Три дня с миллиардером

Глава 19

Без Антона и Льва Евгеньевича в квартире становится тихо. Ни я, ни мама не решаемся заговорить первыми. Она начинает убирать со стола, а я, взяв из холодильника питьевой йогурт, ухожу в комнату. Я не была тут всего несколько дней, а кажется — целую вечность. Вроде ничего не изменилось, но стало чужим. Наверное, потому что изменилась я.

— Катюш, йогурт не еда, — все-таки сдается мама, заглянув ко мне. — Пойдем я тебе нормальный обед разогрею.

— Не хочу. — Сажусь в кресло перед компьютером и тупо пялюсь в черный экран.

Мама тяжело вздыхает, подперев дверной косяк плечом.

— Кать, ну давай поговорим.

— О чем?

— Обо всем. О нас. О Льве. Об Антоне.

— Не хочу.

— Хорошо. Давай о Радике, — предлагает она, вопреки своей неприязни к нему. — Он, наверное, с ума сходит от неизвестности.

— Радика больше нет. — Откручиваю крышечку и делаю глоток холодного йогурта.

— Как — нет? — недоумевает мама.

— Мы его убили и закопали в лесу. — Крутнувшись в кресле, смотрю в побледневшее лицо мамы. Дар речи она начисто теряет. Не хочет верить мне, но помнит же, чем занимается любовь всей ее жизни.

Только дверной звонок спасает маму от истерики, которую я ей гарантирую.

Помня, что за домом следят люди Громовых, я не препятствую маме открыть дверь. Любая подозрительная личность и на километр к нам не приблизится. Хотя появившийся на пороге гость все равно вызывает массу вопросов.

— Добрый день, Елизавета Геннадьевна! — уже хорошо знакомый мне голос лучится бодростью.

— Здравствуйте. Мы с вами знакомы?

— Возможно, вы меня не помните. Я и сам только сегодня понял, почему мне ваша фамилия знакома. Я Тимур Беркутов. Еще когда я был мальчишкой, вы работали у Громовых…

— Тимур! — оживает мама, впуская его в квартиру и закрывая дверь. — Конечно, я вас помню. Глазам не верю. Сколько лет прошло.

Пока мама радостно вспоминает, как Тимур после школы болтался у Громовых, расспрашивает про его брата и как у них обоих жизнь сложилась, я лихорадочно соображаю, что вообще принесло к нам майора. Ладони от ужаса потеют, и пальцы дрожат.

— Чаю, кофе? Пообедаете? — гостеприимно приглашает его мама к столу.

— Нет-нет, спасибо. Служба. На самом деле, я приехал поговорить с Екатериной.

Черт! Он знает, что я дома!

Отставив йогурт, набираю в грудь побольше воздуха и выхожу из комнаты. Майор с победным выражением лица, будто вытянул выигрышный билет, встречает меня довольной улыбкой.

— Мам, позвони, пожалуйста, Соньке. Если она не на смене, пусть придет. Поболтаем.

Сообразив, что тем самым я прошу маму оставить нас с Тимуром наедине, она уходит на кухню и закрывает дверь.

— Проходите. — Я указываю майору на гостиную. — Как же вас пропустили-то?

— Ваш КПП мне не страшен, — улыбается он, входя в гостиную и разглядывая простенький интерьер. — За что вас так охраной окружили?

— Я невеста Антона Громова. Это логично. У него много врагов и недоброжелателей. — Я сажусь на диван и расслабленно кладу ногу на ногу. Нельзя показывать майору свое волнение. Спалюсь. — А вы с лекцией о последствиях за ложные вызовы?

— Вот когда сделаете ложный вызов, тогда и проведу лекцию, — подмигивает майор и переключается на разглядывание маминых статуэток — фарфоровых кошек. — У меня было достаточно времени, Катерина, чтобы собрать картинку воедино. Вот что я думаю: вы совершенно случайно проглотили кольцо, предназначенное другой, а в страхе за свою жизнь согласились стать невестой Антона Громова. Так?

— А вы у Инессы спросите. Она наверняка знает правду, — язвлю я.

Беркутова больше не интересуют статуэтки. Он нацеливает все свое внимание на меня, медленно подходит и, сев рядом на корточки, как-то по-братски тепло берет мои поледеневшие пальцы в свои ладони.

— Катя, — говорит, глядя в глаза, — у твоей бабушки сейчас наш агент под видом соцработника. Здесь я. Если тебе угрожают, скажи сейчас. Я даю последний шанс тебе. И себе.

Я хмурюсь, не понимая, о чем он.

— Дело с Громовыми затянулось. На меня давят сверху. Если я не прекращу, меня лишат погон. Полковник выдвинул последнее предупреждение.

Пять дней назад я мечтала о такой возможности. Выдала бы Антона со всеми потрохами. Сейчас же смотрю на майора и признаюсь самой себе, что полюбила того дурака со всеми его недостатками. Нутром чую, что он может измениться, отречься от соблазнов власти. И шанс я хочу дать ему, а не нам с майором.

