Тайна замка Морунген

Глава 8 Львица, лилия и роза

Три недели пролетели быстро. За хозяйственными хлопотами я едва замечала смену дня и ночи и уставала до изнеможения.

Никто бы не назвал меня белоручкой, но к подобной работе я была непривычна. Хоть поначалу я относилась к ней, как к забаве, но вскоре поняла, что не хотела бы до старости служить экономкой в богатом замке.

Не мое это призвание. Куда с большим удовольствием я бы взялась изучать спрятанные в замке механизмы. Или прихватила сумку с инструментами, много бумаги и карандаш, и отправилась бродить по лабиринту. Сдается, именно там создатель замка спрятал свой самый большой секрет…

Но вместо этого приходилось муштровать слуг, проверять чистоту каминных решеток и выискивать пыль в углах.

Впрочем, получалось неплохо. Не стыдно будет пустить людей в жилую часть. Дальнее крыло и башня оставались в прежнем запущенном состоянии, но не все сразу…

Горничные и лакеи расхаживали с хитрыми и довольными лицами. Им нравилось, что теперь в замке будет происходить много интересного. Приедут столичные гости, будет для них и охота, и прогулки, и прочие развлечения. А слугам, горожанам и фермерам будет о чем посплетничать. Мрачная личность наместника вызывала в округе не только негодование, но и горячее любопытство.

Как было оговорено, за два дня до приезда гостей в замок заявился мажордом княгини фон Шваленберг. Княгиня поручила ему позаботиться, чтобы прием прошел гладко и с шиком. Господина Отмара расхваливали как человека преданного и обладающего огромным опытом.

Господин Отмар оказался высоким, лысеющим, худым мужчиной средних лет, с узким длинным лицом и тонкими губами. Он был полон достоинства. Его маленькие прищуренные глаза смотрели на мир внимательно и невозмутимо. Со мной он держался почтительно, но как с равной.

Всего через час после встречи я убедилась, что господин Отмар и впрямь был лучшим мажордомом, которого можно было найти во всем королевстве.

Не тратя слов, он вставил в глаз монокль и совершил быстрый обход своего временного места работы. Заложив руки за спину и шагая размашисто, как циркуль, заглянул во все спальни, комнаты, будуары и кладовые. Вежливо поблагодарил меня за разъяснения, сделал искренний комплимент моим усилиям, а затем ловко взял все в свои руки.

Слуг он точно заколдовал. Господин Отмар не повышал голоса, но они вытягивались в струнку, стоило ему приподнять бровь. В лице Росвиты он нашел верную соратницу; кухарка смотрела на него с восхищением, сразу признав мастера своего дела. У них было немало общего. Как и Росвита, мажордом прошел выучку в столице, хотя последние двадцать лет не выезжал из Шваленберга.

— Я сниму бремя с ваших плеч, госпожа Вайс, — пообещал он, выслушав доклад о том, что было сделано в замке и как тут все устроено. — Насколько знаю, ваша основная обязанность — быть компаньонкой при госпоже Шварц? Теперь вы сможете уделять больше внимания своей госпоже, и меньше — хозяйству. Но я вот что вам посоветую… — он понизил голос, — … лучше как следует отдохните, чтобы со свежими силами повеселиться среди гостей. Раз вам придется сопровождать госпожу Шварц, нужно использовать эту возможность. Поверьте опытному человеку — быть тенью среди гостей не так уж плохо. Главное, не тушуйтесь и не стесняйтесь. На подобных загородных приемах формальности не соблюдают, все будет по-простому и многое будет позволено.

И, окончательно добив меня, он подмигнул мне, как заговорщик подельнику.

— Надеюсь, вы не в обиде на меня, госпожа Вайс, — добавил он. — Я вижу в ваших глазах беспокойство. Не старайтесь всем угодить; подумайте и о себе.

Я решила последовать его совету, и потому в день перед приемом не выходила из своей комнаты. Спала до полудня, а потом занималась гардеробом. Что-то подгоняла, что-то перешивала, часто подходила к зеркалу, прикладывала наряды к себе, так и этак заплетала волосы и часто вздыхала.

Проницательный господин Отмар был прав — меня снедало беспокойство. Чем ближе подходил день приема, тем тяжелее становилось на сердце. Его колола ревность — точнее, ожидание ревности.

Как бы ни относился ко мне Август, в одном я была уверена: до недавнего времени он нуждался в моей компании. Уж не знаю, кем я стала для него — другом или кем-то больше. Но я дорожила этими отношениями и привыкла к тому, что Железный Полковник зависел от меня.

