Танец с дьяволом

Глава XIV

1987.

СЕВЕРНАЯ ФИЛАДЕЛЬФИЯ, ПЕНСИЛЬВАНИЯ.

— Дедушка! Дедушка! — маленькая чернокожая девочка спрыгнула с велосипеда, взбежала по выщербленным ступеням крыльца.

— Ну что еще? — рослый мужчина вытер пот с эбенового лба и снова взялся за рубанок.

— К тебе какой-то важный джентльмен…

Тучный человек в клетчатом тесноватом костюме приближался к ним мимо гераней, высаженных в старых автомобильных покрышках, вместо горшков.

— Почем ты знаешь, что это джентльмен? — осведомился старик, положив огромную руку на голову внучки.

Подойдя, клетчатый представился:

— Здравствуйте. Меня зовут Маккрейчен, я ищу мистера Тайрона Луиса.

— Считайте, что нашли.

— Скажите, мистер Луис, во время мировой войны вы служили в 44-м парашютно-десантном батальоне?

— Не отпираюсь.

— В таком случае, вы позволите задать вам несколько вопросов, касающихся вашего боевого прошлого?

— Позволю. Присаживайтесь.

БЕВЕРЛИ ХИЛЛЗ.

После двух сетов с новым тренером и двенадцати заплывов в бассейне Дэнни словно воскрес душой и телом. Он с удивлением заметил, что насвистывает, направляясь в свой кабинет, который с тех пор, как он своими руками пристроил его к спальне на втором этаже, сделался его любимым местом. Ему работалось там лучше, чем на студии. Ему нравилось, что в любую минуту можно откатить дверь и посмотреть на деревья, выйти и окунуться в бассейн или размяться на корте, сняв усталость и недовольство собой.

Лили Кэйн, его помощница, которую устроил ему недавно Милт, уже включила компьютер, готовясь к работе. Дэнни нравилась эта интеллигентная молодая женщина, недавняя выпускница той самой киношколы при Университете Южной Калифорнии, где учился когда-то и он сам. Она была привлекательна — розовощекая, темно-русая, с мерцающими синими глазами и крепким статным телом крестьянской девушки с полотна кого-нибудь из старых французских мастеров.

— Я вижу, у вас сегодня хорошее настроение, мистер Деннисон.

— Да. И надо попытаться сохранить его.

— Приложу все усилия, — рассмеялась она.

Дэнни начал диктовать.

— Общее собрание акционеров. Один из них — металлург — обращается к председателю правления Эдварду Эвримену: «Вы хотите нарушить все десять заповедей и поклоняться золотому тельцу…»

— Простите, мистер Деннисон, — прервала его Лили. — Мне кажется, что для металлурга он выражается слишком пышно, а?

Дэнни холодно поглядел на нее.

— Ой, только не меняйте настроение, — она подмигнула.

Дэнни усмехнулся.

— Ладно, давайте попробуем что-нибудь другое. Только бросьте вы, ради Бога, «мистера Деннисона». Зовите меня просто Дэнни.

— Есть, сэр! Есть звать «просто Дэнни»!

— Вот-вот. Пишите: «Вы, кучка богачей, наживаетесь за наш счет! Чем больше денег у вас, тем меньше их у нас, вы богатеете, мы разоряемся…»

— Это гораздо лучше.

Она набирала текст, а Дэнни незаметно разглядывал ее. Она почти не пользовалась косметикой — лишь чуть заметно подведены глаза, иногда становившиеся зелеными и по-детски невинными, что не противоречило сверкавшему в них уму. Все ее вопросы и замечания были уместны и разумны и заставляли Дэнни точнее подбирать слова, вложенные в уста его героев.

Она набирала, а он расхаживал взад-вперед по кабинету, диктуя:

— Председатель правления: «Вы, должно быть, не понимаете, что у меня есть обязательства перед держателями акций». Ему отвечает металлург: «Но больше всего акций у вас, и обязательства у вас перед вашей жирной задницей!» Тогда председатель в бешенстве вскакивает и кричит: «Это и есть капитализм! А вам бы хотелось коммунизма?»

— Мистер Ден… Дэнни, но разве он не прав? — спросила Лили.

— Понимаете, я хочу показать людей, которые сколачивают состояния, продавая и покупая разноцветные бумажки — акции. Что они производят? Что делают полезного для общества?

