Тарантелла, или Танцы с пауками

Глава 13 ЛЮСЯ

— Я знаю, кто убил этих женщин: и Ларису, и Любу, — сказала с порога Наталия, отряхиваясь от снега и радуясь тому, что она наконец в тепле, где есть возможность поужинать в компании приятных людей.

Логинов помог ей раздеться. В гостиной было накурено: Ведерников и Селезнев пили пиво, грызли соленые орешки и отдыхали душой и телом. Вместе с Логиновым они составили очень гармоничную троицу.

— А где же Люся? — удивилась Наталия. — Неужели до сих пор не пришла?

— Нет, ее не было… Мы здесь немного похозяйничали, сварили картошки, купили селедки… Я все приготовил, мы ждали только тебя.

— Игорь, я не сяду есть, пока мы не найдем Люсю… Может, подождете еще немного? — обратилась она к Володе с Толиком. — Мы сейчас только сходим к ней на квартиру — туда и обратно, и все…

Игорь накинул полушубок, Наталии снова пришлось одеваться, но уже через полчаса они стучали в Люсину квартиру, которую нашли с большим трудом, поскольку она находилась на другом конце деревни.

— Без толку стучать, ты же видел, что свет в окнах не горит. Но, если сможешь, открой.

Я прихватила на всякий случай инструмент… — И она достала из сумочки связку отмычек, которыми обзавелась еще осенью.

Они открыли дверь и вошли в квартиру.

— Если сейчас окажется, что она лежит в ванне с перерезанными венами, я себе этого никогда не прощу..

Но Люси, к счастью или к несчастью, нигде не было. Они вышли из квартиры в подъезд.

Наталия сунула руку в карман шубы, чтобы достать сигареты, но снова наткнулась на письмо Логинова.

— Смотри, ношу с собой, как реликвию… — Она повертела конверт перед самым носом Игоря. — Спасибо за письмо. Это было так мило…

Логинов, схватив ее за запястье, выхватил конверт:

— Это не мое письмо. Ты что-то напутала.

Наталия взглянула на конверт: это был не тот конверт. К тому же он был запечатанным.

Она вскрыла его, достала сложенный пополам листок и быстро пробежала по нему глазами: «Уезжайте немедленно. Теперь Ваша очередь».

Она протянула письмо Логинову:

— Игорь, что бы это значило?

— А где ты только что была?

— У Ошеровых. Но письмо могло пролежать в кармане и день, и два… Мне страшно.

— Тогда я тебя увезу отсюда. Может, хотя бы на этот раз ты по-настоящему испугаешься и уедешь.

— Но что значит «Ваша очередь»?

— А ты что, маленькая? Не понимаешь?

Смотри, когда поймешь, поздно будет. Пойдем отсюда… Здесь кошками пахнет.

Они довольно долго блуждали по поселку, проваливаясь в снег и чертыхаясь, но вдруг услышали музыку.

— Здесь что, поблизости клуб?

— Вообще-то, нет… Может, просто люди отдыхают… Кстати, вы там расслабляетесь, а кто работать-то будет? Надеюсь, ты ничего не рассказал им про Ванеева?

— Рассказал, — сказал Логинов и вздохнул. — Можешь меня, конечно, прибить, но ведь это же так важно…

Она остановилась и, с трудом сдерживаясь, чтобы не залепить ему пощечину, сжала кулаки:

— Да как ты посмел? Я же тебя просила! Это моя работа. Это я ездила в город и искала прокат… Почему ты вечно ставишь меня в идиотское положение? И что они сделали с Ванеевым?

— Арестовали его. — Логинов отвернулся, чтобы не видеть лица взбешенной Наталии.

Чувство долга вновь взяло верх над его любовью к этой неспокойной женщине.

— Негодяй! Не хочу тебя видеть. Ты же мне все испортил. Понимаешь ты или нет?

— Сейчас с ним разбираются… Ты можешь назвать адрес того пункта проката, где он брал эти костюмы?

— Может, тебе дать и ключи от дома, где улики лежат? Прошелся своими грубыми сапожищами по моему расследованию, все испортил, взял не того, кого надо было… И зачем я, дура, только тебе все рассказала?

— Да успокойся ты, на самом-то деле…

— Я ненавижу тебя, твою упертость, никому не нужную принципиальность, отсутствие элементарного желания как-то улучшить свою жизнь, обеспечить свою любимую женщину, наконец… Для тебя существует только удовлетворение собственных амбиций, и все.

