Три дня с миллиардером

Глава 11

Ночной лес пахнет свежее: прохладой терпкой смолы и прелыми листьями, шумно шуршащими под ногами. Увы, в компании Громова к этому запаху добавляется гнилой душок смерти.

Получив из рук Демида две лопаты, он проверяет их на вес и протягивает мне ту, что здоровее и визуально тяжелее. А поменьше возвращает Демиду. Очень по-мужски. Прямо по-джентельменски.

Взяв ломик, отходит от машины в поисках подходящего места. Долбит по грунту, находит максимально твердый участок и указывает:

— Тут.

Господи, какой душка! Само очарование!

— Ты же шутишь? — все же выясняю я.

Закинув ломик на плечо, Громов подходит ко мне и четко, внятно подытоживает:

— Копай.

Тюкнуть бы его по башке этой лопатой. Демид сам от страха свалит. Только Громов не просто так с нами Генриха не взял. Тот где-то рядом. Пасет. Вынюхивает. Может, у них на то и расчет — вывезти меня подальше и поглядеть, как поведу себя, имея на руках дорогущий бриллиант. Протупили парни: жизнь моей бабушки для меня важнее и дороже.

Демид лопатой сдвигает слой слежавшихся листьев на освещаемом фарами участке и вонзает ее в землю. По его стараниям вижу, что копка предстоит не из легких. Это не у бабушки на картошке, где почва как пух.

— Куда копать? — интересуюсь, не понимая, зачем вообще мы это делаем.

— Демидка, покажи Рине план работ.

Пока Громов шуршит упаковками в холодильнике, выбирая себе мороженку по вкусу, Демид лопатой очерчивает прямоугольник метра два в длину и примерно метр в ширину.

— Это что? — Я не узнаю собственного голоса. — Могила?

— Ну надо же того жмура куда-то девать. — Антон спокойно надкусывает эскимо, присев на капот машины. — Беркут со дня на день с обыском заявится, а у нас свежак в морозилке. Так что вперед, Рина. Вернее, вниз. Метра на полтора. Чтоб собаки не разрыли.

Меня мутит.

Отвернувшись, опираюсь на лопату. Дышу поглубже. Лишь бы не вырвало. Закапывать тайно среди ночи убитого парня — это уже содействие преступлению. Не хочу спать с Громовым, значит, иначе отработаю кусок хлеба в их доме. Хитро. Продуманно. Наносит мне удар за ударом, ломая, прогибая, перечеркивая мечты и надежду выпутаться.

— Чем раньше закончите, тем быстрее вернемся домой, и ты сможешь поспать, — ухмыляется он, смакуя мороженое.

— Какая соблазнительная перспектива, — бурчу под нос и перестраиваюсь по другую сторону площадки.

Лопата новая, заточенная до состояния лезвия, но грунт, прошитый корнями деревьев, поддается с большим трудом. Я стараюсь не думать о предназначении ямы, в которую мы с Демидом постепенно углубляемся. С радостью меняюсь с ним инструментом, когда ему надоедает ковыряться чайной ложкой. И даже не отказываюсь от глотка холодного пива.

— Детство на огороде бабули пошло тебе на пользу.

Антон не был бы собой, если бы оставил мою копку без комментария.

Сдув упавшие на лицо волосы, я вытираю влажный лоб тыльной стороной ладони и, еле дыша, спрашиваю:

— Может, поможешь?

— Я уже накопался. В свое время. Настало ваше. Тренируйтесь.

Странно, но с рассветом, встречающим меня, выползающую из ямы едва живой, мне становится абсолютно все равно, что в ней похоронят: старую елку, сундук с золотом или труп. Я просто сижу на куче сырой земли и устало выковыриваю грязь из-под ногтей. Пока зарычавшая в лесу машина не заставляет меня поднять лицо.

Все тело ноет. Мышцы горят огнем. В шее жуткая ломота. Рук поднять не могу. А Громов кивает мне на багажник подъехавшего джипа и, открыв его, демонстрирует завернутый в черный полиэтилен труп.

