Унесенные страстью

Глава 56

Морозной ночью Джорджина сидела в своей комнате, глядя в окно. Задувал резкий, пронизывающий ветер с моря, и звездочки мерцали в темно-лиловом небе, точно сапфиры. Девушка долго смотрела на одну из них, потом отвернулась, услышав, что кто-то открыл дверь.

Эйкен стоял на пороге, заполняя собой весь дверной проем, точно вставленный в раму портрет.

– Можно мне войти?

– Да.

Джорджина стояла, напряженно выпрямившись, – она ничего не могла с собой поделать. Натянутость в их отношениях длилась уже так долго, что девушке казалось: так теперь будет всегда. Ей, видимо, предназначено прожить свою жизнь, вечно желая недостижимого.

Эйкен присел на кровать. Он слегка раздвинул колени и оперся на них локтями. Он не отрывал глаз от пола.

– Прости меня, Джорджи!

– За что?

Эйкен поднял глаза на девушку.

– За все, что произошло. За похищение, за полицейский участок, за эту дурацкую сделку, которую мы заключили.

– Дурацкую сделку?

– Ну да. Я был зол, потому что ты хотела выйти замуж за другого.

– За Тома Кабачка, – подсказала Джорджина.

Оба рассмеялись, и на какое-то мгновение натянутость между ними исчезла.

– Ну да.

Эйкен встал, умоляюще протянув к ней руки:

– Я прошу у тебя прощения.

Девушка сделала шаг, потом еще один и, вложив в его руки свои, почувствовала, как он сжал их.

– Глупыш! Мне нечего прощать тебе. Я не хотела бы стать такой, какой была раньше.

Губы его были у самых ее губ, так что девушка ощущала его дыхание.

– Я хотел бы поцеловать тебя.

Девушка улыбнулась:

– Знаешь что? Пора бы уже тебе перестать спрашивать, Мак-Олух! Если ты видишь что-то желанное – возьми его!

И тут он поцеловал ее. Поцеловал так, точно не было на свете ничего драгоценнее ее. Это было нестерпимо прекрасно. Когда он наконец оторвался от ее губ, взгляд его по-прежнему был устремлен на них. Казалось, они завораживают его, и Эйкен провел по ним пальцем, следуя за их очертаниями.

– Мне кажется, я полюбил тебя с того самого вечера у тебя на балу – там, в саду.

Джорджина положила руки ему на плечи, посмотрела на него и улыбнулась:

– Я тоже.

Рот его закрыл ее губы, и он целовал ее жадно, со всей страстью и силой, которая, кажется, вечно влекла их друг к другу, с той минуты, как он вошел в ее комнату, с того первого мгновения в саду.

Страсть эта жила в них, и оба они знали об этом, оба пытались ее побороть. Это было так прекрасно – просто уступить ей, позволить Эйкену любить ее, а себе – его, уступить тем желаниям, которые так долго таились в них. Никаких колебаний. Никаких сожалений. Ничего, кроме чувства.

Его губы скользнули к ее шее и уху, и Эйкен прошептал:

– О Боже!.. Какое наслаждение – целовать тебя!

Джорджина улыбнулась, прижавшись губами к его щеке:

– Даже большее, чем когда ты ешь пончики?

– Угу, – ответил он, рассмеявшись глубоким и низким смехом, чуть хриплым от желания. – Это лучше, чем пончики. И может быть, даже вкуснее, чем пирог с голубикой.

Ладони Эйкена соскользнули с лица девушки ей на грудь; одна рука скользнула за спину, спустившись чуть ниже, и он прижал ее к себе, так что ноги Джорджины оказались зажаты между его ногами, и оба они – от губ и до бедер – слились в единое целое. Язык его проник в ее рот, исследуя каждый его уголок, а пальцы другой руки скользнули за вырез ее платья, играя с обнаженным соском; девушку необычайно взволновали его прикосновения, колени у нее подгибались. Джорджина запустила ему в волосы пальцы, еще крепче прижавшись ртом к его губам, возвращая ему поцелуи и доводя до исступления. Он что-то пробормотал в ее полуоткрытые губы, потом подхватил девушку на руки, ни на миг не отрываясь от ее рта.

Когда Эйкен положил ее на кровать; платье Джорджины было уже спущено до талии и оба нетерпеливо срывали одежду друг с друга. Он что-то проворчал насчет этих проклятых застежек.

– Так разорви его, – сказала Джорджина.

В мгновение ока Эйкен рванул на ней платье, разодрав его пополам, так что оно слетело с нее. Еще минута – и белье ее последовало за ним. Корсет ее висел под потолком, покачиваясь на светильнике, а тоненькие трусики, пролетев через всю комнату, упали на кресло.

Пальцы Эйкена ласкали ее тело, спускаясь все ниже вдоль спины, пока не обхватили ягодицы. Девушка потянула его за рубашку.

Эйкен оторвался от ее губ, глядя на нее горячим и внезапно затуманенным взглядом.