Однако в последнее время все изменилось. И скоро изменится еще больше. В замке появятся другие люди, и они будут забирать все внимание барона.

Да еще эти прекрасные дочери его знакомых! Совершенно непонятно, что на самом деле Август думает о возможном сватовстве. Он подшучивал над планами князя женить его, но такая женитьба была для него выгодной. Я опасалась, что честолюбие возьмет верх.

Утро следующего дня тянулось медленно. С каждым часом мне становилось все томительней и беспокойней. Спозаранку в замок прикатили кареты со слугами и чемоданами. Господа должны были прибыть после обеда из княжеского имения в Шваленберге.

Господин Отмар занимался последней подготовкой комнат и размещением слуг. Я позавтракала в одиночестве, надела лучшее платье, почти час причесывалась у зеркала, а потом решила выйти на крыльцо и там ждать, когда к воротам подъедут кареты.

Замок Морунген стало не узнать. Теперь в нем было шумно: в коридорах звенели голоса горничных, окрики лакеев, на заднем дворе переговаривались возницы. Изваяния наблюдали за суетой с угрюмой настороженностью и как будто жалели, что позволили всему этому происходить. Я от души им сочувствовала.

Медленным шагом спустилась по лестнице, которую теперь украшал новый ковер, миновала холл, прошла среди деловых лакеев и толкнула тяжелую дверь.

В лицо ударил прохладный ветер. Солнце заставило зажмуриться, и я не сразу заметила, что на крыльце я не одна.

Опершись руками о балюстраду стоял барон; заслышав стук двери, он обернулся.

Мы застыли, изучая друг на друга. Мое сердце застучало часто-часто, подгоняя кровь к щекам.

Он заговорил первым:

— Майя, вы восхитительны, — он подошел, бесцеремонно взял меня за плечи и повернул налево и направо, как куклу, которой хотят хорошенько полюбоваться. Его глаза улыбались: он и правда был рад меня видеть, и смотрел на меня так, будто я была самой прекрасной девушкой на свете.

Затем он отпустил меня, сделал шаг назад и слегка склонил голову на плечо, словно желая рассмотреть получше.

Я стояла столбом, в полном смятении — и от этого взгляда, и еще оттого, что впервые за все время нашего знакомства я увидела Железного Полковника в мундире.

Не будь я уже влюблена в Августа, я бы немедленно влюбилась в него в этот самый момент.

Короткий темно-зеленый форменный сюртук с небольшими фалдами сидел на нем великолепно. Стоячий воротник и обшлага были обильно украшены шитьем, на плечах у него красовались эполеты с серебряными шнурами, а на талии был повязан офицерский кушак.

Быстро посмотрела ниже. Узкие белые брюки, заправленные в высокие сапоги из тонкой кожи, тесно облегали выпуклые мышцы бедер. У Железного Полковника были длинные, сильные ноги. Я не могла оторвать от них взгляда, понимая, что веду себя неприлично. У меня пылала кожа на щеках и на лбу. Наверное, я была пунцовая от смущения.

Перевела взгляд на его грудь — это было безопаснее, и стала изучать блестящие пуговицы, неизвестные мне нагрудные знаки и восьмиконечную звезду с дубовыми листьями на лацкане.

Я подняла голову. В его серых глазах по-прежнему плескалось веселье. Он видел, что я ошеломлена, и был этим доволен. Железный Полковник оказался тщеславен как павлин.

— Возвращаю комплимент. Вы выглядите сногсшибательно, ваша милость, — я не стала изображать равнодушие и ответила предельно честно.

— Да, у офицеров мундир красивый. Собственно, он был одной из причин поскорее дослужиться до полковника.

Я слабо улыбнулась.

— Занятно, что мужчины одеваются столь нарядно, когда отправляются на свидание со смертью на войне.

— Это так называемый бальный мундир. В полевых условиях мы носим походную форму. Она куда проще.

— Уверена, вы смотритесь в ней не менее внушительно.

— Рад, что вам понравилось, — сказал он чрезвычайно довольным тоном.

— Понравилось? Я потрясена. Вы такой красивый… почти как новогодняя елка, — добавила я лукаво, чтобы он не сильно зазнавался.

— Новогодняя елка? — переспросил он озадаченно. — Это еще почему?

— Много украшений. Эти шнуры, шитье на вашем воротнике, серебряная штука у горла, орден… в детстве я ходила вокруг елки и рассматривала мишуру и звезды. Мне всегда хотелось потрогать украшения на самой верхушке.