— Они производят деньги, на которые режиссеры — и вы в том числе — делают фильмы.

— Ох, уж эти университетские умницы!..

Нисколько не обидевшись, она ждала продолжения. Дэнни сел рядом с ней:

— Послушайте, Лили, я говорю о тех, кто не создает, а разрушает — о темных биржевых спекулянтах! Они не основывают новые компании, не проводят исследования, не создают новых видов продукции и не совершенствуют старые. Они только играют на разнице котировки и получают невероятную прибыль. Мне ли этого не знать? Мой тесть — мастер этой игры.

Лили пристально смотрела на него, явно осмысливая услышанное.

— Но как же их остановить?

— Не знаю. Но в этой ленте я хочу заострить внимание общества на этой проблеме. Рано или поздно придется подводить итог тому, что ты сделал в этой жизни — что делал, куда шел, чего хотел добиться? Я хочу, чтобы зритель задавал себе эти вопросы. Я устал от халтуры вроде «Лондон-рок».

— Я была на просмотре. Мне понравилось.

— Ну да?

— Да. Легкое, непритязательное, живое кино… Захватывает и увлекает.

— Но тогда эта работа должна стать у вас поперек горла.

— Нет-нет, что вы! Такого я вообще еще не представляла себе! Это будет классика нашего века! — Она смотрела на него расширенными от восхищения глазами.

Дэнни почувствовал, что краснеет. Хорошо, что Лили повернулась к дисплею и ничего не заметила. Он смотрел, как порхают по клавишам ее длинные изящные пальчики.

Вдруг она вскинула голову:

— Что-нибудь не так?

— Все так, — улыбнулся Дэнни. — Просто я вспомнил Роберта Браунинга: «Господь в небесах — на земле все спокойно…»

— А я говорю — ты поедешь! — кричал Стоунхэм. — Шофер заедет за тобой сюда, в отель, а ты к этому времени изволь быть готова!

Спор продолжался уже полчаса и был, как всегда, вызван тем, что Стефани наотрез отказалась ехать на очередной прием к психиатру. Все это повторялось далеко не в первый раз.

— Но, папа, пойми, я не хочу ехать! Мне незачем туда ехать! Ну, па-а-а-па! Они хотят только запереть меня в сумасшедшем доме! Ну, дай ты мне, ради Бога, жить, как я хочу!

— Чтоб я больше не слышал про Индию. Я знаю, что пойдет тебе на пользу.

— Всю жизнь меня смотрят психиатры, — голос Стефани истерически зазвенел. — В скольких клиниках я перебывала?! И все равно никто не смог сделать из меня то, что тебе надо.

Стоунхэм пошел к выходу и в дверях сказал:

— Хватит, мне надоело. Боже, как ты похожа на свою мать!

— Вспомни, что с ней случилось.

Стоунхэм со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы и с презрительной жалостью оглянулся на Стефани.

— Папа, папа, — заплакала она. — Почему ты не можешь принимать меня такой, какая есть. Я же взрослая женщина…

— Это тебе кажется: ты — ребенок, который пропадет без поддержки и помощи.

Стефани подбежала к нему, вцепилась в его руку, пытаясь остановить.

— Я не хочу, не хочу! — в отчаянии выкрикивала она. — У меня есть семья, есть дочь и муж!.. Дэнни поможет мне!

Легкая усмешка искривила губы Стоунхэма:

— Милая Стефани, ты совсем оторвалась от действительности. У тебя нет мужа. И нет дочери, — он высвободился и шагнул к двери. Стефани бессильно опустилась на пол. — Днем мы с Патрицией улетаем на Лонг-Айленд, а ты останешься здесь до тех пор, пока не придешь… пока тебя не приведут в нормальное состояние.

Дверь захлопнулась.

НЬЮ-ЙОРК.

Дэнни с телефонной трубкой возле уха расхаживал по своему номеру в «Уолдорф-Астории», время от времени поглядывая вниз, на Парк-авеню, где у машины ждал его Слим.

Они опаздывали на обед с художником, но Дэнни решил во что бы то ни стало дозвониться до колледжа в Вирджинии, где училась Патриция. Трубку не брали. Наконец кто-то ответил, что мисс Стоунхэм на рождественские каникулы уехала кататься на лыжах в Гстаад. Дэнни был разочарован — он надеялся поговорить с дочкой так же тепло, как накануне ее отъезда, и, может быть, даже пригласить ее провести с ним уик-энд.

