Управляемые

8 глава

Пока мы с Колтоном неспешно покидаем «Дом», меня охватывает странное чувство спокойствия. Думаю, это оптимальное состояние, чтобы отправиться с ним на свидание. Эффект неожиданности: мне удалось застать его врасплох, и он не мог спланировать ничего грандиозного. Потому что грандиозное планирование может быть приравнено к повышенной снисходительности и заранее продуманному обольщению. А это именно те две вещи, в которых я, определённо, не нуждаюсь. Колтону тяжело сопротивляться и такому, как он есть — неподготовленному.

— Мы возьмём мою машину, — говорит он, кладя руку мне на поясницу; тепло его прикосновения успокаивает, пока он ведёт меня к гладкому, угольно-чёрному кабриолету, припаркованному у обочины. «Астон Мартин» красив и выглядит так, что понятно — за ним тщательно ухаживают. Похоже, он, действительно, умеет летать, и на мгновение мне хочется сесть за руль, утопить в пол педаль газа и умчаться, оставляя всех моих призраков позади.

— Классная тачка, — признаю я, хоть и стараюсь не показывать особенного интереса. Уверена, он привык к женщинам, которые подлизываются к нему, расхваливая его и его машину. Я не буду. Думаю, пора игре начаться.

— Спасибо, — он открывает для меня пассажирскую дверь, и я проскальзываю на сиденье, обтянутое чёрной кожей, любуясь изысканным, роскошным интерьером салона. — Я подумал, сегодня прекрасный день, чтобы кататься с откинутым верхом, — произносит он, обходя машину сзади и усаживаясь рядом со мной. — Я просто не мог предположить, что заполучу ещё и тебя. В качестве бонуса! — признаётся он, ослепляя меня мегаваттной улыбкой, пока надевает свои солнцезащитные очки.

Его улыбка так заразительна, что я не могу удержаться и улыбаюсь в ответ.

— А что случилось со старым добрым брутальным грузовичком? — спрашиваю я, в то время как он наклоняется и открывает передо мной бардачок, задевая рукой моё бедро и громко смеясь над моей репликой. Его прикосновение электризует, даже когда это происходит случайно. Колтон достаёт потрёпанную форменную бейсболку с лейблом Firestone на козырьке и водружает её себе на голову, тёмные вьющиеся волосы выбиваются из-под бейсболки на затылке, закрывая шею. Колтон надвигает бейсболку на лицо так, что её козырёк касается очков.

Предполагаю, что это его «инкогнито»-вид, но всё, о чём я могу думать — он выглядит чертовски сексуально. Как всегда готовый к извержению тлеющий вулкан — дерзкий, плохой парень с вызывающим слюноотделение телом. Я офигительно ошибаюсь, если на самом деле думаю, что моя сила воли захочет препятствовать какому-либо его ко мне требованию. Он тянется и быстро сжимает моё бедро, прежде чем нажать кнопку старта на приборной панели.

— Не волнуйся, грузовичок у меня тоже есть, — хихикает он, прежде чем двигатель с рёвом пробуждается к жизни, посылая вибрации по моему телу и наполняя меня острыми ощущениями.

— Держись! — кричит он, покидая окрестности «Дома» с возбуждённым взглядом маленького мальчика на лице. «Парни и их игрушки», — думаю я, рассматривая его из-под своих «авиаторов». Мастерство его вождения не должно меня удивлять, ведь он зарабатывает этим на жизнь, но, тем не менее, удивляет. Я также совсем не должна быть заворожена его абсолютным профессионализмом, тем, с какой плавностью и скоростью он управляет машиной, но мне очень хочется протянуть руку и дотронуться до него. Слиться с ним, даже зная, как опасно для меня пересекать эту черту.

Мотор оглушительно ревёт и смешивается со свистом ветра. Разговаривать в таких условиях не представляется возможным. Я сижу, сложа руки на коленях, наслаждаясь чувством свободы, пока ветер треплет мои волосы, а солнышко согревает кожу. Откидываю голову назад и поддаюсь желанию поднять руки вверх, пока мы несёмся по автомагистрали номер десять в западном направлении.

Оглядываюсь вокруг и замечаю, что Колтон пристально, с любопытством, наблюдает за мной. Он едва заметно, с крошечной улыбкой на губах, качает головой, прежде чем возвращает взгляд к дороге. Через мгновение он нажимает кнопку на приборной панели, и в машине начинает бить музыкальный источник, окружая нас быстрым ритмом песни.

