Танец с дьяволом

Глава V

1954.

ГОЛЛИВУД, КАЛИФОРНИЯ.

Каждый студент должен был в качестве курсовой работы снять десятиминутный ролик и показать материал профессиональным кинематографистам. Когда Дэнни узнал о том, что в этом году темой одночастевки выбрана война, он оцепенел. Все его сокурсники рылись в документах Нюрнбергского процесса, просматривали военную хронику, а он слишком усердно в свое время пытался забыть все это. Он не мог снова стать Мойше. Он хотел даже отказаться от курсовой, но это означало бы потерю целого года.

Внезапно его осенило — он снимет фильм о Тайроне. Пусть чернокожий десантник возвращается с войны к себе на Юг с маленькой белой девочкой, оставшейся сиротой. Фильм будет называться «Спасенная».

С подбором актеров хлопот не было: все, с кем он подрабатывал в кафетерии, мечтали повертеться перед камерой в надежде, что их заметит кто-нибудь из профессионалов. Расходы по съемкам брал на себя университет. Трудности возникли было с исполнителем главной роли, поскольку чернокожих актеров было мало. В конце концов Тайрона сыграл повар и справился со своей задачей блестяще.

Натуру снимали в предназначенном на снос квартале, на месте которого собирались выстроить стадион. Фейерверк и салют в честь Дня Независимости прекрасно заменили фонограмму батальных сцен. В первый день съемок Дэнни, стоя перед своими актерами и объясняя им смысл сцены, окончательно поверил, что когда-нибудь станет режиссером.

«Спасенная» получила первую премию.

Довольно скоро после этого Милтон Шульц, прыткий и шустрый молодой человек из агентства «Фэймос Артистс», входивший в жюри, пригласил его на «интервью».

Дэнни пришел в дом на углу Биверли-Драйв и Уилшайр-Булевард загодя, поднялся на шестой этаж и стал ждать в приемной. Вокруг сидели, стояли, расхаживали молодые красавцы, сексапильные девушки и какие-то бородачи — писатели, как он догадался. Когда появился мистер Чарльз Гроссман, все взоры обратились к нему, хотя на улице никто не обратил бы на него внимания. Однако этот человек ничем не примечательной наружности — среднего роста, темноволосый, круглолицый — был одним из самых удачливых и влиятельных голливудских агентов. Не взглянув на тех, кто часами, а, может быть, сутками ждал встречи с ним, он прошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.

— Мистер Деннисон, — раздался голос секретарши, — пройдите, пожалуйста, налево по коридору, последняя дверь.

У Милтона Шульца было пухлое лицо, украшенное реденькой бородкой, не делавшей его старше. Ему, наверно, было лет на пять больше, чем Дэнни. За очками в черепаховой оправе весело поблескивали маленькие глазки, и казалось, он еле сдерживается, чтобы сию минуту не выложить какой-нибудь забавный секрет. Когда он, встав из-за стола, пошел навстречу Дэнни, тот заметил, что на нем туфли на высоких каблуках и толстой подошве — ему явно не хватало роста: Дэнни рядом с ним казался просто гигантом.

— Мне понравилась ваша лента, — с места в карьер начал Шульц. — Сценарий сами писали?

— Сам.

— Сами поставили, сами продюсером были?

— Да.

— Великолепно! Мастерская работа! И берет за душу!

— Спасибо, — скромно ответил Дэнни.

— А сцена с девочкой — просто потрясающая. Сразу вспомнились все невинные жертвы нацизма. Я был глубоко тронут. Вы — еврей?

Дэнни почувствовал знакомую тяжесть под ложечкой.

— Нет… Но всегда восхищался этим народом и, как многие, ужасался тем страданиям, которые выпали на его долю.

— Ну, среди гоев таких, положим, немного, — пробормотал Шульц.

— Как вы сказали? Среди кого?

— Среди гоев. Ну, неевреев. В этом слове ничего обидного нет — с улыбкой пояснил Шульц.

Дэнни, глубоко вздохнув, ответил слабой улыбкой.

— Однако здесь, в Голливуде, еврейская тема успеха не имеет, залов не собирает. Тут другое нужно. — Он подмигнул и показал на фотографию пышногрудой девицы. — Одна из моих клиенток. Нужны такие, как у нее, или даже побольше.

Оба засмеялись. Шульц подвел Дэнни к кожаному дивану, перед которым на столике стояли шахматы.

— Играете?

— Нет, не приходилось.

— Вот это зря. Замечательная штука. Ну, это так, к слову… Скажите, что вы собираетесь делать?

Ответ у Дэнни был припасен заранее.

— Собираюсь снимать художественные фильмы.

Черные брови Шульца изогнулись, как два полумесяца.

— Вот как? Ни больше, ни меньше?

— Ну, я…

— Чтобы иметь право скомандовать «Мотор!», курсовой одночастевки мало.

Дэнни покраснел.

— Давайте-ка лучше начнем с телевидения.

— Придется ехать в Нью-Йорк?

— Нет, можно и тут посидеть. Я вас представлю одному из режиссеров Си-Би-Эс. Идет?

— Да, сэр, конечно.

— Да зови меня просто Милт.

— Хорошо, сэр. То есть, Милт.

Агент набросал несколько слов на листке бумаги.

— Вот его фамилия и адрес. Он тоже мой клиент, — потом чуть понизил голос. — Зашибает сильно. Он — из этих, из стариков. В последнее время стал что-то сдавать. Не тянет. Ему надо будет помочь. Понимаешь?

Дэнни кивнул.

