Темное зеркало

Глава 19

Сквозь сладкую дрему Ник слышал какой-то звук, напоминающий постукивание. Ему снилось, что он сидит в машине и кто-то тихонько стучит кончиками пальцев по стеклу, пытаясь привлечь его внимание. Краем дремлющего сознания Ник понимал, что это происходит в реальности, но проснуться и открыть глаза у него не было сил. За последние две с половиной недели он ни разу не спал по-человечески: все урывками, не более трех-четырех часов в сутки.

Стук не прекращался, и усилием воли Ник заставил себя выбраться из сладкого, необыкновенно приятного сна и открыть глаза. Несколько секунд он сидел, ничего не соображая, борясь с желанием снова заснуть, потом в голове его начало понемногу проясняться, взгляд стал осмысленным, и Ник с удивлением обнаружил, что находится в салоне своего джипа. Взглянул на часы и мгновенно все вспомнил. Накануне вечером он приехал в Порт-Мэдисон, остановил машину на улице, где жила Элизабет Найт, и всю ночь наблюдал за ее домом, надеясь заметить какого-нибудь подозрительного субъекта, например, Фергюсона, следящего за домом или прогуливающегося неподалеку.

Без четверти шесть утра. Последний раз, когда Ник смотрел на часы, была половина шестого. Значит, все-таки его сморил сон, и он проспал пятнадцать минут. Ник снова услышал постукивание, разбудившее его несколько секунд назад, повернул голову и увидел за стеклом машины Элизабет.

— Ник! — звала она, постукивая по стеклу пальцами левой руки. — Ник, ты слышишь меня? — В правой руке Элизабет держала кружку, от которой поднимался пар.

Он быстро опустил стекло, Элизабет протянула ему кружку с кофе и взволнованно спросила:

— Что ты здесь делаешь?

— Отдыхаю в машине, — усмехнувшись, ответил он, с наслаждением делая несколько глотков горячего крепкого кофе. На кружке была изображена картинка из диснеевского мультфильма «Пиноккио».

— У тебя целая серия таких кружек? — улыбаясь, спросил он.

— А ты разве не видел их на кухне? Вкусный кофе?

— Да, спасибо. Он очень кстати.

— А кружка с «Пиноккио» тебе подходит? — шутливо спросила Элизабет.

— Сейчас бы я выпил кофе даже из «Мэри Поппинс»!

Ник допил кофе, почувствовав, как приятное тепло разливается по всему телу, улыбнулся и протянул пустую кружку Элизабет. Она отступила на шаг, и он заметил, что на ней темно-синее шерстяное пальто, а из-под него выглядывает тонкая полоска шелковой ночной сорочки, отороченной кружевом. Значит, Элизабет проснулась, подошла к окну, увидела его джип и вышла на улицу… Лицо Элизабет было без косметики и от этого казалось очень свежим, даже юным; в светло-голубых глазах блестели огоньки.

— Так что ты здесь делаешь? — спросила она, наклоняясь к стеклу джипа.

— Я же тебе сказал: ехал мимо, решил остановиться у твоего дома и спеть ночную серенаду под балконом, — шутливо ответил Ник, пытаясь справиться с охватившим его волнением.

Элизабет протянула руку и положила ее на плечо Ника.

— Ник, значит, ты всю ночь провел около моего дома? Ты… охранял меня?

— А чем мне еще заниматься по ночам? Я много раз рассказывал тебе, что веду скучную, однообразную жизнь, и подобная ночная вылазка хоть немного скрашивает ее. — Ник очень боялся, что Элизабет истолкует его появление у своего дома как свидетельство реально нависшей над ней опасности. — Всю ночь я мужественно боролся со сном, но в какой-то момент ему удалось меня победить, и я заснул.

— Сколько же ты спал?

— Пятнадцать минут.

Элизабет, сокрушенно покачав головой, сжала плечо Ника.

— Пойдем в дом. Тебе надо отдохнуть и поесть.

