Торговец цветами

Его глаза были темными и холодными, словно бездонный омут, обыкновенно заставляя окружающих держать дистанцию — но сейчас отчего-то, глядя на Мо Жаня, Чу казался таким беззащитным и робким, что сердце неистово застучало где-то в горле, а дыхание сперло.

— Я… Ваньнин, я поцелую тебя? — выпалил Вэйюй, решив, что будет правильно предупредить мужчину прежде чем что-либо предпринимать.

Тот тут же нахмурил брови, а затем едва заметно отстранился, как если бы раздумывал над заданным вопросом — или… почувствовал себя крайне неуютно.

— Что не так? — Мо Жань тут же погладил напрягшиеся пальцы, а затем, видя, что Чу не собирается отвечать, добавил. — Я не стану делать ничего, если ты против. Всё… в порядке.

Ваньнин снова ничего не ответил, и только неловко дернул рукой, как если бы хотел высвободиться, окончательно прерывая любой физический контакт.

Мо Жань вздохнул, чувствуя, как с каждой секундой уверенность в том, что он делает, тает. Ему всегда казалось, что Чу нравятся его поцелуи — столько раз тот медленно таял в его руках, а плотно сжатые губы становились податливей с каждой секундой под его натиском. И, все же... мог ли он на самом деле все это время заблуждаться?

Его взгляд тут же невольно проследил за рукой Ваньнина, которая в какой-то момент мелко задрожала, в который раз за этот вечер цепляясь за свитер, как если бы мужчина пытался максимально закрыть одеждой каждый миллиметр тела. Как если бы он мёрз… вот только Мо Жань знал, что Чу не было холодно, потому что буквально несколько секунд назад он чувствовал, что кожа балетмейстера была разгоряченной.

Юноша моргнул, а затем прищурился, пытаясь собраться с мыслями.

— Я тебя чем-то обидел? — тихо спросил он.

Ваньнин уставился на него в этот момент с таким выражением лица, словно желал ему гореть в аду — долго и мучительно.

— С чего ты взял? — спустя несколько секунд ответил он, кутаясь в свитер еще плотнее. Казалось, еще немного — и из ворота будут виднеться одни глаза. Подбородок, губы и кончик носа уже скрылись за широкой горловиной.

— Ты отсел от меня, убрал руку, и смотришь так, словно я… — Мо Жань замолчал когда заметил, что уши Ваньнина резко покраснели, и балетмейстер тут же попытался отвести взгляд.

На некоторое время между ними снова повисла тишина — такая пронзительная, что Мо Жань готов был поклясться, будто слышит, как истошно колотится его собственное сердце, проваливаясь куда-то в бездонную пропасть.

«Ваньнин… почему снова ты..?»

Он тихо покачал головой, вздыхая. Если балетмейстер Чу пожелает, он будет держать дистанцию столько, сколько потребуется. Месяц, год — или десять лет. Все это меркло в сравнении с тем, что Ваньнин был с ним — прямо сейчас! — на чертовом свидании!.. Один этот факт был способен придать Мо Жаню сил.

— Если хочешь целовать, так целуй, — вдруг выпалил Чу, и из-за того, что лицо его было наполовину скрыто свитером, голос прозвучал не так хлестко, как Ваньнину, скорее всего, хотелось бы. — Зачем спрашиваешь?!

Темные глаза сверкнули злостью.

Мо Жань, в этот момент решивший от безысходности налить себе еще вина, громко закашлялся и расплескал на себя напиток. Он так и застыл с пустой пиалой, чувствуя себя идиотом.

Если же кто-то спросил бы Ваньнина, почему он вдруг так грубо накинулся на юношу, он толком бы не знал, что отвечать — потому что внезапный порыв Вэйюя поиграть в благородство буквально сводил с ума. Чу и так был смущен до предела — что именно, спрашивается, Мо Жань хотел от него услышать?!..

Но Мо Жаню, похоже, действительно было важно знать, чего хочет Ваньнин, потому что в следующее мгновение он буквально впился в Чу пристальным взглядом, от которого по спине балетмейстера пронеслась целая вереница мурашек.

Ваньнин неосознанно напрягся, потому что этот взгляд был совсем не о поцелуях…

— Значит, ты не против? — снова спросил Вэйюй тихо. — А что насчет… — его взгляд скользнул по неестественно ровной спине и бедрам Чу.

Ваньнин зло уставился на Мо Жаня потому что так и не услышал сути вопроса, но взгляды, которые бросал парень в его сторону, говорили о чем-то, от чего его сердце пропустило удар.

Когда он соглашался на свидание, он предполагал, что нечто подобное может произойти, и даже успел посмотреть несколько видео и загуглить, как именно все могло бы происходить между двумя мужчинами, и как он мог бы подготовиться.

Он не отличался глупостью или наивностью — и еще прошлой ночью почувствовал, что Мо Жань был возбужден, но так и не получил разрядку. Однако теперь, когда дело дошло до физического контакта, одного прикосновения Вэйюя к его руке было достаточно чтобы он тысячу раз передумал — хотя, собираясь на свидание, был уверен, что готов к любому повороту событий.

Сердце колотилось словно сумасшедшее, в горле пересохло, а мысли скакали словно рассыпающиеся по паркету бусины внезапно разорванного ожерелья.

Перед глазами проносились сцены прошлой ночи — и обжигающий страх, сбивающее с толку чувство дурманящего удовольствия, смешанного с унизительной неспособностью взять собственное тело под контроль — все это снова заставляло его сознание плыть в опасные воды непонимания, чего именно добивается Вэйюй, и как именно должен вести себя он сам.

Должно ли все происходить между ними именно так?..

С другой стороны, Чу прекрасно понимал, что Мо Жань в чем-то прав, и такие вещи следовало бы обсуждать заранее — но сейчас он был настолько сбит с толку общей неловкостью момента, что едва мог выдавить из себя даже короткое «да» в ответ на заданный Вэйюем вопрос.

Вздумай Мо Жань говорить с ним на более откровенные темы — он бы, наверное, умер от стыда, если от такого вообще возможно было умереть.

Но этот разговор был неизбежен — как неизбежно было и то, что Чу безумно влекло к Мо Жаню. Стоило ему только бросить взгляд на юношу, как в голове представали настолько смущающие картины, что он до сих пор не знал, как в принципе может даже просто находиться рядом с Вэйюем — да еще и старательно делать вид, словно прошлой ночи просто не было.

— Ваньнин, — окликнул его Мо Жань, вырывая из плена отвратительно смущающих ощущений.

— Мо Жань? — Чу попытался придать своему лицу как можно более отстраненный вид. Удивительно: даже его голос почти не дрожал. Но, когда он рискнул снова взглянуть Мо Жаню в лицо, он тут же вспомнил, что с ним творил вчера юноша этими чертовыми губами, которые сейчас растянулись в улыбке — и его тело мгновенно восстало, не подчиняясь никаким доводам рассудка.

Он был отвратителен сам себе — но ничего не мог поделать с тем, как дрожат его руки, как сбивается дыхание и пылающий жар распространяется в паху.

Вэйюй тут же потянул мужчину на себя, и в следующее мгновение Ваньнин снова очутился у него на коленях, и его весьма очевидный стояк, скрытый длинным свитером, прижался к животу парня. В то же время бедра Чу весьма отчетливо прочувствовали возбуждение Мо Жаня — которое так же отчетливо выпирало из-под джинсов.

Мо Жань натянуто улыбнулся, склоняя голову к лицу Ваньнина, заглядывая в широко распахнувшиеся глаза.

— Такой напряженный, — выдохнул он в его губы, и пьянящий аромат вина разлился головокружительной сладостью. — Подумать только…

— Замолчи! — Чу Ваньнин был готов провалиться сквозь землю. Ему казалось, еще мгновение — и он воспламенится. Бикфордов шнур подходил к своему концу, и пламя медленно охватывало теперь его самого, лишая способности связно мыслить.

Его сознание в такие моменты могло ускользать, возвращаясь к травматическому опыту, оставляя лишь примитивные реакции из разряда «бей или беги» — и по печальному опыту прошлых раз он знал, что ни один из этих вариантов не был хорош.

Один раз он уже едва не избил юношу до кровоподтеков. Вчера же ночью… он был наполовину в отключке потому что его разум попытался «сбежать», не имея физической возможности защититься.

Вот только Мо Жань прошлой ночью не позволил ему даже этого.

— Хорошо, я замолчу, — кивнул юноша как-то уж слишком безропотно. А затем его зубы сжались на широкой горловине свитера Чу, оттягивая ее куда-то вниз. В следующее мгновение мужчина оказался буквально по пояс обнажен, и в то же время его руки так и остались в рукавах, плотно прижатыми к телу. В одну секунду он оказался связан собственной одеждой.

Руки Мо Жаня тут же обвили его, прижимая ближе — так близко, что Ваньнин мог теперь слышать каждый удар его сердца. Пальцы продолжали медленно поглаживать теперь уже оголенную спину, массируя напрягшиеся до предела плечи и узловатые выступы позвоночника.

Губы юноши мягко прижались к уху Ваньнина, а затем он прикусил пылающую мочку так, что Чу вскрикнул. В следующую секунду теплые губы и язык принялись осторожно ласкать место укуса. Вэйюй изучал языком каждый изгиб ушной раковины, двигаясь жадными, голодными поцелуями к шее, изящным линиям тонких плеч и выпирающим ключицам.

Чу Ваньнин набрал ртом воздух в беззвучном шоке. Возбуждение было слишком сильным. Жаркое пламя разливалось под его кожей в тех местах, где к нему прикасался Вэйюй — и отдавалось болезненным томлением по всему телу, отправляясь куда-то вниз.

Если это Мо Жань называл поцелуем, то… Чу боялся представить, что еще юноша мог иметь в виду.

Неужели… все произойдет между ними вот так? Прямо сейчас?..

— Ваньнин… — вдруг выдохнул Вэйюй ему куда-то в шею. — Тебе нравится?..

Его руки продолжали ласкать обнажившуюся спину, постепенно спускаясь ниже, к талии. В какой-то момент его пальцы оказались на бедрах Чу и резко сжали их, а сам Ваньнин дернулся, кусая губы, и его колени неловко разъехались в стороны, обхватывая Мо Жаня за пояс чтобы сохранить хоть какое-то равновесие. Одно это движение заставило Вэйюя буквально задохнуться, потому что ягодицы Чу оказались прямо над его членом, а сам Ваньнин теперь мог удерживаться в таком положении только плотно прижимаясь к нему всем телом — его руки были надежно зафиксированы при помощи его же свитера и не могли служить ему поддержкой.

Мо Жань тут же почувствовал, как мужчина пытается принять более устойчивое положение, ерзая на месте — и глухо застонал от удовольствия потому что ощущение было на грани невыносимого. В следующую секунду зубы Чу проехались по плечу Мо Жаня, как если бы он отчаянно старался то ли удержаться хотя бы таким образом, то ли оказать сопротивление.

— Вот так… Ваньнин, — Мо Жань чувствовал, как острая боль от укуса смешивается с обжигающей волной возбуждения.

Ваньнин тоже находился на пределе — сбитое дыхание щекотало кожу Вэйюя, а раскрасневшееся лицо выдавало мужчину с головой. Его восставшая плоть подрагивала от возбуждения, отчетливо упираясь Мо Жаню в живот.

В следующее мгновение юноша запустил руку по внутренней стороне бедра Чу. Его пальцы медленно скользнули выше, к зоне паха, очертили напряженные контуры тела — и замерли на застежке.

— Ваньнин, — позвал он. — Я хочу, чтобы ты кончил от моих прикосновений… хочу увидеть, как ты хочешь меня. Ты… — он хотел задать вопрос, но Чу внезапно снова впился зубами ему в шею, едва не прокусывая кожу, очевидно, пытаясь заставить его заткнуться.

Мо Жань грубо выругался, потому что его собственное тело мгновенно отреагировало на прикосновение влажного языка, который тут же прошелся по месту укуса.

Каким-то чудом в следующую секунду он сумел расслышать обрывочную фразу — прошившую его нервы подобно огненному цунами.

— Сделай… это… только… не болтай...

В следующее мгновение Мо Жань уже стягивал с бедер Чу джинсы — тесные, словно вторая кожа. Его взгляд упивался постепенно открывающейся картиной, распаляя и без того бесстыдные фантазии: в полумраке блики лунного света скользили по стройному, гибкому телу, свет и тень играли на точеных лодыжках, нежных коленях и подтянутых бедрах.

Ваньнин плотно закрыл глаза, отворачивая лицо в сторону, чувствуя, как Мо Жань снова пристально рассматривает его. Он все еще опасался того, что может увидеть во взгляде юноши отвращение или разочарование. Собственное распаленное до предела тело казалось ему нескладным, неловким — словно чужим. А затем ему внезапно стало холодно потому что Мо Жань больше не прикасался к нему уже несколько секунд.

Время шло — но… ничего не происходило.

Его охватила паника.

Ваньнин дернулся, пытаясь отстраниться — но, внезапно не удержав равновесие, резко упал на спину, и тут же испуганно распахнул покрасневшие от откуда-то взявшихся слез глаза.

Его взгляд уперся в лицо Мо Жаня, который нависал над ним — да так и застыл, пойманный с поличным. Юноша смотрел на него так, словно никак не мог насытиться. Как если бы видел перед собой нечто невероятно прекрасное.

Голодный.

Мо Вэйюй был голоден — и собирался поглотить Чу без остатка.

Ваньнин неосознанно сжался. Он больше не мог отвернуться или снова закрыть лицо — руки все еще были надежно зафиксированы, а сам он оказался распростерт в абсолютно пошлой позе: все еще в свитере, который неловко сбился куда-то в район живота, взъерошенный, с разведенными в сторону коленями, стремительно багровеющий от стыда.

Мо Жань вдруг мягко поцеловал его в висок, а затем скользнул губами к его губам и зашептал, выдыхая каждое слово ему в рот:

— Только прикосновения, Ваньнин. Сегодня… ничего больше.

— Мо Жань! — Ваньнин задохнулся когда ладонь Вэйюя снова прошлась по его худым ногам, плоскому животу и выступающим ребрам — радиус каждого круга сужался, пока наконец пальцы не соприкоснулись с его плотью.

