Торговец цветами

Все, что он знал — это факт того, что Ваньнин ему необходим. Он хочет быть с ним рядом, и он собирается добиться его во что бы то ни стало. Это было единственной целью в его жизни, его мотивом, целью существования.

— Но ты говорил, что твой дядя — психолог, — холодно напомнил Ваньнин, тут же давая понять Мо Жаню, что тот ходит по тонкому льду, и каждое его неосторожное слово будет запомнено. — Разве не лучше обратиться к нему?

— А ты обращался? — усмехнулся Мо Жань, мгновенно переводя тему. Он не собирался объясняться — он и так уже успел наговорить Ваньнину целую гору вещей, которые никогда не озвучивал ни перед кем. Балетмейстер Чу обладал странной способностью выворачивать его наизнанку — отчасти Мо Жань устроил весь этот показательный трюк с дрифтом именно потому что был зол на себя за излишнюю откровенность и хотел положить конец разговору.

Сейчас он задал Ваньнину абсолютно бестактный вопрос потому что чувствовал, что снова тема поворачивает куда-то не туда, и в голове промелькнула отчаянная мысль отвлечь балетмейстера снова.

Однако, он не ожидал, что Ваньнин ответит, и потому после повисшей тишины тихо вздохнул, разжимая руки и позволяя Чу наконец отстраниться.

— Ну, как, стало теплее?

— Ты мог бы просто включить обогрев, — бросил безжалостно балетмейстер Чу, мгновенно воспользовавшись возможностью отсесть от Мо Жаня как можно дальше. Он выглядел, словно растрепанный пушистый кот, которого только что интенсивно гладили против шерсти, удерживая в охапке.

— Мог бы, — согласился Мо Жань, улыбаясь, а затем действительно включил обогрев. Он снова завел машину, и на этот раз они отправились уже к дому Ваньнина. Этот вечер нужно было срочно заканчивать, пока они не наговорили друг другу лишнего.

Минут пять в салоне висела знобящая тишина, и, когда Мо Жань уже собирался включить музыку, Ваньнин внезапно сказал:

— Да.

— А? — Мо Жань окинул его удивленным взглядом.

— Да, я обращался к психологу. У меня был… непростой период в жизни. Именно поэтому я стараюсь держать людей на расстоянии. Мне не нравится, когда вторгаются в личное пространство. И мне трудно поддерживать дружеское общение. Ши Мэй — один из немногих людей, кто способен понять меня…

Мо Жань внезапно помрачнел. Его пальцы вцепились в руль так яростно, что он едва не повредил несчастный покрытый кожей пластик. Он решил, что лучшая стратегия в такой ситуации — молчать.

— Вы ведь давно с Ши Мэем знаете друг друга? — Ваньнин вздохнул. — Он очень хороший человек.

Мо Жань бросил на Ваньнина пристальный взгляд, судорожно пытаясь понять, что именно его учитель пытается сейчас до него донести.

— Меня не интересует Ши Мэй, — наконец, тихо проговорил он. — То, что произошло в машине в тот вечер, было нелепостью.

— Но вы ведь так давно общаетесь, — не отступал Ваньнин.

«Откуда, мать его, ему известно, сколько мы общаемся?!»

Мо Жань вцепился в руль еще крепче, продолжая пялиться на дорогу. Он старался не думать о том, что Ваньнину может нравиться Ши Минцзин, но непрошенные мысли так и лезли в голову.

— У Ши Мэя есть любимый человек, — наконец, сказал он, чувствуя мрачное удовлетворение.

Ваньнин же истрактовал его слова по-своему. Он с весьма странным выражением лица произнес:

— Любить кого-то, зная, что твои чувства безответны — больно и глупо. Иногда лучше прекратить всякое общение чтобы вычеркнуть этого человека из своей жизни…

«Твою мать!!!..»

— Я не влюблен в Ши Мэя, — перебил Мо Жань резко. — Никогда не был влюблен.

— Да. Хорошо, я понял, — Чу Ваньнин покачал головой, давая понять, что разговор исчерпан.

— Я серьезно, — Мо Жань затормозил у ворот Ваньнина. Они наконец приехали.

Балетмейстер воспользовался ключом, позволяя подъехать прямо к своему дому — и этот небольшой жест неожиданно умилил до этого мрачного Мо Жаня. Его параноидально настороженный Чу пустил его внутрь без раздумий?! Это было поистине удивительно.

Но что было еще более шокирующим — так это прозвучавшие в неожиданно воцарившейся тишине слова балетмейстера.

Он неловко спросил:

— Может… ты не хочешь… ?

— Не хочу — что? — растерялся Мо Жань, уставившись на человека перед собой во все глаза. В голове возникали самые разнообразные идеи, о чем мог спрашивать его Ваньнин после «свидания». Ни одна, впрочем, не была приличной.

— Я думал, что… ох, забудь, — Ваньнин, кажется, был смущен. Он дернул ручку двери, собираясь выйти.

— Что бы ты ни предложил, я хочу это, — быстро бросил Мо Жань, впиваясь глазами в резко распрямившуюся спину мужчины, который застыл на месте.

Повернувшись к Мо Жаню, Ваньнин удивленно уставился на него, как если бы не до конца понял смысла услышанного.

— Я хотел позвать тебя выпить чаю, — наконец, выдавил он. — Ты сегодня выступал в клубе, но совсем ничего не пил и не ел — а потом еще и сразу же повез меня обратно…

— О, я с удовольствием выпью чай, — кивнул Мо Жань, чувствуя, что еще немного — и сойдет с ума от противоречивых чувств. Этот холодный, отстраненный человек действительно проявлял заботу?..

«Он подумал о том, что я голоден?.. Серьезно?!»

Этот момент следовало запечатлеть в веках.

— Почему сидишь? — окликнул его Ваньнин, который уже выбрался из машины и стоял у двери, излучая ауру безразличия. — Передумал?

Мо Жань не заставил себя ждать. Он буквально выпрыгнул на крыльцо дома балетмейстера, как если бы боялся, что тот вдруг отзовет приглашение.

Ваньнин удовлетворенно вздохнул, увидев, что Мо Жань все-таки вышел из машины, а затем быстро набрал код сигнализации — и внезапно нахмурился, глядя куда-то вниз, на дверь.

Неожиданно его лицо сделалось неестественно бледным, и он отступил на шаг. Вид у него был такой, словно он вдруг столкнулся лицом к лицу с призраком.

Мо Жань, ни о чем не подозревая, расслабленно поинтересовался:

— Ключ заело? Мне помочь?

— …, — Ваньнин смерил его испепеляющим взглядом, а затем сухо процедил. — Тебе сейчас лучше… уйти.

Мо Жань едва не отшатнулся от такого резкого тона. В одну секунду его балетмейстер снова отгородился от него ледяной стеной — настолько непроницаемой, что невольно становилось не по себе.

«Да что бл*ть произошло?! — выругался Мо Жань мысленно. — Не мог же я налажать за эти несколько секунд, что торчал в машине?!»

Внезапно он заметил, что руки балетмейстера дрожат, как если бы его колотило изнутри. Он прищурился, пытаясь разглядеть, что именно привело Ваньнина в такое состояние, но было темно, так что он не мог ничего увидеть.

Молниеносно приняв решение, он вцепился в запястье Чу пальцами, не давая тому вырваться.

— Ты расскажешь мне, что происходит, прямо сейчас.

Ваньнин, казалось, был настолько потрясен, что даже не сразу осознал, кто перед ним. Зато то, что его схватили, он расценил как нападение. Резким движением он потянул Мо Жаня на себя, используя инерцию для того, чтобы нанести юноше удар коленом в живот.

Мо Жань успел уклониться в последний момент, но ему пришлось выпустить руку балетмейстера, который оказался удивительно проворен несмотря на свое весьма изящное телосложение.

— Ваньнин!!! — позвал он, пытаясь достучаться до мужчины. — Что происходит?!!..

Словно только сейчас придя в себя, балетмейстер Чу медленно моргнул, а затем в ужасе отпрянул от Мо Жаня еще на пару шагов, отчаянно увеличивая дистанцию.

— Пошёл вон, — прошипел он, но в его голосе сквозил страх. Он был напуган — и совершенно очевидно было, что испугало его что-то, что он заметил, подойдя к двери. Мо Жань, приняв решение не отступать, подошел на то место, где только что стоял балетмейстер прежде чем в нем произошли все эти странные перемены, и задумчиво прищурился.

На замке входной двери не было следов взлома, а панель системы сигнализации выглядела совершенно обычно. Он опустил взгляд ниже, на ручку — и неожиданно увидел тонкую, словно паутинка, леску, закрепленную двумя кусочками скотча. Вот только эта леска была разорвана — так что ее куски теперь хаотично болтались на ветру…

Мо Жань перевел задумчивый взгляд на Ваньнина. Он не собирался сейчас задаваться вопросом, почему балетмейстер был настолько озабочен возможностью, что кто-то проникнет в его дом в его отсутствие, что прибегал к подобным ухищрениям. Он даже не хотел думать об этом — как и о том, почему Ваньнин так хорошо знал приемы самообороны (на самом деле, Мо Жаню просто повезло застать Чу утром в парке врасплох — иначе бы Ваньнин наверняка подтер им пол).

Куда сильнее его беспокоил вопрос, кто вломился в дом балетмейстера. Зачем кому-то это вообще делать?..

— Мо Вэйюй… — Ваньнин скрестил руки на груди. — Если ты сейчас не уберешься, я вызову копов.

— Я никуда не уйду. — Мо Жань вздохнул, глядя балетмейстеру в глаза. — Хватит меня пытаться прогнать — со мной это больше не работает. Я не позволю тебе войти в дом одному, поэтому я совершенно точно остаюсь.

Ваньнин прищурился, открыл рот, собираясь что-то сказать — но затем тут же закрыл, заметив, что Мо Жань, не прикасаясь к дверной ручке, просто толкает дверь, и та открывается. Его дом был не заперт…

— Постой! — прошипел Ваньнин, бросаясь к Мо Жаню, пока тот не успел войти внутрь. — Там все еще кто-то может быть! Я… все равно собираюсь сейчас вызвать полицию. Уходи.

— ...И сколько после вызова ты будешь ждать патрульных? А если человек, ворвавшийся в твой дом, нападет на тебя? — Мо Жань был непреклонен. — Полицию нужно вызвать, но я остаюсь с тобой. Доверься мне...

— Тебе?.. — Ваньнин скривился, словно Мо Жань оскорбил его подобным заявлением. — В смысле, человеку, который даже имя свое скрывает?..

Мо Жань моргнул. Он даже поначалу подумал, что ослышался — но нет. Ваньнин смотрел на него с ледяным, совершенно жестким выражением лица. Было неизвестно, как давно он обо всем догадался — но явно говорил об этом сейчас с расчетом на то, что Мо Жань должен после этих слов, поджав хвост, сбежать…

— Ваньнин… учитель... — Мо Жань вздохнул. — Вызывай копов. Я не сдвинусь с места.

Ваньнина не пришлось упрашивать дважды. Он оставил экстренный вызов, коротко объяснив ситуацию, а затем мрачно уставился перед собой, не зная, что делать дальше.

Его обвинение в нечестности Мо Жаня вырвалось само собой — раньше, чем он успел сообразить, что говорит. Это было грубо с его стороны — и абсолютно бесполезно в итоге, потому что даже таким образом ему не удалось спровадить этого настырного юношу.

Теперь, когда приедет полиция, Мо Жань узнает все подробности прошлого Ваньнина — что может быть хуже?.. Хотя, нет, Ваньнин знал, что. Мо Жань уже подозревал, что его учитель имеет серьезные проблемы — теперь же он будет знать наверняка…

Полиция не заставила себя ждать. Вскоре к дому Ваньнина прибыла патрульная машина, и спустя десять минут офицеры обошли дом балетмейстера Чу вдоль и поперек — но не обнаружили постороннего присутствия. К тому же, на замке не было следов взлома.

Впрочем, одна неприятная находка все-таки произошла: это была видеокассета старого образца, перемотанная подарочной лентой и оставленная на столе гостиной балетмейстера. По просьбе Ваньнина полицейские проверили ее, и, как и ожидалось, это было очередное послание от неизвестного «благожелателя».

Также к ленте была прикреплена короткая записка, содержание которой гласило:

«Если будешь обо мне болтать, кто гарантирует, что болтать не станут о тебе, Ся?»

Офицеры полиции, до этого выглядевшие расслабленно, мгновенно напряглись, переглядываясь.

— Это то, что я думаю? — спросил один из них. — Вы ведь… тот самый Ся Сыни?

Мо Жань, все это время стоявший в стороне и молча наблюдавший за происходящим, нахмурился. Он не понимал, что именно имел в виду полицейский, но по спине почему-то поползли мурашки.

— Да, — ответил Ваньнин. — Это продолжается с тех пор, как над картелем Жуфэн ведется следствие. Они хотят, чтобы я изменил свои показания.

Мо Жань не отрываясь следил за Ваньнином — тот держался стойко. С другой стороны, само упоминание картеля заставляло задуматься, в какой же передряге в прошлом побывал его учитель…

— Мы приобщим это к делу, — полицейский смерил Ваньнина странным взглядом. — Сомневаюсь, что мы найдем хоть какие-то отпечатки, потому что человек, оставивший это, не вламывался — а, значит, был подготовлен. Но мы в любом случае временно опечатаем Ваше жилье. Вам… есть, куда идти сегодня? Вы не передумали насчет программы защиты свидетелей?

— Нет, я не передумал, — Ваньнин медленно покачал головой. — Они шантажируют меня, но до сих пор не предпринимали ничего серьезней подобных посланий. Если я откажусь от своей жизни и исчезну, разве это не будет означать, что они победили?.. К тому же, разве они не добрались в прошлом году до одного из свидетелей из программы?..

Полицейскому было нечего на это ответить.

— И то правда, — мрачно согласился он, а затем перевел полный подозрений взгляд на Мо Жаня. — А это… Ваш сожитель?

— Он был со мной весь вечер, — не моргнув и глазом, ответил Ваньнин, заставив Мо Жаня измениться в лице. — Он не мог подбросить это. К тому же, Мо Вэйюй — известный человек, он не стал бы заниматься чем-то подобным…

— ...Тот самый Мо Вэйюй? Знаменитость?! — поразился полицейский, и на этот раз посмотрел на Мо Жаня уже с совершенно иным выражением.