— Ты хочешь накормить меня завтраком? — изобразив изумление, воскликнул он, выходя из машины и разминая затекшие руки и ноги.

— А тебя это удивляет? Могу угостить тебя жареными бобами и омлетом.

— Жареными бобами? А, вспомнил: ты же из Калифорнии! А можно омлет без бобов?

— Можно, — рассмеялась Элизабет. — Если ты их не любишь, тогда я приготовлю тебе яичницу с беконом и черничный сок.

— Поздравь меня! — оживленно воскликнула Элизабет, когда они с Ником позавтракали и перешли в гостиную. — Не все в жизни так безнадежно, как мне казалось. После долгих переговоров и препирательств мне все-таки удалось убедить комиссию записать в условия досрочного освобождения Фергюсона пункт, по которому он обязуется не общаться со мной ни при каких условиях. Не появляться около моего дома, не звонить — в общем, навсегда исчезнуть из моей жизни. А если Фергюсон посмеет нарушить данное условие, то я… — Элизабет на секунду запнулась, а потом выпалила: — Я убью его! Пущу ему пулю в лоб!

— А ты уверена, что у тебя хватит сил и мужества выстрелить в Фергюсона, если он нарушит это условие? И у тебя не дрогнет рука? Отнять жизнь у человека, пусть даже преступника, насильника, убийцы, не так просто, как кажется. Ты сможешь сделать это в случае необходимости, Лиз?

— Не знаю. Много раз этот вопрос я задавала зрителям с экрана телевизора, а сама для себя так и не решила. Но если… — Она умолкла на полуслове.

— Лиз, я тебя понимаю, — кивнул Ник. — В жизни бывают всякие обстоятельства. И если Фергюсон все-таки посмеет надоедать тебе или, того хуже, станет угрожать и возникнет критическая ситуация, то ты, возможно, и применишь оружие. Лишить человека жизни очень тяжело, но иногда это бывает просто необходимо.

Произнося эти слова, Ник вспоминал свое первое дело, которое ему поручили расследовать в отделе убийств. Собственно, там и расследовать-то особо было нечего. Папаша-наркоман выбросил из окна четвертого этажа свою двухлетнюю дочь из-за того, что жена истратила деньги на продукты ребенку. А он, горе-отец, намеревался приобрести на них наркотики. Как же Нику хотелось пустить пулю в лоб этому подонку, когда ночью он с другими полицейскими примчался по срочному вызову! Внизу, под окнами дома, лежало мертвое тело ребенка, его мать вне себя от горя захлебывалась от рыданий, а папаша невозмутимо объяснял им, что деньги были нужны ему на наркотики. Господи, как тогда Ник надеялся, что этот подонок окажет сопротивление или попытается бежать! С каким бы удовольствием он пустил пулю в лоб этому негодяю! Но тот, словно почувствовав опасность, никуда не сбегал и сопротивления полицейским не оказывал. Жаль…

Его воспоминания были прерваны телефонными звонками. Элизабет от неожиданности вздрогнула, растерянно взглянула на Ника, молча спрашивая, кто может звонить в столь ранний час, и бросилась к телефонному аппарату. Рывком схватила трубку, пробормотала «алло». Несколько секунд она слушала невидимого собеседника, и Ник, наблюдая за ней, вдруг заметил, как она побледнела. Он вскочил с дивана, рванулся к Элизабет, на ходу делая ей знаки, чтобы она не вешала трубку, но в глазах ее стоял ужас и она ничего не замечала.

Телефонная трубка выпала из ее дрожащей руки и со стуком упала на рычаг. Ник подбежал к Элизабет, обнял ее и хрипло спросил:

— Ну что? Кто это звонил, Лиз?

Она подняла на него мертвенно-бледное лицо с расширенными от страха глазами, прижала руки к груди и прерывающимся шепотом пробормотала:

— Ник… Это звонил… О Господи… Это звонил убийца.