Он усмехнулся, наклонился и прошептал мне в ухо:

— Ладно. Так и быть. Можете потрогать эполеты и эту серебряную штуку. Кстати, она называется горжет. Я разрешаю.

Я рассмеялась и воспользовалась разрешением. Протянула руку и осторожно коснулась его плеча, потрогала жесткие шнуры на эполете, потом провела пальцами по плотному сукну до воротника, наслаждаясь шероховатостью дорогой ткани. Металлизированные нити вышивки покалывали подушечки пальцев. Я тихонько вздохнула. Август стоял неподвижно. Мне хотелось провести рукой вверх по воротнику, чтобы коснуться его подбородка, потом его заросшей щеки, почувствовать тепло его кожи, и двинуться дальше, запустить пальцы в его короткие волосы на затылке, и притянуть к себе…

В этот момент Август наклонился ближе, чтобы мне было удобнее, и я поняла, что он тоже рассматривает меня с близкого расстояния. Его дыхание пошевелило выпущенный локон.

От его близости у меня стало горячо в голове, по рукам и спине пробежал озноб, и я решилась. Осторожно коснулась ладонью его щеки и замерла. Даже не думала, что в этот момент нас мог увидеть кто угодно — слуги, или его мать, или гости, которые вот-вот начнут прибывать.

Мы стояли в глубине крыльца, нас скрывала тень. Я завороженно смотрела в серебристые как ртуть глаза Августа и понимала, что выдала себя с головой.

И тут лицо его неуловимо изменилось. У меня похолодело в груди. Теперь его взгляд выражал сожаление — о том, что он только что сделал или сказал, или о том, что я сделала, а он позволил это.

Растерявшись, я торопливо опустила руку и прикусила губу. Отвернулась, подошла к балюстраде и ухватилась за каменные перила.

— Эти недели мы виделись редко, — слова дались с трудом, потому что мое горло болезненно сжалось. — Я по вас скучала.

— Знаю, — коротко ответил он.

Я упорно продолжала говорить — все, что придет в голову, лишь бы заполнить тишину.

— Ну, теперь-то нам скучать не придется. Тут будут гости, и девушки, которых привезут специально для вас. Уверена, как только они вас увидят в этом красивом мундире, сразу потеряют голову. Каждая захочет быть вашей женой. Вам придется сделать больно двум, когда выберете только одну.

Он подошел ко мне и встал, опершись рукой о каменный парапет. Я озорно улыбнулась, чтобы Август понял — я шучу! Давай посмейся вместе со мной! Но губы мои в этот миг дрожали. Август смотрел с мрачной серьезностью. От его непривычной игривости не осталось ни следа. Он нахмурился и легко тряхнул головой, словно принял непростое решение. По его лицу пробежала легкая судорога, как от боли.

Наконец, он заговорил.

— В юности я был весьма влюбчив, — сказал он медленно, как бы через силу. — Горел, пылал, остывал, совершал глупости. Однако быстро повзрослел и считал, что больше ничего подобного со мной не произойдет. Когда сердце стучит, голова пьяная и восторженная, и ты готов покорить мир ради одного поцелуя девушки. Был уверен, что все это в прошлом.

—Но почему? — отозвалась я пересохшими губами.

Он продолжил, словно не слыша мой вопрос. Шестым чувством я поняла, что он готовится сказать что-то важное.

— Конечно, у меня были… временные спутницы. Одни помогали скрасить вечер, с другими связи длились месяцами. До недавних пор я не испытывал желания связать себя с кем-то навсегда… что бы там князь не предлагал.

При последних словах он неловко усмехнулся.

— Что-то изменилось? — я спросила очень осторожно, потому что он замолчал, как бы раздумывая, продолжать или нет.

— Многое изменилось после приезда сюда. Очень многое. Мне захотелось иметь рядом ту, с кем можно разговаривать вечерами. Смеяться общим, только нам двоим понятным шуткам. Поверять друг другу заботы и вместе искать решение. Проводить ночи в одной кровати. Просыпаться, чувствуя кудрявую женскую головку на своем плече.

Он говорил медленно, тяжеловесно, и не отрывал взгляда от моего лица. Мое сердце брыкало, пульс колотился в висках. Я не могла понять, к чему он ведет и чем закончатся его откровения.

Август опять повернулся к балюстраде, заложив руки за спину, и продолжил, устремив глаза вдаль.