Заканчивается эта песня, и начинается другая. Я откидываю голову, громко смеясь. Это запоминающаяся броская популярная мелодия, которую я много раз слышала по радио Шейна. Краем глаза я замечаю, что Колтон бросает на меня насмешливые взгляды, поэтому, несмотря на свой средний голос, я громко подпеваю, надеясь, что он слышит слова: «Ты заставляешь меня замечательно чувствовать себя, даже если это неправильно. Я хочу кричать об этом вслух, парень, я просто прикусила язык». Я снова поднимаю руки над головой, давая себе волю, наслаждаясь ощущением, что пою Колтону о своих чувствах, не говоря ему об этом прямо. Это так не похоже на меня — петь вслух, отрываясь, — но что-то в том, что я с ним, сижу рядом в этом роскошном спортивном автомобиле, ослабляет мои запреты. Когда мы покидаем автостраду, я с удовольствием допеваю: «Это так здорово, но ты вреден для меня!», Колтон слышит эти слова и добродушно им смеётся.

Я продолжаю подпевать песням, но уже с меньшим задором, потому что двигатель теперь работает тише, так как мы выехали на Четвёртую улицу. Я замечаю, что мой водитель высматривает уличную парковку, и моё любопытство обостряется, потому что мы не решили, куда пойдём. Он резко сворачивает и с искусной точностью паркуется у бордюра.

Я оглядываюсь вокруг в попытке выяснить, где мы, в то время как он нажимает кнопку на гладкой приборной панели, и сексуальное мурлыканье двигателя прекращается.

— Ничего, если ты секунду посидишь в машине? — спрашивает он, сверкая искренней улыбкой, и это действует на меня сильнее, чем я хотела бы допустить.

— Конечно, — отвечаю я и понимаю, что на данный момент я соглашаюсь на гораздо большее, чем просто терпеливо сидеть в машине. Я выкидываю из головы все опасения и клянусь себе свыкнуться с мыслью о том, чтобы снова начать чувствовать. Из-за желания чувствовать снова. Пробегаюсь взглядом по его лицу, останавливаясь на губах, а потом отвожу его; непристойные мысли вихрем проносятся в моей голове. Он ещё шире улыбается, замечая моё пристальное внимание.

— Я сейчас вернусь! — объявляет он, прежде чем развернуться и изящно вылезти из машины, а потом намеренно останавливается спиной ко мне, чтобы дать полюбоваться невероятным видом своей обтянутой джинсами задницы. Я кусаю губу, стараясь подавить сильное желание, пробивающее моё тело. Колтон оборачивается ко мне через плечо и бросает, смеясь, прекрасно осознавая, как на меня влияют его действия:

— Эй, Райлс!

— Да, Ас?

— Я говорил тебе, что ты не сможешь мне сопротивляться! — Он ослепляет меня обезоруживающей улыбкой, прежде чем перепрыгнуть через бордюр, и, не оглядываясь, быстро идёт к жилому массиву, длинными ногами меряя тротуар.

Ничего не могу поделать с усмешкой, с которой смотрю на то, как он уходит. Этот мужчина — само очарование и воплощение сексуальности. От ребяческой усмешки, которая за секунды разоружает меня, и до плотской разнузданности, которая свидетельствует, что он точно знает, куда идёт, и каковы его намерения. Он источает мужество, вызывая желание, и управляет всеобщим вниманием единственным взглядом ошеломляющих глаз. Он резкий и безрассудный, и хочется двигаться вместе с ним дальше, в надежде увидеть проблеск его нежной стороны, прорывающейся время от времени. Плохой мальчик с оттенком уязвимости, которая оставляет вас затаившими дыхание и крадет ваше сердце.

Я отвлекаюсь от своих мыслей, переключаясь на восхитительный вид широких плеч Колтона и сексуального самодовольства, с каким он шагает вниз по тротуару. При виде двух женщин он натягивает свою бейсболку пониже. Когда он проходит мимо, они обе поворачивают за ним головы, восхищаясь, а потом смотрят друг на друга, хихикая, пока одна другой восклицает: «Ничего себе!».