Мужчина дернул бедрами — и Вэйюй тут же впился в его губы обжигающим влажным поцелуем, от которого по телу распространился ток. Пальцы продолжали ритмично двигаться на возбужденном до предела члене: поначалу медленно, а затем все быстрее, ускоряясь, задевая чувствительные точки.

Чу захлебнулся в собственных ощущениях: опьяняющее удовольствие переплелось с ощущением близости разгоряченного тела, от жара которого плавились даже его кости.

Словно в трансе он открыл глаза, разрывая поцелуй, и снова наткнулся на взгляд Вэйюя — распаленный, стекленеющий, словно его сознание вконец сошло с орбиты и теперь неслось в раскаленную пустоту.

— Мо Жань… — выдохнул он снова, а затем потрясенно осознал, что вторая рука Вэйюя поглаживает его меж ягодиц. Ваньнин мелко задрожал, и в следующее мгновение почувствовал, как его неподатливое тело постепенно уступает нежным прикосновениям. В следующую секунду влажный палец Вэйюя уже полностью вошел в него и начал плавно двигаться, симметрично повторяя поступательные ласки на члене, и ощущение пронизывающего дискомфорта наложилось на все нарастающее возбуждение.

Чу сдавленно прикусил трепещущие тонкие губы, силясь сдержать рвущийся стон. Ему казалось, он сам дрожит так сильно, словно Вэйюй задел в нем некую струну, которая теперь звенела в каждом уголке его тела, с каждой секундой — все громче. Он чувствовал себя оглушенным, жаждущим — доведенным до исступления — готовым умолять о большем, но только о чем?.. И все же его тело кричало о пощаде, которой все не было потому что Мо Жань, казалось, решил довести его до безумия.

Возможно ли убить человека удовольствием?..

— Ваньнин… — прошептал Мо Жань, и голос его разлился жидким пламенем по нервам мужчины. — Не сдерживайся… стони...

Но Чу продолжал упрямо давиться собственным голосом. В следующую секунду движения Вэйюя стали резче, а к одному пальцу прибавился второй, а затем и третий, растягивая его изнутри до такой степени, что перед глазами мужчины все поплыло от выступивших слез. И все же ощущение было на грани боли и удовольствия, и с каждым рывком Чу настигало странное, невесомое головокружение.

— Мо Жань… — прошелестел он пересохшими губами, едва понимая, что говорит. — Я… я хочу тебя…

На мгновение во взгляде юноши промелькнуло удивление — на грани с недоумением. А затем он покачал головой. Темные пряди сбились от резкого движения на покрытый испариной лоб:

— Только прикосновения, Ваньнин.

— Мо... Жань, — Чу едва не задыхался потому что Вэйюй не прекратил двигаться внутри него пальцами, всякий раз задевая некое чувствительное место, отчего перед глазами Ваньнина на доли секунд становилось темно, а сознание захлестывала непередаваемая, отупляющая сладость.

— Ваньнин, — лицо Мо Жаня приблизилось к нему, темные от желания глаза изучали раскрасневшуюся кожу и искусанные до крови губы., — Тебе будет... неприятно.

— Я… я хочу.

Чу вдруг осознанно сфокусировался на Мо Жане, а в следующую секунду протяжно вскрикнул, выгибаясь в пояснице, его бедра неконтролируемо подались вперед — и ладонь Вэйюя стала влажной. А затем Ваньнин обмяк в его руках.

— Ваньнин, — Мо Жань притянул мужчину к себе, сгребая в охапку, целуя разгоряченный лоб, растрепанные волосы — и все еще подрагивающие губы. Сцеловывая катящиеся по щекам дорожки слез, лаская языком плотно сомкнутые веки.

Чу, каким-то образом наконец сумевший высвободить руки из свитера, внезапно резко толкнул Мо Жаня в грудь с такой силой, что тот подался назад — но объятий не расцепил. В итоге оба они оказались лежащими друг на друге — но на этот раз Ваньнин был сверху.

Брови Мо Жаня удивленно сошлись на переносице, а затем он мягко прочистил горло.

— Что бы ты ни задумал…

Однако Ваньнин не предпринимал больше попыток сдвинуться с места и лишь неловко поерзал — отчего Мо Жань тут же едва не выругался. Он планировал доставить Чу удовольствие, а о себе позаботиться уже позже — однако у него продолжало нещадно стоять потому что даже просто смотреть, как Ваньнин кончает, ему было достаточно чтобы сходить с ума от желания затрахать его до бессознательного состояния.

Когда же Ваньнин начал внезапно просить его об этом, ему едва не сорвало крышу окончательно.

Однако он не собирался торопиться. Не сейчас. Это было их первое свидание — и он хотел, чтобы оно было именно таким. Он знал, что его Ваньнину это было нужно — что мужчина в любую секунду мог бы снова оказаться на грани панической атаки, либо испугаться произошедшего и попытаться сбежать.

Мо Жань не мог этого допустить. Не теперь, когда впервые он видел собственными глазами, что лед, всегда казавшийся ему непроницаемым, наконец вдребезги разбился под натиском неуправляемого пламени.

Следующие несколько минут он собирался просто обнимать Ваньнина, позволяя ему постепенно приходить в себя.

Комментарий к Часть 27 Ну, что вам сказать, я впервые пишу (а не читаю, хохо) такое НЦ О.О. Еще и такое длинное вышло!

На том всё. В следующей части вернемся к сюжету! ^^

====== Часть 28 ======

…Перед рассветом дождь наконец прекратился. Мо Жань покосился на медленно светлеющее небо и невольно улыбнулся, вглядываясь в бледные проблески потому что впервые встречал этот день, удерживая в объятиях мирно уснувшего Ваньнина, который отключился почти сразу — и продолжал крепко спать весь остаток ночи, прижавшись к его груди.

Поразительно, насколько этот мужчина был красив даже во сне: обыкновенно бесстрастное лицо выглядело умиротворенным и даже нежным, а первые блики рассветного солнца теперь мягко скользили по бледной коже и трепещущим длинным ресницам, окрашивая все, чего касались, в алый. Волосы все еще были собраны в высокий хвост и скреплены рубиновой заколкой, но выбившиеся пряди падали Чу на лоб и рассыпались мягким шелком, подрагивая от каждого выдоха. Мо Жань едва сдерживался чтобы не убрать их — но в то же время слишком опасался потревожить и без того чуткий сон.

Он знал, что Ваньнин обычно очень плохо спит, и часто просыпается среди ночи от кошмаров: десятки раз он видел, как мужчина резко содрогался и садился посреди кровати, а затем с трудом мог успокоиться, пытаясь убедить себя в том, что ему всего лишь привиделся кошмар.

Поначалу Мо Жань старался успокаивать его, и даже готовил ему ромашковый чай — однако быстро заметил, что Ваньнин не рад такой заботе и все чаще пытается скрыть свое состояние. В такие моменты все, что Вэйюю оставалось — беспомощно наблюдать за тем, как Чу лежит в постели, беззвучно давясь рыданиями, и пытается оставаться неподвижным, чтобы не привлечь к себе внимания.

Потому, живя с Чу под одной крышей, он в итоге прекратил попытки утешений. На время.

Мо Жань тихо вздохнул...

Больше он не позволит этому вздорному человеку спать в одиночестве. Он будет рядом — потому что слишком хорошо помнит, как сам в детстве едва мог уснуть, опасаясь, что впадет в беспамятство и сотворит нечто непоправимое. Он действительно хотел оберегать Ваньнина, стать для него тем человеком, который всегда будет с ним — стоит только протянуть руку, позвать или даже просто… открыть глаза.

Мо Жань нахмурился, внезапно осознавая, что экран его телефона снова засветился, нарушая поток мыслей. Этой ночью ему звонили бессчетное количество раз — с незнакомого номера. Благо, у него был выключен звук, так что он мог не опасаться потревожить чужой сон.

Впрочем, ему было недосуг выяснять, кому он понадобился в такой час.

Один лишь этот факт того, что Ваньнин уснул в его объятиях, мог заставить его отложить любой разговор или срочное дело на потом. Юноша все еще не до конца верил в то, что все это было реальностью, и что Чу больше не пытается оттолкнуть его, однозначно давая понять, что испытывает к нему симпатию.

Внутри разлилось обжигающее тепло.

Вэйюй невольно улыбнулся своим мыслям, тут же вспомнив испуганное лицо Ваньнина, когда юноша в очередной раз признался ему в любви — а затем спросил, любит ли тот его в ответ. Темные глаза распахнулись так широко, что, казалось, еще немного — и займут треть лица. Его балетмейстер молчал, но выглядел настолько пораженным, словно опасался, что может сболтнуть лишнего.

Именно в это мгновение Мо Жань вдруг отчетливо понял, что, возможно, Чу к нему далеко не так холоден, как пытается показать.

Его сердце снова волнительно сжалось потому что он впервые осмелился предположить, что Чу, возможно… мог тоже его любить. Или, по крайней мере, испытывать чувства, которые могли бы стать любовью.

Вот только… был ли он сам достоин этой любви?

Осознание это было подобно медленно действующему яду. Он был отравлен им так долго, что попросту свыкся, перестав об этом думать чтобы просто не сойти с ума.

Однако… было ли ему достаточно того, что Чу готов доверять ему и не отталкивал? Или же ему было мало и этого?

Он перевел взгляд на Ваньнина, который внезапно вздрогнул, как если бы что-то действительно почувствовал — а затем тихо вздохнул, неловко отстраняясь. В следующую секунду он уже окончательно проснулся, и тут же инстинктивно отодвинулся, как будто близость Мо Жаня обожгла его.

Беспокойно щурясь, Ваньнин сел — и потер лицо руками, еще сильнее растрепав и без того рассыпавшиеся в беспорядке пряди.

— Я… я уснул?

— Доброе утро, Ваньнин, — Мо Жань невольно улыбнулся, наблюдая за тем, как уши мужчины стремительно алеют.

Очевидно, до Чу быстро дошло, что уже рассвело, и потому он лишь молча нахмурился — а затем, продолжая сохранять немного жутковатое молчание и абсолютно каменное лицо, принялся лихорадочно поправлять сбившуюся одежду и рыскать в поисках джинсов.

— До репетиции еще несколько часов. Мы могли бы поехать ко мне… — предложил Мо Жань, чувствуя, что должен хоть что-то сделать чтобы сгладить неловкость ситуации.

— Нет, — оборвал его Ваньнин. Если бы взглядом можно было убивать, Вэйюй готов был поспорить, что уже лежал бы бездыханным трупом.

— Тогда… тогда я отвезу тебя домой, — поспешно исправился он, запоздало понимая как неоднозначно могло прозвучать его предложение — и, не дожидаясь ответа, поднялся.

В следующую секунду его взгляд упал на одиноко отброшенный в сторону сверток, который вчера принес Ваньнин — но так и не позволил ему открыть.

Воспользовавшись тем, что Чу слишком смущен и занят приведением себя в порядок чтобы обращать внимание, он незаметно прощупал тонкую крафтовую бумагу, которая была скреплена в нескольких местах при помощи степлера и скотча — как если бы человек, запечатывавший сверток, не имел понятия, как это толково сделать, и потому второпях использовал все возможные способы сразу.

Кажется, это объясняло, почему Ваньнин вчера опоздал.

Мо Жань тут же попытался аккуратно, стараясь ничего не надорвать, раскрыть упаковку слой за слоем — и после нескольких неудачных попыток извлек на свет… его пальцы неожиданно задрожали потому что он осознал, что это такое.

«Ваньнин… ты действительно…?»

Он с недоверием уставился на скрепленные на плотной картонной подложке фотографии, с которых на него смотрел он сам… Фотографий было очень много, и все они были из разных временных отрезков: начиная с его первого выступления на сцене в массовке — а это случилось уже после того как он познакомился с Ваньнином — и заканчивая его сольными партиями. У некоторых фото качество оставляло желать лучшего, некоторые — и вовсе выглядели потрепанными или выцветшими, как если бы их много раз рассматривали, или даже носили с собой. Однако неизменным оставалось то, что кто-то так бережно собрал память обо всех его танцах вплоть до последнего, когда шесть лет назад он ушел из балета.

Мо Жань неожиданно почувствовал, как горло перехватывает странный спазм, не дающий ему нормально дышать. Его пальцы в который раз прошлись по страницам самодельного фотоальбома, выглядящего до того неаккуратно, что постороннему человеку могло бы показаться, что его склеил ребенок.

Неожиданная догадка прожгла Мо Жаня подобно раскаленному металлу, и с таким трудом склеенные, местами истрепанные страницы едва не выпали из его пальцев.

Чу Ваньнин… когда же ты начал собирать все это?

Но Мо Жань, похоже, уже знал ответ.

Ваньнин завел этот альбом когда ему самому было тринадцать. В тот самый год, когда они познакомились, и он взялся обучать Мо Жаня.

Он действительно берег каждое фото — и хранил эту нелепую склейку до сих пор… даже после того, что произошло шесть лет назад. После всего, что Мо Жань наговорил ему. Все эти годы, в течение которых Вэйюй был уверен, что его ненавидел...

«Какого хр*на?!..»

— Ваньнин, — хрипло окликнул Вэйюй подозрительно затихшего мужчину.

Чу не ответил.

Юноша вскинул голову, и его взгляд уперся в неловко мнущегося балетмейстера, который уже был полностью одет, но по-прежнему не находил себе места. Казалось, еще секунда — и он сбежит, наплевав на то, что их свидание еще, в общем-то, формально не закончилось. Похоже, даже виды на простирающийся внизу медленно просыпающийся город не вызывали в нем такого ужаса как то, что Мо Вэйюй все-таки распечатал его подарок.

— Чу Ваньнин, — повторил Мо Жань отчетливо, не понимая, что именно собирается сказать, однако чувствуя, что молчать не может. — Это… это…

Он сам не понимал, почему его голос так дрожит. Он испытывал ужас от одной лишь мысли, что все это ему, возможно, снится, и что на самом деле он проснется в одиночестве, в мире, где Чу навсегда для него потерян — и сам он потерян, а внутри него существует лишь непроглядная тьма.

Как сумасшедший он вцепился в хрупкие страницы, едва не сминая их.

— Извини, Мо Жань. Я знаю, что это… очень глупо, — внезапно начал зачем-то сбивчиво просить прощения Чу. — Я сам не знаю, зачем принес эти фотографии — возможно, мне просто хотелось, чтобы ты знал, что я всегда надеялся, что ты… вернешься. Даже если ты не стал бы выступать со мной на одной сцене. Я всегда... я просто верил в это. Странно, да?