А для меня существует весь мир, большой и светлый, как Елисейские поля, и сложный, как философия Бунюэля… Что ты вообще знаешь о жизни? Видел ли ты эту самую жизнь иначе, чем посредством трупных пятен, отпечатков пальцев и запахов разлагающихся трупов? Ты ограничен, как оконная рама.

Так, негодуя по поводу того, что ей испортили весь ход расследования, и понимая, что ей теперь делать в Вязовке в принципе нечего, поскольку инициатива ускользнула из ее рук и довести дело до конца ей просто не дадут в силу определенных причин, Наталия вышла в сопровождении онемевшего от всего услышанного Логинова.., к ферме.

Остановилась и замолкла на полуслове. Откуда-то, со стороны молочного склада или даже дальше, доносилась музыка. И настолько знакомая, что Наталию бросило в жар.

— Тарантелла! — крикнула она. — Там кто-то танцует тарантеллу… Пойдем скорее. Это же ферма, где нашли Ларису Ванееву… Смотри, видишь сторожа? Он, скотина, опять спит пьяный… Боже, посмотри, что тут…

Она забежала за молочный склад и нетвердой от страха походкой подошла к двери, ведущей в какой-то большой сарай, ярко освещенный изнутри. Там, в центре сарая, на соломе лежала женщина в красной юбке и белой блузке… Голова ее была запрокинута, под расстегнутой блузкой, на груди блестели капли пота. Влажными были и волосы, разметавшиеся по соломе… Раскинутые руки, разведенные в сторону ноги, задравшаяся юбка, открывающая взгляду стройные обтянутые белыми чулками бедра…

— Это Люся… — Наталия бросилась к ней и взяла ее за руку. — Игорь, она мертва! Мы опоздали…

Логинов подошел к стоящему здесь же, на соломе, магнитофону, из которого доносилась эта невозмутимая и искрящаяся весельем, несмотря на весь трагизм ситуации, тарантелла. Нажал на клавишу — музыка прекратилась. И наступила жуткая тишина, лишь прерываемая завыванием ветра да шелестящими и какими-то утробными звуками, доносящимися из расположенного в нескольких метрах коровника.

Все в доме спали, когда Логинов внес в дом Люсю. Наталия несла магнитофон. Ведерникова с Селезневым разбудили. Они были в шоке, когда увидели лежащую на диване в гостиной мертвую Люсю. В ее волосах белели еще не успевшие растаять снежинки.

— Надо срочно выяснить, кому принадлежит этот магнитофон, снять отпечатки пальцев с него и, конечно, с кассеты… Дальше: узнать, где была произведена запись тарантеллы, то есть той музыки, во время которой погибла Люся… А я должна срочно ехать в райцентр, чтобы поговорить с Ванеевым. Вы его уже допрашивали?

— Допрашивали, — сказал Селезнев. — Но он все отрицает. И то, что брал костюмы в прокате и, само собой, что убивал свою собственную жену.

— Так вы устроите мне с ним встречу? По-моему, я имею на это право. — Она смерила презрительным взглядом всех троих мужчин и отвернулась, чтобы они не смогли увидеть ее слез.

— Да, конечно… Если хочешь, мы можем поехать туда прямо сейчас.

Это сказал Селезнев. Наталия, несмотря на волнение, успела заметить, что Толик, этот молчун, про которых еще говорят «себе на уме», последнее время смотрел на нее как-то странно, ловил ее взгляд, словно хотел что-то сказать, но не смел. «Уж не влюбился ли он в меня?» — подумала она с разочарованием. Ее всегда поражала чисто мужская черта думать о сексе в то время, когда надо решать вопросы жизни и смерти. Мужчины менее щепетильны в этом вопросе. Они, как ей казалось, могут разложить женщину и на минном поле под пулями, лишь бы удовлетворить свою страсть. «А чем я лучше?» — сразу же одергивала она себя, вспоминая не очень-то приличные эпизоды из своей жизни.

— Неужели ты хочешь выехать сейчас, в ночь?

— Да. И повезу с собой Люсю. Пусть ей сделают вскрытие, пусть будет все, как положено… Мы должны изловить этого маньяка, помешанного на итальянской музыке. Кстати, а вам не помешало бы здесь опросить всех жителей на предмет этой музыки (где и когда они ее слышали), кто из них хотя бы раз побывал в Италии или просто увлечен этой страной…

Мало ли что, бзик с детства, например… Кассету давайте быстро перепишем, потому что магнитофон с настоящей кассетой мы тоже возьмем с собой. Кстати, Аржанухин не появлялся?

