Тайна

Глава 4

Махони откинулся на спинку вращающегося кресла в скромной комнатушке на четвертом этаже здания окружного отделения полиции, сосредоточившись на том, что он только что прочитал о девушке, найденной в Митчелском овраге. Информации было немного, но она была достоверной. Многочисленные ранения, в частности два глубоких повреждения черепной коробки, возможно, нанесенных тупым предметом. С другой стороны, она могла получить эти раны, пока ее ударяло о скалы.

Еще эти собачьи укусы. Очевидно, она подняла правую руку, чтобы защититься от нападения. Собака была крупная, это уж точно. «Мы склоняемся к тому, что кусал ротвейлер, доберман-пинчер или собака похожей породы, — сказали ему эксперты, — но не пит-буль. У них разная хватка. К тому же пит-буль так просто не отпустит».

Может, какой бродячий ротвейлер напал на нее? Загнал ее на край оврага? Может быть, она автоматически шагнула назад, в пропасть. Он покачал головой: нет, он так не думал. Там, где была такая собака, был и человек. Натравлял ли он на нее собаку? Может быть, он задумал изнасиловать ее, а потом убить? Он устало пожал плечами. Мир полон ненормальных. Все возможно.

Он еще раз перебрал в уме все детали. Девушку до сих пор не опознали. В больнице круглосуточно дежурил полицейский. Поскольку сегодня Махони ничего от него не слышал, он сделал вывод, что девушка до сих пор в коме. Ситуация «выкарабкается-не выкарабкается» не изменилась.

Он подумал о самоубийстве и решил, что совершить его таким образом трудновато. Если вы хотите броситься с высокого места в Сан-Франциско, не следует выбирать для этого Митчелский овраг.

Нет, все-таки это явное убийство, и если бы не кустарник, задержавший и остановивший ее падение, если бы не чудеса современной нейрохирургии, то получилось бы классическое «убийство», даже не «попытка». Но только Бог знает, как сложно доказать «попытку» убийства. Скорее всего она будет сведена к «нападению при отягчающих обстоятельствах» — это ему было слишком хорошо известно. В том и другом случае девушка оказывалась проигравшей. Или она теряла жизнь, или теряла возможность отправить нападавшего в места заключения на приличный срок.

Он оттолкнул кресло и подошел к автоматической кофеварке. Взял свой черный кофе без сахара. Попробовав его, Махони подумал, что оно явно разбавлено, но потом решил, что при том количестве кофе, которое он выпивает каждый день, он давно уже стал бы дряхлым кофеманом, будь это кофе покрепче.

Махони был крупным мужчиной тридцати девяти лет, помешанным на физкультуре: он проводил все свое свободное время в тренажерном зале или бегая за городом. Неоднократный участник марафонского забега в Сан-Франциско, он планировал попробовать себя и в Нью-йоркском марафоне. Может быть, он пробежит его в следующем году, если у него будет достаточно времени для тренировок, а также если он сможет избавиться от своей привычки к кофе. Все-таки страсть к кофе была намного лучше, чем итальянские привычки его матери, которая пила граппу в немыслимых дозах и все равно держалась на ногах. Или склонности его ирландской родни, привычки его отца, который мог петь «Голуэйскую гавань» после долгой ночной попойки, не перевирая слов.

Он прислонился всем корпусом к стене, отхлебывая кофе и наблюдая за ранней вечерней суматохой в полицейском участке: двенадцать одновременно звонящих телефонов, первый пьяница в кутузке, выкрикивающий ругательства, допрос черноглазого мужчины, какая-то чета отчаянно просит помочь найти их сына-тинэйджера, дело о поджоге, молодой человек, обвиняемый во вредительстве. Он подумал о том, что для того, чтобы быть полицейским, нужно иметь ангельское терпение, а этому вас не научат в полицейской школе. Иметь терпение и никогда не делать скоропалительных выводов. «Потому что, дорогие мои, — размышлял он, направляясь к своему столу, чтобы снять телефонную трубку, — все в этом мире на самом деле не так, как кажется».

— Да? — Махони откинулся назад, задрав ноги на стол, и, зажав трубку между плечом и ухом, отхлебнул кофе.

— Доктор… как вы сказали? Она здесь? О'кэй, скажите ей, что я буду рад с ней встретиться.

Он еще раз взглянул на свои записи. Доктора Форстер пригласил нейрохирург для помощи в реабилитации неизвестной девушки. Правда, он не знал, что этот доктор — женщина. Он вздохнул, внезапно сообразив, что это за женщина. Привлекательная и преуспевающая. Знаменитая. Только этого как раз и не хватало в загруженный предсубботний вечер для разгадки совершенно безнадежного самоубийства. Он был в числе тех немногих, кто никогда не видел ее по телевизору и не прочитал ни одной книги. Махони не мог понять, какой теперь от нее толк. Если девушка выйдет из комы, доктор Форстер постарается оградить ее от лишних вопросов. А ему нужно было расспросить пострадавшую как можно скорее, прежде чем она забудет все, что еще помнит.

