Тарантелла, или Танцы с пауками

Глава 11 ДВЕНАДЦАТЬ ИТАЛЬЯНСКИХ ТАНЦОВЩИЦ

Ведерников с Селезневым пошли в заготконтору, где их должны были уже ждать Ушаков с Самсоновым, которые обязались во что бы то ни стало доставить из райцентра эксперта Курочкина.

Наталия вернулась домой, не забыв пригласить всех на ужин.

Уже с порога она почувствовала, что что-то произошло. Во-первых, у Валентина был виноватый и бледный вид, во-вторых, в спальне заперлась Люся и никого не впускала.

— Что с ней? Она давно пришла?

— Недавно. Примерно с полчаса. Я сначала думал, что она выпила, даже нарочно приблизился к ней, чтобы понюхать… Но она не пила. А глаза, как бы это тебе сказать, никакие… Зрачки расширены, лицо белое, руки дрожат… Я заметил это, когда она пила воду.

— Она что, не сказала, где была? А что, если она отравилась? Ты ходил в аптеку?

— Да, она была там, но давно, а потом пошла домой. Но это тоже было давно.

— Мне нужно срочно осмотреть ее. Я не знаю, какая кошка пробежала между вами, но если она сотворила что-нибудь над собой, то знай, это только по твоей вине. Сколько по времени она отсутствовала?

— Да часов пять, не меньше…

— Полчаса на аптеку, а где она была остальные четыре с половиной часа?

— Может, в своей квартире?

— Хорошо бы, если так… — Наталия постучала в дверь спальни:

— Люся, открой… Мы волнуемся за тебя. Что с тобой? Может, вызвать врача?

Послышались шаги, щелкнула задвижка.

— Наташа, зайди, но только одна…

Валентин молча отошел.

Люся сидела на разобранной постели, той самой, на которой ночью спали Наталия с Валентином, и плакала. Ей казалось, что она сходит с ума. Еще совсем недавно ей было так хорошо, просто хорошо и все. А потом появились эти пятна… Она прекрасно помнила, как пошла в аптеку, затем зашла к Ошерову, чтобы тот посмотрел у нее горло. Что же он ей сказал? Ах да, он посмеялся над ней, сказав, что у нее начинается паранойя, вызванная страхом перед гриппом. «Но если ты хочешь, я могу погреть твое горло…» Она сидела возле аппарата и дышала в трубочку минут десять, не больше, затем пошла к себе домой, полила цветы, вытерла пыль и, поплакав немного над тем, как с ней поступил Валентин, пришла сюда… Но как только вошла в дом, так сразу почувствовала дурноту и подумала, что забеременела. Заперлась и принялась осматривать себя. И вот тогда снова заметила эти розовые пятна, так напугавшие ее перед приездом в город. «Да это же самые настоящие засосы…»

Она разделась и принялась более тщательно осматривать свое тело. Ей казалось, что оно уже не принадлежит ей. Что она отдала его мужчине, и оно платит за предательство недомоганиями и этими пятнами.

Открыв дверь, она еще не знала, что скажет Наталии.

— Что с тобой? Как ты нас перепугала! Ты бледная… Это, наверное, от голода. Ты вот напрасно не пришла, мы здесь так весело пообедали. Но они придут на ужин, так что еще не все потеряно…

— У меня слабость, кружится голова…

И еще что-то с ногами, словно я прошла на лыжах километров пятьдесят или сто.

— Ну, это ты уж загнула… Сто! Покажи, что с твоими ногами…

Люся сняла колготки, которые едва успела надеть, когда постучала Наталия и показала ей больные пятки.

— Вот здесь болит, словно отбила. Видишь покраснение? А еще я вспотела.., не знаю, что со мной происходит… Пожалуй, мне надо срочно принять душ… Я вся мокрая была, разгоряченная, а теперь белье холодное и противное…

Она ушла в ванную, а Наталия озадаченно покачала головой. «Да что же это такое?! Где они отбивают себе пятки?»

