Темное пространство

Глава четырнадцать

В некотором роде я был счастлив, наверное, ну, или по крайней мере как можно ближе к этому чувству, чем за все время в космосе. Странное ощущение. Вряд ли оно со мной надолго, конечно — ведь скоро здесь будет Кай-Рен, — но знать это было почти облегчением. Не нужно ждать подвоха, потому что тебе и так известно, что все произойдет со дня на день. У нас с Кэмом не было будущего, ни у кого его не было, зато у нас было здесь и сейчас. И не нужно обмирать, затаив дыхание. Я мог провести остаток жизни, питаясь офицерской едой, валяясь в настоящей постели и дожидаясь конца света.

Мы с Кэмом лежали лицом к лицу. Он протянул руку и коснулся моей щеки.

— Долгое время мне было страшно, а потом одиноко.

Несколько дней назад я бы мысленно завопил, чтобы он заткнулся. Но не теперь. Если Кэм хотел мне рассказать, то я хотел его выслушать.

— Было так тяжело. — Его голос опустился до шепота. — Я бы сделал что угодно, просто чтобы поговорить с другим человеком. Чтобы дотронуться до него.

Тогда он и научился запирать свои воспоминания. Сейчас они выскальзывали за сооруженные им стены крохотными цветными вспышками: родители, дом с задним двором и дорожкой, спускавшейся к каналу, весь в гирляндах и полный людей. Кузены, кузины, дяди, тети. Друзья и соседи.

«Тебе так идет форма, Камерон! Когда вы вылетаете?»

«На следующей неделе».

Женщина — тетя Ди — оставила на его щеке отпечаток губной помады и пошла взять еще бокал. А Кэм запрокинул голову и посмотрел в ночное небо.

Он собирался гнаться за звездным светом, пока не поймает.

Или пока тот не поймает его.

«Я просто хочу домой».

Мы подумали это одновременно.

Когда все закончится — если Безликие нас не убьют, если Кэм — не предатель, будет ли ему больно расставаться со мной? Кэм ведь не единственный, кому было одиноко. Не единственный, жаждавший прикосновений.

Когда наша связь порвется, мне станет его не хватать? Или все дело в биохимии?

Я его сердце. Его гребаная вселенная.

Сейчас да, но скоро это закончится.

Мне будет этого не хватать, ощущения, что я для кого-то важен.

Будет не хватать ощущения, что я не один.

— Мне тоже, — прошептал Кэм.

Я потянулся за поцелуем.

Была середина дня. Свет горел, но мне было плевать. Хотя стук в дверь определенно привлек мое внимание.

— Черт. — Кэм откатился в сторону, и мы оба принялись спешно одеваться.

Я возился с пуговицами куртки, когда эти уроды из разведки вошли в комнату.

— Гаррет, на выход, — бросил майор Дьюрек, окинув меня взглядом с ног до головы. — У вас больше нет разрешения присутствовать при допросе лейтенанта Раштона.

Я упрямо не двинулся с места, решив немного сбить с него спесь.

— Я здесь по приказу коммандера Леонски, сэр, — сообщил я Дьюреку, выставив подбородок.

Глаза капитана Луткаса расширились от моей наглости. Он, наверное, счел это личным оскорблением — ну как же, значит, он в прошлый раз со мной плохо старался. А я знал только, что мне не хочется оставлять Кэма с этими скотами.

Но сейчас они пришли не одни. На этот раз с ними был Док.

— Остынь, Гаррет, — сказал он мне. Я знал, что хмурое выражение на его лице вызвано не мной. Происходящее нравилось ему ничуть не больше. — И захвати рацию.

На пороге я посмотрел на Криса Варро. «Сделаешь ему больно, — надеюсь, говорил мой взгляд, — и тебе конец».

Темно-синие глаза прищурились, но он не стал смеяться. Черт, кого я обманываю? Как ни посмотри, а я при всем желании не сойду за сторожевого пса. Скорее за что-нибудь между чихуахуа и шпицем. Но по крайней мере он не не стал смеяться.