Я знаю, как они чувствуют себя, помножив это на сто. Вижу, как Колтон останавливается и исчезает в каком-то дверном проёме. Из моей точки обзора не видно вывески над входом на потрескавшемся фасаде.

Я коротаю время, любуясь лоснящимся салоном автомобиля, и рассматривая людей, которые проходят мимо машины Колтона и пялятся на неё. Звонок его телефона, лежащего на консоли, заставляет меня вздрогнуть. Я кидаю взгляд на экран, и вижу, как на нём высвечивается «Тони». Прежде, чем я гашу свою неожиданную ревность, на меня накатывает приступ раздражения при виде имени девушки на дисплее его телефона. Конечно, у него есть женщины, которые могут ему звонить, говорю я себе.

Вероятно, постоянно.

— Готово, — произносит, пугая меня, Колтон, размещая позади меня бумажный пакет с едой. Потом обходит машину и скользит на водительское место. Цепляя ремень безопасности, он замечает на экране телефона сообщение о пропущенном вызове и пролистывает его. При виде имени звонившего на его лице появляется загадочное выражение, а я отчитываю себя, потому что надеялась — он будет хмуриться, узнав, кто звонил.

Девушки всегда надеются.

За пару секунд мы возвращаемся на трассу и направляемся по автомагистрали в сторону Тихоокеанского побережья. Я любуюсь видом прибоя, волн, разбивающихся о пляж на фоне медленно опускающегося за горизонт солнца, прежде чем осознаю, что мы тоже становимся частью этого пейзажа.

Колтон едет к пятачку почти пустой автостоянки. Я удивлена, что здесь так мало людей, ведь погода сегодня необычайно теплая для этого времени года.

— Мы на месте, — объявляет мой спутник, нажимая кнопку, поднимающую крышу машины, и она накрывает нас, пока мы въезжаем на стоянку. Я смотрю на него, не в силах скрыть удивление: я надеялась на неромантичное свидание, а он привёз меня на моё самое любимое место на земле. Ближе к закату пляж почти пустой. Колтон просто ведёт нечестную игру, но, с другой стороны, он не знает меня достаточно хорошо, чтобы знать мои предпочтения, таким образом, я приписываю это удаче, которая на его стороне.

Он берёт пакет с сиденья позади меня и выходит из машины. Затем вытаскивает из багажника одеяло, и только после этого подходит к моему сиденью. Открывая мне дверь, он игриво предлагает руку, чтобы помочь выйти из машины.

— Пошли, — требует он, и тянет меня за руку, и во мне вспыхивает тысяча соблазнительных ощущений, пока он ведёт меня к песку и прибою. Моя голова немного кружится оттого, что он продолжает держать мою руку, хотя я послушно следую за ним. Грубые мозоли на его ладони против моей гладкой кожи — желанное и волнительное ощущение. Почти как приводящий в чувство щипок, когда хочешь удостовериться, что не грезишь наяву.

Мы выходим на пляж, проходя мимо кучи одежды и полотенец, которые, по моему мнению, принадлежат двум сёрферам, объезжающим волны. Мы идём молча, оба проникаясь окружающей красотой, пока я подыскиваю слова. Почему я вдруг так нервничаю — из-за напряжённости Колтона? От его близости?

Когда до полосы мокрого песка остаётся около трех метров, Колтон, наконец, произносит:

— Как насчёт остановиться прямо здесь?

— Конечно. Хотя, если бы я знала, что мы поедем к океану, я бы взяла купальник, — легкомысленно отвечаю я; как всегда, когда нервничаю, я глупо шучу. Если бы я могла закатить глаза на свои слова, я бы так и сделала.

Чувствуя отсутствие бравады в моих словах и мою ощутимую нервозность, когда мы действительно остались вдвоём, только он и я, Колтон иронично замечает:

— А кто говорит о купальниках? Я всегда купаюсь нагишом.

Я холодею от этого комментария, широко раскрыв глаза и громко сглатывая. Странно, что мысль обнажиться рядом с этим красавчиком так расстраивает меня, учитывая тот факт, что его руки уже были на мне.

Его совершенство против моей заурядности.

