Торговец цветами

Чу Ваньнин подался Мо Жаню навстречу, уповая на полумрак. В голове продолжали проноситься с лихорадочной скоростью мысли о том, что он только что переступил черту, за которой, вероятно, лежит целая бездна. Вероятнее всего, он совершил огромную ошибку. Но его губы уже натолкнулись на рот Мо Жаня, и в следующий миг всё это перестало иметь хоть какое-либо значение, потому что он задыхался от сладости поцелуя, в котором утонул последний проблеск здравого смысла. Его затылок впечатался в стекло, дыхание сбилось, пульс в голове громыхал словно безумный барабан. Должно быть, сам Чу тоже потерял рассудок, потому что его бёдра подавались навстречу движениям Вэйюя, и он ненавидел каждый миллиметр одежды, разделявший их напряжённые тела в этот момент, одновременно вознося хвалы полумраку и непопулярности этого места. Мо Жань сжал его, притягивая ближе — и замер, щекоча дыханием лицо. В каждом его вдохе, каждом прикосновении была такая невыразимая нежность, что почему-то глаза Чу обожгло. Он не был уверен, что выдержит ещё хоть секунду. Хотел бы забыть, каково это — быть с Мо Жанем — но не мог, потому что тот в один момент мог схлопнуть его Вселенную до этих жадных ласк, от которых так легко было потерять контроль.

— Ты скучал по мне, Ваньнин... Ты же вернёшься со мной?..

Чу застыл.

Сквозь туман, застивший глаза, вгляделся в лицо Мо Жаня — и понял, что происходит, и к чему всё идёт. Ему это совсем не нравилось.

Одно дело — провести вместе этот день, а затем снова расстаться.

Совсем другое — говорить об отношениях.

О возвращении.

Что Мо Вэйюй хотел от него услышать? Что Чу готов забыть о том, что их обоих съедят живьем, если станет известно об их романе?.. Или… очередное признание в любви — потому что поступков Вэйюю мало?

Если всё обстоит так, Ваньнин просто не выдержит и ударит его.

Он любит Мо Жаня. Готов ради него практически на всё.

Неужели парню всё равно кажется, будто этого недостаточно?

Чего он, в конце концов, хотел? Думал, что решение уйти с должности в бессрочный отпуск далось Ваньнину легко? Балетмейстер ведь даже толком не знал, как жить вне труппы! Посвятил жизнь грёбаному балету и постановкам! Он… был готов пожертвовать всем, чтобы Мо Жань продолжил выступать.

Вэйюй… был настолько слеп, что этого просто не понял?..

Ваньнин неожиданно разозлился на себя так сильно, что едва мог дышать от ярости.

“Что я творю?!.. Зачем позволяю всё это?!..”

Он толкнул Вэйюя в грудь, давая понять, что хочет высвободиться.

Без толку.

Мо Жань усмехнулся, глядя на него сверху вниз. В лиловых глазах промелькнуло что-то жуткое, хищный проблеск — а в следующий миг Чу влетел лопатками и затылком в стекло, от удара на секунду перед глазами всё поплыло. Ладонь Мо Жаня сомкнулась на его подбородке, задирая его вверх.

— Ты вернешься со мной?

Теперь в его тоне не было и тени нежности.

Чу Ваньнин дёрнул головой, выскальзывая из хватки — понимая, что внутри разрастается иррациональный ужас от происходящего.

Это был его Мо Жань… тот самый, который с такой нежностью заботился о нём. Который готов был рисковать собой ради него, и который... проделал весь этот путь, чтобы просто встретиться с ним, хотя, вероятно, даже не был полностью уверен, найдёт ли его здесь.

Ваньнин похолодел.

Он понял, что именно не вязалось в появлении Мо Вэйюя в кафе: время.

Парень объявился буквально через полчаса после того, как в последний раз попытался дозвониться до Чу — а звонил он балетмейстеру, когда тот покидал гостиницу.

Вероятно, он знал, где Чу Ваньнин остановился — потому и пытался связаться с ним, осознав, что мужчина съезжает, и найти его затем будет сложно. Вполне может быть, что он следовал за Ваньнином от гостиницы до самой кофейни… и всё ещё оставался вопрос, как именно и откуда он узнал, где Чу остановился. У Ваньнина ведь даже номер не был забронирован, а платил он администратору наличкой…

“Администратор…”

Ваньнин задохнулся, потому что в следующую секунду ладонь Вэйюя обвилась вокруг его шеи. Парень не сдавливал — но и не позволял Чу отстраниться, его хватка была крепкой. Их взгляды встретились — и балетмейстер понял, что то, что Мо Жань прочел в его глазах, не привело ни к чему хорошему.

Свободной рукой парень вжал в лицо Чу белоснежный носовой платок — и Ваньнин задержал дыхание, одновременно пытаясь высвободиться.

Он знал, что в какой-то момент попал Вэйюю в челюсть, потому что тот едва не оступился, и, грязно заругавшись, сжал гортань с утроенной силой. Балетмейстер задыхался теперь уже вовсе не от астмы или паники. Всё это длилось от силы секунд двадцать — но, когда ладонь снова пустила его горло, Ваньнину ничего не оставалось, кроме как глубоко вдохнуть. Он так и не смог высвободиться, и, чем бы ни был пропитан платок — это “что-то” действовало быстро. В глазах стремительно темнело — а тело, казалось, вовсе превратилось в тряпичную куклу.

Последней осознанной мыслью Чу было то, что Мо Жань, похоже, с самого начала планировал усыпить его.

Он действительно зачем-то пошёл на полное безумие… но зачем?

Суть такого странного поступка не укладывалась в голове.

В конце концов, что с Мо Жанем было не так?..

Комментарий к Часть 41 Спасибо за поддержку этой истории! ✨

Думаю, такой поворот был ожидаем? В любом случае, всё понемногу пишется и вырисовывается. Надеюсь, никто не в ужасе.

И, да, всех с Halloween! 🎃

====== Часть 42 ======

…Белый гостиничный потолок кружился перед глазами, вызывая лёгкую дурноту и ощущение нереальности происходящего, в то время как свет, пробивающийся из-за лишь наполовину задёрнутых штор, вызывал слезотечение. Чу Ваньнин некоторое время неподвижно лежал в постели, пытаясь понять, не приснилось ли ему всё случившееся, потому что номер казался знакомым — вернее, балетмейстер не мог толком вспомнить, ночевал ли именно в этой кровати, но… похоже, он оказался в том же отеле, где изначально планировал остановиться. Тут же на ум пришло странное совпадение: кто-то ведь забронировал его номер практически в тот же момент, когда его собственная бронь слетела. Был ли этим человеком Мо Жань?..

Чу Ваньнин сглотнул, надеясь избавиться от горьковатого привкуса на языке — и едва не задохнулся от боли. Потянулся рукой к горлу — и замер, потому что перед глазами пронеслось, как накануне Вэйюй сдавил его гортань с такой силой, что в какой-то момент стало казаться, что это конец.

Что произошло потом?..

Чу Ваньнин снова осмотрелся по сторонам — однако парня нигде не было. В спальне царила почти стерильная тишина, нарушаемая лишь приглушённым шелестом дождя по подоконнику.

Поверх белоснежного одеяла лежало что-то полупрозрачное.

Чу нахмурился, и сел в постели, разглядывая аккуратно разложенное белое нижнее ханьфу, расшитое традиционными серебром и золотом. Он недоуменно проморгался, вглядываясь в ткань, и даже в какой-то момент протянул руку, пытаясь понять, не кажется ли ему — но в следующий миг одернул её в сторону, стремительно бледнея. Ткань оказалась шелком — притом настолько тонким, что он просвечивал.

“Что всё это значит?..”

Чу встал с постели, старательно избегая даже смотреть в сторону отвратительной вещи. Оперся об стену, терпеливо ожидая, пока головокружение сойдёт на нет. Размял ноющую спину, и, отдышавшись, направился к двери. Ручка не поддалась ни с первого раза, ни со второго.

Закрыто.

Чу Ваньнин навалился на дверь плечом, пытаясь разболтать защелкнутый замок — но и эта манипуляция ни к чему не привела.

Его закрыли в спальне гостиничного номера словно какого-нибудь ребёнка, или домашнее животное!

Понимание, что ему так просто не выбраться, вызвало новую волну злости. Чу развернулся, и на этот раз направился к балконной двери. Та тоже оказалась заперта — впрочем, если бы балетмейстеру даже удалось выйти, он понятия не имел, что делал бы дальше, потому что с его страхом высоты как-либо спуститься на нижний этаж, или хотя бы перебраться на соседний балкон казалось чем-то совершенно невозможным.

Он тяжело вздохнул, пытаясь осознать происходящее.

Совершенно ясно, что его закрыл в спальне гостиничного номера Мо Жань — но зачем он это сделал? И, что важней — где он сам?..

Несколько минут бесплодных поисков мобильного телефона и хоть каких-то личных вещей так ни к чему и не привели. Чу выдохся, и, раздумывая над тем, сколько ещё ему придётся просидеть в этом злосчастном отеле, устало опустился на кровать.

По сути, ему было совершенно нечем заняться — разве что лечь спать, или принять душ. Последнее не представлялось таким уж хорошим вариантом, если учесть, что Вэйюй мог прийти в любой момент, но хотя бы могло помочь освежить голову и убить время.

Чу отправился в ванную комнату — и, обнаружив защелку на двери, плотно закрыл её. Так его хотя бы не застанут врасплох. После долгого ледяного душа насухо вытерся оставленными на сушилке свежими полотенцами, и, надев уже ношенную накануне одежду, вышел.

Мо Жань уже ждал его.

Он сидел на краю незаправленной постели, и рядом с ним на полу стоял широкий латунный поднос, где громоздились пиалы с едой, термос и несколько чашек.

Чу Ваньнин прищурился, задерживаясь взглядом на странном наряде Мо Жаня: тот был облачен в длинное чёрное ханьфу из такого же полупрозрачного шелка, что и белое, лежавшее на кровати. Вышивки изображали диковинных мифических существ. Наряд, который должен был создавать атмосферу традиционности, выглядел… совершенно непристойно. Вызывающе. Смуглая кожа проглядывала из-под полураспахнутого ворота, изящные узловатые пальцы медленно перебирали витой шелковый шнур пояса, играя с длинными кисточками.

У Чу Ваньнина пересохло во рту. Он понятия не имел, что всё это значит, но оказался не в состоянии отвести глаз от совершенно порочного зрелища. Сотни вопросов потерялись в растерянной тишине.

— Ты… ты… — он снова сглотнул, и боль в горле напомнила ему, почему пялиться на Мо Вэйюя в таком виде — ужасная идея. — Ты закрыл меня в номере.

Мо Жань приподнял брови, мягкие губы растянулись в усмешке. Однако он так ничего на это и не ответил.

— Это несмешно, — Ваньнин покачал головой, видя, что Мо Жань продолжает улыбаться. — Это что ещё такое? Ролевые игры?

Он уткнулся негодующим взглядом в белое ханьфу.

— Это твой костюм...

— …… — Чу Ваньнин раскрыл рот, чтобы что-то ответить, и тут же закрыл, понимая, что огрызаться бессмысленно. Он просто не собирается это надевать. Никогда.

— ...для постановки.

Если до этого Чу Ваньнин думал, что Мо Жань не в себе, теперь у него не осталось в этом в принципе сомнений.

— Ты сейчас серьёзно?..

— Я хочу, чтобы ты танцевал для меня.

Чу Ваньнин на несколько секунд закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Если бы речь шла о сексе, он, вероятно, понял бы смысл происходящего. Но это...

Мо Жань говорил всерьёз. Он действительно думал, что балетмейстер будет танцевать — после того, как его приложили головой и душили?..

— Ты выдворил меня из гостиницы, и затем преследовал до самого кафе… усыпил… запер в спальне… Мо Жань, ты себя сейчас слышишь?.. Чего ты хочешь?

— Чтобы ты танцевал, — парень вскинул бровь. — И я не люблю повторяться.

Чу Ваньнин сжал кулаки. Он сверлил Вэйюя тяжёлым взглядом, но тот оставался непоколебим. Так длилось несколько минут, и Чу постепенно начинал осознавать, что происходящее совсем не похоже на затянувшуюся неудачную шутку, или игру.

— Мне долго ждать? — тихо поинтересовался Вэйюй, и в его голосе было нечто такое, от чего по спине Ваньнина прошел ледяной озноб.

— Что, если я откажусь?.. — балетмейстер вдруг понял, что прямо за его спиной дверь в ванную комнату, и он может закрыться в ней, если что-то пойдёт не так.

“Это ведь Мо Жань… он не причинит мне вреда… о чём я вообще думаю?.. — спохватился он тут же, понимая, насколько глупо испытывать страх перед человеком, с которым жил бок о бок целый год. — Я должен с ним поговорить. Возможно, у него всё-таки жар, и он бредит…”

Мо Жань, кажется, заметил, что Чу Ваньнин косится на дверь, и неожиданно рассмеялся:

— Так сложно уважить этого достопочтенного?

— …… — Чу Ваньнин застыл, перебирая в голове варианты ответа. Во-первых, он не совсем понимал, с чего вдруг Мо Жань принялся называть себя “достопочтенным”. Во-вторых, не было похоже, чтобы парень шутил — в его смехе вообще не было ни капли юмора, это был неприятный прохладный смешок, в котором сквозила невысказанная угроза.

И, всё же, он снова напомнил себе, что перед ним Мо Жань, и им обоим давно следовало объясниться. Ему самому не в чем оправдываться, однако у него немало вопросов к парню. В конце концов, как тот узнал, куда отправился Чу? Зачем приехал именно сейчас — и почему всё это время держался в стороне? К тому же, то видео не давало балетмейстеру покоя.

— Мо Жань, это ведь ты выложил то видео, — решил начать не самый приятный разговор Чу Ваньнин. — Ты понимаешь, что натворил? Я уже не смогу вернуться в труппу...

— А зачем тебе возвращаться? — Вэйюй продолжал поигрывать с кистью на поясе, тонкие нити просыпались шелковым водопадом сквозь изящные пальцы. — Ты останешься со мной, этого достаточно.

Ваньнин схлестнулся с парнем взглядами. Он не выдержал и шагнул вперёд, сжимая кулаки с такой силой, что в какой-то момент под бледной кожей проступили вены.

— Ты… снова ушёл из балета!..

В нём кипел такой гнев, что на мгновение он попросту забылся. Ни холодное выражение лица Вэйюя, ни его странное поведение не могли его уже остановить.

