«Я после секса шлепнул ее по заднице и оставил отпечаток руки на ее ягодице. Я сказал ей, что это все равно, что оставить пятизвездочный отзыв».
— Слышал, ты на днях был в тренажерном зале с той библиотекаршей.
Ко мне подходит один из моих товарищей по команде, мокрый после душа, одно полотенце переброшено через плечо, а другое обернуто вокруг талии.
— Ага.
Я поворачиваюсь к нему спиной, роясь в своем шкафчике в раздевалке команды.
— Откуда ты это слышал?
— Гандерсон.
Гандерсон? Он первокурсник и один из «заноз в заднице», и, по-видимому, стукач, с поцелуями, застрял своим носом глубоко в заднице Кэннона.
— Что еще тебе сказал этот гребаный Гандерсон?
Маленький говнюк.
— Ничего, — смеется мой товарищ по команде, бросая полотенце на скамейку. — Только то, что ты попросил уборщика открыть тренировочный зал и вытащить несколько матов. Что ты там с ней вообще делал, ломал новые полы?
Благодаря финансированию щедрого спонсора-выпускника, в борцовском спортзале недавно был проведен капитальный ремонт напольных покрытий, фресок и некоторых видов оборудования.
— Нет. Я не ломал новый пол.
— Так что ты делал, играл в чертов Твистер?
— Знаешь, что Кэннон? Это не твое дело.
Коротышка-второкурсник тычет пальцем себе в грудь.
— Ты прав. Это не мое дело, это наше гребаное дело. Это и наш спортзал тоже, братан; ты не увидишь, что бы я приводил туда цыпочек. Включи свою чертову голову.
— Он прав, Оззи. Ты же знаешь, что девушкам нельзя входить в тренажерный зал. Это взрыв мозга.
Черт, они правы.
Я не был сосредоточен.
Я не тренировался усердно, потому что был поглощён мыслями. Из-за всей истории с Джеймсон, у меня сводит живот.
Выражение ее лица, когда она уходила, преследовало меня всю неделю.
— Она не моя девушка.
— Тогда я не понимаю, зачем ты поехал кататься на сноуборде, когда мог поехать в Дейтон с командой. Чувак, там было так много кисок, это чудо, что я могу прямо ходить, — кричит Зик из душевой кабины. Его громогласное заявление разносится эхом по раздевалке и душевой. — Я все еще не чувствую свой член.
— Я же сказал, что хотел расслабиться.
Фырканье.
— О, а сноуборд расслабляет, да?
— Ну, нет. Но пейзаж был красивый.
Джеймсон была красивой.
Джеймсон красивая.
— Красивый, — голос Зика ровный, не впечатленный. Я слышу, как он делает паузу. — Твою мать, чувак.
— Подожди, — вмешивается Аарон Бауэр. — По крайней мере, скажи нам, что ты перепихнулся. Ведь где-то должны были быть снежные зайки[21], верно? Милфы[22]? Скучающие домохозяйки с пылесосом?
Он издает сосущий звук, прижимая кулак к щеке, имитируя минет.
— Верно, — соглашается Зик из душа. — В последний раз, когда моя мама ездила в поездку во время весенних каникул, она трахалась с каким-то придурком из Лиги Плюща, болтающимся у бассейна отеля.
— Дэниелс, твоя мама похожа на шлюху, — раздается насмешливый возглас.
— Да пошел ты, Сантьяго.
Вода в душе выключается, и выходит Зик, мокрый, вытирающийся полотенцем. Не смущаясь, он набрасывает полотенце на плечи, позволяя своим яйцам высохнуть на воздухе. Он поворачивается ко мне.
— Так что? Ты хотя бы трахался?
Я закатываю глаза и делаю вид, что роюсь в своем шкафчике.
— А ты как думаешь? — становлюсь я «в позу», не подтверждая и не отрицая своего утверждения.
Кто-то хлопает меня по спине.
— Вот это мой мальчик. Кто это был?
— Пожалуйста, скажи нам, что это была та распутная библиотекарша, о которой я все время слышу, — умоляет Джон. — Ты ведь с ней был, верно?
Кто-то издает громкий язвительный смешок.
Зик.
— Да, точно. Эта та сучка? Она намного чопорнее, чем Бетти, настоящая библиотекарша.
Я усаживаюсь на ближайшую деревянную скамью и сажусь прямо, словно аршин проглотил, пока они насмехаются надо мной, высмеивают Джеймсон и несут всякое дерьмо.
— Ты ей уже вставил? — спрашивает другой член команды, снова имея в виду Джеймсон.
— Я не знаю, Сантьяго, люди все еще говорят «вставил»?
— Вставил. Трахнул. Поимел. Перепихнулся. Переспал. Что тебе больше нравится, педик? Ты начинаешь говорить, как твоя девушка-девственница.
— Она не моя девушка.
Даже близко нет, я позаботился об этом в понедельник.
Во мне зарождается чувство вины.
— Да? Ты, кажется, проводишь слишком много гребаного времени в библиотеке в эти дни, занимаясь с кем-то, на кого, как ты утверждаешь, насрать. — Зик использует мнимыекавычки, говоря «занимаясь».
Вот придурок.
Я натягиваю носки, желание защитить Джеймсон усиливается. Защитить себя. Нас.
— Я никогда не говорил, что мне на неё насрать.
— Так почему ты всегда в библиотеке, чувак?
— Просто пытаюсь поддерживать свой средний.
Зик, ведет себя как всегда придирчиво, пристально смотря на меня.
— Твой средний.
— Мой средний балл, — уточняю я. — Средний балл.
— Я знаю, что такое средний балл, придурок.
Мои темные глаза впились в него.
— Ты почему-то очень злишься. Кто-то нагадил в твою овсянку сегодня утром? Разве вы не выпустили пар, заблокировав Роджерса полунельсоном[23] полчаса назад?
— Может, я и злюсь. Может, я не хочу, чтобы ты встречался с ханжой. Это даст остальным занудам ложную надежду.
— Ты мудак.
Он смеется, почти маниакально: — А я и не говорил, что нет.
Громкий, ревущий крик из офиса разносится по раздевалке, отдаваясь эхом: — Осборн. Дэниелс. Сейчас не время меряться пенисами. Одевайтесь и садитесь в автобус. У вас восемь минут.
Зик ворча от разочарования, смерив меня ледяным взглядом, отправился к своему шкафчику. Вытащив свою спортивную сумку, кричит через плечо:
— Это не конец, Осборн. Вовсе нет.