— Ага, он самый, — кивнул Ваньнин, а затем мрачно добавил. — И он не мой сожитель. Он мой… В общем, я живу один.

Чу и вправду не знал, как правильно назвать, в каких отношениях они пребывали с Мо Жанем. «Ученик»? «Коллега»?.. «Друг?»

— ...Ясно, — кивнул полицейский.

У Мо Жаня и Ваньнина брали показания еще около получаса, а затем пообещали в случае новых подробностей позвонить, также попросив никуда временно не выезжать.

Было уже далеко за полночь когда Ваньнин проводил усталым взглядом патрульную машину и с тоской уставился на желтую ленту на двери своего дома. Он внезапно почувствовал пробирающий до костей холод, от которого не было где укрыться.

Он тут же осознал, что так и не ответил на вопрос полицейского, где собирается жить — и понятия не имел, что теперь делать. Ему следовало бы сейчас вызвать такси и отправиться на поиски круглосуточного отеля — вот только Мо Жань продолжал как тень маячить перед его глазами, никак не уезжая.

«Он, что, все еще ждет приглашения выпить чай?! — раздраженно подумал Чу, опуская устало голову на руки. — Не видел, что ли, что произошло?! Или… он ждет объяснений?..»

— Почему ты все еще здесь? — спросил он вслух, из последних сил пытаясь сохранять лицо и казаться спокойным.

Мо Жань, все это время слонявшийся без дела вокруг его дома, как если бы пытался высмотреть какие-то улики, замер, поднимая взгляд на Чу, а затем улыбнулся и тихо проговорил:

— Я тут подумал… что ты ведь мог бы пожить вместе со мной.

И, заметив, что Ваньнин уже открыл рот, собираясь сказать что-то вроде «вздор», добавил:

— Подумай: ведь никто не в курсе о том, что мы неплохо знакомы. Я много лет был заграницей, и было бы странно предположить, что ты живешь со мной. Так тебя никто не найдёт.

— Это действительно вздор, — Ваньнин бросил в сторону Мо Жаня один из своих испепеляющих на месте взглядов. — Кто помешает им проследить за мной?

— «Им»? — Мо Жань приподнял брови.

Но Ваньнин, похоже, не собирался ничего объяснять.

— Так куда ты поедешь? — спросил он, так и не дождавшись ответа.

— ...В гостиницу, — процедил Ваньнин.

— Я могу подвезти, — не отступался Мо Жань. — Мне совсем не сложно.

— Я не сомневаюсь в этом, — Ваньнин неожиданно вскинул голову, меряя Мо Жаня пронизывающим взглядом. — Почему… ты до сих пор здесь? Ты избегал меня все эти годы, и зашел так далеко, что решил скрыть свое имя. Так… почему вернулся?

Мо Жань молча уставился на Ваньнина, понимая, что этот вопрос рано или поздно должен был возникнуть. Впрочем, он ожидал, что все же он возникнет скорее «поздно», чем «рано» — и у него будет больше времени убедить Ваньнина в искренности своих намерений…

— Когда учитель успел узнать меня? — ответил Мо Жань вопросом на вопрос, решив, что лучшая защита — нападение.

— Сегодня вечером, — Чу вздохнул. — Ши Мэй случайно проговорился.

— ...Но учитель не прогнал меня, когда я предложил его подвезти, — Мо Жань усмехнулся. — Значит, все-таки не против моей дружбы?

«Что ты несешь?!! — Ваньнин едва не поперхнулся, уставившись на Мо Жаня во все глаза. — Ты едва не силком запихал меня в свою чертову машину, и караулил под дверью уборной!!!»

Но вслух он этого, конечно, не сказал.

— Ваньнин, — позвал Мо Жань тихо. — Я скрывал свое имя потому что опасался, что ты прогонишь меня, едва узнаешь, кто я.

— ....... — Ваньнин даже перестал моргать. Он только смотрел на Мо Жаня во все глаза, не веря тому, что слышит, и что это все вообще происходит с ним.

— Ты прогнал меня шесть лет назад, — продолжил Мо Жань. — Тогда я был достаточно глуп, чтобы понять… что ты прогоняешь всех, кто осмеливается к тебе приблизиться. Был достаточно глуп и обижен, чтобы не заметить, как учитель был… напуган.

— Я не был напуган! — вскинулся Ваньнин, которому уже порядком поднадоело, что Мо Жань пытается лезть ему в душу и никак не понимает намеков, что ему пора бы свалить. — Что за вздор!!! В тот вечер я… поступил несправедливо по отношению к тебе. И мне до сих пор стыдно за это.

— Учитель, если тебе стыдно, ты можешь и дальше предаваться стыду и сожалениям в машине, — вздохнул Мо Жань, теряя терпение. — На улице холодно. И… я уже знаю, что тогда произошло между тобой и Ши Мэем. Мне не нужны извинения — все это в прошлом. Я отвезу тебя в тепло. Пойдем.

— …... — Ваньнин на мгновение потерял дар речи.

Молодой человек перед ним хоть и был Мо Жанем, все-таки имел так мало общего с его милым, нежным учеником, который всячески пытался угодить своему учителю.

То, как он гнул свою линию, действительно пугало… Более того, в памяти балетмейстера навсегда запечатлелись абсолютно безумные глаза и странная улыбка Мо Жаня, когда тот пустил машину в дрифт прямо посреди дороги. Он вдруг вспомнил и то, как Мо Жань напал на него со спины прямо посреди парка… Человек, звавший его с собой, был абсолютно непредсказуем.

Ваньнин на мгновение задумался о том, что ему действительно намного проще было разделять Мо Жаня из прошлого и Мо Вэйюя из настоящего — потому что эти два человека казались полными противоположностями.

Впрочем, несмотря на это, он все же рассудил, что Мо Жань, по сути, был прав: ему сейчас некуда идти, и он продрог до такой степени, что едва удерживался, чтобы не стучать зубами — а ведь еще только в начале недели валялся с температурой… Мо Жань, что бы у него не было на уме, и как бы дико и резко не звучали его слова, похоже, таким нелепым ультимативным образом все-таки проявлял заботу.

— Хорошо, — кивнул Ваньнин, а затем позволил Мо Жаню усадить себя на пассажирское сидение и отвезти к себе.

Комментарий к Часть 11 Мо Жаня раскрыли, при этом ни один Мо Жань не пострадал. XD

Немного объясню, почему он в принципе так странно себя ведет: все-таки он еще не осознаёт до конца свою чувства, и, хоть и понимает умом, что повода для ненависти нет, но все же в нем осталось далеко не самое светлое ощущение отверженности. Каждый раз, когда его отталкивают, он бесится и превращается в некую лайтовую версию 0.5. Именно потому он внезапно устроил весь этот цирк посреди дороги.

Надеюсь, немного пролила свет XD

P.S. Отдельное спасибо всем, кто активно комментирует и лайкает — вы вдохновляете меня писать дальше (хоть у меня иногда и есть чувство, что своим сюжетом я могу в итоге разочаровать, нооо... не будем думать о плохом раньше времени!)

И благодарю всех, кто неравнодушен и потихоньку бетит эту историю (напомню, что тут публичная бета, и приложить руку могут все неравнодушные).

====== Часть 12 ======

...Яркий свет резанул по чувствительным глазам, едва не ослепляя. В нос ударил едкий запах парфюма, смешанный с сигаретным дымом. Маленький мальчик резко заморгал, пытаясь понять, где сейчас находится, и что с ним происходит.

«Нет!!! Снова… это место…»

Ваньнин в ужасе застыл, понимая, что все это ему снится — и он не может проснуться.

Да, вне всяких сомнений, это был один из складских контейнеров из его воспоминаний — но, очевидно, не тот, где раньше он ютился с Ши Минцзином. Очевидно, он переместился к тому моменту, когда кто-то подмешал снотворное в его питье — а пробуждение застало его уже совершенно в другом месте.

Ваньнин опустил голову и тупо уставился на свое побитое тело — синяки медленно сходили, руки, ноги и грудь представляли собой весьма печальное зрелище. Одежда была местами разорвана, местами — ткань пропиталась кровью и так и высохла, прилипнув к коже. Грязь буквально въелась в его волосы, забилась под ногти...

Он все еще был ребенком — испуганным, избитым, балансирующим на грани отчаяния. Он все еще был в этом ужасном месте из своих воспоминаний...

Не поднимая головы, он постарался осторожно осмотреться вокруг. Не хотел привлекать внимание к тому факту, что уже успел прийти в себя — решил, что чем спокойнее будет себя вести, тем меньше шансов, что его снова куда-то поволокут или изобьют.

В контейнере, куда он попал, он был не единственным пленником, но атмосфера здесь была совсем другая: вместо грязного земляного пола под ногами был постелен мягкий ковер, а остальные дети не были связаны и могли свободно перемещаться или играть. Они были одеты в чистое, чисто вымыты и причесаны. Какой-то мальчик постарше осторожно перебирал струны укулеле, девочка примерно одного с Ваньнином возраста наносила на свое лицо плотный слой пудры, маскируя побои… Ваньнин невольно содрогнулся. Его буквально физически передернуло от того, что он видел...

— Проснулся, котенок? — неожиданно раздалось над ухом.

Мальчик стиснул зубы, пытаясь успокоить неконтролируемый порыв дернуться. Он знал, что его снова связали — скотч в несколько слоев облеплял его запястья, колени и щиколотки, не давая пошевелиться.

Тут же в поле его зрения попал миловидный молодой мужчина с обманчиво доброжелательным лицом. Он усмехнулся:

— Будешь вести себя словно дикий звереныш, Ся — так не удивляйся, что с тебя сдерут шкуру…

С этими словами незнакомец достал из-за пояса нож-бабочку и одним резким движением освободил Ваньнина от пут.

Чу на несколько секунд впился глазами в острое лезвие, как если бы оно внезапно стало его смыслом жизни, а затем быстро опустил глаза, пытаясь притвориться незаинтересованным.

В следующее мгновение мужчина схватил его за волосы и потащил куда-то в сторону плотной ширмы в восточном стиле. Боль была пронизывающей череп.

Ваньнин не сопротивлялся — он все это время не сводил глаз с ножа. На самом деле, он к этому времени уже настолько привык к побоям, что такая мелочь как стесанные ладони, спина или колени, да пару вырванных клоков волос, казались ему вполне терпимыми. Он не проронил ни звука — и лишь когда понял, куда именно его тащит молодой мужчина с обманчиво добрым лицом, внезапно уперся, запоздало вцепившись пальцами в край ковра. Он хорошо помнил этот момент в своем прошлом — и ему заранее стало дурно.

За небольшой ширмой с изображениями переплетенных цветущих ветвей находился огромный чан, до краев наполненный водой — настолько горячей, что над ней клубами поднимался пар.

У самого чана находился еще один парень, на вид ему было не более пятнадцати. На его лице застыло странное, слащавое выражение, от которого Ваньнин буквально оцепенел, в сердце зародилось мерзкое предчувствие.

«Если бы я только мог достать нож.. — думал он. — Если бы я только мог изловчиться…»

Однако его надеждам не суждено было сбыться. В следующее мгновение молодой мужчина, поначалу пригрозивший спустить с Ваньнина шкуру, уже швырнул мальчика в горячую воду. Его руки с силой сомкнулись на крохотных худых плечах, не давая ребенку ни единого шанса выбраться.

Голова Ваньнина полностью ушла под поверхность слишком горячей воды, и он едва успел набрать воздуха чтобы не захлебнуться. Перед глазами всё поплыло от почти нестерпимого жара… В то же время мужчина продолжал топить его, удерживая за плечи и не давая вырваться на поверхность… Ваньнин, из последних сил пытаясь сопротивляться, внезапно вспомнил о лезвии, которое ранее обнаружил в багажнике и теперь прятал во рту — это была его последняя надежда.

Но силы покидали его слишком быстро, а в следующее мгновение дыхание в груди сперло в приступе астмы, и он рефлекторно сделал резкий вдох прямо под водой… и зашелся диким кашлем...

...Резкий приступ удушающего кашля заставил его наконец вырваться из кошмарного сна. Чу резко сел в постели, хватая ртом воздух, цепляясь из последних сил пальцами в одеяло. Перед глазами всё плыло, превращаясь в некую странную смесь реальности и жуткого видения, все еще продолжающего стоять перед его глазами.

Его тело… он больше не был беспомощным ребенком. И, в то же время, размытый темный силуэт продолжал склоняться над ним, неся скрытую угрозу...

Ваньнин, задохнувшись, резко сунул руку под подушку в поисках оружия — но его пальцы встретили пустоту. В следующую секунду мужчина оказался прижат к спинке кровати, чьи-то сильные пальцы быстро разжали его сцепленные зубы и… во рту появился гадкий лекарственный привкус.

«Ингалятор?!..»

Ваньнин на мгновение замер, перестав отчаянно вырываться. По мере того, как дыхание восстанавливалось, взгляд медленно прояснился — и в какой-то момент он понял, что перед ним находится не неизвестный противник, а... Мо Жань.

Их взгляды встретились — и Ваньнин тут же отшатнулся, а по спине прошел озноб ужаса. Мо Жань же в этот раз не предпринял попыток схватить его, и только уставился на балетмейстера странным взглядом, как если бы о чем-то интенсивно размышлял.

— С...спасибо, — сухо процедил Ваньнин, запоздало подумав, что юноша в самом деле не замышлял ничего дурного, к тому же помог ему в критической ситуации. Его реакция была, скорее, инстинктивной, чем намеренной.

Спустя еще мгновение он огляделся по сторонам, понимая, что находится в совершенно незнакомой обстановке. Похоже, он очнулся в чужой постели: широкая мягкая кровать подиумного типа была застелена шелковыми простынями насыщенно-винного цвета, а пробивающиеся сквозь панорамное окно огни ночного города внушали… страх. Особенно пугало полное отсутствие штор или ролетов — и огромная высота этажа. Квартира находилась настолько высоко, что Ваньнин с трудом мог различать проезжающие внизу машины. К горлу подкатила дурнота…

«Это… квартира Мо Жаня?!»

Ваньнин внезапно вспомнил, что вчера вечером его бывший ученик предложил ему временно переехать к себе. Но, после того, как он сел в машину Мо Вэйюя, все было как в тумане… Чу мог только предполагать, что, скорее всего, из-за многочисленных потрясений попросту вырубился по дороге, и Вэйюю, видимо, пришлось тащить его весь путь от машины до кровати на себе…

От этой мысли Ваньнину сделалось неуютно.