— …... — ком в горле Вэйюя лишил его способности говорить. Он волевым усилием заставил себя разжать пальцы и отложить альбом, а затем медленно, будто в трансе, шагнул к Ваньнину, который продолжал стоять в стороне, настолько бледный, что его лицо казалось сделанным из тончайшей бумаги.

В следующую секунду он обхватил плечи Чу и притянул к себе, зарываясь в его волосы. Любое сказанное слово казалось бы ему самому пошлым, а потому он так и застыл, не разжимая рук. Его сердце билось так часто, словно вот-вот остановится. Перед глазами все плыло.

— Мо Жань, — наконец окликнул его тихо Ваньнин, как если бы оцепенение наконец покинуло его. — Что с тобой? Почему ты… ты снова плачешь?

Холодные жесткие пальцы внезапно прикоснулись к лицу Вэйюя, и юноша замер, чувствуя, что Ваньнин пристально вглядывается в его глаза, чуть сощурившись.

«Он никогда не забывал обо мне…»

Мо Жань заставил себя улыбнуться, но внутри него все еще клубилось ощущение страха. Он боялся верить — но иначе объяснить тот факт, что балетмейстер Чу собирал все эти фотографии воедино просто было невозможно.

«Неужели… он любил меня?»

Догадка заставила его почувствовать, как привычный ему мир рушится.

Разве мог он осмелиться предположить, что Ваньнин — эмоционально отстраненный, пугающе холодный человек — мог действительно испытывать к нему подобные чувства столько лет? И скрывать их?

Но Вэйюй тут же вспомнил, как мастерски Чу пытался отталкивать его в течение последнего месяца, сколько раз велел ему убираться вон, и как часто бывал зол — или делал вид, словно игнорирует.

Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы разглядеть за всем этим поведением проблески тепла.

Все это время он пытался прорваться сквозь толстую броню колючих слов. Учился замечать учащенное дыхание, пробивающийся сквозь бледность румянец, неловко прикушенные губы и смущенно отведенный в сторону взгляд. Читать между строк то, что Чу никогда бы не позволил себе показать постороннему человеку — то ли так сильно цеплялся за свою гордость, то ли просто не умел проявлять чувства потому что был слишком травмирован.

Мо Жань опустил голову, чувствуя, как сжимается от боли сердце.

Его Ваньнин все это время был один.

Лицом к лицу с зияющей пустотой одиночества и… этим альбомом.

Черт, в его доме не было ни одной семейной фотографии, ни одного намека на присутствие близких людей. У него была только эта склейка — и его воспоминания о Мо Жане, его нерадивом ученике, который однажды назвал его жестоким и отвратительным, а затем исчез из его жизни. Который действительно считал, что ненавидит своего учителя… все эти шесть лет. Который даже пользовался услугами людей вроде Жун Цзю чтобы выместить свою ненависть…

Если бы Мо Жань тогда знал, что Чу хранит его фотографии так бережно!

Если бы он потрудился обратить внимание…

— Я люблю тебя, — тихо прошептал в который раз Мо Жань — потому что не знал, какие еще слова найти для того, чтобы исправить то, что навсегда потеряно для них обоих. Он был повержен. Полностью уничтожен осознанием того, от чего был в шаге, и что мог натворить.

Ваньнин моргнул — а затем слегка отстранился.

— Ты обещал отвезти меня домой, — напомнил он, как если бы пытался намеренно вывести юношу из этого состояния. Или попросту не имел представления, как ему реагировать на очередное признание.

— Да, Ваньнин, — юноша кивнул, беря себя в руки. — Как скажешь.

Он не мог позволить себе быть слабым. Не теперь.

Он собирался сделать все, что в его силах, чтобы никогда больше не причинять этому человеку боль.

Но мог ли он действительно доверять самому себе, если иногда переставал контролировать свои действия?..

Внезапно ему стало по-настоящему страшно.

Репетиция шла своим чередом: очередной прогон тянулся уже третий час без перерывов, танцовщики сменяли друг друга на сцене, а ослепительные вспышки пульсирующего света и громкие переливы музыкальных репризов повторялись в дюжинный раз, вызывая тошноту.

Чу Ваньнин сидел рядом с Хуайцзуем, рассеянно листая сценарий. Он с самого утра испытывал проблемы с концентрацией внимания, так что строчки текста то расползались перед глазами, то сливались в сплошные нечитаемые пятна. Одни и те же фразы приходилось перечитывать по пять раз прежде чем хоть что-то становилось понятно.

После прошлой ночи он был сам не свой, а присутствие Мо Жаня на сцене не облегчало его участи. Наблюдать за юношей было пыткой потому что, стоило Чу взглянуть в его сторону, как балетмейстер забывал, что должен дышать, а с его телом творилось нечто невообразимое.

Впрочем, по правде говоря, он и посмотрел-то в сторону Вэйюя не более нескольких раз за все это время — слишком опасался встретиться с ним взглядом.

— Что-то не так, Юйхэн? — вдруг осторожно поинтересовался у него Хуайцзуй. — Ты кажешься каким-то напряженным…

— Где Ши Мэй? — перебил его Ваньнин, решив, что лучший способ сбить коллегу со следа — отвечать вопросом на вопрос.

На самом деле, его действительно беспокоил тот факт, что Ши Минцзин отсутствовал с самого утра. Он всегда был даже слишком ответственным — и то, что он внезапно позволил себе пропустить прогон, говорил о том, что случилось что-то серьезное.

— Я не знаю, — Хуайцзуй нахмурился. — Сложно сказать. Я звонил ему еще вчера, но он не отвечал, и, как видишь, так и не объявился. Сегодня вместо него вышел дублер. Если честно, я думал, что они с Вэйюем взяли совместный отгул. Они же вроде бы друзья, и вчера не было их обоих?

— Ерунда, — отмахнулся Ваньнин, и, когда Хуайцзуй бросил на него любопытный взгляд, поспешил объясниться. — Вчера мне нездоровилось, так что Мо Вэйюй заезжал ко мне — и отсутствовал из-за меня. Он ни словом не обмолвился о Ши Минцзине, так что вряд ли он что-то знает.

— Да-да, я вспомнил, — задумчиво кивнул Хуайцзуй, немного подумав. — Он ведь действительно вчера утром говорил о том, что ты не в порядке, и что он присмотрит за тобой… Юйхэн, я, на самом деле, беспокоился, думая о том, что он с тобой. Учитывая, что о нем говорят...

— Обо мне тоже говорят разное, — мрачно оборвал коллегу Чу. — Сам знаешь. И… если услышишь, как кто-то распространяет эти слухи, скажи об этом мне, ладно?

Хуайцзуй поспешно кивнул, но выражение его лица было как никогда тревожным. Ваньнин вдруг подумал, что, возможно, был слишком резок, потому что они знали друг друга давно — и, разумеется, его коллега не мог не беспокоиться о его состоянии.

Было бы странно, если бы он не переживал.

Ваньнин поджал губы, пытаясь собраться с мыслями — а затем вдруг вспомнил, что Ши Минцзин звонил ему день назад. Однако, пожалуй, впервые в жизни он был настолько занят собой, что даже не удосужился вспомнить о многочисленных пропущенных звонках.

И даже не подумал перезвонить — или спросить, что произошло, в чате.

Обреченно вздохнув, он быстро открыл диалог с Ши Мэем и написал:

«Тебя нет на репетиции. Что случилось?»

Обычно Ши Минцзин отвечал ему быстро — однако на этот раз его сообщение даже не было прочитано.

«Странно…»

Он не был уверен, почему, однако тревога продолжала медленно разливаться по его нервам фантомным покалыванием. Ощущение было сродни тому, что испытываешь перед самым началом грозы, когда внезапно ветер стихает, и темное подернувшееся дымкой небо нависает над тобой подобно предвестию скорой беды.

Затем его взгляд невольно вернулся к Мо Жаню, который как раз решил сделать перерыв и жадно пил воду —сидя на краю сцены и полностью игнорируя танцовщиков, репетирующих позади себя.

Юноша мгновенно будто почувствовал на себе взгляд Чу — потому что тут же поднял голову и улыбнулся, обнажая мягкие ямочки на щеках. При этом вода пролилась ему на подбородок и футболку.

—…... — Чу Ваньнин едва не выронил телефон из рук, и тут же отвел глаза, чувствуя, как смущение пересиливает здравый смысл. Вопреки его отчаянному желанию сохранить спокойствие лицо начало гореть.

— Балетмейстер Чу!.. — окликнул его Мо Жань, перекрикивая музыку, а затем соскочил со сцены и решительно направился в его сторону.

«Ну, что ты делаешь?..»

Ваньнин внезапно почувствовал, что за ним с любопытством теперь наблюдают не только Хуайцзуй, но и остальная труппа, и неосознанно выпрямился, понимая, что деваться некуда — и ему придется каким-то образом взаимодействовать с Вэйюем. При всех.

Мо Жань к этому моменту уже поравнялся с ним и, продолжая легкомысленно улыбаться, спросил:

— Балетмейстер Чу, как насчет перерыва на обед?

Ваньнин растерянно покосился на наблюдающих за их диалогом танцовщиков, а затем едва слышно процедил:

— Я не возражаю. Можешь идти.

Мо Жань удивленно моргнул, но улыбка не покинула его лица.

— А вы?

— А я не голоден, и у меня есть неотложные дела, — Чу Ваньнин вздохнул, поглядывая на чат с Ши Минцзином. Парень так и не прочел его сообщение — и это могло свидетельствовать о чем угодно. Возможно, Ши Мэй был слишком занят чем-то, или телефон был у него не под рукой… вот только почему по спине Чу прошел холодок стоило ему подумать о других причинах?

Он пытался убедить себя в том, что Ши Мэю не могло ничего угрожать — в конце концов, разве не получил Чу накануне фото Мо Жаня с незнакомого номера?

Разве опасность не угрожала из всех людей именно Вэйюю?

И, пусть балетмейстер и пытался держать дистанцию между собой и Мо Жанем при посторонних — он все еще чувствовал подступающую панику, стоило лишь ему лишь подумать о том, что даже Хуайцзуй уже начинал что-то подозревать. Что до Сюэ Чженъюна… тот, похоже, был в шаге от того чтобы предложить им отбить три поклона в храме.

Сейчас же вряд ли от кого-либо могло укрыться, какие взгляды бросал на него юноша, и как близко подошел — пусть и использовал официальное обращение.

Нет, им с Мо Жанем стоило проявлять больше осторожности.

Впредь он не должен допускать подобного — и стоило бы дать Вэйюю это четко понять...

— Чу Ваньнин, — выпалил Мо Жань, и неожиданно его ладонь накрыла руку Ваньнина, опаляя жаром. — Пойдем.

Ваньнин резко выдохнул, однако подавил в себе желание отпрянуть или вывернуться — в конце концов, они и без того уже привлекли достаточно внимания. Этих нескольких минут их диалога и так хватит, чтобы вся труппа обсуждала их еще месяц.

«Мо Жань, ты, что, этого не понимаешь?..»

— Хорошо, — сказал он вслух, бросая на юношу весьма красноречивый взгляд и уповая, что тот поймет его правильно.

Вэйюй, улыбаясь еще шире, осторожно погладил пальцами внутреннюю часть его запястья — а затем потянул его в сторону выхода.

«Твою ж…!»

Ваньнину ничего не оставалось кроме как идти за ним, потому что иначе это показательное шоу бы выглядело еще безобразней — если, конечно, это было в принципе возможно.

Однако, стоило им оказаться вне поля зрения коллег, как мужчина тут же резко остановился и поинтересовался:

— Что это было, Мо Жань?

Один лишь его голос мог бы предотвратить таяние льдов Арктики — однако Вэйюй, похоже, уже обзавелся иммунитетом к подобным выпадам потому что даже абсолютно перекошенное гневом лицо балетмейстера не заставило его разжать хватку на запястье мужчины.

— Мне надоело находиться так далеко от тебя, — выдохнул он, приближаясь к Чу. — С самого утра ты сидишь со своими бумажками… даже не смотришь в мою сторону...

— Это опасно, — перебил его Ваньнин резко, пытаясь сменить тему. — Ши Мэй пропал. Его нет на репетициях второй день, и… он звонил мне той самой ночью, Мо Жань. Помнишь?

Он сам почувствовал, как неловко краснеет при одном воспоминании о событиях, при которых его телефон едва не оказался разбит вдребезги.

Мо Жань, заметив его выражение лица, прищурился:

— И что?

— Я думал, вы друзья, — Чу хмуро уставился на юношу. — Я… я хочу позвонить ему. И, если он не ответит, нам стоит поехать к нему домой.

— Зачем нам к нему ехать?.. — парень с недоверием уставился на Ваньнина. — С чего ты так переживаешь о нем? Разве не говорил сам, что в опасности только близкие тебе люди?..

— Мо Жань… — Чу медленно выдохнул, понимая, что не может рассказать историю Ши Минцзина, однако внутри него все буквально кричало об опасности.

— Чу Ваньнин… — Вэйюй тихо выругался. — Только не говори, что…

— Что я не должен говорить, Вэйюй?! — вскинулся балетмейстер, опасно сверкая глазами. — Что ты пытаешься спросить?! Я… Ши Мэй… ты с ума сошел?!..

— Тогда почему ты так печешься о нем? Он… тебе дорог?

Ваньнин уставился на Мо Жаня с таким видом, словно тот вылил ему на голову ведро ледяной воды. Он не мог понять, каким образом в голову Вэйюя могло прийти нечто подобное.

Что это было? Ревность?..

Казалось, молчание тянулось целую вечность.

— Он — человек, который помог мне выжить в Жуфэн, — наконец, заставил Ваньнин себя признать. — И, Мо Жань, если об этом узнает хоть одна живая душа…

— Бл*ть!… — Вэйюй грубо выругался.

А затем выругался еще раз — и снова, качая головой, и, очевидно, пребывая в состоянии шока.

— Ты сейчас серьезно?.. — переспросил он сквозь зубы спустя некоторое время, и почему-то его вопрос звучал как-то до странного зло.

— Мо Жань?.. — Чу недоуменно уставился на юношу, который словно не мог найти себе места и продолжал сыпать ругательствами.

«Неужели он все-таки… любит Ши Минцзина…» — промелькнула болезненная мысль.