— А я двух зайцев убиваю. Вытягиваю его работу и одновременно даю тебе шанс… Даже трех. И получаю от вас обоих, по десять процентов комиссионных. — Он расхохотался.

Дэнни тоже засмеялся, чувствуя, что попал в надежные руки.

Над массивной тяжелой дверью мигала красная лампочка и горело предупреждение: «НЕ ВХОДИТЬ!» Дэнни дождался, когда лампочка погаснет, и, быстро повернув ручку, оказался в гигантском, размером с авиационный ангар павильоне студии «Парамаунт», где шла съемка телефильма. Пока он пытался освоиться в сутолоке съемочной площадки, к нему подскочил долговязый белобрысый парень.

— Дэнни Деннисон?

— Да, сэр.

— Да какой там «сэр». Называй меня Слим, — рассмеялся тот. — Я ассистент режиссера — так изящно называется моя каторжная должность. Пошли!

Дэнни зашагал за ним мимо рабочих, ставивших декорации, актеров, репетировавших эпизод, разминавшихся у станка балерин, еще каких-то людей, толпившихся у кофеварки. Слим подвел его к сгорбившемуся над чашкой человеку на высоком стуле, по спинке которого шла надпись: «МИСТЕР ЭНДРЮ».

— Дэнни Деннисон.

Мистер Эндрю вздрогнул и обернулся. Потом снял темные очки и стал вглядываться из-под набрякших полуопущенных век в лицо Дэнни, словно вспоминая, где он мог его видеть раньше. Помотал головой, так что разлетелась полуседая грива волос, и, наконец, сказал:

— А-а! Тот паренек, которого Милт обещал прислать.

— Я очень рад, мистер Эндрю, что мне выпала честь работать вместе с вами…

— Раньше времени не радуйся, — прозвучал в ответ низкий хрипловатый голос.

Дэнни не знал, шутка ли это, и надо ли рассмеяться.

Эндрю, отвернувшись, наливал что-то из термоса в чашку.

— Ладно, еще поговорим. Пока держись за Слима.

Они отошли, и Слим ободряюще улыбнулся Дэнни:

— Он отличный малый и большой режиссер. Был… К нам он перешел из «Лондон-Филмз».

— Ах, вот почему он пьет столько чая!

— Чая? — хмыкнул Слим. — Н-да, он без чая жить не может. — И сейчас же закричал в глубину павильона: — Массовка, по местам! Музыканты, выдвиньтесь!

Шумная толпа двинулась к съемочной площадке, превратившейся в ночной клуб. Вспыхнули юпитеры. Слим взглянул на Эндрю, и тот, отхлебывая из чашки, кивнул. «Внимание! — завопил Слим. — Камера! Мотор!» Из динамиков грянула танцевальная музыка, все заплясали, музыканты самозабвенно имитировали игру на своих инструментах. Потом музыка резко оборвалась, но актеры продолжали ритмично двигаться в такт неслышной мелодии. Двое актеров, исполнявших главные роли, начали разговаривать, повышая голос, чтобы заглушить беззвучную музыку. Слим подал сигнал, и она раздалась снова. Потом он глянул на Эндрю и крикнул «Стоп!» Танцующие застыли. «Дубль пять. Снято!» Статисты, шумно переговариваясь, покидали площадку.

Слим с видом заговорщика наклонился к Дэнни:

— У нас на телевидении считается: не то хорошо, что хорошо, а то, что быстро. — Он кивнул на Эндрю, все еще сгорбленного над чашкой. — Он выдающийся режиссер, но ужасно копается. Поэтому ты оказался здесь.

После съемок Дэнни следом за постукивавшим тростью по плитам пола Эндрю направился в его кабинет. Там режиссер усадил его и предложил виски, которое составляло большую и лучшую часть содержимого термоса. Когда они выпили, Эндрю спросил:

— Паренек, чем ты намерен заниматься?

— Снимать кино, сэр, игровое кино.

— Сначала надо овладеть ремеслом. Те, кто сегодня хорошо пишет и снимает для телевидения, завтра будут делать игровое кино.

— Вы полагаете, сэр?

— Я в этом уверен. — Он снял темные очки и протер стекла рукавом. — Студийные дурни в грош не ставили ТВ, когда оно появилось, а потом заметили, что каждый вторник по вечерам город вымирает и в кинотеатрах пусто.

— А где же зрители?

— А зрители сидят по домам и смотрят очередную серию по «ящику». Джек Уорнер, от большого ума, запретил тем звездам, что паслись на его лугах, сниматься для ТВ. А теперь он запускает по три сериала одновременно. Телевидение — это восхитительная штука. Все дело портят те, кто нами вертит.

— То есть, телекорпорации?

— Да нет… они мало что решают.

— А кто ж тогда?

— Рекламодатели. Спонсоры. Вот сейчас, например, у нас спонсор — табачная фирма. И хочешь верь — хочешь нет, мне приказано, чтобы все положительные герои в кадре курили, а злодеи нет. Ну, что ты вытаращился на меня? Злодей не должен курить хорошие сигареты. — Он хрипло расхохотался. — А вот тебе история похлеще. Когда делали сериал о Нюрнбергском процессе, спонсор — некая газодобывающая компания — наложила запрет на слово «газ». А? — От смеха Эндрю согнулся вдвое. — Весь фильм был про то, как евреев убивали в газовых камерах, а слово «газ» произносить было нельзя. Нет, как тебе это? — Он вдруг оборвал смех. — Ну, теперь понял, кто нам гадит?

Дэнни молча сделал еще глоток.

— И все еще хочешь лезть в эту помойку?

— Да, сэр.