Я взял у Дока рацию и вышел. Двери за мной сомкнулись.

Снова оказаться одному было странно, и мне это чувство не понравилось. Какое-то время я стоял в коридоре, прямо за углом, чтобы не видела охрана, прислонившись к стене. Мне было одиноко.

Задумавшись, удастся ли до него дотянуться, я сконцентрировался:

«ЭлТи?»

«Да, Брэйди». — Я даже слышал улыбку в его голосе.

Проведя пальцами по висевшей на поясе рации, я тоже улыбнулся. Похоже, она мне не понадобится.

«Ты в порядке, ЭлТи?»

«В полном. И все еще с тобой».

У меня загорелось лицо. Я волновался о том, что остался один, не меньше, чем волновался за Кэма, и он об этом знал. Но это заставило нас обоих улыбаться, так что все о'кей. Надеюсь, что так. Что я вообще понимаю в отношениях?

Или что там у нас. Больше похоже на биохимию, но я не знал наверняка. Мне было не с чем сравнивать. Я в этом деле новичок.

Я пошел к лифтам, подумав спуститься в казармы и посмотреть, там ли Брански. Он работал в здешнем магазине и заправлял черным рынком. У него всегда имелось немало журналов и сигарет по разумным ценам, а у меня до сих пор был кредит за прошлую горсть оксикодона, что я ему притащил.

Еда была не единственным плюсом работы в медотсеке. Суетливые смены, снующие туда-сюда парни, иногда лекарства «терялись». Брански всегда подначивал меня принести побольше, но я не хотел оказаться на гауптвахте. И не хотел разочаровывать Дока.

Первым, что я заметил, когда двери лифта разъехались внизу, был запах. Неделя наверху меня избаловала. Здесь, внизу, в отсеке призывников воняло. Даже в коридорах пахло старыми носками, потом и мочой. Неудивительно, что офицеры смотрели на нас как на грязных животных.

На этом уровене почти никого не наблюдалось. Я посмотрел на часы. Чуть за девять утра, и, кажется, сегодня понедельник. В коридоре я прошел мимо нескольких парней, но остальные сейчас скорее всего на дежурствах. У меня вот должна была быть физподготовка, где капитан Лопез орал бы на меня за то, что не выкладываюсь на сто десять процентов. А потом задержал бы после занятий, чтобы поиздеваться подольше, и мне пришлось бы нестись сломя голову, чтобы вовремя успеть на уроки.

В перерывах между дерьмовыми обязанностями армия давала нам образование. В теории, само собой. По сути у нас тут были парни вроде меня, которые бросили школу в двенадцать, парни, которые собирались получать высшее, и такие, которые даже не могли написать собственное имя. Так что занятия превращались в цирк.

В моей казарме было пусто. Картер все еще храпел во все дырки. Нога в гипсе свисала с края койки. Работу ему давали легкую, и он вовсю этим пользовался. Кто-то мылся в душе. Я услышал звук воды и слегка улыбнулся. Едва теплый душ, и то если повезет. Боже, еще немного, и я могу передумать насчет офицерского места. Или решить разжиться еще каким пациентом из офицерского состава.

Пара сачков сидели на койке, играя в карты. Я кивнул им, проходя мимо. Одного из них звали Харрис — нормальный парень. А второго — Притца — я ненавидел, потому что он водил дружбу с Уэйдом. Брански не видно — хреново.

Ощущение от возвращения было странным. Прошла всего неделя, но я смотрел на это место словно глазами гостя. Я стал другим человеком, и нет, секс тут ни при чем. А вот Кэм вполне. Если бы у меня появился кто-то вроде него с самого начала, может, мне бы не было так плохо на Третьем.

Я развернулся к двери, но в этот момент из душевой в полотенце на бедрах показался Чезари.

— Эй, Гаррет, — позвал он, несмотря на зубную щетку во рту. — Я слышал, ты обзавелся непыльной работенкой — нянчишься с Камероном Раштоном.

Слова звучали как шутка, а вот тон говорил о другом.

— Ага. Что-то вроде того.