Мо Жань!... Он решил перечеркнуть одним махом всё, чего добился за год! Чего они добились вместе!..

Бледная ладонь взметнулась в воздухе и опустилась на щеку Вэйюя.

Ваньнин дышал так часто, что, казалось, еще немного — и у него начнётся приступ. Кровь стучала в висках, заглушая всё вокруг. Он почти ничего не различал перед собой кроме вдруг ставшего недобрым лица Мо Жаня.

— Ты ушёл от этого достопочтенного. Почему меня должно волновать, что важно для тебя, если тебя не волную я?..

Ваньнин сжал челюсти, пытаясь выровнять дыхание. То, что говорил Мо Жань, не имело никакого смысла. Он медленно покачал головой:

— У тебя было всё. Ты стал премьером, и получил роль, о которой другие мечтают всю жизнь, за год. Что ты наделал?..

Вэйюй даже глаз не опустил — так и продолжал смотреть на балетмейстера с абсолютно ледяным выражением. Ему не было стыдно, и он не видел ничего зазорного в том, чтобы в который раз всё бросить — это было очевидно. На его левой щеке распускался словно лепестки лотоса алый след от пощёчины, но он даже не обратил внимания ни на боль, ни на что-либо ещё, словно этого удара вовсе не было.

— Надевай костюм, — тихо проговорил он.

Чу Ваньнин уставился на него во все глаза.

— Это всё, что ты можешь мне сказать?..

— Да, — Мо Жань усмехнулся, заметив, как Чу вскинул подбородок. — Или ты наденешь его сам, или я тебе помогу.

Балетмейстер подавил тихий истерический смешок — однако тут же осёкся, потому что горло всё ещё болело, напоминая о том, как Вэйюй душил его. Он не мог понять, шутит ли парень над ним, или действительно всерьёз предлагает ему надеть эти вульгарные тряпки?..

Что, если он не станет этого делать?..

Чу покачал головой, пытаясь избавиться даже от тени мысли о том, чтобы действительно переодеться.

Он не станет всерьёз воспринимать угрозы Мо Жаня — тот никогда не навредит ему. Это ведь не в его характере. Что до того, что произошло в океанариуме… атмосфера в номере почему-то становилась всё более тревожной, и с каждой секундой приходило осознание, что происходящее ненормально.

— Мне повторить ещё раз?.. — Мо Вэйюй отбросил наконец поясной шнурок и впился в лицо Чу жёстким взглядом. — Я непонятно выразился?

— Я не стану этого делать, — Ваньнин скрестил руки на груди, и примерно в то же мгновение Вэйюй вдруг вцепился в его запястье и рванул на себя. Чу от неожиданности не успел сгруппироваться и налетел прямо на парня, едва сумев выставить перед собой свободную руку чтобы предотвратить падение. Его пальцы натолкнулись на грудь Мо Жаня, и он поразился, как быстро колотится сердце под его ладонью — словно тот только что пробежал кросс. Жар кожи обжигал сквозь тонкий чёрный шёлк.

— Мо Жань… — Чу попытался отстраниться, но Вэйюй снова потянул его на себя, и на этот раз свободной рукой принялся расстёгивать его спортивную кофту. Змейка с тихим треском разъехалась. Ваньнин после душа не успел пододеть футболку, о чём теперь неистово сожалел, потому что его мгновенно начало знобить там, где прохладный воздух теперь беспрепятственно соприкасался с кожей.

Действительно ли Мо Жань собирался его раздевать?..

Чу безуспешно попытался вывернуть запястье чтобы высвободить хотя бы одну руку — вторую он не мог убрать с груди Вэйюя, потому что в противном случае бы потерял равновесие. Мо Жань же даже не думал ослаблять хватку — при этом теперь переключился на пояс джинсов.

— Стой!.. — Чу едва не задохнулся, когда длинные пальцы уверенно расстегнули верхнюю пуговицу. — Мо Жань, это ведь глупо, ты сам понимаешь… — он оборвался потому что парень уже взялся стягивать джинсы с его бёдер, и ощущение было далеко не самым нежным, грубая ткань не хотела опускаться вниз и тянула за собой нижнее бельё.. — Я… сам!..

Мо Жань наконец остановился, и, казалось, начал обращать внимание на то, что ему говорит балетмейстер.

— Я сам, — повторил Чу Ваньнин, и уверенно кивнул в сторону белого полупрозрачного ханьфу. — Если тебе так хочется, я надену его.

— Не наденешь, — расплылся в знающей усмешке Вэйюй. — Ты думаешь, что я отпущу тебя в ванную переодеться. Этого не будет.

В следующую секунду он вывернул руку Ваньнина под углом, и мужчина вскрикнул, впечатываясь лицом и грудью в постель. Мо Жань, воспользовавшись его секундной дезориентацией, оседлал поясницу, и в один момент полностью стащил с него кофту, а затем перехватил левую руку, и продел узкую ладонь в шёлковый рукав.

У Чу Ваньнина после падения всё ещё немного кружилась голова — видимо, давали о себе знать последствия хлороформа.

Он предпочёл не сопротивляться, потому что Мо Вэйюй действительно переодевал его.

Прикосновения были максимально мягкими и нейтральными, в них не было никакого сексуального подтекста или агрессии. Если бы не определённая часть анатомии Вэйюя, напряжённо упирающаяся куда-то в область поясницы Чу, балетмейстер бы подумал, что тот и вовсе не заинтересован.

“Это какое-то безумие…”

Когда обе его руки оказались продеты в рукава, Мо Жань снова принялся стаскивать с Чу джинсы, притом проделывал это уже намного аккуратней, проводя ладонями по бёдрам вслед за спускающейся тканью. Там, где его пальцы касались оголившейся кожи, Ваньнин ощущал нарастающее тепло, от которого невозможно было укрыться.

В какой-то момент Вэйюй спустился к его лодыжкам и на секунду сжал их — а затем послышался тихий щелчок и позвякивание. Чу Ваньнин попытался дёрнуться, но не смог, потому что Мо Жань крепко перехватил его ступни:

— Расслабься. Это всего лишь небольшие браслеты.

Балетмейстер застыл, чувствуя, как к лицу приливает кровь.

Он… добровольно позволил себя раздеть, и теперь мало того, что на нём было лишь полупрозрачное одеяние, которое и ханьфу-то назвать язык не поворачивался — теперь Мо Жань ещё и нацепил на него побрякушки!..

За весь год, что он провёл с Вэйюем, с ним никогда не случалось ничего настолько отвратительного.

Он даже решить для себя не мог, чего ему хотелось сильнее: провалиться сквозь землю от стыда, или просто сразу умереть, чтобы этот позор наконец закончился.

Между тем, Мо Жань теперь уже склонялся над его спиной, оставив наконец в покое его ноги — и Чу смутно ощущал что-то прохладное на своей талии. В какой-то момент его бёдра потянули вверх — и ещё одна золотая цепочка теперь тихо защёлкнулась на его поясе.

“Клац”.

Она оказалась связанной с браслетами на ногах.

Чу резко перекатился, пытаясь отползти в дальнюю часть кровати, не давая Мо Жаню завершить начатое — но браслеты неожиданно впились в тонкие щиколотки, и он снова упал, задыхаясь, проезжая коленями по гладким простыням.

Мо Жань рывком перевернул его на спину, и в два счёта застегнул ещё два браслета на его запястьях, а затем, склонившись к шее, погладил кадык пальцами и нахмурился.

— Прости.

Чу Ваньнин уставился на Вэйюя испепеляющим взглядом. Он был настолько зол, что у него разом пропали все слова. Буквально задыхался от гнева. Его лицо полыхало.

— Я причинил тебе боль, — Мо Жань снова прошёлся по шее, и вздохнул.

Послышался финальный щелчок — и на этот раз Ваньнин оторопело осознал, что Вэйюй застегнул что-то теперь уже у него на горле. Мужчина, забыв обо всём, поднёс руку, морщась от мягкого позвякивания бубенцов — и на ощупь понял, что это тонкий металлический ошейник.

Мо Жань продолжал наблюдать за ним и его реакцией, как если бы ему было интересно, что балетмейстер будет делать дальше. Он даже немного отстранился — впрочем, по правде, скорее, был вынужден это сделать, чтобы наконец завязать полностью ханьфу.

Чу, в свою очередь, молчал. Внутренний ужас мешался с непониманием и стыдом. В голове не укладывалось, зачем Мо Жань всё это делает: ему, правда, не хватает острых ощущений?.. Или он считал, что это всё уместно в их отношениях?..

— Готово, — Вэйюй завязал последний узелок на поясе и поднялся с постели. — Тебе идёт.

Чу Ваньнин прожёг его злым взглядом, всё ещё не понимая, как должен реагировать на происходящее. Он тоже попытался подняться — и на этот раз беспрепятственно сел на кровати, мельком проходясь по скреплённым цепочками между собой браслетам и поясу. Тонкие золотые нити свободно тянулись от его шеи к запястьям, ниспадали по груди к поясу, опускались по спине, повторяя изгибы позвоночника. Кое-где на них поблёскивали крошечные золотые бубенчики, украшенные камушками.Выглядело всё это дорого — словно изысканное ювелирное украшение, изготовленное на заказ.

Что там Мо Жань говорил о его костюме? Для постановки?..

Любопытно, какой.

— Ты привыкнешь, — Вэйюй улыбнулся. — На самом деле, я долго выбирал их. И… я принёс твою заколку.

Он кивнул головой в сторону прикроватной тумбочки, на которой лежала та самая вычурная золотая заколка в форме цветущей ветви, инкрустированная алыми камнями.

Чу Ваньнин должен был признать, что все украшения действительно сочетались между собой — и с его нарядом.

Но… зачем?

Мо Жань холодно усмехнулся:

— Тебе не нравится?

Чу Ваньнин поджал губы, не понимая, какой ответ от него хотят услышать.

“Нет, ты что, мне всё нравится — особенно то, что в таком виде я, скорее, застрелюсь, чем выйду туда, где меня могут увидеть… Не беспокойся, смело оставляй номер открытым...” — так?

— Ты говорил, что хочешь, чтобы я станцевал для тебя, — выдавил он из себя вместо язвительной тирады.

— Именно, — Мо Жань кивнул.

— Что именно?

Вэйюй внимательно осмотрел Чу Ваньнина с ног до головы, и этот взгляд можно было расценить как любопытный — как если бы он был заранее уверен, что его ответ может взбесить балетмейстера.

— Я хотел бы увидеть тебя в партии Никии.

Чу Ваньнин не позволил себе ничем выдать состояние внутреннего шока. Он помолчал несколько секунд прежде чем ответить, потому что ему стало действительно не по себе. Медленно выдохнул, проходясь взглядом по браслетам на руках, тщательно взвешивая в голове каждое слово.

— Ты ради этого на самом деле приехал?

Мо Вэйюй изумлённо уставился на Чу, и, казалось, потерялся с ответом.

— Я станцую, — балетмейстер кивнул, но затем снова поднял глаза на Мо Жаня. — Но тебе придётся вернуться к своей роли. Поверить не могу, что ради этого ты проделал весь этот путь. Это…

— “Вздор”? — подсказал Мо Жань.

— Именно. Я думал, ты бросил балет. Посчитал…

— Я оставил труппу, — оборвал его Мо Вэйюй, разрушая все иллюзии на то, что между ними возникло недопонимание.

Чу Ваньнин старался сидеть неподвижно, чтобы не зазвенеть колокольчиками — если бы не это, он бы уже, вероятно, вытряс из Мо Жаня душу. Единственным, что его останавливало, был невероятно глупый наряд, от одного вида которого на себе у него ползли мурашки по спине… да и то, что Мо Вэйюй был физически сильнее, и, если прежде это никак не сказывалось на их отношениях, теперь парень, похоже, не испытывал особых угрызений совести, применяя силу — всё это тоже не внушало уверенности.

— Тогда… зачем? — спросил Ваньнин хмуро.

— Я этого хочу.

Мо Жань откинулся на подушки, как если бы вот этим “я хочу” всё и объяснил.

Чу Ваньнин вздохнул. Он положительно не понимал, зачем всё это: попытка поиздеваться напоследок, перед тем, как в очередной раз закрыть дверь и оставить классический танец?.. Или всё обстоит ещё хуже, и Вэйюй хочет унизить его за что-то — вероятно, свой провал после того, как сам же выложил то видео?.. Ему мало того, что Чу Ваньнин ушёл — или он злится, что тот его оставил, и не смог выручить, когда всё полетело к чертям?..

— Какую сцену ты хотел бы, чтобы я импровизировал? — поинтересовался он сухо. Решил не спорить: в конце концов, они оба находятся за закрытыми дверями гостиничного номера, свидетелей у происходящего нет. И на том спасибо. — Ты же понимаешь, что я не танцую женские партии, и это глупо, пошло, и совершенно бессмысленно…

— Ваньнин, — оборвал его Мо Жань, — если ты не начнёшь прямо сейчас, я тебя заставлю, и тебе это не понравится.

Чу моргнул, пытаясь понять, как именно кого-либо можно заставить танцевать, если человек не хочет этого делать, но так и не пришёл ни к какому ответу. Впрочем, он не собирался прояснять этот момент, потому что всё давно уже для себя решил. Мо Жань хотел посмотреть его импровизацию?.. Что же, он и сам давно не танцевал, его тело определённо тосковало по свободе движений.

Ему было совсем несложно что-нибудь придумать на ходу, совместив с классической хореографией Петипа. Вэйюй так и не ответил на его вопрос, какую сцену он хотел — а потому балетмейстер справедливо рассудил, что выбор за ним. Ему всегда нравился танец теней: летучий, ломкий и меланхоличный. Он любил эту сцену, хоть никогда сам и не представлял себя в солирующей роли: он был бы совершенно негодным Солором, брамином, или раджой, и уж тем более не ассоциировал себя с полной жизни Никией, или коварной Гамзатти. Зато представить себя тенью мира мёртвых, призрачной иллюзией, безусловно, мог.

Поднявшись с постели, он бросил на Вэйюя очередной негодующий взгляд — и принялся разогреваться прямо в цепочках и браслетах. Те мягко позвякивали при малейшем движении, однако звук этот раздражал и вызывал стыд лишь первые несколько минут — вскоре Чу вообще перестал обращать на них внимание. Никакие полупрозрачные одеяния и прочие гадкие вещи не могли поколебать его уверенность в том, что он не позволит себя унизить подобным образом. Он исполнял разные роли, и совершенно точно не ударит лицом в грязь теперь. Если Мо Вэйюй решил, что станцевать эту партию ему не по силам, или решил посмеяться… что же, парня ожидает сюрприз.