— Но я хорошо сознаю, что не смогу стать хорошим супругом юной, впечатлительной девушке. У меня тяжелый характер. Я деспот по натуре и могу превратить ее жизнь в ад.

— Вы наговариваете на себя.

— Забавный вы человек, Майя. Делите людей на своих и чужих. Чужих оцениваете здраво. Ума-то вам не занимать. А вот тех, кого приняли, кого считаете своими… в своих вы упорно не желаете видеть плохое. Это может довести вас до беды.

— Я всегда оцениваю людей верно, — заупрямилась я. — Это у вас шоры на глазах. Вы сами не понимаете… кто вам нужен.

— Прекрасно понимаю. Подходящей женой для меня будет та, для которой брак лишь сделка. Которая готова выполнять свою сторону договора и пойти на многое, чтобы получить привилегии. Которая уже повидала кое-что в жизни и знает, что за все нужно платить. И готова платить.

— Вот как! — сказала я с горечью. — Если честно, звучит ужасно. Но я вас понимаю. Сюда едут как раз такие барышни. Надеюсь, вы найдете среди них ту, которая вас устроит.

— Майя, я не слепой. Я догадываюсь, как вы ко мне относитесь. Вам кажется, что вы увлечены мной.

— Вы мне небезразличны, — я решила быть предельно честной. Довольно недомолвок. — Август, вы мне более, чем небезразличны.

Он досадливо поморщился.

— Погодите. Не говорите лишнего, Майя. Вспомните свое трогательное обещание, которые вы дали в первый день в этом замке. Сейчас вы обманываете себя. Решили, что обо мне нужно заботиться, меня нужно жалеть. В конце концов, вам просто любопытно. Тогда, в лабиринте, вы сказали правду, сами того не думая.

Я вспомнила тот момент. Как пылко целовала его в ответ, и как потом неловко объяснила свою пылкость. И поняла, что он серьезно принял мои слова, которые я тогда выпалила от растерянности. Они задели его!

Теперь он уверен, что я испытываю лишь жалость и любопытство, ничего более!

— К чему вы ведете, ваша милость?

Еще немного и мне станет дурно. Я прислонилась к перилам, голова у меня кружилась, но я не отводила взгляда от Августа. Раз уж он затеял выяснять отношения — в такой неподходящий момент! — нужно дать ему выговориться до конца. Пусть больше не будет недомолвок. Даже если у меня потом сердце разобьется вдребезги.

— Майя, вы ведь совсем не знаете меня. Почти ничего не знаете о моем прошлом. Не знаете всей правды о той… сделке.

— Что мешает вам рассказать?

— Многое. И вы, Майя, не видели меня в те минуты, когда мне приходится быть жестоким.

— Видела, и не раз. Например, сейчас.

— Вы увлечены не мной. Вы увлечены механизмом, который вам пришлось чинить. А человека, который к нему прилагается, вы придумали. Вы увлечены фантазией.

— Это не так. И я знаю о вас многое, Август, — мой голос сильно дрожал, а на языке появился соленый вкус подступающих слез. — Вы не фантазия. Вы реальный мужчина. Да, непростой, необычный мужчина, но…

— О да! Всегда находились женщины, которых привлекала… моя необычность. Им непременно хотелось оказаться в моей постели. Одни кривились и уходили, когда я раздевался и они видели меня без рубашки. Ценю их честность, — он говорил неприятные вещи нарочито резким тоном, словно желая обидеть.

— Другим же, напротив, нравилось меня разглядывать и трогать. Их отчего-то возбуждал металл в моем теле и мысль о том, что они укротили человека без сердца. И который, возможно, продал дьяволу еще и душу. Но такие любительницы диковин не приводили в восторг меня. Я вас шокирую подобными откровениями?

— Да, шокируете. Вы считаете, что я такая, как эти ваши дамы?!

— Просто объясняю, что чувствую. Нет, конечно, вы не такая, Майя. Вы вообще ни на кого не похожи. Именно поэтому я полон неуверенности, — он потер лоб и усмехнулся. — Я пытаюсь вразумить вас, но боюсь, что ошибаюсь. Боюсь предложить себя юной девушке. Боюсь испортить ей жизнь. Вы думали, каково будет жить с таким человеком, как я, лет через десять? Уверен, что нет.

Он отвернулся. Его лицо оказалось в тени и казалось теперь еще более угловатым.

— Вам нужен ровесник. Легкий, веселый молодой человек. С которым вы будете много смеяться, с которым вы не будете тревожиться.