— Да ну нафиг? — протяжно вздыхаю я. Хочется разрыдаться. Упасть в готовую яму, и пусть присыпают землей. Только выбраться бы из этого непрекращающегося кошмара.

— Поднимай булки, Рина. — Громов выволакивает труп из багажника и бросает на землю тяжелым закостенелым манекеном.

— Антон, это уже не смешно, — произношу дрогнувшим голосом. — Я не могу… Это же… Преступление…

Антону мой ответ не нравится. Оставляет Демиду и Генриху право тащить тело дальше. Приближается ко мне, садится напротив и, глядя в глаза, твердит:

— Когда этот мудила приперся нас с тобой порешить, ты не умоляла меня не трогать его. Так что я оказываю ему незаслуженную честь похоронами. А следовало бы просто в реку бросить или забетонировать в фундамент на какой-нибудь стройке.

— Но почему ты меня в это втягиваешь? — Хлюпаю носом, не в силах больше сдерживаться.

— Задрало меня видеть в твоих глазах омерзение. Словно я червяк какой-то, — цедит сквозь зубы. — Я не святой, Рина. Никогда не скрывал этого. На моей совести два убийства. Это, — кивает на труп, полетевший в яму, — и еще одно. В восемнадцать чувака грохнул. Этот тебя мог застрелить, а тот — Льва Евгеньевича. Я за вас жопу драл. Взамен прошу лишь каплю благодарности.

— Ты заставил меня копать моги-и-илу… — реву я, грязными руками размазывая слезы по лицу.

— Стираю между нами границы. Заодно напоминаю тебе, что всегда может быть хуже. Не три глаза. Конъюнктивит будет.

Вздохнув, опускаю взгляд на кольцо.

Все началось с какой-то побрякушки, а теперь я помогаю бандитам закапывать труп. А что будет дальше? Громов вынудит меня убить кого-нибудь? Хватит! Тот день все равно настанет, как бы я ни оттягивала время.

Сняв кольцо, кладу его на грязную ладонь и, разглядывая, наконец признаюсь:

— Я обманула тебя.

— Что? — переспрашивает Громов.

Я встаю с кучи и отхожу, чтобы не мешать Генриху и Демиду закончить дело. Антон следует за мной, напряженно ожидая ответа.

— Я выблевала твое кольцо в ту ночь, когда на нас напали в Москва-сити. Я промыла его, пока переодевалась в туалете, и в своей сумке перевезла в дом твоих родителей.

— Поэтому ты и обжималась с ней, как с секс-террористом, — хмыкает он, не особо тронутый моим признанием.

— Я боялась, что ты сразу убьешь меня! Я поэтому и про беременность вчера ляпнула. Потому что УЗИ бы показало, что кольца во мне нет. — Переведя взгляд на Генриха, виновато говорю: — Прости, что тебе пришлось… Клянусь, у меня даже в мыслях не было смеяться над тобой.

— Да я ничего не делал. — Пожимает он плечом, не отвлекаясь от закидывания земли в яму.

— То есть? — Снова смотрю на Антона с самодовольной ухмылкой.

— Я видел, как ты вытащила кольцо из своей блевотины. С самого начала знал, что ты дуришь меня. Но за тобой было забавно наблюдать и гадать, когда же признаешься.

— Ты еще хуже, чем я думала! — рявкаю со психу и, развернувшись, швыряю его поддельное кольцо подальше в лес.

Вокруг меня воцаряется мертвая тишина.

Генрих и Демид замирают с лопатами в руках. Их босс превращается в бледную статую.

— Ты че, дура, сделала?! — ревет он раненым зверем, глядя в пустоту, в которой растворилось маленькое украшение.

— Это не то кольцо, — отвечаю с облегчением. — Твое спрятано в вентиляции в ванной. Над унитазом. За сеткой.

Запустив пальцы в волосы, Антон закрывает глаза и рычит сквозь зубы.

— Что не так-то? — Развожу я руками.

