Три дня с миллиардером

Глава 5

По винтовой лестнице, сделанной из белого и темного дерева, но отлично вписывающейся в общий дизайн минимализма, Громов провожает меня на второй этаж с четырьмя спальнями: две слева, две справа, а в конце широкого коридора панорамное окно с тюлем из шифона.

Толкнув дверь, он первым входит в комнату, насыщенную лиловыми, фиалковыми и сливовыми оттенками. Ковер, покрывало на кровати, обитая бархатом софа со спинкой, портьеры, стены, потолок — все яркое, изящное, со вкусом и скрытой агрессией. Во всем чувствуется деликатная навязчивость.

Я робко вхожу следом. Громов закрывает дверь, от щелчка которой я опять вздрагиваю. Разувается у порога и по мягкому ковру проходит к смежной двери. Щелкнув выключателем, зажигает белый свет в душевой, умывается над раковиной и, опершись на нее руками, поворачивает голову. Его проникновенный взгляд втыкается в меня острыми иголками. Я завороженно слушаю, как с его лица падают капли на покрытый глазурью фаянс, и жду. Его слов, приказов, нападения. Но он сдергивает с крючка полотенце, лениво промачивает лицо и возвращается в спальню.

Отодвинув зеркальную дверцу шкафа-купе, вытягивает ящик комода и достает из него пузырек со спиртовой настойкой. Не торопясь передвигается по комнате, наливает из графина воду в стакан, отвинчивает крышечку с флакона и брызгает несколько капель в тот же стакан. Притормаживает, снова смотрит на меня и добавляет еще несколько капель.

Бултыхая, подносит ко мне и протягивает.

— Выпей.

— Что это?

— Не слабительное, — отвечает, взяв меня за запястье и силой сунув стакан в ладонь. Отнимает у меня сумку с вещами сестры и швыряет их на софу. — Обычный пустырник. Пей и ложись спать. — Кивком указывает на кровать.

Сам вынимает мобильник из кармана брюк и набирает Генриха.

— Какие новости? — спрашивает, вернувшись к шкафу и занявшись выбором чистой одежды для себя. — На Беркута намеки есть?

Я бдительно слежу за ним, но пустырником не пренебрегаю. Осушаю стакан несколькими глотками и, сжав примерзшими к нему пальцами, поглядываю на свою сумку.

— Инессе доброго утра пожелал? — Громов берет одежду и уходит в душевую. Не закрываясь, начинает раздеваться. — Пусть Демид подтянет парней и выдраит там все… Ты о Ринатовской зазнобе что-нибудь выяснил?.. Даже так? Директор по маркетингу?.. Его нет дома. Алика говорит, он взял с собой кольцо…

Не знаю, что за психозы в этой семье из-за колец, но наверное, и не хочу знать. Сняв туфли, тихонько прокрадываюсь к софе, оставляю стакан на столе и беру свою сумку.

— Думаешь, он решил скоротать время и сам рванул в Лондон? Да, черт подери, меня это заботит! — срывается он. — Не мне тебе разжевывать, чем это чревато для меня! Я скоро приеду. Подготовь того ушлепка к мужскому разговору.

Слышу, как звякает пряжка ремня. Через минуту Громов уже появляется передо мной в джинсах и футболке, облегающей каждый его мускул. Его волосы небрежно взъерошены, в глазах усталость. Отыскав меня взглядом, смотрит на сумку, с которой я обнимаюсь, и усмехается.

— Я сейчас уеду. А ты, Рина, постарайся поспать. Здесь ты в безопасности. Дом под круглосуточной охраной и видеонаблюдением. Захочешь поесть, спустишься на кухню, попросишь домработницу накормить тебя. Вопросов тебе задавать не будут. Если Алика, Ринат или родители вернутся раньше, не вздумай с ними трепаться и рассказывать, кто ты.

— Просто молчать? — недоумеваю я, не представляя, как можно игнорировать вопросы хозяев о том, что за девица торчит у них дома.

Громов подходит ко мне, опять заставляя сжаться. Парень, представляющий собой огненную смесь хаоса и разрушения. Ничего не делая, убивает меня, нагоняя жути. Вязкой. Дикой. Беспросветной.

Гладит меня по волосам, двумя пальцами захватывает локон, наблюдает, как тот шелком скользит по его руке, и вкрадчиво отвечает:

— Скажешь, что ты мой персональный хореограф. Обучаешь меня свадебному вальсу. Пусть одуреют от моей дотошности.

Я молчу. Даже моргнуть не могу. Веки закостенели. Потому что в голове вертится не наказ Антона, а его поразительно легкое спокойствие, с которым он собирается ехать раскалывать провалившего заказ киллера. Он будет мучить его, пытать. Возможно, раздробит пару костей или что-нибудь отрежет. От этого психопата всего можно ожидать.