— Что он сказал?

— Он… он сказал… — В ее глазах блеснули слезы.

Ник крепко прижал к себе дрожащую от страха Элизабет и, ласково погладив по голове, успокаивающе промолвил:

— Лиз, я с тобой. Не бойся. Ответь, что тебе сказал убийца?

— Ник, он сказал, что сегодня ночью был в моем доме, — прошептала она. — Наблюдал за тем, как я сплю. Он… был в моей спальне, Ник!

— Лиз, успокойся, возможно, это чей-то дурацкий розыгрыш, — горячо заговорил Ник, хотя был абсолютно уверен, что ни о каком розыгрыше и речи быть не может. — Кто-то решил пошутить над тобой, но шутка получилась неудачной. Лиз…

— Ник, он был здесь ночью! — в отчаянии выкрикнула она. — Он находился в моей спальне! Знаешь, что он еще сказал? Он точно описал мою ночную сорочку нежно-голубого цвета, с тонкими бретельками, с кружевами на груди… Он… он сказал, что даже провел кончиками пальцев по моей щеке!

При мысли, что какой-то подонок посмел касаться своими грязными лапами Элизабет, Ника охватила ярость. Он сжал кулаки, стиснул зубы и, сверкая глазами, гневно сказал:

— Лиз, я схвачу этого ублюдка, обещаю тебе! Очень скоро я его поймаю, и тогда…

— Ник! — перебила его Элизабет, вытирая ладонью катившиеся по щекам слезы. — А я ведь помню, как он прикасался ко мне…

— Что?

— Мне снилось, будто вечером я сижу на берегу реки, — торопливо проговорила она. — В какой-то момент мне показалось, что я увидела тебя, ты протянул руку, ласково провел ладонью по моей щеке… Господи, значит, это был убийца, и он… прикасался ко мне.

Броди Ярборо крайне редко обращался к кому-либо за советом или информацией. Очень самоуверенный человек, он высоко оценивал свои интеллектуальные способности, поэтому считал, что самый хороший дельный совет может получить только от самого себя. А что касается информации, то Броди тоже был абсолютно уверен, что лучше других осведомлен о происходящем в мире, и обращаться за сведениями к кому-либо — значит, попусту тратить драгоценное время. Но сегодня был особый случай, когда без участия и помощи других Броди не мог обойтись, поэтому он с большой неохотой созвал заседание, на которое пригласил своих помощников: адвоката, главного бухгалтера и начальника департамента по рекламе и связям с общественностью.

— Итак, меня интересует один вопрос. — Броди закинул ноги на стол и надвинул свой стетсон на лоб. — Во сколько нам влетит это идиотское судебное разбирательство? Что скажешь, Нед? — Он повернул голову в сторону леопардового кресла, в котором сидел его адвокат Нед Ферраро.

Броди недолюбливал своего адвоката, считая его алчным, циничным человеком, но отлично понимал, что в услугах именно такого сорта людей он нуждается. Прежде чем нанять Ферраро на работу, Броди долго наводил о нем справки и выяснил, что Нед давно и с неизменным успехом вел сложные, запутанные, весьма щекотливые, а порой и сомнительные дела. Он адвокат с большим стажем, опытный, хитрый, ловкий и беспринципный. Все эти качества устраивали Броди, и Нед Ферраро уже в течение нескольких лет был его личным адвокатом.

— Сумма будет зависеть от исхода дела и его последствий, — тихим, невыразительным голосом отозвался Ферраро.

Броди возмущенно фыркнул и сжал кулаки. Господи, как его раздражает этот Ферраро: вялые, апатичные манеры, бесцветный голос, а главное, немигающий взгляд. Когда-то Броди услышал замечательное суждение, что большинство адвокатов похожи на акул, и полностью с ним согласился. Этот Ферраро — типичная акула, а впрочем… Дела он проворачивает отлично, обижаться на него не следует, но раздражает он сильно.

