Тени прошлого

Глава 4

Немного погодя я подумала, что моя глупость не была такой уж безысходной, как мне показалось вначале, ведь я вытащила запонки, чтобы смыть кровь с рубашки, и спрятала их в потайное место в своей комнате, чтобы получше сохранить, когда решила не запирать моего неизвестного гостя одного, уходя за покупками.

Вернулась же я, когда его уже тащили по лестнице вниз под предводительством разгневанной американки, обозвавшей меня воровкой и пригрозившей мне полицией, отчего я совсем забыла про запонки. А уже через несколько минут я бежала в «Раковину», боясь опоздать на работу. Проведя на ногах почти двенадцать часов, я только к полуночи вернулась домой, и мне, естественно, было не до запонок, а утром меня разбудил Тоби Кент, в мановение ока рассеявший все мои страхи, когда я рассказала ему об угрозах юной дамы. Весь день мы провели вместе, и я думать забыла о том, что женщина с васильковыми глазами может заявить в полицию.

Если принять это во внимание, не удивительно, что я ни разу не вспомнила о запонках мистера Дойла, но, стоя возле столика, за которым сидели английский дипломат и французский полицейский, я почувствовала, как чья-то ледяная рука сжимает мне сердце, и, не слыша, что мне говорит англичанин, ругала себя за то, что могла забыть такое.

Но было уже слишком поздно. Если я отдам им запонки и скажу, что забыла о них, мне не поверят, а притвориться, будто их украл апаш, вместе с бумажником и другими ценностями, я не смела, потому что у меня никогда не было никаких способностей к вранью. Похоже, скажу я правду или нет, все равно меня сочтут виновной.

Тут я услыхала голос англичанина:

– Девочка, с тобой все в порядке?

Мое сознание прояснилось, и я увидела двух хмурых мужчин за столом. Наверно, я очень побледнела, по крайней мере, мне так показалось.

– Да, – ответила я. – Что-то было, но уже прошло. Извините, сэр, мне надо проследить за вашим заказом.

Я еле добрела до кухни, а там ноги у меня подкосились и я чуть было не упала. Луиза ставила на поднос тарелки с котлетами и стала украшать их луком, грибами и петрушкой, а папаша Шабрье шел за мной следом из зала с горой грязной посуды и, едва переступив порог, спросил:

– Ну? Что они сказали?

Мне стоило большого труда взять себя в руки.

– Все так, как я думала. Они ошиблись, но так или иначе это уладится, папаша Шабрье. Англичанин – из посольства, и он понял, как было на самом деле.

Толстуха Луиза метнула в меня подозрительный взгляд, а папаша Шабрье никак не мог решить, говорю я правду или нет. Я не хотела ему врать, но мне нужно было время подумать, так что пусть он пока считает, что все в порядке.

– Хорошо. Хорошо, – проговорил он, энергично кивая головой, а сам в это время уже работал руками, уставляя поднос тарелками. – Ханна, там в углу трое золотых часиков. Они совсем не говорят по-французски. Прими-ка у них заказ.

Я взяла блокнот, ручку и вышла в зал. Все, что я делала следующий час, я делала автоматически, не думая. Принимала заказы, улыбалась, отвечала на вопросы, переводила, таскала подносы, подавала вино. Удивительно, но я не совершила ни одной ошибки, ничего не разбила и даже пару раз получила хорошие чаевые.

Англичанин и французский полицейский съели свой обед и ушли. Никто больше не заговаривал со мной, разве что заказывали еще кофе или сыр. Потом я приняла еще один заказ у американцев, которые, как обычно, охали и задавали вопросы. Мне восемнадцать, моя мать была француженкой, отец – англичанином, родилась в Лондоне и живу в Париже с двенадцати лет... о да, для молодой женщины так необыкновенно быть официанткой, но хозяин с удовольствием взял меня, потому что я свободно владею английским и французским.

Внешне я была спокойна, внутри словно окаменела, и только в голове билась одна-единственная мысль, как птичка в клетке. Судья не поверит, что я забыла вернуть золотые запонки. Что бы я ни сказала, он сочтет меня виновной и посадит в тюрьму. Теперь я была в этом уверена и не могла справиться с накатившим на меня страхом. Если меня осудят как воровку, никто больше не даст мне работу.

Я подумала было убежать. Сесть в утренний поезд и уехать куда-нибудь подальше. Но у меня будет только недельная получка, которую вечером вручит мне папаша Шабрье, а с этими деньгами далеко не уедешь. Надо же где-то жить и что-то есть, пока не найдется работа. Да и к тому же пусть английский дипломат проговорился о моем будущем аресте, француз был совершенно убежден, что никуда я от него не денусь.

В своей жизни я уже не раз бывала близка к отчаянию, и мне приходилось немало побороться, чтобы справиться с ним, но на этот раз положение складывалось почти безвыходное. Ожидая в кухне, когда Луиза уставит поднос тарелками с овощными блюдами, я вспомнила, как Тоби Кент сказал мне вчера, что если только мне понадобится помощь, я должна прийти к нему. У меня не было никаких сомнений в его искренности, и тем более тягостно для меня было то, что всего несколько часов назад я еще могла к нему обратиться, а теперь он вне досягаемости для меня на много недель.

Когда я вновь вышла в зал, Арман принимал заказ у мужчины, одиноко сидевшего за столиком на двоих. Это был тот самый круглолицый господин, который явился ко мне домой и сделал мне странное предложение. При виде его сердце у меня подскочило от радости. Я поняла, что есть хотя бы одно место, куда я могу убежать от инспектора Лекура. В эту минуту мое нежелание возвращаться в Англию показалось мне детским капризом по сравнению с тем ужасом, который ждал меня во французской тюрьме.