Колтон протягивает свободную руку, пальцем приподнимая мой подбородок так, чтобы я встретилась глазами с его нежным взглядом:

— Расслабься, Райли. Я не собираюсь есть тебя живьём. Ты хотела простоты, я тебе её предоставил. Я подумал, что грех не воспользоваться такой необычно тёплой погодой, — говорит он, отпуская мой подбородок, и вручает мне коричневый пакет, чтобы иметь возможность расстелить на песке большое одеяло от Pendleton. — Кроме того, когда я, наконец, заполучу тебя обнажённой, это будет несколько более приватно, чтобы я мог наслаждаться каждой медленной и сводящей с ума секундой этого. Чтобы я мог не торопиться, и точно показать тебе, для чего было создано твоё сексуальное тело, — вскидывает он на меня глаза, его взгляд искрится желанием, а рот изогнут в греховной улыбке.

Я делаю судорожный вдох и качаю головой, не уверенная в себе, правильности моей реакции на него, и не зная, как я должна вести себя дальше. Этот мужчина способен совратить меня одними словами. Определённо, это плохой знак, и, если он продолжит в том же духе, я сдамся ему в самое ближайшее время. Я ёжусь от напряжённости его взгляда и направления собственных мыслей, которые заняли всё моё сознание.

— Садись, Райли. Обещаю — я не кусаюсь, — усмехается он.

— Посмотрим, — фыркаю я в шутку, отвечая, но подчиняюсь, и, сев на одеяло, отвлекаю себя от переживаний вознёй с молнией на своей обуви. Потом стягиваю носки, освобождая ступни, и шевелю пальцами, окрашенными лаком цвета пожарной машины, зарываясь ногами в песок. Подтягиваю колени к груди, обнимая их.

— Здесь так красиво. Здорово, что облака сегодня далеко отсюда.

— Мм-хм, — мямлит он, дотягиваясь до коричневого пакета с Четвёртой улицы. — Ты проголодалась? — спрашивает он, выуживая два свёртка, обёрнутые белой гастрономической бумагой, буханку французского хлеба, бутылку вина и пару бумажных стаканчиков. — Вуаля! — объявляет он. — Весьма утончённый обед — салями, сыр Проволоне, французский хлеб и немного вина. — Уголки его рта слегка приподнимаются, пока он оценивает мою реакцию. Будто удостоверяется, правда ли, что мне, на самом деле, нравится такой непринуждённый, без излишеств, пикник, вопреки принятым в Голливуде блеску, гламуру и претенциозности.

Я осторожно смотрю на него, не испытывая радости от каких-либо игр или проверок, но, предполагаю, такой как он должен опасаться подобного неодобрения больше других. Опять же, он сам просил меня о свидании, хотя я до сих пор не знаю, почему.

— Ну, это не «Риц», — сухо констатирую я, закатывая глаза, — но придётся довольствоваться тем, что есть, — раздражённо заканчиваю.

Он громко смеётся, откупоривая бутылку, разливает вино по стаканчикам и вручает один мне:

— За простоту! — благодушно провозглашает он.

— За простоту! — поддерживаю я, чокаясь с ним стаканом, и делаю глоток сладкого, ароматного вина. — Ничего себе! А девушка легко может привыкнуть к такому, — признаю я. И продолжаю говорить на его вопросительно-сомневающийся взгляд. — Чего же больше я могу просить? Солнце, пляж, еда…

— Достойное свидание? — шутливо интересуется он, и, отрывая кусок хлеба, укладывая на него слоями сыр и тонко нарезанная салями, протягивает мне этот бутерброд на бумажной салфетке. Я милостиво принимаю его, мой живот урчит от предвкушения. Я и забыла, какой голодной была.

— Спасибо, — говорю я ему, забирая из его рук еду. — За угощение, за пожертвования, за Зандера…

— Что с ним случилось?

Я пересказываю ему суть истории мальчика; на протяжении всего рассказа лицо Колтона остаётся бесстрастным.

— И сегодня, увидев тебя, он в первый раз намеренно, по собственной инициативе, взаимодействовал с кем-либо, поэтому спасибо тебе. Моя благодарность больше, чем ты когда-нибудь сможешь узнать, — заканчиваю я, застенчиво опуская глаза; щёки заливает румянец, когда я вдруг чувствую себя неловко от его неприкрытого пристального внимания. Я кусаю свой импровизированный сэндвич; от сочетания свежего хлеба с гастрономическими деликатесами из меня вырывается благодарный стон. — О, это, действительно, великолепно!

Он согласно мне кивает.