— Ловко вы все разложили по полочкам! Что же не прогнали меня сразу? Искать этого молодого человека? Не очень-то красиво поступили! — я больше не могла сдерживать досаду, в висках у меня стучало и было так горько, что хотелось закрыть лицо ладонями и спрятаться от целого мира.

— Да, не нужно мне было вас поощрять. Потакал себе, и это было ошибкой. Нужно было давно отослать вас, — мрачно согласился Август. — Но пока не могу ради вашей же безопасности. Ваш дар может заинтересовать — уже заинтересовал — людей нечистоплотных. Пока не выяснится до конца эта история с Зандером, вам лучше оставаться здесь, рядом. Надеюсь, скоро пелена спадет с ваших глаз. Быть может, вы меня даже возненавидите. Удивительно, что этого не произошло до сих пор.

— А если этого не произойдет? Если эта пелена не спадет с моих глаз? Если ее нет и не было никогда? И главное: если пелена спадет с ваших глаз, и вы поймете, что сейчас несете невесть что?

Он покачал головой, грустно улыбнулся и хотел что-то добавить, но в этот миг издалека крикнули:

— Едут!

К воротам подкатили сразу несколько экипажей. Кто-то поспешил к конюшням, началась суматоха. Август бросил на меня последний взгляд, полный досады и сочувствия, и сказал:

— Думаю, мы выяснили почти все. Вы умная девушка, Майя, и не наделаете глупостей.

— Можете быть уверены, — бросила я и торопливо пошла в дом. Кружилась голова, а в груди поселилась ноющая боль. Но больнее всего было от мысли, что Август, возможно, знал и понимал куда больше, чем я, и его выводы и суждения были верными.

Я медленно вошла в холл. Перед глазами у меня стояла пелена, в груди болезненно сжималось, и казалось, что вот-вот случится большая беда.

Случится? Она уже случилась. Я не знаю, что мне теперь делать. Не знаю, куда идти. Да я не знаю, сумею ли пережить этот день! Разве живут люди, у которых выжжена душа, а от сердца остался лишь мертвый пепел?

Некоторые люди могут жить с холодными шестеренками вместо сердца. Значит, выживешь и ты, насмешливо сказал мне внутренний голос.

Я встала посреди холла и замерла. Отчаянно кружилась голова, и покачивался громадный зал — каменные стены, лестница, изваяния…

Никто не обращал на меня внимания. Господин Отмар, наряженный в красивую черную ливрею и белые перчатки, вышагивал по холлу и отдавал слугам последние распоряжения. Хоть мажордом и уверял, что прием будет неформальный, по его торжественному виду этого было не сказать.

И все же, куда мне теперь пойти? Вот бы сейчас оказаться у себя в доме в Ольденбурге! Обнять отца и Марту, как бывало в детстве, поплакать, пожаловаться на того, кто сделал больно.

Может, и правда проскользнуть на конюшню и сбежать? Отец вернулся в город два дня назад. Но взрослая, непокорная дочь вряд ли получит от него сочувствие. Можно поскорей уехать в столицу и там… начать новую жизнь. Если получится. Если Железный полковник разрешит! Он желает держать меня подле себя. Уверяет, что ради моей безопасности, но я вижу в этом лишь изощренную пытку.

У меня сдавило горло, я издала короткий всхлип, но усилием воли взяла себя в руки. Не важно, что движет Августом. Хотела бы я ненавидеть его, но не могу. И у меня есть задача, которую я должна выполнить.

А значит, останусь в замке Морунген. Запираться в комнате не буду — сейчас одиночество не пойдет мне на пользу. От отчаяния подумалось: не отправиться ли к госпоже Шварц? В преддверии приезда гостей она спряталась в своих башенных покоях, как паук.

Но я тут же отвергла эту мысль. О чем я буду с ней говорить? Жаловаться на ее сына, который так жестоко со мной обошелся?

«… Не жестоко, а разумно, — поправила я себя. — И ты это прекрасно понимаешь. Август расставил все по своим местам. Объяснил, что хочет получить. Он был великодушен. И признался, что не испытывает уверенности, что боится… Пожалуй, признание ему непросто далось».

Легче от этой мысли не стало. Голова закружилась сильнее, сердце словно тисками сжало. Я ухватилась за перила лестницы и закрыла глаза, пережидая головокружение, и при этом усилием воли заставляла себя не слышать сторонний механический стук. Теперь он раздавался куда отчетливей, чем обычно. В этот момент я ненавидела свой дар и его фокусы.