За ужином она представила Люсю. Та уже немного поспала и выглядела вполне нормально, если не считать теней под глазами.

Наталия зажарила две курицы, которые купила у соседки по сходной цене. «Как мне здесь не хватает Сони, — говорила она Валентину, потроша большую жирную птицу, — оказывается, у местных кур имеются еще и кишки…» Валентин рассмеялся: "Это ты просто привыкла, что покупаешь уже потрошеных кур… Зато смотри, какой розовый, красивый жир… Такое можно увидеть только в деревне. Ты не хочешь, кстати, купить этот дом?

Время от времени приезжали бы сюда…"

«Нет, с меня хватает и городской квартиры… Кроме того, экзотики тоже должно быть в меру… Покупать дом, это значит ухаживать за ним, ремонтировать крышу и все такое прочее… Это не для меня… Вот пусть Люся выходит замуж за Ведерникова или Селезнева и остается здесь жить навсегда…»

— Это ничего, что мы за столом говорим о вскрытии? — спросила раскрасневшаяся от водки и закуски Наталия. — Если тебя тошнит, Люся, мы перейдем в комнату…

— Нет-нет, даже интересно… — Люся смотрела на сидящего напротив нее Володю Ведерникова и представляла его в домашней обстановке с маленьким ребенком на руках. От этих мыслей она невольно улыбнулась.

— Я что, такой смешной? — спросил, тоже улыбаясь, Володя. — Или вы хотите, чтобы я налил вам еще немного вина? Или водки?

— Нет, спасибо, мне уже достаточно…

Наталия, услышав ее голос, нахмурилась: ведь она так и не выяснила, откуда у нее синяки на пятках.

Вскрытие тела Любы Прудниковой состоялось в местной больнице. Эксперт Петр Курочкин, которого Самсонов все-таки вытащил из постели своей очередной подружки и привез в Вязовку, при участии Ошерова осмотрел труп, сделал анализы и пришел к выводу, что Прудникова перед смертью алкоголя не принимала, наркотики не колола и не нюхала.

И что смерть, естественно, наступила вследствие нанесения ножевого удара почти в самое сердце.

Если судить по результату допроса Аржанухина, то на ноже (а Ошеров отдал в присутствии понятых пакет с большим кухонным ножом с голубой пластиковой ручкой, тем самым, который он извлек из груди Любы) должны быть отпечатки пальцев Аржанухина, поскольку, по его словам, он пытался вынуть его из тела Прудниковой, когда она еще была жива. Кроме отпечатков пальцев Аржанухина на ручке ножа должны быть также отпечатки пальцев и Ошерова, которому пришлось довести это дело до конца, то есть окончательно вынуть нож, чтобы потом убрать его в пакет. Но вот чьи еще отпечатки хранил нож, предстояло выяснить, а для этого его надо было отправить на экспертизу.

Кроме того, никто не знал, чей это был нож.

Возможно, что и самой Любы. Что касается красной юбки и белой блузки, найденных в доме у Аржанухина, то он видел их впервые и ответить на вопрос, кому эти вещи принадлежали, не смог. Самсонов, обследовав дом Аржанухина, нашел доказательство того, что кто-то пытался в него проникнуть (или проник) в отсутствие хозяина: в дальней комнате было высажено оконное стекло, а на раме остались следы грязи и снега. Все это указывало на то, что женские вещи, сложенные аккуратно в пакет, Аржанухину могли подбросить.

На вопрос, убивал ли он Любу Прудникову, Андрей ответил отрицательно. А когда его спросили, подозревает ли он кого-нибудь в том, что с ней случилось, он, сжав челюсти, ответил, что нет, но если узнает, то убьет, даже если его после этого и посадят. Когда Самсонов задал ему вопрос, с кем еще из местных мужчин встречалась Прудникова, Аржанухин ответил, что не знает. Но все присутствующие поняли, что на этот вопрос он, даже если бы и знал ответ, все равно не стал бы отвечать. А потом он стал требовать адвоката…

На другой день дороги расчистили, в райцентр выехал местный автобус, все вздохнули с облегчением. Стоял солнечный морозный день. Дети катались с горок, женщины высыпали на улицу поглядеть, как будут увозить на желтой милицейской машине Аржанухина.