Лицо Вэйюя стало темным от злости, а глаза, всего минуту назад лучившиеся светом, внезапно приобрели звериный блеск.

— Твою ж мать!.. Ши Мэй… тварь! — выругался он и потащил Чу к машине так резко, что мужчина едва не потерял равновесие и лишь в последний момент удержался на ногах.

Комментарий к Часть 28 Ваньнин: «Неужели он все-таки… любит Ши Минцзина…»

Мо Жань: «Убивааать! Убивааать! Убивааать!…» (голосом песни из TikTok, если вы понимаете о чем я XD)

А, если серьезно, спасибо, что читаете! Как всегда, не стесняйтесь писать про неточности и опечатки — ну и этот автор всегда рад комментариям и просто потрындеть, любит читателей и шлёт лучики позитива ^^'

====== Часть 29 ======

Комментарий к Часть 29 Тут есть кусок NC-17. Поэтому я даже не знаю… пропускайте наверное с фразы “хорошо-хорошо” до “они оба замерли”, если вам это не ок XD

Если ок – nevermind.

Лишь подъехав к блоку квартир, где жил Ши Мэй, Ваньнин рискнул бросить осторожный взгляд на Мо Жаня, который, казалось, замкнулся окончательно и был сам на себя не похож.

Чу едва ли видел когда-либо, чтобы лицо юноши было… таким. Или, все же, видел? Смутное воспоминание подобно бледнеющему призраку проскользнуло перед глазами: шесть лет назад Вэйюй и вправду смотрел на него так, словно в следующую секунду был готов перегрызть Ваньнину горло. Что до позапрошлой ночи… балетмейстер невольно съежился потому что он не мог отрицать, словно не заметил жестокого блеска в глазах, которые казались ему одновременно такими знакомыми — и в то же время пустыми.

Он и сам не знал, наложился ли на его восприятие приступ, или Мо Жань действительно на мгновение потерял контроль. Возможно, сам Ваньнин был попросту слишком потрясен и его понимание ситуации исказилось страхом?

Однако даже находиться рядом с юношей сейчас было неуютно: сердце продолжало колотиться где-то в горле, а сам он едва мог заставить себя держаться отстраненно, едва обращая внимание на проносящиеся мимо жилые кварталы и узкие, испещренные граффити улицы.

Мо Жань резко затормозил на ближайшей стоянке и вышел из машины даже не оборачиваясь на Чу, который тут же отстегнулся и едва не бегом бросился следом. Страх почему-то впервые подстегивал его к действию, не вызывая оцепенения — хоть он и сам не был уверен, чего именно так боится, ведь Мо Жань не обронил больше ни слова по пути. Сам же он… Чу не был уверен, что ему есть, что сказать.

Он не мог не думать о том, что могло приключиться с Ши Минцзином — который так и не ответил ни на один из его звонков. Все сообщения так и остались непрочитанными. В памяти снова прокручивались в тысячный раз картины, от которых накатывала тошнота. Их общее прошлое, и неловкое стремление помочь друг другу двух детей, ставших случайными жертвами обстоятельств и низведенных до уровня зверенышей в клетках.

Ваньнин никогда бы в этом не признался — однако все эти годы он был рад тому, что Ши Мэй не пострадал психически так сильно. Парень был легок в общении, обладал удивительно мягким, по-девичьи нежным характером, и при этом умел твердо отстаивать свои границы. У него были отношения — и близкие друзья. То, что Ши Минцзин смог жить полноценно после всего, что с ними произошло, давало Чу право надеяться, что и он сам однажды сможет перебороть свои страхи и стать нормальным. Если, конечно, это все еще было возможно для такого, как он…

В свою очередь балетмейстер Чу старался держаться от юноши на максимальном расстоянии — потому что опасался, что станет для Ши Мэя живым напоминанием о самом темном времени его жизни. Он никогда не обсуждал с ним произошедшее — и лишь искренне старался оградить парня от всего, что могло бы того расстроить, будь то попытки Жуфэн шантажировать его, или его собственные проблемы со здоровьем и психикой.

Если бы ни случившийся шесть лет назад весьма неловкий эпизод, свидетелем которого стал Мо Жань, отношения Чу и Ши Минцзина можно было бы назвать братскими — ведь именно родственникам стараешься не показывать, насколько тебе тяжело, опасаясь их разочаровать или расстроить.

Впрочем, у Ши Мэя, помимо Ваньнина, была мать — пусть женщина и находилась в плачевном состоянии после того, как её удалось спасти из Жуфэн, иногда она мыслила достаточно ясно, и, конечно же, души не чаяла в своем сыне.

Ши Мэй искренне заботился о ней — а, что до балетмейстера Чу, то именно он помог Ши Минцзину договориться о размещении женщины в специализированном пансионате и внес необходимую сумму, оплатив лечение на несколько лет вперед. Это были первые деньги, которые он самостоятельно заработал выступая на сцене — и он посчитал, что они нужнее Ши Мэю чем ему самому. В конце концов, он сам едва ли в чем-то нуждался, ведь его жизнь была чередой постоянных репетиций и постановок.

Единственным просветом в его мире в то время был Мо Жань — но на тот момент ему едва ли приходилось надеяться, что юноша обратит на него свое внимание. Впрочем, как он выяснил позже — Мо Жань обратил на него свое внимание со дня их знакомства. Как мало Чу все-таки понимал в человеческих взаимоотношениях...

Сейчас же, следуя за Вэйюем, Ваньнин понятия не имел, чего ему ждать. Парень был в очень странном состоянии — и необычайно молчалив.

Поначалу Чу показалось, что юноша вдруг отбросил притворство и дал своему беспокойству за судьбу Ши Минцзина взять верх.

Кем эти двое были друг для друга? Друзьями?..

На какое-то короткое мгновение Ваньнин был готов поверить даже в то, что юноша на самом деле все-таки испытывал какие-то чувства к своему другу — иначе почему внезапно так взбесился, стоило Чу лишь мельком упомянуть, что Ши Мэй был с ним в Жуфэн?..

Однако то, как грубо Мо Жань выругался в следующую секунду, и какой непроницаемой стала аура злобы, которая, казалось, окутывала его теперь подобно плотному покрову, не могло не говорить о том, что чувства, испытываемые им, были прямо противоположны дружбе.

Ваньнин не хотел верить в это — однако он не мог не узнавать этот дикий, сумасшедший взгляд.

Мо Жань ведь и на него так смотрел не раз.

Словно мечтал стереть в порошок одним лишь взглядом.

Чу невольно вздрогнул, а затем, собравшись с силами, попросил:

— Может, подождешь меня снаружи?

Он и сам не понимал, чего опасается — ведь разве Мо Жань когда-либо проявлял себя при нем с жестокой стороны? И, все же, просьба сорвалась с его губ раньше чем он сумел остановиться. И это было первой сказанной им фразой Мо Жаню за последние полчаса.

— Хр*на с два я подожду, — процедил Мо Жань тихо, но в голосе сквозила неприкрытая угроза.

Они с Вэйюем уже подошли к двери Ши Мэя, и запоздало пришедшая мысль о том, что все-таки не стоило впутывать юношу в эту ситуацию, отозвалась в Ваньнине новой волной сожалений.

Он понятия не имел, что Мо Жань внезапно станет так реагировать на происходящее — как и не понимал причину такой внезапной ярости. Но что ему оставалось делать, если Вэйюй явно не собирался позволять ему идти одному?..

Мо Жань несколько раз нажал на кнопку дверного звонка — и замер в ожидании. Он стоял прямо перед входной дверью, перегораживая весь обзор так, что Чу приходилось вытягивать шею чтобы рассмотреть хоть что-нибудь из-за широких плеч.

— Мо Жань… — попытался вразумить балетмейстер юношу еще раз. — Ши Минцзин не отвечает на звонки уже сутки. Я пробовал дозвониться ему пока мы ехали сюда, но… безрезультатно. У него не отключен телефон, но… что, если он не может ответить?

Мо Жань, не говоря ни слова, снова зажал кнопку дверного звонка — и замер, не отпуская несколько долгих секунд. Затем повернулся к Чу и мрачно бросил:

— Набери его сейчас.

— …... — балетмейстер Чу все еще сжимал телефон в руке, и потому, одарив продолжающего отчего-то кипеть Мо Жаня раздраженным взглядом — как же он ненавидел, когда кто-то говорил ему, что делать! — все-таки снова набрал Ши Мэя по громкой связи.

Послышались долгие, протяжные гудки… и тихий звонок из-за двери. Либо Ши Мэй куда-то ушел и забыл телефон дома, либо… в следующее мгновение Ваньнин в ужасе уставился, как Мо Жань с силой толкнул входную дверь, и та распахнулась настежь, как если бы вовсе не была закрыта на замок.

Странно, но в воздухе почему-то тут же разлились едкие пары лекарств и антисептика. Чу знал этот запах как никто, а потому тут же невольно содрогнулся, цепляясь леденеющими пальцами в длинные рукава собственной куртки.

Что бы ни произошло с Ши Мэем, он определенно не был в порядке.

Мо Жань, впрочем, не задумываясь ни на секунду уже шагнул в темноту прихожей — и буквально в одно мгновение скрылся за дверью одной из комнат. Трель телефона Ши Мэя продолжала звучать откуда-то из недр квартиры, становясь все громче — и Чу сбросил звонок потому что с каждой секундой его собственный ужас лишь нарастал подобно жутковатому крещендо, вторя мелодии.

Он заставил себя войти внутрь.

Шаг за шагом направился в темноте к той комнате, в которую вошел только что Вэйюй… затем замер и внезапно повернулся в другую сторону. Запах антисептика, казалось, мешался в воздухе с другим, приторно-сладковатым — и становился сильнее у двери ванной.

— Мо Жань… — позвал Ваньнин тихо, и юноша тут же вышел к нему, хмурясь.

Чу, понимая, что Вэйюй сам не свой — и все же абсурдно чувствуя себя более спокойным в его присутствии — дернул за ручку ванной. Дверь, кажется, была заперта изнутри, а потому не поддалась.

— Позволь мне? — Мо Жань буквально вцепился в ручку, накрывая ладонь Чу своей рукой — а затем Ваньнин почувствовал, как пальцы юноши сжались и дернули механизм с такой силой, что на мгновение он поразился — а действительно ли парень может вот так выдернуть замок одной левой? Он, что, включил мистера Хайда?

Впрочем, дверь тут же распахнулась — и в тусклом люминесцентном свете Чу увидел распростершееся на полу тело. Юноша лежал в позе эмбриона, поджав руки и ноги таким образом, словно пытался из последних сил защитить себя — или скрючился от боли. Рядом с ним были рассыпаны лекарства.

— Ши Мэй!.. — Ваньнин тут же бросился к парню, и едва не поскользнулся на вымощенном темной плиткой полу потому что тот был все еще как будто влажным…

— Ваньнин, стой! — Мо Жань в последнее мгновение вцепился руками в его пояс, помогая удержать равновесие и оттягивая прочь, назад в коридор. — В гостиной следы борьбы. Чем ты, мать твою, думаешь?! Звони в полицию и в скорую!

Но Ваньнин смотрел на Вэйюя полным ужаса и непонимания взглядом, едва соображая, почему Мо Жань кричит на него. Все, что он видел перед собой — бледное изможденное тело человека, который, казалось, не дышал.

Ши Мэй…

Вэйюй продолжал удерживать Чу, не давая ему войти в ванную, и уже сам принялся звонить в неотложку. Время тянулось безумно медленно, как если бы просыпалось с каждой секундой песчинками в бесконечной пустыне.

Спустя всего пару минут за окном послышались сирены скорой и полиции. Еще через несколько минут кто-то уже задавал им вопросы — но отвечал всегда Вэйюй. Это были короткие объяснения, из которых становилось понятно, что Чу и Мо Жань пришли к Ши Мэю потому что беспокоились о нем — и обнаружили его в таком состоянии.

— ...У него есть родные? — вырвал из прострации Ваньнина спокойный голос медсестры.

— Его мать, — тихо ответил он. — Но она находится в пансионате. И его парень…

— Парень? — офицер полиции бросил на Чу холодный взгляд. — Вы его парень?

— Я? Нет… — Чу смешался, не уверенный, почему его вообще спрашивают о таком.

—Ши Минцзин — наш коллега, — вмешался Мо Жань, а затем привлек абсолютно растерявшегося Ваньнина к себе, как если бы всем своим видом показывал, что тот с ним. — И, да, мы хотели бы знать о его состоянии. Мы можем отправиться вместе со скорой?

— Боюсь, что нет, — отозвался врач, который в этот момент закреплял капельницу и готовил Ши Мэя, который все еще пребывал в бессознательном состоянии, к транспортировке. — Парню здорово досталось: есть внутренние повреждения. Я не могу сказать наверняка без результатов томографии и УЗИ, но он пробыл в отключке более суток, и его состояние нестабильно. То, что вы пришли к нему, возможно, спасет ему жизнь.

— Возможно?.. — повторил Ваньнин тихо, едва шевеля бледными губами.

— Мы забираем его в реанимацию. Помимо сотрясения мозга, внешних травм и переломов у него могут быть повреждения внутренних органов и кровотечения. Я не могу сказать более точно. Приезжайте в больницу через несколько часов, если хотите знать подробности — либо звоните по этому номеру, — он протянул визитку.

Ваньнин уставился на клочок бумаги, как если бы не понимал, что с ним нужно делать, и потому номер телефона перехватил Вэйюй.

— Спасибо, — кивнул он, а затем повернулся к офицеру полиции и поинтересовался. — Моему молодому человеку нехорошо. Мы можем быть свободны?

— Да, разумеется, — кивнул офицер. — У меня есть все ваши данные, всё в порядке. Просто не покидайте временно город на случай, если нам потребуются дополнительные показания…

Вэйюй не стал ждать дольше и буквально выволок Ваньнина из квартиры. Они остановились на лестничной площадке — и лишь здесь балетмейстеру удалось наконец полноценно выдохнуть. Он тут же зашелся приступом кашля, едва не сгибаясь пополам.

— Ваньнин?.. — Мо Жань мягко обхватил его за плечи, а затем помог принять лекарство. Еще несколько минут Чу просто тяжело дышал и не мог ни на чем сфокусироваться. Пепельно-бледное лицо и расширенные в ужасе глаза выдавали состояние шока. Его восприятие сейчас напоминало бушующий вихрь, в котором проносились мысли одна страшнее другой — а сам он, казалось, был пропитан запахом крови и больничного спирта.