— Большую глупость делаешь. Ну да ладно, переубеждать тебя уже поздно. — Он звучно отхлебнул виски. — Вот смотри. Это наш следующий эпизод. Прочти этот кусок в сценарии и поработай с актерами.

— А что я должен буду делать?

— А что хочешь. Пройди с ними роли — может, что-нибудь подскажешь. Ну что, берешься?

— Берусь! Берусь, мистер Эндрю!

— Ну, тогда все! Свободен! Можешь бежать к своей красотке — заждалась, наверно.

— Да нет, меня никто не ждет. Мне так интересно разговаривать с вами.

Мистер Эндрю, сощурясь, оглядел его:

— Тебе сколько?

— Двадцать два, сэр.

— Эх, я в твои годы… — Он покрутил головой с мечтательной улыбкой. — Все, проваливай отсюда!

Дэнни нравилось работать с актерами. Поначалу они стеснялись, но постепенно, подражая вдумчиво-неторопливой манере Эндрю, он сумел завоевать их доверие. Они видели его одаренность и были благодарны за помощь.

А он проникался все большим уважением к режиссеру. Старик нравился ему: Дэнни мог сколько угодно слушать его бесконечные воспоминания о работе в театре, его мысли о великой литературе.

— Эй, паренек, откуда это: «…так всех нас в трусов превращает мысль и вянет, как цветок, решимость наша в бесплодьи умственного тупика»?

— «Гамлет», кажется?

— Верно. «Гамлет». Классика. Все стоящие вещи в английской литературе написаны, и давным-давно.

Когда Эндрю доставал новую бутылку, Дэнни старался завершить разговор. Он тревожился за него — Эндрю все чаще терял над собой контроль. Случалось, ему было лень возиться с термосом и он пил прямо из горлышка, поставив бутылку в бумажный мешок.

Подружился Дэнни и со Слимом: они сработались и часто обедали вместе. Мистер Эндрю проводил обеденный перерыв за бутылкой, не покидая режиссерского кресла. Но однажды, вернувшись в павильон, они обнаружили, что его нет.

— Разыщи его, я пока все приготовлю к съемке, — приказал Дэнни Слиму.

Тот появился через несколько минут в полной растерянности.

— В стельку. Не могу его поднять.

Режиссер в полубессознательном состоянии лежал грудью на своем столе, и попытки привести его в чувство ничего не дали.

— Делать нечего, Дэнни: веди съемку, пока он не очухается.

— Я не могу.

— Надо. Иначе мы выйдем из графика.

— Да это я понимаю, но ведь режиссер картины — мистер Эндрю.

— Режиссер? Ты посмотри на него, на режиссера этого.

Дэнни взглянул на человека, к которому уже успел привязаться.

— Вот что, Слим, давай-ка его все-таки поднимем и доведем до его кресла.

— А что толку?

— Может, если он дойдет и окажется на рабочем месте, хмель выскочит.

Слим неохотно двинулся следом за Дэнни. Вдвоем они ухватили Эндрю под мышки, поставили на ноги и, поддерживая с обеих сторон, через боковую дверь втащили в павильон, усадили в кресло. Казалось, что взгляд за темными очками стал более осмысленным. Дэнни потряс его за плечо.

— Мистер Эндрю!

В ответ раздалось невнятное бормотание. Съемочная группа стояла в ожидании.

— Пожалуйста, потише! — в мертвой тишине крикнул Слим.

— Хорошо, сэр! — громко сказал Дэнни режиссеру и с улыбкой повернулся к группе. Глубоко вздохнул и начал:

— Леди и джентльмены, у мистера Эндрю острый ларингит, и он… будет передавать мне указания шепотом, а я, так сказать, донесу их до вас.

Слим уставился на него в недоумении. Дэнни заговорил громче и уверенней:

— Итак, мистер Эндрю желает начать с того эпизода, Джо, когда вы входите и видите, что ваша жена плачет. Внимание! Тишина на площадке! Аппаратная?

— Готова!

— Камера?

— Готова!

— Мотор!

— Сцена семь, дубль первый! — щелкнул хлопушкой ассистент оператора.

Слим подмигнул Дэнни, который делал вид, что слушает раскинувшегося в кресле режиссера.

Все шло гладко до самого конца съемки, когда Эндрю приподнялся и что-то забормотал.

— Что вы говорите, сэр? — наклонился к нему Дэнни.

— Я говорю, что ты молодец.

К концу дня Дэнни был совершенно измотан. Слим подошел к нему, обнял за плечо:

— Ну, брат, не знаю, как мы это вытянули. Ты — гений! Я думал, меня в психушку свезут.

— Он оклемался к концу, ты видел?

— Да, когда все уже отсняли. Ты его спас от очень крупных неприятностей.

Дэнни, измученный и счастливый, присел на стул и сейчас же вскочил от телефонного звонка, прозвучавшего в пустом павильоне нестерпимо резко. Это был Милт Шульц.

— Старому дурню собираются дать коленом под зад.

— О чем ты? Я не понимаю…

— Отлично понимаешь.

— Мистеру Эндрю нездоровилось… Но сейчас он чувствует себя прекрасно.

— Прекрати, ты не на того напал. От него уже давно мечтали избавиться. Всем известно, что произошло сегодня на съемках. Ты спас положение, и с тобой заключат контракт.

— Но если его уволят, он никогда больше не найдет работу! Это убьет его.

— Дэнни, разве может здоровый крепкий парень быть таким слюнтяем и размазней?! Соберись! Ощетинься!

— Но если он бросит пить?!

— Он никогда не бросит пить.