Мо Жань все это время продолжал смотреть на него с весьма смешанным выражением лица, тоже сохраняя молчание.

Чу медленно выдохнул, и вдруг понял, что его руки мелко дрожат, а сам он забился в самый дальний угол кровати.

«Какой стыд!..» — запоздало подумал он, и рассеянно отметил, что его одежда по-прежнему на нем. Его ученик снял с него плащ, но не притронулся ни к рубашке, ни к джинсам. Ваньнин облегченно вздохнул, немного расслабившись.

— Прости, — как можно спокойнее проговорил он. — Я причинил тебе неудобства. Мне… утром стоит все-таки снять номер в отеле.

— О чем ты говоришь? — Мо Жань наконец отозвался, его брови были хмуро сведены едва ли не в одну линию. — Я пригласил тебя. В моей квартире полно места — оставайся, сколько угодно.

— Мне часто снятся кошмары, и, пробудившись, я… я не различаю реальность и сон, — резко отрубил Ваньнин, решив расставить все точки. — Я… могу навредить тебе, сам того… не… осознавая… — он резко выдохнул, опуская голову.

— Вообще-то я так и думал, — медленно кивнул его бывший ученик. — Тогда, шесть лет назад, ты… у тебя было такое же выражение лица перед тем, как ты выставил меня. А вчера на крыльце своего дома ты едва не заехал мне в живот коленом...

— …, — Ваньнин все-таки посмотрел на Мо Жаня, и тот встретил его взгляд странной, кривоватой усмешкой, — Тебе смешно?!..

— Вообще-то, нет, — Мо Жань вздохнул. — Я уже позвонил своему дяде, и он посоветовал приготовить тебе травяной успокаивающий чай…

— Ты звонил Сюэ Чженъюну среди ночи чтобы обсудить меня?!.. — прошипел Ваньнин, теряя остатки хладнокровия, а лицо его в этот момент едва не позеленело от ужаса. — Что… что он тебе рассказал?

— Он не рассказал мне о причинах — лишь упомянул, что из-за глубокой травмы балетмейстер страдает кошмарами. Посоветовал быть с тобой обходительным, — Мо Жань приподнял брови. — Он ведь врач — врачи не рассказывают направо и налево о своих пациентах…

— …... — Ваньнин молча прищурился, пытаясь понять, врет ли Мо Вэйюй ему в лицо.

— Я предпочел бы, чтобы балетмейстер сам обо всем рассказал мне, — юноша пожал плечами. — Какой толк выпытывать дядю Сюэ? Пока ты спал, я уже загуглил все, что смог найти, про дело, связанное с картелью Жуфэн, и даже нашел кое-что про Ся Сыни… в сети нет его фото, но я сопоставил некоторые факты, и в общих чертах догадываюсь…

— Тебе не стоит в это лезть, — оборвал его Чу, и попытался резко подняться на ноги, хотя и сам не знал, куда собрался идти. К сожалению, волна слабости тут же накатила на него — и ему пришлось снова сесть на кровать чтобы немного отдышаться.

Он внезапно подумал, что, если людям, продолжающим угрожать ему, станет известно, что Мо Жань укрывает его, в первую очередь они обратят свое внимание именно на его бывшего ученика. И им он живым не нужен — в отличие от Ваньнина, который все еще может изменить показания. К тому же, они смогут использовать Мо Жаня чтобы надавить на Ваньнина...

От подобной страшной догадки Чу едва не парализовало на месте. Он впился яростным взглядом в лицо Вэйюя, пытаясь придумать, что такого он может сказать, чтобы тот перестал вести себя, словно супергерой, решивший выручить попавшую в беду девицу…

В голову, как назло, ничего не приходило.

— Я приготовлю тебе чай, — Мо Жань медленно поднялся с постели. — Сейчас принесу. Ты пока можешь воспользоваться душем — свежие вещи и полотенца я оставил в ванной комнате. Если тебе что-нибудь понадобится... всё равно, что... просто позови меня.

Он развернулся и направился… вовсе не к выходу, а просто за перегородку, которая, похоже, разделяла пространство его довольно просторной квартиры-студии на зоны.

Ваньнин уставился на широкую спину удаляющегося Мо Жаня, и почему-то смутился. Его бывший ученик сам пригласил его временно пожить здесь — но, несмотря на огромную площадь его студии, неужели он хотя бы на секунду не задумался, что им вдвоем здесь будет не ужиться?..

Ведь они оба будут как на ладони друг перед другом…

Балетмейстер Чу опустил голову на руки, и внезапно почувствовал, что его лицо все еще покрыто липким холодным потом. Кошмарное видение из прошлого тут же снова восстало в памяти будто неприкаянный призрак, и мужчина содрогнулся, невольно чувствуя, как кашель снова царапает горло, и ощущение нехватки кислорода заставляет мысли теряться в тумане сознания.

Он усилием воли заставил себя медленно выдохнуть — а затем задержал дыхание, потому что внезапно стал опасаться, что Мо Жань, услышав его кашель, тут же примчится обратно.

В самом деле, этого юноши в его жизни было в последнее время как-то слишком много…

Поежившись, Ваньнин решил все-таки поискать ванную. К счастью, она оказалась отдельной комнатой, притом достаточно большой. Тут также присутствовало огромное панорамное окно, рядом с которым располагалось джакузи... У Ваньнина такого не было, и ему всегда было любопытно, как оно работает, но рассматривать его балетмейстер Чу не решился из-за страха высоты.

«Как хорошо, что здесь есть душ…»

Впрочем, забравшись под струи воды, Чу так и не почувствовал облегчения — напротив, воспоминания с новой силой атаковали его. Он, сам не понимая, что творит, выкрутил температуру воды до минимальной, потому что в его голове все еще были свежи видения наполненного кипятком чана, в котором его едва не утопили — а затем, стуча зубами и задыхаясь от холода, обернулся в полотенце. Его буквально колотило, и он все никак не мог согреться...

В этот момент в дверь ванной раздался тихий стук.

— Балетмейстер Чу?.. — окликнул его Мо Жань.

«Что ему нужно?!»

Ваньнин пару секунд тупо смотрел на дверь, не уверенный, как должен поступить, а затем наспех набросил на себя безразмерную толстовку и натянул треники. Кожа была все еще влажной, и потому ткань противно липла к телу. Вещи, к тому же, очевидно, принадлежали Мо Жаню — так что были слегка велики по росту.

— Учитель…? Юйхэн..? — снова постучал Мо Жань. — Ваньнин?..

Ваньнин резко распахнул дверь, щурясь на застывшего на пороге юношу и стараясь не стучать зубами от холода. Вода продолжала стекать с его длинных волос, оставляя влажные пятна на одежде.

— Зачем ты зовешь меня учителем?..

— Ты долго не выходил, не отзывался, и я решил, что… — Мо Жань пожал плечами, не договаривая.

— Что, если переберешь все варианты имени, я выйду быстрее? — фыркнул Ваньнин, хмурясь.

— ...Дядя Сюэ говорил, что ты боишься… — тихо пробормотал себе под нос Мо Жань, и тут же осекся, потому что Ваньнин уставился на него таким злым взглядом, что ему пришлось проглотить свои слова.

— Я боюсь многих вещей, Мо Вэйюй, — подчеркнуто корректно процедил Ваньнин, незаметно кутаясь в толстовку. — Да, среди них есть горячая вода. Но это не значит, что мне нужна чья-то помощь. Я вполне способен преодолеть свои страхи… Холодный душ еще никого не убил.

Он еще несколько секунд злобно зыркал на Вэйюя, пока тот не сдался и не отошел в сторону. Только тогда Чу позволил себе сильнее закутаться и натянул на голову капюшон, постукивая зубами.

Запоздало он подумал, что в таком виде, должно быть, напоминает огородное пугало — и почему-то от этого факта разозлился еще сильнее… Теплее не становилось потому что ткань окончательно промокла из-за постоянно стекающей с волос воды. Он бы спокойно высушил их полотенцем, прежде чем одеться, если бы Мо Жань не надумал так бесцеремонно стучаться в дверь…

«Кто же знал?..»

— Я сделал чай, — мягко напомнил о себе Мо Жань, снова появляясь в поле зрения балетмейстера. На этот раз он принес небольшую чашку, источающую тонкий цветочный аромат.

— С..ссспасибо, — простучал зубами Ваньнин, кутаясь в толстое покрывало. Он протянул руку чтобы взять чай, и на мгновение его ледяные пальцы соприкоснулись с горячей ладонью юноши.

Он отдернул руку так быстро, что своим резким движением едва не выбил чашку.

— …... — Мо Жань пристально уставился на него, хмурясь еще сильнее.

— …... — Ваньнин уставился на него в ответ, чувствуя, как руки ходят ходуном от холода, а лицо само по себе покрывается пунцовыми пятнами.

Мо Жань тихо вздохнул, медленно поставил чашку на прикроватный столик в пределах досягаемости Чу. А потом осторожно сел на постели, и в его руках появилось большое мягкое полотенце — вернее, скорее всего, оно и было в его руках все это время, вот только Ваньнин заметил его лишь сейчас.

— Я хочу высушить волосы своего учи… Ваньнина, — ровным голосом произнес он. — Могу я это сделать?

— …... — балетмейстер Чу уставился на него таким взглядом, словно у его ученика в руках было не полотенце, а опасное холодное оружие.

— Я буду осторожен, — продолжил Мо Жань, придвигаясь вплотную, а затем, не дождавшись ответа, просто стянул с головы балетмейстера капюшон и плавно прошелся ладонями по длинным чернильно-черным прядям, деликатно выжимая с них влагу.

Казалось, он никуда не торопится. От его прикосновений странным образом по телу начало распространяться волнами тепло — и в следующее мгновение Чу в ужасе осознал, что дрожит теперь совсем не от холода… это была нервная дрожь, которую невозможно было остановить.

В то же время Мо Вэйюй мягко прошелся кончиками пальцев по шее и спине Ваньнина.

— Одежда совсем мокрая, — заметил он. — Ее лучше снять...

— …! — Ваньнин резко развернулся к нему, хмурясь.

Мо Жань спокойно повел плечами:

— Ты ведь только недавно выздоровел… В конце концов, мы оба мужчины. Так чего стесняться?..

Ваньнин продолжал в упор смотреть на него, борясь с собой.

С одной стороны, Мо Жань был прав, и оставаться в насквозь промокшей одежде было как минимум глупо. С другой стороны… он чувствовал себя отчего-то ужасно неловко.

Поколебавшись, он все-таки стащил с себя толстовку и бросил ее на пол, старательно делая вид, словно раздеваться перед кем-то для него — самая естественная вещь на свете. И тут же вздрогнул, потому что холодный воздух соприкоснулся с обнаженной кожей. Впрочем, он не был до конца уверен, что причиной был именно холод…

Мо Жань в одной руке так и продолжал удерживать на весу его влажные волосы, а второй внезапно накинул на плечи мужчины сухой плед. На одну секунду его ладонь снова мягко прошлась по спине Ваньнина, проверяя, насколько плотно ткань прилегает к его телу — а затем скользнула вперед, расправляя края.

В этот момент его грудь оказалась прижата к спине Чу, и балетмейстер внезапно почувствовал нестерпимый жар, исходящий от Вэйюя. Сердце молодого мужчины за его спиной билось так быстро, как если бы он только что пробежал марафон — и Ваньнин неожиданно понял, что его собственный пульс тоже пугающе ускорился… он вздрогнул, чувствуя, как горячее дыхание обжигает его шею, и в голове словно дежавю возникло воспоминание о неловком эпизоде в парке, когда Мо Жань не узнал его и точно так же прижимался к нему со спины…

Кровь прилила к лицу, а из груди вырвался неловкий вздох, который Ваньнин тут же попытался замаскировать под внезапный приступ кашля:

— Ах… кха-кха-кха… — он неосознанно попытался отстраниться, но пальцы Вэйюя продолжали сжимать плотную массу его волос, и потому ему не удалось сдвинуться достаточно далеко.

— Я ведь говорил, что в мокрой одежде недолго замерзнуть, — пробормотал Мо Жань у самого уха балетмейстера. Его тихий голос странно расслаблял, и в то же время возбуждал. Он продолжил рассеянно перебирать пряди волос Чу, но так и не отстранился.

— Что… что ты делаешь? — Ваньнин резко потянул за края пледа, пытаясь максимально закрыться им. Его пальцы лихорадочно цеплялись за ткань. Он едва был в состоянии говорить.

— Отогреваю Ваньнина, — Мо Жань усмехнулся, щекотнув горячим дыханием шею мужчины, а затем медленно, словно бы неохотно, отстранился.

И, все же, он продолжал сидеть слишком близко — Ваньнин даже через плотную ткань пледа мог чувствовать исходящий от него жар.

— Ну, как, стало лучше? — поинтересовался он, — Может, все-таки выпьешь чай, пока не остыл?

Его пальцы продолжали медленно, несколько отстраненно, выжимать волосы балетмейстера при помощи полотенца, при этом каждое движение было на удивление нежным. Мо Жань ни разу не причинил Ваньнину боль, не потянул за спутавшуюся прядь, не дернул…

Чу наконец взял чашку с цветочно-травяным успокаивающим чаем, и, вдохнув приятный аромат, отпил глоток. Напиток был все еще достаточно теплым — и пришелся весьма кстати чтобы промочить внезапно пересохшее горло.

— Зачем ты… все это делаешь? — внезапно спросил он. Вопрос сорвался с языка раньше, чем Ваньнин сумел себя остановить.

Мо Жань, продолжая прядь за прядью сушить волосы мужчины, казалось, не был удивлен. Немного подумав, он ответил:

— Возможно, мне это необходимо.

— Ты понимаешь, что даже находиться рядом со мной небезопасно? — Ваньнин вздохнул, понимая, что, если сейчас не наберется мужества рассказать обо всем, не сделает этого уже никогда — ему попросту не хватит на это сил.

— Подозревал об этом, как только услышал о картеле Жуфэн, — Мо Вэйюй и бровью не повел.

Казалось, он был готов к этому разговору даже больше, чем сам Ваньнин.

— Ты не понимаешь… — балетмейстер неловко поерзал на постели, пытаясь сбавить внутреннее напряжение, но Мо Жань мягко притянул его обратно к себе, и его рука обвилась вокруг талии мужчины.