Но тут я встрепенулась и обернулась. Дверь распахнулась, упал на пол солнечный квадрат. Раздались громкие шаги, смех и беззаботный говор. Звуки подхватило эхо, в холле стало шумно. Господин Отмар рысцой поспешил навстречу входящим. Чужие голоса о чем-то спрашивали его, мажордом отвечал им почтительно.

Я запаниковала. Убегать наверх по ступенькам было бы неприлично — увидят. Лучше затаиться где-нибудь в укромном углу. Благо, в этом замке их полным-полно.

Туда! Торопливо обошла лестницу и метнулась к каменному скелету в углу. Изваяние было от головы до ног закутано в саван, в руках держало арфу, а за спиной у него раскинулись каменные крылья. За крыльями тянулась черная тень — в нее-то я и нырнула. Здесь, в холодной темноте, отдающей легким запахом плесени, я почувствовала себя частью замка. Я словно стала его призраком, что незримо наблюдает за живыми. Полный при этом недобрых чувств.

Живые неторопливо вошли. Высокая дверь заскрипела и захлопнулась за их спиной, отрезая солнечные лучи. В холле разом сгустился сумрак, как в склепе, а звуки стали более гулкими.

Разговоры смолкли; господа и дамы с любопытством озирались. Я невольно вспомнила, как впервые шагнула под своды замка. Тогда мне казалось, что я попала в ловушку. Теперь то чувство вернулось; но теперь я была на стороне замка, а не пришлой жертвы… И чудилось мне, что гости — ярко одетые, оживленные, с веселыми глазами, — сами того не подозревая идут в западню. Глупцы, уходите, пока не поздно!

Я прижалась щекой к холодному камню изваяния и осторожно подалась вперед. Мне не терпелось разглядеть тех, кто ради выгоды, удовольствия или по иным причинам пожелал приехать в глушь и стать гостем Железного полковника в его лесном замке.

Гости медленно шагали вереницей, иногда останавливались. Кто-то порывисто вздохнул, кто-то обронил удивленное восклицание. Мрачная грандиозность зала произвела на гостей впечатление.

Чтобы остаться незамеченной, я сделала шаг назад и налетела спиной на что-то мягкое. Обернулась и увидела подкрученные черные усы и румяные щеки Курта.

— Удобное место вы выбрали для разведки и наблюдений, — прошептал камердинер и хитро подмигнул. — Ну-ка, потеснитесь, барышня! Дайте и я полюбуюсь.

— Вы знаете кого-нибудь из этих господ?

— Почти всех! Смотрите, барышня: тот, в бордовом камзоле — действительный статский советник Ройтлингер, рядом его дочь.

Советник Ройтлингер оказался пузатым коротышкой и походил на крота. Он крутил прилизанной черноволосой головой, щурил подслеповатые глазки, подносил в груди короткую руку, теребил толстыми пальцами часовую цепочку и улыбался — угодливо и чуточку растерянно.

— Действительный статский советник Ройтлингер, — сообщил Курт на ухо, — веселый малый! Картежник, заядлый охотник, знает толк в винце. Родня королевской фамилии. Жаль, его кредиторам и банкирам плевать на этот факт. У советника есть пара имений на хороших землях, но денежки на содержание давно профуканы. Все заложено-перезаложено. Одна у него надежда на дочурку Карину, по второму мужу Кальбек… Она — самая ценная его собственность. Что и говорить: аппетитная бабенка! Дважды он удачно пристраивал ее замуж. Увы, просчитался. Первый муж промотал ее приданое и умер, второй оставил ее без гроша и вдобавок опозорил. Старина Кальбек любил посещать веселые дома, где… — Курт осекся, смущенно кашлянул мне в ухо и замолчал.

— Карина — та, что идет с советником под руку? — прошептала я. — Это ее привезли познакомиться с полковником, верно?

— Так точно. Если наш командир клюнет на эту кобыл… Карину Кальбек, то выгода сторонам будет такая: его высокоблагородие получит задарма отличные земли и породнится с одной из самых старых семей. А они получат зятя с неплохими перспективами и тугим кошельком.

Лицо высокой женщины было видно плохо, но удалось понять — Карина не была писаной красавицей, но была, что называется, интересной женщиной. Черты крупные, большой рот, густые брови. Двигалась она изящно, делала живые жесты руками. Карина надела бордовое платье, под цвет камзола ее отца. И платье, и ее темно-рыжие волосы горели в сумраке зала, как огонь.

Карина взяла княгиню под руку, заговорила, затем засмеялась, и я поразилась красоте и жизнерадостности ее грудного голоса.

