Тени прошлого

Глава 2

Самой Юлии точно было бы не найти дом, в котором обитали Бонелли. Она следовала за Даниелем по нагромождению узких улочек и переулков, то взбегающих по склону, то круто спускающихся вниз. В этой части города запахи жареной рыбы, чеснока, пряных приправ и дегтя смешивались с запахами моря и висели тяжелым духом между потемневшими от времени, растрескавшимися стенами ветхих домов. Дома здесь были узкие, в основном четырех-, пятиэтажные. Они тесно лепились друг к другу, образуя меж собой мрачные лабиринты дворов. Между домами сушилось белье на протянутых через окна веревках, по крутым лестницам и карнизам бегали тощие, поджарые кошки в надежде на добычу. В глубине обшарпанных парадных через открытые скрипучие двери проглядывали темные уголки дворов.

В одном из таких мест мать семейства Бонелли сидела в окружении своих малышей за починкой сети. Четыре пары тонких ручек умело сновали пальчиками, помогая паре больших натруженных рук. И только четырехгодовалая Тереза, самая младшая, сидя поблизости на корточках, играла с котенком. Она водила веточкой по земле, и пушистый рыжий комочек, потешно кувыркаясь, нападая и отпрыгивая, выкидывал немыслимые кульбиты.

— Вот они, пришли! — крикнул, завидев гостью, один из малышей, с таким же узким личиком, черными волосами и глазами, как и у остальных детей.

Юлия почувствовала на себе взгляды всего семейства. Радостные и любопытные, серьезные и изучающие, робкие и открытые — в зависимости от темперамента.

— Это Лукас, — представил брата Даниель, а потом по очереди назвал имена остальных.

Катарина Бонелли поднялась со своей скамеечки и направилась к Юлии походкой, исполненной достоинства. Несмотря на то что она была бедно одета и долгий изнурительный труд отразился на ее лице, ее осанке могла бы позавидовать и сама королева. Прямая спина, расправленные плечи, неторопливый шаг — так ходили все корсиканки, привыкшие переносить на голове тяжести. Ее суровое бледное лицо обрамляли прямые, гладко зачесанные назад волосы.

— Здравствуйте, мадам Бонелли!

— Добрый день, мадемуазель! — Приветливая улыбка сделала ее лицо много моложе, глаза засветились мягким блеском. — Даниель уже несколько дней говорит только о вас, и ни о чем другом. Мне кажется, что мы уже знакомы. Вы так добры к нему. Только напрасно угощаете его слишком часто.

— Он это заслужил, мадам. Я просто расплачиваюсь таким образом — денег он не хочет брать. Даниель мой гид. Мы с ним облазили все уголки этого города. А когда человек полдня находится на ногах, не грех и подкрепиться время от времени, не правда ли?

Юлия кротко улыбнулась мадам Бонелли и повернулась к детям, которые теперь столпились вокруг нее. Она поговорила с каждым о детских пустяках, потрепала по головкам мальчишек, погладила девочек, а потом достала из рюкзачка большой пакет и раздала всем такие лакомства, которых они отродясь не едали, разве только видели в витринах булочной или кондитерской. Даниель счастливыми глазами смотрел, как радуются малыши. Тереза, которая позабыла про котенка и стояла впереди своих братьев с открытым ртом и округлившимися глазами, оправившись после первого шока, звонко выкрикнула:

— Тебя послал Санта-Клаус, да, тетя? — и сама засмущалась своей храбрости.

— Возможно, — засмеялась Юлия и, глядя в широко распахнутые глаза, лукаво подмигнула и, склонившись к ушку, прошептала: — Как ты догадалась, малышка?

Девочка зажмурилась от удовольствия и заулыбалась до ушей.

— Может быть, пройдете в дом? — снова взяла слово Катарина Бонелли. — Я могу предложить вам стаканчик ликера или холодного лимонада.

— О, большое спасибо! Только не хотелось бы отвлекать вас от дел. Я просто присяду здесь рядом с вами и посмотрю, как вы работаете.

— Если уж вы нашли время, чтобы навестить нас, вы — наша гостья. А гостей мы еще никогда не заставляли сидеть во дворе. Прошу вас, пройдемте!

Юлия уже в который раз удивилась сдержанной гордости самых простых женщин этого острова. Она последовала за Катариной Бонелли в дом. У порога еще раз оглянулась на детей. Отложив угощения, они снова принялись за работу. Даниель занял место матери и присоединился к ним. Его ловкие пальчики умело сучили канат.

— У вас славные послушные дети, мадам! — заметила Юлия.

— Славные — да. Но не более послушные, чем остальные. Просто им рано пришлось заняться работой, и другой жизни они не знают. А что поделаешь! — вздохнула Катарина Бонелли. — Вот только Даниель, он всегда беспокойный, и его постоянно куда-то несет. Как только в город входит корабль, он уже в порту и всем предлагает свои услуги. Только что он там пока может! Еще и сам малыш. Надеюсь, он не был вам в тягость, мадемуазель?