– Сорви ее! – Джорджина подняла на него глаза. – Ну же! Сорви ее с меня!

Девушка ухватилась за рубашку двумя руками и дернула в разные стороны. Пуговицы разлетелись повсюду, со стуком покатившись по каменному полу. Она тянула за длинные рукава, за манжеты, а Эйкен стоял, не двигаясь, не помогая, просто глядя на нее.

Джорджина взглянула на ремень его брюк, внезапно заколебавшись.

– В чем дело, Джорджи? Боишься?

Этого ей только не хватало! Девушка мгновенно расстегнула ремень и, ухватившись за пояс его брюк обеими руками, рванула в стороны, что было сил. Бриджи его треснули по швам. Она толкнула Эйкена на постель и, опустившись перед ним на колени, потянула с его ног сапоги. Один из них с грохотом ударился о стену, другой попал в умывальник.

Эйкен засмеялся, лежа на спине, абсолютно нагой; он притянул ее к себе, так что она лежала сверху, вдоль всего его длинного тела, а груди ее, и бедра, и ноги были прижаты к его.

– Теперь моя очередь!

Ладонь Эйкена легла на затылок Джорджины, так что рот ее прижался к его губам. Потом она оказалась под ним, и он целовал ее всю, целовал так неистово, страстно, что Джорджина забыла обо всем на свете. Она могла только чувствовать – жесткие завитки волос у него на груди, касавшиеся ее сосков, его тело, прижавшееся к ее, и его ноги и бедра, чье движение она ощущала своими.

Эйкен коленом раздвинул ее ноги, приподнимая одну из них так, чтобы проникнуть в заветное место Джорджины. Пальцы его легонько ласкали ее бедро изнутри, а она согнула колени и вскинула ноги кверху.

Эйкен, казалось, угадывал все ее желания, двигаясь так, чтобы тело его легкими короткими толчками касалось ее тела в течение долгих минут, в то время как пальцы его мягко, едва касаясь, скользили от внутренней поверхности бедра девушки книзу, к лодыжке, потом снова взлетали вверх. Снова и снова он ласкал ее, шепча в ее губы и на ухо о том, чего он желает и как это все восхитительно, спрашивая ее о том, что она чувствует; о том, что он ждал этой минуты так долго, что думал, умрет, не дождавшись.

Он коснулся губами ее груди, лаская ее кончиком языка, потом втянул чуть сильнее, легонько дергая за сосок, потом стал так же ласкать другую грудь. Язык его скользил по всему ее телу – спускаясь от груди к талии, к животу и бедрам, потом его кончик скользнул еще ниже – по бедрам к лодыжкам, и пальцы его тоже принимали участие в этой игре.

Девушка обезумела от его ласк, ее сводили с ума его поцелуи – он целовал ее бедра с внутренней стороны, потом приподнял ее ноги, целуя их под коленями.

Присев на корточки между ногами Джорджины, Эйкен молча смотрел на нее. Взгляд его переходил с ее губ на грудь, затем скользнул еще ниже, пока не остановился у нее между ног. Эйкен поднял глаза, встретившись с взглядом Джорд: жины, потом тронул ее одним пальцем; тот скользнул внутрь так легонько, так нежно, что у девушки перехватило дыхание, и она закрыла глаза.

Эйкен вытащил палец.

– Открой глаза! – Она повиновалась. Палец его снова скользнул внутрь. – Смотри на меня!

Он стал двигать пальцем, ни на миг не отводя от нее глаз. Джорджина чувствовала, как нарастает в ней наслаждение; поднимаясь из самой ее глубины, оно волной прокатилось по ее ногам и по бедрам до самых ступней; она почти перестала дышать – наслаждение возрастало с каждым новым движением его пальца.

Ее ноги взметнулись вверх, навстречу ему, и он ввел ей внутрь еще один палец, и она подалась ему навстречу – стремительно, быстро, упруго, вскрикнув в восторженном забытье; Джорджина сама не узнавала своего голоса – он звучал как будто издалека, из другого мира.

Эйкен не трогал ее, давая ей время сполна ощутить каждый миг наслаждения. Он не торопил ее. Но он смотрел на нее так, словно не было в этом мире ничего важнее ее.

Джорджина хотела было сесть, но Эйкен покачал головой, прижав ее одной рукой к постели.

Девушка взглянула на него; он улыбался. Потом приподнял ее ногу, целуя ее изнутри, прежде чем положить к себе на плечо; затем поднял другую.

Джорджина поняла, что он намеревается делать, и внезапно испугалась.

– Нет, Эйкен!

– Да, – сказал он.

Руки его скользнули к ее ягодицам, и он приподнял ее к самым своим губам.

Джорджина застонала так громко, что закусила губу, стараясь заглушить этот рвавшийся из нее стон.

– Да, любовь моя, – сказал он, почти касаясь ее губами. – Не надо противиться – я хочу любить тебя так!

Он целовал ее со всей страстью, с какой он целовал ее в губы. И все в ней напрягалось, пульсируя и сдаваясь, трепеща от непомерного наслаждения, и каждый раз он давал ей ощутить его во всей его силе.