— Нет.

— А жаль, потому что у меня есть план…

Они выехали с Селезневым на ее «форде».

Наталия — за рулем, Толик — рядом, а сзади, прикрытая пледом, лежала Люся, вернее, ее безжизненное тело, которое постоянно сползало вниз, и им приходилось останавливаться, чтобы поправить его.

— Она остынет и закостенеет… Уложи ее так, чтобы она лежала прямо.

Представив, как отреагирует Валентин на известие о смерти своей подружки, Наталии стало не по себе.

Они ехали не спеша, освещая дорогу светом фар. И почти не разговаривали. Пока Наталия не сказала:

— Толик, по-моему, ты хочешь мне что-то сказать…

— Я? Ну, в общем-то, да… Понимаешь, Ведерников уже где-то раньше видел Ванеева…

— Это неудивительно, поскольку Ванеев — довольно известная фигура даже в городе…

Его прочат на место губернатора. И вы своим арестом…

— Не арестом, а задержанием.

— Хорошо, задержанием можете поломать ему всю карьеру. — Наталия везла Ванееву те деньги, что он дал ей для того, чтобы она нашла убийцу его жены. Но его арестовали, а это значит, что она не справилась со своей задачей и должна вернуть деньги назад… Она уже чувствовала, что Селезнев сейчас будет не объясняться ей в любви, как она боялась, а попытается внушить ей мысль, что убийца — именно Ванеев, а не кто иной…

Но она ошиблась.

— Так вот… Речь пойдет, кстати, не о Ванееве. Я встретил здесь еще одного человека, показавшегося мне знакомым…

Кошмар, преследовавший его всю жизнь, обрушился на него с новой силой, когда он приехал в Вязовку. Первая ночь, которую он здесь провел, показалась ему сущим адом.

И он не мог бы объяснить, сон ли ему приснился или то, что было с ним более двадцати лет тому назад, повторилось… Только уже на нервной почве.

Он проснулся в холодном поту и прислушался к звукам спящего дома: но нет, никто не проснулся от его крика. А ведь он кричал.

Кричал так, что сорвал голос.

Пот катился с него градом. Как тогда.

А что было тогда?

Тогда было море и солнце, ребячьи игры и горы персиков после обеда…

Они жили с семьей под Ялтой. Райское место, о котором, пожалуй, только два человека (или три?) не могут вспоминать без дрожи.

Мальчик, который поселился во флигеле соседнего дома, сильно отличался от них с Сашкой. Он был неразговорчив, ходил чуть подпрыгивающей походкой и раздражал Толика своим высокомерным видом. «Новенький, а зазнается…» И они с Сашкой решили его проучить. Встретили как-то на берегу, затащили в воду и чуть не утопили… Хохотали и не могли понять, почему он не плывет. Они и представить себе не могли, что этот мальчик просто не умеет плавать. Они вытащили его, когда он уже наглотался воды… Она текла из его носа и ушей… Его рвало… Он смотрел на Сашку и Толика таким ненавидящим взглядом, что ребята сразу поняли: будет мстить. И как бы в подтверждение этому они услышали: «Вы еще попляшете…»

Но прошел день, другой… Мальчик ходил все с таким же независимым и гордым видом… И, хотя они встречали его на улице довольно редко (он все время проводил на каком-то пустыре, напоминающем маленькую сухую пустыню), стало заметным его еще более пренебрежительное отношение к ним. Но оно сквозило лишь в его взгляде. И вдруг произошло невероятное: мальчик, который всего пару месяцев, как приехал сюда (они с мамой купили дом и собирались там жить), уезжал из Крыма насовсем. Его мама вышла замуж за отдыхающего москвича-военного…

Они быстро собрались, и Толик с Сашкой, забыв про угрозы, даже помогали им рвать в дорогу яблоки… Но проводить ранним утром своих соседей ни Толику, ни его другу Сашке так и не довелось.

Утром Толик проснулся от адской боли, раздирающей его ногу. Ничего страшнее этой боли он не помнил… Он вскочил с постели и начал метаться по комнате, сбивая на ходу все, что попадалось ему под ноги. Он начал подергиваться и скакать, а потом его забило, затрясло…

Когда его родители ворвались в комнату, Толик, стоя на одном месте, отбивал неистовую чечетку… Глаза его закатились, по телу струился пот… И как ни пытались родители уложить его в постель, ничего не получалось.