— И не забывай про осторожность в туалете, — напоминает он. — Это кольцо — старт в мое большое будущее. Значит, и в твое. — Пальцем тронув кончик моего носа, ухмыляется: — Держи хвост трубой, — и уходит.

Я бухаюсь на софу и, плотно сжав челюсти, глушу лезущий наружу крик. Он разрывает меня изнутри. Душит. Клокочет. Травит.

Позволяю себе стон отчаяния. Тихий. Похожий на писк. Подгребаю под себя ноги, обнимаю их вместе с сумкой и утыкаюсь лбом в колени.

Всюду круглосуточная охрана и видеонаблюдение… Не сбежать, не позвонить, не попросить помощи…

Никто не должен знать, кто я… Почему? Меня убьют? Громов меня защищает? Или простые смертные официантки тут не в почете? Тогда почему об Инессе никто в семье не знает? Он ждет подходящего случая представить ее? Или до вчерашнего дня вообще не планировал никакой свадьбы? Что за кольцо у его брата? Столько вопросов и ни одного ответа, а кажется, все взаимосвязано.

То ли бессонная ночь, то ли пустырник меня вырубает, но я не замечаю, как отключаюсь. Во сне часто вздрагиваю, ворочаюсь, просыпаюсь в холодном поту и снова засыпаю. От софы все кости ломит. Шея затекает. Позвоночник горит огнем.

Я просыпаюсь на закате, когда комната уже погружается в оранжевый сумрак, играющий в фиолетовых стенах интересными оттенками. Потираю глаза и шею, вздыхаю и плетусь в душевую. В туалет пока не хочется. Даже от страха. Желудок-то пустой. За двое суток раз поела — и то все выблевала.

Умываюсь и навожу порядок в своей сумке, попутно разглядывая каждый угол комнатушки. Камер тут нет. На всякий случай залезаю на унитаз, приоткрываю вентиляционную решетку и заглядываю под нее. Вроде чисто. За мной никто не наблюдает. Так что я спокойно принимаю душ, просушиваю волосы, снова вытянув их в нормальные пряди, и переодеваюсь в одолженный Аликой кроп-топ и джинсовые шорты с высокой посадкой. Брызгаю на себя немного духов и рисую на глазах стрелки. Самой смешно, зачем это делаю. На каком-то оголенном инстинкте самосохранения. Помню, что парфюм понравился Антону, а ему лучше нравиться. И не забываю, что могу разреветься. Чтобы не защипало глаза от растекшейся подводки, перетерплю.

На улице уже загораются фонарные столбы, когда во двор въезжает машина. Не зажигая в комнате света, подкрадываюсь к окну и через тюль слежу за прибывшими домой хозяевами: ухоженной женщиной в стильном платье и статном мужчине с короткой сединой и густой пепельной бородкой. Вслед за ними из машины выскакивает Алика, взвалив рюкзак на плечо. Что-то бурно обсуждая, они входят в дом, и вскоре я слышу их голоса в коридоре второго этажа.

— Антон рационально подходит к решению вопросов, — настойчиво говорит женщина.

Я на цыпочках пересекаю комнату и ухом прикладываюсь к двери, чтобы лучше слышать разговор.

— Он с катушек слетел, как только я выдал им с Ринатом те кольца, — строгий утробный мужской голос отзывается мурашками на моей коже. — Приведет в дом первую попавшуюся и выдаст за свою невесту. Лишь бы брата опередить.

— Ой, да и пусть, — вздыхает женщина, отворяя дверь комнаты. — Может, хоть перебесится.

— Я не хочу, чтобы первой невесткой этого дома стала какая-нибудь стрипуха.

— А что ты сделаешь? — усмехается та. — Кем бы ни была, примешь, благословишь и назовешь дочерью. Так уж у нас заведено. Сплоченность и безопасность семьи превыше всего. Разве не твои слова?

Они закрываются в соседней комнате, и больше я ничего не могу расслышать. Даже пустой стакан, приставленный к стене, не помогает. Зато вызывает у вернувшегося Антона массу вопросов.

Хлопнув дверью, он щелкает выключателем и, залив комнату светом, выбивает из меня испуганный вопль:

— Ах!

Выронив стакан, оборачиваюсь и замираю. Утомленный, злой, но без пятен крови на светлых джинсах и белой майке. Он обрисовывает меня взглядом и отвечает плотоядной полуулыбкой:

— Тебе идет. Выспалась?

— Да. — Снова потираю ноющую шею.

— Обедала?

— Я не выходила из комнаты.

— Зря. У нас тут не кусаются. Ладно, идем ужинать. Демид уже мясо замариновал, сейчас шашлык пожарит.