— Это и есть то кольцо, — проговаривает Генрих. — Я нашел его в вентиляции, когда вы ужинали на заднем дворе.

Я звучно сглатываю, пискнув:

— Ой, мама…

Воздух в лесу становится тугим и тяжелым. Весь мир ждет реакции Антона Громова, которому теперь ничто не мешает прикончить меня. Могилку себе я уже выкопала.

Шмыгаю носом. Коленки дрожат. Чувствую себя провинившимся ребенком. Нашкодившей девочкой. Аж сердце трепыхается.

— Выкапывай! — первым нарушает безмолвие Генрих.

— Чво? — именно так переспрашивает у него Демид.

— Жмура выкапывай! — повторяет тот. — Отвезешь на полигон и проследишь, чтобы чисто сделали.

Бедный парень: застрелили, заморозили, закопали, выкопали. Мурашки по коже несутся от мысли, что и меня с такими же церемониями «хоронить» будут.

Сорвавшийся с места Антон подскакивает ко мне, задирает руки в желании придушить, но тормозит, когда я вжимаю голову в плечи и морщусь.

— Хр-р-р!!! — рычит он сквозь плотно стиснутые зубы. — Как тебя вообще земля носит, Рина?! Ты же сущее наказание! Ошибка, мать ее, природы!

— Тебя же как-то носит, — слетает с моего языка, и крепкая рука сжимает мой подбородок.

Он вытягивает мою спрятавшуюся в туловище шею и задирает лицо, заставив посмотреть в его бесноватые глазища.

— Хрен знает, как тебе это удается.

— Лишать тебя кольца?

— Жить. С таким характером. — Развернув меня за шкирку, как котенка, тащит в машину. — Я беру тачку. Ключи!

— А… Эм… Секунду! — Демид хлопает себя по карманам, находит связку и кидает своему боссу.

— Генрих, вся надежда на тебя. Перерой, сука, этот лес. Лопатами, собаками, металлоискателями. Мне похер. Главное — добудь это хуево кольцо!

Меня передергивает от его выражений. Тошнит от мата. Впрочем, в основном, Антон выражается весьма культурно. Нецензурщина из него прет, только когда сильно злой. Как сейчас. Спасибо мне.

Закидывает меня на заднее сиденье машины, а сам запрыгивает за руль и без малейшего промедления заводит двигатель. С ревом срывается с места, отбрасывая назад комья земли. Выскакивает на дорогу и, пользуясь ранним часом, лихо добирается до дома без пробок.

Я молчу. А что тут скажешь? Если только ляпнуть, что сам виноват. Так он мне зубы выбьет. Тоже — сама буду виновата.

— Что за..? — напрягается он, въезжая в распахнутые ворота.

Возле них припарковано несколько служебных машин. По территории расхаживают мужчины в полицейской форме, с овчарками на поводках.

Лев Евгеньевич стоит на крыльце, скрестив руки на груди и взглядом сверля каждого, кто обнюхивает его владения. Ксения в халате и Алика в плюшевой пижаме сидят на качелях, прижавшись друг к другу. Всех их вытащили прямо из уютных теплых кроваток. Так им и надо! Не одной мне ночь с лопатой в зубах проводить!

— Это что за цирк?! — спрашивает Антон, первым выйдя из машины.

— Обыск, — спокойно отвечает Лев Евгеньевич. — Майору скучно в конторке сидеть! — уже громче и через плечо.

Из дома выходит улыбающийся Беркутов. И хотя полиция еще ничего тут не нашла и вряд ли найдет, он доволен даже тем, что не дал Громовым выспаться.

— Доброе утро, Антон Львович! — Беркутов переводит взгляд на машину, и я осторожно прячусь за спинкой переднего сиденья. — Невеста ваша где?

— Спит.

— Пусть просыпается! — Майор спускается с крыльца, уверенно подходит к машине и открывает дверь. Увидев меня, грязную, лохматую и уставшую, присвистывает: — Ранний урожай картофеля?

