Танец семи покрывал

Глава 39 Луна

Стояла та дивная пора года, когда в саду, облитом лунным светом, не слышно ветерка, все неподвижно, каждый отдельный листик на дереве замер, завороженный лунным светом, и между тем сад пребывал в скрытом движении медленного, величественного роста весны. Из прогретой солнцем земли вытягивалась трава. Рост ее был неслышен, как музыка, звучащая где-то вдали, на другом берегу жизни, но она приближалась, как пожар, охватывая пространство от неба до земли, насыщая воздух забытыми ароматами. Черные тени деревьев казались глубокими, как реки, свившиеся в океан тьмы, на поверхности которых видна лишь лунная рябь листвы. Две расцветшие сливы по углам сада, как две лампады, освещали эту тьму колеблющимся призрачным светом. Их цветы уже начали ронять лепестки, которыми была устлана молодая трава.

Стефан стоял у перил веранды, все так же дрожа всем телом, и смотрел в темноту, которая плыла на него из сада. Чувства его наконец достигли того края пути, где каждое движение бессмысленно. Он был еще от кончиков волос до ступней ног человеком, с этим невозможно было поспорить. Рука, которую он подставил под лунный свет, была реальна, как реален был сад, тьма вперемешку со светом, расстилавшиеся под ним. Но тепла в нем не было. Воздуху вокруг него передавался его ужас, в воздухе роилось что-то страшное, безнадежное, гибельное. Стефан чувствовал, что одним движением руки может уничтожить этот разрастающийся в пространстве ужас, но никак не мог собрать свои мысли воедино, чтобы вспомнить, каким именно движением… В каком направлении он должен действовать?

Внизу на веранде открылась дверь. Он услышал голоса, доносящиеся из залы.

— Я боюсь, — сказала Зара. — У него наверху ружье. Он убьет нас обоих.

Послышался сухой смешок Чона.

— Скажешь тоже — убьет. Нет, нам с тобой теперь так легко не отделаться от жизни. Нам предстоит долгая смерть, мучительная. Ложись спать, Зара.

— Я боюсь, — повторила Зара. — Я запру двери.

— Да, — проговорил Чон. — Запри хорошенько. Нам бы только ночь простоять да день продержаться.

Ружье! Это было первое живое слово, прозвучавшее в этой ночи, которое разверзло слух Стефана. Вот о каком движении он думал! Вот это движение, вот это спасение, последнее оставшееся в нем тепло он истратит на него. Пуля согреет сердце. Один глоток огня — и он свободен от этих двух голосов, сжегших его внутренности, от этой роковой неподвижности ночи. Пуля приведет в движение его чувства, как рука хозяина приводит в движение маятник часов. А то время что-то застыло на какой-то мертвой точке, и его не сдвинуть обычными усилиями. Смерть горяча, она восстановит ток кровообращения, приведет в порядок мысли… Едва слуха Стефана коснулось слово «ружье», как он обрел способность хоть как-то мыслить. Он осмысливал предстоящее ему движение: привязать веревку к курку и большому пальцу ноги… нет, сперва проверить, заряжено ли ружье… Дуло в рот… Только зубы стучат, выбивают дробь.

Ружье было на месте. Последний раз его брал в руки Чон — когда целился в Зару. Теперь ясно, почему он хотел ее убить. Если б убил, что тогда бы сделалось со Стефаном? Он сошел бы с ума от горя, но это было бы живое и горячее горе… Стоп! Почему живое и горячее? Только потому, что тогда он еще ничего не знал о ней. Незнание как условие жизни. Теплота неведения, в ней все мы барахтаемся. В этой мелкой воде. И живем на мелководье сознания. Стучим по нему руками, пытаясь плыть. На самом деле никто из живущих не хочет знать глубин. Неведение обволакивает, как материнская ласка. Сигнальные огни подлинной реальности сквозят где-то за ее пределами. Не теряя из вида мысли о предстоящих ему движениях, Стефан пошел на кухню, достал ружье, проверил наличие патронов в обоих стволах и вернулся на веранду. Не много времени прошло с тех пор, как он ходил за ружьем, но в саду что-то изменилось… Тьма пришла в движение, зашуршала, треснула какая-то ветка. Стефан, машинально ведомый слухом, подошел к перилам и, сжимая в руке ружье, глянул вниз.

Прямо на него смотрело запрокинутое вверх лицо Стаси…