Большой бандит
Мне нравится наблюдать за ней.
Какая-то она… необычная. В юбке этой, явно одолженной у собственной бабули, в целомудренных туфельках типичной учительницы. Пирожок этот на голове. Или ракушка — хрен знает, как там ее прическа называется.
Девочка явно хочет казаться старше, чем есть. И важнее.
Я склоняю голову набок и пристально смотрю на нее.
Худая, невысокая. Лицо выразительное, но странное какое-то. То ли я привык видеть вокруг сделанные лица, то ли она и вправду… инопланетянка, девочка моя.
Но привлекает. Отвести взгляд сложно, хочется рассматривать ее. Волосы светлые, на носу веснушки, которые она наверняка усиленно пытается скрыть, потому что они сразу отнимают у нее года три возраста.
А с детьми так нельзя. Сочтут за свою — не будут уважать.
И почему я не слышал ничего про нее? Ведь, в принципе, я в курсе школьных дел сына.
А он не рассказывал мне.
Эта девчонка новенькая, я помню предыдущую англичанку. Старая грымза, которая по-странному коверкала слова, рассказывая, что так правильно. С почетом ее отправили на пенсию и вместо нее прислали этот… цветочек.
И сын ничего не сказал мне. Хотя с Вовкой у нас близкие отношения. А что это значит? Значит, у него все серьезно по отношению к этой англичанке.
Вот так поворот!
— Что вы смеетесь? — ее аж трясет от моей реакции.
— Согласитесь, для трагедии нет повода, — отвечаю легко.
Двенадцатилетний пацан влюбился в свою молодую училку. Возможно, это встречается не так часто, скорее происходит наоборот: девчонки влюбляются в своих педагогов — но кто застрахует пацанов от неправильной любви?
— Как это нет повода? — цветочек прикладывает руку к груди и ахает, натурально оскорбляется.
— Веста, послушайте, — я придвигаясь ближе и ловлю тонкий цветочный аромат, на секунду замираю, вспоминая его.
Я ничерта не разбираюсь в духах и понять, что это за аромат, не могу, но пахнет как-то по-новому.
Женщины, которых я знаю, обливаются тяжелым люксом, который впитывается в кожу и тащится за ними шлейфом, хотя это вообще не их парфюм.
Но это, наверное, и логично, не так ли?
У подобных дам есть мужчины, которые башляют за все. Или же обязанности, которые подразумевают, что от них должно приятно пахнуть.
— Я вас внимательно слушаю, Клим Миронович, — цветочек произносит это сквозь зубы, явно злясь на мою реакцию.
М-м-м, злобный цветочек мне тоже нравится. Надо же! Я-то думал — где тусуются нормальные, живые, адекватные женщины? Ведь куда ни ткни, в эскортницу или содержанку попадешь.
А оно вот что — не тусуются они нигде. Детей наших учат!
— Веста… — начинаю.
— Веста Егоровна, — поправляет меня.
— Веста, — давлю. Ну какая она Егоровна? — Понимаете, пацанам, особенно в подростковом периоде, свойственно находить себе кумиров и обожать их. Все эти истории с плакатами, тетрадями, наклейками с их изображением, понимаете?
Молча смотрит на меня.
Черт, ей хоть двадцать есть?
У нас сколько, лет пятнадцать разницы? Начерта она не понимает, потому что сама только вчера школу закончила!
— Ладно, — сдаюсь. — Веста, когда мне было двенадцать, я фанател от Аврил Лавин. Знаете, кто это, кстати?
— Вы меня совсем за дуру держите? — сводит брови.
Ну что за вредный пирожочек!
— Так вот, я слушал ее музыку на завтрак, обед и ужин. Кассеты с ее клипами были затерты до дыр, а вместо обоев в моей комнате я клеил ее изображения. И да, представлял, что когда вырасту, то найду ее и женюсь.
— Теперь понятно, — Веста кивает серьезно.
— Что вам понятно?
Девушка выставляет в мою сторону палец и хмыкает:
— Это у вас наследственное.
— Что именно? — так, разговор зашел куда-то не туда.
— Привязанность к женщинам постарше и собственничество!
— Нормально ты выкрутила, конечно. Но я хотел сказать, что тебе просто не повезло.
— Мне конкретно не повезло!
— Может быть. Короче, ты для Вовы, как для меня Аврил Лавин. Просто ты более реальная, чем девочка с плаката, а у моего сына больше возможностей проявить инициативу, чем было у меня. Поэтому он шлет тебе цветы и пылесборники.
Веста вздыхает, качает головой, будто сдаваясь.
— Клим Миронович, мне страшно, понимаете? Я боюсь вашего сына.
Она смотрит прямо мне в глаза.
Без пикаперских приемов с покусыванием губ и щенячьим взглядом. Окончательно сдавшись, цветочек сбрасывает с себя последнюю броню и говорит то, что стоило сказать с самого начала.
— Все вокруг находят это милым, — ее голос звучит устало. — А мне страшно возвращаться домой, потому что туда может прийти курьер. И переехать я не могу — некуда. Мне страшно брать трубку, если звонит незнакомый номер или слышен звук входящего сообщения. И я бы уволилась, но у меня опыт работы небольшой, устроиться будет тяжело. Да и поможет ли это?
Я не могу разделить с ней ее страх и состояние паники, но и отмахнуться тоже не могу.
— Хорошо, Веста, я решу проблему.
— Правда? — ее глаза загораются.
Киваю.
Хрен знает, поможет ли этот разговор, но надо что-то предпринять.
Веста поднимается.
— Что ж, спасибо вам за понимание. И надеюсь, что больше не будет поводов тревожить вас.
Намек на то, что, поговорив со мной, она избавилась от проблемы в лице Вовки?
Ну что ж, не буду ее расстраивать тем, что, сама того не понимая, она на свою голову нашла еще большую проблему в моем лице.
Потому что такой цветочек я упустить не могу.