Когда он появился наконец в подъезде отеля, Слим с укоризненной многозначительностью взглянул на часы, но Дэнни молча забрался в лимузин, на заднее сиденье. Водитель, привыкший катать по городу деловых людей, положил рядом с ним свежий номер «Уолл-стрит джорнэл».

Художник должен был заранее побывать на бирже и получить разрешение на съемку в воскресенье, когда операции не производятся. Теперь им со Слимом предстояло договориться окончательно и выбрать «натуру». Поглядывая через тонированное стекло, Дэнни представлял, как готические шпили зальцбургских соборов превратятся в небоскребы Международного торгового центра…

— Понимаешь, Слим, это будет ключевой образ… Эй, я к вам обращаюсь, сэр! — он толкнул его локтем в бок.

Но Слим не отвечал, уставясь на заголовок газетной статьи на первой странице. Дэнни проследил его взгляд и прочел:

Дэнни вырвал у Слима газету и стал читать. В сообщении говорилось, что Д. Л. Стоунхэм начал скупать акции киноконцерна, отчего они поднялись на двенадцать пунктов. Это явно свидетельствовало о его намерении в недалеком будущем приобрести студию.

Дэнни прямо из машины позвонил Милту в Лос-Анджелес.

— Не знаю, старина, не знаю, говорят тебе, я еще не читал.

— Но ты понимаешь, черт возьми, что это будет означать для меня?

— Дэнни, не волнуйся, остынь! Может быть, это всего лишь слухи… Дай мне поговорить с Ганном. Не думаю, что он будет сидеть сложа руки.

— Всему своя цена.

— Но, Дэнни, киностудия все равно будет выпускать фильмы, а не танки.

— Милт, Стоунхэм хочет купить «ЭЙС-ФИЛМЗ», чтобы раздавить меня.

— Да перестань, Дэнни! Это он мог бы сделать с меньшими затратами. Необязательно тратить полмиллиарда долларов.

— Ты не знаешь этого человека.

— Ладно-ладно, в любом случае у тебя контракт.

Пока завтракали, Дэнни едва смог выдавить из себя две мало-мальски связных фразы, и все разговоры с художником вел Слим.

На обратном пути он обнял его за плечи.

— Босс, не переживай так, уладится.

— Спасибо, Слим. Понимаешь, я двадцать лет думал об этом фильме, искал к нему подходы. Теперь, когда каждый кадр у меня перед глазами и даже деньги отпущены, вмешивается эта сволочь, мой тесть.

Слим утешающе хлопал его по спине, приговаривая:

— Босс, раньше смерти не умирай.

Дэнни прошел по длинному коридору «Уолдорф-Астории», открыл дверь своего номера и замер на пороге.

На диване сидел плотный человек в клетчатом костюме.

— Что вы делаете в моем номере?

— Отель принадлежит мистеру Стоунхэму. — Здоровяк поднялся, вытащил из внутреннего кармана несколько листков. — Мне поручено передать вам кое-что.

— Передавайте и убирайтесь вон!

— В том случае, если вы подпишете это, мистер Стоунхэм не будет предпринимать шаги по приобретению «ЭЙС-ФИЛМЗ».

— Скажите мистеру Стоунхэму, что я, в свою очередь, предлагаю ему пойти к…!

— Хорошо, — клетчатый сложил бумаги, аккуратно спрятал их в карман и, слегка задев стоящего у него на дороге Дэнни, вышел из номера.

В эту ночь он не мог заснуть, задыхаясь от ненависти к Джи-Эл, от сознания своего бессилия, от горького одиночества. Ему надо было с кем-то поговорить. Он снял трубку.

Когда раздался голос Любы, он, не сразу справившись с волнением, произнес наконец:

— Это я. — Она молчала, и Дэнни показалось, что трубка сейчас будет брошена. — Алло! Ты здесь?

— Да.

— Люба, прости, что делаю это с таким опозданием, но…

— Что ты делаешь с опозданием?

— Я… я приношу тебе свои извинения за тот случай…

— Забудем об этом.

Возникло неловкое молчание.

— Я скучаю по тебе, Люба, — вдруг прорвало его.

— Я тоже, хоть и понимаю, что зря.

Он опять на миг лишился дара речи.

— Знаешь, я вот о чем подумал… Я сейчас на несколько дней в Нью-Йорке…

— Рукой подать.