В каком-то недоумении он покосился на свои ноги — и тихо вскрикнул, осознав, что подошвы белых кроссовок запятнаны кровью. В следующую секунду горло перехватило от рвущихся рыданий.

— Тихо… Ваньнин, успокойся… — Вэйюй принялся мягко подталкивать мужчину в сторону выхода, стараясь делать это как можно осторожнее.

— Мо Жань, он звонил мне… ты понимаешь? Ему нужна была моя помощь… — тихо прошептал Чу Ваньнин. Тело его совершенно перестало слушаться: ноги, казалось, стали деревянными и едва передвигались.

— Ты не знаешь, кто именно звонил тебе с его телефона, — резонно заметил Мо Жань. — И ты не мог знать, что произойдет нечто подобное. Никто не знал.

— Я должен был ответить, — упрямо повторил Ваньнин, качая головой. Он яростно отер лицо рукавом куртки, запозладо чувствуя, что застежкой расцарапал щеку — но боль почему-то практически не ощущалась.

— Хватит, — Мо Жань впился в его руки, останавливая Чу, а затем склонился к нему, зло щурясь. — Если кто и виноват в случившемся, так это он сам.

— Мо Жань!..

— Когда начались первые угрозы от Жуфэн?

— Ты совсем идиот?! — Ваньнин все еще чувствовал, как глаза щиплет от слез, но внезапный вопрос Вэйюя разозлил его так сильно, что он едва не извергал пламя.

— Ты не хочешь отвечать потому что сам об этом думал, правда? — Мо Жань усмехнулся. — Готов поспорить, угрозы начались в то же время, когда Ши Минцзин перешел в нашу группу…

— Заткнись!.. — перед глазами Ваньнина заплясали темные пятна. Он едва мог дышать. Каждое слово Мо Жаня наносило удар в самое сердце.

«Почему… почему он говорит все это?..»

— Я прав, — Вэйюй продолжал цепляться в руки Ваньнина, не давая тому отстраниться. — Ты сам это знаешь. У него был доступ к твоему дому, к твоим вещам. Он мог следить за тобой, и при этом ты продолжал доверять ему — потому что сочувствовал. Потому что думал, что он твой друг… Друг, который пропал, а затем внезапно объявился вместе с угрозами из картели.

Чу Ваньнин внезапно вырвал руку из хватки Мо Жаня и со всей силы ударил парня в челюсть. Тот тихо выругался, прикрывая глаза и наконец отступая в сторону.

— Ты… не смеешь так говорить о нем, Вэйюй! Ты не знаешь, через что он прошел! — Ваньнин сцепил зубы, но его взгляд помимо его собственного желания впился в место, куда пришелся удар — скула Мо Жаня быстро краснела, а затем начала приобретать бледно-синюшный оттенок.

— Я не знаю этого, — Мо Жань хмуро уставился на Ваньнина. — Но я не позволю ему одурачить тебя даже если ты изобьешь меня до полусмерти. Я давно замечал за ним определенные странности — но, когда ты сегодня рассказал мне про то, что он был с тобой в Жуфэн, у меня больше не осталось сомнений.

— Мо Жань… — Ваньнин вдруг совсем поник. — Если даже Ши Мэй может меня предать… я не знаю, кому еще могу верить. Мы с ним… очень похожи.

— Я бы так не сказал, — Вэйюй покачал головой, меряя Чу задумчивым взглядом, а затем, немного помолчав, добавил. — Едем ко мне. Чуть позже я отвезу тебя в больницу к нему, если захочешь. Но я не оставлю тебя одного после всего что произошло.

— Хорошо, — Ваньнин кивнул, чувствуя вину за то, что ударил парня. В который раз. Он и сам не понимал, почему никогда не мог сохранять спокойствие с Вэйюем. Его чертовы рефлексы работали раньше чем он включал голову.

Он и сам осознавал, что Мо Жань, возможно, имел право сомневаться в Ши Минцзине — он ведь не знал, что Чу пережил с ним, и понятия не имел, что балетмейстер все это время изо всех сил стремился защитить Ши Мэя, оградить от своих проблем насколько это было возможно. Если это было возможно вообще — учитывая тот факт, что одна из крупнейших картелей их страны продолжала ломать им жизни. Даже спустя столько времени…

И в то же время Мо Жань был прав в одном: Чу действительно никогда не позволял себе усомниться в Ши Мэе. То, что юноше можно верить, было для него несокрушимой истиной — и, все же, даже если Вэйюй был прав… разве мог бы он поверить, что Ши Мэй поступил бы с ним подобным образом без каких-либо весомых причин?

С другой стороны, Ваньнин всегда думал, что Мо Жань и Ши Мэй были друзьями — и, как бы там ни было, он ведь даже временами испытывал колючую ревность наблюдая за их отношениями.

Что именно Мо Жаню было известно о Ши Мэе такого, о чем не знал сам Чу Ваньнин?..

Спустя несколько часов ожидания и бесплодных попыток Мо Жаня уговорить Ваньнина лечь спать, они оба оказались не в силах ехать в больницу и потому просто продолжали молча сидеть друг напротив друга. Шел третий час ночи. Мо Жань прислонил к лицу компресс из холодного льда, пытаясь сделать свежий синяк менее заметным. Чу Ваньнину же было слишком неловко, чтобы начинать разговор, хоть в голове и вертелись тысячи вопросов. К тому же, он все еще чувствовал вину за то, что в который раз распустил руки и навредил своему бывшему ученику — а потому мужчина сознательно решил сосредоточиться на том, что могло бы отвлечь его от бесполезных терзаний.

Все, что угодно — лишь бы не думать о том, что Ши Мэй мог не пострадать, ответь он тогда на звонок.

Он написал Хуайцзую, что Ши Мэй, скорее всего, не будет участвовать в постановке, и коротко объяснил суть произошедшего — стараясь не вдаваться в подробности.

Затем отправил запрос в пансионат, где находилась мать Ши Минцзина — понимая, что ночью едва ли ему пришлют какой-либо ответ. Однако ему необходимо было знать, что дорогой юноше человек находится вне опасности и будет получать необходимую опеку.

После этого, собравшись с духом, Чу все-таки написал детективу, который вел его дело о шантаже — описав в общих чертах произошедшее. И только затем в его голову закрались смутные сомнения — потому что он прекрасно знал, что никогда не получал от Жуфэн угроз, которые бы касались напрямую Ши Минцзина.

Это было странно, учитывая тот факт, что юноша был единственным кроме Мо Вэйюя человеком, который, так или иначе, был ему небезразличен.

Почему же тогда угроза, полученная им накануне, касалась Вэйюя — а пострадал Ши Мэй?..

Он перевел задумчивый взгляд на Мо Жаня, который как раз со вздохом вытянулся на диване и прикрыл глаза — видимо, слишком устал чтобы делать вид, будто бодрствует.

Что-то в голове Ваньнина никак не складывалось.

Он продолжал теперь уже без всякого стеснения разглядывать Вэйюя, который позволил себе задремать — прокручивая в голове то, как парень внезапно взбесился едва заслышав об их с Ши Мэем общем прошлом.

Отчего-то он был так зол на Ши Минцзина, что едва был в состоянии связно говорить. Но почему?..

Ваньнин почувствовал, как озноб снова пробежал по спине неприятным холодком — ему все еще было жутковато вспоминать выражение лица Мо Жаня, когда тот поднимался с ним в квартиру Ши Мэя.

Балетмейстер опустил голову на руки, а затем мысленно оборвал самого себя:

«Нет... Мо Жань не такой. Он не мог бы причинить вред Ши Мэю — это… это не похоже на него.»

Да и когда бы он это сделал? Почти все время юноша пробыл с ним: все эти два дня они были друг у друга на виду... за исключением того дня, когда Вэйюй позвал его на свидание.

— Ваньнин?.. — Мо Жань внезапно открыл глаза и вопросительно уставился на балетмейстера, который бессознательно продолжал качать головой, отрицая собственные догадки.

— Нужно позвонить в больницу и выяснить, есть ли новости, — Чу поспешно отвел глаза, проклиная себя за неуместную подозрительность.

Он и сам не понимал, как мог предположить, что Мо Жань может быть замешан в чем-то подобном. Его Вэйюй был нежным и открытым, несмотря на некоторую резкость поступков и слов… он заботился о Ваньнине так, словно мужчина был не человеком, а хрупкой фарфоровой вазой. В каждом его поступке и взгляде чувствовались осмысленность и желание сделать всё как лучше — пусть на практике это и не всегда получалось именно так.

Вот только одно лишь воспоминание о безумном взгляде Вэйюя все еще заставляло балетмейстера Чу содрогаться от странного, болезненного предчувствия, потому что в такие мгновения ему казалось, словно из глубин на него смотрит незнакомец.

— Хорошо, я позвоню, — Мо Жань достал визитку из кармана и, набрав номер, с кем-то долго говорил пока Ваньнин продолжал гадать, почему ему вообще пришло в голову, будто Вэйюй может быть замешан в чем-то подобном.

Те, кто избил Ши Минцзина, были преступниками — настолько жестокими, что их едва ли можно было назвать людьми. Это было дело рук Жуфэн. Здесь не могло быть инотолкований.

Но чем Ши Мэй так разозлил их? С каких пор он встал у них на пути? В отличие от Ваньнина, он ведь не давал показаний против Наньгун Яня в суде.

— Он все еще не пришел в себя, — ворвался в вереницу его мыслей Мо Жань. — Но его состояние удалось стабилизировать. Он в коме, однако функции мозга сохранены — и, да, мы нашли его как раз вовремя. Еще час-другой — и неизвестно, как бы всё обернулось…

Ваньнин тихо вздохнул, позволяя напряжению медленно отпустить все еще тревожно сжимающееся сердце: в голосе Мо Жаня проскальзывало сопереживание. Ему было не все равно.

— Это были люди Жуфэн, — наконец заставил себя произнести Ваньнин невысказанную мысль, и его взгляд уперся в глаза Вэйюя.

Юноша медленно кивнул, а затем осторожно сдвинулся на диване, как если бы молча пригласил Чу сесть рядом с собой. Весь этот вечер они просидели друг напротив друга, и атмосфера мрачного напряжения истощила нервные ресурсы обоих.

Чу Ваньнин немного помедлил, а затем решительно поднялся с кресла-мешка, на котором ранее расположился, и, потирая затекшую шею, пересел ближе к юноше.

Он бы никогда в этом не признался, но, чем больше времени он проводил с Мо Жанем, тем сильнее нуждался в его присутствии. Думать об этом было страшно — и еще страшнее понимать, что он доверял Мо Жаню больше, чем человеку, который был с ним рядом в самое грязное время его жизни.

Доверял человеку, который ворвался в его жизнь после шести лет отсутствия, скрывая свою личность и прошлое…

«Черт побери…»

Чу Ваньнин поджал губы, стараясь не думать о причинах. Мог ли он быть ослеплен своими чувствами к Мо Жаню? И… был ли он точно так же все это время ослеплен доверием к Ши Минцзину — настолько, что упустил нечто действительно важное?

Что-то не сходилось...

— Все будет в порядке, — тихо пробормотал Мо Жань. Абсурдно, но подобное заявление оказало на Чу прямо противоположное действие. За последние несколько часов он потерял всякую уверенность в том, что его жизнь — как, впрочем и жизни всех людей, так или иначе ставших ему близкими — когда-либо будут в порядке. Однако он ощущал себя слишком опустошенным морально чтобы пытаться что-либо предпринять. Все, что ему оставалось теперь: наблюдать за тем, как неотвратимо приближается катастрофа, понимая, что остановить ее он уже не сможет — и, возможно, он сам ее навлек своим безрассудством, впустив в свою жизнь людей, которые теперь находились в опасности из-за него.

Пальцы Мо Жаня осторожно прошлись по шее Чу, заставляя мужчину мелко вздрогнуть — и все же он заставил себя сидеть ровно и не отстраняться. Тепло прикосновения просачивалось под кожу — и Ваньнин вдруг осознал, что действительно все это время испытывал холод, но по привычке даже не обратил внимания.

— Я сделаю тебе горячий чай, — Вэйюй словно прочитал его мысли и попытался встать, но рука Чу внезапно жестко опустилась ему на плечо, удерживая на месте. Ваньнин и сам удивился этому своему жесту: он был не из тех людей, которые шли на контакт легко. И все же он не хотел, чтобы Мо Жань уходил, настолько сильно, что готов был сейчас вцепиться в него. Возможно, свою роль в его странном поведении также сыграло и то, что он понятия не имел, что их с Мо Вэйюем ждало завтра — и было ли у них это «завтра» как таковое.

Встретив изумленный взгляд юноши, он покачал головой и тихо произнес:

— Пожалуйста, не уходи.

Лицо Мо Жаня, все это время как будто сохранявшее отпечаток жестокости, в один миг неуловимо смягчилось, а темно-фиалковые глаза сверкнули так ярко, что Чу замер, забывая, как дышать.

— Я никуда не ухожу, Ваньнин, — руки Мо Жаня обвились вокруг талии балетмейстера — удивительно, но, кажется, он мог бы при желании обхватить его пальцами двух рук, настолько стройным был этот человек.

— Хорошо, — Чу нахмурился, но все-таки позволил себе расслабиться, снова возвращаясь к тому, насколько поведение, взгляд, голос, и даже выражение лица Мо Жаня отличались от того, чему он стал свидетелем всего несколько часов назад.

Мог ли один человек быть таким разным в различных ситуациях?..

Губы Мо Вэйюя тем временем невесомо коснулись щеки Чу — и этот поцелуй был настолько нежным и целомудренным, что Ваньнин, вопреки здравому смыслу, почувствовал себя удивительно испорченным из-за того, что определенно ожидал чего-то большего.

Казалось, его тело наэлектризовалось от внутреннего напряжения — того и гляди, мысли могло закоротить, а сам он был в шаге от того, чтобы обратиться в бегство просто на всякий случай, чтобы исключить возможность недопонимания и неловкости.

— Ты не дышишь, — вдруг заметил Мо Жань, щурясь. От него не могло ускользнуть, что Чу задержал дыхание, пытаясь не дать трепко-сладкому немного диковатому аромату, исходящему от Вэйюя, попасть в свои легкие и довершить цепную реакцию, запущенную мимолетным поцелуем.