Когда Арман отошел, мистер Бонифейс взглянул на меня без особого интереса, потом обвел взглядом зал и закурил трубку. Я же торопливо накрыла столик, которым занималась, и бросилась в кухню, чтобы успеть перехватить Армана. Он повесил на стенку заказ для Луизы и наливал пиво, заказанное, по-видимому, мистером Бонифейсом. Я подбежала к нему и шепотом спросила:

– Это для того англичанина, который следил за мной на днях?

Арман кивнул, не глядя на меня, и сказал:

– Он просит английское пиво, а у нас его нет. Дурак какой-то, еще рассердился.

– Арман, пожалуйста, давай я отнесу ему пиво. Мне нужно с ним поговорить.

Арман встревожился и поднял на меня глаза:

– Ханна, случилось что-нибудь?

– Да, но только, пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем.

– Как хочешь.

Он подал мне высокую пивную кружку с крышкой на маленьком подносе, подергал себя за длинный ус с мрачным видом и сказал:

– Удачи тебе, малышка.

Я его поблагодарила и пошла в зал. Когда я поставила на стол поднос, то тихонько проговорила:

– Сэр... Я изменила свое решение. Если место еще не занято, я с удовольствием приму ваше предложение, но только в том случае, если мы уедем из Парижа сегодня же.

На последних словах голос у меня предательски задрожал.

Он удивленно поднял голову.

– Что? О чем вы?

– О том, зачем вы приходили ко мне, – прошептала я, стараясь вести себя так, чтобы папаша Шабрье ничего не заподозрил. – О семействе в Хертфордшире, сэр. О мистере Райдере. Так, кажется, вы его назвали? Вы уже нашли кого-нибудь?

– А? Нет. Пока нет, – сказал он, все еще не проявляя особого интереса. – А почему так срочно?

У меня сердце упало.

– Полиция думает, будто я ограбила того джентльмена, которого вы видели у меня в комнате. Мне сказали, что они собираются арестовать меня завтра утром.

У меня не было выбора. Приходилось говорить правду, потому что даже если бы я придумала какую-нибудь подходящую ложь, мне все равно не удалось бы произнести ее достаточно убедительно. Правда, пока я говорила, я все более отчетливо понимала, что сама себя гублю и мистер Бонифейс ни за что не согласится взять меня, и в конце концов у меня не осталось ни малейшей надежды.

– Значит, так они думают? – спросил он с задумчивым видом и отпил пива. Я оглянулась. Папаша Шабрье был занят с французами. На меня никто не обращал внимания. Арман занимался столиком, о котором я совершенно забыла, и я мысленно поблагодарила его. Мистер Бонифейс поставил кружку на стол, вытер салфеткой рот и уставился в стол. – Есть один поезд с Северного вокзала в пять с минутами. Он прибывает на место прямо к пароходу, – проговорил он неторопливо и неожиданно поднял голову. – Вы должны быть на вокзале без четверти пять. Я встречу вас там с билетами для нас обоих. – Голос у него стал твердым, и в маленьких карих глазках появилось очень неприятное выражение. – Не вздумай надуть меня, девочка. У меня будет много хлопот из-за столь поспешного отъезда, и мне совсем не понравится, если ты опять переменишь решение.

– О нет, сэр, не переменю, – с горячностью заверила я его. – Без пятнадцати пять на вокзале. Но... простите... у меня почти совсем нет денег. Немножко больше двадцати франков, и все.

– Это не имеет значения, – учтиво проговорил он. – Вы справитесь с вашим багажом?

– О да, сэр. У меня всего один чемодан. Да, я справлюсь.

– Хорошо. – Он кивнул в сторону кухни. – Тогда скажите, пожалуйста, официанту, чтобы он поторопился с ужином, а то мне рано вставать утром.

Следующие два часа я работала, как во сне. Тем, что все закончилось без особых накладок, я обязана только Арману, который не сводил с меня глаз и помогал где и как мог.

Мистер Бонифейс ушел сразу же, как только покончил с ужином. Гости приходили и уходили, но постепенно ресторан опустел, и вскоре после часа мы уже начали ставить стулья на столы и мыть пол. Я надела шляпку, пальто и стояла в ожидании, когда папаша Шабрье откроет кассу и отсчитает мне мои деньги. Арману платили по субботам за прошедшую неделю.

Мне было не по себе. Я знала, что не приду больше в «Раковину», но тем не менее ничего не сказала папаше Шабрье. Еще не хватало, чтобы у него были неприятности, если полиция выяснит, что он знал и не донес на меня.

Арман ждал меня у двери, и мы, как всегда, вместе дошли до угла. Когда мы остановились под фонарем, он вздохнул, и я не посмела его обмануть.

– Ну да, Арман. Я уверена, все будет в порядке. Спасибо, что помогли мне сегодня.

Он грустно улыбнулся.

– Одинокие люди должны помогать друг другу. Вспоминай обо мне иногда, Ханна.

Кивнув мне, он повернулся и исчез в темноте. На мгновение я от удивления забыла обо всех своих страхах. Я знала, что у Армана нет жены, ведь мы проработали вместе больше года, но мне никогда не приходило в голову, что он чувствует себя одиноким, и мне стало стыдно, что я только теперь задумалась об этом.