— Расскажи мне, и тогда я, возможно, пойму.

Ваньнин сделал еще один небольшой глоток из чашки, а затем отставил ее в сторону. Он немного помолчал, собираясь с силами, намеренно стараясь не думать о том, как близко к нему склонился Мо Жань.

Возможно, это последний раз, когда они остались наедине, потому что одним богам было известно, как он отреагирует на его прошлое — но это все-таки реальный шанс убедить его держаться подальше...

Впрочем, разве он сам не хотел бы, чтобы Мо Жань наконец оставил его в покое? Чем скорее он все поймет, тем для него же лучше.

Сделав глубокий вдох, Чу заговорил:

— Мне едва исполнилось девять когда меня похитили. Если ты уже читал о картеле, ты понимаешь, чем они известны: наркоторговля, торговля людьми. Таких детей, как я, они используют как мулов, держат в борделях или продают заинтересованным покупателям. На такой товар всегда был спрос — и, наверное, будет… — он сглотнул, неожиданно чувствуя, как пересохло во рту. — Эти люди не останавливаются ни перед чем. Попасть к ним означает умереть... или опуститься так низко, что смерть станет желанным исходом.

Пальцы Мо Жаня на мгновение замерли на волосах Ваньнина. Неожиданно он понял, что пытался донести до него учитель...

— Всё верно, — Ваньнин заметил его колебание и трактовал его по-своему.— Меня похитили еще ребенком, и я стал частью одного из борделей. Я пробыл там около полугода — и почти все время находился на грани смерти, но каким-то невообразимым образом выжил. Неделями лежал на сырой земле, в выстуженном помещении, не в состоянии подняться, с переломанными ребрами, но все никак не умирал… В какой-то момент владельцам надоело, что я приношу одни проблемы, и от меня решили избавиться, продав. В ту же ночь я убил своего покупателя…

Мо Жань невольно вздрогнул от холода в голосе Ваньнина. Казалось, то, что он рассказывал, было совершенно будничным делом — мужчина словно делился историей, прочитанной в газете. На его лице застыло выражение холодного безразличия.

— Ваньнин… — позвал он тихо, чувствуя, как внутри только что что-то сломалось. Он вдруг осознал, что его собственный голос звучит странно… Он словно проваливался в бездну, и больше не знал, как из нее выбраться. К горлу подкатила тошнота...

— Мне повезло, — все так же холодно продолжил Ваньнин, внезапно усмехаясь. — Той ночью была облава, и меня спасли. Но… ты понимаешь, что на самом деле спасать было уже некого?..

Мо Жань уставился на него, не моргая.

Его взгляд почему-то пугал. В холодных пропастях цвета лиловых сумерек сверкнула ярость, зрачки сузились до крошечных щелок.

Чу вздрогнул, резко отстраняясь. Он всегда был чувствителен к чужому настроению, и не заметить состояние Мо Жаня не мог. Юноша перед ним в одно мгновение превратился в пугающего незнакомца.

Ваньнин отвел взгляд, понимая, что, рано или поздно, Мо Жань должен был узнать обо всем. Пути назад не было — он должен рассказать всё до конца.

— Я не надеялся выжить. Той ночью, когда меня вытащили оттуда, я собирался убить себя, но просто не успел. Вещи, что происходили эти полгода… никто бы не мог остаться в своем уме после такого, — продолжил он безжалостно. — Сюэ Чженъюн, твой дядя — работает со мной уже много лет, но… все, что он может сделать — выписать мне лекарства. Большую часть времени я либо не в себе, либо настолько напуган, что забываю, кто я и где нахожусь, проваливаясь в воспоминания. Периодически я всё ещё тот мальчик, Ся Сыни… понимаешь?

Он не смотрел в сторону Мо Жаня, потому что опасался увидеть выражение его лица. Узнать, что все это время находился рядом с психически нестабильным человеком, способным на убийство — и этот человек еще и чему-то учил его, а теперь был партнером на сцене в постановке... о чем здесь можно было вообще думать? О чем еще могла идти речь?!..

Внезапно в звенящей тишине раздался голос Вэйюя. Он спросил:

— Они… все еще на свободе?

— И да, и нет, — Ваньнин невольно облегченно вздохнул, понимая, что на такой вопрос он вполне может ответить. — Их лидер и большая часть виновных сейчас отбывают пожизненный срок, но время от времени кто-то да подает прошение об апелляции. А у их окружения осталось достаточно денег и связей, так что уже несколько раз прошение удовлетворяли, и дело пересматривали. Всякий раз они пытаются все обернуть так, словно я психически нездоров, и потому мои показания не имеют силы. К тому же… ты видел, что случилось вечером. Ко мне вламываются в дом не впервые — именно потому я держу под рукой оружие…

— У них есть на тебя что-то? — задал следующий вопрос Вэйюй.

Чу почему-то коробило от его спокойного, даже слегка отстраненного тона. Он вздохнул:

— Есть видео, на котором Ся Сыни... совершает убийство. Но полиция знает об этом с тех пор, как начался шантаж. Проблема в том, что Жуфэн угрожают сделать эту запись достоянием общественности — но я не настолько глуп, чтобы не понять, что рано или поздно они все равно это сделают вне зависимости от того, изменю ли я показания…, — он на мгновение задумался. — Жуфэн также периодически присылают мне угрозы по отношению к моим коллегам, но до сих пор никто не пострадал. Скорее всего, дело в том, что я в общем-то сторонюсь людей, и ни с кем не сближаюсь. Они не могут мне по-настоящему угрожать потому что рядом со мной никого нет…

В спальне снова стало тихо — настолько, что Ваньнин мог слышать собственный учащенный стук сердца. Он вцепился в плед, чувствуя себя неловко. Все-таки ему не стоило снимать одежду потому что теперь он как будто лишился слоя защиты.

Мо Жань… кажется, он был способен уговорить балетмейстера на любую глупость, и Чу почему-то позволял ему это — но сейчас внезапно остро осознал, что с самого начала не должен был принимать приглашение Вэйюя.

— Мне стоит уйти прямо сейчас, — сказал он. — Я должен идти.

При этом он не сдвинулся с места, и лишь растерянно осмотрелся в поисках своих вещей, старательно избегая даже взглянуть в сторону Мо Жаня.

Но одежда, в которой он изначально пришел, была брошена в ванной… он запоздало вспомнил об этом, и теперь неловко мялся, пытаясь понять, что делать дальше.

Неожиданно Мо Жань оказался рядом с ним, и его руки легли на плечи Ваньнина, а затем он медленно привлек мужчину к себе.

Чу застыл словно изваяние, а затем его пробрала дрожь.

— Я… почти не переношу прикосновения, — тихо предупредил он, и в ужасе понял, что его голос звучит как-то искусственно, словно говорит совсем не он, а какой-то робот.

Резко отстранившись, он отступил на несколько шагов — и тут же замер, понимая, что забылся, и случайно подошел слишком близко к панорамному окну. Взгляд против воли метнулся вниз — и так и застыл.

Его снова начинало неконтролируемо трясти.

— Ваньнин… Ваньнин, стой… — голос Мо Жаня пробился сквозь наступающую волну паники.

Чу вцепился в плед, а тонкие губы поджались.

— Что… что ты теперь думаешь обо мне? — наконец спросил он тихо. — Все еще... хочешь быть моим другом?.. — он внезапно поморщился, как если бы жалел о заданном вопросе.

— Да, — Мо Жань, кажется, не раздумывал ни секунды. Он медленно протянул руку, как если бы хотел коснуться Чу, но его ладонь остановилась в нескольких миллиметрах от щеки мужчины.

Ваньнин удивленно покосился на руку Мо Жаня, зависшую в воздухе, а затем впервые за долгое время поднял на юношу глаза, и в эту же секунду где-то вдали послышались отдаленные раскаты грома, и ночное небо за окном в одно мгновение пролилось густым дождем, перекрывая плотной водной завесой весь обзор.

Лицо Ваньнина внезапно осветила яркая вспышка молнии, и Мо Жань замер, очарованный блеском темных глаз, взгляд которых был сейчас устремлен прямо на него, как будто испытывая его на прочность.

— Я хочу быть твоим другом, — повторил Мо Жань медленно. — Неужели ты думаешь, что я остановлюсь после всего, что ты мне доверил?.. Думаешь, я боюсь?

Ваньнин вздрогнул, словно от удара. Он отвел глаза, и впервые почувствовал, как земля буквально уходит из-под ног.

— Мне плевать на опасность, — продолжал Мо Жань, мрачно усмехаясь. — Ты… Ваньнин, ты, серьезно, думаешь, что меня это может напугать или как-то… остановить? Я уже шесть лет зарабатываю на жизнь исполняя трюки без страховки… — он тут же замолчал, понимая, что выдает себя с головой.

Балетмейстер Чу снова уставился на него.

— Что? — Мо Жань пожал плечами. — Я бросил балет, нужно же было как-то развлекать себя? Острых ощущений после твоих репетиций очень не хватало...

— Хм, — Ваньнин сощурился, пристально вглядываясь в лицо Мо Жаня, но тот выглядел вполне серьезным, делая подобные заявления.

— Ты сам не захотел возвращаться, — после небольшой паузы сказал он. — Я… тогда я не думал, что ты ушел насовсем. Я сказал тебе убираться, но ведь сейчас… ты совсем не реагируешь, когда я прошу тебя уйти, разве нет?..

— …... — Мо Жань воззрился на Ваньнина, разинув рот, а затем точно так же его захлопнул, смутно чувствуя, что балетмейстер... издевается над ним.

Двое снова замолчали, и, когда их в очередной раз накрыла тишина, Чу внезапно подумал, что ему действительно страшно от одной мысли, что с Мо Жанем что-то может произойти.

Пусть он отшучивался, и действительно неоправданно рисковал собой… всё это не шло ни в какое сравнение с тем, на что были способны люди из Жуфэн.

Он вдруг вспомнил, как впервые увидел Мо Жаня, и его сердце пропустило удар, потому что воспоминание было очень болезненным. Ваньнину тогда было тринадцать. Прошло пять лет с тех пор, как его выписали из больницы, где он пробыл около года после своего поистине «чудесного» спасения из Жуфэн. Все эти пять лет он занимался балетом по совету Сюэ Чжэнъюна, который свято верил (и убеждал его родственников), что танцы помогут Чу побороть внутренние страхи.

Но за эти пять лет страхов, пожалуй, стало только больше, потому что Ваньнин к тому времени не только не перестал сторониться людей, избегая любых физических контактов, но и испытывал немыслимый ужас перед сценой. Кроме того, теперь к его целой веренице опасений прибавилось еще одно — он всякий раз боялся, что астматический приступ случится прямо во время выступления.

Впрочем, Хуайцзуй, который решился взять его в свои ученики, похоже, тогда был уверен, что с возрастом Ваньнин сможет преодолеть себя — он и правда искренне верил в то, что Ваньнин станет восходящей звездой балета, и его ученику самой судьбой уготовано солировать на самых роскошных сценах… Ваньнин был с ним не согласен, но все же старался держать планку изо всех сил, усердно прорабатывая каждое движение.

К тринадцати годам помимо общих занятий он все чаще приходил самостоятельно репетировать в хореографический класс, стараясь выбирать время, когда там было свободно — все-таки в одиночестве он чувствовал себя намного уверенней и… свободней.

Ему ведь действительно нравился классический танец — вот только в окружении одногруппников он не был в состоянии нормально функционировать. Стоило кому-то даже просто приблизиться к нему, как Чу в очередной раз впадал в панику. Из-за этого вокруг него всегда на репетициях образовывалась своего рода «зона отчуждения» в несколько метров.

В общем, в один из вечеров, выбранных им для уединенной репетиции, он и повстречал совсем еще зеленого Мо Жаня, который только недавно пришел в балет. Мальчишка бесцеремонно вломился в танцевальный класс, и с удивлением наблюдал за Ваньнином с таким лицом, словно впервые видел, как кто-то в принципе танцует.

Ваньнин поначалу думал прогнать его взашей на правах старшего — но затем сдался. В конце концов, мальчик держался от него на достаточном расстоянии, не лез с расспросами, да еще и выглядел ужасно смущенным. Чу знал, что такое смущение.

Да и… Мо Жань выглядел очень милым ребенком. Темные волосы, хоть и были собраны в хвост, все же вечно казались слегка растрепанными из-за того что вились. Огромные темно-лиловые глаза сверкали любопытством и восторгом. Пухлые щеки заливал румянец.

Ваньнин, закончив репетировать, внезапно для самого себя решил познакомиться с этим необыкновенно обаятельным мальчуганом. В конце концов, у него, кроме Ши Минцзина, который все еще часто пропадал по больницам из-за состояния здоровья, совсем не было друзей — а доктор Сюэ уже давно советовал ему начать с кем-нибудь общаться.

Конечно, скорее всего, он имел в виду кого-то из сверстников Чу — но Ваньнин, по правде говоря, не был уверен, что способен общаться с одногодками. Чаще всего ему бывало ужасно некомфортно на общих репетициях — а особенно становилось не по себе, когда девушки из их группы бросали на него неоднозначные взгляды. От них Ваньнина в принципе прошибал ледяной пот.

Тем вечером он первый представился Мо Жаню, а затем предложил ему помочь — да и что еще он мог предложить, если сам ничего не знал и не умел кроме как танцевать?..

Мо Жаня его предложение, к слову, весьма воодушевило — и так началась их совместная работа над первым танцем Мо Жаня… А затем над вторым, и над третьим… и над десятым тоже… Ваньнин с удовольствием наблюдал, как его маленький ученик прогрессирует семимильными шагами, обгоняя своих одногодок.

Он радовался всякий раз когда Мо Жань выступал на сцене, и никогда не пропускал его партии. Да, возможно, их общение не было похоже на дружбу — но Ваньнин попросту не умел дружить. А Мо Жань… он был одарен, и при этом невероятно трудолюбив.

Учить его было для Ваньнина огромным удовольствием. Что же до общения с Мо Жанем… Ваньнин по-прежнему избегал с ним общаться о чем-либо кроме танца, поскольку не был уверен, что это правильно. В конце концов, он был на несколько лет старше, а у Мо Жаня наверняка были свои друзья.

Впрочем, Чу и сам не понял, в какой момент не только перестал шарахаться от своего ученика, но еще и ужасно привязался к нему. Наверное, он осознал это уже в тот период, когда его внезапно пригласили в группу Мо Жаня в качестве хореографа...