Он двигался, как заведенная, но с испорченным механизмом, кукла… Последнее, что он помнил, так это имя Фрида («Надо немедленно позвать Фриду… Позовите же кто-нибудь Фриду!» — так кричала его мать) и зазвучавшую внезапно медленную тягучую, как мед, мелодию… Услышав которую, Толик замертво рухнул на пол и уснул…

Когда он пришел в себя (а это случилось уже только поздним вечером), ему сказали, что и с Сашкой произошло то же самое.

Через пару дней они вышли на улицу (они шли на цыпочках, осторожно, поскольку на пятки невозможно было наступить) и первое, что сделали, это залезли в дом, откуда выехала семья того мальчика, которого им так и не удалось проводить и которого они чуть не утопили. И там, в пустых стенах, они поклялись ему отомстить.

— Так ты понял, что с нами произошло? — спросил Сашка.

— Понял. Он просто заколдовал нас и заставил плясать под свою дудку…

— А что говорит твой отец? Что это было?

— Взрослые не верят в колдовство и не любят об этом говорить. Отец просто накричал на меня да и все.

— Не верят в колдовство, тогда зачем же звали Фриду? Ведь она же колдунья…

Выслушав рассказ Селезнева, Наталия почувствовала, как по телу пробежала нервная дрожь. «Бедная Люся…» И на ее глаза снова навернулись слезы.

Теперь она уже знала, о чем будет говорить с Ванеевым.

Перед тем как приехать в управление милиции, они с Селезневым долго блуждали по темным улицам райцентра в поисках дома Самсонова. Несколько раз машина застревала в снегу, и ее приходилось толкать.

Измученные, они нашли все-таки инспектора утро Самсонова и коротко изложили ему цель своего визита. Поскольку у него своей машины не было, он сел на заднее сиденье, рядом с телом Люси, уложив ее холодные ноги к себе на колени. «Я привычный», — пояснил он.

Через полчаса к управлению прибыла вызванная Самсоновым «скорая», на которой покойницу перевезли в морг, чтобы сделать вскрытие. Разбудили Курочкина — на этот раз он спал у себя дома.

А Наталию проводили в камеру, где сидел Ванеев.

На этот раз он не балагурил, не шутил и даже не улыбался.

— Вы сказали, что работаете с ними вместе… — Он хмыкнул и отвернулся к стене. Несмотря на поздний час, он не спал, а сидел на кровати и, очевидно, размышлял. — Вот и наработали.

— Надеюсь, что это ошибка… Но дело в том, что против вас есть кое-что такое, что не поддается никакому объяснению. Вы сказали мне, что ни разу не видели ту одежду, в которой погибла Лариса. Я нашла пункт проката…

— Так это вы были там? — вскричал он возмущенно. — Вы? Я, признаться, не ожидал от вас такого…

— Да, это была я, потому что никому бы и в голову не пришло искать происхождение этого костюма.

— Какого еще костюма?

— Итальянского народного женского костюма. Дело в том, что красная юбка и белая блузка привезены были аж из самой Италии.

Вот меня и заинтересовало, как они могли очутиться в Вязовке.

— А почему вы говорите об этих костюмах во множественном числе, интересно? — Видно было, что он разозлен не на шутку.

— Да потому что в доме у Аржанухина был найден точно такой же костюм. Это уже два, так?

— Ну, так…

— А сегодня ночью мы нашли на ферме, в двух шагах от того места, где обнаружили вашу жену, еще одну женщину.., и тоже в таком же костюме…

— И кого же? — Его голос изменился.

— Людмилу Романову, мою подругу. А вот теперь послушайте меня… Отыскав этот несчастный пункт проката, я поговорила с женщиной, которая там работает, и попросила ее сказать, кто именно брал у нее эти костюмы (всего их, кстати, было двенадцать, а взяли только четыре). И как вы думаете, что она мне ответила?

— Да я не думаю, а знаю. Она ответила, что это я. Иначе меня бы сюда не посадили.

Но я-то никаких костюмов не брал. Клянусь вам! Зачем они мне? Для каких-то там домашних спектаклей? Да я все сделал, чтобы только Ларочка забыла сцену, балет и все такое… Зачем бы я стал брать в каком-то там прокате итальянские костюмы, да еще четыре штуки?