— Черт возьми, Нед, я не нуждаюсь в общих фразах! — нетерпеливо бросил он. — Рассуждать на отвлеченные темы я умею не хуже тебя. Ты мне изложи конкретно: в какую сумму мне влетит это разбирательство?

— Повторяю, — Нед немигающим взглядом смотрел на хозяина телекомпании, — заранее я не могу прогнозировать подобные вещи, но твердо знаю одно: судебные дела такого рода всегда обходятся недешево, и зависит это не только от выбранной нами стратегии, но и от многих иных факторов, на которые мы влиять не можем.

— И все-таки? — нахмурившись, настойчиво спросил Броди.

— Я не провидец и могу лишь строить догадки в отношении…

— Я не нуждаюсь в твоих догадках! — рявкнул Ярборо. — Догадки я могу строить сам. И хочу тебе напомнить, Нед, что каждый месяц я плачу тебе очень большие деньги не за догадки и предположения, а за работу. Итак, к каким расходам нам готовиться?

— Если попытаться не доводить дело до суда, то…

— Забудь об этом. Этот вариант не пройдет.

— Ну, в таком случае если дело доходит до суда присяжных и они удовлетворяют иски потерпевших, то это влетит нам в огромную сумму, — бесстрастно проговорил Ферраро, доставая из кейса бумаги и передавая их Ярборо. — Вот, взгляните, я сделал предварительные расчеты.

— Ты шутишь? — глянув в бумаги, яростно крикнул Броди. — Это же целое состояние! Откуда мне взять столько денег?

Броди Ярборо, как подавляющее большинство очень богатых людей, категорически не любил расставаться с деньгами, даже с самыми незначительными суммами. Три доллара за жареную картошку в гриль-баре вызывали у него приступы острой тоски и уныния, а уж когда речь заходила о действительно больших расходах, Броди просто впадал в отчаяние.

— Они наняли опытных и дорогостоящих адвокатов, — пристально глядя на хозяина, напомнил Ферраро.

— Мою команду тоже возглавляет очень высокооплачиваемый адвокат! — бросил Броди. — Ты не забыл, сколько я тебе плачу, Нед?

— Нет, помню. Но и вы не забывайте, что дело, с которым так называемые потерпевшие обратились в суд, вызовет большой общественный резонанс. Собственно, и сейчас уже общественное мнение складывается в пользу истцов. Еще бы! — Ферраро впервые за беседу недобро усмехнулся. — Невинные жертвы маньяка, их страдающие родственники, многочисленные разговоры о том, что наша телекомпания должна была сразу прекратить показ шоу… Сплетни, слухи… общее осуждение нас за то, что мы якобы наживаемся на смерти ни в чем не повинных людей и за их счет повышаем рейтинг нашей программы. В общем, общественное мнение настроено против нас, и склонить его в нашу сторону будет очень непросто, если вообще возможно. Отсюда и большие расходы… — разведя руками, закончил свою речь Ферраро.

— Понятно, — сквозь зубы процедил Броди и, обращаясь к начальнику департамента рекламы и связей с общественностью, спросил: — А что ты думаешь по этому поводу, Джим?

— Я полностью согласен с адвокатом, — ответил тот.

Джим Мерфи, ирландец, высокий, крепкий, с румяным лицом, живым нравом и хорошим чувством юмора, не вызывал у Броди раздражения, как адвокат Ферраро. Более того, Джим даже нравился ему, хотя Броди почему-то с предубеждением относился к ирландцам. Джим Мерфи всегда производил хорошее впечатление на клиентов и рекламодателей, был в курсе всех новостей, даже отдаленно связанных с делами телекомпании, имел массу нужных связей и умело пользовался ими.

— Я просмотрел множество материалов и сделал неутешительный для нас вывод, — продолжил Джим Мерфи. — Общественное мнение не на нашей стороне. Все нас осуждают, возмущаются тем, что мы продолжаем показ шоу «Темное зеркало», обвиняют в безнравственности и пропаганде насилия.