Ваньнин уставился на Мо Жаня таким тяжелым взглядом, что тот был вынужден выпустить балетмейстера из объятий.

— Хорошо-хорошо. Я понял, Ваньнин. Больше не буду, — он поднял руки в примирительном жесте, а затем быстро добавил, полностью сметая свои предыдущие запальчивые заверения в пыль. — Но я не против, если будешь ты…

Все это время Чу смотрел в глаза Мо Жаня, и от него не мог укрыться опасный, острый блеск, от которого его повело словно от самого крепкого вина. Утро этого дня он провел как на иголках, подсознательно опасаясь, что все произошедшее между ним и Мо Жанем было ошибкой. Притом, для них обоих.

Он избегал Мо Жаня как умел — старался даже не поворачивать голову в его сторону на репетиции.

Затем же происходящее и вовсе вышло из-под контроля — и на какое-то время Чу даже смог забыть об ужасной неловкости, потому что все, что его беспокоило, сводилось к базовой человеческой потребности ощутить себя в безопасности. После всего, что случилось, он словно перестал осознавать, почему ему было так важно удерживать дистанцию.

Продолжая пристально смотреть Вэйюю в глаза, он медленно провел ладонью по лицу парня, касаясь высоких скул и резкой линии подбородка — поражаясь, какой горячей была его кожа, и как расширились его зрачки, как если бы Мо Жань испытал шок от его внезапного прикосновения.

Кадык Мо Жаня дернулся, а сам он резко вдохнул, замирая чтобы позволить Ваньнину спокойно изучать себя.

Чу тоже на мгновение застыл, как если бы пытался решиться — но в следующий миг его пальцы словно сами собой двинулись уже к губам Вэйюя. Ему хотелось попробовать прикоснуться к ним — воспоминание о том, как Мо Жань целовал его пальцы, и насколько это было горячо, заставило его почувствовать новую пробирающую до основания волну возбуждения, но он даже не подумал остановиться. Слишком часто в последние несколько дней он смотрел на эти губы и представлял, что Мо Жань мог ими делать с ним… и, собственно, делал. Видимо, ему все-таки следовало быть осторожнее с желаниями, потому что юноша определенно понял ход его мыслей и в следующую секунду взял кончики его пальцев в рот. Картина эта была настолько бесстыдной, что Ваньнин едва удержался чтобы не отскочить в сторону. В конце концов, он ведь сам все это затеял — так почему же теперь собрался отступать? Это был всего лишь… поцелуй?

Он продолжал словно загипнотизированный смотреть, как Мо Жань движется губами по его руке, ощущая нестерпимый жар — от которого, казалось, даже температура окружающего воздуха поднялась на добрый десяток градусов по Цельсию. Чу было невыносимо душно, горло пересохло.

Вэйюй продолжал удерживать его взгляд, опаляя его кожу тяжелым дыханием. Он не предпринимал попыток обнять Чу или притянуть мужчину к себе — но при этом определенно давал понять, что не против того, чтобы Ваньнин продолжал начатое. Сквозь смуглую кожу проступал лихорадочный румянец, а сам он выглядел так, будто бросал всем своим видом некий вызов. Капелька испарины медленно скользнула по его виску, и Ваньнин жадным взглядом проследил ее движение вниз, к подбородку и шее — куда-то к вороту футболки. Балетмейстер тут же невольно моргнул, пытаясь прогнать из своей головы видения, как мог бы точно так же скользнуть по коже Вэйюя влажным поцелуем. Нет! Он не собирался вести себя настолько бесстыдно. Одной близости Мо Жаня хватало для того, чтобы его голова немного кружилась, а определенная часть тела болезненно восставала, неуместно требуя внимания.

Вэйюй неожиданно перестал посасывать его пальцы и выпустил их изо рта. Капелька слюны продолжала стекать из уголка его темных от прилившей крови губ. Он резко сглотнул, а затем вопросительно приподнял брови, выдыхая:

— Не мог удержаться. Прости?

— …... — Ваньнин неловко поерзал, надеясь, что смена положения поможет его телу хоть немного расслабиться, но тихий голос Мо Жаня, прозвучавший в полной тишине, нарушаемой лишь его собственным сбивчивым дыханием, подействовал на него совершенно противоположным образом, потому что больное воображение продолжало искать подтекст в кажущейся на первый взгляд обыденной фразе.

Мо Жань с любопытством проследил за его перемещениями на диване, а затем внезапно его ладони легли Чу на колени, останавливая какие-либо движения. Он оперся на руки, а пальцы мягко пробежались по острым коленным чашечкам. Даже сквозь джинсу жар его ладоней прошибал Ваньнина неконтролируемой дрожью.

— Не двигайся, — Мо Жань склонился к нему так низко, что Чу мог ощущать, как вибрирует его голос где-то в районе виска. В это же мгновение длинные сильные пальцы прошлись вверх по его бедрам — и снова вниз, к коленям, мягко поглаживая напрягшиеся до предела мышцы, как если бы он хотел чтобы Чу максимально расслабился. Вот только даже если бы Ваньнин напился до полуотключки, едва ли он мог бы чувствовать себя комфортно в таких обстоятельствах. Словно завороженный он следил за тем, как руки Мо Жаня движутся по его телу.

В следующую секунду его взгляд переметнулся на лицо Вэйюя, который все это время продолжал пристально наблюдать за ним. Небрежные вьющиеся пряди падали юноше на брови, оттеняя внезапно ставшие более резкими черты — и Чу протянул ладонь чтобы откинуть в сторону мешающиеся волосы, но, лишь притронувшись к ним понял, что хочет зарыться в них пальцами.

Вэйюй прикрыл глаза, словно довольный пес, а затем подался затылком ближе к ладони Ваньнина, безмолвно упрашивая мужчину не останавливаться.

В то же время его собственные руки стали более настойчивыми, теперь уже сжимая бедра Чу с такой силой, что тот едва сумел сдержать потрясенный вздох. Однако, сколько бы мужчина ни кусал губы, пытаясь сохранить видимость спокойствия, лихорадочный румянец и колотящийся пульс, отдающийся в бедренной артерии прямо под ладонью Мо Жаня, выдавали его с поличным.

Вэйюй резко дернул его за талию, заставляя проехаться по дивану спиной. Одежда Чу снова сбилась куда-то вверх, обнажая очертания скульптурно-точеных мышц груди и пресса. Это тело хотелось не то отыметь, не то заласкать до состояния, когда каждый миллиметр станет полыхать от желания. Возможно, и то и другое — вместе. Мо Жань едва сдерживался чтобы не раздвинуть эти длинные худые ноги, потому что все еще помнил, как они ощущались на нем когда Ваньнин обвил его — пусть и лишь для того чтобы сохранять равновесие. Долбаные джинсы все еще мешались на его пути — впрочем, он ненавидел сейчас почти каждый предмет одежды, отделяющий его от Ваньнина. Чу, похоже, и сам испытывал дискомфорт ниже пояса из-за плотной ткани, которая обтягивала его слишком тесно. И, все же, он продолжал игнорировать собственные сигналы тела, а его пальцы нежно ласкали волосы Вэйюя, посылая по спине юноши целые снопы искр. Прикосновения были бережными, на грани целомудрия — и почти не задевали открытые участки кожи, но было в самом затуманенном взгляде Чу нечто такое, что заставляло Мо Жаня сходить с ума еще сильнее. Он задыхался от мысли, что этот обыкновенно бесстрастный человек сейчас буквально лежит под ним и давится собственным дыханием, покрываясь краской от кончиков ушей до пят.

— Ваньнин? — позвал он, наклоняясь к Чу еще ниже, намеренно задевая губами чувствительную мочку уха. Широко распахнувшиеся глаза цвета ночи впились в него с немым вопросом. Тонкие губы поджались так сильно, что, казалось, еще мгновение — и Чу их съест.

— Я так хочу тебя, Ваньнин, — прошептал Мо Жань. — А ты?..

Его рука отправилась к поясу джинсов мужчины, легко очерчивая судорожно поджимающийся на каждом вдохе пресс. Твердый… его Ваньнин был твердым не только ниже пояса, но и в других местах. Вэйюй невольно облизнул губы потому что все, о чем он мог думать — насколько чувствительны грудь и живот Чу, и можно ли заставить его потерять контроль от одних лишь прикосновений?.. Он думал, что это вполне возможно, если учесть, в каком состоянии балетмейстер пребывал в данный момент — а ведь они оба еще были полностью одеты.

Ваньнин продолжал смотреть на него практически не моргая. Спустя несколько мучительно долгих секунд он медленно кивнул, и его лицо приобрело оттенок спелых персиков, а заостренные черты как будто смягчились от растерянности.

Мо Жань не стал медлить, и тут же накрыл дрогнувший рот своим, проходясь по нему языком, раздвигая губы в попытке углубить поцелуй. Его собственное сердце неистово колотилось в груди, разгоняя по телу безумный огонь от которого перед глазами темнело. Он знал, что должен быть нежным, что иначе может напугать Чу — однако то, как балетмейстер внезапно сжал его затылок ладонью, привлекая к себе, и как его рот неожиданно распахнулся на вздохе, заставило Вэйюя онеметь, а мысли — теряться в бесконечном водовороте желаний.

Он продолжал целовать Чу, и в то же время руками приподнял его за бедра. Следующим движением он уже спускал с него одежду — действуя спешно, и в то же время погибая от мысли, насколько идеальными все-таки были эти изящные голени и икры. А затем его пальцы погладили внутреннюю сторону бедер, побуждая мужчину слегка раздвинуть ноги. Ваньнин шумно хватанул ртом воздух, цепляясь руками за поверхность дивана, как если бы безуспешно пытался заземлить циркулирующие по его телу импульсы.

— Нравится? — Мо Жань пристально вглядывался в сделавшиеся совершенно дикими глаза. Ваньнин смотрел на него — но, очевидно, едва понимал, что именно Вэйюй у него спрашивает. Он дышал так, словно пробежал стометровку, а длинные темные пряди волос растрепались и упали ему на лицо, попадая в приоткрытый рот.

В следующую секунду он все-таки застонал потому что Мо Жань принялся осыпать поцелуями его грудь и живот, неотступно спускаясь вниз. Мягкие прикосновения его губ были щекотными и вызывали волны дрожи, сменяющейся пронзительными вспышками отрезвляющей боли когда острые зубы внезапно впивались в разгоряченную ласками влажную кожу.

— Мо Жань?.. — Чу вдруг замер, когда губы Вэйюя внезапно очутились там, где совсем недавно были его пальцы — где-то между бедер. Инстинктивно он попытался свести ноги вместе, но юноша придавил его разомкнутые колени руками, не давая это сделать, а затем его влажный язык прошелся ровно по шву промежности, прослеживая влажную дорожку до судорожно сжавшегося заднего прохода.

Ваньнин тут же попытался отстраниться, не желая допускать нечто настолько бесстыдное. Ему едва не стало дурно от мысли, что именно Мо Жань собрался сотворить с ним — но он не мог бы его остановить даже если бы от этого зависела его жизнь, а его собственный возбужденный член предательски дернулся, выдавая его смятенное состояние.

В то же мгновение он ощутил влажное прикосновение к своему входу — и оно было совсем не таким, как в прошлый раз. От непривычного ощущения по телу прошел озноб — сменившийся прошибающим спину разрядом тока потому что буквально в следующую секунду он почувствовал, как нечто длинное и скользкое вошло в него и плавно задвигалось. Палец?..

Ваньнину не было больно — но ощущение было странным, невероятно смущающим, потому что в прошлый раз все было совсем не так, и Мо Жань не сидел на коленях меж его раздвинутых ног, бесстыдно изучая его. Чу хотелось вывернуться чтобы прекратить всё это прямо сейчас, но в то же время он не находил в себе сил. Его напрягшееся на мгновение тело медленно уступало по мере того, как палец медленно скользил внутри него, туго сжимаемый мышцами. В то же время Вэйюй снова принялся лизать его промежность, и Чу подумал, что если это не прекратится в ближайшее время, он попросту сойдет с ума. В какой-то момент ощущения стали настолько невыносимыми, что он побоялся, что кончит прямо так — однако в этот момент в его тело вторглись еще несколько пальцев, и на этот раз ему действительно стало больно. Он сдавленно всхлипнул — и тут же зажал рот рукой, ужасаясь, насколько пошло это прозвучало.

— Ваньнин?.. — окликнул его Мо Жань, и его жаркое дыхание опалило дрожащие бедра Чу.

Балетмейстер закрыл глаза, собираясь с силами чтобы ответить, но все, что он мог произнести, было единственное имя:

— Мо Жань?..

— Тебе... больно?

Вэйюй продолжал двигать пальцами, сохраняя плавный, очень медленный ритм, от которого замыкало в голове, и временная боль медленно сменялась невероятной истомой, от которой немело нутро.

— Нет… — Ваньнин нахмурился, когда пальцы Мо Жаня куда-то исчезли, а затем юноша как будто отстранился. Чу попытался сесть, помогая себе руками, заставляя себя посмотреть, что произошло — однако в то же мгновение Вэйюй резко перевернул его на живот. Колени Ваньнина проехались по полу, а сам он остался лежать на подушках, упираясь лицом в мягкое. В то же время его член оказался зажат таким образом, что любое движение заставляло его тереться об его собственный живот. Положение было едва ли не более неприличным — и полностью лишающим его понимания, что происходит с его телом.

— Мо Жань?.. — он вытянул шею, поворачиваясь — и вдруг заметил, что Мо Жань спешно стягивает с себя футболку, будучи уже обнаженным ниже пояса. Его член был без преуменьшений огромным — по правде говоря, Чу даже не припоминал, чтобы он был такого размера, когда видел, как юноша ласкал себя в душе.

«Не то, чтобы я смотрел внимательно..» — запоздало вспомнил он, потому что на тот момент зрелище настолько выбило его из колеи, что он попросту боялся открыть лишний раз глаза.

— Я войду, — внезапно проговорил Мо Жань тихо, и эта фраза пронеслась по каждому нервному окончанию Чу, концентрируясь где-то ниже пояса. Он снова почувствовал прикосновение языка и несколько расслабленных движений пальцев внутри себя, отдающихся невероятной сладостью. На этот раз Мо Жань, казалось, двигался решительнее — но боли все еще не было, а потому Чу даже позволил себе прислушаться к необычным ощущениям, немного расслабляясь. А затем вдруг в него уперлось нечто влажное, теплое и пульсирующее — и он сжал зубы, понимая, что к этому был все-таки не готов. Его колени начало мелко потряхивать, а сам он почувствовал, как тонет в волне паники. Мо Жань находился прямо за его спиной, но Чу не мог ничего контролировать. Все, что он мог — попытаться поверить, что Мо Жань и сам поймет, что их габариты и диаметр, мягко говоря...

