он бился о борт автобуса и выл, выл, выл… Потом автобус тронулся. Это была моя ошибка и мне урок: расставаться с тем, к кому привязался, — слишком больно, так что лучше уж ни к кому не привязываться…

— Ты поэтому отдала Магде пуделька?

Она кивнула. Он обнял ее.

— Вот ты вспомнила Милан, а заговорила о собаке. Что же, друзей из двуногих у тебя там не осталось?

— Почему же, осталось. Только у них был шанс, а Блю-Боя я обрекла.

— Вижу, ты любишь собак.

— Да. А теперь и Магда полюбила. Как она сердилась, когда я приручила Блю-Боя, а вот пришло время — и поняла меня. Твой подарок помог ей. — Люба жадно затянулась сигаретой. — А там, дома, в Калифорнии, у тебя есть собака?

— Нет.

— Заведи себе собачку, Дэнни. Они такие чудные. Всю свою жизнь они ждут, ждут, ждут тех, кого любят. Ждут, когда их выведут, ждут, когда впустят в дом, ждут, когда накормят, Ждут, когда погладят и приласкают. И как они умеют быть благодарными за все! И воздают за добро сторицей. И хотят они только, чтобы им разрешили любить. Ты их бьешь, а они все равно тебя любят.

В доме было темно. Магда уже спала. Они легли и некоторое время лежали неподвижно. Молчание нарушил Дэнни.

— Спишь?

— Нет.

— Знаешь… Мне нравится, когда ты размышляешь, и нравятся твои мысли.

— Правда? — она прижалась к нему теснее.

— Отличные мысли — о собаках, о сексе, о жизни…

Она хихикнула.

— Ничего смешного. Я очень многому научился у тебя, особенно в смысле секса. Каждый раз, когда я с тобой, — все, словно впервые.

— А ты помнишь, как это было впервые?

Он не отвечал.

— Ну, расскажи, расскажи мне…

— Уже поздно, Люба. Давай спать.

— Так нечестно, я же тебе рассказала! Ну, Дэнни-и!.. Может, ты тоже всего лишь играл с большим пальцем?

— Да нет, — засмеялся он, — просто я боюсь, тебя шокирует то, что я тебе расскажу.

— Ты еще не усвоил, что меня шокировать невозможно?

— Ну, ладно. Моей первой женщиной была моя мать.

Ошеломленная Люба подняла голову:

— Не верю. Быть этого не может.

— Ну, я же говорил тебе, ты будешь шокирована. Только она была мне не родная мать, а приемная. Она усыновила меня после гибели моих родителей. Это было чудесно… чудесное знакомство с тем, что такое женщина… — Он отвернулся. — Никогда и никому я не рассказывал этого.

Люба крепче прильнула к нему.

— Дэнни… То, что ты сейчас сказал, очень важно для меня. Ты мне доверяешь. Я верю, что ты никогда и никому не говорил этого. А то, что ты узнал от меня, знаешь ты один.

ТРОЯ, ПОРТУГАЛИЯ.

Когда до конца съемок осталось два дня и группа отправилась в Трою, Магда решила вернуться домой. Ей тут очень нравится, и она сказала, что поездка была незабываемой, но она волнуется о собачке.

Вечером, после обеда, который им подали на веранду их номера, Люба рассказала Дэнни, как она соблазнила Хаима на берегу реки.

— Похоже? — Дэнни показал туда, где текла река Садо, торопясь встретиться с водами Атлантики.

— Дэнни, для объятых страстью все берега всех рек неотличимы друг от друга. Но мы можем проверить, — рассмеялась Люба.

Она сбросила туфли и сбежала по каменным ступеням к реке. Дэнни следовал за ней с бокалом портвейна — лучшего в мире, по словам хозяина отеля.

— И что же предприняла Магда, когда накрыла вас на месте преступления? — спросил он, босиком бредя за нею по прибрежному песку.

— Ничего. Мы два дня не разговаривали, но никаких объяснений Хаима она слушать не стала.