Эйкен подождал, потом снова стал ласкать ее языком, пока она не откинулась на подушки в сладостном бессильном изнеможении.

Когда же Эйкен вошел в нее наконец, с силой прижимая к постели, Джорджина поняла, почему любовь плотская, земная обладает такой властью, что доводит людей до безумия. Она узнала, что значит любовь, из-за которой вспыхивают войны, любовь настолько могучая, что слабый человеческий ум не в силах противиться ей, томимый жаждой ее испытать.

Она даже представить себе не могла, что мужчина и женщина могут вдвоем сотворить это чудо. Раньше Джорджина не знала, что это значит – свободно отдаться любви, и ей хотелось, чтобы любовь эта длилась бесконечно, до конца ее жизни.

– Я люблю тебя, – шепнул Эйкен.

Он повторял эти слова опять и опять, с каждым толчком.

Эйкен входил в нее сильно и глубоко, с необычайной мощью и нежностью, угадывая все ее желания, говоря с ней о том, что он чувствует, чтобы девушка знала, что он испытывает то же, что и она, что это она сотворила с ним это чудо и что благодаря ей ему так хорошо в этот миг, как не было еще никогда в жизни.

Лицо его горело от желания и страсти, от полыхавших в нем чувств.

Когда Эйкен наконец уступил своему желанию, войдя в нее – в самую глубину, он со стоном произнес ее имя; тепло и сила и новая жаркая жизнь хлынули, наполняя ее.

Джорджина не знала, сколько они пролежали вот так – влажные от пота, без движения; быть может, они взяли уже все друг от друга и не осталось ничего, что можно было бы еще дать или взять.

Казалось, прошли часы, хотя на самом деле это были лишь минуты; Джорджина внезапно почувствовала, как ногу ее сводит судорогой. Девушка рванулась.

– О... Господи! – вскрикнула она, лежа под Эйкеном. – Моя нога!

– Что? – Он приподнялся, глядя на нее сверху вниз. – Что, черт побери, приключилось?

– Судороги! – только и могла выговорить Джорджина. Она попыталась нагнуться, но Эйкен, лежавший сверху, мешал ей.

Эйкен лег на бок.

– Где?

– Нога! – вот и все, что она могла сказать.

Эйкен принялся растирать ее икры; они так туго сжимались, что девушке хотелось кричать.

Еще минута – и он заставил ее несколько раз согнуть и разогнуть ногу, хотя Джорджина и жаловалась, что ей очень больно; вскоре у нее все прошло. Девушка взглянула на него.

Спустя мгновение оба они уже смеялись и дурачились, катаясь по кровати.

– Это все ты виноват, – со смехом сказала Джорджина. – Что только ты не проделывал с моими ногами!

– Но ты же не жаловалась, Джорджи! Ты ведь, кажется, просила еще.

– Вовсе нет!

– Ну да! Просила. «Еще... еще... Эйкен!» – передразнил он ее тоненьким голосом, прикрыв глаза и тряся своей большой головой.

Джорджина лежала, не говоря ни слова. Она не отвечала на его насмешки, делая вид, что это ее совершенно не трогает. Он перестал смеяться и посмотрел на нее, словно внезапно сообразив, что ему не удастся ее рассердить. Девушка только улыбалась, легонько поглаживая его грудь – ласково, нежно проводя по ней кончиками пальцев.

Достигнув желаемого, Джорджина медленно опустила руку и тронула плоть Эйкена, проведя по ней пальцем и глядя, как она напрягается.

Смех его замер; теперь уже у Эйкена перехватило дыхание.

Потребовалось всего лишь несколько минут, чтобы Джорджина узнала что-то новое – поняла, какую она имеет над ним власть; это ощущение захватывало. Девушка вдруг осознала, что Эйкен в ее власти точно так же, как и она – в его.

Она противилась ему так отчаянно только потому, что боялась своих чувств, боялась, что теряет рассудок и самообладание, что, уступив ему, она потеряет себя, полностью отдавшись мужчине, а страсть, которую он вызывал в ней, была так сильна, что Джорджина не могла с ней справиться, сколько бы ни старалась.

От этого сознания Джорджине вдруг стало необыкновенно легко. Впервые в жизни она поняла, что любовь – это вовсе не то, что давит, угнетая тебя, подавляя твою душу и естество. Девушка села на кровати и опрокинула Эйкена на спину.

Следующий час она провела, проделывая с ним все то, что он делал с ней, пока не достигла отмщения; теперь уже Эйкен шептал, умоляя:

– Еще... Еще!..

Спустя несколько часов девушка лежала в его объятиях; луна опустилась уже совсем низко. Джорджина слушала дыхание Эйкена; он крепко спал.

Джорджина никогда не смирялась при поражении, а эта победа наполнила ее ликованием. Она рассмеялась и пробормотала:

– И они еще смеют говорить, что женщины – слабый пол!