— Три часа лету на «конкорде».

Снова повисла пауза.

— Прилети ко мне, Дэнни. Я хочу видеть тебя.

— Но я смогу выбраться не раньше уик-энда.

— Но уж и не позже.

ЛОНДОН.

Люба на самом деле обрадовалась ему. Она развесила его вещи, достала из чемодана пижаму и умывальные принадлежности.

— А где Магда?

— Магда была одной ногой на том свете. Еле выкарабкалась.

— Что ты говоришь?..

— Но сейчас ей гораздо лучше. Она в Уэймаусе, с нашими друзьями.

— Жаль, что мы не увидимся.

— Она тоже будет жалеть… В Португалии она сильно увлеклась тобой.

— Неужели? — Дэнни всматривался в ее лицо, но оно было непроницаемо.

— Ну, умойся с дороги, я приготовлю тебе поесть. Я, конечно, не такая искусница, как Магда, но все же…

— Прекрасно. Помочь тебе на кухне?

— Я очень надеюсь, что ты мне поможешь в спальне, — засмеялась она. — Давай, Дэнни, освежись и налей себе чего-нибудь.

Дэнни оглядывался по сторонам — в прошлый раз он ничего не успел рассмотреть, да и было темно. Ему нравилось здесь, в этих маленьких опрятных комнатках с геранями на окнах. На столе стояли фотографии Любы и Магды — одна старалась выглядеть старше своих лет, другая — моложе, но обе были очень хороши. Должно быть, в Кракове они пользовались большим успехом. Он наполнил свой стакан и прилег на ковер.

Люба внесла две зажженные свечи, поставила их на стол, а верхний свет выключила.

— Я рада, что ты здесь, Дэнни.

— И я рад. — Он растянулся на ковре, поставив стакан на пол. — Ну, давай сказку.

Люба расхохоталась так, что на глазах у нее выступили слезы.

— Лететь за три тысячи миль, чтобы послушать сказку?

— Ты мне зубы не заговаривай. Я жду сказку. Или быль.

Люба вытерла глаза и покачала головой:

— Ты совсем не изменился.

На кухне загудел таймер духовки.

— Что ж, тебя спас петушиный крик, но история за тобой.

Пока она возилась на кухне, Дэнни продолжал осматривать комнату. В углу он заметал несколько холстов, повернутых к стене. Он вытащил один и не смог удержаться от восклицания.

Люба высунулась из кухни.

— Боже мой, Португалия! — он глядел на картину: два силуэта — мужской и женский, позади — темно-красное небо в блестках бесчисленных звезд, отражающихся в морских волнах. Дэнни рассмеялся.

— Что тут смешного? — обиделась Люба.

— Да нет, это не смешно, это потрясающе, Люба! Ведь это же мы с тобой! Но где же комета?

— Поставь, пожалуйста, на место, — она вернулась на кухню. Дэнни видел из комнаты, как она, стоя у стола, принялась нарезать хлеб.

— Это очень здорово, — сказал он, подойдя. — Ты-то хоть понимаешь, какой у тебя талант?!

Люба не привыкла к похвалам, тем более что никому, кроме матери, не показывала свои работы. Она растерянно стояла посреди кухни с ножом в руке и не знала, что сказать. Дэнни осторожно взял ее за подбородок и поднял ей голову. Она залилась краской.

— Люба, на моей памяти ты первый раз краснеешь, — воскликнул он в изумлении.

— Просто их никто пока не видел…

— Я потрясен: ты, можешь, не моргнув глазом, разгуливать голой перед кем угодно, а стоит похвалить твои картины — краснеешь.

— Ты не понимаешь… Это — очень личное, — она отвернулась. — Иди в комнату, ты мне мешаешь.

Дэнни, вернувшись в гостиную, принялся вытаскивать и расставлять вдоль стен холсты. Они восхищали его все больше и больше — в каждом чувствовался яркий и необычный талант. Вдруг он замер, глядя на скачущего в высокой траве серого в яблоках жеребца с человеческой головой.

Вошла Люба, неся две тарелки супа.

— Дэнни, я прошу тебя, оставь это. Давай поедим.

— Но это же я! Ты сделала из меня сатира? Или кентавра?

— Я не знаю, кто это, — она избегала его взгляда, делая вид, что раскладывает салфетки.