— Вот именно, что четыре. Три уже нашли, и они связаны со смертью трех женщин.

У убийцы остался еще один… Вот, взгляните. — Она протянула ему записку, которую нашла в шубе вчера вечером. — По-моему, теперь моя очередь. Четвертый костюм предназначается мне…

— Вам?!

— Как видите. А теперь взгляните вот сюда. — Она достала из кармана джинсов сложенную в несколько раз газету, которую «взяла напрокат» в читальном зале библиотеки. — Узнаете себя и эту статью?

Ванеев, развернув газету, пожал плечами:

— Ну да, это моя статья. Я ее читал, и фотография там тоже моя…

— Так вот, тот человек, который назвался вашим именем, пришел в прокат и предъявил вместо паспорта вот эту самую газету: вот, мол, посмотрите, разве это не является удостоверением личности… И женщина ему поверила.

Более емкого в информационном плане удостоверения трудно себе представить. Кроме того, этот человек оставил ей довольно приличный залог в двести тысяч рублей. Что скажете?

— А что тут можно сказать? Я даже не знаю, где находится этот прокат.

— А вот я вам кое-что скажу. Во-первых, я веду следствие независимо от тех людей, которые вас задержали, а во-вторых, я возвращаю вам ваши деньги. Вот, держите. Если все закончится удачно, то вы заплатите мне за работу, если же нет — пусть они останутся у вас.

— Подождите, вы что, не верите мне? Неужели вы серьезно считаете меня убийцей Ларочки?

— Пока трудно что-либо утверждать. А факты, сами знаете, вещь упрямая… Я заеду к вам дня через два, не раньше. Мне срочно надо кое-что выяснить. И еще: кто в деревне знал об этой статье?

— Да все!

— А кто увлекается музыкой?

— Как кто? Романова и еще несколько женщин… Но они просто преподают музыку.

А что конкретно вы имеете в виду?

— Кто-нибудь из Вязовки хотел бы жить, к примеру, в Италии? Знаете, как бывает — человек с детства мечтает, а когда взрослеет и понимает, что ему и жизни не хватит, чтобы скопить на туристическую поездку в страну своей мечты, начинает строить эту мечту у себя во дворе…

— Нет, Пизанской башни у нас в Вязовке никто не строит. Обычные мужики и бабы.

И что я не переехал в город в прошлом году?

Не сидел бы здесь в этой леденющей камере.

— Обещаю вам, что я сделаю для вас все возможное и невозможное. Хотя бы потому, что теперь ваше дело непосредственно связано с моим, ведь убили Люсю…

Самолет на Симферополь вылетал через час.

— Скоро объявят посадку, Толик. Ты за меня не беспокойся и, очень тебя прошу, никому ничего не говори… Ты можешь только все испортить. Держи язык за зубами. Я понимаю, что рискую, потому что за время моего отсутствия он может сделать что-нибудь с собой…

Человек, попавший в западню, ведет себя непредсказуемо. Встречай меня завтра ночью.

Зальешь бензину, я, кажется, тебя уже проинструктировала… Магнитофон я с собой взяла.

Деньги тебе оставила, что еще?

— Возвращайся скорее…

— Да, чуть не забыла… Вот тебе ключи от моей городской квартире, это на тот случай, если Сони не будет. Возьми мой фотоаппарат, он лежит в секретере, слева от бара, найдете… Мне нужно, чтобы он был в машине, когда мы с тобой будем возвращаться в Вязовку.

Семья Толика жила в пригороде Ялты, в своем доме. Прочитав письмо от сына, они встретили Наталию как родную. Она объяснила им, что приехала всего на один день, чтобы встретиться с Фридой.

— Фридой? Да она же совсем плоха…

Старуха Фрида жила прямо на берегу моря в большом доме, некогда добротном, но теперь покосившемся и дряхлом, как и сама хозяйка.

Наталия пришла к ней не с пустыми руками — принесла продуктов, теплое одеяло и бутылку коньяку.

Грузная женщина с крупным лицом, изборожденным глубокими морщинами, встретила ее немигающим взглядом умных и очень живых глаз.

— У меня случилось несчастье. Я приехала к вам издалека. Фрида, помогите мне… Позвольте переписать арию… Вчера убили мою подругу… Следующая на очереди — я…