— Ваньнин?.. — аккуратный толчок пришелся аккурат между сжатых бедер Чу, и мужчина удивленно застыл, потому что вдруг понял, что юноша трахает его между ног. В тот же момент пальцы Мо Жаня снова сжали его зад, направляя его навстречу толчкам.

«Но разве он не сказал?..»

— Расслабься, — Вэйюй сделал еще несколько плавных толчков, а затем Ваньнин снова почувствовал нечто обжигающее у своего входа — но на этот раз было сложно понять, что именно это было. Пальцы?.. Он зажмурился, тихо выдыхая в подушку, и в то же время позволяя в себя проникнуть. Мо Жань сделал всего несколько движений, но задел внутри что-то, от чего перед глазами на мгновение рассыпались яркие вспышки, а возбуждение снова накрыло горячей волной. Ваньнин бездумно подался навстречу следующему толчку — и внезапно ощутил, как его на этот раз растягивает до такой степени, что глаза заслезились, а рот наполнился кровью от прокушенной насквозь губы. Он попытался перетерпеть это вторжение, надеясь, что оно так или иначе должно однажды закончиться, глубоко дыша — но боль, казалось, лишь нарастала с каждой секундой. В какой-то момент он понял, что не просто хнычет, а глухо стонет, а его тело буквально надето на нечто огромное и твердое.

— Уже всё, — нежный шепот Мо Жаня раздался неожиданно близко от его уха, обдавая теплом.

Чу застыл, понимая, что не уверен, сможет ли вынести, если Вэйюй вдруг решит сдвинуться в нем хотя бы на миллиметр. Он обливался ледяным потом, чувствуя себя абсолютно разбитым — и в то же время пугающе спокойным, как если бы самое худшее уже произошло. Понимая, что во второй раз он точно не рискнет повторить нечто подобное — не в здравом уме.

Губы Мо Жаня приникли к его шее, а затем он ощутил целую вереницу легких, словно опадающие лепестки, поцелуев по линии роста волос. Казалось, юноша пытается его успокоить — но почему? Разве он… плачет? Разве он… не молчит? Ваньнин в ужасе содрогнулся, понимая, что действительно почти ничего не видит из-за застилающих все слез.

А затем прикосновения рук юноши скользнули по его спине, все еще подрагивающим бедрам — и наконец замерли на члене, который отчего-то все еще продолжал нелепо дергаться, как если бы пребывал в противоречии с разумом.

Ощущения были странными, и даже пугающими, потому что ласки, которыми Мо Вэйюй осыпал плечи, шею и уши Ваньнина, были слишком нежными, почти щекотными, его прикосновения к его возбужденному естеству же — напротив, распаляли и без того доведенные до предела чувства. Боль от проникновения в этот момент почти полностью отступила, сменяясь ощущением недопустимой, постыдной наполненности, от которой у Чу невольно проходил мороз по коже.

— Все еще больно? — Мо Жань внезапно осторожно двинул бедрами, и Ваньнин хрипло выдохнул, готовясь к худшему… которое так и не наступило. Ощущение было все еще терпимым, на грани допустимого, переплетаясь с его собственным возбуждением от ласк Вэйюя. Он покачал головой — но тут же понял, что Мо Жань вряд ли поймет его движение, а потому проговорил вслух единственное слово, на свой страх и риск:

— Нет.

Он понятия не имел, что произошло с его телом, которое, казалось, успело растянуться и теперь отзывалось на малейшее движение внутри себя самым невообразимым образом. У Чу не просто встал колом — в следующее мгновение он почувствовал, как буквально проваливается в кроличью нору, а его разум отказывается обрабатывать поступающие в него с такой силой и скоростью сигналы.

Вэйюй, снова впившись в его шею долгим поцелуем и окутывая жаром своего тела, начал медленно вбиваться долгими, доводящими до безумия толчками. Его тело двигалось по странной траектории, от которой у Чу всякий раз было полное впечатление, словно он вот-вот утонет в бесконечном океане — однако всякий раз руки Вэйюя удерживали его на плаву, обвивая за талию и не давая потерять сознание. Юноша прижимался к нему так тесно, что в какой-то момент можно было подумать, словно они превратились в единое целое. Это было одновременно пошло, грубо, на грани одержимости — но при этом настолько правильно, что с каждым движением Ваньнину казалось, словно он переносится в параллельное измерение, в котором ему хотелось существовать вечно. Мужчина уже давно перестал себя контролировать, из горла его рвались вскрики — а сам он, не будь под ним дивана, уже давно бы потерял опору и рухнул вовсе на пол.

— Ваньнин… — Мо Жань вдруг сжал его бедра крепче, ускоряя темп, двигаясь теперь резко. У него кружило голову от одного лишь вида, как балетмейстер абсолютно диким голосом стонет в подушки, как его тело неконтролируемо содрогается с каждым движением, а руки бессильно царапают воздух. Он слышал, как их тела соединяются с хлопающим звуком, и терял голову от осознания, как туго обхватывает его Ваньнин всякий раз, когда он пронзает его.

Огонь лизал его внутренности, ревел в его ушах, концентрировался где-то внизу, проходясь яростным потоком по позвоночнику. В какой-то момент терпеть это стало абсолютно невозможно. С хриплым стоном Мо Жань зарылся лицом в волосы Ваньнина, как если бы пытался впитать мужчину в себя, поглотить его, сделать его своим любым возможным способом — а затем излился. Бедра Чу мелко задрожали от пролившегося внутрь жара, а в следующую секунду он и сам кончил прямо себе на ноги и обессиленно обмяк в объятиях своего любовника.

Они оба замерли, продолжая сплетаться телами, едва дыша — и чувствуя каждый вздох друг друга во внезапно ставшей невыносимо пронзительной тишине.

— Чу Ваньнин… — позвал Мо Жань балетмейстера тихо, чувствуя себя вдруг абсолютно потерянным. Он не был уверен, что произошедшее между ними было приятно мужчине — и оттого не знал, что именно должен говорить. Пересек ли он грань дозволенного когда довел начатое до конца? Должен ли был остановиться?..

— Ммм, — Ваньнин, не поднимая головы, выдохнул в подушку нечто нечленораздельное. Его голос был сиплым и едва слышным, а сам он едва мог разлепить веки. Его тело было до странного тяжелым, как если бы сила земного притяжения внезапно стала воздействовать на него особенно интенсивно. Даже пошевелить губами казалось непосильной задачей.

И, все же, в своей голове он продолжал находиться в неком странном парящем состоянии, как если бы в какой-то момент испытал внетелесный опыт и часть его так и осталась где-то за пределами физической оболочки.

Он смутно чувствовал, как Мо Жань наконец с осторожностью вышел из его тела — а затем, подхватив на руки, куда-то понес. Чу в этот момент мог позволить юноше что угодно потому что его собственные ощущения были притуплены, а сам он — лишен малейшего желания сопротивляться. Сквозь пелену сонливости он осознал, что они оба находятся в большом джакузи, на которое он обратил внимание еще когда впервые оказался у Мо Жаня в гостях. Едва теплая — почти что комнатной температуры — вода постепенно наполняла емкость, вызывая ощущение, близкое к блаженству.

Ваньнин вдруг подумал о том, что Мо Жань, должно быть, не привык к такой прохладе, но все равно находится с ним и продолжает творить нечто невообразимо нежное с его телом и волосами — как если бы ему было мало того, что Чу едва жив после испытанного им сокрушительного удовольствия, и теперь он решил добить мужчину еще и ласками, от которых тот действительно мог умереть.

В воздухе витали дразнящие ароматы шампуня и пены для ванн, а легкие прикосновения пальцев Мо Жаня к его волосам повергали Ваньнина в состояние, близкое к нирване. Чу прикрыл глаза, уплывая куда-то еще дальше от окружающего мира. Ему было слишком хорошо чтобы он пытался прорваться сквозь это хрупкое состояние катарсиса.

— Ваньнин… — вдруг снова позвал его Мо Жань так тихо, что голос его едва был слышен сквозь плеск воды. — Ты… уснул?

Чу предпочел ничего не отвечать потому что едва мог говорить в таком состоянии. Он действительно мог уснуть в любую секунду — а, возможно, и вправду уже грезил, и все происходящее было частью его сна.

Однако в следующее мгновение Вэйюй настойчиво зашептал ему в ухо, очевидно, посчитав, что он действительно уснул слишком крепко, чтобы услышать:

— Ваньнин… я хочу рассказать тебе кое-что важное, — юноша вздохнул, и его руки вдруг обвили мужчину так сильно, как если бы он опасался, что тот может в следующую секунду исчезнуть.

А затем сквозь плеск воды прозвучали всего пять слов, от которых внутри Чу внезапно все оборвалось. Он продолжал неподвижно лежать в объятиях Мо Жаня с плотно закрытыми глазами, но рвотный позыв едва не заставил его скрутиться пополам.

— Наньгун Янь — мой отец, Ваньнин, — прошептал Мо Жань тихо ему в шею, мягко поглаживая спину мужчины и продолжая пенить шампунь на его волосах.

А затем снова вздохнул, и мягко поцеловал Чу в ставшую вдруг ледяной шею.

Комментарий к Часть 29 Да, если тут есть опечатки или бессмыслица — давайте все дружно смиримся с тем фактом, что этот автор просто пишет как попало потому что ему интересно, и не сильно шарит в мужских отношениях. И в принципе не сильно шарит в чем-либо.

На том всё. Спасибо, что читаете!)

====== Часть 30 ======

Все, чего желал Чу Ваньнин этой ночью — притвориться мертвым. Представить, что все это происходит не с ним, что он оглох и ослеп, потерял рассудок. Что угодно, лишь бы не чувствовать, как бережно Мо Жань к нему прикасается, как заботливо кутает в толстое полотенце и кладет на постель, осыпая поцелуями плечи.

«Хорошо, что ты уснул. Я никогда не решился бы сказать тебе это в лицо. И… все еще не знаю, как начать этот разговор. Как убедить тебя выслушать меня.»

Балетмейстер едва мог контролировать собственную реакцию отвращения — он старался дышать как можно ровнее и не двигаться, потому что боялся выдать себя и собственное состояние. Справеливо опасался, что его вывернет наизнанку от омерзения… которое он испытывал к самому себе. В висках стучало, а запах Мо Жаня, близость его тела — вызывали волну дурноты.

Что бы сейчас или наутро не решил рассказать ему Мо Жань, это не исправит ситуацию.

Он не просто переспал с ним… он хотел этого. Сам позволил этому произойти — кто был в этом виноват? Мо Жань?..

Нет.

Он готов был признаться ему в любви. Еще немного — и он сказал бы то, что нельзя забрать назад с такой легкостью.

Отдать кому-то свое тело — одно. Но… сердце?

Как будто он сам не отдал его намного раньше.

Ваньнин так и не уснул этой ночью: когда убедился в том, что Вэйюй спит, выбрался из постели и, быстро одевшись в первое попавшееся из вещей, что с прошлого раза еще не успел забрать, ушел.

Какое-то время ему пришлось простоять, кутаясь в тонкую толстовку на предрассветном холоде — такси все никак не ехало. Улица пустовала, как если бы конец света уже наступил, и только один балетмейстер Чу об этом ничего не слышал, потому что снова был слишком занят собой.

В конце концов он назвал адрес больницы, куда отвезли Ши Мэя — и отправился прямо туда, наплевав на то, что мог бы позвонить по телефону и справиться обо всем у дежурного врача. Да, он мог бы — но он чувствовал себя настолько потерянным и растоптанным, что единственное место, где ему сейчас могло стать хоть немного спокойней, было больничным коридором.

Казалось, чувство вины способно выжечь в его груди дыру если он не сделает хоть что-нибудь правильно. Прямо сейчас.

Да, он мог бы малодушно обвинять во всех бедах Мо Жаня, который слишком увлек его — и, вероятно, проделал это намеренно. Но в глубине своего сердца он знал, что, будь у него выбор — поступил бы точно так же снова, даже зная обо всем. Даже понимая, что именно Мо Жань может быть причастен к произошедшему и что его мотивы могут быть нечисты.

Потому что было слишком поздно.

Он любил его.

Разве можно приказать своему сердцу забыть, как чувствовать?

После того, как первоначальный ужас отступил, всю ночь Чу все еще пытался найти объяснение, которое бы оправдало этот чертов обман. Это было похоже на поиски случайно соскользнувшего кольца в мутной воде: ты не видишь его за толщей ила и грязи — но знаешь, что оно где-то там, на дне.

Что же ему теперь оставалось, если грязь эта въелась, казалось, в саму его душу — а объяснения так и не было?

Признать, что он был готов любить Мо Жаня, даже если тот способен навредить Ши Мэю или причинить вред ему самому?..

Потому что помнил, каким он был светлым мальчишкой — и все еще продолжал видеть в нем отблески этого света даже теперь?..

Ваньнин вышел из такси и, спустя несколько минут бессмысленного плутания по стерильным больничным коридорам, все-таки нашел палату, в которую перевели Ши Минцзина после реанимации. Состояние юноши стабилизировалось, однако он так и не пришел в себя.

Выглядел Ши Мэй едва ли не бледнее белых простыней, на которых лежал. Его левая рука была в гипсе, а грудную клетку перебинтовали так плотно, что, казалось, кто бы это ни сделал — человек этот пытался таким образом воссоздать некое подобие скелета, чтобы удержать дух в разрушенной оболочке из плоти.

Чу Ваньнин, не задумываясь, протянул руку, собираясь поправить сбившееся в сторону одеяло — однако тут же нерешительно застыл, вдруг подумав, что он ведь был последним человеком, кто должен это делать.

Столько лет он пытался защищать Ши Минцзина — но в конце концов они оба все равно пришли к такому финалу.

По его вине.

— Прости, — прошептал он одними губами. — Я должен был ответить тогда. Должен был послушать тебя, но я… не смог.