— Но позволь мне хотя бы попытаться… уговорить его…

— Ей-Богу, я тебя не понимаю. Ты хочешь быть режиссером или нет? Решай, — и Шульц дал отбой.

Дэнни, с посеревшим от усталости и огорчения лицом, бросился в кабинет Эндрю и ворвался туда без стука.

— О, это ты, паренек, я тебя ждал. Садись, выпей.

— Я не хочу пить, мистер Эндрю, — это прозвучало так, что режиссер на секунду задержал горлышко бутылки над стаканом, но потом спокойно наполнил его и поднес к губам. В эту минуту Дэнни схватил его за руку. — Не надо! Пожалуйста, не надо! Вы должны бросить пить!

Старик горько рассмеялся вместо ответа.

— Прекратите пить! — выкрикнул Дэнни ему в лицо.

Эндрю откинулся в кресле и снизу вверх взглянул на возвышавшегося над ним Дэнни.

— Хороший ты парень, — наконец сказал он. — И я тебя люблю. Но с тем же успехом ты мог бы выйти на берег моря и сказать приливу: «Прекрати!» — и он залпом выпил свой стакан до дна.

Дэнни стоял над ним, чувствуя свою полнейшую беспомощность и не зная, что сказать. А когда режиссер налил себе следующую порцию, медленно двинулся к дверям. В этот вечер он в последний раз видел мистера Эндрю живым. Наутро его изуродованное тело полиция нашла в машине на Сансет-Булевард — она врезалась в столб и перевернулась.

Дэнни долго еще не мог руководить съемкой, когда позади стоял пустой стул мистера Эндрю. Никто никогда не садился на него.

Он был рад, что Слим остался в группе. Они понимали один другого без слов и, казалось, читали мысли друг друга. Если что-нибудь не ладилось на площадке, они начинали острить и дурачиться.

Однако лучшим другом Дэнни стал Милт Шульц, хотя они были полной противоположностью друг другу. Милта невозможно было вывести из себя. Он был грубоват и бесцеремонен, но честен и прям. Он гордился тем, что его юный клиент так быстро завоевывает себе известность в мире телевидения, и часто приглашал его к себе отведать еврейских блюд. Дэнни же бывал у него изредка и сидел недолго: слишком много давно похороненных воспоминаний пробуждали в нем эти вечера.

Дэнни нажал кнопку звонка, слыша, как из квартиры доносятся звуки гаммы: это Кэти, восьмилетняя дочка Милта, барабанит по клавишам. Упорству этой девочки можно было позавидовать.

Жена Милта, Сара, красная от жара плиты, открыла ему дверь, вытирая руки о передник в оборочках на крупных бедрах, немилосердно стянутых светлыми брючками на два размера меньше. Она как всегда чмокнула Дэнни в щеку и произнесла обычную в таких случаях фразу:

— Входи, входи, Дэнни. Сегодня наконец ты поешь как человек — без всяких гойских штучек! Надо тебя немножко откормить. Извини… — и она скрылась на кухне, откуда доносился обычный аромат жареной куриной печенки, картофельных оладьев и бульона с фрикадельками из мацы.

Милтон сидел, напряженно уставившись на шахматную доску.

— Как раз вовремя, — произнес он, не поднимая головы.

Его семилетний сын Джонатан сидел напротив, и на лице его было скучающее выражение игрока, знающего исход партии.

— Мат, — сказал он, небрежно передвинув слона.

— О, Боже, опять он выиграл! — Милт встал и пожал Дэнни руку. — Ну-ка, сыграй с ним.

— Да я же не знаю, как ходить…

— Ничего-ничего, Джонатан тебе подскажет, — Милт уже усаживал его на свое место.

Дэнни, решившись не обижать хозяина, сделал несколько ходов пешками, а потом двинул вперед слона.

— Ну как? — улыбнулся он Джонатану.

— Глупо, — поморщился тот.

— Ход некорректный, — не слишком сурово укорил его и Милт.

Дэнни любил детей, но по отношению к Джонатану испытывал странную необъяснимую неприязнь, переходившую в ненависть. В соседней комнате гремел рояль: Кэти упорно отрабатывала один и тот же пассаж.

— Послушай, Дэнни, — с гордостью сказал Милт. — Здорово, правда?

Дэнни и рад был бы не слышать, но это было невозможно.

— Замечательно, — ответил он, беспорядочно двигая фигуры, чтобы поскорее завершить партию. Это ему удалось.

Когда обед был окончен (попросить соды Дэнни не решился), и дети милостиво оставили взрослых одних, Милт прошептал:

— Ненавижу еврейскую кухню. Слава Богу, хоть не кошерное.

— Дэнни, я приглядела тебе невесту! — крикнула из кухни Сара. Дэнни и Милт быстро переглянулись. Сара появилась в дверях с подносом. — Не девушка, а чистый брильянт, правда, Милт? — восторженно говорила она, разливая кофе. — Да еще и богатая.

— Спасибо, Сара, но в ближайшее время я с помощью Божьей и твоего мужа намерен заняться карьерой.

— Хорошая жена поможет карьере больше, чем Милт, — бросила она через плечо, уже в дверях. С кухни донесся ее голос: — Милт, ты бы пригласил ее как-нибудь почерком к нам. Надо их познакомить.

— Непременно, непременно, дорогая! — крикнул Милт, одновременно делая страшные глаза Дэнни: дескать, не бойся. Оба засмеялись. — А ведь ты еще не был у меня в кабинете.

— Как это я не был? Налево по коридору, последняя дверь.

— А вот и нет. Я теперь в соседях у самого мистера Гроссмана.