Но когда открыли дверь склада заготконторы, где всю ночь дежурил сам Ушаков, то оказалось, что Аржанухина нигде нет. Та комнатка с зарешеченными окнами и дверью, под которой спал на сдвинутых стульях участковый, оказалась пуста: пленник сбежал, высадив решетку, через окно. На полу комнаты искрился иней…

Как ни пыталась Наталия вызвать на откровенный разговор Люсю, та словно воды в рот 1 набрала. На вопрос, понравился ли ей кто-нибудь из приезжих, она вяло ответила, что «Ведерников ничего», и на этом разговор закончился. Затем, сославшись на дела, Люся ушла.

— Что с ней? — спросил Валентин.

— Понятия не имею. Я думала, что ты знаешь.

Ей казалось, что их отношения с Жестянщиком подошли к своей логической развязке: она не доверяла ему, а без доверия любовь растаяла, как снег на горячей ладони.

— Мне уехать? — спросил он, прочитав ее взгляд. — Ты только скажи…

Она пожала плечами, потому что не могла признаться в том, что ночью, когда все спали (Ведерников и Селезнев уснули на большом старом диване в дальней комнате, поэтому-то Наталия и не музицировала на пианино), она проснулась, оттого что поняла, что Валентина рядом нет. Она на цыпочках пересекла гостиную, обошла все комнаты и даже заглянула в кухню, но и там не обнаружила ни Валентина, ни Люсю. Она нашла их в саду, в летней кухне, их обнаженные тела можно было увидеть за прозрачным оконцем извивающимися при свете свечи, стоящей на подоконнике и превращающей своим фантастическим янтарным светом внутренность домика в подобие декорации к эротическому спектаклю. Особую прелесть этой картинке придавал фон: опушенные снегом ветви садовых деревьев, ярко-синий ночной воздух в просвете между ними и повисшая низко, почти над самой крышей домика, сливочного оттенка луна.

Он собрался за четверть часа, подошел к Наталии, которая с меланхоличным видом чертила что-то в своем блокноте, сидя на диване, и опустился перед ней на колени.

— Я все знаю, — облегчила она расставание, тем самым придавая полную ясность происходящему, — так что можешь не мучиться в догадках. Мне непонятно только одно: почему у нее отбиты пятки?

— Какие еще пятки, о чем ты?

— Ты — обычный жестянщик, и этим все сказано… Предательство — одна из форм существования подлецов. И знай, что в этой ситуации — я на стороне Люси.

Он уехал. А Люся, вернувшись из своей квартиры, где она судорожно собирала вещи, чтобы сказать Валентину, что она готова уехать с ним в город, не увидев его черной «Волги» во дворе, так и застыла возле калитки…

— Заходи, замерзнешь, — услышала она голос Наталии.

— Он что, уехал?

— Уехал. Свежий воздух пошел ему на пользу. Он развлекался как мог… Но ты не расстраивайся. У тебя еще осталась я.., и Ведерников. Мужчины приходят и уходят, а женщины остаются. Подумай об этом как-нибудь на досуге. А что касается страсти, то я рада, что ты ее наконец испытала.

Наталия легко спустилась с крыльца и, пройдя мимо ошалевшей от всего увиденного и услышанного Люси, открыла дверцу своей машины. Она уже успела очистить «форд» от снега и даже прогреть салон.

— А ты-то куда? Тоже уезжаешь?

— Нет, я еще вернусь. Ключи у меня есть, так что не переживай…

Наталия потратила полдня, чтобы объехать в райцентре все комбинаты бытового обслуживания и ателье. Она показывала юбку с блузкой и пыталась определить, кто же их сшил. Одна закройщица, одиноко пьющая чай в полупустой пошивочной мастерской, предположила, что это театральный костюм, взятый в городе напрокат…

«И как же это я раньше-то не догадалась?»