Непростая штучка, эта дочь советника и дважды вдова… Похожа на львицу, что я видела в столичном зоологическом парке — та же небрежная стать, ленивая грация и скрытая страсть.

— Смотрите, барышня! — пихнул меня в бок Курт. — А это, надо полагать, Бианка фон Гесс! Ну, та, монашенка, что спуталась с художником. Подпорченный товар, хехе! Лично не встречал ни ее, ни ее отца-графа, но много наслышан!

Бианка фон Гесс разговаривала с мажордомом, стоя лицом ко мне, поэтому удалось хорошо ее разглядеть. Девушка была высокой и совсем молоденькой — ее фигура еще не избавилась от подростковой угловатости. Черты лица правильные, нос прямой, глаза ясные, синие. Но взгляд этих синих глаз даже издалека казался испуганным и несчастным, а золотистые брови были горестно приподняты домиком.

Я решила, что имя «Бианка» очень ей подходит. Одень ее в нежные кружева и шелк, будет она как белая лилия…

Однако на графской дочке было глухое платье с высоким воротником до самого подбородка, а волосы прятались под черным чепцом, какой носят послушницы в монастырях. Из-под чепца выбивались льняные локоны и падали на белоснежный лоб.

На ее небольшой, крепкой груди посверкивал массивный медальон. Он висел на толстом шнуре, который, должно быть, больно впивался в девичью шею… Бианка часто поднимала руку и касалась странного украшения, как будто проверяла, на месте ли оно.

За девушкой держалась компаньонка, пожилая суровая женщина. Тоже в черном, со святым амулетом на груди. Видимо, соглядатайка, которую строгий отец пригласил из монастыря, чтобы глаз не спускала с его однажды оступившейся дочки.

— Слуги болтали, граф не приедет. Он заболел в дороге и был вынужден вернуться в поместье, — пояснил Курт. — Но велел дочери продолжить путь. Она явилась к княгине, княгиня привезла ее к нам. Предлог для визита нашелся такой: эта Бианка воспитывалась в том же монастыре, что и Ворона. Тьфу ты, госпожа Шварц! Вот Бианка и везет ей письмо от настоятельницы с приветами. А то неприлично, что молоденькая девчонка приехала без родителей в дом холостяка. Видать, граф совсем отчаялся пристроить порченый товар, раз пошел на такое. Рассчитывает, что наш командир соблазнится хорошим приданым и связями. Не соблазнится — придется ему дальше искать сговорчивого зятя.

— Бедная девушка, — прошептала я. — Вряд ли ей хотелось ехать сюда. Сначала отец ее запер в монастыре, а теперь наказывает за то, что она поддалась чувствам. Несправедливо. А полковник… что он думает об этой… истории? И о таких… девушках?

— Командир у нас без предрассудков, — хмыкнул Курт. — Нос задирать не станет. Если девочка справная, послушная, и не дура — выйдет годная жена. Граф дает за ней хорошие угодья и деньги. И при дворе за зятя словечко замолвит. Неплохая партия, эта Бианка. Если между ними сладится — я возражать не буду. Хотя меня никто не спросит, конечно.

И тут мне стало так плохо, что я без сил вцепилась обеими руками за складки каменного одеяния и прижалась лбом к холодной поверхности.

— Эй, барышня, — обеспокоился Крут и потряс меня за плечо. — Вам дурно?

— Твой командир должен жениться на мне, — прошептала я сквозь стиснутые зубы. — Вы что, не понимаете? Не нужны ему эти дочери советников, генералов и графов. Ему нужна я. А он дурак и голем с железным сердцем.

Курт удивленно выругался вполголоса.

— Вот оно что… Ну мы, слуги, видели, конечно, что вы полковнику вроде как ближе всех сделались… и что вы сами на него вот такими глазищами смотрите. Эх, барышня, барышня… поди решили, что приручили его? Глупая. Таких как он не приручишь и не переделаешь. Вы разного поля ягоды, и дело тут не в том, что он барон, а вы — дочь часовщика. Тихо, тихо, Майя! — проговорил он сердитым шепотом. — Бросьте. Ну его! Пусть женится на одной из этих. А вы себе найдете кого помоложе и повеселее. Так будет лучше для всех. Поверьте, уж я-то знаю.

Он раздосадовано крякнул и замолчал. Я вытерла глаза, перевела дыхание и посмотрела на троицу, что замыкала шествие.

Мне не понравилась последняя пара гостей, которых я определила как генерала Зебальда Вундерлиха, отставного дипломата, и его дочку Розу.