Около двух часов я была в своей комнате и принялась за сборы. Чемодан у меня был еще со времен колледжа. Я старалась все делать как можно тише, а когда закончила, то села к столу и написала три письма. Одно предназначалось мадам Бриан. За квартиру было уплачено вперед, так что я только сообщала ей, что уезжаю, просила сказать в полиции правду о том, что она видела, если ее спросят, и предлагала забрать к себе мебель, если она ей нужна. Однако одеяла, постельное белье и всякую мелочь я просила отдать месье Тоби Кенту.

Два других письма дались мне с большим трудом. Сначала я достала из своего тайника запонки мистера Дойла и завернула их в тряпочку, заколов для верности булавками. Потом взяла лист бумаги и написала:

Мистер Дойл!

Я вытащила из манжет запонки, чтобы постирать рубашку, и совсем забыла о них, когда госпожа пришла за вами, потому что она меня очень огорчила, заподозрив в воровстве. Боюсь, вы мне не поверите, к тому же мне известно, что полиция хочет арестовать меня, так что я уезжаю, но я говорю вам правду и прилагаю к письму ваши запонки.

Искренне ваша

Ханна Маклиод.

Письмо мне не очень понравилось, но я не стала его переписывать. Вряд ли у меня получилось бы лучше, потому что я очень устала. Я сложила лист бумаги и вложила его вместе с запонками в конверт, на котором написала: «В полицию – для мистера Дойла». Мне подумалось, что слово «полиция» удержит мадам Бриан от ненужного любопытства. Это письмо я оставила на столе вместе с письмом для мадам Бриан.

Третье письмо было для Тоби Кента.

Дорогой Тоби,

Я поступила очень глупо, совсем забыв о золотых запонках мистера Дойла. Полиция придет за мной утром. Мне не под силу доказывать свою невиновность, поэтому я решила бежать вместо того, чтобы идти в тюрьму. Не буду писать, куда я направляюсь, на случай, если письмо попадет в руки полицейских. На столе я оставила письмо с запонками мистера Дойла. Не могли бы вы поговорить с инспектором Лекуром, чтобы он получил их в целости и сохранности? Если это, конечно, вас не очень затруднит.

Я попросила мадам Бриан отдать вам кое-что из моих вещей. Пожалуйста, сделайте мне одолжение, продайте их. Надеюсь, наберется восемнадцать франков, чтобы вернуть папаше Шабрье, потому что он заплатил мне вперед.

Вы были очень добры ко мне, и я вам от всей души благодарна за это. Верю, ваши картины принесут вам настоящий успех.

Ваш друг

Ханна Маклиод.

Я написала на конверте имя Тоби, запечатала письмо, потихоньку подошла к соседней двери и подсунула его под нее. Пройдет много недель, прежде чем он приедет и найдет его, но я подумала, что никуда оно не денется. У мадам Бриан был ключ от его двери, как ото всех других дверей, но вряд ли она посмеет прикоснуться к его письму, так она боится сумасшедшего англичанина.

С часик мне все-таки удалось полежать, но спать я не стала. В четыре я поднялась, надела шляпку и пальто, взяла чемодан и вышла на лестничную площадку. Заперев дверь, я оставила ключ в замке и пошла вниз, стараясь не скрипнуть ни одной ступенькой и радуясь, что мадам Бриан не проснулась и не вышла из своей комнаты, что мне удалось без шума открыть входную дверь, что на улице, хоть и прохладно, но нет дождя, что тащить чемодан мне надо вниз, а не вверх. Все же мне пришлось пару раз остановиться передохнуть, хотя вокзал был меньше чем в миле от моего дома. Городские улицы уже наполнялись жизнью, с грохотом проезжали мимо телеги и фургоны, направляясь на центральный рынок.

Когда я наконец добралась до вокзала, то совсем выбилась из сил, и еще я очень боялась, что мистер Бонифейс возьмет и не придет. Почему бы ему не переменить решение? Почему бы не сообщить в полицию, что я хочу сбежать? Вдруг они меня ждут?..

Я чуть не подпрыгнула от испуга, когда чья-то тень отделилась от стены, и тотчас вздохнула с облегчением, узнав мистера Бонифейса.

– Я уже взял два билета, – сказал он и сунул мне в руку несколько монет. – Пойдите купите один билет до Орлеана на случай, если полиция будет спрашивать. Кассир направит их по ложному следу. А потом приходите на вторую платформу. Поняли?

– Да. Вторая платформа.

– Не приближайтесь ко мне и не разговаривайте со мной. Просто заходите в тот же вагон.

Он повернулся и зашагал прочь.

Я все сделала, как он сказал, чувствуя себя настоящей преступницей. Народу на вокзале было немного, но мне казалось, будто все следят за мной, и за каждой колонной мне мерещился полицейский с наручниками наготове. От усталости и страха мне хотелось плакать, но в последний раз я плакала пять лет назад и обещала себе, что больше это не повторится. Поезд уже прибыл, и от паровоза изредка доносилось шипение, словно он с нетерпением ждал, когда можно будет двинуться в путь. Мистер Бонифейс стоял, опершись на свою палку, рядом был его кожаный чемодан, и я тоже пристроилась неподалеку. Через пару минут он взглянул на часы, взял чемодан, открыл дверь и вошел в вагон. Я последовала за ним. Он вошел в купе и оставил дверь открытой. Когда я приблизилась к ней, он уже сидел в углу спиной к паровозу с открытой газетой, а чемодан лежал на полке наверху. Больше в купе никого не было.

