Цветкова Веста Егоровна
В нашем мире живет множество плохих людей. Порой одного взгляда на человека хватает, чтобы сделать выводы. Иногда люди кажутся добрыми и приветливыми, но это лишь маска — за ней, как за стеной, скрыты ужасные вещи, которые делает человек.
Клим Миронович бандит. И что?
Даже бандиты взаимодействую с обычным миром. Ходят на приемы к врачам, покупают что-то в магазинах — и да, общаются с учителями своих детей.
Что необычного в том, что я вызвала на разговор такого человека? Обычный, ни к чему не обязывающий разговор.
Правильно, ничего.
Ну и что, что никто прежде его не приглашал в школу, это вовсе не значит, что не было поводов! Просто кто-то обладал чуть более полной информацией об этом человеке, чем я.
Я прокручиваю в голове наш разговор, вспоминая, не ляпнула ли я ничего лишнего. Вообще-то, обычно я держу язык за зубами и не проявляю агрессии. Как-то это не в моем характере.
Обычно, если в жизни мне попадает раздражающий фактор, я стараюсь как можно скорее от него избавиться и забыть.
Но тут такой фактор, от которого не избавишься.
Об увольнении речи и быть не может. Эта работа — хороший трамплин. Мое будущее, не говоря уже о зарплате. Нигде в городе, ни в одной школе не платят такие зарплаты.
И еще один момент: я не могу подставить Инну. Она просила за меня, сказав, что от меня не будет проблем и я не создам новых.
Кто же мог подумать, что я придусь по вкусу сыну бандита!
— Приехали, — сообщает Миша, и я выныриваю из тревожных размышлений.
Лерка и Миша оборачиваются ко мне и смотрят с таким выражением лица, будто прощаются со мной навсегда.
— Ну вы еще похоронный марш закажите! — выкрикиваю, не сдержавшись.
— Ты хоть про сына его ничего плохого не ляпнула? — спрашивает Миша.
Лерка хмыкает и переводит взгляд на своего мужчину:
— Сынок Шиловского терроризирует ее. Как думаешь, она ничего плохого не сказала о его сыне?
Миша присвистывает.
— Да не сказала я ничего плохого! — выпаливаю. — И вообще, мы нормально поговорили.
— Реально? — мужчина выгибает бровь.
— Он выслушал меня, потом посмеялся, а после сказал, что решит проблему, — объясняю спокойно.
Лера и Миша снова переглядываются, и мужчина придвигается ближе, спрашивает тише:
— А у тебя загранника случаем нет?
— Нет. А зачем он мне? — удивляюсь.
У нас с деньгами не особо хорошо для путешествий за границу.
Миша не отвечает на мой вопрос, задавая новый:
— А эта работа тебе очень нравится?
— Да! Я не уволюсь и не буду бежать из страны, что за бред! Что вы его так боитесь, я же просто по-человечески поговорила с ним, вот и все.
Снова переглядывания, которые уже порядком начинают меня бесить.
— Может, и правда пронесет?
— Может быть.
— Так, все! — выпаливаю я и беру в руки сумку и пакет с тетрадями для проверки. — Спасибо, что подвезли, но со мной больше носиться не надо, все хорошо.
Честно говоря, я уже устала нервничать, поэтому торопливо покидаю машину и спешу к подъезду.
Лифт у нас уже четыре месяца как сломался, да так его и не починили, поэтому на четвертый этаж иду пешком.
— Есть кто дома? — кричу с порога и разуваюсь.
В коридор, кутаясь в теплый платок, который носила еще бабушка, выходит сонная мама.
— Привет, Весточка, — говорит ласково.
Я подхожу к маме и обнимаю ее за плечи.
— Я разбудила тебя, да? Прости, мамуль, я думала, ты уже проснулась.
Мама снова улыбается.
— Смена тяжелая была, так что я отсыпалась дольше обычного.
— Кто-то умер? — спрашиваю уже привычно.
— Всегда кто-то умирает, дочь.
Мама работает реанимационной медсестрой, и работа у нее непростая.
Родственники сильно удивились, узнав, что я не пошла по стопам матери и решила не изучать медицину, а выбрала преподавание.
Просто эти люди не видели всего того, что видела я. Как и того, в каком состоянии мама возвращалась с работы. Конечно, она улыбалась, делала вид, что все хорошо, но глаза… глаза-то не будут врать, в них читается настоящая правда, тяжесть и боль.
Я иду в ванную комнату, чтобы помыть руки.
— Как день прошел? — мама трет сонные глаза.
— Да как обычно, мамуль, — отвечаю легко.
Грузить ее своими проблемами я не хочу. Да, она знает, что происходит у меня с одним из учеников, но я не показываю ей, насколько это все пугает меня.
— Тот мальчик опять тебе что-то написал?
— Нет, — вру с улыбкой на лице. — И я сегодня говорила с его отцом, попросила обсудить этот вопрос с сыном.
— Вот и хорошо.Суп будешь? Я пойду разогрею.
Подхожу к маме и беру ее руки в свои:
— Мамуль, ты иди приляг, я сама подогрею. И папу накормлю, когда вернется. А ты отдыхай.
— Что-то и вправду спину сегодня тянет сильно, — мама потирает поясницу.
Провожу маму в их с папой комнату, переодеваюсь и иду на кухню, грею обед, сажусь есть.
Телефон пиликает, оповещая о входящем сообщении, и я без задней мысли тянусь к нему. Ведь Клим Миронович обещал, что поговорит с сыном, чего мне бояться?
Но бояться стоит, потому что на экране я читаю:
«Если я перестану писать и присылать подарки, вам действительно станет спокойнее?»
Значит, поговорил.
Беру в руки телефон и пишу первое сообщение этому абоненту.
«Да».
Тут же приходит ответ.
«Ну и что! Я все равно буду вас любить!»