— Мне нужна музыка, — тихо проговорил он, когда почувствовал, что готов. — Из третьего акта. Вступление, танец Никии, или сцена с шарфом. На твоё усмотрение.

Мо Вэйюй приподнял уголки губ в улыбке:

— Сцена с шарфом подойдёт, — он приподнял пальцами одной руки длинное шёлковое полотно из такой же безупречно-белой ткани, что и наряд Чу Ваньнина. Всё это время шарф лежал вместе с костюмом. Чу поджал губы, думая о том, что сцена, выбранная Мо Вэйюем, вообще-то, дуэт.

Когда он говорил о музыкальной композиции, имел в виду в первую очередь сопровождение, а не сам танец.

Длинный гладкий шёлк, стоило Вэйюю всколыхнуть его, невесомо воспарил в воздухе — и Чу ничего не оставалось, кроме как перехватить его, механически обвивая вокруг запястья. Он не знал, как именно собирается исполнять композицию, потому что пространство гостиничного номера очень сильно ограничивало в возможностях, да и отсутствие нормальной в меру скользящей обуви явно играло не на руку. Зато тонкие золотые цепочки мешались и раздражали.

Чу замер, вслушиваясь в мягкое скрипичное соло, открывающее сцену, мысленно выстраивая цепочку из па-де-ша и парящих аттитюдов, чередующихся с полутурами и турами на полупальцах.

Танцевать без обуви оказалось не так уж сложно, как он мог предположить — к тому же, длинный полупрозрачный шёлк струился до самого пола, скрывая часть движений, отчего временами казалось, будто фигура мужчины действительно неподвластна гравитации. В то же время, мягкие арабески вздымали плавными волнами льющуюся ткань, и размеренная мелодия соединялась с его телом в целое: тонкие руки то рисовали в воздухе полный круг, и ткань шарфа будто оживший призрак парила над головой — то описывали восьмерки, заставляя прозрачное полотно змеиться и ластиться к изгибам талии, медленно ниспадая вниз, отчасти скрывая силуэт. Колокольчики мелодично звенели на браслетах, с каждым завершённым движением ставя крошечный акцент — и Чу Ваньнин этим беззастенчиво пользовался: ему необходимо было лишь выполнить ещё одно пор-де-бра — и вот его запястье снова отдавалось эхом мелодии, увлекая с каждым шагом его в бесплотный призрачный танец.

Голова всё ещё слегка кружилась, а потому балетмейстер прикрыл глаза — неизменная привычка отсекать от себя окружающий мир оказалась как нельзя кстати. В какой-то момент ему удалось отпустить себя, и наконец ощутить всю лёгкость движений, перетекающих друг в друга словно нескончаемый поток. Он даже не сразу осознал, когда край полупрозрачного шарфа обвился вокруг его пояса плотнее, чем следовало — и снова выполнил полный тур, позволяя ткани описать вокруг себя ещё одно кольцо.

Неожиданно его лицо соприкоснулось с обжигающе горячими ладонями. Чу инстинктивно отклонился назад, в попытке отстраниться — но ткань шарфа не дала ему сделать это достаточно проворно и глубоко.

Балетмейстер распахнул глаза, и понял, что Мо Жань удерживает свободный край шарфа, в то время как его вторая рука протянута к его щеке и осторожно поглаживает высокую скулу.

Вэйюй улыбнулся, заметив, что Ваньнин на него смотрит.

— Это было прекрасно.

Всего три слова, произнесённые шёпотом, обожгли мужчину нестерпимым жаром. В какой-то момент Ваньнин забылся и просто танцевал — так, словно был один в этом номере, будто не было Мо Жаня, который неотрывно следил за каждым его движением. Словно ему ничто не угрожало, откажись он танцевать вовсе.

Внезапно ему захотелось забыть обо всём и прижаться щекой к ладони Вэйюя. Он был разгорячён движениями, его тело пело свою мелодию, и жаждало разделить эту песнь. Это было странное помутнение рассудка, длившееся всего долю секунды — но и его было достаточно, чтобы Ваньнин, едва подавшись вперёд, тут же содрогнулся от пронзительного перезвона колокольчиков, которые напомнили ему, почему всё это — невозможно.

Неправильно. Гадко. Унизительно.

Он уставился на руку Мо Жаня так, словно та была ядовитой змеёй.

— Я станцевал для тебя. Что ещё тебе нужно?.. — процедил он, щуря тёмные от внезапной злости глаза.

Комментарий к Часть 42 А вот и возвращение блудного танцовщика, он же балетмейстер, он же прекрасный Чу Фэй! ✨ Следующая часть к выходным. ✨

Спасибо за ожидание, и терпение! ❤️✨

====== Часть 43 ======

...Когда Чу Ваньнин спрашивал Мо Жаня, что тому от него нужно, он был убеждён, что его голос полон сарказма, и истолковать его как-то иначе невозможно. Во взгляде мужчины легко считывалась злость — и, по правде, впервые за всё время он был настолько разъярён, что даже не мог это никак скрыть, сколько ни старался. Казалось, ещё немного, и перед глазами начнёт темнеть.

К чему он не был готов — так это к тому, что Мо Вэйюй чуть склонит голову набок и мягко поинтересуется:

— Тебе, правда, так хочется знать?..

В его глазах не было жёсткости, только мягкая улыбка, так хорошо знакомая Чу Ваньнину. Даже просто смотреть на это внезапно так резко переменившееся выражение лица было почему-то больно.

Мужчина медленно выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Он всё ещё не понимал, что у Мо Вэйюя на уме, и происходящее его беспокоило. Смутно помнил, что как-то парень рассказывал ему о проблемах с самоконтролем, однако за всё это время его слова оставались некой абстракцией.

“Не совсем так, — тут же напомнил себе Ваньнин. — Шесть лет назад Мо Жань меня так сильно напугал, что я, почти не задумываясь, выставил его вон. Именно тогда всё, должно быть, и началось.”

Если вдуматься, тот вечер всё ещё был в памяти Чу неким слепым пятном, которое не давало ему покоя: словно разрозненные фрагменты мозаики, в воспоминаниях представали то искажённое нечитаемыми эмоциями лицо тогда ещё совсем юного Вэйюя, то собственная растерянность балетмейстера, и полное ощущение, что его загнали в угол.

Его собственный страх, вытеснивший доводы рассудка...

Мо Жань тогда не притронулся к Чу, не ударил его, хотя выглядел так, словно готов разорвать его в клочья. Однако в его взгляде Ваньнин увидел нечто, отчего ему до сих пор становилось не по себе.

Были и другие предпосылки, которые тревожили Чу: постоянные фразы Вэйюя о том, что его отталкивают, его абсурдное появление спустя шесть лет под незнакомым именем. Казалось, он в своём желании добиться внимания мужчины был готов пойти на всё.

Ваньнин вспомнил, как однажды парень добавил в его чай усыпляющую настойку — тогда всё это показалось ему недоразумением, которое затем вылилось в куда большую проблему с подачи самого Ваньнина.

Однако теперь, после того, как Вэйюй усыпил его хлороформом и закрыл в номере, ситуация из прошлого больше не казалась такой безобидной. Чу думал о том, что, по сути, ему следовало бы злиться на самого себя — он знал, что Мо Жань способен выкинуть нечто подобное.

Знал, и ничего не предпринял.

Наивно посчитал, что всё в прошлом, и они оба, как взрослые люди, не станут впадать в крайности. По его мнению, во всём произошедшем не было никакого смысла.

Разве что…

Он мельком бросил взгляд на Вэйюя, продолжая вспоминать.

После глупой истории с настойкой, когда Чу попытался донести до Мо Жаня, что им не по пути, и даже согласился отпустить парня, подобрав на его роль кого-то другого, потому что знал, что они оба находятся под угрозой — Вэйюй снова потряс его. Настолько, что у Ваньнина тогда случился приступ, и его воспоминания теперь представляли собой секундные стоп-кадры: вот, парень валит его на пол, и кричит ему в лицо о своей ненависти… вот, его тело объято жаром, и Мо Жань, только что задыхавшийся от ярости, покрывает поцелуями обнажённую кожу… вот, он уже шепчет о том, как любит Чу Ваньнина, прижимая к своей груди, и гладит его волосы, словно пытается утешить. По лицу его катятся слёзы...

Той ночью Мо Жань признался ему в любви, однако это признание не было красивым. В нём была лишь боль.

Чуть позже, когда правда об отце Мо Жаня открылась, Ваньнин вспомнил, что юноша не раз и не два повторял, что боится однажды причинить ему вред. Он упоминал о ситуации с Жун Цзю, и о том, что не помнит, что именно произошло.

Чу Ваньнин верил Мо Жаню. Он доверял ему — даже после признания в том, что однажды парень едва не напал на него.

“Стоит мне подумать о тебе… я теряю контроль. И я готов лгать тебе, манипулировать, применять силу — делать что угодно, лишь бы ты оставался со мной…” — описывал Вэйюй тогда свои чувства.

Ваньнин снова поднял на Мо Жаня внимательный взгляд. Он сохранял молчание так долго, что, казалось, все слова забылись, а во рту нещадно пересохло.

— На самом деле, да. Мне важно знать, чего бы ты хотел, — сказал он, раздумывая над тем, что всё ещё не верит, будто Мо Жань ему может навредить.

Ему хотелось понять, действительно ли парень говорил тогда настолько буквально.

Вэйюй, казалось, на какое-то время выпал из реальности. Его зрачки расширились, губы дрогнули.

— Я?..— он нервно сглотнул, и Ваньнин заметил, как перекатывается его кадык, но затем мгновенное ощущение тепла и растерянности вдруг сменилось колкой усмешкой. — Я хочу тебя.

Чу понял, что больше ничего не добьется. Между ними снова с каждой секундой разрасталась пропасть, которую, казалось, они могли ещё совсем недавно преодолеть. В ответе Мо Жаня была завершённость. Похоже, он всё решил для себя, ничто не могло теперь сбить его с толку.

Он мягко прошёлся пальцами по волосам Чу, и, намотав шелковистую прядь на указательный палец, потянул — так, что балетмейстер вынужденно подался вперёд.

Он не сопротивлялся, потому что понятия не имел, что Вэйюй собирается делать дальше.

Было ли что-то, чего он не отдал бы Мо Жаню с готовностью? Имело ли значение то, как грубо или жестоко с ним мог обойтись парень, если сам Чу Ваньнин знал, что его сердце уже безвозвратно потеряно, а сам он — лишился всех иллюзий и чаяний?

Мо Жань был его учеником, и ещё шесть лет назад Ваньнин верил, что того ожидает прекрасное будущее, недоступное ему самому в силу проблем со здоровьем. Ему так хотелось, чтобы мир увидел Вэйюя таким, каким видел его он сам: искусным танцовщиком, способным покорить любую сцену.

Чтобы окружающие восхищались им так же, как делал это он сам…

Чу Ваньнин жил ради этого, он готов был продать собственную душу за это. Обменять собственное счастье на чужой успех.

Он влюбился в своего талантливого ученика — и слишком поздно понял, что эта любовь погубит их обоих. Будет тянуть их на дно, обратит всё в прах — и, если ему самому было уже всё равно, то Мо Жань… на весах было его будущее.

Чу Ваньнин любил Вэйюя слишком сильно, чтобы позволить себе разрушить его карьеру, желать ему сломанной судьбы. Чудом было то, что тот вернулся в постановку, и снова танцевал.

Кем был балетмейстер, чтобы позволить себе закрыть на это чудо глаза?

Он верил в парня — и в то, что сцена подарит ему куда больше, чем когда-либо сможет дать он сам. Да и что мог он дать Мо Вэйюю такого, чтобы тот забыл о нём и вернулся на сцену?..

“Ваньнин, мне было больно осознавать, что ты прогоняешь меня. Ты был единственным, кто удерживал меня в рассудке все это время. Если бы не ты… я давно превратился бы в чудовище…”

Мо Жань говорил всё это абсолютно серьёзно год назад. Чу казался для него значимым. Единственным, кто ему был когда-либо нужен. Но… сам Чу Ваньнин в это не верил.

Его Мо Жань был достоин любви миллионов… как мог сравниться со всеми этими людьми один Чу Ваньнин?..

Мо Жань сам того не знал, но ему хотелось признания и любви — и Чу Ваньнин был уверен, что любви одного человека никогда не будет достаточно, чтобы его наполнить.

Он прикрыл глаза, ощущая себя разбитым. Позволил Мо Жаню прикасаться пальцами к своим губам, сдавливать их, словно спелые вишни. Приоткрыл рот под давлением пальцев — и тут же почувствовал знакомый терпковатый вкус чужой кожи.

Он был неимоверно зол, что Мо Жань вбил себе в голову, будто ему нужен балетмейстер — но, быть может, в этом была и его вина?.. Он позволял этой иллюзии длиться, эгоистично наслаждаясь моментами близости весь этот год. Позволил себе пригреться в тепле невозможного счастья — на время, зная, что ему всё равно придётся отпустить Мо Жаня, и их отношения не могут длиться вечно.

“Готов лгать, манипулировать… применять силу…” — пронеслось в голове снова.

Мо Жань так зациклился на нём, что перестал осознавать: тем самым он рушит свои возможности. Видеть это было больно. Осознавать, что ты и есть та причина, по которой парень тратит свой потенциал… мерзко.

Чу жил мечтой о блестящих постановках парня — эгоистично позволял этим грёзам себя подпитывать всё это время, когда вечерами лежал в очередном гостиничном номере в одиночестве и не мог заснуть, вспоминая, что ещё год назад Мо Жань бы лежал с ним рядом, и, вероятно, даже обнимал его.

Одиночество всё это время разъедало изнутри словно кислота, и лишь мысли о том, что жертва не напрасна, помогали Ваньнину хоть немного справляться с тоской.

Он запрещал себе думать о том, что мог бы вернуться — и попробовать начать всё сначала. Рано или поздно Вэйюй всё равно поймёт, что Ваньнин — обуза, пресытится этими отношениями. Что тогда?

“Лучше оставить всё вот так. Уйти быстро и не оглядываясь. Позволить парню разобраться в себе и погрузиться в новую постановку,” — так думал Ваньнин из раза в раз.

Он мечтал вернуться к премьере, и просто тихо сидеть в зале. Смотреть на Мо Жаня, и думать о том, что тот теперь по-настоящему счастлив... ведь, видят боги, никто так не был достоин, и в то же время не нуждался так сильно в любви и внимании, которых был лишён.

Мо Жань был создан для сцены. Это было его предназначение. Чу Ваньнин верил в него — потому что иначе в его жизни остался бы лишь беспроглядный мрак.