– Садитесь рядом, – приказал он, не глядя на меня, – и не заговаривайте со мной до отхода поезда.

Я с трудом взгромоздила чемодан наверх, потом с радостью устроилась в другом углу. Как же приятно посидеть и отдохнуть, но все равно двадцать минут показались мне целой вечностью, и я каждую секунду ждала, что войдет жандарм и арестует меня.

Наконец я услышала свисток, и поезд с шипением тронулся с места. Что-то скрипело, визжало, но тем не менее мы покидали Париж. Мистер Бонифейс оторвался от газеты.

– Что с вами? – спросил он. – Вы похожи на привидение.

Я покачала головой.

– Я не больна, мистер Бонифейс. Просто я не спала и очень устала. Да и напугана тоже.

– Ладно, все страхи остались позади, – брюзгливо произнес он. Поискав в кармане жилета, он достал билет и протянул его мне. – Это вам. Мы с вами незнакомы, пока не окажемся на корабле в Кале. – Он осмотрел меня с головы до ног. – Одеты вы неплохо, так что никто не удивится, что мы путешествуем вместе. У вас есть деньги?

– Мои двадцать франков и пятьдесят сантимов от тех денег, что вы мне дали на билет.

Он хмыкнул.

– Не шибко богато. Ничего, не волнуйтесь. Как только мы попадем на корабль, пойдем завтракать. Поедим от души. Вам это вроде не помешает.

Он снова принялся за свою газету, а я сняла шляпку, прислонилась головой к стенке и закрыла глаза. Вновь меня охватило чувство некоей нереальности происходящего. Я бегу от полиции, возвращаюсь против воли на родину в компании с незнакомым человеком, потому что его хозяину в Хертфордшире потребовалась англичанка, свободно говорящая по-французски. Забавно. Мамзель Монтавон и мои товарки по колледжу подумали бы, что я сошла с ума, отправившись в путь с мужчиной, о котором мне ровным счетом ничего не известно, но как раз это меня не пугало. Я была совершенно уверена, что мистер Бонифейс не имеет на меня никаких видов. Все, что я знала, убеждало меня в том, что он действительно посредник мистера Себастьяна Райдера, кстати, он сам предлагал мне обратиться в Британское консульство, если мне нужна дополнительная информация.

Моя усталость и ритмичное покачивание вагона сделали свое дело. Я заснула, а когда проснулась, солнце было уже высоко в небе и шея у меня не поворачивалась из-за неудобного положения, в котором я пробыла несколько часов. С ревом поезд проскочил какую-то маленькую станцию. Я успела прочитать название. «Рю». И стала вспоминать, откуда я его знаю. Это заняло довольно много времени, но в конце концов я вспомнила. В Рю родилась Аннет. До Кале, значит, всего тридцать—сорок миль, и я проспала почти два часа.

В купе все так же никого не было, кроме мистера Бонифейса, и я предположила, что проводник сжалился надо мной и не стал меня будить. Мистер Бонифейс, отложив газету, смотрел в окно. Он повернулся ко мне, когда я проснулась, но потом опять отвернулся. Я прошла по вагону в туалет, вымыла руки и лицо, причесалась, вернулась в купе и, усевшись, стала смотреть на бесконечные поля по обеим сторонам.

Через час мы были в Кале. Когда мистер Бонифейс нанял носильщика, я сделала то же самое, потому что понятия не имела, сумею ли поменять свои французские деньги на корабле, и в этом случае на два су больше, на два су меньше – не имело для меня ровно никакого значения.

Только на пристани, где проверяли билеты, мистер Бонифейс жестом позвал меня присоединиться к нему. Тут я вспомнила о своих документах и спросила шепотом:

– Мои бумаги? Нужно что-нибудь?

Он нетерпеливо покачал головой:

– Нет. Зачем?

– Просто я читала в газете о том, что обсуждался вопрос введения паспортов для путешествий из одной страны в другую.

Мистер Бонифейс хмыкнул:

– Дурацкая идея. Ничего у них не вышло и, помяните мое слово, не выйдет.

Больше он мне не сказал ни слова, пока мы не сели завтракать.

– Значит, вы читаете газеты, – сказал он, словно продолжая начатый разговор.

Но мне как раз не очень хотелось разговаривать, потому что на английском корабле нам подали английский завтрак и я наслаждалась двумя пухлыми копчеными рыбинами, которых не пробовала уже много лет.

– Не так часто, как раньше, – ответила я. – Но у меня было мало времени.

– Теперь у вас будет много времени. Не думаю, чтобы вы очень уставали от юных Райдеров.

– Это хорошо, – сказала я и вновь принялась за рыбу. Минут через пять мистер Бонифейс произнес изменившимся голосом:

– Проклятый корабль... Проклятый пролив...

Он прижал к губам салфетку и бросился вон из столовой. Я заметила, что он сильно побледнел. Только тут до меня дошло, что корабль довольно сильно качает, и я поняла, почему официант налил лишь полчашки чаю. Сама я ничего не ощущала. Более того, поспав в поезде и вдохнув морского воздуха, к тому же почувствовав себя свободной, я страшно хотела есть. Заметив, что мистер Бонифейс не притронулся к своей рыбе, я переставила тарелки, справедливо решив, что он не вернется к завтраку, и продолжила трапезу.

Потом я пошла на палубу и долго ходила по ней, вдыхая соленые брызги. Я не позволила себе думать о том, что будет, когда я доберусь до места. Всему свое время, и не стоит мучиться или радоваться заранее. Из легкого тумана выступили скалы Дувра. До них было не больше пары миль, и я крепко вцепилась в поручни, потому что сердце у меня дрогнуло от страха, как всегда бывало, когда я допускала в голову мысли об Англии.