В тот момент Мо Жаню было уже около шестнадцати, и он активно выступал на сцене — и Чу внезапно остро осознал, что больше не может продолжать обучать этого юношу индивидуально потому что сам Мо Жань был уже практически взрослым.

То, что они проводили вместе время, было, по меньшей мере, странно. Чу еще год назад начал корить себя за то, что никак не может прекратить их совместные занятия.

В конце концов, они ведь даже не были друзьями, а сам Мо Жань больше не был тем восторженным краснеющим мальчишкой, неловко мнущимся в дверях...

Вот только всякий раз, когда Ваньнин думал о том, что это будет их последнее занятие, Мо Жань тут же задавал какой-нибудь сложный вопрос или просил помощи с определенным номером — и Чу сдавался, в глубине души понимая, что делает это совсем не в интересах своего ученика. Просто, если их занятия прекратятся, он снова останется в одиночестве, и у него больше не будет никого, кто был бы ему хоть немного близок…

К счастью, внезапно поступившее предложение преподавать у группы Мо Жаня разрешило эту дилемму почти безболезненно: теперь у Ваньнина все еще оставалась вполне приемлемая причина продолжать наблюдать за Мо Жанем со стороны, но он мог официально сказать юноше, что с этих пор их совместным занятиям наступает конец.

Мо Жань воспринял эту новость абсолютно спокойно, как если бы уже давно ждал этого. По правде, Ваньнин даже был расстроен такой прохладной реакцией: ведь все-таки он учил Мо Жаня около шести лет, а тот… относился к Чу как к абсолютно чужому человеку.

Тогда Ваньнин не спал несколько ночей подряд, и даже заболел на нервной почве — настолько ему было тяжело думать о том, что его ученик совсем не собирался хоть немного скучать по нему.

Однако, это было вполне ожидаемо — с чего этому прекрасному юноше было скучать по унылому, вечно мрачному учителю, который и два слова-то связать не мог, улыбался через раз, а от любого случайного прикосновения сторонился, словно от чумы?..

...Ваньнин тяжело вздохнул, вспоминая, что именно в тот год Мо Жань в итоге и бросил балет. Это случилось после очень неприятного эпизода с Ши Мэем, от которого у Чу до сих пор, по правде говоря, возникали двоякие чувства.

Хоть они с Ши Минцзином и были товарищами по беде: оба выжили после облавы на Жуфэн, оба решили заниматься балетом — но Ваньнин чувствовал себя крайне неуютно в обществе этого юноши.

Наверное, все дело было в том, что у них было общее прошлое, но Ши Мэй отлично справлялся с полученными травмами, и, казалось, совсем не испытывал таких сильных психологических проблем, как Чу. Это заставляло Ваньнина ощущать себя вдвойне неудачником.

К тому же… в тот год, когда Ши Минцзин внезапно проявил желание перейти в группу, где преподавал Ваньнин, Чу впервые получил видеокассету и послание с угрозами от Жуфэн.

Все это, вкупе со стрессом от новых для него обязанностей учителя, гастролями, и окончанием индивидуальных занятий с Мо Жанем, в итоге вылилось в нервный срыв. Ши Мэй же, с его внезапной странной выходкой, лишь стал той соломинкой, что в итоге сломала спину верблюда…

Затем последовали уход Ши Мэя и Мо Жаня — и затяжная депрессия Чу, которая закончилась для него больницей и антидепрессантами...

...Балетмейстер устало вздохнул, понимая, что Мо Жань, который находится сейчас перед ним и утверждает, что хочет стать Ваньнину другом, очень изменился.

Он стал жестким, непредсказуемым, и даже пугающим. В этом человеке как будто совсем ничего не осталось от того прекрасного розовощекого мальчишки, который когда-то с таким восторгом наблюдал за Чу в их первую встречу — того самого мальчишки, которого Ваньнин искренне считал своим единственным другом много лет назад...

На его место пришел некто Мо Вэйюй — практически незнакомец… От осознания этого факта почему-то ему становилось невыносимо.

Комментарий к Часть 12 Эта часть мне далась с большим трудом, и писала я ее долго не только потому что она длинная, а еще и потому что не люблю, когда герои страдают... К счастью, с грустными флэшбэками уже всё.

Заранее спасибо за понимание.

====== Часть 13 ======

Само собой разумеется, что Мо Жань солгал Ваньнину, когда тот спросил, что именно ему рассказал его дядя Сюэ. Тем вечером, едва Вэйюй привез относительно крепко уснувшего Чу к себе домой, как буквально тут же взорвал телефон своего старшего родственника, намереваясь получить ответы на целую тысячу вопросов.

Сюэ Чженъюн уже спал, и потому ответил не сразу — однако, едва услышав, о каком именно его пациенте идет речь, мгновенно переменился.

«Мо Жань!!! Если ты его хоть пальцем тронешь, я тебя своими руками закопаю!!!» — ревел он в телефонную трубку, порываясь приехать и забрать балетмейстера Чу из «лап» своего недобросовестного племянника.

Вэйюй с трудом убедил его, что Чу сам согласился к нему временно переехать, да и к тому же сейчас мирно спит. Его дядя выразил откровенное недоверие — но, когда Мо Жань прислал ему в мессенджер фото спящего Ваньнина, и тот выглядел спокойным, все-таки «сдался».

И в следующие полчаса Мо Вэйюй, молча слушая рассказ дяди, с ужасом осознал, что все его представления об учителе как о холодном, скупом на эмоции, отстраненном человеке — сплошное заблуждение...

За надменным поведением, колючими фразами и попытками оттолкнуть от себя любого, кто осмелится приблизиться хоть на шаг, скрывалась... испуганная, болезненная, израненная в клочья душа.

Мо Жань внезапно осознал, что Ваньнин был травмирован своим прошлым настолько сильно, что даже спустя много лет так и не смог никому начать доверять.

Его ледяная стена была призвана не просто отталкивать и отпугивать окружающих, а в первую очередь защищать его самого — ведь Чу многие годы продолжал чувствовать себя беспомощным и слабым, и в глубине души считал себя недостойным того, чтобы к нему проявляли симпатию или сострадание. Он не верил в себя, а в его голове жило столько страхов и комплексов, что хватило бы на целое невротическое отделение.

Среди коллекции фобий Чу был страх высоты, сцены, скорости — но особо “почетное” место, как выяснилось, занимал один пункт, который заставил Мо Жаня захотеть убиться прямо на месте. Оказывается, его Ваньнин мог испытывать дикий ужас от одного лишь упоминания об интимных отношениях. Его фобия также распространялась на тактильные физические ощущения, что в принципе не улучшало и без того нелегкую ситуацию…

«Твою ж мать!!!...»

Мо Жань мысленно выругался, вспоминая, как бесцеремонно лапал Ваньнина еще утром в парке.

Сюэ Чженъюн, в свою очередь, не скупился в выражениях, предупреждая своего племянника, что спустит с него шкуру если тот осмелится хоть как-то обидеть Ваньнина. Казалось, его дядя относился к балетмейстеру Чу с особой заботой и теплом...

Вэйюй вздохнул... К концу этого непростого разговора он все отчетливей понимал, что с самого знакомства с Ваньнином он был настолько одурачен ледяной маской этого человека, что не заметил самого главного.

Из всех окружающих людей ближе всех его учитель подпустил именно своего нерадивого ученика…

Если бы Мо Жань только заметил это раньше!

Если бы он только знал…

Закончив обсуждать с дядей Сюэ балетмейстера Чу, он подошел к постели и пристально вгляделся в красивое, словно нефритовая скульптура, лицо Ваньнина. Во сне этот мужчина выглядел нежным и как будто немного обиженным, а длинные темные ресницы медленно подрагивали на бледных щеках. Тонкие, изысканно очерченные губы были слегка приоткрыты… Мо Жань нахмурился, когда внезапно только что расслабленное выражение лица исказило страдание.

Его дядя предупредил его о кошмарах Чу, и о возможных панических атаках. Он объяснил, что Мо Жаню следовало в такой ситуации быть готовым успокаивать балетмейстера, но при этом держаться на максимальном расстоянии. Никаких объятий…

Мо Жань страдальчески вздохнул, тут же вспомнив, как на их первой совместной репетиции он буквально вцепился в задыхавшегося тогда Ваньнина, а затем ворвался в его дом, и бесцеремонно прикасался к нему, пока тот был в полубессознательном состоянии, извращенно наслаждаясь процессом... Тогда ему казалось, что в его действиях не было ничего «такого».

Ему захотелось врезать самому себе по лицу… вместо этого он сосредоточился на том, как вырвать балетмейстера Чу из пут кошмара.

...Ему все-таки удалось разбудить Ваньнина спустя пару минут. Мужчина распахнул глаза и отчаянно закашлялся, вжимаясь в самый дальний угол кровати. Какое-то время смотрел на Мо Жаня глазами, в которых читался лишь животный страх.

Он явно не узнавал своего ученика.

Вэйюй, взяв себя в руки, постарался как можно быстрее помочь Чу восстановить дыхание — а затем отсел от мужчины на максимальное расстояние и терпеливо ждал, пока тот придет в чувства...

Ему тогда стоило огромного труда не сгрести Ваньнина в охапку, притягивая к себе…

Впрочем, долго решимость Мо Жаня не протянула. Спустя полчаса, заметив, что Чу буквально трясет после ледяного душа, он окончательно сдался, посылая дядю Сюэ нахр*н и проклиная тот момент, когда в принципе додумался выпустить балетмейстера из своего поля зрения, позволив тому околеть от холода…

Сначала он укутал Чу в плед. А затем руки Мо Жаня, кажется, начали жить своей собственной жизнью, отдельно от головы, и он принялся трогать его волосы и гладить спину...

Прикасаться к учителю было для него подобно чистому наркотику: этот человек был настолько нежен, хрупок, и в то же время… отзывчив. Казалось, стоило лишь притронуться к его кончику уха, как он тут же неотвратимо покрывался тонким румянцем, а его дыхание на мгновение замирало...

Мо Жань вдруг подумал о том, что подобная реакция совсем не была похожа на страх.

Он не был до конца в этом уверен, да и Ваньнин все еще не совсем пришел в себя — потому проверять эту теорию не стал. И, все же… он задумался.

«Что же мне с ним делать дальше?!»

Чу Ваньнин был подобен хрупкому, нежному цветку хайтана — прикоснешься к нему слишком грубо, и лепестки осыпятся. Мо Жань же никогда не отличался особенной нежностью.

Он любил секс. И — да, он хотел Ваньнина. Уже давно.

Засматривался на него, еще когда был его учеником, представляя, как выглядело бы тело его учителя без одежды...

Желал Чу, когда тот прогнал его, все эти шесть лет — в некой странной, абсолютно извращенной форме.

Хотел этого мужчину с тех пор, как встретил его снова…

В последние дни он был в шаге от того, чтобы на него наброситься. Его кровь вскипала в жилах.

Он грезил им. Бредил им, представляя, как берет его во всех мыслимых позах. Как вбивается в него, заставляя стонать от удовольствия, смешанного с болью.

В его фантазиях Ваньнин безраздельно принадлежал ему все это время, и он почему-то наивно посчитал, что их отношения — это лишь вопрос времени...

Мо Жань всегда знал, как завоевывать внимание, и был абсолютно уверен в себе. Он хотел этого — и знал, что сможет заставить Ваньнина хотеть его не менее страстно, когда наконец проломит его ледяную стену.

...Вот только он совсем не учел, что Ваньнин, оказывается, выстроил эту стену не просто так… он не подумал о том, что эта стена, вероятно, была единственным способом Ваньнина нормально функционировать. Его единственной опорой в этом мире...

«Я озабоченный идиот…» — выдохнул Мо Жань бесшумно.

Он внезапно особенно остро осознал, что сейчас даже рассматривает вариант того, чтобы они с Чу действительно просто остались друзьями. Ему было, по правде говоря, все равно, в каком качестве находиться рядом с балетмейстером… даже если все их взаимодействие сведется к редким встречам глазами и минимуму прикосновений. Мо Жань был готов к этому.

«Мать вашу, я этому был бы даже счастлив!..» — подумал он не без удивления.

...Это открытие все-таки на мгновение его шокировало.

«В какой момент я окончательно перестал его ненавидеть, и перешел к…?» — подумал он.

Но так и не смог понять, что именно чувствует, и к чему же он все-таки перешел.

Поначалу это было похоже на страсть, которая буквально разъедала все его кости. Он мечтал, как затрахает Чу так, что тот не сможет встать с постели…

Желал Ваньнина так, что порой у него темнело в глазах, и он больше не понимал, как дышать.

Ваньнин был его целью.

Его безумием.

Он все еще ненавидел его за то, что тот продолжал прожигать его ледяными взглядами, и в то же время не мог перестать о нем думать. Не мог перестать желать его.

Затем... его чувства стали еще более сложными. Он почувствовал что-то, что можно было бы теоретически назвать жалостью... Странное, противоречивое, щемящее душу, выворачивающее наизнанку ощущение, которое заставляло Мо Жаня постоянно колебаться.

Он внезапно понял, что не переносит, когда Ваньнин смотрит на него полным недоверия взглядом.

Что боится задеть его чувства.

Что не выносит мысли о том, насколько одинок его учитель.

Что ему становится физически плохо, стоит ему представить, как Ваньнин испытывает боль или страх…

...И в то же время он лишь окреп в своей уверенности, что обязан заставить Ваньнина впустить его в свою жизнь.

Все же никакая жалость не могла вынудить его отступиться. Никакие увещевания дяди Сюэ. И уж точно не сам Ваньнин, который едва ли сам знал, что для него хорошо.

...Той же ночью Мо Жань вывел уже немного успокоившегося Ваньнина на откровенный разговор — и балетмейстер, видимо, считая, что его рассказы о прошлом оттолкнут Вэйюя, не скупился на подробности.

Вот только с каждым словом Ваньнина Вэйюй лишь мрачнел и становился еще увереннее, что Ваньнину не справиться в одиночку ни со своими фобиями, ни с ситуацией, в которой оказался.

Люди Жуфэн столько лет держали его в страхе — совсем неудивительно, что Сюэ Чженъюн был бессилен чем-либо помочь балетмейстеру Чу.

Ваньнин же был слишком гордым, чтобы позволить себе на кого-то положиться, и в то же время слишком привык решать проблемы самостоятельно чтобы рассказывать о них кому-то еще — не говоря уже о том, чтобы обременять другого человека заботами.