Как же он был глуп…

Стоило ему уйти, как Вэйюй не оставил от его единственного желания камня на камне. Кажется, он возненавидел Чу за то, что тот хотел ему иной, лучшей жизни, в которой больше не оставалось места для самого балетмейстера. Он не понял, почему Чу так поступил — а сам Чу Ваньнин никогда бы не смог ему рассказать, потому что испытывал невероятный стыд и сам, стоило лишь подумать о том, что всё это время он потакал своим желаниям, оставаясь рядом.

“Почему меня должно волновать, что важно для тебя, если тебя не волную я?..” — вспомнил он тут же брошенную Мо Жанем хлёсткую фразу.

Что это вообще было?..

Попытка переложить ответственность — притом весьма ребяческая?..

Убедить себя, что Чу Ваньнин во всём виноват? Снова возненавидеть?

Мо Жань склонил голову, его горячее дыхание щекотало лицо Чу. Балетмейстер знал, что его взгляд обращён на него — ему не нужно было поднимать глаз, чтобы чувствовать, как внимательно Вэйюй разглядывает его чуть припухшие губы.

Он знал, о чём тот думает — и приоткрыл рот шире, позволяя кончикам пальцев Мо Жаня проникнуть в свой рот.

То, что он сейчас делал, злило его самого, потому что шло вразрез с его собственными убеждениями: Мо Жаню нужно смириться и оставить его. Вернуться в постановку. Осознать, что то, в чём он нуждается — не балетмейстер, а кое-что совсем другое.

Но… вероятно, чтобы убедить его в этом, Ваньнину придётся отдать ему всё, что у него есть, включая остатки гордости.

Иначе до Мо Жаня не дойдёт.

За весь этот год — не дошло…

Чу Ваньнин ощутил, как жжет глаза от непрошенных слёз, и впервые ужаснулся тому, что ему предстоит. Сможет ли он заплатить такую цену в обмен на то, чтобы Мо Жань снова танцевал?.. Готов ли?..

Ему стало по-настоящему страшно — и больно от осознания, что, вероятно, это единственный возможный путь. На мгновение он полностью забылся, и лишь когда пальцы толкнулись в его рту, поглаживая язык, пришёл в себя. Моргнул, поднимая глаза на Мо Жаня, и увидел перед собой пылающее лицо, на котором отражалось удовлетворение, и обещание большего.

Ваньнин заставил себя сомкнуть губы на его пальцах и вобрать их так глубоко, как мог, думая о том, что, вероятно, не сможет увидеть, как Вэйюй выступит в своей лучшей роли. Ему пришлось снова опустить ресницы, потому что глаза защипало от слёз, но он не собирался позволять себе быть слабым.

Не теперь.

— Такой покорный… посмотри на меня… — Мо Жань судорожно выдохнул, когда Ваньнин мягко прикусил подушечку его пальца.

Чу разомкнул губы. Слова Вэйюя звучали пошло, и против воли смущали. Он чувствовал, что подбородок его стал влажным от слюны. Наверняка сейчас он выглядит ужасно.

Ваньнин сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться — и, когда уверился, что слёз больше нет, впился взглядом в лицо Мо Жаня.

Он сделает всё, о чём Вэйюй его попросит.

Станцевать? Отлично.

Раздвинуть ноги?.. За весь год он потерял счёт, сколько раз они занимались сексом.

Что ещё Мо Жань мог от него хотеть? Он больше ничем не располагал, кроме, пожалуй, своей весьма унылой жизни — за которую не стал бы даже держаться.

Мо Жань… неужели ему всё это не осточертело? Чего же он ещё хотел?..

— Почему ты так смотришь на меня? — вдруг спросил Вэйюй, и в голосе его сквозило раздражение. — Я не твоя любимая разбитая чашка, чтобы меня жалеть!..

Он сцепил челюсти, вглядываясь в и без того бледное лицо изящного мужчины перед собой, будто пытаясь найти в его глазах некий ответ, который бы его устроил. Вероятно, он хотел бы увидеть там страх, или что-то ещё… но Чу Ваньнин в этот момент был непоколебим.

Страха он не испытывал — ему, по сути, нечего было бояться. Всё самое худшее уже случилось.

Пальцы Вэйюя снова впились в волосы Чу и потянули его голову вперёд. Он даже не вздрогнул. Тонкие губы на секунду разомкнулись на беззвучном выдохе… и всё.

— Смотришь на меня так, словно я лишь игрушка — которую ты оставил, когда она тебе надоела, на потеху публике, — вдруг мрачно процедил Мо Жань.

Чу Ваньнин вздрогнул, словно от пощёчины.

— Ты никогда не был для меня и… — он попытался сказать что-то ещё, но Мо Жань закрыл его рот, заставив замолчать.

— Шшш, я не обязан это выслушивать. Я так старался стать тем, кем ты мог бы гордиться, кого ты мог бы полюбить, достойным… но тебе было плевать, ты всё равно ушёл. Я уже понял, что, что бы я не делал, этого будет всегда мало...

На долю секунды в его взгляде мелькнула обжигающая боль, от которой у Чу перехватило горло — но затем это полубезумное загнанное выражение отчаяния сменилось холодом.

Ваньнин зажмурился, ожидая чего угодно, но не.... мягких, кротких поцелуев на своём лице, похожих на прикосновения крыльев мотыльков.

Он растерялся, потому что всё происходящее никак не вписывалось в его понимание мотивов Вэйюя.

— Ты будешь танцевать для меня, Ваньнин… будешь спать со мной… Это ведь почти не отличается от того, что было между нами весь этот год, как ты считаешь?.. — тихо обрушились следом жёсткие слова.

Ваньнин распахнул глаза, пристально вглядываясь в склонённое к нему лицо. Мо Жань целовал его так, словно опасался, что мужчина в его руках может рассыпаться в пыль от любого неосторожного движения — а затем позволил себе сказать подобное?..

Балетмейстер, казалось, забыл, как дышать.

Нет, в сказанном не было ничего, что его бы удивило, но… скорее, ему стало неуютно от того, каким Вэйюй говорил с ним тоном.

Он был нежен, и в то же время в нём всё чаще теперь ощущалось что-то, от чего у Чу волосы начинали вставать дыбом.

— Что это значит? — заставил он себя задать вопрос.

— А как ты считаешь, Ваньнин?.. — Мо Жань сощурился. — В этом отеле только мы с тобой. Я снял всё здание, так что здесь нет ни постояльцев, ни персонала… ты ведь так опасался, что кто-нибудь увидит нас вместе, но… можешь не переживать теперь на этот счёт. Мы здесь надолго.

Чу Ваньнин ощутил, как по спине прошёлся неприятный холодок.

— Что… значит “надолго”? — внезапно севшим голосом спросил он.

То, что Вэйюй снял весь отель, было и без того эксцентричным поступком — но куда сильнее настораживала вторая часть фразы.

Мо Жань пожал плечами, оставляя вопрос без ответа. Пробежался пальцами по золотому обручу-ошейнику на шее мужчины, и расплылся в улыбке.

— Мо Жань… — Чу попытался остановить его, но на этот раз парень снова потянул его за волосы — куда резче.

— Шшшш, будь послушным котиком, а не то этот достопочтенный разозлится.

Ваньнин метнул в парня полный негодования взгляд. Его безмерно злили всевозможные уменьшительно-ласкательные прозвища, и ещё сильнее раздражала новая манера Мо Жаня называть себя достопочтенным — так, словно он был высокопоставленной особой.

В глазах Чу он был глупцом.

— Если ты хочешь секса, так и скажи, — выпалил зло Ваньнин. — Вовсе не обязательно устраивать столько шума вокруг. Я не против.

— Вот как?.. — Мо Жань вскинул бровь. — Уважаемый балетместер скрывался так долго, а теперь вот так просто сдаётся мне на милость?..

— Мо Жань… — Чу открыл, было, рот, но Вэйюй дёрнул за цепочку, и неожиданно золотой обруч на его шее стал туже.

— Молчать.

Чу растерянно сглотнул. Он не ожидал такого поворота — и понятия не имел, что то, что он принял за украшения для костюма, могло впиваться в кожу и причинять дискомфорт.

— Мне нравится видеть на твоём лице недоумение. Впервые, кажется, ты не знаешь, что сказать, Ваньнин, — усмехнулся Мо Жань, — но на твоём месте я был бы осторожнее со словами. Говоришь, ты не против?.. Отлично. На колени.

Он прищурился, видя, что Чу колеблется — однако Ваньнин решил, что не доставит ему удовольствия своим сопротивлением.

Он сказал именно то, что имел в виду.

Мо Жань хочет от него этого? Ну, что же… он медленно опустился на колени перед Вэйюем, глядя прямо перед собой. Белое ханьфу расплескалось по полу гладким шёлком. Цепочки мелодично зазвенели от резкого движения.

Ваньнин не позволит себе отступить так просто. Выдохнув, он собрался с силами и поднял на Мо Жаня изучающий острый взгляд — и вдруг понял, что на лице парня написано плохо скрываемое изумление. Казалось, он был удивлён поведением Чу не меньше, чем того удивило желание юноши. В то же время Ваньнин видел разгорающееся пламя в его глазах, и ему стало любопытно, как далеко тот зайдёт. Кроме того, он не мог отрицать, что его самого странно возбуждало происходящее. Мысль о том, что Мо Жань хочет его таким образом… заводила.

Пауза затянулась по мере того, как они оба изучали друг друга.

— Мо Жань… — Чу вздохнул, решив, что Вэйюй передумал, а сам он совершенно точно понятия не имел, что делать дальше. Пол под коленями оказался твёрже, чем он считал, и неприятно жёг холодом.

— Шшш, — Вэйюй наклонился к Ваньнину, поглаживая его голову. — Мне так нравится, когда ты послушный. Я не знал, что ты можешь таким быть…

Его кончики пальцев прошлись по длинным прядям, задевая ухо, а затем осторожно погладили едва заметную родинку. Ваньнину пришлось сжать губы чтобы сдержать вздох — прикосновение обжигало, это место было особенно чувствительным, однако он не собирался идти на поводу у своих желаний.

Куда важнее было то, чего хотел Мо Жань.

“Тебя не волнует, чего хотел бы я...” — сказал Вэйюй. Чу Ваньнин собирался доказать ему, что всё было как раз наоборот.

Были ли действия Мо Жаня продиктованы желанием отыграться, или попыткой заполучить желаемое? Что будет, если Чу Ваньнин добровольно даст ему всё, чего он попросит?..

— Какой хороший… — Вэйюй, казалось, сконцентрировался на лице Чу, его прикосновения теперь были мягкими, бережными. Он поглаживал подбородок мужчины, глаза его сверкали, а сам он дышал слишком часто, словно лишь смотреть на Ваньнина в таком виде ему доставляло невыразимое наслаждение. — Знаешь ли ты, как сейчас выглядишь? Лицо твоё белее снега, но уши и шея, кажется, горят. Готов поспорить, ты возбуждён… это так, Ваньнин?

Балетмейстер поджал губы.

Он не хотел акцентировать внимание на себе — для него было важно, нравится ли всё происходящее Вэйюю, а не ему самому. Однако отрицать слова парня он бы не смог даже при всём желании — его естество наливалось кровью, и он знал, что только благодаря свободным слоям тонкого шёлка его состояние всё ещё не очевидно.

— Покажи этому достопочтенному, — прошептал Вэйюй, словно прочитав его мысли.

Ваньнин ощутил, что теперь горит уже не только его шея, но и щеки.

Что Мо Жань имел в виду?..

Он уставился на парня, сводя брови к переносице. Тёмный взгляд натолкнулся такой же лиловый. Вэйюй улыбнулся, заметив его растерянность:

— Развяжи ханьфу, но не снимай. Дай мне посмотреть на тебя как следует.

Чу Ваньнин медленно кивнул, думая о том, что Мо Вэйюй видит его обнажённым не впервые. Сам он испытывал по этому поводу смешанные чувства, не считая своё тело привлекательным, но… едва его пальцы потянулись к тонким шелковым шнуркам-завязкам, как стало очевидно, что парень действительно этого ждёт: зрачки его расширились, кончик языка прошёлся по нижней губе.

Балетмейстер в свою очередь постарался проделать всё максимально нейтрально, без неуместных сантиментов и стыдливости — как если бы ему вовсе не было сложно. Белая ткань распахнулась сначала на его груди, а затем раскрыла обнажённые ноги и бледные узкие бёдра. На нём всё ещё было нижнее бельё — тонкие брифы — но сквозь них отчётливо проглядывали контуры члена, на светлой ткани виднелось небольшое влажное пятно.

— Спусти их ниже, — голос Вэйюя сделался хрипловатым. Очевидно, его возбуждало то, что он видел.

Чу потянул за эластичную резинку, опуская бельё на уровень коленей. Воздух, поначалу казавшийся ему выстуженным, теперь приятно холодил разгорячённое тело. Он прикусил губу, пытаясь сосредоточиться на Вэйюе, заставить себя поднять на него глаза — потому что в этот самый момент его вконец одолел стыд, и вся затея с тем, чтобы потакать Вэйюю и его желаниям, больше не казалась такой уж удачной. Он понятия не имел, что парень будет просить его о чём-то подобном. Только внутреннее упрямство помогало ему до сих пор хоть как-то держать лицо — но при этом он не был уверен, сможет ли оставаться холодным до конца.

— Скажи, ты ласкал себя, думая обо мне, всё это время? Раньше не было ни ночи, чтобы мы не спали вместе… ты скучал? — прошептал Вэйюй.

Чу Ваньнин невольно сжал кулаки.

Этим разговорам, казалось, не будет конца — и всякий раз Вэйюй предпочитал говорить о нём, а не о себе, или том, чего сам хочет. Ваньнин замялся, пытаясь понять, что ему лучше ответить в этой ситуации. Правду?.. Что он в самом деле старался не думать о Мо Жане вообще, потому что ему было слишком больно осознавать, что всё должно остаться в прошлом?.. Что любые воспоминания приводили к тому, что ему хотелось забиться под одеяло, уснуть — и больше никогда не просыпаться?..

— Отвечай, — Мо Жань подался к нему ближе, в его голосе теперь звучало плохо скрываемое нетерпение.

— Я скучал, но… я… — одними губами проговорил Чу Ваньнин. Он не знал, как правильно ответить.

— Значит, у тебя не было секса уже несколько месяцев, — Мо Жаня, казалось, удовлетворил его ответ. Он вдруг склонился к Ваньнину так низко, что кончик его носа задел ухо мужчины. — Это многое объясняет.