— Надо же, какие моралисты, — брезгливо поморщился Броди и, взяв со стола листы бумаги, вручил их Джиму Мерфи. — Они, говоришь, осуждают нас и клеймят позором? А вот рейтинг нашего шоу свидетельствует об обратном! Рейтинг нашей программы побил все мыслимые рекорды! И все эти лицемеры и моралисты, которые возмущаются пропагандируемым в «Темном зеркале» насилием, с нетерпением ждут наступления вечера пятницы, чтобы усесться перед экраном телевизора и смотреть шоу! Наше шоу смотрит вся страна, между прочим!

Броди повернул голову в сторону своего бухгалтера Тома Рассела, который в течение всей беседы не проронил ни слова, и спросил:

— Том, ты принес с собой документы, которые я велел тебе подготовить?

Том Рассел молча кивнул, вынул из папки документы и протянул хозяину. Одного быстрого пристального взгляда на них Броди хватило для того, чтобы мысленно сделать неутешительный вывод: дело влетит ему в кругленькую сумму, способную пошатнуть финансовое положение его телевизионной империи. Да… расходы предстоят огромные, черт бы их побрал: и этого алчного адвоката, и дотошного бухгалтера Рассела, и родственников жертв маньяка!

— Ладно, все свободны, — сквозь зубы процедил он, окидывая раздраженным взглядом своих помощников. — Я поработаю с вашими бумагами, обдумаю все варианты и позднее снова приглашу вас для беседы. Только имейте в виду: в связи со сложившейся ситуацией теперь придется экономить на всем. Ясно?

Трое мужчин молча кивнули, поднялись с кресел и направились к двери. Джим Мерфи задержался на пороге, несколько мгновений стоял, переминаясь с ноги на ногу, а потом, избегая встречаться взглядом с хозяином, с сомнением в голосе произнес:

— Может, все-таки лучше не будоражить общественное мнение, ведь судебное разбирательство не за горами?

— Я знаю, что мне делать! — резко бросил Броди, закуривая сигарету. — И всегда просчитываю все варианты. А что касается общественного мнения… то за формирование его в нужном нам направлении отвечаешь ты, Джим. Вот и старайся, работай, выправляй наш имидж. Я даже готов увеличить расходы на содержание твоего департамента… — Он задумался и уточнил: — Ну, скажем, процентов на двадцать пять. А ты со своими парнями сделай все возможное, чтобы переломить это чертово общественное мнение в нашу пользу.

В канун Рождества Элизабет находилась в своей рабочем кабинете, часто подходила к окну и смотрела вниз. Там, внизу, бурлила жизнь: на Пятой авеню, переливающейся серебристыми искрами от выпавшего снега, торопливо шагали многочисленные прохожие, заходя в магазины и делая последние предпраздничные покупки; неслась бесконечная вереница машин. Глядя на людей с яркими, нарядными свертками и пакетами в руках, Элизабет с улыбкой думала о том, что она тоже успела подготовиться к Рождеству и даже купила большой пакет игрушек для благотворительной организации «Игрушки детям».

Каждый раз в канун Рождества Элизабет, как и многие люди, вспоминала прожитый год и задавала себе вопрос: «Удачно ли я провела этот год, довольна ли своей жизнью и что хотела бы в ней изменить?»

В принципе своей жизнью она была довольна. Особенно удачно все начало складываться после того, как Элизабет стала писать сценарии для шоу «Темное зеркало». Удачно, если бы… Мысль о том, что написанными ею сценариями воспользовался какой-то маньяк и воплотил их в реальную жизнь, угнетала Элизабет, не давала покоя, вызывая постоянное чувство вины и личной причастности к произошедшим трагедиям. Кроме того, Элизабет огорчали неустроенная личная жизнь и одиночество, и когда она видела в окне идущие по улице супружеские пары с детьми, ее сердце сжималось от тоски. Сегодня вечером они всей семьей сядут за праздничный стол, будут веселиться и встречать наступающее Рождество, а она…

Ее лучшая подруга Кассандра решила на праздники все-таки съездить домой повидаться с родственниками. И Элизабет уже много раз представляла, как шумно и оживленно будет в их доме, и мысленно желала ей счастливого Рождества. И сейчас, глядя в окно, она снова вспомнила Касс, улыбнулась и даже произнесла вслух:

— Счастливого тебе Рождества!

