Учебные часы

Глава 2

— Мне казалось, мы уже выяснили, что я не репетитор.

Девчонка сгорбилась над учебником, держа маркер над правым его краем. Она по-прежнему не подняла глаз, но, по крайней мере, заметила меня, прежде чем мне пришлось принять решительные меры: прочистить горло и постучать по столу.

Я посчитал это прогрессом.

— Верно. Это я уяснил, когда в первый раз подошел.

Ее неоновый маркер застывает, зависая над раскрытой перед ней книгой. Она тут же его закрывает, вынимает из уха наушник, держит его на весу и ждет, когда я что-то скажу.

— Могу я чем-то помочь?

Она наклоняет голову в сторону, ожидая, слушая, что я скажу, но продолжает читать.

Я решил пойти ва-банк.

— Мне нужно, чтобы ты меня поцеловала.

Ничего.

Никакой реакции.

Не артачится, не краснеет, не комментирует.

Как если бы такого рода вещи происходили с ней регулярно.

— Ты вообще посмотришь на меня, черт подери?

Сработало; это привлекает ее внимание.

Голова приподнимается, длинный каштановый хвостик каскадом падает на ее правое плечо, она изящная и утонченная.

Ее глаза ярко-голубые, ресницы длинные.

Наши глаза встречаются.

Взгляды пересекаются.

Сердцебиение ускоряется.

Какое бы чертово клише вы бы тут не ожидали — они все достали, и, тем не менее, вот оно самое. Она смотрит на меня настороженно, эти голубые глаза неприветливо сужаются.

Ее ноздри раздуваются от беспокойства.

Совсем не обнадеживающе.

После долгого затяжного молчания она отводит взгляд, вставляет обратно наушник, опускает голову и возобновляет прерванное занятие — непринужденно чиркать маркером на лежащем перед ней листе.

— Ты смешен, — бормочет она, невозмутимо взмахивая запястьем. — Возвращайся к своим друзьям.

— Не могу, — надо быть также предельно честным; может, она это оценит. На самом деле похоже, у нас есть что-то общее: нулевая терпимость к вранью.

С этим можно работать.

Она поднимает голову и закатывает глаза.

— Ты не можешь вернуться? Что это вообще значит?

Я ухмыляюсь, предвкушая бомбу, которую собираюсь ей бросить.

— К сожалению, милая, это невозможно. Я здесь с миссией и не могу вернуться, пока она не будет выполнена.

Я в беспомощности поднимаю руки, умоляя.

— Во-первых, больше никогда не называй меня «милая». Я не знакома с тобой. Во-вторых, я не заинтересована в каких бы ни было играх, в которые вы — маленькие мальчики — играете. Мне нужно выполнить серьезную работу, так что…

Девушка опускает желтый маркер, копается в письменных принадлежностях на столе, и выбирает синий фломастер. Ее внимание полностью сосредоточено на этой работе, и она возвращается к ней, словно я тут уже не стою, нависая над ней всеми своими шестью футами и двумя дюймами.

Несмотря на то, что она не привлекает меня так, как влекло бы, скажем, к той, кто готов перепихнуться со мной, соревновательный дух спортсмена первого разряда во мне отказывается сдвинуться с места; скорее, я сменю стратегию.

Я придвигаюсь ближе к ее стулу, большая рука устраивается на углу деревянного стола. В дюйме от ее ноутбука, посягая на ее личное пространство, мои грубые пальцы отпускают угол стола, медленно проводят по дереву. Еще несколько поглаживаний, и я отодвигаю стул рядом с ней, осознавая, что мои товарищи по команде наблюдают с другого конца комнаты.

Любопытные придурки.

Ножки стула скрипят по старому деревянному полу, отчего многие головы взмывают в нашу сторону.

Я сажусь на него верхом, скрещивая руки на спинке, и смотрю прямо ей в лицо.

Голова склонена на бок, так как она копирует заметки из ноутбука, записывая их на листок. Первое, что я замечаю, когда она откидывает свой непослушный хвостик за плечо, это гладкую кожу на изгибе ее шеи, а затем маленькие бриллиантовые гвоздики в мочках ее ушей.

Огладываю мягкую ткань ее кардигана, а я знаю, что она мягкая, потому что уверен, последняя девушка из студенческого сестричества, которую я трахал, была в таком же свитере; это униформа надменных студенток по всему миру.