Чего только стоило Мо Жаню уговорить его временно переехать к нему!

К тому же, балетмейстер боялся Жуфэн настолько сильно, что был готов оттолкнуть от себя Мо Жаня, лишь бы только тот не попал под удар…

«Какой же ты забавный, Ваньнин… — вздохнул он, — Так отчаянно пытаешься защитить меня, хотя единственный, кто нуждается в любви и защите — ты сам…»

Вэйюй теперь видел все поступки балетмейстера как на ладони, и, понимая, что не может ничего изменить в прошлом, стал раздумывать над тем, что ему делать теперь.

Как защитить Ваньнина?

Как помочь ему раскрыться?

Он все еще был зол на себя из-за того, что так долго принимал холодность Ваньнина за чистую монету, и даже научился ненавидеть этого человека… Подумать только! Он ненавидел Ваньнина за то, что тот так отчаянно отталкивал его. За то, что шесть лет назад он прогнал его прочь. Но разве он тогда знал, что скрывалось за холодной маской его учителя и его жесткими словами?..

Все-таки он был глупцом.

Он совершил так много ошибок в отношении учителя...

Что же, теперь настало время их исправить.

Что с того, что Ваньнин с ним так холоден и резок? Что с того, что он не умеет по-другому? Разве имело это хоть какое-то значение, если Мо Жань был готов принимать его таким?

Казалось, с каждой минутой размышлений он проваливался в бездну своих странных, противоречивых чувств все глубже, и спасения больше не существовало.

Он долго лежал без сна на диване, уступив кровать балетмейстеру. Хмуро глядел из-под полуприкрытых век на сжавшуюся на краю постели фугуру Ваньнина, который, казалось, даже во сне стремился занять как можно меньше места — хоть постель и была огромной…

...Ваньнин уже несколько часов как успокоился и под действием травяного чая уснул, абсолютно обессилев от пережитых потрясений и тяжелого разговора.

Мо Жань же, напротив, не мог сомкнуть глаз.

В его голове медленно выстраивался план вполне конкретных действий, которые должны были помочь ему завоевать доверие Чу.

Он внезапно улыбнулся своим мыслям.

«Сопротивление бесполезно, Ваньнин…»

...Мо Жань не любил просыпаться раньше десяти, а потому, тревожно проворчавшись всю оставшуюся ночь с боку на бок на диване, и уснув лишь под утро, абсолютно не был готов к звуку незнакомого будильника в полседьмого утра.

Впрочем, практически сразу будильник выключили — и все еще полусонный и дезориентированный Вэйюй вскоре уловил почти невесомый звук шагов по направлению к ванной.

Он тут же открыл глаза, опасаясь, что Ваньнин все-таки соберется с мыслями и надумает переселиться в гостиницу. Он был твердо намерен приложить максимум усилий чтобы балетмейстер остался жить с ним — даже если бы это означало ранние подъемы и необходимость уступить Юйхэну кровать навечно. В конце концов, его диван был намного удобнее многих кроватей, на которых Мо Жань иногда был вынужден спать на гастролях и съемках…

Юноша неловко потер лицо, зевнул — и прошлепал босиком к кухонному островку чтобы сварить кофе и приготовить завтрак, ничуть не заботясь о том, чтобы надеть на себя что-нибудь приличнее растянутой футболки и обтягивающих боксеров.

Еще вчера он решил, что с утра порадует Ваньнина чем-нибудь вкусным — в конце концов, Чу так отчаянно нуждался в заботе, хоть и сам этого пока не понимал, и накормить его было первоочередным делом.

Все это было частью плана Мо Жаня, который юноша успел составить этой ночью. План этот, разумеется, включал в себя бессчетное количество пунктов, которые должны были показать балетмейстеру Чу, что его ученик Мо Жань достоин доверия, и надежен, как швейцарские часы.

Вэйюй хорошо знал предпочтения своего бывшего учителя в еде: когда-то давно, в бытность его учеником, он потратил уйму времени на то, чтобы выпытать у Чу, что тому нравится — а затем время от времени таскал ему ланчи в попытках накормить.

Он знал, что на завтрак Ваньнин предпочитает легкую питьевую кашу, тофу с зеленью, а также готов есть любую неострую пищу, которую можно отнести к категории «правильного питания». Единственной слабостью его учителя было сладкое — но он никогда не съедал более трех конфет в один присест.

Что же до других его любимых лакомств… Мо Жань отлично помнил про львиные головы из крабового мяса и планировал приготовить их к вечеру.

...Он был настолько воодушевлен этой идеей, что, пока помешивал ложкой кашу, на лице его играла глуповатая ухмылка, обнажая красивые ямочки на щеках. Именно с таким выражением лица его и застал Ваньнин, который абсолютно бесшумно подошел к уже разогретой кофе-машине и, казалось, полностью игнорировал чашку латте с сиропом, оставленную специально для него на столе Мо Жанем…

— Доброе утро, Мо Жань, — сухо поприветствовал он юношу. — Я собираюсь ненадолго уйти по делам — но к десяти буду на репетиции. Не опаздывай.

Мо Жань уставился на учителя с таким лицом, словно тот только что вылил на него ведро ледяной воды.

«Куда ты собрался в такую рань, Юйхэн?! Где-то случился пожар?!..»

Он с таким усилием сжал несчастную ложку, которой только что помешивал рис, что та слегка погнулась.

Взгляд Мо Жаня в этот момент лихорадочно отмечал детали, которые он не заметил поначалу: Ваньнин был уже полностью одет в те же вещи, что были на нем вчера, а его волосы были аккуратно собраны в идеальный пучок на затылке. Очевидно, он и впрямь уже был одной ногой за дверью...

Заметив растерянный взгляд юноши, Чу сдержанно улыбнулся:

— Ты тоже рано встаешь, а до репетиции еще очень долго... Я не хочу мешаться. К тому же, мне нужно раздобыть свежую одежду и прочие мелочи. Я не знаю, как долго мне придется стеснять тебя, но я ведь не могу носить твои вещи… — он замолчал потому что Мо Жань вдруг зачерпнул ложку каши и поднес ее к губам Чу. Густой молочно-сладкий аромат приятно щекотнул обоняние.

Брови Ваньнина недоуменно поползли вверх. Он растерялся: все-таки не каждый день приходится видеть своего бывшего ученика полуголым посреди кухни, да еще и вовсю орудующим ложкой.

От подобного зрелища балетмейстер забыл, что хотел сказать. Его взгляд метался между ложкой, поднесенной к его губам, и Мо Жанем, который, казалось, совсем не стеснялся стоять у плиты практически в нижнем белье. Он хотел, было, возмутиться — но почему-то не мог...

Ваньнин неожиданно почувствовал, что его уши буквально горят.

— Ну же, я приготовил эту кашу для тебя, учитель. Будет нехорошо, если ты уйдешь, не позавтракав, — улыбнулся ему Вэйюй.

— С-сспасибо… — Ваньнин прищурился, не уверенный, как ему поступить и что на это ответить, а затем, приняв быстрое решение, дважды подул на горячую ложку и аккуратно снял пробу губами.

— …... — Мо Жань так и застыл на месте.

То, как губы Ваньнина аккуратно на несколько секунд раскрылись, обнажив острый розовый кончик языка, а затем плотно обхватили ложку, вызвало в нем яркую, словно зарево, вспышку желания. В одно мгновение все его тело бросило в жар, а рука неловко дрогнула.

«Твою мать!!!»

В следующую секунду он почувствовал нарастающую панику, осознавая, что его внезапно пробудившийся инстинкт был неуместен. Он ведь собирался окружить Ваньнина заботой и нежностью, а не отыметь на кухонном столе! Да что с ним было не так?!

И, все же, его полный нестерпимого голода взгляд так и впился в лицо балетмейстера Чу, который в этот момент сосредоточенно пытался распробовать приготовленную Мо Жанем еду и, казалось, ничего подозрительного не замечал.

— Недурно, — высказал балетмейстер свой вердикт. — Ты действительно умеешь готовить.

— Если учитель мне позволит, я буду готовить для него все время, — проговорил тихо Мо Вэйюй, стараясь, чтобы его голос звучал как можно ровнее.

С каким-то извращенным энтузиазмом он тут же подумал, что, если Ваньнин будет так сексуально есть из его рук, то он готов жить у плиты.

— Мо Жань, тебе, что, вправду больше нечем заняться? — тут же воспротивился Чу, почему-то раздражаясь. — И почему ты снова зовешь меня учителем?

— Балетмейстер Чу… Ваньнин..., — Мо Жань натянуто улыбнулся, исправляясь, а его фиалковые глаза прищурились. — Как мне все-таки лучше тебя называть?

— …... — Ваньнин растерянно уставился на него, в темных словно ночь глазах застыло недоумение.

Он нахмурился, пытаясь припомнить, как Мо Вэйюй называл его раньше, и почему именно сейчас от звука собственного имени с его губ его голова как будто онемела...

— Так как? — Мо Жань повторил вопрос, на мгновение отвернувшись чтобы налить кашу в небольшую пиалу, и ошарашенный Чу в этот момент наконец смог прийти в себя.

— ...Можешь называть меня по имени когда мы не на репетициях, — наконец ответил он, справедливо рассудив, что у них ведь не такая большая разница в возрасте... и вдруг раздраженно вспомнил, что Мо Жань и так уже давно звал его Ваньнином. Лишь этим утром этот болван зачем-то решил поностальгировать о своем ученическом прошлом...

— Какой я тебе учитель?! Ты будешь исполнять основную партию в постановке! Мы собираемся выступать в дуэте!!! Неужели ты думаешь, что я собрался тебя чему-то учить?!!..— вспылил он.

— Значит, Ваньнин, — кивнул Мо Жань, пропуская мимо ушей гневный монолог, а затем неожиданно продолжил. — Кстати, о выступлениях в дуэте… я ознакомился с сюжетом и музыкой, и у меня тут появилось несколько идей…

— Выкладывай, — Ваньнин тут же забыл все свои возмущения, обращаясь в слух.

...Мо Жань и Ваньнин приехали на репетицию без опозданий, ровно к десяти — вместе.

Впрочем, они действительно были близки к тому, чтобы опоздать. Балетмейстер Чу настолько увлекся обсуждением предстоящих сцен и идеями Мо Жаня, что лишь в последний момент осознал: ему все еще нужно что-то решить с вещами, и делать это нужно быстро, потому что ему буквально не в чем идти.

В итоге Мо Жань довез его до ближайшего торгового центра, и он без примерки наспех нахватал несколько светлых свитеров, футболок и толстовок, пару джинсов, тайтсы — и еще одну пару простых кроссовок и балеток. В следующее мгновение он швырнул гору пакетов и коробок на заднее сидение и попросил Мо Жаня отвернуться. На невысказанный вопрос юноши он лишь бросил: «собираюсь переодеться».

Мо Жань, разумеется, промолчал, что вообще-то переодеваться можно было и уже непосредственно на репетиции — но все-таки послушно отвернулся, и даже развернул зеркало заднего вида таким образом, чтобы в него невозможно было ничего подглядеть.

«Не глупи, — сказал он самому себе. — Вызывай у него доверие. Ты ведь хочешь, чтобы он тебе доверял…»

Он внезапно подумал, что балетмейстер Чу, возможно, чувствовал себя неуютно в общей раздевалке — в конце концов, он ведь никогда не видел и раньше, чтобы тот переодевался перед занятиями. Обычно Ваньнин приходил уже в рабочей одежде.

Следом пришла непрошенная мысль, что его Ваньнину, видимо, все-таки было легче переодеться в машине в его присутствии, нежели в раздевалке, куда в любой момент мог войти посторонний человек…

Эта мысль безмерно порадовала юношу.

Он старался не думать о том, почему Ваньнин мог испытывать страх даже от необходимости переодеться в постороннем присутствии — потому что, когда он начинал размышлять о причинах, в нем закипал такой гнев, что он начинал бояться за собственный рассудок… Из-за этой всепоглощающей злости даже теперь его начинало трясти от ярости, а его мысли возвращались к их ночному разговору… К тому, что Ваньнину довелось пережить.

...С заднего сидения тем временем уже несколько минут раздавался шорох пакетов и пыхтение. Мо Жань вздохнул. Он решил отвлечься, так что сконцентрировал все внимание на соцсетях.

Он лайкнул свежее селфи Сюэ Мэна, который традиционно ежедневно постил в ленту свою павлинью физиономию, и уже собрался написать комментарий в духе «найди десять отличий от вчерашнего фото» — как вдруг на заднем сидении всё затихло, и через несколько секунд послышалось тихое «твою ж мать…».

Мо Жань удивленно обернулся… и моргнул, потому что Ваньнин встретил его взгляд с совершенно недобрым выражением лица.

— Не смотри! — прошипел он, но было поздно.

Глаза Мо Жаня медленно скользнули по асимметрично вырезанной глубокой линии ворота кашемирового свитера, обнажившей идеальные плечи и тонкие ключицы… затем его взгляд переместился ниже, на облегающие тайтсы, которые, казалось, подчеркивали каждый изгиб стройных ног… Его сердце пустилось вскачь, а рот внезапно наполнился слюной.

— Тебе очень красиво, — как можно мягче проговорил он, старательно пряча абсолютно хищное выражение лица. — Что не так?

Ему хотелось прикоснуться к этим худым, нежным щиколоткам, а затем плавно подняться выше, лаская упругие бедра… О, он отлично понимал, что именно так взбесило Ваньнина. Балетмейстер, похоже, так торопился, что не глядя нахватал не тех вещей… Его гардероб скромника пополнился парочкой весьма любопытных нарядов.

— Забудь… — Ваньнин раздраженно закатил глаза. — Мы уже опаздываем. Поехали быстрее.

Мо Жань лишь кивнул, и снова развернул зеркало заднего вида на Ваньнина.

Несколько раз по пути он поймал в отражении пристальный взгляд, но делал вид, что ничего не замечает — он решил дать Чу вдоволь насмотреться на себя. В конце концов, ему было приятно знать, что балетмейстер его тоже украдкой разглядывает… он отдал бы многое чтобы узнать, о чем тот в этот момент думал...

...В этот раз репетиция проходила удивительно слаженно. Ваньнин и Хуайцзуй в первой половине дня занимались общими сценами и расстановкой. Мо Жань же с Ши Мэем отработали несколько общих элементов, и, заскучав, направились к кофе-машине.