— Ну? Поздравляю. Значит, преуспеваешь.

— С такими клиентами как ты разве можно прогореть? Все твои телешоу идут «на ура». Ты исключительный молодец, Дэнни.

— Что ж ты не можешь устроить такому исключительному молодцу постановку игровой ленты?

— Мы как раз снова к этому подходим.

— Ну-ну, только не торопись, ради Бога. Я пять лет ждал и еще подожду.

Шел 1960 год. Президентом Соединенных Штатов стал Джон Кеннеди, бешеным успехом пользовались Чабби Чекер и твист, но двадцативосьмилетнего Дэнни интересовала только обещанная Милтом встреча с Артом Ганном.

Этот человек сделал себе имя на низкопробных фильмах ужасов — обходились они дешево, доход студии приносили огромный, — а теперь сам намеревался возглавить киноконцерн «ЭЙС-ФИЛМЗ». «Ему пальца в рот не клади», — предупреждал Милт. Ганн был родом из России и принадлежал к числу тех евреев, что ринулись из нью-йоркского гетто в Голливуд осуществлять свою «великую американскую мечту». Впрочем, его мечты были незамысловаты, прозаичны и просты.

Перед встречей Милт, надевший самый яркий из своих клетчатых спортивных пиджаков, и Дэнни в обычном синем блейзере и серых фланелевых брюках зашли в студийный кафетерий позавтракать. Милт, увлеченно разделываясь со стейком «Хемфри Богарт», проговорил с набитым ртом:

— Потом не говори, что я тебе на студию ходу не давал.

Дэнни ел салат из тунца под названием «Грета Гарбо», поглядывая по сторонам. Мимо, направляясь в особую комнату, прошли два знаменитых и высокооплачиваемых режиссера — Уилли Уайлер и Говард Хоукс.

— Давал, давал. Мне бы теперь еще вон туда попасть.

Свидание с Ганном длилось пять минут. Сидя за своим неимоверных размеров письменным столом и словно ставя зажатой в пальцах толстой сигарой точку после каждого слова, магнат произнес:

— Достаньте сценарий, чтобы поставить по нему фильм могла даже ваша собака и чтобы фильм принес мне миллион.

Дэнни, потеряв всякий интерес к телевидению, стал рыскать в поисках сценария, который отвечал бы невысоким запросам Ганна. Дело было непростое, но он вспомнил слова Эндрю о том, что все уже написано классиками, и двинулся в нужном направлении. Первой его заявкой стал перелицованный под вестерн «Король Лир»: старый владелец ранчо пытается разделить свое имущество между тремя дочерьми. Сценарий он написал сам.

На предварительный просмотр, состоявшийся в кинотеатре «Гондола», Дэнни привез Милт, уверявший, что его в таком состоянии за руль сажать нельзя. Дэнни подташнивало, и он, поручив другу смотреть кино, прогуливался в непосредственной близости от дверей туалета. На другом конце огромного фойе, у столика, где лежали карточки и груда карандашных огрызков, расположился сам Арт Ганн. Из зрительного зала, где сидели студенты, коллеги Дэнни, не доносилось ни звука, и он не знал, как понимать это молчание.

Когда же гогочущая, горланящая, выдувающая пузыри жвачки толпа повалила к столу ставить свои отметки фильму, Дэнни взглянул на студентов с ненавистью. Подошел Милт. Дэнни едва сумел выдавить из себя улыбку.

— Подумать только, мое будущее зависит от того, сколько баллов поставит мне какой-нибудь олух!

— Этот олух заплатит за билет, — хмыкнул Милт.

Когда толпа вокруг стола поредела, Дэнни увидел Арта Ганна, разбирающего карточки. Крепко сжимающие толстую сигару зубы скалились в широкой улыбке.

Милт заключил со студией «ЭЙС-ФИЛМЗ» очень выгодный контракт, позволивший Дэнни переехать из скромной квартирки на Сансет-стрит в дом, о котором совсем недавно он не мог и мечтать. Это было швейцарское шале на склоне холма, чуть в стороне от Тауэр-роуд и в пяти минутах от отеля «Беверли Хиллз». Подземный гараж, на первом этаже — большая кухня, просторная столовая с камином и комната для гостей. Лестница вела на второй этаж, где находилась спальня, из которой можно было выйти прямо на тихий зеленый луг. Дэнни мечтал пристроить к дому бассейн и теннисный корт, а пока самым любимым местом стала для него спальня. Он перетащил туда письменный стол и, работая над сценарием, вылезал наружу, прохаживался по траве, поглядывал на далекие бурые холмы.

Переделка классики в вестерн оказалась золотой жилой. Снятые им фильмы не выдвигались на «Оскара», интеллектуалы морщились и говорили, что он в угоду массовому плебейскому вкусу портит бессмертные творения. Но кое-кто считал, что, напротив, его фильмы приобщают широкого зрителя к классике, поданной в облегченной и усеченной форме. Эти споры, происходившие публично и в печати, привлекли к нему всеобщее внимание. Впрочем, даже самые язвительные критики не могли отрицать, что его фильмы — умны. Тем более, что они неизменно собирали полные залы.

Когда Дэнни читал статьи, посвященные собственному творчеству, ему всегда казалось, что написаны они о ком-то другом. Успех казался ему ненастоящим. Жизнь казалась не похожей на жизнь. Он словно играл роль в одном из своих фильмов.