Она сунула руку в карман, чтобы достать сигареты, и вдруг нащупала конверт. Это было письмо от Логинова, о котором она забыла… Как же она могла о нем забыть?!

«Наташа, я скучаю по тебе, но вырваться пока не могу. Через пару дней освобожусь. Но и это не точно. Хорошо, что я хотя бы знаю теперь, в какой именно Вязовке ты находишься. Я все передал Ведерникову и Селезневу, как ты просила. До встречи. Целую тебя нежно, твой прокурор Логинов». В мыслях и мечтах о Логинове она домчалась по расчищенной от снега трассе до города и принялась звонить из первого же телефона-автомата Сапрыкину — Сережа, это я… Только не говори ничего Логинову. Я здесь. Мне нужна твоя помощь…

Ты знаешь адреса, где можно взять напрокат театральный костюм?

— По-моему, адрес только один — угол Мичурина и Рахова. Можно еще взять костюмы непосредственно в театре… А что случилось?

— Пока не могу сказать. Спасибо. Обещай, что ничего не скажешь Логинову.

— Как скажешь…

Но пункт проката на углу Мичурина и Рахова оказался закрыт на обед. Чтобы не тратить впустую время, она съездила в два театра: драмы и оперы и балета. Все без толку, никто из костюмерш такие костюмы раньше не видел и уж тем более не шил. Кроме того, ткань, из которой была сшита юбка, оказалась вообще неизвестной. И ни в один из магазинов города за последние десять лет не поступала. Сложно было определить и время, когда она была сшита.

Наталия вернулась в пункт проката. Пожилая женщина, похожая на клоунессу (настолько нелепо и густо были набелены и нарумянены ее щеки, подведены глаза и накрашены ресницы), улыбнулась ей, показывая прекрасные искусственные зубы, и спросила:

— Вам костюм?

Наталия без особой надежды достала пакет с вещами и вывалила их прямо на стол:

— Мне нужна ваша помощь. Вам не знакомы эти вещи?

— Знакомы, конечно. Это же итальянский народный женский костюм. К этому еще полагается бархатная узорчатая жилетка, но, к сожалению, их сильно побило молью.

— То есть вы хотите сказать, что у вас были эти костюмы?

— И были, и есть. Часть я отдала напрокат, до марта, а остальные восемь висят… Я даже могу их вам показать.

Наталия, не веря услышанному, прошла за «клоунессой» в большую с высоченным потолком комнату, даже зал, в котором тесными рядами стояли кронштейны со старыми, уже давно отжившими свой век театральными костюмами. Потрепанные бархатные камзолы с сорочками из ацетатного шелка и пышными кружевными манжетами, атласные выцветшие от времени тяжелые платья, пачки из английской сетки с привязанными к вешалкам почерневшими от грязи, но когда-то розовыми пуантами на атласных ленточках… И восемь красных широких юбок с оборками, белые шелковые блузки…

— А чулки?

— Я сказала господину, который у меня все это брал для семейного спектакля, чтобы он сам или его жена купили белые плотные чулки.

— Скажите, а откуда у вас эти костюмы?

Кто их сшил?

— О, это длинная история… В этих костюмах выступали приехавшие на юбилей города итальянские танцовщицы. А потом их импресарио подарил костюмы драмтеатру. Но на тот период они были как будто не нужны, и потому решено было передать их во Дворец пионеров. Там они провисели около пяти лет.

И вот только в прошлом году их привезли ко мне…

— И часто к вам обращаются за костюмами для домашних спектаклей?

— Нет, только один раз и обращались… А в основном берут для съемок рекламных роликов. Но тогда я беру много дороже… А вас что интересует?

— Меня интересует, сколько этих костюмов было всего и, самое главное, кто взял эти костюмы для домашнего спектакля.