— Я всегда закупаюсь в этом гастрономе. Это, безусловно, лучше и больше по мне, чем икра,— он непримиримо пожимает плечами. — Итак, почему «Всеобщая забота»? — спрашивает он; его рот слегка приоткрывается, когда он наблюдает за тем, как я наслаждаюсь едой.

— По многим причинам, — признаюсь я, откусывая ещё. — Возможность изменить что-то к лучшему, шанс быть частью прорывов, как сегодня с Зандером, и чувства, которые возникают, когда брошенный ребёнок начинает снова ощущать себя значимым… — я вздыхаю, не находя достаточно слов, чтобы выразить все свои чувства по этому поводу. — Так много всего, что я даже не могу начать объяснять.

— Ты очень предана всему этому. Я восхищаюсь тобой, — его тон серьёзный и искренний.

— Спасибо, — отвечаю я, делая ещё один глоток вина, и встречаюсь с ним взглядом. — Ты и сам сегодня вёл себя весьма впечатляюще. Как будто знал, что делать, несмотря на мои попытки выгнать тебя, — признаю я застенчиво. — Ты очень правильно повёл себя с Зандером.

— Нет, — мотает он головой, укладывая очередной кусок сыра на хлеб, — я вообще не лажу с детьми. Поэтому у меня их никогда не будет, — решительно резюмирует он с пустым выражением лица.

Я ошеломлена его заявлением.

— Довольно смелое заявление для кого-то настолько молодого. Я уверена, в какой-то момент ты передумаешь, — возражаю я, сощурившись, пока наблюдаю за ним, и жалею, что у меня, в отличие от него, в этом вопросе по-прежнему нет выбора.

— Абсолютно исключено, — настойчиво подтверждает он, впервые за время нашего знакомства отводя от меня глаза. Я чувствую, насколько неприятна ему эта тема. Это странно для такого самонадеянного и уверенного в себе и во всех других сферах жизни человека. В течение нескольких минут он молча смотрит на бурный океан; на его высеченном лице нечитаемый взгляд.

И когда я уже не жду ответа на своё, больше похожее на допрос, утверждение, Колтон прерывает молчание:

— Не совсем так, — произносит он с какой-то покорной грустью в голосе. — Я уверен, ты каждый день испытываешь это на собственном опыте, Райли. В этом мире люди используют детей в качестве пешек. Слишком много женщин пытается захомутать мужчину с помощью беременности, а потом, когда мужчина уходит, ненавидят своего ребёнка. Люди берут приёмных детей только ради ежемесячной правительственной выплаты. И это продолжается и продолжается, — он беспечно пожимает плечами, противореча тому, насколько глубоко затрагивает его скрытая за этими словами правда. — Такое происходит ежедневно. Дети загублены и брошены из-за эгоистичного выбора их матери. Я никогда не поставлю ребенка в такое положение, — он выразительно качает головой, всё ещё отказываясь встречаться со мной глазами; его пристальный взгляд следит за сёрфером, покоряющим очередную волну. — Несмотря на это, я, вероятно, испортил бы их так же, как меня, когда я был ребенком, — после этой последней фразы он глубоко дышит, одной рукой снимая бейсболку, а другой ероша волосы, что я интерпретирую как волнение.

— Что ты имеешь в виду? Я не понимаю, — я колеблюсь, пока задаю вопрос, не поднимая глаз. Этот разговор как-то очень быстро стал тяжёлым. На его лице мелькает раздражение, прежде чем я замечаю, как Колтон подавляет это чувство:

— Моё прошлое — достояние общественности, — заявляет он, а я морщу лоб от растерянности. — Известность заставляет людей докапываться до уродливых фактов в биографии знаменитости.

— Прости, — говорю я, поднимая брови. — У меня нет привычки исследовать биографии партнёров перед свиданием, — за своим сарказмом я прячу неловкость, которую испытываю от этого разговора.

Его насыщенные зелёные глаза ловят мой взгляд, на сжатой челюсти пульсирует жилка:

— В действительности, ты должна это делать, Райли, — предупреждает он стальным голосом. — Ты ведь никогда не знаешь, кто на самом деле опасен. Кто может причинить тебе боль, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Я озадачена этим внезапным высказыванием. Он имеет в виду себя? Предупреждает держаться от него подальше? Я в смятении. Преследует, а потом отталкивает? Это уже второе подобное его заявление за сегодняшний день. И какие выводы я должна теперь сделать?