В этой девушке все классное.

Она также откровенно игнорирует меня.

Я наблюдаю за ней еще несколько минут, как она продолжает копировать классные заметки из своего ноутбука в блокнот на спирали, пренебрегая мной.

— Зачем ты копируешь заметки, которые уже сделала?

Протяжный, громкий вздох.

— Повторение. Так я могу их запомнить.

Хммм. Неплохая идея.

Может быть, я как-нибудь попробую.

— Кстати, меня Оз зовут, — я улыбаюсь ей мегаваттной улыбкой, обнажающей ряд идеально ровных жемчужных зубов, которые снимали трусики «танга», бикини и шортики по всему кампусу, и сказать по правде, в ряде других университетов.

Кто я такой, чтобы дискриминировать?

Тем не менее, девушка ничего не говорит.

— Оз Осборн, — повторяю я, на случай, если она плохо слышит, потому что по-прежнему мне не отвечает. Боже правый. А что если она глухая и может читать только по губам?

Я жду, когда она узнает мое имя. Жду, когда ее брови взлетят вверх или зарумянятся щеки. Жду любого знака, что она слышала обо мне; они все слышали.

Но мое приветствие встречено неловкой, оглушительной тишиной; значит, действительно никогда обо мне не слышала, она невозмутима — не слышит меня или ей просто наплевать.

Чик, чик, чик — водит ручкой по бумаге.

Неловко как-то, я влип, сижу за ее столом с гребаной учебой, в то время как мои дружбаны таращатся рядом, самодовольное злорадство Зика видно через всю комнату.

Скрестив руки, он облокачивается на спинку стула, карандаш заткнут за ухо и смотрит, вместо того чтобы учиться, словно я какое-то шоу.

Его надменные, сердитые брови приподнимаются.

Фиг с ним; я разберусь с этим. Ни одна нахальная цыпочка не окажет мне холодный прием; я — Себастьян, бл*дь, Осборн.

Невзирая ни на что, я прочищаю горло и пробую снова.

— Опять-таки, как я уже говорил, меня зовут Оз. Приятно познакомиться, — я облокачиваюсь локтем на край стола, моя грудь находится в опасной близости от ее личного пространства. Повышаю голос и отчетливо произношу, просто на случай, если она и впрямь глухая и не слышит меня.

— Видишь группу ребят вон там? — я киваю головой в сторону стола моих товарищей по команде; они провоцируют меня непристойными жестами. Класс. — Хотя, лучше не смотри. Они придурки.

Девушка хмыкает.

— Они тоже не думают, что ты меня поцелуешь, — каждое слово раздается ясно, как звон колокола, достаточно громко, чтобы привлечь ее внимание.

— Прежде всего, говори потише, — она закатывает глаза, но держит голову опущенной, продолжая писать. — А во-вторых, твои друзья правы. Я не поцелую тебя.

— Ах! Хорошо — так ты не глухая. Я уже начал было беспокоиться.

Она резко поднимает голову.

— Боже мой, что ты сказал?

— На секунду я подумал было, что ты глухая и именно поэтому игнорируешь меня.

— Ты бесчувственный идиот, — ее потрясенное выражение лица говорит о многом, она в ужасе раскрывает губы и говорит: — Я слышу тебя, чую тебя, черт возьми! Даже вижу тебя! Я сто процентов игнорирую тебя.

— Я представился тебе четыре раза.

Закатывает глаза.

— Разве ты не слышал об опасных незнакомцах?

— Я оставил свой белый фургон для похищения людей в наркопритоне, так что ты в безопасности — на данный момент.

Остроумное парирование привлекает ее внимание, и она с недоверием поднимает голову. Сияющие глаза встречаются с моими во второй раз с тех пор, как я оккупировал ее стол, оценивая меня также, как я изучал ее: с осознанием, любопытством и…

Юмором.

Вижу, что позабавил ее.

— Ты вроде нелепый, но… смешной, — она делает паузу. — Оз.

— Спасибо? Наверно.

— Тааааак… — девушка постукивает ручкой по углу стола, смотрит украдкой из-за компьютерного экрана и разглядывает меня выжидающе. — Мы закончили с этим, не так ли? Уже поздно, и у меня не так много времени осталось на учебу.

Я прочищаю горло.