Его имя стало часто мелькать в колонках светской хроники, где его «подавали» как одного из самых завидных женихов — тридцать три года, безмерно одарен и находится на взлете. Его находили, кроме того, очень привлекательным и сравнивали с признанными красавцами, вроде Клиффа Ричардса или Роберта Тейлора. У него возникали романы то с одной хорошенькой актрисой, то с другой, но ни одна связь не длилась больше нескольких месяцев.

Сара Шульц, разумеется, лезла вон из кожи, чтобы женить его на очередной «очень-очень достойной и порядочной девушке, идеальной будущей супруге и матери», которая при ближайшем рассмотрении оказывалась существом тучным и мечтающим выскочить за кого угодно. Милт действовал в противоположном направлении, посылая другу вереницы соблазнительных и шальных девчонок, которые хотели сниматься в кино.

Однажды после обеда, когда Сара варила на кухне кофе, Милт шепотом осведомился:

— Ну, как тебе Нэнси?

— Ничего, — улыбнулся Дэнни.

— Завидую тебе. Хоть бы недельку опять пожить холостяком.

— Но ведь Сара — такая прелесть, — сказал Дэнни, стараясь, чтобы это прозвучало искренно.

— Да прелесть-то она, конечно, прелесть, но, видишь ли, мы поженились сразу после колледжа, — довольно уныло сказал Милт, — а с тех пор много воды утекло. Жизнь меняет людей. Я обожаю свой сумасшедший бизнес, а она так и жила бы в Бронксе.

— Почему ты ее никогда не берешь с собой, когда идешь ко мне?

— В следующий раз непременно возьму, — заржал Милт, воровато поглядывая на дверь кухни. — С Нэнси познакомлю, да? А в этот уик-энд мы с тобой летим в Лас-Вегас.

— Это еще зачем?

— Летим — и все! Ни зачем, так просто. Встряхнуться. Тебе понравится, — Милт говорил очень настойчиво.

— Да я бы с удовольствием, но у меня работы по горло.

— Друг мой, в твоей жизни переизбыток работы и недостаток баб.

Дэнни засмеялся.

— Милый, — сказала, входя Сара, — давай познакомим Дэнни с этой Розалиндой, которая была тогда у Розенбергов. Такая милая девушка, хоть и не еврейка.

— Ну, что же, — завел глаза Милт, — это удачная мысль.

Когда Сара вышла, он присел на ручку кресла Дэнни.

— Скажи, я тебе друг?

— Друг, — улыбнулся Дэнни. — Единственный друг.

— Тогда ты полетишь со мною в Вегас.

— Милт…

Но тот, сжав его руку, предостерегающе взглянул на дверь, за которой Сара, производя на удивление много шума, взбивала крем для земляничного торта.

— Ты меня прикроешь, создашь мне алиби. Сара что-то пронюхала.

— А кто у нас в Вегасе?

— Дарлен.

— Кто?

— Да не придуривайся! Ты ее отлично помнишь! Блондинка-танцовщица, снималась у тебя в последнем фильме. Помнишь?

— Смутно.

— Потрясающая баба! Сейчас она работает в Вегасе. В субботу после ночного шоу мы договорились встретиться. Понял? Она приведет для тебя девочку.

— Зря ты все это затеял, Милт, но если это так много для тебя значит, ладно, летим, — поколебавшись, сказал Дэнни.

Милт глядел на него так, словно собирался заплакать:

— Ты — настоящий друг, Дэнни. Никогда этого не забуду.

Сидя рядом в «Цезарь-Паласе», они смотрели шоу.

— Вот она, — шепнул Милт, толкнув Дэнни локтем так, что чуть не выбил у него из рук стакан. — Третья слева. А для тебя есть хорошие новости: она приведет с собой свою подружку Тину. Видишь — темненькая с краю.

Тина была сложена как богиня. «Отличный проведем вечерок», — подумал Дэнни.

По окончании шоу Милт, не теряя времени, повел Дарлен в свою комнату. Дэнни повернулся к Тине:

— Пообедаем?

— Пообедаем?

— Вы, наверно, очень проголодались после такого шоу?

— Ужасно, — благодарно кивнула она.

Дэнни поднялся с нею на крышу, где находился самый дорогой ресторан. Тина растерянно вертела в руках роскошно разукрашенное с французскими названиями блюд меню.

— Если вы мне доверите, — улыбнулся Дэнни, — я закажу для нас обоих.

— Да-да, пожалуйста! — с явным облегчением воскликнула она.

Он незаметно рассматривал ее. Тина, должно быть, стала «королевой красоты» в каком-нибудь захолустном городке на Среднем Западе, а теперь готова была сделать все, чтобы запомниться голливудскому режиссеру. Она соблазняла его, но очень неумело, и Дэнни стало ее жалко. Хватит с него: всю процедуру он знает наизусть. И после обеда, к несказанному удивлению Тины, он отвез ее домой, а сам первым же рейсом улетел в Лос-Анджелес.

В понедельник на студии появился Милт.

— Что-то ты очень скоро отстрелялся, Дэнни. Не понравилась Тина?

— Не знаю. Мы пообедали и расстались.

— Не может быть!

— Придется поверить.

Милт поскреб бородку и взглянул на Дэнни из-под очков.

— Знаешь, извини, но ты как-то странно относишься к сексу.

— Да?

— Да. Ты чертовски интересный мужчина, девочки на тебя вешаются, а ты — ноль внимания.

— Короче, Милт.

— Ты совершенно явно не добираешь свою квоту.

Дэнни рассмеялся над тем, с каким искренним огорчением произнес эти слова Милт.

— Послушай, выбери себе по вкусу любую звезду, позвони ей, назначь свидание. Большая часть, кстати, сидит по вечерам дома, потому что все думают, что они заняты, и никто никуда не приглашает. Так вот, ты бы мог каждое утро просыпаться рядом с новой звездой.