— Ну что вы! Конечно, нет. Мы крепко подружились. Мне он очень нравится.

Они поднялись по узкой мрачной лестнице, и мадам Бонелли открыла дверь, за которой Юлия оказалась сразу в просторной кухне, служившей одновременно и столовой, и гостиной. И хотя здесь разыгрывалась почти вся жизнь многодетной семьи, в ней царили удивительная чистота и порядок. На плите у стены на малом огне булькал в большом пузатом горшке ароматный суп, над плитой были развешаны на просушку пучки трав. Под подоконником стояла старенькая, но ухоженная швейная машинка с ножным приводом. Рядом — объемистая корзинка с разноцветными лоскутками. Две широкие софы служили, видимо, и постелью для ребятишек — в углу были свернуты в рулон одеяльца и подушки, в пододеяльниках и наволочках. Постельное белье, в пеструю клетку, было чисто отстирано. Над комодом висели бесчисленные семейные фотографии в овальных рамках разной величины. За некоторыми были заткнуты букетики бумажных цветов.

Устроившись за большим круглым столом, мадам Бонелли и Юлия завязали оживленную беседу. Со двора раздалась протяжная мелодичная песня. Высокие чистые детские голоса старательно выводили мелодию, которая поднималась к небесам, залетая в открытые окна.

— Это в вашу честь, мадемуазель Юлия! — ласково улыбнулась хозяйка.

— Как прекрасно, что здесь повсюду поют! — задумчиво сказала Юлия. — Прелестные народные песни, которые пришли из глубины веков и никогда не забудутся, пока их будут петь дети! — Она помолчала, прислушиваясь. — Эту песню мне часто напевал ваш сын Даниель, когда мы бродили по цветущим склонам. Должно быть, это его любимая. У него такой приятный голос! Но теперь я слышу, что все ваши дети очень музыкальны.

Мадам Бонелли кивнула. Потом опустила глаза к своему подолу, где беспокойно лежали ее натруженные руки. «Наверное, они не привыкли долго быть без работы», — грустно подумала Юлия.

— Даниель не наш сын, — неожиданно сказала Катарина Бонелли. — Мы его просто взяли к себе. Но мы никогда не делаем различия между ним и нашими родными детьми, — поспешила заверить она. — И он говорит нам «папа» и «мама». В каком-то смысле так оно и есть. Мы ему родители, потому что растим его.

Оторопевшая Юлия разом вспомнила все рассказы мальчика. Она внимательно посмотрела на хозяйку. В ней проснулся профессиональный интерес.

— А как его настоящая фамилия? — жадно спросила она.

— Фуко. Он внебрачный сын Дезире Фуко, которая два года назад умерла в больнице. Здесь, в Бастии. — Катарина тяжко вздохнула. — Никто не знает, от чего. Она просто истаяла как свечка, если вы понимаете, о чем я говорю, мадемуазель Юлия.

Юлия кивнула.

— А что известно о его отце?

Профессиональная журналистка сделала стойку. Она напала на след потрясающей истории, которая выйдет под крупным заголовком на первой странице женского журнала «Анемона» и принесет супервысокие тиражи. Юлия стояла у истоков этого издания. Она помнит, как в пылу и задоре они, тогда еще совсем юные и неопытные журналисты, выбирали журналу название. Красивый цветок с милым именем в просторечье называют «ветреницей», и такое название придавало женскому журналу пикантность. Это была ее, Юлии, идея. Сейчас в своем воображении Юлия уже врывалась в редакцию после отпуска, небрежно бросала на стол материалы и оповещала ошеломленных коллег: «Дети мои! У меня такая история — пальчики оближешь! Наши читательницы обрыдаются!»

— Отец… — продолжала между тем мадам Бонелли. — Говорили, он был полицейским в Ницце. Погиб в перестрелке с бандитами. Так и не успел узаконить брак.

— В Ницце? — удивленно переспросила Юлия.

— Да. Дезире работала там в большом отеле. Это потом она вернулась с ребенком на Корсику, на родину. У нее был еще брат, она надеялась на его поддержку и помощь. Но тот не мог простить позора сестры и уже не мог отомстить тому, кто ее обесчестил. Так вот, мадемуазель! — Катарина посмотрела Юлии прямо в глаза. — Мы ведь островной народ. И все еще живем по законам старинных обычаев и нравов.

Обе помолчали, только звонкие детские голоса звучали с улицы да по-прежнему булькал суп на плите.

— А что было дальше, мадам Бонелли? — вырвала ее из раздумий Юлия.

Катарина вздохнула, неспешно поднялась, погасила огонь под горшком, снова села.