— Понятно. Вы из милиции. А еще такая красивая девушка…

— Дело в том, что в таких костюмах нашли уже двух мертвых женщин… — Наталия нарочно сказала это, чтобы произвести впечатление на «клоунессу», которая, похоже, не питала нежных чувств к милиции.

— Понятно. Значит, костюмов было двенадцать. Взяли четыре.

— Кто?

— Один мужчина, очень приятной наружности. Лет ему где-то под сорок… У меня есть журнал, где все записано… — Она достала из ящика стола замусоленный журнал и принялась его листать.

— Вот, пожалуйста, 10 октября 1996 года…

Господин Ванеев Сергей Николаевич.

— Он что, вам и паспорт показывал?

— Нет, он сказал, что паспорт у него дома, но он действительно Ванеев, потому что именно в тот день вышла статья о нем… И на фотографии был действительно тот человек, который брал у меня костюмы. Больше того, я вам скажу, видите конверт, в нем двести тысяч рублей — залог. В марте я эти деньги ему верну.

Наталия поблагодарила «клоунессу» и поехала в читальный зал Научной библиотеки, располагавшейся на соседней с приемным пунктом улице. Там она попросила дать ей подшивки местных газет за октябрь. И действительно, 10 октября там была напечатана статья о директоре Вязовской птицефабрики Ванееве Сергее Николаевиче… И хотя фотография была не самая удачная, «клоунесса», даже если бы в душе ее и зародились сомнения, прочитав статью, все равно бы спокойно отдала Ванееву напрокат костюмы без паспорта, под залог: во-первых, лучшего удостоверения личности, чем эта подробнейшая статья, невозможно было и придумать, а во-вторых — эти старые костюмы не стоили и половину залоговой суммы.

«Ай да Ванеев, ай да сукин сын… Не видел он, видите ли, этого костюма на своей жене…»

Она ехала по улицам, стремясь поскорее добраться до своего дома, как вдруг резко свернула налево и уже через десять минут тормозила у входа в хореографическое училище. Ведь, кажется, отсюда он увез Ларису… А вдруг кто-то да помнит ее… Хорошо, что Ванеев догадался дать Ларисины фотографии.

Она вошла в старинный двухэтажный особняк, поднялась по широкой ажурной чугунной лестнице на второй этаж, отыскала учительскую и обратилась к первой же попавшейся ей женщине:

— Я ищу свою одноклассницу… Вы не знаете, где я могу ее найти? — И Наталия показала фотографию Ларисы.

— Ну, милочка, разве вы не знаете, что ей уже за двадцать? Она давным-давно закончила.., вернее, нет, не закончила училище. Она вышла замуж и уехала с мужем в какую-то деревню. Это же Ларочка Розенталь…

— С мужем?

— Да, но вам лучше об этом расспросить у Вершининой Галины Анатольевны. Она должна прийти через полчаса. Дело в том, что именно Вершинина играла большую роль в Ларочкиной жизни и очень переживала в связи с ее внезапным отъездом. Ведь Лариса была очень способной девочкой…

Пришлось ждать Вершинину.

Когда она вошла, учительская словно осветилась изнутри. Галина Анатольевна, казалось, ступала не по фиолетовому от мастики вытертому паркету, а летала по воздуху… Высокая, изящная и удивительно стройная для своих лет (а ей было уже наверняка за сорок), она носила туго стянутую на затылке прическу, отчего ее глаза казались подтянутыми к вискам и напоминали кошачьи. Розовое кашемировое платье облегало ее, словно вторая кожа.

— Вы ко мне? — спросила Вершинина низким бархатистым голосом.

Наталия попросила ее рассказать о Ванееве.

— Он просто с ума сошел, когда увидел Ларочку…

— А как он ее увидел? Он пришел на спектакль?

— Дело в том, что наших девочек пригласили выступить перед губернатором и его высокими московскими гостями. В числе приглашенных к губернатору на прием был и Ванеев.