Генерал был высоким и костлявым. Нестарый — лет сорок пять, не больше. Лоб с залысинами, сизые щеки втянуты — ну точь-в-точь череп, коих в замке я насмотрелась предостаточно. Генерал зыркал по сторонам с угрюмым и настороженным выражением, как голодный зверь, который принюхивается, чем бы поживиться.

Дочь мало походила на отца. Невысокая, крепко сбитая, с черными как смоль кудрявыми волосами. Одета ярко, в алое платье с зеленой накидкой, которое сидело на ней не очень ладно, как будто она купила его у старьевщика и не потрудилась пригнать по фигуре.

Манеры у генеральской дочки были своеобразные. Она шагала размашисто, как мужчина, громко смеялась, сверкая белоснежными зубами, бесцеремонно дергала отца за рукав, когда хотела привлечь внимание.

Генерал говорил с полковником, который шел рядом. Когда я увидела его, мое сердце болезненно стукнуло, а кровь ударила в голову.

Я не слышала, о чем шел разговор, но по повороту головы Августа поняла, что он увлечен беседой. Генерал был его старым знакомым, наверное, он рад встрече. И уже и думать забыл о том, как несколько минут назад причинил мне огромную боль.

Но Роза-то Роза! Генеральская дочка перебивала мужчин и встревала в разговор. Голос у нее был низкий и гортанный. Полковник сказал ей что-то, она раскатисто рассмеялась. Удивительно неприятная особа.

— Генерал Зебальд Вундерлих и его дочурка, дикая Роза, — прошептал Курт с усмешкой. — Известная парочка! Своего не упустят. Когда наш полк стоял в Но-Амоне, в стране песков, гигантских каменных зверей и надгробий, эти двое каждую свободную минуту шныряли по базарам и тавернам. Скупали по дешевке старинные драгоценности, награбленные в могилах… и не брезговали сами в земле покопаться. Генерал Зебальд известный авантюрист, сорвиголова и первоклассный шпион. Дочку воспитал на мальчишеский лад. Ей палец в рот не клади. Стреляет с двух рук, верхом без седла скачет, за выпивкой любого забулдыгу уделает. Ясное дело — сюда они приехали не только его высокоблагородие проведать. Замок манит их куда больше. Прослышали, поди, что тут сокровища спрятаны, и напросились в гости.

— Розу тоже прочат в невесты полковнику?

— Ну, это вряд ли. Он ее еще вот такой знавал, — Курт показал ладонью куда-то под ноги изваянию. — Они друг друга терпеть не могут.

Троица медленно приблизилась к лестнице. Мы с Куртом замолчали и ступили дальше в тень, чтобы нас не заметили. Полковник, казалось, что-то почувствовал. Он слегка повернул голову и бросил в угол короткий внимательный взгляд. Я поднесла ко рту сжатый кулак и впилась в него зубами.

Стихли шаги и голоса. Холл опустел. Курт, кряхтя, распрямился, потер поясницу, и сказал:

— Побегу на кухню, там сейчас лишние руки не помешают. Хлопотное времечко ожидается! С месяц эти нахлебники точно в замке пробудут. Эй, выше нос, барышня! Найдется и для вас парень подходящий.

Он ушел, а я осталась одна, растерянная и несчастная. Пока Курт развлекал меня болтовней, я почти забыла о своем горе и унижении, а теперь оно обрушилось на меня с новой силой.

Медленно я вышла из темного угла и встала перед лестницей, раздумывая, куда пойти. Почти решила отправиться в покои госпожи Шварц, как за моей спиной послышался звук открываемой входной двери и потянуло сквозняком.

Обернулась и увидела, как с улицы торопливо зашел незнакомый, хорошо одетый мужчина.

Он снял шляпу, потер взмокший лоб, а потом, не замечая меня, вполголоса пожаловался в пустоту:

— Дьявол и все его прихвостни! Что слуги, что барон, как сквозь землю провалились.

Затем огляделся и присвистнул.

— Итак, наконец я в чертовом логове! — произнес он, продолжая беседовать сам с собой. — Ни дать ни взять склеп, возведенный безумцем и для безумцев. Чудесно, просто чудесно!

— Это не логово и не склеп, а замок Морунген, творение знаменитого мастера Жакемара— гневно сказала я, выходя опоздавшему гостю навстречу. — Вы приехали к полковнику?

Он вздрогнул и повернулся. Я посмотрела на него с интересом и удивлением.