Надеясь, что не из человечины, я отдираю себя от стены, переступаю через стакан и выхожу за Антоном из комнаты. Мы спускаемся на первый этаж и отправляемся на уютный задний дворик с беседкой, качелями и мангальной зоной. Антон не держит меня за руку, даже не прикасается и не смотрит, а я все равно чувствую обмотанную вокруг шеи цепь. На поводке, как он и обещал.

Демид раздувает огонь, трещащими искрами подпрыгивающий вверх, Алика мечтательно качается на качелях. Какая-то женщина в серой форме с белым передником накрывает на стол, выставляя приборы, закуски, салаты, хлеб, напитки. По привычке переворачиваю вилку как положено, чем вызываю опасный блеск в глазах заметившего это Антона.

— Просто так правильно, — поясняю ему тихо и больше не лезу к сервировке.

Из дома выходит незнакомый мне мужчина, неся мясо с овощами на шампурах. Проходя мимо нас, приветственно кивает.

— Ну и запах, Демидка! — хвалит кулинарные способности парня. — Я его сырым проглотить готов!

— Это Клим, — говорит мне Антон. — Правая рука нашего отца. Кстати, вон и он.

Я оборачиваюсь навстречу идущей к нам паре — той самой, которую я видела из окна. Уже переодевшиеся в легкую домашнюю одежду. Женщина держит под руку своего мужа, но как-то отстраненно, холодно. Будто соблюдает условности, тайно желая, чтобы это поскорее закончилось.

— Я же говорил, что он обскачет брата, — небрежно и даже осуждающе начинает отец семейства.

Я внимательно смотрю в его суровое лицо, которое с годами не утратило мужского шарма и сделало своей визитной карточкой проникновенные серые глаза, и впервые чувствую себя под необъяснимой защитой.

«Кем бы ни была, примешь, благословишь и назовешь дочерью. Так уж у нас заведено. Сплоченность и безопасность семьи превыше всего. Разве не твои слова?» — вот, что прокручиваю я в памяти, глядя на него. Он человек слова, чести. От чужого отвернется, за своего встанет горой.

Представлюсь ему дурой, проглотившей его двадцать два миллиона, и я — покойница.

Подтвержу вранье, что я хореограф, и спалюсь, если меня попросят посоревноваться с Аликой в аэробике или пригласят на танец, в котором я оттопчу партнеру все ноги.

Что же делать, что делать?..

Еще и этот ищущий взгляд, сканирующий мои руки, неготовые похвастаться бриллиантом в золоте.

— Громов, — представляется он, остановившись со своей женой в шаге от нас с Антоном, — Лев Евгеньевич.

— Екатерина, — отвечаю, щипцами вынимая из себя каждый звук.

Он переводит взгляд на сына.

— Не вижу кольца.

— Это не то, о чем ты подумал. Катерина не… — объясняет Антон, но я тут же полноценно подключаюсь в разговор.

Засмеявшись, надеюсь, не совсем истерически, всовываю ладонь в горячую руку Громова, скрещиваю наши пальцы и, дрожа от ужаса, перебиваю его:

— Представляете, так глупо получилось. Антоша готовился, хотел красиво сделать мне предложение. Лимузин, цветы, ресторан, кольцо в шампанском… А я, разволновавшись, проглотила его. Но вы не беспокойтесь, мы уже были на УЗИ. Врач сказала, дня через три кольцо вернется к нам естественным путем. Правда, Антош? — Поднимаю лицо и с замиранием сердца смотрю в парафиновое лицо Антона.

Если он меня сейчас придушит, так мне и надо.

— Боже мой, как мило! — вздыхает мать семейства.

— Такого не бывает, — не верит нам Лев Евгеньевич.

— Ой, Лева, не бубни! — одергивает его жена. — Колечко-то маленькое, аккуратное. Катюша запаниковала. Вон даже сейчас дрожит девочка…

Дрожу. Еще как дрожу. Чуть ли не подпрыгиваю под пожирающим меня взглядом Антона. Его пальцы превращаются в тиски. До хруста сдавливают мою руку. На лице играют желваки. Глаза метают молнии. Я заняла место Инессы. Необдуманно. Ради элементарного выживания. Теперь в глазах его семьи я не случайная девка, укравшая у них целое состояние. Не танцовщица, не умеющая танцевать. Я невеста. Будущая младшая госпожа Громова. Часть семьи, оберегаемая их внутренним кодексом.

Что творю, сама не понимаю. Просто пытаюсь выжить в этом престижном на первый взгляд аду.

— Завтра привезете мне снимки с УЗИ, — заявляет Лев Евгеньевич. — Это же не составит вам труда?

Антон отпускает мою руку, которую жжет от стальной хватки, обвивает талию, рывком притягивает к себе и лицемерно скалится:

— Нам скрывать нечего. Моя невеста и правда окольцована. — Наклоняется к моему уху и, делая вид, что целует, грозно шепчет: — Твоя песенка спета, Рина. Тебе крышка…