Красивый мужчина, приятный, ничего не скажешь, но он и слушать не хотел о том, чтобы дать Ларочке возможность продолжить занятия в училище. Ему, казалось, было глубоко наплевать на ее будущее… Мужчины, они же все страшные эгоисты… Для него главным было, очевидно, увезти ее с собой, как дорогую роскошную вещь, и запереть в золотой клетке. История старая, как мир. Он влюбился…

— Он что, после спектакля или выступления, как угодно, нашел ее в училище?

— Да не то слово! Он поджидал ее каждый вечер в машине, а когда она появлялась из дверей, выходил и подносил ей роскошные букеты роз… Подружки, конечно, завидовали Ларе, да и она уже стала колебаться…

Единственное, что ее поначалу сдерживало, так это то, что Ванеев все-таки работал в Вязовке. Но, по ее рассказам (а она была очень откровенна со мной), в случае ее замужества, они с мужем в течение ближайших трех-четырех лет переехали бы в город, а то и в Москву… Ванеев — перспективный и умный хозяйственник… Я читала о нем в газетах. Да он чуть ли не в губернаторы метит, между нами говоря… Хотя, собственно, все об этом знают.

— Директор Вязовской птицефабрики — и в губернаторы?

— А вы что думали?! Связи, дорогая, они и в Кремль приведут за ручку.. Главное, поддерживать Москву… Так что с Ларочкой?

И Наталия рассказала о ее смерти. Затем спросила, не мог ли Ванеев как-то спровоцировать ее смерть, давя чисто психологически на ее оставшиеся неудовлетворенными амбиции, связанные с балетом, со сценой.

— Понимаете, все завязалось на этих вот костюмах… — Она достала содержимое пакета. — Ее нашли вот в этом…

— А вы — следователь?

— Да, если угодно, могу показать удостоверение…

— Пожалуйста, не надо. Не знаю, что и сказать вам… Зачем ему было устраивать провокации?

— Но ведь зачем-то он взял эти костюмы?

Один вы видите перед собой, второй — нашли после смерти Любы Прудниковой, девушки, которая, говорят, очень любила Ванеева… Где костюм, там и труп. Осталось еще два костюма (ведь он взял в прокате четыре), значит, еще два убийства? Но кто следующий и почему у всех женщин, которые погибли при очень странных обстоятельствах, истерты ступни? Скажите мне, как специалист по танцам, сколько по времени надо протанцевать, предположим, тарантеллу, чтобы сбить себе пятки до посинения?

— Недолго, — сразу ответила Вершинина. — Хотите, я вам покажу, как ее танцуют?

И Вершинина, сняв с шеи легкий газовый шарфик, вышла на середину учительской и принялась отплясывать тарантеллу, напевая при этом себе под нос. Ее ноги, обутые в красные туфельки на шпильках, отбивали чечетку, она то кружилась на месте, то, поднимая руки вверх, прихлопывала себе в такт музыке…

Двигалась она раскованно, свободно и удивительно гармонично.

Наконец она остановилась и перевела дух.

По ее лицу струился пот, подмышки на платье потемнели, она сбросила туфли и, усевшись на диван, демонстративно подняла ноги пятками вверх, чтобы Наталия смогла увидеть их.

— Смотрите, я танцевала всего четыре минуты, я засекала время… А пятки горят, видите, красные. И руки тоже…

— Но перед кем и по какой причине Лариса могла танцевать так долго? Кто ее заставил?

— Никто. Вы просто ее не знаете. Она никогда и ничего не будет делать, если попытаться ее заставить. Она свободолюбивое существо. И тот факт, что она вышла замуж за Ванеева, ни в коей мере не опровергает это, напротив: она полюбила и бросила все ради любимого человека.

— Но почему вы так уверены?

— Да потому что она приезжала ко мне иногда, когда у Ванеева здесь были дела.

Он сам привозил ее, а забирал уже к вечеру.

Я знаю, как жила Лариса. Она была счастлива.

— Но я не верю…

— А я не верю, что ее нет… Это ужасно, то что вы мне рассказали.