Дэнни засмеялся, пригубил портвейн.

— Да что он мог ей объяснить? Все мужчины в таких случаях лепечут одно и то же: «Прости меня, я виноват, я не хотел; так вышло, она мне напоминала тебя». — Гораздо больше она злилась на меня. И правильно делала. Я же это сделала, чтобы причинить ей боль, а потом мне сразу стало ее жалко.

— И больше она с Хаимом… нет?

— Отчего же? Мы делали это втроем.

— О, Боже! Запущу-ка я первый в жизни порносериал на эту тему! Когда же это вы успели?

— Через неделю или чуть позже.

— И, конечно, по твоей инициативе?

— Пришлось взять все на себя — Хаим робел и стеснялся.

— Робел? — Дэнни швырнул пустой бокал в реку. — Ну да, конечно… Он же просто завел шашни с мамашей, а потом оказалось, что трахнуть надо и дочку.

— Ты будешь слушать, что было дальше?

— Буду, буду, извини, — сдерживая смех, сказал он. — Слушаю тебя в оба уха.

— Он хотел устроить обед по случаю нашей новой жизни…

— Тоже твоя затея?

— А вот и нет! Хаим хотел устроить обед, а я настояла, чтобы происходил он в нашей комнате.

— Нет, ты меня просто пугаешь. От тебя надо держаться подальше, — Дэнни отбежал за песчаную дюну.

Люба настигла его и нежно поцеловала:

— Нет, не надо!

Они сели рядом, на траву. Дэнни незаметно переводил дух — он запыхался.

— И что же Магда?

— Магда отказалась наотрез. Она все еще чувствовала себя оскорбленной. Но я сказала: «Мы уезжаем, Хаим любил тебя и хочет увидеть в последний раз».

— И она сдалась?

— Сдалась.

— И приготовила обед?

— Конечно. Но Хаим принес…

— Молчи! Я уже догадался — рыбу!

— Ну, разумеется, рыбу. Огромного окуня.

Дэнни вскочил на ноги и принялся с жаром импровизировать:

— Я так ясно все это вижу! Хаим пошел рыбачить на вечерней зорьке, на этот раз — один. Солнце садится. Хаим чувствует свою вину, корит себя: «Что же я за сволочь такая? Извращенец! Как я мог! Дочь той, которую я люблю! Это никогда не повторится…»

— Ты будешь слушать или нет?

— Буду, но с того момента, когда вы доели окуня. Итак, вторая серия!

— Тогда не перебивай! И вот, когда вино было допито…

— А Магда слегка охмелела… — Дэнни стал расхаживать по берегу взад-вперед. — Эх, если бы я мог завтра же приступить к съемкам!.. Ну все, молчу-молчу! Как же ты осуществила свой коварный план?

— Очень просто. Подошла и поцеловала Магду в губы.

— Отчего Хаим чуть не упал со стула?

— Кто-то, кажется, обещал заткнуться?

— Но неужели ты и впрямь поцеловала ее? По-настоящему?

— Да!

— А она?

— Она попыталась оттолкнуть меня.

— Но не слишком сильно.

— Да, она же выпила, и ей это нравилось.

— А Хаим смотрел?

— «Смотрел» — не то слово. Он не сводил с нас глаз.

Дэнни с размаху опустился на траву рядом с ней.

— А потом?

— Потом я его позвала.

— Нет, от тебя точно надо бежать! Тебе же было четырнадцать лет!

— Почти пятнадцать.

— И тебе нравилось, что все крутится по твоей воле. «Иди сюда», — передразнил он.

Люба усмехнулась.

— Этого я не говорила. Я просто смотрела на него.

— О, черт! Ты же прирожденная сценаристка! Этот сериал — лет на пять! Магду сыграет София Лорен. На роль Любы объявим всеамериканский конкурс! Перепробую сотни девчонок.

— Не сомневаюсь.