Он решил заставить доктора Форстер немного подождать. Устроить леди-психологу маленькую проверку характера: сможет ли она остаться хладнокровной или начнет разыгрывать мисс Высокомерную Знаменитость, снизошедшую до бедняги-полицейского.

Фил приехала в участок прямо из больницы. Нейрохирург сообщил ей, что Махони рвется поговорить с девушкой, как только она выйдет из комы. Фил хотела объяснить полицейскому лично, что этого не следует делать. По крайней мере, сейчас. Она мерила шагами коридор, с интересом поглядывая через стеклянные двери на царящий внутри организованный хаос. Все это немного напоминает больницу: неожиданный срез реальной жизни, который вытряхивает тебя из твоей среды — защищенного и тщательно спланированного существования.

Она нетерпеливо взглянула на часы. Черт возьми, где этот человек? Она ждала десять минут и уже была вымотана. Может быть, это после того, как она увидела, что девушка, возвращается к жизни, как пловец, который выныривает из глубины. И сразу словно гора с плеч свалилась. А потом пришло новое волнение и мрачные предчувствия, когда она поняла, что девушка не помнит даже своего имени. Как бы то ни было, она благодарна Богу за то, что девушка жива, что функционируют хотя бы ее двигательные рефлексы и что она в здравом уме, хотя, понятное дело, и несколько подавлена.

— Мисс Форстер?

Она обернулась и встретила взгляд голубых ирландских глаз Фрэнко Махони. «Неулыбающиеся глаза», — заметила она про себя. Фил протянула ему руку:

— Надеюсь, я не помешала? Я хотела поговорить с вами о неопознанной пострадавшей. О девушке из оврага.

Его взгляд стал твердым.

— Она в сознании? Я просил сообщить мне, как только она придет в себя.

— Я здесь, чтобы сообщить вам именно это, мистер Махони.

— Следователь, — поправил он.

— Следователь Махони, — со вздохом сказала она. Фил подумала, что с ним будет нелегко общаться. К тому же его можно было счесть красивым, если вам нравились высокие шатены с легкой небритостью.

Шесть футов четыре дюйма или около того, широкие плечи, узкие бедра и непременная пушка в кобуре. У него были густые волосы, слегка волнистые, затянутое в форму крепкое тело, прямой нос, сильная челюсть, большой добродушный рот и морщинки вокруг ярко-синих глаз, как если бы он очень часто улыбался. Сейчас в это трудно было поверить. Фил не смогла бы так много заметить, если бы они не смотрели друг другу в лицо.

— Она пришла в сознание только час назад. Я разговаривала с нейрохирургом, и он согласен, что сейчас слишком рано начинать допросы. Она все еще в очень плохом состоянии. К тому же подавлена.

Махони раздраженно вздохнул:

— Мисс Форстер…

— Доктор Форстер.

Его глаза насмешливо смотрели на нее.

— Доктор Форстер. Поймите, мы имеем дело с неудавшимся убийством. Моя задача — найти виновника преступления. Найти убийцу.

— Девушка не убита.

— Потенциального убийцу, — нетерпеливо поправился Махони.

— А моя задача — помочь ей вернуть здоровье. Душевное здоровье, следователь Махони. Кроме значительных телесных повреждений, она получила серьезную психическую травму. Если, как вы предполагаете, это был не несчастный случай, если кто-то действительно пытался убить ее, то вы можете представить себе, что она переживет. Пытаясь вспомнить…

— Пытаясь вспомнить?

— Совершенно верно, господин следователь, пострадавшая не может вспомнить даже собственного имени.

— Господи.

Он тяжело опустился на стул, не обращая внимания на Форстер. Она холодно смотрела на него. Нагнувшись к столу. Фил одарила его одной из своих самых обворожительных улыбок.

— Простите, следователь Махони, но это ради ее же блага. Представьте, если бы эта девушка была вашей женой или вашей дочерью. Вы бы не стали принуждать ее к воспоминаниям о том, что случилось, пока она не пережила шок. — Фил печально развела руками. — Эта девушка страдает реактивной амнезией, потерей памяти о тех событиях, которые предшествовали травме. Всему виной, очевидно, повреждения черепной коробки, но я уверена, что повлияла еще и психическая травма, полученная в результате нападения. Часто в таких случаях память возвращается сама по себе. Может быть, завтра она все вспомнит, может быть, она захочет поговорить об этом, захочет выяснить правду. Если нет, я попытаюсь помочь ей. А вы пока потерпите. Пожалуйста.

Он вздохнул:

— Ладно. Раз вы так говорите. «Времена меняются, — сердито подумала она, — во не мужчины. По крайней мере не все».