«Не будь дурочкой, Ханна Маклиод, – сказала я себе. – Помнишь, как говорил Тоби Кент? «Если тебя сбила лошадь в Париже, не стоит винить всю Францию». Он уже давно мне это сказал, когда я в первый раз открыла ему, почему уехала из Англии и не желаю туда возвращаться. Когда я ему объяснила, что ничего не могу поделать со своими чувствами, он пожал плечами: «Ханна, это все ваши воспоминания. Поезжайте туда и избавьтесь от призраков. Вместо прежних воспоминаний у вас будут другие. Ведь это люди вас обидели, а не страна, и нехорошо, что вы так относитесь к Англии, которая дала вам жизнь. Неважно, хотите вы там жить или нет, важно избавиться от страхов, и другого способа сделать это нет. Надо посмотреть страху прямо в глаза».

Потом я поняла, что он прав, и теперь могла только радоваться, что сама судьба заставила меня вернуться, потому что сама я бы никогда на это не решилась. Знай об этом Тоби, он бы, наверно, был доволен, и от этой мысли мне стало теплее на душе.

Мистера Бонифейса я увидела, только когда корабль пристал к берегу. Наши два чемодана все так же стояли возле столика, за которым мы завтракали, и я пошла и села возле них. Когда появился мистер Бонифейс, я выразила ему свое сочувствие, но он мне ничего не ответил и вроде даже обиделся, что меня морская болезнь не коснулась. Он подозвал носильщика, который взял оба чемодана, и через двадцать минут мы уже были в поезде.

На сей раз я не спала и с удовольствием смотрела в окно. В Англии я мало что видела, кроме узких улиц, где жили мы с матерью, да еще раза три ездила от воскресной школы, которую посещала, к морю. Тогда я была зачарована всем вокруг – зелеными лугами, золотыми полями, домами, мельницами. Теперь я снова видела все это. Это была моя Англия, и призраки, которых я так боялась, растворились в воздухе и исчезли.

К полудню мистер Бонифейс совсем пришел в себя и пригласил меня на ленч в вагон-ресторан.

– В Лондоне мы не будем задерживаться, – сказал он мне. – Я уже послал телеграмму моей компаньонше, миссис Хескет, и она нас встретит. Мы поедем прямо ко мне домой на Чэнсери-лейн.

Я вся сжалась и недовольно спросила:

– К вам домой? Зачем, сэр?

Он поднял на меня глаза и замахал рукой:

– Да не волнуйтесь вы. У нас там контора. Миссис Хескет посмотрит ваш гардероб. Вам потребуется еще много вещей, ведь того, что у вас в чемодане, совсем недостаточно для Серебряного Леса. Как только миссис Хескет подготовит список, мы отправимся по магазинам за платьями, ботинками и всем прочим на ее усмотрение, а также за чемоданами, чтобы было куда все сложить.

– Кто будет платить, мистер Бонифейс? – спросила я.

– Ну, конечно же, ваш наниматель, кто же еще? У мистера Райдера открыт в армейских и военно-морских магазинах счет, и я могу покупать в них все, что нужно.

Я смотрела на него во все глаза:

– Наверно, он очень добр, сэр?

Мистер Бонифейс пожал плечами:

– Сомневаюсь. Он просто богат и в состоянии заплатить за то, чтобы по его дому ходила прилично одетая женщина, а не оборванка с Монмартра.

– Прекрасно.

Пальто и платье, которые я надела в дорогу, были вполне приличными, но большую часть своих вещей я продала зимой, а все остальные видели лучшие дни, так что мне было приятно сознавать, что свою жизнь в Англии я начну с новым гардеробом. Я была совершенно уверена, что мистер Бонифейс хотел обидеть меня, назвав «оборванкой с Монмартра», наверно, потому что я хорошо перенесла дорогу, только он не знал, что я уже давно научилась быть недосягаемой для насмешек.

Миссис Хескет оказалась довольно разговорчивой, но приятной дамой лет сорока, появившейся, едва мы въехали на Чэринг-кросс, и говорившей о мистере Бонифейсе, словно он не сидел с нами в одном экипаже, пока мы добирались до Чэнсери-лейн.

– Не сомневаюсь, он брюзжал всю дорогу, – доверительно заявила мне миссис Хескет, сидя рядом со мной. – Он даже в лучшие времена ужасно раздражительный, но когда ему надо пересекать пролив, тут уж он совсем невыносим. Пятнадцать лет я его компаньонша и ни разу не видела, чтобы он улыбался. Не обращайте на него внимания. Дайте-ка мне поглядеть на вас. – Она повернулась ко мне. – Не слишком ли вы молоды для учительницы? Ну, да это дело клиента, правда? Давайте посмотрим... Нет, мне кажется, это пальто и платье не подходят, но ничего, мы подберем другие. А туфли? У вас есть другие в чемодане? Ничего, ничего, пустяки. Все будет. Сколько времени, мистер Бонифейс?

Он вытащил часы из жилетного кармана и мрачно уставился на них:

– Двадцать семь минут второго, миссис Хескет.

– Надеюсь, мистер Бонифейс, вы не отказались от ленча?

– Нет, миссис Хескет.