Я пячусь, вылезаю на улицу из другой двери и под офигевшими взглядами всех вокруг отвечаю:

— Мы гуляли по лесу, и я упала.

— Видать, кубарем летели. Часа полтора. Без остановок, — настораживается Беркутов и, обойдя машину, заглядывает в багажник.

— Где Генрих? — тихо спрашивает у Антона Лев Евгеньевич, пока майор занят обыском.

— Кольцо в лесу ищет, — отвечает ему сынок.

— Вы же вроде дома его добыли. Зачем на природу мотались? Расслабляться было поздно.

— Просроченное мороженое вывозили. — Антон хватает меня за руку, дергает на себя, обнимает за шею и шипит в ухо: — Нахрена ты про лес сказала?

А для того и сказала, чтобы Беркутов включил мозги и смотался туда, пока Демид труп не перевез!

— Проболталась от испуга.

— На тебя саму сейчас без испуга не взглянешь, — констатирует Лев Евгеньевич.

Едва майор хлопает крышкой багажника, как из дома выходит Ринат. Я его узнаю, лишь потому что недавно видела на фотографии. Тот же высокий, подтянутый брюнет с огнем в карих глазах и горячей кровью. В темной майке поверх мускулистого тела и джинсах. Бегло взглянув на меня, изгибает губы в насмешке и протягивает майору стопочку паспортов, среди которых я вижу и свой — узнаю по обложке с единорогом.

— Оперативненько, — хмыкает тот, листая паспорта. — Громов, Громова, Громова, Громов, Беркутов… — делает паузу, посмотрев Ринату в глаза. — Вольская.

— Беркутов? — уточняю у Антона, решив, что мне послышалось.

— Вольская? — спрашивает у меня Лев Евгеньевич.

— Да. — Киваю ему. — По маме. — И снова смотрю на Антона. — Ринат что, Беркутов?

— Угум, — мычит он, играя желваками на своем суровом лице. — Они с майором братья.

Так вот в чем выгода Льва Евгеньевича от усыновления Рината. Через него ему проще манипулировать силовыми структурами. Партнеры лишний раз не рискнут надуть. Чинуши доверятся безоговорочно. Этот человек опаснее и коварнее, чем я думала. Любовь и преданность для него ограничиваются рамками его криминальной компании. За ее пределами нет ничего, кроме выгоды и корысти. Анализируя эти новости, невольно предполагаю, что Лев Евгеньевич может стоять за гибелью своего водителя. У него каждый шаг просчитан. Даже если лично не стрелял, то подставил.

Поймав на себе пристальный взгляд Льва Евгеньевича, не замечаю, как жмусь к Антону. Подсознательно ищу в нем защиту или хотя бы ширму — спрятаться.

Майор что-то помечает в своих бумагах и возвращает паспорта Ринату.

— Апчхи! — подытоживаю я его визит. — Простите, — шмыгаю носом, ладошкой потерев его кончик.

— Будьте здоровы, Катерина, — Беркутов единственный, кому мое здоровье тут не безразлично. — Кстати, я вам звонил. Абонент недоступен.

— Мобила оказалась бракованной, — отвечает Антон. — На диагностике. А почему вы вообще звоните моей невесте, майор?

— Так по делу. О ее ложном вызове. Было бы неплохо в участок прийти, кое-какие бумаги подписать, с предписанием ознакомиться.

— Мы заедем, как будет время. Прощайте! — Громов разворачивает меня к крыльцу и толкает в дом.

Предусмотрительный парень. Вдруг я еще что-нибудь ляпну.

От усталости чуть ли не на четвереньках вползаю вверх по лестнице, а когда заваливаюсь в перевернутую вверх дном комнату, интересуюсь своей дальнейшей участью:

— Что ты со мной сделаешь?

Странно, но голос больше не дрожит. То ли я окончательно перестала бояться, то ли мне уже все равно, что со мной будет.

— Суки! — матерится Антон, пиная разбросанные вещи. — Разувайся. Греть тебя буду. И мыть, — добавляет с брезгливостью.