— Почему такой помятый? Выглядишь, словно до утра тусил с кем-то, — отметил Ши Минцзин мимоходом. — Ты ведь вчера вроде бы так рано ушел из клуба...

— Ушел-то я ушел… — Мо Жань со вздохом покрутил в руке бумажный стаканчик с неприглядной бурдой.

Ши Минцзин расценил невнятный ответ юноши по-своему.

— Когда уже познакомишь со своим новым парнем? — поинтересовался мягко он. — Похоже, у вас всё серьезно?

Подошедшие в этот момент к ним Наньгун Сы и Е Ванси, кажется, все прекрасно расслышали.

Наньгун Сы вскользь заметил:

— Мо Вэйюй, так ты, выходит, занят? — он вздохнул. — Жаль. Моя хорошая знакомая, когда узнала, что мы с тобой играем на одной сцене, очень просилась к нам на репетицию…

— Твою знакомую зовут случайно не Сун Цютун? — Ши Мэй, кажется, знал всё обо всех. — Мо Вэйюй ее знает, — он перевел спекулирующий взгляд на Мо Жаня, словно о чем-то внезапно подумав, и тут же замолчал.

— Серьезно?! — Наньгун Сы удивленно моргнул. — Когда вы успели встретиться?

— На самом деле, я… — Мо Жань вдруг рассмеялся. — Я, правда, уже занят. Сун Цютун — очень красивая девушка, но совсем не в моем вкусе. Ши Мэй прав, у меня уже кое-кто есть...

В этот момент он внезапно почувствовал на себе колючий взгляд, и безошибочно повернул голову. Балетмейстер Чу стоял у соседней кофе-машины с весьма отрешенным видом, как если бы не совсем понимал, что делать дальше. Пустой стаканчик в его руках выглядел весьма жалко.

Мо Жань понятия не имел, сколько Ваньнин успел услышать из этого разговора, но подозревал, что слух его учителя был весьма острым.

— А-Жань, хватит ходить вокруг да около — познакомь уже нас со своей зазнобой, — Ши Мэй подергал его за рукав, отвлекая юношу от созерцания балетмейстера Чу.

— Ага, как-нибудь... обязательно…, — растерянно отмахнулся Мо Жань, а затем решительно направился Ваньнину на помощь.

Ему не нравилось выражение лица балетмейстера Чу — на первый взгляд он выглядел, как обычно, холодным, но, все же, Мо Жаню отчего-то казалось, что мужчина чем-то расстроен. Он не был уверен, в чем именно это выражалось, но все же не мог продолжать стоять в стороне.

— Балетмейстер Чу, позвольте, я помогу Вам, — он подошел к Ваньнину не вплотную, вовремя остановив свой внезапный порыв ворваться в его личное пространство, но мужчина все равно выглядел немного напуганным его пристальным вниманием.

Мо Жань неловко перемялся с ноги на ногу, а затем отступил на всякий случай еще на полшага, пытаясь понять, на какой дистанции Ваньнин перестанет ощущать неловкость.

— Почему ты топчешься на месте?.. — раздраженно фыркнул Ваньнин, и красивые глаза феникса опасно сверкнули. — Раз пришел помочь, так помогай!

Мо Жань открыл, было, рот, чтобы оправдаться, но тут же понял, что сказать ему, по сути, нечего. Решив, что спорить бесполезно, он в два счета приготовил балетмейстеру кофе со сладкими сливками, высокой пенкой и сиропом, как тот любил.

Ваньнин все это время неотрывно наблюдал за действиями Мо Жаня, видимо, пытаясь запомнить, что тот делал. Затем его внимание снова переключилось на наблюдающих всю эту глупую сцену Ши Минцзина, Наньгун Сы и Е Ванси.

— Вам совсем нечем заняться? — он зло нахмурился. — Если завтра будет премьера, все готовы выступать?..

— …... — танцовщики тут же молча разошлись.

Мо Жань к тому моменту уже заканчивал феерическую демонстрацию своих блестящих навыков баристы, выводя последний штрих рисунка на пушистой пенке. В следующую секунду он протянул Ваньнину целое произведение искусства в стакане: при помощи карамельного сиропа он умудрился изобразить довольную кошачью мордочку с торчащими во все стороны усами…

— Что это?.. — Ваньнин медленно моргнул, а его брови поползли вверх. Он так и не притронулся к стакану.

— Это… э… — Мо Жань задумался. — Это... белый сливочный кот.

«Белый сливочный кот для моего злобного котика Ваньнина, хехе….» — добавил он мысленно, но решил не произносить этого вслух.

— Я вижу, — Ваньнин прищурился, рассматривая нелепый рисунок. — Но почему кот… в кофе? Разве на кофе не принято изображать всякие листья, цветы и сердечки?..

— ...Договорились. Я запомню, и в следующий раз нарисую Вам сердечко, — усмехнулся Мо Жань, наблюдая, как лицо балетмейстера Чу стремительно бледнеет.

— Вэйюй!!! — Чу оскалился. — Своему парню рисуй сердечки! Ты!!!... — он, взмахнув руками, с воинственным видом резко направился в сторону только недавно удалившихся Наньгун Сы и Е Ванси.

Мо Жань расхохотался, внезапно осознав, что только что стал свидетелем настоящей вспышки ревности.

«Ваньнин, видишь, как нехорошо подслушивать? Ты пришел за кофе, а напился уксуса…» — подумал он, ухмыляясь.

А затем направился следом за Чу, не забыв прихватить с собой стаканчик.

Он не собирался сдаваться вот так просто.

В ближайшее время он был намерен избаловать этого вздорного человека до такой степени, чтобы тот и думать забыл о ревности.

Дружба дружбой, а он всерьез задумал изрисовать Ваньнину сердечками всё, до чего смог бы добраться своими лапами...

Комментарий к Часть 13 Ииии... новая часть подъехала незаметно XD

Да-да, у нас закончились грустные сцены и как-то незаметно пошло веселье ^.

Как всегда, буду рада комментариям и правкам, и, в принципе, всем неравнодушным.

====== Часть 14 ======

...Ближе к вечеру, когда практически все уже разъехались по домам, Мо Жань снова улегся на сидениях в зрительном зале. Он искоса наблюдал за тем, как Ваньнин разместился на краю сцены, расслабленно вытянув ноги, и сосредоточенно вносит правки в свои записи. Его красиво очерченные брови были напряженно сведены, а острый взгляд непрерывно скользил по разбросанным вокруг листам бумаги.

Словно почувствовав, что за ним наблюдают, он вдруг поднял голову и раздраженно поинтересовался:

— Почему ты не уходишь?

Мо Жань приподнял бровь, отвечая вопросом на вопрос:

— А почему не уходишь ты?

— Тебе совсем не обязательно меня ждать. Я знаю твой адрес и могу добраться обратно на такси, — вместо ответа холодно процедил Ваньнин, снова опуская голову и продолжая что-то черкать на разбросанных листах.

Движение его руки при этом было невероятно изящным — как если бы он держал в пальцах не обычную ручку, а соболью каллиграфическую кисть.

Мо Жань невольно залюбовался его тонкими пальцами и бледным запястьем, которое казалось особенно хрупким в контрастно-мешковатом рукаве.

Немного помолчав, он внезапно задумчиво произнес:

— На самом деле, прошла уже неделя, но мы с тобой еще ни разу не репетировали совместные сцены. Я подумал, что сейчас мы с тобой остались только вдвоем, и нам никто не помешает, — услышав это, Ваньнин внезапно оторвался от записей, отложив ручку в сторону, и его настороженный взгляд резко прошелся по Мо Вэйюю.

Прищурившись, он сказал:

— Никто не помешает — чему?

— Репетировать, — расплылся в улыбке Мо Жань. — Чему же еще?.. — неожиданно он осекся, заметив стремительно белеющее лицо Юйхэна.

«Проклятье!»

Он не имел в виду ничего двусмысленного — почему же в итоге ляпнул нечто неподобающее?!..

Впрочем, цвет лица Чу быстро вернулся в норму, и мужчина мгновенно сделал вид, словно ничего не произошло. Он внезапно оттолкнул в сторону стопку бумаг, а затем плавно поднялся и принялся разминать затекшие от сидения в неудобной позе шею и спину.

В следующую секунду он уже разогревался всерьез.

Мо Жань все еще продолжал лежать на сидениях зрительного зала, рассеянно хлопая глазами. Он вдруг обнаружил, что его спина и ноги тоже успели онеметь от неудобного положения, и, предложив Ваньнину порепетировать совместно, он явно не был готов к тому, что тот будет так легок на подъем.

— Так что? Ты собираешься и дальше прохлаждаться, или может быть все-таки поднимешься на сцену? — окликнул его Ваньнин. — Или ты собрался сменить роль Императора, наступающего на бессмертных, на роль лежащего в массовке трупа?..

В его голосе определенно звучала издевка. Он снова сел на край сцены — на сей раз спиной к Вэйюю — а затем мягко прогнулся, и в следующую секунду буквально свесился вниз головой, внимательно глядя на юношу. В его темных, словно зимняя ночь, глазах сверкал… задор?!

Мо Жань удивленно воззрился на мужчину, который, казалось, впервые, оставшись с ним наедине, отбросил всю серьезность. Даже когда Ваньнин был юношей, он не позволял себе вытворять ничего подобного.

Для Мо Жаня видеть его забавляющимся было совершенно новым опытом, и он даже захотел ущипнуть себя чтобы понять, не показалось ли ему. Неужели этого холодного, чопорного человека приводила в восторг одна лишь мысль о том, чтобы... просто подразнить своего бывшего ученика?..

Мо Жань поднялся на ноги, сделал несколько разминочных движений, искоса поглядывая на все еще свешивающегося вниз головой Ваньнина, а затем подошел к нему почти вплотную, не поднимаясь на сцену, оставаясь в проходе — и их лица внезапно оказались на одном уровне.

Вернее, на уровне глаз Мо Жаня были тонкие нежные губы и острый подбородок Чу.

Ваньнин не успел подняться, а потому так и продолжил висеть вниз головой, но улыбка с его лица медленно сползла, уступая место серьезности.

В следующее мгновение его тонкие, удивительно сильные пальцы решительно обвились вокруг предплечья Вэйюя. Ваньнин каким-то невообразимым образом переместил свой вес, оттолкнувшись ногами, и изящно перевернулся в воздухе.

В одну секунду он буквально парил, в следующую — уже стоял у Мо Жаня прямо за спиной.

Его рука не проскользнула и не расслабилась ни на мгновение, удерживаясь за Вэйюя как за точку опоры. Выглядело это будто сцена из какой-нибудь эффектной исторической дорамы, где герои используют цингун и буквально «летают» в воздухе.

Мо Жань сам занимался трюками и акробатикой, но такого от Ваньнина явно не ожидал. Он развернулся к мужчине, который тут же отступил на несколько шагов назад и теперь опять насмешливо улыбался одними лишь уголками губ.

От вида этой улыбки сердце Мо Жаня налилось солнечным светом и теплом.

Он улыбнулся Ваньнину в ответ:

— Это было... впечатляюще.

— Спасибо, — Чу коротко кивнул, а затем одним движением запрыгнул на сцену и принял исходную позицию. — Я все еще жду тебя, Мо Вэйюй. Долго еще?

Мо Жань тут же последовал его примеру. В следующее мгновение из портативной колонки раздались тихие клавишные переливы, похожие на звук капель дождя, падающих на дрожащую на ветру густую листву.

Ваньнин двинулся первым. Едва касаясь пола он плавно скользнул в самый центр пустой сцены. Его изящные кисти рук мягко очертили в воздухе красивую фигуру, и он легко раскрылся, выполняя грациозный арабеск. К потоку звуков фортепиано в это мгновение примешалась далекая скрипка, и Мо Жань, набирая темп вместе с неровным музыкальным ритмом, одним выверенным прыжком оказался в шаге от Чу. Теперь они танцевали практически синхронно, с той лишь разницей, что в движениях Вэйюя прослеживалась некая разнузданная отрывистость. Его рисунок танца был откровенно хаотичен, жестко контрастируя с плавностью гибкого, словно ивовая лоза, партнера.

Музыка тут же неуловимо изменилась, став более темной, нагнетающей напряжение с каждой секундой. Тихое постукивание барабана, казалось, вторит биению огромного пульсирующего сердца.

Между Чу и Вэйюем всегда оставалось небольшое пространство, но в этот момент оно практически перестало визуально ощущаться, с каждым мгновением сокращаясь. Воздух вокруг двух танцовщиков едва не искрился от с каждой секундой все возрастающего напряжения. В один миг руки Мо Жаня агрессивно опустились к шее Ваньнина, останавливаясь всего в миллиметрах от разгоряченной кожи, очертили в воздухе контуры его изгибающегося тела, а затем резко скользнули к талии — и Чу мгновенно отклонился назад, как если бы «падал». Пальцы Мо Жаня, в это мгновение оказавшиеся на его спине, обожгли прикосновением.

Мо Жань тут же плавно сместил руки снова на талию на мгновение замершего Чу, и мужчина легко, словно перышко, оттолкнулся и буквально воспарил в воздухе, выполняя еще один арабеск, скользящий в нижнюю «ласточку».

Это была очень красивая, замысловатая поддержка, в которой Ваньнин буквально оказывался на несколько секунд в «подвешенном» состоянии — и единственным, что отделяло его от падения, был сам Мо Жань… Вэйюй внезапно остановился, не обращая внимания на продолжающую литься мелодию.

Едва Чу коснулся ногами поверхности, он разжал руки и отступил на полшага назад.

Ваньнин с недоумением уставился на него, а красивые глаза грозно сверкнули.

— Почему ты остановился?..

— Ты слишком напряжен, Ваньнин, — Мо Жань помедлил, но, видя, что на лице балетмейстера застыло неловкое выражение, продолжил. — Если ты будешь так напряжен, можешь ненароком травмироваться.

— Что с того? — Ваньнин скрестил руки на груди. — Это ведь моя проблема...

— Нет, так не пойдет, — Мо Жань покачал головой. — Ты напрягаешься так, словно я собираюсь в любую секунду тебя уронить. Ты… просто попробуй полностью довериться мне. Как недавно, когда ты свесился со сцены, — он заметил, как лицо Чу неожиданно стало непроницаемым и каким-то бледным.