– Тогда мы можем отправиться по магазинам прямо в два часа. В половине четвертого мы все купим, и вы можете успеть на поезд в четыре пятнадцать. В пять двадцать вы будете в Брэдуэлле, а там вас с пяти часов будет ждать экипаж. Вы меня слушаете, мистер Бонифейс, или нашли за окном что-нибудь поинтереснее?

– Я смотрю в окно на суд ее величества, – с достоинством ответил мистер Бонифейс, продолжая смотреть на сказочный замок, мимо которого мы проезжали. – Но я слышал все, что вы сказали, миссис Хескет.

– Сэр, вас все устраивает?

– Да, мадам.

– Я вам очень признательна. – Она повернулась ко мне. – Наверно, у Бонифейса плохой характер от диспепсии, но если он будет и дальше поедать в таком количестве пикули, то ничего хорошего ждать не приходится.

Через несколько минут мы были на Чэнсери-лейн. Миссис Хескет подхватила мой чемодан, и, пройдя через две конторы и поднявшись по лестнице, мы оказались в просторной спальне. Когда мы вошли в дом, я насторожилась, но все было, как сказал мистер Бонифейс.

– Снимайте шляпку и пальто, милочка, и открывайте ваш чемодан, – сказала миссис Хескет. – Давайте посмотрим на ваши вещи. Что оставить, а что еще надо подкупить... Хмм... Симпатичное платьице. Белье у вас хорошее. А это нет... И это...

Пока она рассматривала мои вещи, я оглядела комнату, которая в равной степени принадлежала мужчине и женщине, потому что в ней были как мужские, так и женские предметы туалета.

– Бонифейс не войдет, пока мы здесь, – сказала миссис Хескет, с сомнением разглядывая блузку. – Если ему хочется подремать после ленча, он может это сделать в кресле в конторе. Мне кажется, вам нужно свежее платье для последней части вашего путешествия. – Она вытащила мое темно-зеленое платье. – То ли это, то ли то, которое мы купим, не знаю. Это очень милое, а в привычном туалете вы будете чувствовать себя увереннее, правда? Так. Надевайте его, милая девочка, пока я запишу, что нам нужно.

Я сняла платье, которое надела еще на улице Лабарр, и спросила, не могу ли я сначала вымыть руки и лицо.

– О, ну конечно, конечно, – сказала миссис Хескет и бросилась к большому кувшину, стоявшему возле мраморной раковины. – Посмотрим, есть ли горячая вода. Есть, есть. Вот мыло, полотенце, если хотите, одеколон.

В самом деле, эта спальня принадлежала миссис Хескет и мистеру Бонифейсу, и, вспоминая их странную беседу в экипаже, я от души удивлялась их забавному компаньонству.

Не прошло еще и двадцати минут, а мы с миссис Хескет уже были в экипаже и ехали на Виктория-стрит. Там, в здании под названием «Армейское и военно-морское кооперативное общество», мы провели почти полтора часа, переходя из отдела в отдел и покупая все по списку, составленному ею, – блузки, юбки, два платья, корсеты, белье, чулки, туфли, две шляпы, пальто и кое-какие мелочи, которых мне не хватало. Все это было уложено в сундук и стоило сорок шесть фунтов семь шиллингов восемь пенсов и три фартинга, как было указано в счете для мистера Себастьяна Райдера.

У меня голова шла кругом. Еще не доехав до его дома, я уже стоила мистеру Райдеру больше, чем он, вероятно, платит за год двум служанкам, а мне, в сущности, нечем ему отплатить за это. Конечно, я умела говорить и писать по-французски, но я никогда никого не учила. При мысли, что эти деньги могут быть вычтены из моего жалования, я вспомнила, что мы не обсуждали с мистером Бонифейсом вопрос о жаловании. Я было хотела поговорить об этом с миссис Хескет, но сразу же отказалась от этой мысли. Со временем все разрешится само собой, к тому же в любом случае у меня нет выбора, разве лишь принимать все как есть. Слава Богу, что я здесь, на свободе, а не в парижской тюрьме и не перед судьей, которого стараюсь убедить, что я не крала запонки мистера Дойла.

Мистер Бонифейс ждал нас на вокзале, куда мы приехали в экипаже, привезя с собой мой чемодан и новый сундук.

– Вы еще не наняли носильщика, мистер Бонифейс? – строго спросила миссис Хескет, едва мы вышли из экипажа.

– Носильщиков не нанимают заранее, миссис Хескет, – мрачно ответил ей компаньон.

– Носильщики должны делать то, что им скажут, – отрезала она. – Носильщик! Носильщик! – закричала она. – Эй, вы идите сюда! Вот это и это, пожалуйста. Да не смотрите вы на того джентльмена. Мне все равно, что он первый вам кричал. Берите вещи, милый человек, и пошли. Что? Это вы мне? – Она повернулась к рассерженному господину. – Разве мы с вами знакомы, сэр? Да как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне? Еще одно слово, и я позову полицейского. Ужасно, так вести себя с приличной дамой в общественном месте, но я знаю таких, как вы, сэр, и найду на вас управу!

Господин торопливо ушел, а мистер Бонифейс и я последовали за миссис Хескет. Поезд уже ждал нас. Миссис Хескет проследила, чтобы мой багаж был аккуратно уложен, потрепала меня по руке и сказала:

– Ну вот, милочка. Надеюсь, вам понравится в Серебряном Лесу. Не обращайте внимания на Бонифейса. Ему все равно нечего сказать такого, что было бы кому-нибудь интересно. До свидания, милая, до свидания.

Она повернулась и быстро пошла прочь. Мистер Бонифейс вздохнул, снял шляпу, хмуро посмотрел на нее и надел обратно.