Кроме полотенца, на Чезари ничего не было, влажная кожа блестела в свете ламп. На шее висел серебряный крестик. Мне вдруг стало интересно, действительно ли он верит во все это.

Он уставился на меня, пошевелил губами, но ничего не сказал.

Он хотел знать, но не хотел. Что-то в моем взгляде подсказывало ему, что на самом деле он не хочет этого знать.

«Да, Чезари, все мы скоро сдохнем».

Тот закатил глаза, и тут взвыла сирена.

— Твою мать!

«Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога».

Харрис с Притцем потащились к выходу. Картер проснулся и накрыл голову подушкой.

Чезари, с трудом натягивая штаны, попрыгал к эвакуационному пункту, махнув рукой в сторону моей койки.

— Тебе письмо, Гаррет. Доставили на прошлом говнолете.

— Спасибо, — кивнул я.

Чезари вышел в коридор с ботинками в руках. Намокшая футболка прилипла к спине.

Письмо лежало на покрывале. Конверт весь помялся и испачкался, но на Защитник-3 ничто не добиралось в первозданном виде. Между Землей и станцией много миль. Наклоняясь за письмом, я уже знал, что в нем. Знал, потому что сюда мне писал только один человек, и почерк на конверте был не его.

Моя рука не дрожала — вообще-то, странно. Может, у меня действительно руки хирурга? Док всегда говорил, что это ему во мне нравится. Мои спокойные прикосновения и то, что я не теряю хладнокровия в решительные моменты.

«Какой смысл паниковать?» — сказал я ему тогда. То же самое я сказал себе сейчас.

Перевернув конверт, я посмотрел на обратный адрес: Дэниз Кларк, ПО г. Копа, β-14.

Я вскрыл конверт и вытащил письмо. Ему было пять недель. Дорогой Брэйди, с прискорбием сообщаю, что твой отец скончался прошлой ночью… Я сложил его и сунул в передний карман куртки.

В силу вступила биология.

Меня захлестнуло волной эпинефрина. Сердечный ритм участился. Кровеносные сосуды сузились. Мышцы напряглись. В ушах зазвенело. Я опустился на койку. Я ничего не слышал, кроме этого звона, словно мозг отключился. Я вспомнил, что это симптомы острой стрессовой реакции из учебника Дока. Смысла паниковать нет, но с психикой не договоришься.

Мы были на внешней орбите. В неделях лета от Земли. Безликие скоро будут здесь. И если они не убьют нас всех, то мне придется проторчать на Защитнике-3 еще семь лет. Застряв в консервной банке посреди космоса, я ни хрена не мог сделать. Я всегда знал, что этот день настанет. Всегда знал, что не смогу прийти на помощь отцу или Люси. Всегда знал, что буду чувствовать себя беспомощным.

И это не имело значения. Не имело значения, даже если бы я повалился на пол и разревелся как ребенок. Нет смысла паниковать. Нет смысла съезжать с катушек. Ни в чем нет смысла.

Такова жизнь, да? Всегда имеет тебя во все места.

Я закрыл глаза и подумал о своей Люси. Дэниз не могла присматривать за ней вечно, а моего жалованья надолго не хватит. В городе жили и хорошие люди, вроде Дэниз и Кайли, но уродов тоже хватало. И хорошенькая маленькая девочка незаметно проскользнет между пальцев, если о ней некому позаботиться. Может, было бы лучше, если бы Безликие смели с лица космоса все станции и отравили Землю. Может, тогда Люси не пришлось бы страдать, потому что я ничего не мог сделать отсюда, чтобы помочь ей.

На мгновение я возненавидел отца за то, что он оказался так слаб и не сумел продержаться до моего возвращения, но он ведь был не виноват. Просто такова жизнь. Жизнь — дерьмо.

Я вздохнул, но горло перехватило. Глаза зачесались, но я не желал плакать. «Будь мужиком, Гаррет».

Я сгорбился, пытаясь вдохнуть, и задержал дыхание, пока в груди не начало гореть. А потом еще немного. Я покажу своему телу, кто тут главный. Когда я наконец выдохнул, перед глазами плыло.