— Меня не надо мыть. Я не ребенок. Апчхи!

— Вот только твоих соплей накануне свадьбы не хватает.

— Какая тебе разница? Я всего лишь поставлю подпись в ЗАГСе. Все остальное ляжет на плечи Инессы.

— Я смотрю, она тебе покоя не дает. — Дав мне снять обувь, Антон берет меня под локоть и уводит в ванную. Открывает воду в душе и пропускает, ладонью ожидая теплой. — Ревнуешь?

— Губу закатай, — ворчу, нахмурившись.

— Раздевайся.

— Еще чего!

— Раздевайся, я сказал! Или сам раздену!

— Антон, не будь настолько говнюком. Я сама помоюсь.

— Сама ты уже достаточно наделала.

Я озираюсь по сторонам. Некогда уютная ванная превратилась в сущий бардак. Полотенца и халаты на полу, зубные щетки, тюбики и флаконы в раковине, все шкафчики распахнуты, с вентиляции снята сетка и брошена на крышку унитаза, а его бачок вскрыт и оставлен в таком виде. Не знаю, что именно ищет майор — оружие, наркотики, труп, — но занимается этим основательно. Громовы — это его собственная кость в горле.

— Что ему надо? — спрашиваю, поежившись. — Майору?

— Хоть что-нибудь. Он каждые полгода нас трясет.

— Это из-за Рината? С него началась ваша вражда?

— Из-за него, — не отрицает Антон. — Беркут думал, что быстро расправится с Львом Евгеньевичем и заберет Рината, пока тот несовершеннолетний. Процесс затянулся, Ринат полноценно стал членом семьи, и теперь его брат готов посадить за решетку даже его. Сейчас для него это дело принципа.

— Он знает, что я вру.

— Знает. Но доказательств нет.

— Он найдет мою маму и обязательно за что-нибудь зацепится.

— Даже не надейся. Мы подстраховались.

— Как? — произношу, но не слышу своего голоса, потому что уши закладывает звоном.

Антон прикипает ко мне пристальным взглядом, одним шагом пересекает расстояние между нами и повторяет:

— Раздевайся.

— Пожалуйста, — умоляю я шепотом.

Его терпение лопается. Сдергивает лямки комбеза с моих плеч, стягивает, обжигая кожу плотной джинсовой тканью, и раздирает футболку в клочья. Я остаюсь перед ним в одном лишь хлопковом белье. Сгорбившись, обнимаю плечи руками и туплю взгляд в пол, молясь, чтобы он хотя бы остатки одежды не сорвал.

Одной рукой обвив мою талию, превратившуюся в тростинку в тугом железном кольце, заталкивает меня в душевую кабину прямо под теплые струи воды, которые поначалу кажутся горячими, почти кипятком.

— Ай! — взвизгиваю я.

— Тише-тише, сейчас привыкнешь! — Антон остается за моей спиной. Не прижимается, но слишком близко. Мокнет вместе со мной.

Проходит секунда или две, и я замираю, ощутив его пальцы на своих плечах. Подцепив ими бретельки лифчика, он тянет их вниз.

Рефлекторно кладу свои пальцы поверх его. Чуть повернув голову, прошу:

— Не надо.

Его руки отстраняются. Я облегченно выдыхаю. Однако рано надеюсь, что Антон оставит меня в покое.

Дверца кабины закрывается, и ловким движением двух пальцев щелкает застежка лифчика. Он буквально слетает с меня, приземлившись побежденной жертвой у ног.

Время останавливается. Шум воды больше не глушит биение моего сердца, эхо которого долбит в висках, в ушах, во всем моем теле. Кабина наполняется паром, запахом сырой земли, смывающейся с меня, и запахом мужского тела — сильным, горьким, безжалостным.

Я прячу грудь в ладонях, до боли кусая губы и жмурясь. Не хочу вот так. Не хочу быть его подстилкой. Не хочу, чтобы его грязные руки прикасались ко мне, оставляя не просто следы, а настоящее клеймо зла.