– Она обижается, потому что я не женюсь на ней, – рассеянно проговорил он. – И так уже пятнадцать лет. Ладно, пойдемте в вагон-ресторан пить чай.

Я думала, что больше никогда не увижу миссис Хескет, и ошибалась, но я была уверена, что всегда буду вспоминать о ней с уважением и восхищением. Как она мне посоветовала, я не стала приставать к мистеру Бонифейсу с разговорами. Мы молча выпили чай, пока поезд мчал нас через мрачные северные пригороды Лондона, а потом через луга и свежевспаханные поля, и минут сорок я пребывала словно в грезе, позволив своим мыслям отдыхать, а глазам лениво обозревать почти не меняющийся пейзаж.

Небо было покрыто тучами, поэтому рано начало темнеть. Посланный встретить нас кучер стоял на платформе. Он проследил, чтобы носильщик взял мои вещи и хорошенько привязал их к отличному экипажу. Несмотря на сумерки, мне удалось кое-что разглядеть, пока мы ехали в гору, а потом вдоль речки, бежавшей по лесу. Потом лес стал светлее, и я увидела высокие сверкавшие белизной деревья. Тогда я поняла, почему это место назвали Серебряным Лесом. Здесь было много берез.

Минут через десять мы подъехали к дому с колоннами у входа. В нем было четыре этажа, и по обеим сторонам вверх поднимались невысокие башенки. Лампы горели у входа, и за занавесками в окнах первого и второго этажей тоже был свет. Я не могла хорошенько рассмотреть дом в сумерках, но мне показалось, что на фасаде нет никаких украшений, и стены сложены из темно-серого камня. От прямоугольных окон, простого парапета на крыше, квадратных башен на меня повеяло холодом.

Начал моросить дождь, и едва экипаж подъехал к крыльцу, как из дома выбежал человек с большим зонтом. Он не был в ливрее, но я почему-то решила, что он тоже лакей. Когда он открыл дверь кареты, первым вышел мистер Бонифейс и зашагал к дому. Лакей, который был ненамного старше меня, подал мне руку в перчатке, и эта ни к чему не обязывающая учтивость несколько облегчила мне первые минуты пребывания в чужом доме.

Уже через несколько мгновений я стояла в отделанном деревянными панелями холле Серебряного Леса. Мужчина за сорок, с редкими темными волосами, в черном костюме и черном галстуке довольно холодно разговаривал с мистером Бонифейсом.

– Добрый вечер, сэр. Через несколько минут хозяин примет вас. – Потом он повернулся ко мне – Мисс Маклиод? – произнес он куда любезнее. – Добро пожаловать в Серебряный Лес, мисс. Я – Фарроу, дворецкий. – Он показал на дубовую скамейку. – Посидите, пожалуйста. Сейчас придет миссис Мэтьюз и проводит вас в вашу комнату.– Пока он говорил, появились кучер и лакей с моими вещами, сложенными в сундуке, и мальчик с чемоданом. – Это наверх в комнату мисс Маклиод, – быстро проговорил дворецкий. – Там Хетти. Она все распакует. Ланг, вытри ноги! Вот так-то лучше. А теперь идите.

В дальней стене холла отворилась дверь, и вошел человек, который сначала показался мне очень старым, потому что у него были совершенно седые волосы, но когда он подошел поближе, легко ступая, я увидела квадратное лицо пятидесятилетнего мужчины. Его седые волосы были очень густые, глаза – живые, подбородок – крепкий. Из-за широких плеч он весь казался квадратным, потому что был всего дюйма на два, на три выше меня. На нем были смокинг, белая рубашка, черный галстук-бабочка. Между пальцами он держал сигару.

– А, вот и вы, Бонифейс, – произнес он низким глубоким голосом с северным акцентом. – Привезли девушку? Хорошо. Мы сейчас поговорим.

– Как пожелаете, сэр, – ответил мистер Бонифейс и, держа шляпу в руке, пересек холл. Седоволосый мужчина, не отрываясь, смотрел на меня, пока мистер Бонифейс не скрылся в комнате за его спиной. – Все в порядке, юная леди, – сказал он мне наконец. – Мы поговорим с вами позже. Займитесь ею, Фарроу.

– Конечно, сэр.

Когда дверь закрылась, я шепотом спросила:

– Простите, мистер Фарроу, это и есть мистер Себастьян Райдер?

– Да, мисс, – ответил дворецкий, – это был хозяин. А вас я должен просить, коли вы будете жить наверху вместе со всей семьей и миссис Мэтьюз, обращаться ко мне просто Фарроу.

– О да. Спасибо.

Пухлая, средних лет дама в простом коричневом платье спустилась в холл по широкой лестнице. Дворецкий сказал:

– Миссис Мэтьюз, приехала юная леди. Ее вещи понесли в ее комнату.

– Спасибо, Фарроу, – сказала дама, и я услышала в ее голосе мягкую напевность, которую помнила еще с детства у сельских жителей. Я встала, а она подошла ко мне и поздоровалась за руку. Я увидела круглое, гладкое лицо и спокойный взгляд. – Добро пожаловать в Серебряный Лес, дорогая. – Она улыбнулась. – Я – миссис Мэтьюз, домоправительница, и вы должны звать меня Мэтти. Так меня зовут хозяин и его дети. А теперь пойдемте, вы ведь целый день в дороге, правильно? Даю слово, вы устали, хоть и улыбаетесь. Я покажу вам вашу комнату, и вы сможете немножко отдохнуть перед обедом. Господи, да вы выглядите ненамного старше мисс Джейн. Наверно, будет лучше, если она и мастер Джеральд будут звать вас Ханна, а не мисс Маклиод. Как вы думаете?