— В греческой мифологии — это нечто вроде божества. Половина тела у него — человеческая, половина — звериная. Это символ сексуальной необузданности.

— Я об этом не думала. Ешь — остынет.

Дэнни поднес ко рту ложку, не сводя глаз с полотна.

— Знаешь, кого он мне напоминает? У нас на ферме был такой конь. И я до сих пор помню, как он покрывал кобылу… Я тогда в первый раз увидел это и даже не сразу понял, что происходит. Мы с сестрой смотрели как завороженные, покуда мать не… — он вдруг замолчал.

— Ну, продолжай! Что с тобой?

— Нет, я что-то разболтался — суп стынет.

— А где это было?

— Что было?

— Ну, где была ваша ферма?

— Э-э… в Сиракузах.

— Большая?

— Нет, не очень.

— А лошадей держали много?

— Да что ты меня допрашиваешь?! Дай поесть.

Но есть ему не хотелось, и через минуту он отложил ложку. Он опять зашел слишком далеко. И как это каждый раз удается ей выведывать у него самое сокровенное?

Любу эта быстрая смена настроений расстроила. Что-то его явно угнетало, и суп ему не понравился. Она из кожи вон вылезет, но узнает, что с ним.

Сквозь сон Дэнни услышал звонок в дверь, открыл глаза и увидел рядом с собой Любу. Поджав ноги по-турецки, она в чем мать родила сидела на кровати и пила кофе.

Звонок повторился.

— Кто это?

Люба сделала еще глоток.

— Рик.

— Какой еще Рик?

— Мальчик из газеты, помнишь — я тебе о нем говорила. Сегодня воскресенье, он пришел за абонементной платой.

Звонок стал непрерывным.

— Какой настойчивый юноша, — сказал Дэнни.

— Да, это есть. Лучше я его впущу.

Люба, даже не подумав надеть валявшийся на полу халат, пошла к дверям. Дэнни слышал, как она спросила в «интерком»: «Ты, Рик? Заходи». И щелчок.

Он тоже сел в постели и глотнул кофе. Может быть, надо одеться? Или хотя бы натянуть пижаму? Он прислушивался к доносившемуся из передней разговору и чувствовал себя крайне неловко.

— Рик, — весело говорила Люба, — как хорошо, что ты пришел.

Слов Рика он не разобрал.

— Ты меня разбудил. Я прямо из постели, видишь — встречаю тебя в чем была, даже халат не успела надеть. Хочешь кофе?

— Не, спасибо, — ответил высокий юношеский голос с простонародным выговором.

«До чего же глупо, — подумал Дэнни, — сижу голый и подслушиваю». Впрочем, голоса смолкли. Потом раздался горловой смешок Любы и ее голос: «У меня в гостях мистер Деннисон».

— Чего?

— Ты же хотел с ним познакомиться. Давай заходи.

— Не…

В дверях спальни появилась Люба, ведя за руку высокого тонкого подростка. Дэнни не поверил своим глазам — он тоже был совершенно голый. «Боже, — подумал он, — откуда у этой женщины такая власть над людьми?»

— Дэнни, познакомься, это Рик. Он мечтает стать актером. Как ты считаешь, у него есть данные? — Люба говорила таким тоном, словно все трое были одеты и беседа происходила на званом обеде.

— Привет, Рик, — сказал Дэнни, стараясь вести себя непринужденно.

— Здрасьте, мистер Деннисон, — пробормотал мальчик, стараясь прикрыть свою наготу.

— Он поддерживает форму, бегая по подписчикам и выбивая из них деньги, — продолжала Люба. — Хорошо сложен, правда?

Дэнни открыл рот, но ничего не сказал, а с губ Рика сорвалось что-то нечленораздельное…

А ведь он еще маленький, он подрастет… — она двусмысленно улыбнулась и кончиком языка провела по губам. — Мы с ним большие приятели, правда, Рик?

Он выдавил из себя что-то похожее на «да», а она обернулась к Дэнни:

— Пожалуйста, Дэнни, помоги ему. — И снова повернулась к Рику. — Он очень милый и мне нравится.

Воцарилось молчание.

— А знаешь, что ему нравится? — она взяла с ночного столика ампулу с амилнитратом, мгновенно вскрыв, смочила им вату и сунула ее под нос Рику. Тот глубоко вдохнул. — Вот это. Мне тоже. — Она потянула мальчика на кровать, и он оказался между ними. — А ты не хочешь попробовать? — Люба протянула ампулу Дэнни.