“Что, мать вашу, это вообще могло объяснять?..” — задался вопросом Чу Ваньнин, у которого до Мо Жаня секса вообще не было в принципе, но долго раздумывать над этим ему не пришлось, потому что парень перехватил его ладонь и потянул вниз, переплетаясь с ним пальцами.

В следующее мгновение Чу понял, что он делает, и едва не вскочил — однако Мо Вэйюй опустился рядом с ним для удобства прямо на пол, и вовремя удержал его, свободной рукой надавив на плечо.

Второй рукой он обхватил ладонь Чу Ваньнина — и поочерёдно теперь поглаживал его пальцы, заставляя их сгибаться, обхватывая напряжённый член.

— А теперь двигайся так, как тебе нравится, — он выпустил Чу из своей хватки и, кажется, впрямь собрался только наблюдать.

Чу Ваньнин закрыл глаза, думая о том, что не может в таком состоянии смотреть на Мо Жаня. Ему оставалось разве что надеяться, что это всё не продлится слишком долго. С каждым движением браслет на его запястье позвякивал в воцарившейся тишине, его собственное дыхание казалось оглушающим, а ощущение чужого взгляда на теле действовало словно худший афродизиак. В какой-то момент ему удалось забыться, и он стал подмахивать бёдрами, отдаваясь нарастающему огню, который в любую секунду грозил объять его полностью, выжигая последние крупицы здравого смысла.

— Тебе нравится, правда? — раздался тягучий мягкий голос, и мужчина, успевший на какое-то время забыть о том, что происходит вокруг, невольно дёрнулся — но тут же ощутил, как ошейник сдавливает шею. — Я тоже скучал по тебе. Если ты откроешь глаза, увидишь, как сильно…

Чу медленно моргнул, слова Вэйюя отчасти смогли вернуть ему рассудок и способность здравомыслия — однако то, что он увидел затем, снова едва не отправило его куда-то в стратосферу. Пока он прикасался к себе, Мо Жань тоже развязал ханьфу, и снова поднялся на ноги. Его бёдра оказались напротив лица Чу Ваньнина, и было невозможно не заметить длинный набухший член, агрессивно выпирающий вперёд, словно оружие в полной боевой готовности.

Он и забыл, насколько Мо Жань был “одарён” — и теперь одно это зрелище заставляло в который раз нервничать.

Вэйюй мягко ткнулся в губы Чу, не давая тому слишком долго раздумывать.

— Открой рот, золотце. Нехорошо веселиться одному. Этот достопочтенный так скучал по тебе…

Ваньнина не пришлось просить дважды. Его рот и без того истекал слюной, и то, как Мо Жань просил его об этом, поставило бы его на колени, если бы он уже на них не стоял.

Он разомкнул пересохшие губы. Провёл по ним языком, думая о том, что так Вэйюю будет легче войти — его рот всегда был несколько маловат и принимал орган такого размера он с трудом.

Парень никуда не торопился, он обхватил одной рукой себя по окружности, направляя к губам мужчины лишь головку, давая тому время, чтобы подготовиться. В то же время вторая его ладонь сжимала тонкую цепочку, соединённую с ошейником Чу. Он неосознанно поглаживал золотые звенья, и было в этом движении что-то совершенно порочное. Чу Ваньнин на секунду даже забыл, как дышать, и перестал прикасаться к себе, глядя на Мо Вэйюя, словно завороженный.

— Ваньнин? — Мо Жань потянул за цепочку, и Чу, придя в себя, раскрыл рот ещё шире, обхватывая губами головку.

Парень сдавленно застонал, и Ваньнин ощутил, как по его телу прокатилась волной мелкая дрожь.

“Ему так нравится?..”

Мужчина снова прикрыл глаза, находя в себе смелость начать двигаться. Удовольствие, которое получал Мо Вэйюй, казалось, передавалось и ему, потому что его собственное тело теперь снова требовало повышенного внимания.

Ваньнин продолжил ласкать свой член, теперь уже подстраиваясь под тот ритм, в котором двигался Мо Жань: тот не проникал слишком глубоко, но при этом выглядел так, словно вот-вот перешагнет черту. Достаточно было бросить взгляд на плотно сомкнутые веки, раскрасневшееся лицо, подрагивающие губы, с которых слетали пошлые стоны вперемежку с бессвязными вздохами, чтобы это понять — Чу Ваньнин даже украдкой заметил, что по лбу Вэйюя стекает пот, что говорило о том, что тот едва сдерживается.

Балетмейстер прищурился, пытаясь подловить момент, а затем на одном из толчков позволил себе принять Мо Жаня так глубоко, что ощутил его где-то у самых гланд. Мо Жань содрогнулся, изливаясь вязкой субстанцией прямо в горло. Он хрипло застонал — и Чу едва не кончил от одного этого звука. Теперь он задвигался резче, позволяя и себе прийти к финишу — и, спустя всего несколько мгновений излился сам, ужасаясь странному ощущению безразличного удовлетворения, о котором и помыслить не мог в таких обстоятельствах. Всё, что он делал, было для Мо Вэйюя... почему же ему самому было так хорошо?

Вэйюй, который всё ещё не совсем пришёл в себя, медленно выскользнул изо рта мужчины и, опустившись на пол, внезапно обхватил Ваньнина за плечи, притягивая к себе так близко, как только мог, зарываясь носом в его испачканную щеку.

— Я так скучал по тебе, мой Ваньнин… почему ты оставил меня? Ты ведь… — он неожиданно отстранился, отворачиваясь, однако Чу не мог не заметить, что лицо Мо Жаня было странно влажным, а глаза его подозрительно покраснели.

— Мо Жань… — он попытался подняться, но парень внезапно снова грубо оборвал его.

— Этот достопочтенный доволен и устал. Можешь отдыхать.

С этими словами он резко запахнул ханьфу и покинул гостиничную спальню. В замочной скважине послышался щелчок — похоже, он снова закрыл Чу одного.

Комментарий к Часть 43 Пожалуйста, обратите внимание, что я всё это пишу не для того чтобы выслушивать, какие мои герои нехорошие. Это всего лишь фик, прошу относиться с пониманием и, если не нравится, не читать. Спасибо.

====== Часть 44 ======

...Балетмейстер сам не помнил, сколько просидел прямо на полу гостиничного номера, пытаясь сообразить, что произошло между ним и Мо Жанем. То, как парень его оставил, напоминало спешное бегство — словно он всерьёз опасался, что Чу Ваньнин отправится за ним следом. По правде, тот не смог бы, даже если бы очень захотел: от продолжительного нахождения на коленях мышцы ног затекли, и даже простая смена положения вызвала дискомфорт.

Опомнившись, Чу дрожащими пальцами кое-как стянул золотые браслеты и цепочки — те невыносимо раздражали своим перезвоном, напоминая о том, на какое бесстыдство он пошёл… неясно, чего ради. Потом взялся разминать занемевшие от неудобного положения бёдра и голени, и направился в душ, смутно понимая, что из одежды у него в номере несвежие кофта и джинсы — да ещё это чёртово пошловато расшитое ханьфу.

Сколько он простоял под ледяной водой, он точно бы не ответил — вышел, только когда кончики пальцев уже сморщились от избыточной влаги, и, как обычно, стуча зубами, прямо в полотенце прошлёпал в спальню, оставляя за собой на полу влажные следы.

У постели всё ещё стояли пиалы с едой и термос, но… есть не хотелось.

Он поморщился, думая о том, что Мо Жань принёс ему еду и оставил в номере, как если бы он был каким-то животным в клетке. От одной мысли об этом начинало мутить, но не было возможности ни открыть окно, чтобы подышать воздухом, ни выпить чистой воды, которая была бы не из-под крана. В итоге он снова лёг в постель, и попытался отрешиться от происходящего.

Ему не хотелось думать о том, с чем ещё ему придётся столкнуться после пробуждения, и как он будет смотреть в глаза Мо Жаню теперь, после всего случившегося. Ничего изменить он уже, увы, не мог… как не сумел и достучаться до юноши, который едва его слушал, и, казалось, не понимал вопросов.

“Почему ты так смотришь на меня? Словно я всего лишь игрушка, которую ты оставил на потеху публике…”

По спине снова прошёл холодок, и Чу укрылся одеялом с головой, пытаясь отгородиться от нездоровой реальности услышанного.

Мо Вэйюй действительно не понимал, почему Ваньнин его оставил — в его словах была болезненная честность. Уродливая правда, которую трудно принять.

Ты никогда не был для меня игрушкой, Мо Жань. Скорее, наоборот — это ты решил поиграть со мной. Разве не видишь?..

Чу поджал худые колени к подбородку, выдыхая, изо всех сил пытаясь согреться. Его продолжало знобить после душа — и, быть может, в равной степени из-за нервного напряжения, которое он всё это время скрывал внутри.

Мо Жань надел на него все эти побрякушки. Заставил танцевать. А затем…

Чу Ваньнин покачал головой, морщась.

Он не хотел думать о том, что произойдёт, если Вэйюй забудется, и в будущем сделает с ним что-то непоправимое. Он собирался ему это позволить — потому что только так, вероятно, парень поймёт, что небезразличен ему. У него не было иного пути. Не о чем было жалеть — да он и не привык жалеть себя. Просто не думал, что всё между ними будет вот так. Что Мо Жань зайдёт так далеко в своих желаниях, и ему придётся принять этот вызов.

По мере того, как шло время, Чу постепенно проваливался в глубокий сон — это была обычная реакция его нервной системы на стресс. Забытье напоминало холодную воду под толстой коркой льда, сквозь которую ничто больше не сможет к нему пробиться...

...Мо Жань, который всё это время неумело пытался придумать предлог, под которым наконец объяснится с мужчиной, и попросит у того прощения за случившееся, так и застыл в дверном проёме, вглядываясь в неясные очертания знакомой фигуры под покровами одеял.

Его Чу Ваньнин… не прошло и часа с момента, как Мо Жань покинул номер, а балетмейстер уже крепко спал. В воздухе витал аромат цветочного геля для душа. На оставленном подносе еда осталась нетронутой, и давно остыла.

Вэйюй нахмурился, покосившись на растекшееся на полу лужицей полупрозрачного шелка ханьфу, и сброшенные тут же неподалёку украшения. Он потратил на них немало времени и средств, собственноручно рисовал их крепления… следил за тем, чтобы ювелир всё сделал максимально комфортным. Хотел подарить их Ваньнину к особому случаю — да так и не решился.

Видимо, был прав — потому что мужчина поспешил избавиться от них, едва Мо Жань вышел за порог.

В груди внезапно стало отчаянно тесно.

Балетмейстер Чу — человек, которого Мо Жань безотчётно любил все эти годы — продолжал отвергать эту любовь. Казалось, что бы парень ни делал, всё это было напрасной тратой времени и сил, будь то дорогостоящие подарки, или собственноручно приготовленная еда. По капле всё это сводило с ума, и в итоге привело к ситуации, из которой, вероятно, не будет обратного пути ни для кого из них.

Весь прошлый год Мо Вэйюй стремился быть лучшей версией себя, чтобы Чу наконец полностью отпустил поводья и просто начал наслаждаться этими отношениями без необходимости что-либо скрывать и жить в постоянном напряжении… но, казалось, чем сильнее он пытался заботиться о каждой мелочи вокруг, делая жизнь Ваньнина лёгкой и приятной, тем сильнее балетмейстер замыкался и отдалялся. Между тем, Мо Жань был уверен, что Чу и сам не знал, как сильно нуждается в заботе, и оттого подчас смотреть, как тот уезжает к себе в пустой дом ради сохранения приличий, или отказывается завтракать вместе с Мо Жанем под разными предлогами, было больно.

“Тебе не нужно так стараться для меня,” — цедил Чу, отводя глаза, и вид у него при этом был такой, словно Вэйюй в который раз разочаровал его. Примерно с таким же выражением он когда-то скупо критиковал первые неловкие плие юноши.

Вэйюй пытался игнорировать недовольство, и продолжал делать то, что считал необходимым: приходил к Чу на репетиции, даже когда у него самого был выходной, устраивал свидания на тех условиях, которые ему ставил Ваньнин — выбирая уединенные места, всегда осмотрительно оговаривая с мужчиной, чего бы тот хотел.

Но правда заключалась в том, что чаще всего Чу Ваньнин ничего не хотел вовсе.

Напряжение между ними медленно росло, и Вэйюй списывал его на усталость мужчины — по наивности считая, что, стоит им вернуться из турне, как всё станет на свои места.

Вот только, когда они оба вернулись к подготовке новой постановки, случился инцидент с мобильным телефоном Чу, после которого балетмейстер был вынужден взять длительный отпуск и уехать.

Мо Жань едва не застонал, вспоминая, как буквально сразу же после отъезда Ваньнина обнаружил смартфон у себя же в квартире, среди вороха вещей.

Посторонних там быть не могло — Чу был особенно щепетилен в вопросах безопасности, так что Вэйюй установил дорогую охранную систему, чтобы мужчина ощущал себя расслабленно, находясь у него. Надеялся, что тот после этого наконец, быть может, переедет к нему окончательно.

По всему выходило, что телефон Чу Ваньнина украл сам Мо Жань...

Тем же вечером парень в ужасе принялся пересматривать записи с камер, и понял, что его предположения оказались правдой — но почему же тогда он ничего об этом не помнил?..

Значило ли это, что видео, из-за которого Ваньнин решил добровольно отойти от дел и уехать, залил тоже он?..

Но… зачем?

Разве во всём этом был хоть какой-то смысл? Он ведь знал, какими могут быть последствия, и что Чу Ваньнин будет в ярости… а что, если балетмейстер обо всём догадался, и потому бросил Вэйюя, ничего толком не объясняя?..

Однако Ваньнин, казалось, продолжал с ним общаться так, словно ничего особенного не произошло, и их расставание было лишь временной мерой, так что Вэйюй на какое-то время даже успокоился. В конце концов, они — не первая и не последняя пара, скрывающая свои отношения. Рано или поздно скандал уляжется, и всем станет безразлично, кто из них с кем спит.

Чу вернётся.

Всё будет-по-прежнему.

Мо Жань убеждал в этом себя несколько недель подряд. Только благодаря этому — и Чу Ваньнину, который, казалось, стал спокойнее, и общался с ним теперь, как прежде, пусть и был далеко — кое-как продолжал ходить на репетиции. Его мало волновало происходящее вокруг, и он практически не старался — ему не была интересна роль, а его партнёрша по сцене вызывала откровенное раздражение... как и хореография, которую ставил не Чу Ваньнин. Чем больше он наблюдал за происходящим, тем сильнее возрастала уверенность, что Чу Ваньнин танцевал бы партию Никии совсем иначе. Пластичней. Легче. И наверняка бы внёс больше элементов народного танца в партию Солора.