— Так вот. Старший Фуко, брат Дезире, уехал на материк, чтобы найти там работу и скрыться от позора. И она снова осталась одна. У нас, знаете ли, давно так заведено, что молодые покидают остров в поисках заработка. Здесь у них мало возможностей, да и богатства тут не наживешь. Загляните в горные деревни. Сколько стоит заброшенных домов! И живет там только горстка стариков. Да, умирать все возвращаются сюда, потому что нигде больше корсиканец не сможет обрести последний покой, кроме Корсики. — Она скупо отхлебнула из своего стаканчика.

— А на что жила Дезире с маленьким сыном? — Юлия осторожно постаралась вернуть разговор в нужное русло.

— Она была рукодельницей. Шила и вязала милые вещицы и сдавала их в местные лавочки на продажу. Но этот заработок только помогал ей держаться на плаву. Досыта они никогда не ели. А потом пришлось еще влезть в долги, чтобы платить за квартиру.

— Но ведь она прекрасно знала языки. Она обучила Даниеля немецкому. Разве нельзя было снова устроиться в какой-нибудь крупный отель? Здесь же столько туристов!

— Ну, не так-то у нас и много туристских отелей, мадемуазель Юлия, — покачала головой Катарина Бонелли. — Но это не главное. Дезире брала работу на дом, чтобы постоянно быть рядом с сыном. Она была к нему очень привязана.

— И так рано рассталась с ним, — нечаянно промолвила Юлия. Судьба незнакомой ей Дезире Фуко странным образом брала ее за душу.

— Да, — снова вздохнула сердобольная Катарина. — Под конец она была кожа да кости, бедняжка. И так слаба! На нее просто было жалко смотреть! Я поила ее с ложечки, обмывала ее. Я тогда работала еще и в больнице, наверное, Даниель рассказывал. Мужу нужна была новая лодка. Старый челн, который и так-то протекал, был в щепки разбит штормом.

— И как вы все успевали? — поразилась Юлия. — Ведь дома орава малышей, которые доставляют столько хлопот! Муж, хозяйство…

— Все успеешь, если деваться некуда. А тогда еще и свекровь приезжала к нам почаще. Это теперь дорога вниз стала такой трудной. Ну конечно, легко нам не было. Но знаете, что я вам скажу, мадемуазель Юлия? Как насмотришься в больнице на людские страдания, так еще будешь радоваться, что руки-ноги на месте и можешь работать. И своим детям не могла нарадоваться, как посмотрю на Даниеля. Он не отходя сидел возле умирающей матери, сплошной комок горя. Одинокий, растерянный. Никто о нем не заботился, никто не думал — у всякого свои беды! Тогда я поговорила с мужем. И как бедняжка отмучилась, мы взяли Даниеля к себе. — Светлая улыбка преобразила суровые черты Катарины. — Конечно, пришлось немного потесниться. И суп стал чуток пожиже. Да разве в этом дело? Мы дружно живем и нужны друг другу. Чего еще желать лучшего?!

Вся мудрость маленького островного народа говорила сейчас устами этой простой женщины. И Юлия вдруг показалась себе такой маленькой и никчемной со своими ничтожными заботами и великим апломбом. Возле этой скромной корсиканки с благородной душой и большим сердцем, которая и не осознавала своего великодушия, а делала то, что считала само собой разумеющимся!..

Песня снаружи умолкла. Вместо нее послышались пронзительные визги и крик, грозящие перерасти в настоящую ссору. Одним махом мать Бонелли оказалась у открытого окна и, высунувшись по пояс, строго прикрикнула:

— Ну-ка, петухи, сейчас же прекратите! Что о вас подумает мадемуазель Юлия?

— Луис украл мой леденец на палочке! — завыл Паоло.

— Украл? — Голос младшего брата взвился до пронзительного дисканта. — Если ты еще раз скажешь такое, я выдеру тебе все волосы!

Теперь маленькая Тереза ударилась в безутешный детский плач. Успокаивая ее, старший, Лукас, крикнул наверх матери:

— Он его просто спрятал, мама!

— Луис, быстро отдай Паоло его леденец и помиритесь! — приказала мать. — А то я сейчас спущусь и устрою вам такую баню!

Похоже, дети знали, что с матерью шутки плохи, поэтому притихли. Еще чуть-чуть попререкались, еще чуть-чуть поворчали — и во дворе снова воцарился мир. Когда Катарина Бонелли повернулась от окна, ее, лицо было вовсе не сердитым, а даже веселым.

— Мальчишки — как молодые щенки. Если не лают, значит, нездоровы.