Я уставился в металлический пол.

«Дыши».

Сталь, которой, вполне возможно, касались руки отца на городском заводе. Сталь, изготовленная той же промышленностью, которая его убила.

«Дыши».

Вот, что такое станции — холодные могилы. Бесполезные памятники людям, которые умерли, пока их строили.

«Дыши».

Напоминающий дышать голос в голове принадлежал мне, не Кэму. Мне вдруг ужасно захотелось его услышать. «Все еще с тобой», — сказал он перед моим уходом, и где он сейчас? Он так мне нужен. А потом я возненавидел себя за такие мысли, потому что это ведь я должен за ним присматривать, а не наоборот.

Я встал. К этому времени мои руки уже дрожали, так что я спрятал их в карманы. Может, и хорошо, что его нет поблизости.

«ЭлТи? ЭлТи?»

Ничего.

«Это все расстояние, — сказал я себе, — или он отвлекся, или я», — но мне вдруг стало плохо. Я пошатнулся, голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Желудок скрутило, а во рту выступила вязкая слюна, как будто меня вот-вот вырвет. И мозг медика подсказывал, что это не мои симптомы. Черт. Это Кэм.

— Гаррет? — позвал меня Картер, выглянув из-под подушки, но я побежал прочь из казармы.

В горле пересохло, в груди болело. «В моей или его? В моей или его?»

Теперь в коридоре была толкучка. Парни шли к эвакуационным пунктам на внешнем кольце. За последние несколько дней они проделывали это уже столько раз, что и не думали торопиться. Даже завывания сирены больше не могли их расшевелить.

«Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога».

— Пошли с дороги! — Я попытался прорваться между парой парней, распихивая их локтями.

— Что за нах? — Мерзкая рожа повернулась и растянулась в ухмылке. — Гаррет?

Уэйд. Просто здорово.

Я отшатнулся. Сердце заколотилось быстрее. Теперь ныло все внутри.

— С дороги, Уэйд.

— Куда-то спешишь, Гаррет? — протянул тот и, сощурившись, двинулся на меня. Он все еще хромал. И будет до самой смерти.

— Взбирался на стенку в последнее время? — поинтересовался я, борясь с желанием проверить, нет ли кого в коридоре у меня за спиной. «Никогда не вступайте в бой с противником без стратегии отступления», — учили нас на занятиях, но папа всегда говорил, что нельзя поворачиваться спиной к дикому псу.

Лицо Уэйда скривилось, став еще уродливее.

— Иди на хер, Гаррет! — А потом он сообразил, что сказал, и расхохотался над собственной шуткой.

— Свали с дороги, Уэйд, — повторил я. — У меня нет времени на это дерьмо.

Как и у Уэйда; просто он был слишком тупым, чтобы понять, какие у него будут проблемы, если он не явится к эвакуационному пункту через несколько минут.

Уауауауауауауа.

«Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога».

Я больше не был тем испуганным ребенком, что и три года назад. Я был такого же роста, что и Уэйд. Конечно, по комплекции он больше походил на говнолет — даже не шкаф — но я за эти дни не раз вспоминал свое дворовое прошлое, и злости во мне было через край. Особенно сегодня, особенно сейчас. Готов поспорить, что завалил бы его, и боже, как было бы здорово разбить этому мудиле физиономию.

— Ну же, давай, — предложил я.

«Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога. Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам».

Я глубоко вздохнул. В груди ныло, но сейчас я держался на адреналине. Я больше не был хнычущим мальчишкой, которого помнил Уэйд. Даже если бы я не смог пробиться сквозь него к Кэму, я сделал бы Уэйду очень больно за то, что он меня остановил. Мне почти хотелось, чтобы он избил меня до полусмерти, чтобы мне тоже стало больно. Может, я хотел почувствовать во рту вкус своей крови, чтобы вспомнить, что все еще жив. Все еще жив, тогда как отец мертв уже пять недель.

Я злился. Злость была понятна. Злость мне нравилась.

— Ну, — прорычал я. — Валяй! Действуй или слабо?!