Он почувствовал, как покалывающая, словно иголочками, теплая волна стала разливаться от головы по всему телу. Рик лежал рядом, глубоко дыша, напряженный член торчал вертикально.

— Красиво, правда? — прошептала Люба, нежно дотрагиваясь до него.

Потом она взяла руку Дэнни, вложила в нее твердый, подрагивающий член мальчика, и прикосновение это было неожиданно приятным. В затуманенном сознании мелькнуло ощущение, будто он ласкает себя самого.

— Я знаю, Рик, чего ты хочешь, — с почти материнской интонацией сказала Люба и придвинулась к мальчику так, что сосок ее груди оказался у него во рту. Она достала вторую ампулу. Дэнни глядел, как губы Рика впиваются в ее грудь.

— Хорошенький, да? — Дэнни и Люба вдохнули одновременно, ее язык скользнул между его губ, а потом она мягко потянула его голову вниз, к упругому юношескому члену Рика, и он оказался во рту Дэнни. Рик тихо простонал. «Что я делаю?» — подумал Дэнни, но не остановился. Люба поднесла ему под нос ампулу, он снова вдохнул, испытав необычайное возбуждение, и, встретив взгляд темных глаз, сказал:

— Я хочу видеть… как ты… с ним.

— Да… — она перевернула Рика, потянула его на себя, одновременно обхватив губами член Дэнни.

Точно электрический разряд пробил все три соединенных тела. Дэнни, откинувшись к спинке кровати, смотрел, как ритмично двигаются округлые ягодицы Рика между раскинутых ног Любы.

Когда все было кончено, прозвучал ее негромкий удовлетворенный голосок:

— Ри-и-ик, ты опоздаешь и не застанешь своих подписчиков…

Он молча поднялся с кровати и пошел в другую комнату. Вслед ему она так же разнежено произнесла:

— А я тебе заплачу на следующей неделе.

Потом стукнула дверь.

Люба с обожанием смотрела на Дэнни. Он лежал неподвижно, закрыв глаза сгибом локтя.

— О Боже, что я сделал?

— О чем ты? — Люба поцеловала его и стала перебирать его волосы.

— Я чувствую себя педерастом.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи, это интересно, — рассмеялась она.

Но Дэнни замолчал.

Она снова расхохоталась:

— Пойду сварю кофе, — и вышла из комнаты.

Дэнни спрыгнул с кровати и принялся лихорадочно запихивать свои вещи в чемодан.

— Вот, — сказала Люба, — вот это кофе — горячий и крепкий, — и осеклась. — Что это ты делаешь?

— Уезжаю, — пряча глаза, ответил он и стал одеваться.

— А что случилось?

Он не отвечал.

— Дэнни, ты что… из-за этого мальчика?

Он молчал.

— Но я думала, тебе хотелось новых, непривычных ощущений. Выпей-ка лучше кофе.

Он не брал чашку.

— Дэнни, — с улыбкой произнесла она. — От одного отсоса еще никто не становился гомиком.

Он с силой ударил ее по лицу, так что чашка полетела в дальний угол комнаты. Люба взглянула на него, словно не узнавая или не веря тому, что это он. Дэнни, схватив чемодан, почти выбежал из комнаты.

Ни одного такси, как назло. Он топтался на тротуаре, мечтая как можно скорее убраться подальше от этого дома. Тысячу раз прав был Милт — ничего, кроме неприятностей, от шлюхи не жди! Но как она уверенно разыграла всю сцену и как послушно он исполнил предписанную ему роль! Вот стыд-то! Эта тварь действительно может сделать с ним все, что пожелает…

Постепенно его гнев на Любу сменился глубоким отвращением к себе. Как он мог пасть так низко?

Ему вспомнилось: отец когда-то говорил маме, что секс, важная часть человеческой жизни. Но не до такой же степени!

Он никогда прежде не то что не делал, но даже не думал о таком, и больше всего его бесило то, что он испытывал вожделение к этому мальчишке. Может быть, он и впрямь извращенец, и это только сейчас проявилось, вышло на поверхность?

Он вдруг увидел на крыше хлева аиста на одной ноге. Отец сказал ему: «Аист улетит, когда ты станешь мужчиной». Можно не сомневаться: аист до сих пор еще там.