— Не думай, что я всех своих девчонок в душе полоскаю, — вдруг говорит он с очевидной ухмылкой. Большим пальцем залезает под резинку моих трусиков и медленно тянет их вниз по бедру.

— Ого, какая честь, — вырезаю из себя каждый слог. — Спасибо.

Антон склоняется к моему уху, звучно тянет ноздрями запах и царапает меня хриплым голосом:

— Тебе спасибо, карамелька. Еще никого я так сильно не хотел и убить, и трахнуть.

Воздух застревает где-то у меня в горле. Этот зверь с треском разрывает мои трусы, заставив меня возненавидеть не только его, но и себя. Уже за то, что он просто рядом.

Выдавив шампунь на свою ладонь, растирает в моих волосах и вспенивает, агрессивно массируя, словно силясь вскрыть мой череп, а потом изнасиловать его. Не удивлюсь, если и такие фантазии роятся в его больной башке.

Расслабиться не получается. Даже стоя к нему спиной, чувствую, как он следит за стекающей по мне пеной, взглядом касается моих голых ягодиц и бедер. А особенно наслаждается, когда вспененной губкой ведет по всем изгибам.

Я с большим трудом и еще большей неохотой отнимаю ладони от груди, позволяя этому извращенцу вдоволь насытиться моментом. Но вцепляюсь обеими руками в его запястье, когда он спускается вниз и собирается юркнуть промеж ног.

— Там я сама! — заявляю сорвавшимся криком. — Прошу тебя. Пожалуйста, блин!

— Многое теряешь, Рина, — шепчет он, отдавая мне губку. — Тебе бы понравилось.

— Не факт. Потому что я тебя презираю.

Повернув голову, смотрю ему прямо в глаза. Всем своим видом и тоном даю понять, как он мне противен. И даже если он возьмет меня силой, никакой похотью к нему я не проникнусь.

— Это заводит еще сильнее, — отвечает он.

Мгновенье держит зрительный контакт, потом открывает дверцу и выходит. Промокший до нитки.

— Не спеши. Можешь закончить. Я подожду.

Явно, сволочь, говорит не о помывке.

Схватившись за ручку, задвигаю дверь и выдыхаю. Невыносимый тип! Невоспитанный, озабоченный хам!

Отшвырнув губку, открываю воду на полную мощь и руками тру себя до скрипа. Готова кожу содрать, лишь бы смыть с себя любые его следы. Чтобы не пропахнуть им, не пропитаться. И без того тошнит от мысли, что скоро ко мне прилепится их чертова фамилия! Громова Екатерина… Хоть сейчас вешайся…

Намывшись, согревшись и успокоившись, я вылезаю из кабинки, быстро обтираюсь мягким полотенцем и укутываюсь в махровый халат. Прошлепав босыми ногами по полу, выхожу в комнату, где меня уже ждет приготовленная кровать и большая кружка парующего чая с лимоном на тумбочке.

— Помылись? — улыбается мне горничная. — Антон Львович настоятельно просил вас сразу лечь в постель, выпить чай и поспать. Вы не волнуйтесь, я сейчас здесь быстро приберусь. Вы даже чай не успеете допить.

— Спасибо, — киваю я ей.

— Не меня благодарите. Полиция весь дом перевернула. Я едва успеваю. Постель и чай приготовил Антон Львович.

Обалдеть, какой заботливый.

— Ох, что-то я заболталась. Вы ложитесь под одеяло. Не стойте босыми ногами на прохладном полу.

Пол и правда прохладный. Особенно после горячего душа. Так что я следую ее указаниям и залезаю на кровать. Накрываюсь теплым одеялом, беру в руки кружку и носом втягиваю потрясающий запах лимона.

Может, Антон не такой уж и потерянный? Может, он еще может измениться?

Эй, очнись! Он преступник! И он угрожает твоим близким.

Да, ты прав, мой здравый рассудок. Прочь розовые очки.

Хотя чай вкусный…