Парень прокручивал в голове способы, как заставить руководство пересмотреть состав, и вернуть Ваньнина на сцену в качестве исполнителя — если даже не балетмейстера. Несколько раз встречался со сценаристами, а затем и спонсорами, всерьёз обсуждая этот вариант, апеллируя всё ещё не отшумевшим успехом постановки “Бессмертие” — и распроданными на несколько месяцев вперёд билетами.

Взывая к логике.

Также у него были записи с репетиций, где Ваньнин танцевал совершенно разные партии, в том числе женские — показывая танцовщицам, как им следует двигаться. И были записи, где Чу исполнял расслабленное балади в своё удовольствие. У каждого, кто бы это ни посмотрел, не оставалось сомнений, что лучшего кандидата на роль баядерки представить сложно.

Решение о возвращении балетмейстера в состав было вопросом принятия единогласного решения — и нескольких дней.

Если Чу вернут, Мо Жань всё изменит. Он станет ещё внимательней к Ваньнину — и будет стараться держать дистанцию, если мужчина того пожелает. Сделает всё, чтобы тот оставался на сцене.

Но… затем Чу Ваньнин исчез.

Бесследно растворился. Его номер больше не обслуживался — а, позвонив в отель, где он остановился, Мо Жань услышал от администратора, что тот уже уехал.

Конец… это конец...

Мо Жань, казалось, провалился куда-то на самое дно колодца, и теперь медленно тонул во тьме без единого шанса выбраться наверх.

Репетиции были заброшены. Несколько суток он просидел в машине у дома Чу, надеясь, что тот всё-таки решит закончить отпуск. Ел и спал прямо в салоне. В какой-то момент забылся… и очнулся только через пару суток: в незнакомом месте, не понимая, ни как туда попал, ни что именно там делает.

Судя по календарю, прошло пару недель. Он открыл сообщения в телефоне и наткнулся на запись с незнакомого номера с несколькими вариантами координат. Пробил их — и обнаружил, что эти места — небольшие отдалённые отели на побережье, в одном из них он даже когда-то бывал в юности. Добираться туда долго и сложно.

Смутная догадка не могла не ужаснуть.

Жуфэн.

Он обратился к Наньгун Янь за помощью, чтобы тот нашёл для него Чу. Как ещё он мог бы раздобыть такую информацию?..

Набрав номер, который отправил ему данные, он кратко переговорил с незнакомцем, который уважительно поинтересовался, “в силе ли план” — а, когда Вэйюй попытался расспросить о подробностях, только рассмеялся.

Что именно он имел в виду?..

Чу Ваньнин… в опасности?

Тут же, в сообщениях, Вэйюй обнаружил высланный в электронном виде билет в один конец — как раз нужное направление. Как бы там не было, ему следовало поторопиться — иначе он может не оказаться там вовремя, и балетмейстер Чу попадёт в беду. Парень старался не думать о том, что опасным в данной ситуации для Ваньнина мог быть он сам — очевидно же, что у него возобновились провалы в памяти... он отлично помнил, как в последний раз по той же причине пострадал Жун Цзю.

Чу Ваньнин верил, что Мо Вэйюй ни в чём не виноват, что парня подставили ради раздутия скандала. Верил, что Мо Жань не имел отношения к нападению на Ши Минцзина. Но он сам… не был уверен в этом до конца.

Что, если он снова перестанет себя контролировать, и пострадает Чу Ваньнин?

Возможно, ему бы следовало впредь держаться подальше от мужчины, и то, что он делает — огромная ошибка.

Но что, если с Чу что-то произойдёт, и он не будет рядом? Сможет ли он когда-либо себя простить?..

“Чу Ваньнин верит тебе. Почему же ты сам себе не можешь доверять?..”

Он отправился за Ваньнином. Снова потерялся во времени — и очнулся лишь в каком-то небольшом придорожном кафе, не понимая, как в нём оказался, и почему вымок до нитки.

Балетмейстер сидел за столиком и выглядел воплощённым спокойствием. Когда Мо Жань к нему подошёл, неуверенный, видятся ли они сейчас впервые, натянуто улыбнулся — однако тёмные глаза оставались предельно серьёзными.

Вэйюй не знал, как начать разговор, и чувствовал себя максимально неуютно под этим изучающим взглядом: казалось, мужчина видит его насквозь. Знает о нём то, что неизвестно ему самому.

Затем последовал вопрос о каком-то видео — Мо Жань понятия не имел, о чём речь, и лишь потом, после того, как в океанариуме случилось непоправимое, понял, что в беспамятстве вылил на свой канал запись их с Чу репетиции. Пересмотрел ролик, пока вёз усыплённого балетмейстера обратно в отель.

Впрочем, теперь его память его больше не подводила. Он отлично помнил, как толкнул Чу к стеклу, и требовал от балетмейстера вернуться с ним — а затем вырубил его хлороформом. Ощущение было, словно его тело действовало на автопилоте — так, ты не задумываешься, когда чистишь зубы, или пишешь.

Откуда он вообще достал хлороформ?..

Он не знал. Знал только, что везёт Ваньнина в гостиницу, где к этому времени не будет ни души.

“Ему должно понравиться — он всегда предпочитал уединённые места…”

Не то, чтобы это теперь было важно, ведь джинн был выпущен из бутылки, после того видео на ютубе мало кто в принципе мог бы усомниться в их отношениях.

Мо Вэйюй уложил мужчину в постель, тщательно укрыв — помня о том, что тот легко может подхватить простуду от малейшего сквозняка.

Принёс в номер заранее приготовленный костюм — один из многих, которые обнаружил в своих вещах. Колебался, раздумывая, стоит ли переодеть его, пока тот спит — но решил, что Чу испугается, или поймёт его превратно. Он относился к балетмейстеру с уважением — и хотел, чтобы тот знал: Мо Жань не станет нарушать его личные границы.

То, что он запер Чу Ваньнина в номере, и без того было как-то слишком.

Оставалось совсем немного: приготовить для мужчины еду, и переодеться.

“На этот раз обратного пути уже нет, как и права на ошибку — Чу ушёл однажды, и теперь нужно любыми способами убедить его остаться. Дать ему всё, в чём тот нуждается, будь то возможность танцевать, или даже бл*дские излюбленные сладости.”

Мо Жань медленно выдохнул.

Он предусмотрел всё — вплоть до мелочей. Даже привёз тот самый комплект золотых браслетов… решил, что другого шанса вручить подарок может не быть.

Был готов сделать для Ваньнина всё, что угодно. Купать его в нежности и заботе до тех пор, пока тот не смягчится, и не впустит его если не в сердце, то хотя бы в свою жизнь. Ведь Мо Жаню нужно было, на самом деле, так мало: получить от мужчины хоть немного тепла. Увидеть в его глазах счастье — как тогда, в те редкие моменты, когда они оба проводили совместно долгие ночи, просто лёжа в постели и глядя друг на друга, соприкасаясь лишь руками.

В глазах Ваньнина он, казалось, тогда видел целые вселенные — мерцающие огни далёких миров, в которые он влюблялся с каждой секундой всё сильнее. Вероятно, впервые встретив Чу когда-то давно, много лет назад, полюбил его, осознав, что человек перед ним… возможно, вовсе и не человек, а прекрасный дух, сотканный из звёздной пыли и лунного света. В это было так легко поверить в тёмном балетном классе, где Ваньнин в одиночестве танцевал перед зеркалами, не глядя на собственное отражение.

Мо Жаню тогда было всего десять. Он понятия не имел, что изящный юноша-дух — на самом деле, разбитый внутри, одинокий парень чуть старше него самого, отчаянно нуждающийся в том, чтобы с ним был рядом хоть кто-нибудь, но в то же время живущий в постоянном страхе, преследуемый призраками прошлого.

Теперь, спустя много лет, Мо Жань всё ещё испытывал странный восторг, когда находил отголоски того яркого сияния в глубине тёмных, словно ночь, глаз.

Этим светом он хотел любоваться вечность, если даже не мог им обладать.

Но Чу Ваньнин продолжал отдаляться с каждым днём, и взгляд его медленно угасал.

Сейчас, когда он смотрел на Мо Вэйюя, парень видел лишь всепоглощающую тьму и… решимость. Несмотря на все старания, Ваньнин, казалось, был несчастен — и оставалось неясно, можно ли это исправить.

“Я знаю, что ему нужно на самом деле. Он любит танцевать — и, только когда танцует, чувствует себя свободным, — продолжал твердить внутренний голос. — Помоги ему. Ты же видишь… ты должен ему помочь. Он будет сиять только для тебя.”

Вэйюй зажал уши ладонями.

Слушать этот голос было опасно. Прямо сейчас он смотрел на Чу Ваньнина, который крепко спал, сжавшись под одеялом так, словно пытался защититься от всего произошедшего.

Нет, он не хотел, чтобы Ваньнин сиял лишь для него — ему было бы достаточно и того, что мужчина перестанет избегать его. Снова отведёт для Мо Жаня место в своей жизни…

“Это не так. Он твой. Должен быть твоим.”

Но этот же убл*дский голос утверждал всего час назад, что Чу Ваньнину, на самом деле, понравится, если Мо Жань переоденет его в костюм. И в украшения — тоже.

А теперь всё это лежало кучей мусора на полу, свидетельствуя об обратном.

По спине Вэйюя прошёл озноб, и он, наконец, позволил себе вспомнить, как сильно завёл его танец, и что произошло затем. Он не собирался заниматься с Ваньнином сексом, или принуждать его к чему-либо, но балетмейстер вёл себя очень странно. Смотрел на него таким взглядом, словно в любую секунду его сердце могло разорваться от боли. В его глазах парень читал бл*дскую жалость, как если бы это не Чу Ваньнину нужна была помощь, а ему самому: уголки глаз Чу раскраснелись, тонкие губы едва заметно подрагивали. Он то скрипел зубами от злости — то выглядел так, словно находился на грани истерики.

При этом говорил с Мо Жанем, будто ему всерьёз было не плевать — и его слова совсем не вязались с тем, что можно было прочитать в его взгляде.

Безысходность.

“Мне важно знать, чего бы ты хотел, Мо Жань…”

Отчаяние.

“Ты никогда не был для меня игрушкой.”

Вэйюя прошиб ледяной пот.

“Если хочешь секса, так и скажи…”

Он всерьёз заставил мужчину встать на колени и тр*хнул его в рот — а тот ему это позволил.

На самом деле, выглядело всё так, словно Ваньнин его поимел, потому что в этом бл*дском тёмном взгляде, подёрнутом поволокой желания, читалось… удовлетворение.

Чу Ваньнин не потерял голову от страсти — скорее, наоборот, мыслил, как никогда ясно. Мо Жань же ощущал себя совершенно разбитым и опустошённым. Возможно, он заслужил всё произошедшее — он ведь собирался уважать балетмейстера, почитать его, дать ему всё, чего тот пожелает.

Но на деле… Ваньнин выбил его своим поведением из колеи, и в какой-то момент Вэйюй перестал себя контролировать. Всё закончилось тем, что ему пришлось спешно покинуть мужчину, потому что сам он пребывал в отчаянии от произошедшего. Не знал, как и чем всё это можно вообще оправдать.

Зато догадывался, что после случившегося Чу его не простит. Это был ещё один гвоздь в крышку гроба их отношений. Как будто мало было украденного телефона, вылитого видео, и того, что он общался с отцом, чтобы найти мужчину. Не говоря уж о том, что он не помнил практически ничего из того, что натворил — а, значит, ещё и представлял для балетмейстера угрозу.

Мало мне было Жун Цзю…

Вэйюй едва не застонал, вспоминая, как тот ему тоже всё позволял — и в итоге закончил в больнице с серьёзными травмами. И ведь он представлял тогда на месте парня Чу Ваньнина…

“Расслабься. Это был не ты. И Чу Ваньнин тебе верит — он ведь даже не снял ошейник… ему понравилось.”

Мо Жань нахмурился, пытаясь понять, каким образом его внутренний голос узнал об ошейнике — Чу спал, укрывшись одеялом с головой. Покосился на груду украшений… и прищурился, покусывая губу, понимая, что это правда. Ошейника здесь не было.

Его Ваньнин… действительно его не снял.

Улыбка медленно затрепетала на губах юноши.

— Тебе понравилось… — прошептал изумленно Мо Жань, пробуя каждое слово на вкус, и желание снова впилось ядовитыми шипами куда-то в живот.

Перед глазами снова промелькнуло то, как Ваньнин поражённо застонал, кончая, длинные ресницы задрожали, красные от долгого напряжения губы разомкнулись, и из уголка рта полилась белёсая жидкость… Мо Вэйюй бы убил за то, чтобы ещё раз это увидеть: задыхающегося от вожделения мужчину, с пылающим лицом, обнажённого — в тонких золотых цепочках, позвякивающих от каждого движения по мере того, как его ладонь быстро движется между его ног, и он давится стонами, пытаясь не пролить ни капли из своего рта.

Чу Ваньнин выглядел в этот момент красиво.

Он не казался грязным или порочным — напротив, Вэйюй готов был сам упасть перед ним на колени, и целовать каждый миллиметр его тела, поклоняясь ему. Желая его. Доказывая ему свою любовь.

Он закрыл лицо ладонями.

Ему физически было плохо от одной мысли, что он сбежал. Ему следовало проделать всё это — но он был слишком напуган тем, что балетмейстер его возненавидит за всё произошедшее, за его желания — и то, что он всё ещё хотел большего.

Теперь же Чу Ваньнин уснул, и тревожить его было бы неудачной идеей. Неизвестно, что мужчина подумал о нём после всего этого...

Вэйюй осторожно прикрыл за собой дверь, но на этот раз не закрыл её на замок.

Из отеля было не так просто выбраться: окна и наружные двери были заблокированы и дополнительно оснащены сигнализацией, об этом позаботились люди его отца. В коридорах и холле стояли камеры. Мо Жань уже успел всё как следует перепроверить — у него было на это время.

Всё это походило на полное безумие, но…

“Ты обязан сделать его счастливым. Ты ведь видел его в том кафе — он выглядел так, словно потерял свою душу…”

Мо Вэйюй тяжело вздохнул, пытаясь собраться с силами — они ему явно потребуются для того, что он приготовил для Чу. Он уже заказал всё необходимое для обустройства сцены в конференц-зале отеля. Это будет отличным сюрпризом — Чу сможет танцевать и творить в свободном пространстве в своё удовольствие. Пускай его зрителем будет пока только Мо Жань — что в этом такого? Парню даже нравилось, что Ваньнин не будет думать о зрителях.