— Извините, но я ничем не могу вам помочь. — Вытягиваю свои пальцы из мужских рук. — Я люблю Антона, и скоро мы поженимся.

Беркутов секунду сверлит меня взглядом. Скорее всего, мое решение поставит крест на его карьере или подпортит репутацию. Но о нем я хотя бы не буду сожалеть.

— Если у вас больше нет вопросов, позвольте мне отдохнуть.

Вздохнув, майор встает. Глаз не отводит. Ждет, надеется. Но не получив желаемого, выходит в коридор.

— Бандиты бывшими не бывают, Катерина, — говорит мне на прощание, обуваясь. — Вы могли остановить неминуемое.

Открыв дверь, сталкивается с Сонькой и замирает. Ступает вправо, она туда же. Влево — то же самое. Пока, наконец, не хватает мою растерявшуюся подругу за плечи и не отодвигает, чтобы пройти.

— Ого, какой мужик! — констатирует Сонька, проводив его спину взглядом. — Как медведь.

— Я бы сказала, как танк.

Она переводит взгляд на меня и, широко улыбнувшись, раскрывает свои объятия:

— Ну привет, козявка!

С подругой мне повезло. Такие умеют дружить по-настоящему. Не завидуя и не предавая.

Обнимаемся и чмокаем друг друга в щеку. Не знаю, как выгляжу я в ее глазах, но с Сонькой явно что-то произошло. Слишком ухоженная и счастливая. Новая сумка, туфли. Волосы перекрасила, добавив красных прядей. Кофточку модную купила. Да и шорты эти я у нее раньше не видела.

— Быстро ты вывела неудачный перманентный макияж, — замечаю я, впуская ее в квартиру.

— Забудь! — Машет она рукой, снимает туфли и, оставив сумку на этажерке, достает из нее новый смартфон в блестящем чехле.

— Ты что, богатого папика нашла? — предполагаю я.

— Глупостей не говори. Ты же знаешь мое отношение к романам. Пять сек. Отвечу. — Быстро тапает ногтями по сенсору, отправляет сообщение и здоровается с вышедшей из кухни мамой: — Здрасте еще раз, Лизавет Геннадьевна!

— Отлично выглядишь, Софья! — делает ей искренний и уместный комплимент мама.

— Спасибо! — Подруга убирает смартфон в сумочку и, не дожидаясь приглашения, дефилирует в мою комнату. — Работу сменила. Нервотрепки нет, зарплата есть. Стыдно плохо выглядеть.

— Мам, мы поболтаем, — предупреждаю я, закрывая за нами дверь.

Я и правда прекрасно знаю отношение Соньки к романам. Когда-то все было иначе. У нее, как и у меня, были планы, цели, мечты и желание подарить себя тому единственному, который достанет ей звезду с неба. Все это было растоптано в наш школьный выпускной. Мне пришлось уйти с бала раньше, потому что бабушка плохо себя чувствовала. Я не могла веселиться, зная, что родной человек доставлен на «скорой» в больницу и лежит там под капельницей. А Сонька осталась…

До сих пор думаю, что была бы я с ней — и перепивший Димка Волков, который бегал за ней последние два года, не затащил бы ее в туалет. Ему дали четыре года, а ей досталось изувеченное восприятие мужчин.

Ее реакция на Тимура Беркутова — исключительный автомат. Она не подпустит к себе никого противоположного пола. Со стороны будет восхищаться, чуточку мечтать, но не позволит к себе даже прикоснуться. Потому и заметалась, когда с майором столкнулась. А потом сжалась вся, когда тот ее еще и за плечи схватил. Не удивлюсь, если сердце в груди так и трепыхается от страха.

— И где мы пропадали? — вкрадчиво спрашивает она, заваливаясь на мою кровать.

— Расскажи лучше, где твой макияж, из-за которого мне пришлось взять на себя твою смену и попасть в настоящую задницу? — Я скрещиваю руки на груди, сердито косясь на подругу.

— На тебе платье за пятьсот баксов. Мне б такую задницу, — усмехается она, лопнув пузырь жвачки. — Короче… — Садится в позе лотоса и честно признается: — Не было никакого макияжа.

— Я уже догадалась.

— Не злись, Рин. — Складывает ладони как в молитве и дует губки. — У меня было собеседование. Я не могла его пропустить.

— Правду сказать тоже не могла?

— Тебе бы она не понравилась. — В ее светло-бирюзовых глазах, в которых уже утонул не один десяток отшитых парней, плещется маленькое чувство вины.

— О боже! — Я закатываю глаза. — Ты занялась вебкам-моделингом?

Сонька последние полгода мне с этим «бизнесом» на уши приседала. Меня уламывала вместе попробовать, но я и сама отказывалась, и ее отговаривала.

— Так вот откуда новые шмотки. Хорошо платят?