Боль от произошедшего разрушала — однако почему-то он совсем не был в состоянии плакать, как если бы вся тьма, накопившаяся в его душе, неожиданно поглотила его способность выражать эмоции. Как если бы он опустился на самое дно — и больше не знал ни кто он, ни что должен чувствовать. Его мир заполонила сплошная боль — а кроме нее больше не было ничего.

— Ся Сыни?.. — тихий голос сливался с мерным писком многочисленных аппаратов в палате. Однако Ваньнин все равно услышал его — и тут же в ужасе едва не отшатнулся от постели юноши. Лишь в последний момент ему удалось заставить себя поднять на Ши Минцзина взгляд.

— Ши Мэй, я здесь, — он даже не пытался выглядеть ободряюще: ему самому казалось, что еще немного и он провалится сквозь землю на самый последний уровень ада.

— Прости... меня, — Ши Минцзин смотрел куда-то в сторону, как если бы не мог толком сфокусироваться, но ориентировался на голос Ваньнина. Ресницы внезапно задрожали, а в следующее мгновение по бледной щеке потекла влага, отблескивая в холодном свете больничных ламп.

— Ши Мэй, — Чу Ваньнин замер, а затем резко мотнул головой. — За что ты просишь у меня прощения? Я… это я виноват перед тобой. Я не сумел защитить тебя снова. Ты… попал в беду… а я не смог ничем помочь.

Он едва помнил, как опустился перед постелью Ши Минцзина на колени, а затем осторожно поправил подушку под головой юноши, избегая прикасаться к нему — опасаясь, что причинит боль. Впрочем, он догадывался, что Ши Мэй все еще находится под действием обезболивания.

— Ся Сыни…ты слишком хороший. Не говори так о себе — ты ведь уже обо всем догадался, правда? Все еще… считаешь, что меня стоит защищать? — слова Ши Мэя то и дело обрывались, ему было сложно говорить, но он явно был намерен расставить все точки прямо сейчас.

Чу Ваньнину не нравилось, куда вел их разговор.

В конце концов, Ши Минцзин был ему словно брат — какое право Ваньнин имел обвинять его в чем-либо, даже если тот действительно причастен к шантажу и следил за ним для Жуфэн?

Разве сейчас — то самое время, чтобы обсуждать подобные вещи?..

— Кто это сделал? — спросил он вместо тысячи вопросов о причинах, по которым Ши Мэй мог так поступить с ним.

И затаил дыхание, понимая, что одним лишь этим выдал себя: ему слишком важно было знать, что Мо Жань — его Мо Жань! — непричастен.

Хотя бы в этом он хотел чувствовать уверенность.

— Люди Жуфэн, — Ши Минцзин помолчал, а затем медленно, как если бы обдумывал каждое слово, добавил. — Он... Мо Жань не имеет к этому отношения.

— Ши Мэй, я… — Ваньнин замолчал, потому что понимал, что даже оправдаться не сможет.

Спрашивать у близкого человека на больничной койке нечто подобное — как же низко он пал!..

— Всё хорошо, — Ши Мэй попытался улыбнуться, однако треснувшие губы не дали ему это сделать.

Похоже, на том их разговор мог быть закончен.

Однако Ваньнин не торопился уходить — так что какое-то время все еще продолжал стоять у постели Ши Минцзина на коленях, цепляясь рукой за край одеяла, как если бы этим глупым жестом хотел запоздало проявить заботу, которая теперь была уже не нужна.

Ши Мэй, разумеется, этого не мог видеть — его зрение, кажется, было не в порядке, и он постоянно обращался к Чу, глядя немного в сторону.

— Я уже предупредил труппу, что ты попал в неприятности, и написал в пансионат с тем, чтобы все вопросы, касающиеся твоей матери, они адресовали мне, — сухо сообщил он, а затем, хмурясь, добавил. — Что бы ты ни натворил в прошлом, я хочу, чтобы ты знал: я всегда буду на твоей стороне. Ты спас мою жизнь…

На этих словах Ши Минцзин неожиданно колко рассмеялся.

— Спас… твою жизнь?! — повторил он, и на этот раз странная, ядовито-сладкая улыбка расцвела на его лице. — Я никогда не спасал тебя, Ся Сыни. Я… был твоей тенью. Твоим личным демоном… Как же… как же ты веришь... в людей!..— он вдруг зашелся смехом, но тут же черты его исказились дикой болью, а в следующее мгновение на бинтах, перевязывающих грудь, проступила кровь.

— Ши Мэй… — Ваньнин резко поднялся, а затем нажал кнопку вызова дежурного врача.

Он не собирался выслушивать этот бред — не был готов до тех пор, пока Ши Минцзину не станет лучше. Тогда они поговорят о прошлом — и, возможно, он найдет в себе силы спросить, что это все значит. Но не раньше.

«Как будто ты не знаешь, у кого мог бы еще об этом спросить…» — пронеслось тут же в голове.

В следующую секунду в палату влетел врач и, сыпя бранью, буквально вышвырнул абсолютно не сопротивляющегося Чу Ваньнина за дверь.

«Справедливо».

В конце концов, именно Ваньнин довел Ши Мэя до такого отчаянного состояния. Жестокий смех юноши продолжал звучать в его ушах. А ведь он едва очнулся и был еще слишком слаб. Поначалу едва мог говорить…

Ваньнин дернулся, вдруг осознавая, что ему кто-то безуспешно пытается дозвониться. В утренней тишине больничного коридора медсестра пару минут кряду неодобрительно зыркала в его сторону — а до него только дошло, в чем дело.

Насколько же он был не в себе.

Однако он мог даже не смотреть на имя на экране, чтобы знать, кем был звонивший. И отвечать на этот звонок не хотелось. Им необходимо было поговорить — по-настоящему, лицом к лицу. Но не сейчас. Не так.

«Я никогда не решился бы сказать это тебе в лицо…» — тут же вспомнил он слова Мо Жаня.

Что же… Вэйюй должен будет либо решиться, либо катиться на все четыре стороны. Третьего не дано. Чу слишком устал от обмана. Создавалось впечатление, что все вокруг него только и делали, что пытались — намеренно или нет — его одурачить. Была ли эта ложь во благо, или во вред?.. Он не знал, но слишком устал разбираться. Просто больше не желал жить в страхе открыть для себя чужую правду.

Собравшись с мыслями, он сбросил звонок и написал Мо Жаню единственное короткое сообщение:

«Я был у Ши Мэя. Всё хорошо».

Он не был уверен, что еще добавить — потому что между ним и Вэйюем было слишком много такого, о чем говорить прямо сейчас он не смог бы даже под угрозой скоропостижной кончины.

Например, о своих чувствах.

О признании Мо Жаня прошлой ночью — и своем отношении к услышанному.

О прошлой ночи как таковой.

Чуть помедлив и осознав, что Мо Жань прочел его сообщение, но так ничего и не ответил, он снова вызвал такси. Ему нужно было привести себя в чувства перед репетицией. Пропускать еще один день только потому что он не был в состоянии разобраться со своими проблемами, Ваньнин не собирался. Что до Мо Вэйюя… было бы хорошо, если бы он тоже начал вести себя ответственно.

Самое время.

Проснувшись, Мо Жань был уверен, что найдет Ваньнина в постели — в конце концов, после такой насыщенной событиями ночи они оба нуждались в отдыхе. Однако осознание того, что он остался в квартире один и Чу не оставил ни записки, ни намека о своих намерениях, тут же заставило его прийти в себя и попытаться понять, что именно могло пойти не так.

«Что угодно…»

На часах было шесть утра — в такое время даже птицы еще спали на деревьях. Так какого, бл*ть, хрена?!..

Он тут же вспомнил, как почти решился рассказать Ваньнину свою историю — однако тот провалился в сон так быстро, что, должно быть, ничего не слышал.

Не слышал ведь?!..

Не мог же он… сделать вид, словно уснул, чтобы потом сбежать?!..

Твою мать!..

Это была вполне рациональная причина, по которой Чу Ваньнин мог бы так резво попытаться свалить от него после всего, что между ними произошло!

Бл*ть!...

И ведь Мо Жань так ничего и не объяснил — просто ляпнул своим тупым языком самое страшное, а затем решил, что отложит весь этот разговор на потом.

Потому что… даже зная, что Ваньнин спит, он все еще не мог найти в себе силы рассказать о своем детстве, о своей матери и о годах жизни на улице.

Что до его провалов в памяти и вспышек агрессии, отсутствия контроля… он прекрасно понимал, что это может стать ему приговором. Если Чу Ваньнин посчитает его ненормальным — вероятно, будет, мать его, прав.

Даже сам Мо Жань не был уверен в своей непричастности к ситуации с Ши Мэем — как на это мог отреагировать балетмейстер Чу?..

«По крайней мере, у Ваньнина не отключен телефон, — с облегчением осознал он находясь на полпути к дому балетмейстера, — Хоть он и не отвечает, но все-таки не обрубил все канаты, как в прошлый раз…»

Он решил звонить до победного — надеясь, что Чу так или иначе надоест его игнорировать и он решится хотя бы удостоить его одним словом. Пусть даже пошлет его нах*р — даже этого было бы достаточно. Мо Жань по крайней мере понял бы его текущее отношение к произошедшему. Всё же лучше, чем быть в неведении.

Однако звонок шел… и Чу даже не думал брать трубку.

Мо Жань припарковался у дома Ваньнина — однако, разумеется, все еще понятия не имел, вернулся ли тот к себе — или отправился в другое место. Но куда еще он мог бы поехать, кроме собственного дома, если действительно планировал сбежать?..

В следующее мгновение его звонок был безжалостно сброшен — и Чу прислал ему сообщение, отвечая на только что в сердцах заданный вопрос.

Был у Ши Мэя?..

Что это, мать вашу, значит?!..

Мо Жань хмуро уставился перед собой, пытаясь понять, что балетмейстер имел в виду под второй частью сообщения, в которой утверждал, что «все хорошо».

Хорошо — у кого?

У Ши Мэя?

У тебя, Ваньнин?

Мо Жань стиснул зубы, останавливая себя от попытки написать что-либо в ответ. Пока он не выяснит, что имел в виду Чу, отвечать ему что-либо было бы ошибкой.

«Он… ведь наверняка поедет к себе домой. Не захочет возвращаться ко мне — иначе бы не сбежал среди ночи вот так, в тайне».

Все, что ему оставалось — ждать, пока Чу вернется к себе домой, чтобы попытаться объясниться. И надеяться, что ему все еще будет, что объяснять — после того, как Ваньнин побывал у Ши Минцзина, который явно был способен рассказать балетмейстеру немало интересного… если пришел в себя.

Мо Жань обхватил голову руками, едва не воя. Что, если все-таки это он, сам не помня того, напал на Ши Мэя? Ведь он совершенно не помнил, как совершил поджог в детстве… и едва мог восстановить в памяти, что предшествовало пожару.

Его воспоминания в последние шесть лет продолжали сбоить все сильнее. Результатом тому стала ситуация с Жун Цзю. Если бы не присутствие Ваньнина в его жизни, он бы продолжил падать в эту чертову яму, пока не натворил бы нечто непоправимое.

Если еще не натворил.

Он настолько оказался подавлен мыслями о том, что же ему делать, и как сказать Ваньнину обо всем этом, что едва не ужаснулся, когда балетмейстер внезапно показался в поле его зрения — да так близко, что сперва ему почудилось, что это игра его воображения.

Однако в следующую секунду Чу настойчиво дернул ручку передней дверцы — и поток прохладного утреннего воздуха мгновенно остудил разгоряченное лицо юноши.

— Мо Жань, — казалось, мужчина ничуть не удивлен присутствием Вэйюя у своего дома. — Я собираюсь на репетицию. Могу приготовить завтрак на двоих.

Мо Жань остолбенело уставился на Чу, забыв, какой околесицей собирался оправдываться.

«Почему… он ведет себя так, словно ничего не произошло? Возможно, все-таки не слышал моего признания, и я просто слишком…»

Ваньнин продолжал смотреть на него с очень странным выражением лица: он казался бледнее обычного, однако в то же время как будто смелее. Темные глаза внимательно изучали Мо Жаня — и юноша вдруг понял, что Ваньнин смотрит на него так долго впервые.

— Я… не голоден, — тихо проговорил он, чувствуя, как в груди отчаянно перехватывает.

«Твою мать!..»

Чу Ваньнин все прекрасно слышал и помнил… это было написано у него во взгляде. Он смотрел на Мо Жаня с такой невыносимой болью...

Он. Снова. Сделал. Это.

Причинил боль человеку, который открылся ему. Который доверил ему себя.

«Мо Жань, какого хрена?!»

Вэйюй внезапно залепил сам себе пощечину, а затем пораженно охнул, потому что попал аккурат в то место, куда ударил его балетмейстер Чу вчера. Перед глазами заплясали черные точки.

— Ты.. ч-ч-что творишь?!.. — зашипел на него Ваньнин, а затем вцепился в его руку и буквально выволок из машины.

— Ваньнин… — Мо Жань прикрыл глаза, позволяя мужчине вести себя.

— Не здесь!.. — Чу решительно направился в дом, при этом не выпуская руку Вэйюя из своей стальной хватки. Он шел так стремительно, что Мо Жань при своем высоком росте и размашистости шагов едва поспевал за ним.

Осознавать, что балетмейстер буквально волоком тащит его в свой дом, было… странно.

Взгляд Мо Жаня уперся в ровную, словно росток бамбука, спину мужчины перед собой.

Если бы Ваньнин был слишком зол, растерян или напуган, он бы попросту прогнал… возможно, даже вызвал копов. Разве нет?

Можно ли было считать то, что он все еще желал видеть Вэйюя в своем доме, хорошим знаком?

***

Знакомая гостиная встречала их задернутыми плотно шторами и легким беспорядком на полу.

Ваньнин некстати вспомнил, что именно здесь, на этом диване, Мо Жань в прошлый раз объяснялся ему в любви и предлагал встречаться. Но все это происходило словно в другой вселенной — и как будто вовсе не с ним.

Готовясь к свиданию, он так и не убрал обрывки упаковочной бумаги и ленты — а потому весь этот хаос продолжал, словно в насмешку над ним, лежать под кофейным столиком вместе со степлером, скотчем и ножницами.

— Пойдем, — он снова дернул Мо Жаня за руку, не позволяя юноше останавливаться и надеясь, что тот не заметил беспорядок.

Воспоминание о том, как он готовил такой бесполезный подарок, отдалось болью.