— Думаю, вы правы, — нехотя признал он. — Но поймите, я так же заинтересован в этом деле, как и вы, доктор Форстер. Некто попытался убить ее. Если она умрет, я буду обязан передать этого человека в руки правосудия, а для того, чтобы сделать это, мне нужна ее помощь.

— Так что вы знаете о ней? Кроме приблизительного возраста и того, как она выглядит?

— Я могу рассказать вам в двух словах. Знаю немного. Когда ее обнаружили, на ней были «ливайсы» и белая футболка. Неподалеку нашли синий кашемировый свитер и босоножки.

Фил вспомнила красную босоножку, одиноко болтающуюся на носке девушки. Она вздрогнула:

— Совсем никаких украшений? Часы, обручальное кольцо?

— Только серьги с жемчугом.

— Жемчуг настоящий? Он кивнул.

— Мелкий, но настоящий, так мне сказали. Тем не менее она могла купить его где угодно. То же самое с джинсами и футболкой. На кашемировом свитере нет ярлыка, а босоножки французские. Дорогие, так же как серьги и свитер, но их можно купить у нас в любом хорошем универмаге. Или даже во Франции, как мне кажется. Никакой сумочки. Мы тщательно обыскали овраг. Больше там ничего не было. Нет и среди пропавших никого, кто бы подходил под ее описание. Не встречались такие отпечатки пальцев. Не появлялся никто из ее знакомых.

— Тогда скажите мне, Махони, почему вы думаете, что кто-то пытался убить ее?

Он посмотрел на нее долгим сердитым взглядом и произнес медленно и с расстановкой, как будто объяснял ребенку:

— Овраг находится достаточно далеко, поэтому нужна машина, чтобы туда добраться. Никакой машины рядом с местом происшествия найдено не было. Она не жила в этом районе, значит, она не могла просто выгуливать там собаку. Ее привезли туда, а потом сбросили. Или, скорее, столкнули с края.

— Ее не изнасиловали, — Фил знала это из медицинского заключения. Он пожал плечами.

— Может быть, она не захотела уступить, и парень пришел в бешенство. Такое бывает. Гораздо чаще, чем думают, — прибавил он мрачно.

— Значит, никаких зацепок?

— Ничего, кроме собачьего укуса. И того, что она сама может нам рассказать.

— Это снова возвращает нас к тому вопросу, почему я здесь, — Фил одарила его улыбкой и немного кокетливо пожала плечами.

— Пусть так и будет, — сказал он внезапно, вставая и заканчивая беседу. — В вашем распоряжении сорок восемь часов. Потом мы будем вынуждены принять меры.

Он проводил ее до двери.

— Спасибо за сотрудничество, — сказала она с сарказмом, пока он открывал дверь.

Махони смотрел, как она шла по коридору, отметил ее длинные, стройные ноги и легкое покачивание бедер под черным костюмом.

— Эй, Форстер, — позвал он. Фил поколебалась, потом медленно обернулась.

— Доктор, — сказала она ледяным тоном.

— Именно. Так вот, док. Здесь есть маленький итальянский ресторанчик недалеко от больницы. После того как я поговорю с девушкой, мы могли бы пойти туда. Перекусили бы, а? Обменялись информацией?

Фил рассмеялась в ответ на такую самоуверенность.

— Что вы говорите, спасибо за приглашение, следователь Махони, — произнесла она медовым голосом. — Я должна подумать, и, может быть, я «приму меры».

В девять часов утра Фил с цветами в руках пришла в больницу. Вею ночь она гадала, что могло случиться с этой девушкой и кто она, беспокоясь о том, почему никто не приходит и не спрашивает о ней. Ее мать не начинала розысков пропавшей дочери, не появлялся ни любовник, ни муж. Не видно было ни знакомых по работе, ни подруг. Словно она была невидимкой — она здесь, но ее никто не видит.

Правда, все субботнее утро она держалась молодцом. Пришла в сознание, сидела и ела. Было ужасно смотреть на ее бритую голову с синими шрамами, пересекающими кожу черепа, и на все еще разбитое и опухшее, но, несомненно, красивое лицо.

— Молодец, молодец, — сказала Фил, улыбаясь с неподдельным удовольствием, — сегодня ты прямо ожила.

Она наклонилась и поцеловала девушку в щеку, положив большой букет цветов ей на колени.

— Это тебе.

Глаза девушки засияли от радости. Она взяла цветы и поднесла их к лицу.

— Мимоза, — прошептала она, — какой бесподобный запах. Я чувствовала его, когда впервые очнулась. Это вы, наверное, приносили их?

Фил заметила, что она узнала цветы, но ничего не сказала. Она села у кровати и взяла предложенную медсестрой чашку чая.

— Как дела у вашей подопечной? — спросила она, улыбнувшись медсестре.