— Это же блестящая находка! «Хаим, иди сюда, поцелуй Магду…» Для тебя люди, как марионетки, да? Ты дергаешь за ниточки, и они пляшут, верно?

— А покуда они целовались, я сбросила туфли, стянула с него штаны — и готово дело!

— Какую же удочку надо иметь, чтоб вытянуть такой улов? Не удочку, а целый уд!

Люба поморщилась на эту сомнительную остроту и продолжала:

— Он вошел в раж и только не знал, как и с кого начать. Тут Магда легла в постель.

— Вы ее соблазнили вдвоем!

— Так и было задумано.

— Ну, и как вела себя Магда?

— По крайней мере, не чувствовала, что ей изменили.

— О, Хаим! О, как я завидую тебе! У тебя в жизни не было такой ночи! И у меня, кстати, тоже.

— Это был просто прощальный подарок.

— Может, ты и со мной попрощаешься?

— Пожалуйста! Прощай, Дэнни, — она звонко расхохоталась.

— Ты же понимаешь, о чем я. Давайте представим, что мы трое — в Кракове, в Милане, где угодно!

— Ты, по-моему, сказал, что это пахнет извращением.

— Я сказал? Отрекаюсь от своих слов.

— Хорошо. Я обещаю тебе это. Когда-нибудь, — не сводя с Дэнни глаз, она стала расстегивать на нем рубашку. — Но сегодня я тебя ни с кем не собираюсь делить. — Она положила его на спину и стянула с него брюки.

Потом поднялась, сняла с себя платье, под которым ничего не было. Точеный, как эбеновая статуэтка, силуэт с серпиком новорожденного месяца за правым плечом четко вырисовывался на фоне звездного неба.

Она опустилась на колени, провела кончиками пальцев по мускулам у него на груди, потом медленно скользнула вдоль его тела, ощутила его напряженную плоть, взяла ее в рот, нежно прикоснулась языком. Когда он начал пульсировать, вытащила и медленно ввела в себя, оседлав Дэнни.

— Так хорошо, милый? — шепнула она.

В ответ Дэнни удовлетворенно простонал и начал двигаться под нею.

— Не шевелись! — хрипловато приказала она, поднимаясь и опускаясь в заданном Дэнни ритме. — Не шевелись… лежи смирно… смотри на небо… считай звезды. Только медленно, и не успеешь досчитать до десяти — увидишь, как небосклон пересечет комета, — она тихо засмеялась.

Потом, когда они вернулись в отель, опустошенный Дэнни растянулся рядом с нею на кровати, глубоко вздохнул и на мгновение задержал дыхание.

— Тебе хорошо? — спросил он.

— Очень, — ответила она.

В темноте Дэнни не видел ее довольного лица: она нашла новый способ доставить ему наслаждение. Он обнял ее, крепко прижал к себе.

— М-м, как приятно… Я чувствую себя в полной безопасности… как тогда, на проволоке, когда я сорвалась, и Йозеф подхватил меня.

— Я тебя понимаю. В детстве я тоже упал — с крыши хлева… Но меня вот никто не подхватил. Сестра подняла меня, привела домой, уложила. Как хорошо, когда о тебе заботятся…

— Говори, говори… — сонно прошептала Люба.

Он поцеловал ее волосы. Она придвинулась еще ближе, обняла его и уснула.

А Дэнни не спалось. Он хотел рассказать ей — рассказать, что она вселяет в него уверенность, вызывающую в памяти события и лица, сорок лет пролежавшие под спудом запрета. Как много хорошего было в его жизни — почему же он сам себя лишил этого? Это она, Люба, заставила его захотеть вспоминать. Почему ей это удалось? Потому что она похожа на Рахиль?

Какая странная, ни на кого не похожая, окутанная тайной женщина! Она то шокировала его откровенностью, то трогала своей ранимостью и душевной тонкостью. Она всегда была честна и неизменно говорила то, что чувствовала и то, что думала. Слова «стыдно» в ее словаре не существовало. А он с этим словом ложился и вставал…