— Только один поцелуй, и я оставлю тебя в покое.

— Какую часть «нет» ты не понял? Возможно, твой мозг качка не учил это слово? — ее голос размеренный, медленный, будто я не понимаю по-английски.

— Для галочки, ты ни разу не сказала мне нет.

Она смотрит на меня бесстрастно.

Я напираю.

— А как насчет маленького? Просто быстрый чмок в губы. Без языка.

Моя шутка не вызывает ни малейшего следа улыбки.

— Ладно, — смеюсь я. — Немного с языком.

Она кидает ручку и переплетает пальцы, голубые глаза полыхают.

— Хватит.

Одно слово.

Хватит.

Даже я не настолько глуп, чтобы давить.

Ладно, я собираюсь надавить, но лишь слегка.

— Ну же, детка. Не заставляй меня идти назад, поджав этот длинный хвост.

От моего намека ее проницательный взгляд быстро перемещается ко мне между ног, останавливаясь на промежности моих джинсов, и глаза расширяются прежде, чем она ловит себя на том, что делает. Если бы я сам не застал этого, то подумал бы, что мне привиделось.

Она поджимает губы.

Девушка тянется к черным очкам и снимает их с головы, нацепляя на переносицу своего дерзкого носа, и стреляет презрительным взглядом через комнату на мой стол, забитый товарищами по команде.

— Понимаю, как все это должно быть выглядит, но обещаю, что мои намерения благородны. Мы просто хотим немного повеселиться, ага? Никакого вреда в…

— Благородны? — розовые провода все еще свисают у нее из ушей, и она снимает их, бросая наушники на свой ноутбук. — Немного повеселиться? За чей счет?

Кстати о счетах, я вот-вот потеряю пятьсот долларов лишь из-за одного движения ее поднятой руки, которым она обрывает мой ответ.

— Скажи мне вот что: ты пришел сюда, чтобы попытаться заполучить поцелуй Бог знает ради чего, и я должна быть польщена твоим вниманием? Умоляю тебя. Кем ты себя возомнил?

Я открываю рот, чтобы сказать ей, но она перебивает меня.

Снова.

— Ты завоевал какой-то особый статус — может, табличку со своим именем на ней? Главное парковочное место в вашем доме братства на весь сентябрь?

Она хочет, чтобы я был откровенным? Ладно.

— Я не состою в братстве, но да, на самом деле, я кое-что выиграю. Получу пятьсот баксов, если ты поцелуешь меня, и честно сказать, мне правда есть, куда потратить эти деньги.

Теперь она облокачивается на спинку, балансируя на ножках стула как чувак.

— Ах, так ты прервал мое исследование, чтобы для потехи вести себя как мудак. Ради денег.

— По сути, да, — я пожимаю плечами. — Пять сотен баксов это пять сотен баксов.

Затем мы подводим итоги, оценивая друг друга с нескрываемым интересом. Она не особо скрывает, что осматривает мое тело, прячась за непроницаемым выражением лица, начинает с моих ботинок и поднимает взгляд вверх.

Я знаю, когда ее глаза падают на мой плоский рельефный пресс. Чувствую, когда они лениво пробегают по моим плечам и медлят, когда перемещаются к моим раздвинутым ногам, к промежности на моих джинсах.

Длинные темные ресницы, покрытые черной тушью, трепещут. Безупречная, бледная кожа покрывается румянцем. Ее губы, не могу не заметить, поджаты, но приятно полные.

Чертовски мило, за исключением того, что я совершенно не могу сказать, что она думает.

— Ты знаешь, что у тебя чертовски непроницаемое лицо?

— Спасибо.

Я наклоняюсь к ней.

— Как тебя зовут?

Она закатывает голубые глаза.

Я беспечно пожимаю плечами.

— Если ты не скажешь мне, то буду настаивать на имени Сексуальная Библиотекарша.

Ее глаза блуждают сверху вниз по моим накаченным, закинутым на спинку стула, татуированным рукам.

— Видишь ту женщину с седым пучком и кардиганом, которая каталогизирует словари? Это библиотекарша.

Теперь я закатываю свои глаза.

— Ни фига себе, действительно похожа на нее. Но если сравнивать, тебе не хватает только седых волос, озлобленного выражения лица и занудных очков, — ее руки касаются оправы, обрамляющей ее голубые глаза. — Впрочем, неважно, ты совпадаешь по двум из трех. Трех главных признаков сексуальной подавленности.