И что это, чёрт возьми, за комментарии по поводу его загубленного детства? Его родители — практически элита Голливуда. Он намекает, что они плохо с ним обходились? Исследователь во мне хочет во всём разобраться, но, думаю, Колтон не одобрит моего любопытства.

Я осторожно оглядываю его, видя, что его внимание опять приковано к прибою. В этот момент он предстаёт таким, каким его описывают СМИ. Тёмный и задумчивый, немного грубоватый, с лёгкой тенью небритости на подбородке, с напряжённостью в глазах — отчего начинаешь считать его неприступным. Непредсказуемым. Широкие плечи и откровенная сексуальность. Плохой парень, чья искусно используемая привлекательность смешана с изрядной долей безрассудности. Возбуждённые женщины падают в обморок и клянутся, что могут приручить его — если бы у них был шанс.

И он сидит здесь. Со мной. Это ошеломляюще, и мне до сих пор не понятно, как всё это произошло, и почему это произошло со мной.

Я прочищаю горло, пытаясь развеять неловкость, сгустившуюся на нашем пикнике:

— Мммммм… — невозмутимо произношу я.

Он запрокидывает голову и громко смеется, повернувшись ко мне. Все следы Задумчивого Колтона сразу заменены Расслабленным Колтоном, с глазами, полными юмора, и мегаваттной улыбкой:

— Все это немного сложно, да?

Я киваю, кривя губы, пока откусываю ещё один кусок сыра. Время сменить тему.

— Понимаю, что мой вопрос не оригинален, но всё-таки: что тебя побудило стать гонщиком? То есть, что заставляет тебя ради забавы носиться по кругу со скоростью двести миль в час?

Он отпивает из одноразового стаканчика.

— Моим родителям нужен был способ справиться с моим переходным возрастом, — пожимает он плечами. — Они решили: почему бы не обеспечить меня безопасной техникой, которой бы я увлёкся, вместо того чтобы мчаться на улицу убивать себя или кого-то другого. К счастью для меня, у них были средства, чтобы выполнить задуманное.

— То есть, ты начал гонять в подростковом возрасте?

— В восемнадцать лет, — смеётся он, вспоминая.

— Что тут смешного?

— Я получил разрешение на сумасшедшую езду. Я гонял… на самом деле, выходил из-под контроля… как какой-то гоняющий слегка неопрятный панк, — Колтон смотрит на меня в ожидании какой-нибудь реакции. Я просто смотрю на него, подняв брови, и он продолжает. — Когда однажды меня задержали как малолетнего правонарушителя, я был освобождён только благодаря имени моего отца. Боже, как он был зол! На следующий день он вздумал преподать мне урок. Посадил в машину с одним из знакомых ему водителей-каскадеров. Думал, тот парень прокатит меня раз десять по трассе, я испугаюсь, и это вытряхнет из меня всё дерьмо.

— Очевидно, не сработало, — сухо констатирую я.

— Нет. Каскадёр попугал меня немного, а потом я спросил, может ли он показать мне пару профессиональных трюков, — с улыбкой на губах Колтон пожимает плечами, глядя в сторону воды. — В конце концов, он согласился, позволив мне пару раз вести машину самому. В тот день по какой-то причине на трек пришёл один из его друзей — его звали Беккет. Беккет был членом одного из экипажей местных гонщиков, и они только что потеряли своего водителя. Он спросил, думал ли я когда-нибудь о гонках. Я посмеялся над ним. Во-первых, он был моего возраста — как он мог быть членом гоночной команды, а во-вторых, мог ли он, посмотрев, как я сделал пару кругов по треку, решить, что я могу водить гоночный болид? Я рассказал ему о своих сомнениях, и он ответил, что уверен — я хорошо смогу справиться с машиной, и попросил прийти меня на следующий день, чтобы ещё поговорить на эту тему.

— Оказался в нужное время и в нужном месте, — бормочу я, довольная тем, что узнаю о нём нечто, не залезая для этого в Интернет.

— В точку, — он качает головой. — Ну, я с ним встретился. Опробовал машину на трассе, неплохо показал себя и поладил с ребятами. Они попросили меня участвовать в следующей гонке. Я выступил очень прилично, поэтому стал продолжать участвовать в гонках. Стал известен. И держался подальше от неприятностей, — он улыбается мне озорной улыбкой, подняв брови, — по большей части.