— Я о таком даже не мечтала, — уже воодушевленнее признается она, не напоровшись на мои упреки. — Разумеется, заработок зависит не только от меня. Кто-то хочет флирта, другие — более раскрепощенного общения. Ценники разные. Сегодня сто рублей, а завтра — двадцать тысяч.

— Судя по всему, у тебя каждый день двадцать тысяч.

— Я небольшой кредит взяла. Себя в порядок привела, белья прикупила, игрушек… — прикусывает губу на последнем слове. Ведь не о плюшевых мишках речь.

— Ох, Сонька! — Я плюхаюсь в кресло-мешок.

— А что делать, Рин? — уже тоскливее говорит она. — Мне скоро двадцать два, а я от мужиков шарахаюсь. В онлайне все по-другому. Они меня не трогают, не делают больно, не причиняют вреда. Они мной восхищаются, еще и деньги платят.

Сонька столько книг по теории секса перелопатила, что я уверена — модель она горячая. Просто мне хотелось бы видеть подругу счастливой где-нибудь на пляже, под руку со своим бойфрендом, а не перед ноутбуком с изображением озабоченного задрота, который гоняет лысого, любуясь ею.

— Обещаю бросить, если будет плохо, — заверяет она меня, заставив улыбнуться. — А теперь рассказывай, что с тобой приключилось?

Не зная, с чего начать, я иду по порядку — с того самого момента, как лучшая подруга попросила меня подменить ее. Рассказываю буквально на одном дыхании, не упуская деталей, пока не дохожу до сегодняшнего утра. Интимную сцену в душе я решаю обойти стороной.

— Ты что-то пропустила, — подлавливает меня Сонька, хитро сощурив глазки. — Переспала с ним, да?

— Нет! — возмущенно выпаливаю я, но щеки-то краснеют.

— Не ври, — смеется подруга, бросив в меня подушку.

— Не вру. Просто… — Обнимаю эту подушку, потупив взгляд и поймав себя не том, что завожусь при жарких воспоминаниях.

— Ты его трогала, да?

— Блин, Сонь, нельзя же так! — Подскакиваю с кресла и щелкаю выключателем. Так заболтались, что уже вечер наступил. — Это тебе не вебкам, а личное!

— Личное не всегда приличное, — подшучивает она. — Ладно, оставим это на потом. Мне бежать пора.

— На работу?

Соньке не нравится, каким тоном я это спрашиваю, поэтому кокетливо выкручивается:

— Тебе бы тоже не мешало поторопиться. Хотя бы на свидание.

— Я под домашним арестом, — вздыхаю я. — Да и никто не зовет. Видишь же, в окна не лезут, не звонят, цветы не присылают.

— Может, у него случилось что-то.

Жаловаться Соньке о том, что я ревную Антона и злюсь его молчанию, мне не хочется. Это мои собственные тараканы, которых надо вытравить.

Я провожаю ее до двери, где беру с нее обещание, что она не потеряется и на днях обязательно снова забежит.

— А с Радиком вы правильно разделались, — шепчет на прощание, целуя меня.

Ей он не нравился не потому, что носил штаны. Она видела то пренебрежение ко мне, которое я не замечала в силу своей увлеченности. Радик был смелым, в районе его уважали, девчонки за ним бегали. Я даже гордилась, что он выбрал именно меня. Не понимала тогда, что выбирать должна была я!

Едва прощаюсь с Сонькой, как в коридоре появляется еще одна близкая мне дама, собирающаяся на выход. В вечернем платье, с прической и макияжем, мама надевает серьги перед зеркалом и просит меня достать коробку с ее дорогими туфлями на шпильке.

Мне не надо растолковывать, куда она так охотно нарядилась. У мамы свидание. А у меня — воспоминания.

Выставляю перед ней туфли и коротко желаю:

— Приятного вечера.

Уйдя в комнату, плюхаюсь в кровать, заматываюсь в одеяло и, отвернувшись к окну, испытываю горькую жалость к себе.

— Катюш… — Мама тихонько входит в комнату и, присев на край кровати, поглаживает меня. — Не обижайся на меня. Я всегда готова поговорить. Только скажи.

— Иди, мама. Лев Евгеньевич ждет.

— Подождет — не облезет!

Я переворачиваюсь, посмотрев на улыбающуюся маму. Что с нее требовать? Объяснений, почему всю жизнь скрывала от меня, кто мой отец? Ей так-то за аборт заплатили. Она меня уберегала.

— Мам, я не обижаюсь на тебя. Правда. Ты иди. За меня не беспокойся. Дом со всех сторон охраняется.

Она наклоняется, целует меня в лоб и, засмеявшись, подушечкой большого пальца начинает стирать с него губную помаду.

— Забыла, что губы накрасила. Теперь у тебя лоб блестит.

Не припомню, чтобы когда-то видела ее такой взволнованной и веселой. Она же светится от счастья.

— Хватит, дыру протрешь, — смеюсь я. — Посвяти этот вечер себе.

Кивнув, мама встает, гасит свет и уходит. Оставив меня наедине с мыслями о том, как я разделаю Антона за то, что бросил меня одну.