— Лучше, чем ожидали вчера вечером, доктор. Вы сами видите, она пошла на поправку.

— Прошлой ночью я была в туннеле, — девушка в отчаянии посмотрела на Фил. — Я думала, что я, наверное, умерла. Было так темно и страшно. Я не могла убежать. А потом я все падала, просто падала и падала в пропасть, откуда, я знала, никогда не выберусь.

— Ладно, теперь ты выбралась, как видишь, и все это только плохой сон.

— Фил, — девушка встретилась с ней глазами, — что со мной случилось?

Фил колебалась, но она знала, что должна сказать правду.

— Это был не совсем сон, ты и вправду упала. На дно каменистого оврага. К счастью, твое падение остановили заросли на склоне. Там росло очень много кустов. Они и спасли тебя.

Девушка озадаченно опустила глаза.

— Может быть, это как раз то, что я помню — это падение… Я думала над всем этим, пыталась вспомнить. Теперь могу. То есть, я могу вспомнить Сан-Франциско — здания и мост. Но не помню, где я живу. Я помню вкус охлажденного йогурта и что я не люблю мороженое. Я помню, что люблю красный цвет, но не знаю, было ли у меня красное платье. Я помню запах мимозы, но не могу сообразить, где я чувствовала его раньше. Я помню вас, со вчерашнего вечера, и нянечек, и докторов, но не могу вспомнить никого из моей прошлой жизни.

Она подняла на нее огромные испуганные карие глаза и спросила:

— Что же мне теперь делать?

Фил ободряюще похлопала ее по руке:

— Хорошо, теперь послушай меня. Ты только несколько часов назад вышла из комы, и только три недели прошло после травмы и операции. Тебе совершенно не нужно решать сейчас такие грандиозные проблемы, поэтому перестань волноваться на этот счет. Скоро ты все вспомнить. А пока сосредоточься на чем-нибудь попроще. Подумай о книгах, которые ты читала, о музыке, которую ты любишь, о любимых картинах, об одежде, которая тебе нравится.

— Мне нравится, как одеваетесь вы.

Фил засмеялась. Была суббота, и на ней была не деловая одежда: черные джинсы, черные замшевые туфли, белая сорочка и черный кожаный жакет.

— Особенно ремень. От Таксона? Фил взглянула на нее. Ремень был сделан здесь, в Америке, — черная кожа и серебряная пряжка с бирюзой.

— Санта-Фе, — обрадованно сказала она. — Ты попала в самую точку.

— Кажется, да, — девушка выглядела удивленной, и Фил засмеялась.

— Смотри-ка, память уже возвращается, — утешила она.

— Это только видимость, — сказала девушка. — То все куда-то пропадает, то появляется. Как с мимозой и ремнем.

— Так все и должно быть. Но я заболталась, мне пора идти. Я не хочу утомить тебя и свести на нет все наши успехи.

— Фил!

Фил вопросительно взглянула на нее.

— Почему вы пришли навестить меня? Вы же меня не знаете?

Фил замялась. Она не хотела говорить, что видела ее по телевизору. Но была и другая причина, которую Фил не открыла бы никому. Она сказала:

— Я была в больнице, когда тебя привезли. Заинтересовалась тобой. Я психиатр и работаю здесь, в Центральной, три дня в неделю.

Девушка кисло улыбнулась.

— Психиатр. Значит, я в надежных руках. А вы, доктор, получили еще одну идиотку, которой нужно вправлять мозги. — Внезапно ее глаза удивленно расширились. — Доктор Фил Форстер, — выпалила она. — Это вы. Знаменитая Форстер.

— Вот видишь, ты вспомнила.

— Да, вспомнила, — откликнулась она, довольная собой. — И есть еще кое-что, чего я точно никогда не забуду: ваше прекрасное лицо, улыбающееся мне, когда я вышла из этого жуткого туннеля.

Ее золотисто-карие глаза излучали благодарность, и Фил с трудом сдержала свои эмоции.

— Я рада, что пришла. — сказала она тихо. — Увидимся позже, милая.

— Фил! — девушка окликнула ее, когда она была уже у двери. — Еще только одна просьба. У Тебя есть зеркало? Я хочу увидеть, как я выгляжу. Я пока не встаю с постели, а в этой больнице, похоже, ни у кого нет даже маленького зеркальца.

Фил не решалась. Она знала, что это опасно. Во-первых, потому, что девушка только несколько часов назад вышла из комы. Во-вторых, у нее были сплошные синяки и ссадины, а с опухшим лицом и бритой головой она выглядела как пугало. И, в-третьих, она могла неожиданно узнать себя и вспомнить, что с ней произошло. Для этого было слишком рано. Мог наступить сильный шок.

— Может быть, завтра я принесу тебе зеркало, — пообещала она, помахав на прощание.