— Скажи мне, Милт, а неужто тебе хочется переспать с каждой смазливой девчонкой?

— Это было бы грандиозно, но об этом можно только мечтать! — Он расхохотался и обнял Дэнни за плечи. — Ты явно со сдвигом, но все равно — отличный малый и мой друг! Ты меня отмазал перед Сарой, и я — твой должник.

— Ах, вот так? Тогда дай мне снять следующую картину без Арта Ганна.

— А-а, хорошо, что ты сам заговорил о творческих планах. Когда ты запускаешься с «Землей буйволов»?

— На следующей неделе.

— Займи в ней Дарлен.

— Так все роли распределены. Не буйволицу же ей играть?

— Ну впиши какой-нибудь эпизодик… А то нам придется регулярно летать в Лас-Вегас.

Дэнни засмеялся:

— А я-то думал: тебя волнует моя квота.

— Послушай, — голос Милта стал непривычно серьезен. — За красивые глаза девочки со мной спать не будут, да и потом надо их сначала иметь, эти красивые глаза. Сара не устает мне напоминать — чтоб я был Кларк Гейбл, так нет! Войди в мое положение!

Дэнни вошел и сочинил для Дарлен маленькую роль танцовщицы в салуне. Это была его пятая игровая лента, переделка «Макбета»: владелец ранчо и его жена пытаются прибрать к рукам окрестные пастбища.

Дэнни завел свой новый «порше» на стоянку и со сценарием под мышкой быстро вошел в павильон. Чмокнув в щечку свою помощницу Матильду, он показал ей отмеченные в сценарии изменения. Электрики ставили свет, готовясь к съемке назначенного на сегодня эпизода. Он заглянул в видоискатель и чуть изменил композицию кадра. Потом поднял голову и тут увидел, что на него с улыбкой смотрит Слим.

— Меня на улыбочки не купишь, — пошутил Дэнни. — На морде улыбочка, а внутри злоба кипит, оттого ты и лысеешь, Слим.

Рука Слима сама собой дернулась к увеличившейся плеши.

— У меня для тебя сюрприз, Дэнни, — шепотом сказал он.

— Мне только сюрпризов и не хватает, — ответил Дэнни и тут заметил ее.

Маргарет Деннисон стояла у края съемочной площадки. Потом пошла к нему. Глаза ее влажно блестели.

Дэнни обнял ее, почувствовав, как тонка и хрупка она стала. На лице появились новые морщины.

Они не виделись много лет. Дэнни лишь позванивал ей по праздникам да приписывал несколько сухих фраз к ежемесячному чеку. В ответ получал сердечное и теплое письмо. Сейчас его охватило чувство вины перед нею.

— Как я рад тебя видеть, Маргарет! Каждый раз, когда я собирался приехать к тебе, приходилось срочно запускаться с новой лентой…

— Я понимаю, Дэниел, и не в обиде. Я видела все твои картины.

— В «Риальто»?

— Конечно.

— Да, там-то все и начиналось. — Дэнни усадил ее в свое режиссерское кресло. Платье мешковато свисало с ее похудевших плеч, из-под подола выглядывал краешек комбинации. — Я никогда не забуду эти утренние сеансы.

— И я тоже.

Маргарет прижала его голову к груди.

— Босс, у нас все готово, — вмешался Слим.

— Дэниел, я, наверно, тебя задерживаю…

— Не беспокойся, звезды всегда опаздывают на съемку. Слим, пожалуйста, возьми мою маму под свое теплое крылышко, пока я буду создавать у нее на глазах нетленный шедевр.

— Вам здесь удобно, миссис Деннисон? Может быть, хотите кофе? — Слим был сама предупредительность.

— Нет-нет, спасибо, не беспокойтесь… Вот если бы только вы рассказывали мне, что происходит: я ведь никогда раньше не видела, как снимают кино. Что это — салун?

Слим пустился в объяснения, но она, казалось, не слушала. Ее восторженный взгляд был прикован к лицу Дэнни, который очень спокойно, но уверенно говорил с актерами, игравшими злодея Мак-Мэртри и его жену.

— Тишина на площадке! — гаркнул Слим над самой ее головой. — Идет репетиция!

— Довольно, давай остановимся, — подал реплику Мак-Мэртри.

— Нет, назад пути нет. Мы должны доделать то, что начато. Соберись с силами, Мак, — ответила его жена.

— Да, ты права, слишком далеко мы зашли и поздно поворачивать.

Лицо миссис Деннисон оживилось.

— …как бы собой наглядно воплотив кровавый шаг, который я задумал… — вдруг произнесла она и, заметив недоумевающий взгляд Слима, голосом учительницы в классе объяснила: — Это тема шекспировской трагедии «Макбет». Душевные муки человека, зашедшего туда, откуда уже невозможно вернуться. Ему нет пути назад. Он движется к несчастью.

— Понятно, — сказал Слим и, взглянув на часы, завопил: — Перерыв!

Дэниел подошел к Маргарет и подал ей чашку кофе.

— Я и не знала, что ты такой требовательный, Дэниел. Заставляешь актеров снова и снова повторять одни и те же фразы. Ты их, наверно, совсем измучил.

— Вот за эти муки им и платят такие деньги.

Она засмеялась:

— А что делают вон те люди на площадке?

— Дублеры. Они заменяют актеров, чтобы мы могли правильно поставить свет.

— А почему сами актеры этого не делают?

— Ты же только что сказала, что они и так измучены мной.