Чу не должен будет подвергать каждое своё движение цензуре, ему не потребуется ни о чём беспокоиться — Мо Жань сделает так, чтобы у него было всё, и он мог просто наслаждаться тем, что любит больше всего.

Танцем.

Край его рта изогнулся в совершенно грешной улыбке.

….и самим Вэйюем.

====== Часть 45 ======

...Чу рывком сел в постели, вглядываясь в полумрак номера. Кто-то заходил сюда, пока он спал — и выключил свет, так что теперь только тусклые блики луны просачивались в тёмные окна. Стояла глухая ночь, и вокруг было так тихо, что шум собственного дыхания казался неприятным и неуместным.

Балетмейстер потёр виски, пытаясь пригладить растрепанные пряди — те до сих пор так и не просохли после душа. Снова осмотрелся, и понял, что на постели лежит свежая одежда: мягкий кашемировый свитер и свободные треники… всё это было заботливо извлечено из его личных вещей, отутюжено и аккуратно разложено.

“Мо Жань…”

Мужчина едва удержался, чтобы не закатить глаза. Парень всерьёз считал, что Ваньнин сейчас испытывает острую необходимость в чистых выглаженных вещах? Надевать всё это не хотелось даже просто из банального протеста против отсутствия здравого смысла в происходящем.

Были и другие небольшие изменения: например, поднос с едой исчез из комнаты, как и ханьфу, которое Чу оставил на полу. Что до браслетов и цепочек, то теперь они лежали на прикроватной тумбочке вместе с рубиновой заколкой.

Чу Ваньнин покачал головой, и с любопытством поддел пальцами одну из цепочек — та мелодично зазвенела, наполняя тишину номера мягким звуком. Сердце заколотилось в груди словно безумное, разгоняя кровь в направлении лица и шеи. Ваньнин отдернул руку, словно обжегшись… и решил, что наденет заколку, потому что разве не он собирался доказывать Мо Жаню, что тот ему небезразличен?

Перехватил её, и, кое-как расчесав пальцами волосы, застегнул на небрежно собранном пучке.

По всему выходило, что свитер и треники тоже придётся надеть — у него, в конце концов, и выбора-то особого не было, потому что сам он уснул прямо в полотенце, которое, к слову, всё ещё было влажным. Никто в здравом уме не стал бы расхаживать в таком виде.

Чу вздохнул, думая о том, что уже более суток не ел: в последний раз ему пришлось перекусить тофу с зеленым луком ещё в кафе пассажирского судна, на следующий день он позавтракал чашкой кофе… и на том всё. Такими темпами он действительно получит истощение раньше, чем до Мо Вэйюя хоть что-нибудь дойдёт. Аппетита, впрочем, всё ещё не было.

Мужчина без особого энтузиазма подошёл к двери и потянул за ручку, ничего особо не ожидая. Дверь, между тем, поддалась...

Вэйюй… забыл запереть номер?

Чу Ваньнин тихо проскользнул в коридор, думая о том, что, если Мо Жань не врал, сейчас во всём здании ни души — а, значит, пожелай он спрятаться, сделать это будет проще простого.

Вот только ему не нужно было прятаться, или пытаться сбежать. Первая инстинктивная мысль была полнейшей глупостью. Напротив, ему следует найти Мо Жаня… но прежде, разумеется, поесть.

Балетмейстер понятия не имел, есть ли здесь хоть какая-нибудь кухня, или, в крайнем случае, припасы. Он смутно помнил, что во время первого визита видел в холле внизу закрытый бар, а за стойкой у администратора был термос… но едва ли администратор бы оставила его.

Тишина вокруг, между тем, действовала на нервы. У Ваньнина в номере не было обуви, так что он вышёл босиком. Мягкий ворс ковролина глушил даже звук шагов, и создавалось абстрактное впечатление, будто весь этот отель — огромная палата с войлочной обивкой изнутри. На мгновение даже захотелось попробовать выкрикнуть что-то, набрав в лёгкие побольше воздуха, и проверить, будет ли эхо, услышит ли хоть кто-нибудь… вот только Чу даже закричать толком не смог бы, чтобы не зайтись в приступе кашля. Он не был уверен, куда делся его ингалятор, и был ли он в его номере, когда он его покидал… но возвращаться обратно уже не хотелось. Час был поздний. Натолкнуться на Мо Жаня в таком огромном пространстве случайно наверняка не так много шансов — да и, парень, вероятно, спит. А вот узнать, где его комната, будет достаточно просто — у стойки администратора потребуется всего лишь проверить ячейки, и выяснить, в которых отсутствует магнитный ключ.

Чу Ваньнин пару минут поразмышлял, стоит ли спускаться на лифте — но затем передумал и отправился на первый этаж пешком. Лестница была старой, но добротной — очевидно, её построили ещё задолго до того, как в здании появились новомодные удобства...

Ваньнин неожиданно замер, вслушиваясь в приглушённые звуки музыки, раздающиеся со второго этажа. Он смутно различал мелодию па-де-де Никии и Солора из первого акта, тонкое скрипичное соло в сопровождении оркестра.

Мо Вэйюй танцевал в столь поздний час?.. Или он просто слушал музыку?

Любопытство перевесило изначальное решение избегать его, по крайней мере, пока не удастся хоть чем-нибудь перекусить. Ваньнин бесшумно двинулся вдоль коридора, влекомый лёгкой мелодией, и вскоре оказался у приоткрытых двойных дверей, за которыми было сложно что-либо различить из-за полумрака, кажущегося после яркого освещения в коридоре почти непроглядным.

Мужчина осторожно прислонился к одной из створок дверей, и легонько толкнул ее вперёд, увеличивая зазор. Буквально в то же мгновение в воздухе расплылся аромат свежесрезанных цветов и благовоний, от которого на мгновение слегка всё поплыло перед глазами. Чу несколько раз моргнул, пытаясь адаптироваться к темноте… и замер, неожиданно осознавая, что смотрит на просторное помещение конференц-зала, в котором практически отсутствуют места для зрителей — но при этом огромная сцена украшена гирляндами из живых цветов. Белые фрезия и жасмин свисали гроздьями прямо с потолка, словно в каком-нибудь древнем храме Индии. Цветы и живая зелень были оформлены в виде колонн и корзин. Свежевыпавший снег из лепестков устилал путь к алтарю, на котором располагался кувшин с благовониями. Вокруг в несколько рядов стояли незажжённые свечи — бледных фитилей ещё никогда не касалось пламя.

Но… где же сам Мо Жань?

Чу Ваньнин вытянул шею, пытаясь увеличить угол обзора, опираясь на дверь, и та внезапно скрипнула, подаваясь вперёд ещё немного. Диссонирующий звук пробился сквозь льющуюся из колонок музыку, заставляя балетмейстера покрыться мурашками от неожиданности. Он снова застыл, озираясь — и тут же натолкнулся взглядом на возникшего словно из ниоткуда в шаге от него Мо Жаня. Парень скрестил руки на груди, улыбаясь так обаятельно, что на секунду у Чу сердце ушло в пятки. Он снова напомнил себе, что Вэйюй совсем недавно казался ему не совсем адекватным — как если бы не совсем понимал происходящее, или… не хотел понимать. А потом и вовсе ушёл, закрыв Чу на ключ в номере. С чего вдруг такая резкая перемена настроения?..

Ваньнин нахмурился, подмечая, что юноша определённо выглядит слегка взмокшим — даже рубашку расстегнул, так что та теперь обнажала смуглую грудь и рельефный пресс танцовщика, привыкшего к физическим нагрузкам. В волосах парня виднелись несколько лепестков, и запах разгорячённой кожи смешивался с цветочным, почему-то отдаваясь волной жара в районе солнечного сплетения.

Чу Ваньнин снова перевёл взгляд на лицо Вэйюя — и невольно задохнулся, заметив, как тот нерешительно покусывает губу: на секунду стали видны белоснежные зубы — а затем на тёмно-розовой коже осталась пунцовая вмятина. У Чу тоже такие бывали после особенно яростных поцелуев… Мужчина тряхнул головой, пытаясь отрешиться от воспоминаний, которые отнюдь не облегчали его и без того шаткое состояние, и спросил:

— Что здесь происходит?

— Я решил заняться декорациями, — Вэйюй пожал плечами, безоружно улыбаясь. — Тебе нравится?

— А зачем… — Ваньнин вдруг замолчал, понимая, что парень смотрит на его шею. Он бы и сам посмотрел, если бы обзор позволял, однако сделать это, увы, не представлялось возможным.

— Что такое?.. — он потянулся рукой, и пальцы наткнулись на золотой ошейник, который всё это время оставался на месте, но при этом практически не ощущался. Чу Ваньнин забыл его снять! Он едва не задохнулся, впиваясь в Мо Вэйюя колким взглядом.

— Ничего, — Мо Жань заулыбался шире. — Хочешь мне помочь?

Ваньнин пожал плечами, но затем утвердительно кивнул, всё ещё хмурясь. Он напомнил себе, что намеревался идти на поводу у Мо Жаня, однако делать это оказалось вовсе не так просто, как он себе представлял. Он понятия не имел, ни в чём именно Вэйюй попросит его помочь, ни справится ли он с этим.

— Чем я могу быть полезен? — наконец, спросил он, в который раз осматриваясь. Мо Жань всё ещё частично заслонял ему обзор: высокий и широкоплечий, он перекрывал единственную зажжённую свечу, рассеивающегося света которой ничтожно не хватало, чтобы осветить весь зал.

— Ты мог бы попробовать плести цветочные гирлянды… если, конечно, хочешь, — Мо Жань махнул рукой в сторону корзин с цветами. — Я тем временем буду крепить те, что уже готовы.

— Но разве тех, что есть, не… — Чу Ваньнин поджал губы, решив смолчать.

Было очевидно, что цветов вокруг и так слишком много. Голова кружилась от смешивающихся в воздухе тяжёлых ароматов, и он всерьёз опасался, что в какой-то момент потеряет сознание.

— Это для декораций храма, — объяснил Мо Вэйюй тихо.

Бровь Чу Ваньнина нервно дёрнулась.

— Какого храма?

— В постановке, — Мо Жань, казалось, не говорил ни о чём особенном, как если бы чуть ли ни каждый день работал с реквизитом. — Мне хотелось создать для тебя приятную атмосферу.

Ваньнин прикусил язык, потому что в этот момент готов был разразиться бранью.

С чего вдруг Мо Жань решил тратить время на такую ерунду?..

Однако тут же вспомнилась отутюженная и бережно разложенная на постели одежда.

— Мо Жань, — Чу вздохнул, — мне всё равно, где танцевать для тебя, если тебе этого действительно хочется. Но… есть кое-что действительно важное, что ты мог бы сделать, и это не имеет отношения к украшениям сцены, — мужчина поймал внимательный взгляд Вэйюя на себе, и, заметив, что тот наконец внимательно слушает его, решился. — Ты мог бы стать моим партнёром. Эта мелодия… это ведь па-де-де?

Чу опасался, что снова услышит от парня тираду о том, как он не желает больше иметь ничего общего с классическим танцем, и приготовился к ней, но Вэйюй его удивил.

— Да, — он неожиданно отбросил недоделанную цветочную гирлянду на пол и сделал шаг навстречу балетмейстеру, — я ждал, когда ты предложишь. Всё, чего пожелает мой Ваньнин.

Чу помрачнел, потому что последняя фраза звучала, будто насмешка.

— Ты не шутишь? Ты будешь танцевать со мной?

— Если балетмейстер Чу того желает.

— …… — Ваньнин уставился на юношу так, словно едва мог в это поверить. Ему совсем недавно казалось, что Мо Жань злится всякий раз, когда речь заходит о том, что он бросил балет.

Чу думал, что заставить его репетировать будет несколько сложнее — но выяснилось, что для этого ему достаточно было просто один раз попросить Вэйюя. Тот как будто даже ждал этого предложения, и был ему рад.

— Отлично. Как насчёт того, чтобы начать со сцены с кувшином?

Чу Ваньнин кивнул. Любая сцена хороша — он оттанцует хоть целый акт без перерывов, если Мо Жань наконец соизволит включиться в работу. Он не спрашивал у юноши, но подозревал, что тот забросил репетиции, вероятно, около месяца назад. Впрочем, сам Ваньнин не танцевал намного дольше — и, разумеется, позволить себе делать это посредственно не мог. Он был хорошо знаком с классической хореографией Петипа, но в то же время непреодолимое желание несколько видоизменить партию Никии, дополнив движениями из восточных танцев, пустило робкие корни ещё до инцидента с украденным мобильным телефоном… к сожалению, быстро выяснилось, что Е Ванси, которой предстояло стать главной героиней, не имеет представления об основных положениях рук и движениях в востоке, и несколько пробных па, которые ей показал Чу Ваньнин, вышли настолько деревянными, что балетмейстеру было больно на это смотреть. От изначальной идеи пришлось отказаться — а, когда на роль Солора утвердили Мо Вэйюя, он сознательно решил дистанцироваться от постановки дабы избежать кривотолков и не портить парню и без того шаткую репутацию.

Стоило ли ему самому танцевать партию Никии так, как он считал правильным?..

— Я принесу костюмы, — Мо Жань неожиданно двинулся к двери, обогнув ушедшего в размышления Ваньнина.

— Стой… — Чу перехватил руку парня, останавливая его. — Не нужно. Какая разница, будем ли мы танцевать в обыкновенной одежде, или нет?

— Но это храм, — Мо Вэйюй приподнял брови. — Тебе понравится костюм. Я мигом.

Чу разжал пальцы, выпуская ладонь Мо Жаня из своей хватки — не то, чтобы тому было трудно вырвать руку при желании, но всё-таки Вэйюй остановился, и даже обосновал своё решение. Даже если всё, что он говорил, казалось полной глупостью, Ваньнин решил дать ему карт-бланш несмотря на то, что к этому моменту уже порядком ощущал себя не в своей тарелке, и, к тому же, в голове немного плыло от ставшего из-за смешавшихся цветочных ароматов густым воздуха.

Оставшись в не особенно гордом одиночестве, он подобрал цветочную гирлянду. Добрая охапка крошечных белых лепестков просыпалось на пол, заставляя мужчину нахмурить лоб. Всё же, в том, что Мо Вэйюй не поручил ему делать гирлянды, были свои преимущества: по крайней мере, ему не придётся бесцельно нанизывать цветы на нить — более бессмысленное занятие трудно, в принципе, представить.