— Я не сексуально подавленная.

Я прикидываюсь, будто у основания моей толстой шеи вокруг горла одето ожерелье, и трогаю пальцем воображаемый жемчуг.

— Почти удалось меня одурачить.

Ее глаза сужаются.

— Если так ты стараешься быть обаятельным, то у тебя ужасно получается. Мне казалось, ты пытался поцеловать меня.

— Значит, ты об этом думаешь?

Она замирает на мгновение, берет ручку и рисует маленькие круги в своей записной книжке.

— Ты бы удивился, если бы я сказала «да», не так ли?

Я посмеиваюсь.

— Да.

— Погоди — хочу запомнить момент, когда скажу эти слова, — она искоса смотрит на меня, словно делает фото у себя в голове, затем медленно говорит: — Да. Я об этом думаю.

Не. То. Что. Я. Ожидал.

Эта цыпочка не шутит?

— Серьезно? — выпаливаю я, брови взлетают на лоб. — Ты не стебешься надо мной?

Она пожимает плечами.

— Конечно, почему нет? Я могла бы использовать триста долларов.

Люди не очень часто меня удивляют, но Сексуальная Библиотекарша… она просто шокировала меня до усрачки.

— Триста долларов?

Какого хрена!

— Не обижайся, но я не дам тебе больше половины денег; это не входит в сделку.

Она поднимает наушники, всовывая обратно в ухо сначала один, затем второй с самодовольной, удовлетворенной улыбкой.

— Тогда до встречи, Оз.

Я улавливаю, как она снова закатывает глаза, прежде чем согнуть шею, ручка приходит в движение и она возвращается к своей учебе.

Я вздыхаю.

— Ладно. Пятьдесят баксов.

— Двести пятьдесят.

Она даже не поднимает голову.

Какого черта?

— Что за бред? Ты, правда, не поцелуешь меня просто так?

— Нет, конечно, — она осматривает сверху донизу мой точеный торс, глаза воспринимают мои массивные бицепсы и тату лишь с умеренным интересом. Затем она вскидывает бровь. — Ты не совсем в моем вкусе.

Лгунья.

— Котенок, даже если бы ты сидела на этом стуле в одном своем проклятом ожерелье, то все равно не стала бы лучше на мой вкус.

Лжец.

— Пожалуйста, никогда не называй никого «котенком». Это хуже, чем «милая». Меня, прям, тошнит от таких слов, — затем она отстраняется, отодвигаясь всем свои телом подальше от меня. Ее голова склоняется над записной книжкой, плечи опускаются, затем она поднимает голову, чтобы посмотреть мне прямо в глаза. — Знаешь, что еще? Мерзко такое кому-либо говорить.

— Что! Да ты сама только что сказала мне аналогичную мерзость!

Даже если так, когда ее маска сомнения смотрит на меня, не буду лгать — я чувствую себя полным ничтожеством за то, что сказал ей это в ответ.

Отчасти.

Вроде.

Хорошо. Не совсем.

Тем не менее, я испускаю долгий, протяжный вздох, будто собираюсь сделать ей огромное одолжение, чтобы компенсировать это.

— Хорошо. Я дам тебе половину денег.

Она с отвращение морщит нос.

— Это твое извинение? Жалкие деньги?

Я отказываюсь говорить «извини».

— Как хочешь.

— Ладно. Я поцелую тебя, но только потому, что ты меня утомил.

— Ты только что обчистила меня на две сотни долларов!

— Двести пятьдесят.

Мы оценивающе смотрим друг на друга в тусклом свете библиотеки, настольные лампы придает теплое сияние ее гладкой коже лица в форме сердца. Тени танцуют, когда она склоняет голову в мою сторону, ожидая, когда я что-то скажу.

Я пытаюсь осмотреть ее сверху донизу, чтобы мысленно определить размеры ее груди, бедер и зада, но это невозможно пока она сидит.

— Можешь сделать мне одно одолжение? — бурчу я. — Думаю, если бы ты встала, мне бы было не так неловко.

Она негодующе хмыкает.

— Не так неловко для тебя? Я вот-вот собираюсь коснуться губами до совершенно незнакомого человека, и теперь ты становишься разборчивым. Эти одолжения накапливаются.