Юлия поднялась:

— Пожалуй, пойду. У вас еще столько дел! Большое спасибо за все, мадам Бонелли! — Взявшись за ручку двери, она тем не менее остановилась. — Даниель, — помедлив, сказала она запинающимся голосом, — рассказал мне удивительную историю, будто у него в Германии бабушка-принцесса, которая живет во дворце…

— О Боже ж ты мой! — со смехом простонала Катарина. — Уж этот мне мальчишка! Он любит морочить этими россказнями голову приезжим. Не верьте ни единому слову!

— Конечно, конечно, но… он назвал одну фамилию: фон Равентли… И сказал, что его зовут Даниель Филипп фон Равентли…

Мадам Бонелли добродушно, со снисходительным упреком покачала головой:

— Он такой фантазер, наш Даниель! Честное слово, просто сказочник. Филипп — да. Это второе имя он, должно быть, и вправду получил по отцу. Потому что Дезире перед смертью все шептала его. Но то, другое, смешное, — чистая выдумка. Даниель Филипп Фуко — так записано в метрике, и так оно есть на самом деле.

— Конечно, я нисколько не сомневаюсь. Только вот «фон Равентли». Это действительно древняя фамилия высшей немецкой знати. Семья существует до сих пор. Они очень богаты и владеют не одним замком.

— Он где-то выискал это имечко, мадемуазель Юлия, поверьте мне. Большая умница наш Даниель, этого не отнимешь. Как только ему в руки попадает кусочек газеты, он тут же начинает читать. — Катарина Бонелли пожала плечами. — Наверное, прочитал что-то о людях, которых так звали. Вот и придумал себе сказку. Дети часто сочиняют истории, особенно если у них такое живое воображение, как у Даниеля.

— Да, я точно так же подумала.

Теперь Юлия была готова рассмеяться над своей безумной идеей о «маленьком принце». А оказывается, мальчишка просто подшутил над ней, и ничего больше!

Когда женщины спускались по лестнице, им навстречу попался Даниель. Он посмотрел на Юлию, потом на мать и тихо сказал:

— Я хочу еще кое-что показать мадемуазель Юлии.

— Что? — спросила мадам Бонелли. Его веки дрогнули.

— Ну… где я сплю.

— Там нечего смотреть! — коротко отрезала мать, развернув его за плечи. — Что там может быть для мадемуазель Юлии интересного? — Она мягко подтолкнула его перед собой и уже ласковее спросила: — Папа еще не появлялся?

Даниель молча помотал головой. По нему было видно, что он неохотно уступает матери.

— Мой муж, — обратилась мадам Бонелли к Юлии, — сейчас внизу, на молу, где стоят лодки. Всегда найдется что-нибудь подправить перед выходом в море. Даниель, сбегай к отцу и скажи ему, что к пяти он должен зайти к дяде Томасу.

— Почему я? — скорчил кислую физиономию Даниель. — Почему не Лукас или Паоло? Как раз теперь, когда у нас мадемуазель Юлия! А завтра она уже уедет!

— Мне все равно пора идти, Даниель, — постаралась успокоить его Юлия. — Но, если хочешь, я могу спуститься с тобой на мол. Посмотрю, как там кипит работа.

По дороге к молу Даниель был молчалив. Даже большой грузовой пароход, который пришел из Марселя, не вызвал у него, как обычно, энтузиазма. Он просто скользнул равнодушным взглядом по суетящимся вокруг него портовым грузчикам — и все. «Может быть, у парнишки что-то вроде боли разлуки?» — подумала Юлия. Она взяла его за руку.

— Послушай, Даниель! На обратном пути я снова буду в Бастии, — вкрадчиво начала она. — Это недолго, даже меньше чем через две недели. Ты ведь знаешь, когда отходят большие лайнеры. И тогда мы можем снова встретиться.

Реакция Даниеля была для нее совершенно неожиданной. Его небесно-голубые глаза лихорадочно заблестели, и из них по Юлии ударил такой заряд энергии, что ей показалось, будто ее поразила молния.

— И тогда я вам все-таки покажу! — со всей страстью, на какую способно нежное детское сердце, выдохнул он.

Мальчик снова вернулся к жизни от своих горьких, тягостных раздумий. Юлия не нашла, что еще ответить, а он уже радостно махал коренастому, очень подвижному корсиканцу с открытым загорелым лицом и добрыми глазами.

— Папа! Я с мадемуазель Юлией!.. — Даниель вырвал свою руку и сломя голову бросился вниз. Юлия едва поспевала за ним.

— Вижу, вижу! — Отец рассмеялся и ловко выпрыгнул из качающейся на волнах рыбацкой лодки. — Твоя любимая мадемуазель Юлия. А знаете, — его смеющиеся глаза были теперь обращены к подоспевшей, чуть запыхавшейся и раскрасневшейся очаровательной молодой даме, — мой сын столько рассказал о вас, что, мне кажется, я вас давно знаю. Рад приветствовать. Ксавье Бонелли. — Он протянул свою широкую, грубоватую от воды и соли ладонь.