Должно быть, он угадал во мне незамутненное бешенство, потому что Уэйд сделал то, чего я никогда не наблюдал раньше. Шагнул в сторону.

— Да иди ты, Гаррет, — усмехнулся он.

Но я уже пробежал мимо, стук подошв о металлический пол разносился эхом по коридору, словно биение сердца. Я завернул за угол и помчался к лифту.

«Только бы не пришлось ждать. Только бы не пришлось».

Двери уже были открыты. Я нажал на кнопку и прислонился к стене. Каждый вдох ножом резал легкие, и вовсе не от бега. Мое сердце билось слишком часто. Должно быть, давление тоже взлетело до небес. Я чувствовал шум крови, слышал его, словно рев океана. И, казалось, через минуту я в нем захлебнусь.

Затрещала рация:

— Гаррет? Гаррет?

Я дрожащими руками потянулся к ней.

— Скоро буду, Док!

Когда двери разъехались, охранник уже ждал. Схватив меня за руку, он выдернул меня из лифта, и мы вместе понеслись по коридору.

Сирена все не затыкалась.

«Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога».

— Брэйди! Скорее! — крикнул Док в рацию.

Я скинул с себя руку охранника и прорвался мимо капитана Луткаса в комнату.

У меня сердце остановилось, когда я увидел Кэма. Он лежал на кровати. И не двигался. Док стоял рядом с ним на коленях, лепя электроды дефибриллятора к его груди. Крис Варро, сидя на корточках, сжимал безвольную руку Кэма.

Майор Дьюрек стоял у окна и с мрачным выражением лица наблюдал за ними. Мне стало интересно, считает ли он все еще, что Кэм ломает комедию.

— Пульса нет, — сказал Крис Варро.

И какого черта я так обрадовался, что он все же не просто решил подержать Кэма за руку?

Я отпихнул Криса с дороги, не удержавшись, еще и заехал ему локтем.

Док включил дефибриллятор.

— Руки!

— Выключите! — Я накрыл ладонями грудь Кэма, прежде чем Док успел возразить.

Док вырубил дефибриллятор, но электроды оставил. Он перехватил мой взгляд, и я понял, что он думает о том, что и я: сколько раз потребуется, чтобы мои прикосновения перестали работать? Может, хватит и этого?

Я не чувствовал знакомого электрического покалывания там, где касался его груди, и меня охватила паника.

— ЭлТи? — позвал я.

Его глаза были закрыты, но он не мертв. Он не мог умереть.

— ЭлТи? — Я провел ладонью по его ребрам. — Кэм?

Док встревоженно посмотрел на меня из-под лохматых бровей.

— Брэйди?

У меня пересохло во рту.

— Я ничего не чувствую.

— Ладно, — сказал Док. — Тогда начнем дефибрилляцию.

Я вскинул голову:

— Нет. Я его батарейка.

Это было единственное, что я точно знал. Знал, когда мы вырезали его из капсулы, и знал сейчас. Я закрыл глаза и вздохнул. Прижал обе руки к его сердцу, растопырив пальцы. Я почувствую биение через секунду. Почувствую. Потому что этот день не станет днем, когда я всех потерял.

Часть меня задавалась вопросом, как долго они позволят мне оставаться здесь, если мои прикосновения не оживят его. Пока он не остынет? О Господи, нет. Не сегодня.

«Брэйди?»

Я услышал его голос у себя в голове, прежде чем ощутил стук.

«Кэм?»

Его ресницы задрожали, но глаза оставались закрытыми.

«Что случилось?»

— Не знаю, — отозвался я. В горле першило. «Я вернулся, как только смог».

Его сердце под моими пальцами стучало все сильнее.

— Есть пульс, — услышал я голос Дока.

Я подавил желание погладить Кэма по волосам. Просто оставил ладони на его груди, надеясь, что так он станет сильнее.

«Как думаешь, они уберутся, если я не стану открывать глаза?»

Меня затопило облегчение. Я наклонил голову.

«Проверь».

Его губы дрогнули.

«Хорошо».