— Мо Вэйюй, это моя проблема. И это мое личное дело, — процедил Чу. — Визуально нет абсолютно никакой разницы от того, напряжен я или расслаблен.

— Так не пойдет, — повторил Мо Жань тихо. — Либо мы всё делаем правильно, либо не используем этот элемент.

— С каких пор ты вдруг заделался великим знатоком хореографии, Вэйюй? — язвительно вскинулся Ваньнин.

Сейчас, после выполнения сложных элементов, он выглядел немного разгоряченным и растрепанным. Его свитер с глубоким вырезом слегка сбился, обнажая плечи и интенсивно пульсирующую жилку на тонкой бледной шее, а несколько прядей волос выбились из пучка, свешиваясь на лоб и мягко обрамляя лицо.

Вэйюй, на мгновение забывшись, инстинктивно протянул руку чтобы убрать мешающиеся волосы со лба мужчины — но тот в последнее мгновение резко отклонился назад, изящно прогнувшись.

При этом он выглядел так, словно готов тут же избить юношу лишь за этот простой, сиюминутный порыв.

В следующую секунду он, отойдя на несколько шагов, медленно выдохнул, а затем непроизвольно… содрогнулся.

Движение было почти неуловимым, но Мо Жань всё равно его увидел его потому подсознательно уже ожидал нечто подобное.

В его голову тут же закралась жутковатая догадка.

«Ваньнин, ты, что, боишься прикосновений настолько, что даже от простой поддержки тебе становится дурно?..»

— Что ты так на меня смотришь? — Чу, казалось, уже снова взял себя в руки, опустив на лицо «забрало» своей обыкновенной надменности. От улыбчивого, расслабленного мужчины, дразнившего своего бывшего ученика всего четвертью часа ранее, не осталось и намека.

— Балетмейстер Чу разбирается в хореографии намного лучше меня, — поспешно уступил Мо Жань, чувствуя, что обязан успокоить этого безумно гордого человека, который, похоже, был смертельно уязвлен.

Ваньнин молчал, продолжая сверлить тяжелым взглядом пустое пространство перед собой. Он как будто решил вообще игнорировать Вэйюя.

«Твою мать, Юйхэн, посмотри же на меня!»

Мо Жань предпринял еще одну попытку приблизиться к Ваньнину — но на этот раз он поднялся на пальцы и сделал несколько расслабленных шене, мягко прокручиваясь на каждом шаге и время от времени поглядывая на своего учителя. Он как будто двигался под музыку, но на самом деле его целью было привлечь внимание Чу и оказаться к нему достаточно близко.

Ваньнин, казалось, разгадал его маневр, и тут же зеркально повторил его движения, синхронно смещаясь в противоположную от Мо Жаня сторону.

И, все же, его внимание снова было сфокусировано на Вэйюе, хоть они и продолжали находиться по разные стороны сцены, балансируя на полупальцах в идеальном тандеме.

Мо Жань неожиданно остановился, тихо посмеиваясь:

— Учитель, не убегайте от этого ученика! Он всего лишь хочет кое-что сказать...

— Говори, — Ваньнин приподнял бровь, и, заметив, как смутился Мо Жань, усмехнулся. — Я весь внимание. Тебе ведь совсем не обязательно подходить ближе, чтобы что-то сказать мне.

Он остановился, и вся его поза при внешней изящности выглядела собранной и странно напряженной. В непрямом сценическом освещении края тонких губ неуловимо приподнялись в не совсем искренней улыбке, а слегка сощуренные глаза казались острыми сверкающими лезвиями, которые так и стремились пронзить врага.

Вот только Мо Жань не был ему врагом… или был?

«...совсем не обязательно подходить ближе?»

«Что, в конце концов, означают эта вымученная улыбка и нарочно-шутливо брошенные слова?»

Мо Жань внезапно нахмурился.

Он вдруг подумал, что человек перед ним снова прячет за насмешливым тоном свои проблемы.

Прошлой ночью он открылся Мо Жаню лишь потому что пережил несколько потрясений и не был в состоянии держать лицо. Теперь же… Ваньнин как будто жалел о проявленной слабости.

Жалел настолько отчаянно, что снова вцепился в свою непомерную гордость и пытался сбить Мо Жаня с толку.

Ему почти удалось провести своего ученика.

«Почти...»

Мо Жань улыбнулся, опуская глаза. Он решил подыграть балетмейстеру Чу еще немного чтобы тот почувствовал себя лучше — в конце концов, его целью было вызвать доверие, разве нет?

Мо Жань сказал:

— Мне очень понравился элемент, который балетмейстер Чу выполнил немного ранее. Я хотел сказать, почему бы нам не попробовать чередовать классические поддержки с чем-нибудь новым?

Ваньнин медленно моргнул, как если бы не совсем понимал услышанное. Затем воззрился на Мо Жаня недоумевающим взглядом, и мрачно поинтересовался:

— И чем же тебя не устраивают классические поддержки?

— Не устраивают… — Вэйюй на мгновение запнулся, не ожидая подобного вопроса, а затем все-таки нашелся с ответом, изо всех сил пытаясь придать голосу серьезность. — Я уже давно не исполнял ничего подобного в дуэте, так что опасаюсь за безопасность своего партнера. Было бы лучше, чтобы балетмейстер Чу сам… — он внезапно замолчал.

— Пару минут назад ты уверял меня, что я могу тебе полностью довериться, что я должен расслабиться, — Ваньнин приподнял брови. — А сейчас говоришь, что опасаешься за мою безопасность?..

На его лице было без обиняков написано «вздор», но вслух он этого почему-то не произнес.

— Я имел в виду, что был бы рад уговорить балетмейстера Чу использовать новые элементы акробатики, — Мо Жань, мельком поглядывая на Ваньнина, вдруг опустился на корточки потому что его внимание привлекла перечеркнутая в сценарии сцена.

Она была не просто зачеркнута линией — Ваньнин заштриховал ее, как если бы она оскорбляла его зрение одним лишь своим существованием. Из-за плотно лежащих друг к другу штрихов было даже проблемно понять, о чем там шла речь. И, все же, Вэйюю стало любопытно.

Он, забывшись, перевернул несколько страниц, которые также были местами яростно почерканы, и неожиданно почувствовал, что Чу наконец подошел к нему и сверлит взглядом его спину.

— Это сцены, где мы должны выступать в дуэте? — как можно более равнодушно спросил Мо Жань, продолжая разглядывать безнадежно испорченные листы с распечатками.

— Да, — Чу Ваньнин говорил сухо, почти безэмоционально. — Хуайцзуй в мое отсутствие напридумывал лишнего. Я всего лишь стараюсь сделать повествование более связным.

— Связным?.. — Мо Жань теперь развернулся к Ваньнину, кончиками пальцев приподнимая несколько листов.

Он смотрел на балетмейстера снизу вверх, а потому сценический свет немного слепил его, и лицо человека, возвышающегося над ним, всегда находилось в тени. Его выражение было сложно рассмотреть.

Мо Жань, снова переведя взгляд на почерканные листы, сквозь штриховку зачитал:

— «Сцена в павильоне Алого лотоса с наложницей Фэй…», — он хмыкнул. — Я уверен, что читал ее еще до того, как Хуайцзуй приложил к сценарию руку.

— Я считаю, эта сцена лишняя, и в ней нет ничего интересного, — Ваньнин буквально пригвоздил Вэйюя свинцовым взглядом к месту. — У автора слишком живое воображение.

— «Сцена в павильоне дворца Ушань»? — зачитал Мо Жань следующее название, задумался всего на мгновение, замолчав, а затем добавил. — Моя любимая сцена — тоже неинтересная для балетмейстера?

— А что в ней хорошего? — Чу лишь хмыкнул. — Сюжет вертится вокруг главного героя, императора Тасянь-Цзюня. Им искусно манипулирует его лучший друг, в то время как его учитель отчаянно пытается остановить его падение. Но он раскрывает правду о цветке Ненависти слишком поздно. Даже его смерть для императора больше не имеет значения — Хуа Бинань достигает своей цели. Цветок Ненависти и воспоминания о потерянном друге приводят протагониста к ожидаемому финалу… Мо Жань, здесь важна общая канва. Небесный раскол, танец фигур вэйци — ключевые сцены. Мост с костяными бабочками — финал. Всё остальное лишь ведёт к этому, и учитель императора — проходной персонаж, словно очередная веха, разрушив которую, у императора больше не осталось пути назад. Как не осталось и человека, который знал всю правду и мог бы его оправдать…

— Вас послушать, балетмейстер Чу — так мы здесь ставим классическую античную трагедию, — Мо Жань усмехнулся своим мыслям. — Почему сцена во дворце Ушань — не ключевая? Мне всегда казалось, что между учителем и его учеником происходило нечто большее, чем банальное противостояние…

Он впился в лицо Чу, пытаясь поймать его выражение, но, как назло, сценический свет слепил его, стоило ему только поднять голову.

«Интересно, понял ли Ваньнин мой намек?» — подумал он рассеянно.

Ваньнин, разумеется, никак не отреагировал на слова Мо Жаня, а мысли читать он не умел. Он лишь молча протянул руку, и, заметив недоумение на лице все так же сидящего на корточках юноши, сказал:

— Мне нужен сценарий. Я попробую поработать над ним, когда вернусь… домой, — на последнем слове его голос невольно дрогнул, и он на мгновение опустил глаза, как если бы попытался скрыть их выражение.

Мо Жань, тихо хмыкнув, отдал Чу листы. Он проследил за тем, чтобы его пальцы не соприкоснулись с рукой мужчины, а затем, решив проверить свою теорию, вытянул вперед вторую руку, восклицая:

— Ох, кажется, я отсидел все ноги и не могу встать! Ваньнин, ты не мог бы… — в следующую секунду тонкие бледные пальцы обвились вокруг его кисти и резко потащили его вверх.

— Сидеть таким образом неприлично, — пробормотал Чу, хмурясь. И, все же, он не выпускал руку своего ученика некоторое время даже когда тот уже поднялся на ноги. Его ладонь была гладкой и прохладной, словно нефрит, но при этом кожа рук на ощупь оказалась удивительно мягкой, и даже нежной.

Он выглядел в этот момент слишком погруженным в размышления чтобы придавать значение случайному прикосновению, но Мо Жань внезапно ощутил, как внутренне плавится от мысли, что Ваньнин мог бы прикасаться к нему и по другому поводу.

Юноша улыбнулся. Выходит, он был прав в своих подозрениях: даже если балетмейстер не переносил чужие прикосновения, ничто не мешало ему прикасаться самому к другим людям.

Возможно, если он будет более изобретателен, он сможет прочувствовать на себе эти руки снова. Ведь все, что ему было нужно — удачный предлог...

Ваньнин же в этот момент совсем не обращал внимания на странную улыбку Вэйюя и его прожигающий взгляд. Он машинально прошелся по распечатанному сценарию, укладывая страницы в аккуратную стопку по нумерации.

Внезапно его взгляд запнулся на крошечном чернильном сердечке, выведенном внизу… Пальцы едва заметно дрогнули, а во рту странно пересохло. Впрочем, он мгновенно перекрыл злополучный лист другой страницей, делая вид, что ничего необычного не заметил.

Вот только в его голове до сих пор продолжали звучать слова, брошенные Вэйюем:

«...между учителем и его учеником происходило нечто большее...»

Ему стоило огромного труда очистить свои мысли и перестать думать о том, почему голос Вэйюя звучал так спекулирующе. И еще сложнее было перестать думать о каком-либо подтексте сказанного.

Впрочем, Ваньнин прекрасно осознавал, что вопросы Мо Жаня о вычеркнутых сценах были вполне оправданными: юноша видел сценарий раньше.

Более того: едва прочитав его, он начал написывать Ваньнину с вопросами о том, кто должен был стать его партнером. Разумеется, он не мог не думать об этих сценах. И, разумеется, он о них не мог так легко забыть...

...Все еще раздумывая об этом, балетмейстер Чу сам не заметил, как оказался в машине Мо Жаня. Опомнился он лишь тогда, когда его бывший ученик снова протянул руку чтобы пристегнуть его.

Лицо Мо Жаня оказалось слишком близко — в который раз за этот день. Ваньнин тут же пожалел, что сел на место рядом с водителем, потому что еще утром на заднем сидении был избавлен от подобного посягательства на личное пространство.

И, все же… он заметил, что Мо Жань на этот раз был крайне аккуратен, и как будто даже стремился проделать все как можно быстрее. Вот только ремень безопасности в этот раз и впрямь заклинило — по крайней мере, Вэйюй никак не мог справиться с застежкой.

Он настолько сосредоточился на этом, что даже закусил губу — и Чу вдруг почувстовал необъяснимый жар в районе груди, потому что впервые мог так подробно рассмотреть длинные темные ресницы, резко очерченные губы и красивую линию подбородка... настолько близко. Ощущение не было неприятным — скорее, неожиданно интимным. Слишком. На грани.

Стремясь поскорее уйти от неловкой ситуации, он не выдержал:

— Давай я попробую, — он потянулся к ремню, и его пальцы накрыли руки Мо Жаня. Это было ошибкой потому что их тепло, казалось, мгновенно просочилось ему под кожу, пронизывая чувствительные нервные окончания. Пальцы Ваньнина вдруг сделались деревянными, а в машине неожиданно словно выжгло весь кислород.

Ваньнин беспомощно вздохнул, запоздало отдергивая руки в сторону. Мо Жань, только что сосредоточенный на злополучной застежке, тут же поднял на Чу вопросительный взгляд — и тому на мгновение почудилось, что в темных фиалковых глазах юноши проскользнуло… удовлетворение. В следующую секунду раздался щелчок застежки, а губы Вэйюя растянулись в манящей полуулыбке.

«Манящей?!.. — резко одернул себя Ваньнин, ужаснувшись, — С каких это пор?!»

Он зажмурился, отчаянно пытаясь отгородиться от Мо Жаня, потому что тот продолжал смотреть на него с очень странным выражением. Ремень безопасности был застегнут… почему же он не торопился отстраниться?

— Что… что случилось? — Ваньнин продолжал держать глаза закрытыми.

— Просто показалось, что у тебя прядь волос выбилась, — Мо Жань вздохнул, и в следующее мгновение густое, обжигающее тепло исчезло.

Ваньнин невольно вздрогнул — но на этот раз это была не нервная дрожь. Ему внезапно стало так холодно, что, казалось, его сердце выстудилось и больше никогда не сможет согреть его и без того вечно мерзнущее тело.