— И тебе счастливого Рождества! — вдруг раздался за ее спиной глубокий мужской голос.

От неожиданности Элизабет вздрогнула, но, мгновенно узнав голос, обернулась и рассмеялась. На пороге кабинета стоял Ник О'Коннор, но не один, а в сопровождении своего бульдога. По случаю предстоящего праздника Геркулесу подарили новый красивый поводок, а к его кожаному ошейнику был прикреплен изящный красный атласный бантик. Вид у Геркулеса был важный, даже значительный.

— Какой ты нарядный! — воскликнула Элизабет, подходя к псу, наклоняясь и гладя его по голове. — Этот бантик на шею тебе повязал хозяин?

— Только не смейся над ним, — предупредил Ник, почесывая у Геркулеса за ухом. — Бантик повязала ему моя младшая сестра, и теперь он, бедняга, вынужден с ним ходить.

— А я и не собиралась над ним смеяться, — улыбнулась Элизабет. — Наоборот, его внешний вид мне очень нравится. Твоя сестра правильно сделала, что принарядила Геркулеса. Каждый уважающий себя английский бульдог должен встречать Рождество с бантиком на шее. Кстати, как мне расценивать визит двух таких важных, нарядных джентльменов? Как официальный или… — Внезапно улыбка исчезла с ее лица, и Элизабет нахмурилась. — Ник… ничего не случилось? — тихо спросила она.

— Нет, Лиз, успокойся, все в порядке. А появление в твоем кабинете двух нарядных джентльменов расценивай как визит вежливости. Правда, Геркулес? — И он с сомнением покосился на свои старые, потрепанные джинсы.

— Значит, вы оба пришли пожелать мне счастливого Рождества? — В глазах Элизабет блеснули веселые искорки.

— Да, но не только. Мы с уважаемым Геркулесом пришли пригласить тебя отметить с нами Рождество. Мама и Нина очень хотят с тобой познакомиться, Лиз.

Отметить наступление Рождества с семьей Ника? С его матерью и младшей сестрой? Кровь прилила к щекам Элизабет, в голове закружилось множество мыслей. Ей очень хотелось провести праздник в обществе Ника О'Коннора, но она даже и не мечтала о том, что он пригласит ее к себе домой. А там будут его родные… Мысль о встрече с ними пугала Элизабет. А если она им не понравится? Очень щекотливая ситуация, но решение принимать нужно…

— Надеюсь, тебе будет любопытно посмотреть, как отмечают этот праздник в итальяно-ирландской семье, — просительно заглядывая в глаза Элизабет, промолвил Ник. — Лиз, соглашайся, пожалуйста, мы будем тебе очень рады.

— А елку ты купил? — улыбаясь, спросила Элизабет.

— Разумеется! Большую и очень пушистую! И игрушками мы ее уже украсили.

— Я очень люблю запах хвои, — мечтательно промолвила Элизабет.

— Тогда тебе тем более надо прийти к нам в дом! — настойчиво повторил Ник и, обращаясь к Геркулесу, сказал: — Приятель, убеди Лиз отметить Рождество в кругу нашей семьи!

Геркулес громко засопел, и Элизабет, засмеявшись, погладила его по голове.

— Такому джентльмену я отказать не могу!

— Тогда бери пальто и пошли!

Когда все трое вошли в лифт, Ник лукаво взглянул на Элизабет и спросил:

— Ты можешь отличить омелу[4] от петрушки?