Она снова прыснула, как девчонка, крепко сжала его руку. Дэнни радовался, что она наслаждается этим новым миром, словно школьница. Уже на выходе они столкнулись с Милтом, у которого в кабинете Дэнни было назначено свидание с Дарлен. Милт поцеловал руку миссис Деннисон, что на европейский манер делал по отношению ко всем пожилым дамам, и сказал:

— Ну, теперь я понимаю, в кого это наш Дэнни такой красивый.

Маргарет просияла.

— Милт — мой лучший друг…

— …и поэтому я отдаю ему девяносто процентов своих заработков, — подхватил тот.

Дэнни засмеялся, глядя на озадаченно-испуганное лицо Маргарет.

— Он шутит, мама. Но некоторые агенты именно так и поступают.

Вечером он повел Маргарет к «Чейзену» в Беверли-Хиллз.

— За женщину, которая сыграла главную роль в моей жизни! — провозгласил он, подняв бокал шампанского.

— Ты устроил мне настоящий праздник, Дэниел, — глаза Маргарет увлажнились.

Дэнни никак не мог привыкнуть к тому, что она так постарела. Губы были намазаны криво, куда-то делась ее патрицианская изысканность.

Дэнни заказал фирменное блюдо Чейзена — два стейка «Хобо».

— Среднепрожаренный, да?

— Да, это будет прекрасно.

Сквозь тонкое стекло бокала он глядел на ту, которая сделала для него так много. Маргарет была грустна и сосредоточенна, следа не осталось от веселого любопытства, искрившегося в ее глазах на съемочной площадке. Зрачки расширились так, что глаза стали черными, и, когда она подносила к губам бокал, рука ее дрожала.

— Маргарет… — как странно было после стольких лет называть ее по имени! — Маргарет, ты хорошо себя чувствуешь?

Она взглянула на него и ответила тихим голосом, еле слышным в ресторанном шуме:

— Прости меня, Дэниел, если я совершила какой-нибудь грех по отношению к тебе.

— Зачем ты это говоришь? Ты сделала мне столько добра — больше, чем кто-либо другой на этом свете.

Слабо улыбнувшись, она отпила немного шампанского.

— Мне хотелось бы так думать. Я уповаю на то, что ты запомнишь мои добрые дела, если они и вправду были…

«Как она странно говорит, — мелькнуло в голове Дэнни. — Может быть, немного опьянела?» Вслух он спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Нет-нет, ничего, — все с той же блуждающей улыбкой отвечала она. — Я так горжусь тобой, твоими успехами! Но, знаешь, я… я немного устала, а завтра рано утром мне надо улетать.

— Но почему ты так торопишься, Маргарет? Ты еще не видела мой новый дом — там есть отличная, удобная комната для тебя…

— Спасибо тебе, Дэниел, но… я должна возвращаться.

— Пожалуйста, останься еще. У тебя усталый вид. Поживи у меня немного, прошу тебя…

Грустно улыбнувшись, она вынула из своей потертой сумочки небольшой пакетик, обернутый в голубую бумагу и перевязанный кружевной ленточкой.

— Это тебе, Дэниел. Эту книгу мне подарили в юности, и тогда я редко в нее заглядывала, но потом стала читать ее все чаще и чаще. Пожалуйста, прочти и ты ее, только прочти внимательно и подумай о том, что в ней сказано. — Глаза ее настойчиво молили его о чем-то. — Считай, что это домашнее задание от твоей старой учительницы.

Дэнни в растерянности принял у нее пакет, не зная, что сказать. Они попрощались, и он обещал, что скоро прилетит к ней и они увидятся.

Однако увидеться им больше не пришлось. Неделю спустя он получил письмо: духовник миссис Деннисон извещал его о том, что она скончалась. У нее был рак, и она прилетела в Калифорнию, нарушив запрет врачей, чтобы в последний раз взглянуть на него.

Вот тогда Дэнни, убитый и горем, и неизбывной виной, развязал кружевную ленточку и вскрыл голубую, пахнущую лавандой обертку.

Это была моралите — духовная пьеса XVI века — на двух языках. Она называлась «Всякий человек». Дэнни плохо понимал архаичный английский текст и потому стал читать ее по-немецки.

«Господь сказал: да приидут пред лицо Мое все живущие и дадут Мне отчет о жизни своей», — так она начиналась. Главный герой ее в Судный День, покуда посланная Богом Смерть ожидает его, тщетно зовет своих былых друзей свидетельствовать в его пользу. Все — и Красота, и Сила, и Наслаждение — отступаются, все предают его. Он отпирает свои ларцы и сундуки, но деньги бесполезны и бессмысленны. Его единственное спасение Добрые Дела, но и им нечего сказать в оправдание ему. Смысл пьесы сводился к тому, что отчета в твоих действиях у тебя потребуют раньше, чем ты думаешь, а потому спеши творить добро ежедневно и ежечасно, не откладывай это на потом.

Дэнни, опустив книгу на колени, рассеянно перелистывал страницы. Что хотела выразить своим прощальным подарком Маргарет Деннисон? «Не живи бездумно, отдавай себе отчет в том, что делаешь»? Может быть. Что же — это нечто вроде ее завещания ему? Но книга эта больше подходит для умирающей от рака пожилой женщины, которая знает, что дни ее сочтены. Ему нужно что-то другое — то, что способно было бы снять налет какой-то беспросветности, омрачавшей его жизнь, — даже самые светлые ее минуты. Вряд ли пригодится ему для этого «Всякий человек», но тем не менее пахнущий лавандой томик остался в его памяти и в его мыслях.