— Вместо того чтобы скулить, тебе стоит благодарить меня за такую возможность.

Фырк.

— Все верно — ты платишь мне, потому что являешься самим воплощением нравственности и благонадежности. Оно практически сочится из твоих пор.

— Мать честная. Я сказал, что собираюсь дать тебе половину, и я это сделаю.

— Поверю, когда увижу, — она еще раз фыркает, но встает, поднимается в полный рост, и снова потрясает меня. Изящное маленькое существо, она едва достает мне до ключицы, меня так и подмывает проверить, смогу ли я положить подбородок на ее макушку.

— Если ты не доверяешь мне, и я тебя раздражаю, почему согласилась на такую глупость?

Она молчит и, кажется, обдумывает мой вопрос.

— Из любопытства. К тому же, разве нельзя изредка принимать неправильные решения?

Я смотрю вниз между нашими телами, отмечая полную грудь, которую обтягивает ее черный кардиган, и улыбаюсь. Извините, ничего не могу поделать; у Сексуальной Библиотекарши большие буфера под ее подобающим свитером, с рядом подобающих пуговиц и теперь они давят неподобающе мне на грудь самым неподобающим образом.

— Как ты сказала, тебя зовут? — мой вопрос выходит более хриплым, чем предполагалось.

Ее пухлый рот расползается в еще одной удовлетворенной ухмылке.

— Сексуальная Библиотекарша.

— Нет, серьезно.

Она делает паузу, вдыхая глоток воздуха, прежде чем выдохнуть.

— Ладно. Если тебе так необходимо знать, меня зовут Джеймс. Джеймс Кларк.

Знаю, что это чертовски грубо — и, вероятно, очень оскорбительно — но я выпучиваю глаза и раскрываю рот.

— Твое имя Джеймс? Как в Джеймс, Джеймс?

Она терпеливо ждет, пока я приду в себя.

Я просто таращусь на нее, примиряя мужское имя к женственной фигуре передо мной. Затем я говорю первое, что приходит на ум:

— Парней не смущает, когда ты трахаешься с ними? Твое мужское имя не сбивает их с толку?

Голубые глаза Джеймс вспыхивают, но она никак иначе не реагирует. Она, очевидно, привыкла к такой реакции на ее имя.

— Джеймс сокращенно от Джеймсон, — «придурок» на конце ее предложения так и витает в воздухе между нашими телами.

Моя темная бровь язвительно приподнимается, а губы кривятся в ухмылке.

— Неужели… две дополнительные буквы на конце делают его таким длинным, что тебе пришлось сокращать его?

— Что-то в этом роде, — смущенная, она закусывает нижнюю губу. — Ты собираешься поцеловать меня или как? Мне нужно закончить тридцать страниц до полуночи, а я только на двадцать второй.

— Ты должна поцеловать меня.

— Вот блин, — громкий вздох, и она нервно вертит верхнюю пуговицу своего кардигана. Мои глаза падают на кусочек нежной кожи там, прежде чем она говорит: — Вот же мне фортит, час от часу все лучше и лучше, не так ли? Ну тогда ладно, Оз, не двигайся. Ты готов?

Готов на все сто.

— Готов, Джим, — я посмеиваюсь. — Чмокни меня.

Когда она прижимается своим телом ко мне, я ловлю легкий запах похожий на детскую присыпку и что-то цветочное. Я вдыхаю, глядя вниз на ее грудь. То есть, поскольку ее сиськи прижимаются ко мне, я мог бы запросто этим воспользоваться — и, как ни странно, она позволяет мне это.

Поднимается на цыпочки. Хлопает ресницами.

Поджимает пухлые губы.

Я ожидаю целомудренного поцелуя в щеку, лишь легкого прикосновения ее губ, или быстрого чмока в подбородок.

Я никогда так сильно не ошибался за всю свою чертову жизнь.

И честно сказать, я никогда настолько не заводился. Было весело пытаться заполучить поцелуй от Джеймс, честное слово, я воистину наслаждался этой погоней каждую ее секунду.

Так что я смотрю на ее губы и упиваюсь ощущением…

Прекрати это, отморозок.

Сосредоточься.