— Думаю, что смогу.

— А от лука и базилика?

— Ник, ты говоришь загадками!

— Я просто пытаюсь вспомнить, есть ли у меня в холодильнике омела, и если ты не очень разбираешься в травах, то удастся ли мне выдать за омелу, например, петрушку?

— Даже если вместо веточки омелы ты предложишь мне лук, я не обижусь, честное слово. И потом, не забывай: я сценаристка, и у меня хорошо развито воображение. Так что представить, будто пучок петрушки или базилика — это веточка омелы, мне легко.

— Геркулес, стой! — натягивая поводок, прикрикнул Ник на пса. — Куда это ты так рванул? А, понятно, к куклам…

Ник и Элизабет подходили к огромному магазину «Мир Барби» с нарядно украшенными и подсвеченными яркими огнями витринами, в которых было выставлено целое кукольное царство: сами красотки Барби, нарядная кукольная одежда, игрушечные домики с мебелью, кукольные салоны-парикмахерские…

— Господи, ну что в них хорошего? — раздраженно проговорил Ник, сдерживая Геркулеса. — Куклы как куклы, ничего особенного.

— А по-моему, они очень симпатичные, — заметила Элизабет. — И Барби, и Кен.

— Моя младшая сестра тоже ими восхищается, — смутившись, произнес Ник. — Если вы обе их поклонницы, значит, непременно подружитесь.

— Надеюсь, — тихо промолвила Элизабет, снова ощутив волнение при мысли о скорой встрече с семьей Ника О'Коннора.

— У тебя в детстве наверняка была кукла Барби. И может быть, даже не одна. Я угадал?

— Нет, не угадал, — покачала головой Элизабет, и ее глаза наполнились печалью. — Моя мама не покупала мне Барби, хотя я ее постоянно просила об этом. Говорила, что дорого. А у моей двоюродной сестры была Барби, и когда я приходила к ней в гости, то всегда с ней играла. Знаешь, как я мечтала, чтобы сестра разрешила мне взять куклу домой на несколько дней! Но попросить ее об этом я стеснялась. А впрочем, тебе этого не понять.

— Ну, что касается кукол, то мне это понять действительно сложно, а вот относительно других игрушек… У меня, например, в детстве был игрушечный паровоз, и когда я подрос, Розмари выбросила его на помойку. Знаешь, как я переживал, когда однажды вернулся домой и обнаружил, что мой любимый паровоз исчез!

— Со старыми игрушками у нас связаны воспоминания о нашем детстве, поэтому они нам так дороги, — задумчиво проговорила Элизабет, бросая взгляды на нарядную, сверкающую разноцветными огнями витрину. — Вот я, например, сейчас могла бы купить себе куклу Барби, да хоть сотни таких кукол, но… Кстати, незадолго до Рождества я купила их для организации «Игрушки детям», а подарить себе мечту своего детства мне даже в голову не пришло.

— Да, наверное, в каждом взрослом человеке продолжает жить ребенок, — немного печально произнес Ник, взяв Элизабет за руку. — И на всю жизнь с нами остаются дорогие нам воспоминания о белом, чистом, пушистом рождественском снеге, о старых, потрепанных или поломанных, но очень любимых нами игрушках, о надежных друзьях, готовых в любую минуту прийти на помощь…

— Да, к сожалению, старые друзья уходят от нас, — вздохнув, промолвила Элизабет.

— Но появляются новые, — многозначительно произнес Ник, заглядывая в лицо Элизабет. — Вы тоже, уважаемая леди, по-моему, в последнее время подружились с одним полицейским? — И в зеленых глазах Ника вспыхнули озорные огоньки.

— О каком полицейском вы говорите, детектив О'Коннор? Уж не о том ли, у которого есть очаровательный английский бульдог с красным бантиком?

— Именно о нем, милая леди. Или вы подружились с бульдогом?

— Конечно, с ним, не с полицейским же!