— Ваньнин… — Мо Жань застал его врасплох, бесшумно появившись из-за спины.

Чу развернулся, вглядываясь в охапку белоснежной ткани в руках юноши. На этот раз браслетов и колокольчиков нигде не виднелось, так что мужчина ощутил временное облегчение.

— Мой костюм? — уточнил он.

— О… — Мо Вэйюй заулыбался, — это, на самом деле, мой наряд. Твой… вот.

Он протянул Ваньнину кофр, в котором что-то подозрительно зашелестело. Снова шёлк?.. Чу перехватил наряд за плечики и, расстегнув змейку, недоумённо уставился на нижнюю часть костюма.

Это было огромное светлое полотно ткани.

Просто полотно.

Оторвать и выбросить.

Ваньнин поджал губы.

— Это дхоти, такие традиционные штаны, — подсказал Мо Жань.

— Вижу, — балетмейстер опасно прищурился. — Твой костюм тоже такой?

— Да, — парень пожал плечами, — сверху можно надеть расшитый жилет, а снизу…

— ...обвязаться куском тряпки, — Чу Ваньнин теперь сверлил прохладным взглядом уже Мо Вэйюя, а не костюм.

Было неясно, на что Мо Жань надеялся: что с кого-нибудь их них в процессе танца начнёт спадать одежда?

И, всё же, он кивнул и отошёл на некоторое расстояние, мысленно пытаясь понять, как именно обвязаться этом странным полотном. Бросил быстрый взгляд на Вэйюя — и убедился, что у того проблем с одеждой не возникает. Парень сложил отрез пополам, и, став в его центр, принялся завязывать узел чуть ниже пупка, словно бы перевязывался слишком длинным полотенцем. Он уже успел снять рубашку — та была изначально расстегнута — а снизу на нём были лишь тёмные боксеры. Ваньнин наблюдал за тем, как парень ловко натягивает ткань, складывает её в сборки — пытаясь запомнить очерёдность действий — но на деле всё время возвращался к рельефу рук и пресса. Мышцы плавно перекатывались от каждого движения, и от мыслей о том, как бы они ощущались под прикосновениями становилось… жарко.

В какой-то момент Мо Жань поднял голову, отвлекаясь от своего одеяния, и их глаза встретились. Чу Ваньнин поспешно обратился к своему костюму, и, пытаясь повторить увиденную последовательность движений, быстро сложил полотно, и наспех принялся повязывать его прямо поверх треников.

— Тебе помочь?.. — Мо Жань, завершив подготовку нижней части костюма, приблизился к Чу. Балетмейстер прожёг его быстрым сосредоточенным взглядом, молча пытаясь побороть длинный белоснежный отрез.

— Давай, я… — парень протянул руку, но Ваньнин ловко отшагнул в сторону, увлекая за собой тканевое безобразие.

— Я сам, — он прищурился. — И, да, не мог бы ты не смотреть, что я делаю?

Повышенное внимание Вэйюя раздражало, заставляя путаться ещё сильнее.

— Как скажешь, — Мо Жань пожал плечами, демонстративно отворачивая голову. — Пожалуй, займусь декорациями…

Чу Ваньнин машинально кивнул. На самом деле, декораций и так было слишком много. Он понятия не имел, зачем Вэйюй всё это устраивает — было впечатление, словно парню нечего делать.

Он снова сосредоточился на повязывании дхоти, и, спустя минут пятнадцать безуспешных попыток вдруг осознал, что так и не снял треники. Принялся развязывать шнурок на поясе, потому что иначе стащить их было проблематично — но тот лишь сильнее запутался.

Со сцены раздался тихий смешок, и Чу гневно свёл брови, оборачиваясь лицом к Вэйюю. Тот мгновенно притих, и, казалось, даже перестал дышать.

— Что-нибудь хочешь мне сказать?

— Нет… нет, — Вэйюй поспешно отвернулся, однако Ваньнин успел заметить, что щеки его раскраснелись.

Балетмейстер кивнул:

— Так я и думал.

Пользуясь тем, что парень отвернулся, он наконец смог высвободиться из одежды для тренировок, и кое-как изобразить злосчастные индийские шаровары. Мужчина завязал узлы и заправил свободные концы за пояс так туго, что на мгновение стало нечем дышать — но зато вся эта конструкция, казалось, теперь вполне прилично держится на талии. Следующим он надел расшитый традиционными узорами светлый жилет. Серебристо-белая вышивка в виде лотосов на белоснежной ткани ощущалась под пальцами идеально гладко. По сути, костюм был не так уж плох — по крайней мере, никакого полупрозрачного шелка. Вероятно, жилет мог бы быть чуть длиннее и прикрыть живот — впрочем, не то, чтобы Чу было, чего стесняться, поскольку его тренированное тело выглядело не просто стройным, но и поджарым. Да, у него никогда не было такой рельефной мускулатуры, как у Вэйюя, однако и совсем уж хрупким его бы никто не осмелился назвать.

— Ваньнин? — окликнул мужчину Мо Жань. — Твой пояс…

Балетмейстер Чу прищурился, вглядываясь в тонкую полоску ткани в руках Вэйюя, к которой крепились небольшие бубенцы.

“Кто бы сомневался…”

На секунду мужчине пришлось прикрыть глаза чтобы не выдать ничем внутренний гнев. Он заставил себя подойти к юноше и взять пояс. Вышивка на нём точь-в-точь повторяла ту, что была на жилете — однако помимо неё по кромке свисали длинные серебристые кисти и колокольчики. Кажется, Чу видел нечто подобное на танцовщицах в храмах, однако не был уверен, что такой элемент подходил его мужскому костюму.

— У тебя тоже есть пояс? — процедил он, косясь на Вэйюя.

Парень вместо ответа повязал второй такой же себе на талию. Он приподнял брови, ожидая, когда Ваньнин повторит за ним — и балетмейстер наконец успокоился...

...Первые звуки подрагивающих струн арфы проплыли над импровизированной сценой, знаменуя соло Никии. Тонкая фигура в белых одеяниях застыла перед алтарем, почти растворяясь в приглушённом освещении и клубах тлеющих благовоний. Ещё мгновение — и почти бесплотный танцовщик неожиданно чётко, словно секундная стрелка часового механизма, выполнил батман фраппе. Тонкие лодыжки и острые щиколотки проглядывали из-под струящегося шелка одеяния, вытятнутая стопа всего на миг замирала над полом, словно парящая над водой стрекоза — а затем снова возвращалась в исходное положение.

Он резко вскинул вверх руки, однако движение было нетипичным для классической балетной школы, в нём не было ничего от трепетного образа прекрасной девушки. Его ладони казались остриями, разрезающими дрожащий воздух — однако в то же время движения словно бы перетекали друг в друга, напоминая мистические медитативные позы, в которых безымянные скульпторы изображали своих многоруких божеств.

Секунда — и он опустился на одно колено перед алтарём, склонив низко голову. В следующее мгновение на его плече оказался кувшин, и он двинулся по сцене, то замирая в батмане, то разворачиваясь ан фас и выполняя искусные рон де жамб в воздухе.

По мере того, как в соло арфы вплеталась пронзительная трель духовых, движения становились плавнее, длинные поясные кисти взмывали в воздух, словно серебристые капли дождя, сверкая в неровных отблесках свечей.

Внезапно позади танцовщика возник тёмный силуэт, а затем гибкие руки обвили его за талию. Оркестровая музыка на мгновение забилась тревожным ритмом, которому теперь нота-в-ноту вторили позиции рук обоих исполнителей: одна пара удерживала баядера подобно паре оков в то время как его партнёр, казалось, молит небеса о пощаде… но затем мотив стал неуловимо мягче и сладостней, и бледная фигура как будто расслабилась, а затем их руки переплелись, и в ловком развороте оба танцовщика оказались лицом друг к другу.

Мо Жань глядел на Чу Ваньнина, практически не мигая, взгляд его был наполнен тьмой и жаром, пронизывающим до самых костей. Чу не отводил глаз. Казалось, воздух между их телами начал вибрировать от напряжения. Еще миг, и их ладони зеркально задвигались в воздухе, как если бы руки обратились в пытающихся свиться в клубок змей. Ваньнин склонился к Мо Вэйюю ближе, трепещущий свет свечей выхватил резко очерченный профиль и длинную изящную шею — а затем в такт музыке Чу выполнил ловкий аттитюд — и Мо Жань снова обхватил его за талию, на этот раз прикосновения были невесомыми, однако обжигали обнажившуюся из-под жилета кожу.

Чу Ваньнин провернулся в нескольких отточенных турах, и застыл, понимая, что пальцы Мо Жаня всё уверенней скользят вверх, вдоль его рёбер, поднимаясь к грудной клетке. Ладони уже почти скрылись под свободными полами жилета. Парень склонил голову к его плечу, и Ваньнин кожей ощущал его жаркое дыхание. Он… впервые сбился, и не знал, что делать, потому что оркестр продолжал играть уже следующее па-де-де, где возлюбленные должны были прощаться. Он знал, что тоже дышит слишком часто, и Мо Жань наверняка может чувствовать, как оглушительно колотится его сердце. Неожиданно от интенсивного кружения и густых ароматов благовоний и цветов мир перед его глазами стал стремительно меркнуть. Ваньнин всё ещё находился в сознании настолько, и понимал, что его покидают силы — теперь Мо Жань удерживает его в своих руках, прижимая к себе, а сам он почему-то ощущает лишь предобморочное онемение по всему телу.

— Ваньнин?!.. Ваньнин, что случилось?..

Голос Вэйюя казался встревоженным — но балетмейстер Чу слышал его отдалённо, словно эхо, доносившееся откуда-то глубоко из-под земли. Он медленно но верно шёл ко дну, проваливаясь в тёмный омут беспамятства. Дышать, между тем, стало вдруг непередаваемо сложно...

Комментарий к Часть 45 Музыка к этой части:

1) соло Никии: https://open.spotify.com/track/60msCuQQUCG61JkOf61f2y?si=d77e18c56e78437c

2) па-де-де Солора и Никии: https://open.spotify.com/track/7epy32UkWtMxMF3qdch10D?si=5626f8dc85d247f1

3) прощание Солора и Никии, второе па-де-де: https://open.spotify.com/track/3dE2cXT9D9y69TVw97BnTl?si=2dc7e283333c4785

Также сразу оговорюсь, что я в угоду сюжету изменила оригинальную хореографию этих сцен. Надеюсь, всё не так ужасно, как может показаться, и Никия-мужчина нас всех ещё удивит! ✨

Всем спасибо, что читаете ❤️✨

====== Часть 46 ======

...Сколько бы Мо Жань не пытался привести Чу в сознание, всё было напрасно. Мужчина его не слышал, его тело казалось пустой оболочкой. Слишком лёгкое. Редкие едва слышные удары сердца так сложно улавливались, что иногда казалось, будто балетмейстер мёртв.

Липкий холодный страх был подобен быстро действующему яду. Мо Вэйюя начало трясти, словно в лихорадке. Тёмные глаза покраснели.

— Ваньнин… Очнись… очнись ради этого достопочтенного… прошу…

Он продолжал истерически сжимать прохладную ладонь в надежде, что мужчина наконец придёт в сознание — однако уже стало ясно, что этого не произойдёт.

Это был не обморок.

Мо Жань не припоминал, чтобы балетмейстер когда-либо терял сознание — даже в самых скверных обстоятельствах тот оставался при памяти. Почему же теперь, после всего нескольких минут танца, отключился, и даже острый спиртовой запах не привёл его в сознание?..

В таких обстоятельствах следовало вызвать врача.

«Он тебя покинет. Сообщит в полицию о том, что ты удерживаешь его против воли в этом отеле…»

Мо Вэйюй застыл.

Сцепил зубы, пытаясь прогнать навязчивую мысль. Даже если он сядет в тюрьму на этот раз, ему плевать. Чу Ваньнин нуждался во враче — что могло быть важнее этого?..

«Ты его потеряешь…»

Казалось, эта единственная мысль зудит в его голове, не давая дышать.

Между тем, оператор «неотложки» уже ответил на звонок, и нетерпеливо требовал сообщить данные.

Мо Жань как умел описал ситуацию, умалчивая о том, каким образом Чу Ваньнин оказался с ним вдвоём. Он вдруг осознал, что понятия не имеет, есть ли у балетмейстера аллергия на медицинские препараты, или пищевые продукты, принимает ли тот на постоянной основе какие-либо лекарства. Он не знал, когда тот в последний раз вообще ел или пил. Всё, что он мог сообщить, было «у него хроническая астма» — но... то, что происходило сейчас, выглядело совсем не как астматический приступ. Мо Вэйюю было, с чем сравнить.

Чем больше вопросов задавал оператор, тем сильнее парня трясло — а, когда тот наконец завершил вызов, предварительно сообщив, что время ожидания — около пятнадцати минут… Мо Жань рухнул на пол, сжимая Ваньнина в объятиях так, словно тот мог в любой момент раствориться в воздухе. Исчезнуть.

— Пожалуйста… очнись… — он перестал понимать, что бормочет. Его телефон был отключен уже пару дней, и уведомления о сообщениях и пропущенных звонках продолжали сыпаться.

То чёртово видео… наверняка, труппа обо всём знает. Вероятно, хотят сообщить, что я больше не выступаю, и партию мою отдали Наньгун Сы, потому что я не появлялся на репетициях одним богам ведомо, сколько…

Парень со злостью уставился на свой смартфон. Ему было плевать на роль, на свой статус — но думать о том, что Чу Ваньнин и без того разочарован в нём… а, когда придёт в себя, и получит доступ к сети и звонкам, ему расскажут, что Мо Жань попросту сбежал из постановки, саботировав её… всё это вызывало новый приступ желчи.

Он надеялся удерживать мужчину рядом всеми способами, забрал у него личные вещи, включая мобильный… Чу Ваньнин и так был зол, думая, что Мо Жань ушёл из балета.

Однако он не знал того, как именно Мо Жань ушёл.

Насколько это будет неприятно для мужчины: знать, что все считают, будто они вместе, и при этом Мо Жань всё равно поступил с постановкой вот так.

Вэйюй продолжал удерживать ладонь Ваньнина в своей, терпеливо ожидая врачей. Ему больше ничего не оставалось — только ждать помощи. На самом деле, в мире было так мало вещей, которые были бы хуже ожидания в полной неизвестности…

Только бы он очнулся… пусть будет в ярости, разочарован, или изобьет меня, отправит меня за решётку, потому что я ужасен… мне уже всё равно.