Джеймсон берет в свои теплые ладони мое лицо, придерживая за челюсть. Ее большие пальцы начинают медленно, спокойно поглаживать мои щеки, пока моя шея невольно не склоняется, веки тяжелеют, а я в изумлении наблюдаю за ней. Я по-настоящему очарован, в то время как эта странная, непритязательная незнакомка ищет мой взгляд.

Инстинктивно мои губы ищут контакта с ее ладонью, желая оставить на ней поцелуй. Как будто почувствовав мое намерение, она качает головой.

— Не надо.

Шепот.

Вздох.

Ее пуговицы вдавливаются еще глубже в мою грудь, когда она сильнее вытягивается на цыпочках, чтобы прикоснуться губами к внешнему углу моего рта.

Прикасается, вдыхая. Прижимает эти губы с одной стороны, потом с другой.

Мою нижнюю губу.

Одаривает контур моей губы быстрым движением языка.

Мои ноздри расширяются, я стою, как член прямо и напряженно, ожидая… ожидая, пока Джеймсон не отодвинется, ее гладкие руки медленно двигаются, ни разу не покидая меня, голубые глаза запоминают каждую черточку моего лица.

Раздумывая.

Мой темный, ястребиный взгляд следит за зубками, которые опускаются на нижнюю губу и оттягивают ее, следит за языком, который высовывается, чтобы увлажнить ее рот.

Я не шевелю ни единым мускулом, но не могу не подначить ее.

— Я не могу торчать здесь весь день.

— Тссс, — предостерегает она. — Тихо, пожалуйста. Когда ты разговариваешь, мне хочется вправить тебе мозги.

Ее розовый ротик дразняще зависает в миллиметре от меня, атмосфера между нами подозрительно накаляется. Энергия между нашими губами излучает легкий волнительный жар, о котором я позже задумаюсь, лежа в кровати, но на данный момент мой член подергивается в темных джинсах, а кулаки сжимаются и разжимаются по бокам, пытаясь вернуть некоторый контроль над ситуацией.

Это оказывается невозможным.

Мои ноги начинают терять покой, и вдруг адреналин пробегает по всему телу. Я мог бы намотать сто кругов вокруг кампуса — что само по себе чертовски смехотворно.

Она даже не моего обычного типа: блондинка, глупая, и доступная.

Она — никто, а я не трахаюсь с неизвестно кем.

Как правило, нет.

Искривляя губы, она наконец-то прижимает их к моим.

Вздыхает.

Мой рот раскрывается и, как хорошая девочка, она неспешно скользит языком вовнутрь.

Я возбужден. Чертовски сильно возбужден.

Джеймсон на вкус освежающая — как мятная жвачка с клубникой — и неожиданно для себя я обвиваю руками ее тонкую талию, прижимая к своему телу, чтобы потереться эрекцией об ее бедро, а наши губы разрываются. Еще. Мой язык ищет свой путь вовнутрь… далеко вглубь.

Так глубоко, будто в этом смысл жизни.

За считанные секунды мы целуемся как неконтролируемые старшеклассники в подвале своих родителей, прямо посреди чертовой библиотеки, в окружении наших сверстников.

Я стону, когда она кусает мою нижнюю губу, а затем посасывает ее.

За спиной слышу, как мои придурочные товарищи по команде за столом в другом конце зала освистывают нас — недостаточно громко, чтобы подошла библиотекарша, но достаточно шумно, чтобы Джеймсон прервала поцелуй, со стоном отстраняясь от моей твердой как камень вздымающейся груди, отдаляясь от меня, положа руку на свои губы.

После нескольких успокаивающих вздохов, она хрипло спрашивает:

— Было ли это достаточно хорошо для получения гонорара? Теперь удовлетворен?

Да ни хрена.

— Я не буду удовлетворен, пока не трахну тебя на столе библиотеки, — я хватаю ее за руку. — Пойдем.

Ее глаза расширяются от удивления, когда я пытаюсь взять ее за руки. Намерение: притянуть ее для очередного поцелуя. Реальность: она ускользает от меня, уклоняясь, ее задница ударяется о стол, толкая лампу и с грохотом сбрасывая ручки на пол. Нетвердая рука взлетает к ее распухшим губам, нежно поглаживая их подушечками пальцев.

— Я не такая девушка.

Мои пылающие глаза оглядывают ее с головы до пят: джинсы, белая футболка, черный кардиган, сверкающий жемчуг.

Жемчуг. Боже милостивый.