Когда все ушли, я уснул рядом с Кэмом, и мне снился дом.

— Папа? Папа? — Я сидел напротив него за кухонным столом.

Отец сжал опухшими, покрытыми шрамами пальцами кружку, чтобы не дать ей остыть. Иногда по ночам в Копе было холодно.

Я ждал, пока отец вернется со смены. Люси спала в моей кровати, укрывшись всеми нашими одеялами. Я замерз, но мне нужно было показать отцу повестку.

У отца было лицо старика: худое, со впалыми щеками, серое. Ему было тридцать восемь.

— Брэйди, — сказал он. — Это неправильно. — Я не мог говорить из-за кома в горле. — Ты ведь должен был присматривать за сестрой.

— Знаю.

Он меня не винил. Мы оба понимали, что я ничего не мог поделать.

Серые глаза отца наполнились слезами, прежде чем он успел сморгнуть их.

— Прости, папа.

Он выглянул в окно, на ночное небо, словно искал там меня.

— Брэйди.

Я проснулся и понял, что плакал. И Кэм тоже. Его темные ресницы и щеки были мокрыми. Я протянул руку и провел пальцем по влажной коже, а потом посмотрел ему за спину, на черноту за окном.

— Прости, папа, — сказал я звездам.

Я просил прощения за то, что он не смог продержаться. За то, что не мог вернуться. За то, что мы оба оставили Люси. И больше всего за то, что его жизнь была такой трудной. Он не заслужил всего этого. Когда-то он был парнем, влюбленным в девушку с Шекспиром в твердом переплете. Отец заслуживал большего, чем жизнь в Копе, работа на заводе, мертвая первая жена и алкоголичка вторая, и больше ничего, кроме детей и долгов.

Я выпрямился и вытащил письмо Дэниз из кармана. Поднеся его поближе к лицу, я стал читать его в тусклом свете.

Дорогой Брэйди, с прискорбием сообщаю, что твой отец скончался прошлой ночью. Сейчас твоя сестра живет со мной. Но из-за расходов мне пришлось забрать ее из школы. Мне очень жаль, но даже с твоим жалованьем я не смогу присматривать за Люси после Нового Года. У нас опять сокращения. Дэйву урезали часы. Надеюсь, к тому времени ты сумеешь все устроить. Надеюсь, тебе будет приятно знать, что перед смертью Стивен говорил о тебе. Дэниз.

«Все устроить?» Я поджал губы, хотя знал, что Дэниз не виновата. Она и так делала больше многих. Но боже, что я мог придумать? Если моего жалованья не хватает Дэниз, другим не хватит и подавно.

Я закрыл глаза и стал молиться своему кошмару:

«Кай-Рен, убей нас всех и побыстрее. Пожалуйста?»

На увольнение рассчитывать бесполезно. Я видел в медотсеке парней, которые думали вырваться отсюда на следующем говнолете ценой пары пальцев, но это никогда не срабатывало. Никого никогда не отпускали раньше. Тебе просто находили работу подерьмовее, чтобы преподать урок. Сволочи.

Со станций можно было выбраться двумя способами: десять лет спустя или в мешке для трупов. Но ни первое, ни второе моей сестре не поможет. Если бы дело было только во мне, я бы давным-давно перерезал вены. Скорее всего сразу после Уэйда. Но я не мог позволить себе такую роскошь, как самоубийство. У меня никогда не стояло такого выбора. Хотя черт, звучало здорово.

Я посмотрел на звезды.

«Она незыблемый маяк, навстречу бурь глядящий горделиво; она звезда, и моряку сквозь мрак блестит с высот, суля приют счастливый».[4]

Такая она, любовь, но любви недостаточно. Если бы ее хватало, то сила моей любви не дала бы отцу умереть. И сделала бы его счастливым. И спасла бы мою сестру с другого конца галактики. Может, любовь и незыблемый маяк, но ее мало, чтобы сделать мир лучше.

Я положил ладонь на грудь Кэма, ощущая его сердцебиение.

Кэм может сколько угодно гоняться за звездным светом, но ему никогда его не поймать.