– О, ну конечно. Спасибо.

Я была всем очень благодарна за милый прием и чувствовала себя гораздо спокойнее, когда мы шли по лестнице наверх, хотя все еще думала о домоправительнице как о миссис Мэтьюз и знала, что мне придется побороться со смущением, когда я буду звать ее Мэтти.

Моя комната в самом конце длинного широкого коридора была почти такой же большой, как студия и спальня вместе Тоби Кента, и к тому же со вкусом меблированной. Как я обрадовалась, увидев в углу ванну. Сундук и чемодан были уже открыты, и юная горничная в черном платье и длинном белом фартуке распаковывала мои вещи. Она была совсем худенькой, курносенькой, с огромными глазами и волосами, гладко зачесанными под чепчик с оборочками. Я вспомнила, что Фарроу назвал ее имя, и поздоровалась с ней:

– Здравствуйте, Хетти.

Она застыла на мгновение, с удивлением взглянула на меня и прошептала:

– Добрый вечер, мисс. Мэтти сказала:

– Это мисс Маклиод. Ты будешь прибирать у нее в комнате, Хетти. А теперь продолжай, будь умницей.

Занавески были задернуты, но Мэтти сказала мне, что окно выходит на лужайку и немножко виден сад, короче говоря, весной отсюда божественный вид.

– Может быть, вы хотите принять ванну и отдохнуть часок, дорогая, – предложила она. – Моя комната неподалеку, так что я постучу вам в половине восьмого и с удовольствием покажу Серебряный Лес, чтобы вы знали, где вам предстоит жить. Обедаем мы в половине девятого. Хозяин, его дети, вы и я. Но приходим в гостиную на несколько минут раньше, тогда вы увидите всех. Один Бог знает, зачем вдруг хозяину потребовалось обучать мисс Джейн и мастера Джеральда французскому, ну, да это его дело, а я рада, что вы будете жить в Серебряном Лесу. Вы мне нравитесь, и я думаю, мы подружимся.

– О, конечно, – ответила я. – Вы, правда, думаете, что я могу принять ванну? Мистер Себастьян Райдер видел меня внизу и сказал, что хочет поговорить со мной попозже, только я не знаю когда.

– После обеда, – сказала Мэтти. – Тогда он поговорит с вами, дорогая Ханна. После обеда. – Она повернулась к горничной. – Заканчивай поскорей с вещами, Хетти, и приготовь для мисс Ханны ванну. Не забудь выложить полотенца, прежде чем уйдешь. Потом она будет отдыхать, так что не тревожь ее, а убери, когда мы пойдем обедать.

Через десять минут я уже была одна в комнате, стаскивала платье и в себя не могла прийти от сказочного дома, в котором я оказалась. Не прошло еще двадцати четырех часов, как я служила официанткой на Монмартре, работала по двенадцать часов в сутки и жила на чердаке, с трудом сводя концы с концами. Нет, я ни в коей мере не жаловалась на свою участь и никогда бы не приехала в Англию, если бы не несчастье, случившееся со мной из-за того, что я хотела помочь мистеру Дойлу, но за один день так переменить жизнь! У меня роскошная спальня в отличном доме, мне прислуживает горничная, у меня новые платья, и вечером меня ждет великолепный обед, а потом, не сомневаюсь, три раза в день вкусная еда. Правда, в кармане у меня всего несколько франков, но мне наверняка будут платить жалование как учительнице, да и куда мне их тратить, по крайней мере, в ближайшее время?

Завязав голову полотенцем, чтобы не намочить волосы, я села в горячую ванну и стала лениво намыливаться, подсчитывая свои благоприобретения. Удивительно, как мой укоренившийся глубоко страх перед Англией совершенно исчез всего за несколько часов. Тоби Кент был прав. Я победила призраков, которые отравляли мне существование, заменив воспоминания реальной жизнью, и она оказалась куда лучше, чем я могла мечтать.

Неожиданно скрипнула дверь. Я быстро оглянулась и увидела, что она чуть-чуть отворилась. Никто не вошел, и я поняла, что ее просто плохо закрыли. Тогда я рассердилась на себя за то, что сама не проверила замок. Вряд ли кто-нибудь войдет, да еще не постучавшись, но мне совершенно не хотелось, чтобы получилась какая-нибудь неловкость, да еще в мой первый день здесь. Впрочем, она открылась всего на пару дюймов, и ванна стояла на той же стороне, где была дверь, так что меня никто не мог увидеть из коридора, но я решила все-таки запереть ее.

Я вылезла из ванны, завернулась в полотенце, вытерла ноги о половичок, чтобы не оставить мокрых следов, и пошлепала к двери. Неожиданно я услыхала голоса. Поначалу я не могла разобрать слов, но сразу узнала певучий голос Мэтти и почти шепот Хетти Они шли по коридору, и Мэтти, по-видимому, указывала Хетти, что еще надо сделать.

Я уже было закрыла дверь, когда до моего слуха донеслись несколько фраз Хетти, как раз проходившей мимо моей двери и не заметившей, что она открыта.

– Да, миссис Мэтьюз, я их все поставлю в сушилку. – Потом она совсем понизила голос, дрогнувший от любопытства: – А правда, что мисс Ханна – девушка с бабочкой, да?