— Тогда какая ты девушка? Одна из тех, кто не любит хорошо проводить время? Или ты просто любительница подразнить?

Мысленно я представляю себе сцену с ней. Случайно сталкиваем наши книги со стола на пол, расчистив его, чтобы я смог усадить ее на край. Стягиваю ее джинсы. Ласкаю ее в местах… повсюду. А внутри — своим членом. Ее клитор, пока наблюдаю, как она кончает, разложенная на столе.

— Ты выиграл свое пари, — начинает медленно Джеймс, разглаживая рукой свой хвостик. — Ты выиграл свои деньги, а я успокоила свое любопытство, — теперь уже настороженные, ее большие голубые глаза перемещаются к столу, где сидят и наблюдают Зик с Диланом. — Тебе пора идти. Твои друзья ждут.

Я отрывисто киваю, моя рука опускается вниз, чтобы наглядно привести в порядок стояк в штанах.

— Спасибо за «синие яйца».

Ее губы подергиваются.

— Пожалуйста.

Я еще раз быстро осматриваю ее с головы до ног, воспринимая иначе, чем десять минут назад. В мгновение ока она превратилась из строгой и несмелой в дерзкую и удивительно эротичную.

Блин, обидно, что она не поддается.

Наконец, я поворачиваюсь к ней спиной, прежде чем побрести прочь, один тяжелый шаг за другим в направлении моих друзей. Я на половину уже пересекаю библиотеку, когда раздается ее задорный голосок, тихо окликая:

— Эй, Оз!

Я останавливаюсь.

Вместо того чтобы полностью развернуться к ней, я только чуть поворачиваю голову, одаривая ее лишь своим профилем.

— Что?

Она молчит нескольких секунд, отчего мое болезненное любопытство вынуждаетменя обернуться. Джеймсон стоит в мягком свете лампы в затемненном углу, ее глаза искрятся остроумием и юмором.

Зачарованный, я приподнимаю в нетерпении брови:

— Ну?

— Маленький дружеский совет, — ее пухлые губы раскрываются и манят меня, когда она мурлычет: — Никогда не суди девушку по ее кардигану, — достаточно громко, чтобы я услышал.

Я замираю.

— Спасибо за совет, но он мне не нужен.

Два часа и двадцать минут спустя этот тихо произнесенный совет стал единственным, о чем я могу думать: никогда не суди девушку по ее кардигану.

Что, черт возьми, это вообще значит?

Раздраженный, я бью по подушке, подбивая ее под голову и пялюсь в потолок от бессонницы, пытаясь выкинуть из головы образ жемчужного комплекта и сосредоточиться на чем-то другом — например, о торчащих сиськах Рейчел Я-не-расслышал-ее-фамилию, чтобы немного раздразнить член. Или упругой маленькой попке Кармен Не-помню-ее-лица. Или о той извращенке-брюнетке, которой я позволил отсосать у меня в библиотеке, прежде чем…

Я плюю в центр ладони, прежде чем та исчезает в моих спортивных трусах. Для лучшего доступа, я приспускаю резинку с бедер через мой невероятный стояк. Сжимаю основание своего твердого стержня, и несколько раз оттягиваю, чтобы снять напряжение, прежде чем приступить к делу, дергаю в устойчивом ритме, пока мое дыхание не становится рванным.

Брови хмурятся от усердия, а кончик языка облизывает нижнюю губу, с каждым толчком закусывая ее зубами. Блин, ощущения офигенно потрясающие, несмотря на то, что это моя собственная чертова рука.

К несчастью.

Мне хватает несколько минут, чтобы дойти до грани, и, сделав еще пару толчков, я извергаюсь и стону, когда моя ладонь наполняется теплой, липкой спермой.

И как в любом романтическом клише, существующем во все времена, я мастурбирую, представляя не восхитительное, безупречное лицо сексуальной блондинки, а свежее лицо Джеймсон Кларк. Ее безупречные волосы. Ее ясные глаза. Эти черные очки, сидящие у нее на носу.

Вселенная на самом деле стервозная, безжалостная госпожа.

Встав с постели, натягиваю резинку трусов на поджарые бедра, провожу рукой по шести кубикам своего пресса, и босиком шлепаю в общую ванную, которую делю с тремя другими ребятами, чтобы ополоснуть руки — и член.