— И, по прошествии времени, ты наслаждаешься гонками?

— Я хорош в этом, — говорит он.

— Я не о том спросила.

Он жуёт, тщательно обдумывая мой вопрос.

— Да, думаю, да. Нет других ощущений, кроме этого. Я — часть команды, и в то же время на треке — просто я. И нет никого, от кого бы я зависел, и некого обвинять, если вдруг что-то пойдёт не так. — Я чувствую страсть в его голосе. Колтон всё ещё испытывает почтение к своему виду спорта. — На трассе я избавляюсь от папарацци, поклонниц… моих демонов. Единственный страх в это время — тот, который создаю я сам, и я могу управлять им поворотом колеса или нажатием на педаль… а не любой другой, навязанный мне кем-то другим.

Поражённый взгляд на его лице говорит, что Колтон рассказал мне больше, чем хотел бы. Что он удивлён своей неожиданной откровенностью. Чтобы избавить его от беспокойства из-за ощущения уязвимости, я откидываюсь на руки и поднимаю лицо к небу.

— Как же здесь красиво, — говорю я, вдыхая свежий воздух и зарываясь пальцами в прохладный песок.

— Ещё вина? — спрашивает он, передвигаясь ближе ко мне. Мимолётное прикосновение его ладони к моей руке заставляет мои чувства петь. Я бормочу, соглашаясь, пока в голове замолкают предупреждающие звоночки. Знаю, мне необходимо быть от него на некотором расстоянии, но он чертовски привлекателен. Неотразим. Я совсем не ожидала такого, но тем не менее, предвкушала. Мне нужно очистить свою голову, он затуманивает моё восприятие.

— Итак, Ас, ты именно так представлял себе наше свидание, когда платил за него деньги? — Я поворачиваю голову и сталкиваюсь с ним нос к носу; растрёпанные волосы, полные губы, сверкающие глаза. Я задерживаю дыхание, замерев для всего, что может случиться, если я наклонюсь, его губы снова окажутся на моих губах. И я испытаю его чувственный голод, как это случилось сегодня в дверях «Дома».

Он посылает мне мимолётную улыбку.

— Не совсем, — признаёт он, но я ощущаю, что наша близость тоже на него влияет, потому что вижу, как ускоряется биение пульса на его шее. Его кадык движется вслед сглатыванию. Я возвращаю взгляд к его лицу, между нами повисают невысказанные мысли.

— У тебя, действительно, самые необычные и прекрасные глаза, — выдыхает он мне шёпотом.

Не то чтобы я раньше не слышала об уникальности своих фиолетовых глаз, но, по какой-то причине, от сказанных им слов сквозь меня спиралью проходит желание. В моей голове снова предупреждающе звенят колокольчики.

— Райли?

Я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом; моё сердце трепещет.

— Я спрошу тебя один раз. У тебя есть парень? — серьёзность его тона, как и сам вопрос, застают меня врасплох. Я не ожидала его, поскольку думала — Колтон знает ответ после нашего закулисного знакомства тем вечером. И что более удивительно, нежели сам вопрос — как он об этом спросил. Таким требовательным тоном.

Я отрицательно мотаю головой, шумно сглатывая.

— Никого, кого бы ты случайно приметила?

— Ты спрашиваешь об этом уже второй раз, — шучу я, пытаясь стряхнуть нервозность, проносящуюся по позвоночнику. А когда вижу, что он не улыбается, а удерживает мой пристальный взгляд, снова отрицательно качаю головой. — Нет. А что? — интересуюсь, затаив дыхание.

— Я должен знать, кто стоит у меня на пути, — он склоняет голову набок и вглядывается в меня, отчего мои губы раскрываются, а во рту внезапно становится сухо, — чью задницу пнуть, прежде чем я сделаю это официально.

— Сделаешь официально — что? — моё сознание пульсирует в попытке выяснить, что же я упускаю.

— Сделаю тебя своей, — его дыхание обдувает моё лицо, а глаза поглощают меня целиком. — Как только я трахну тебя, Райли — ты будешь моя, и только моя.

О. Чтоб. Меня. Как могут эти слова, такие собственнические, такие доминирующе мужские, сделать меня ещё более изнывающей по Колтону? От которых у меня, независимой, уверенной в себе женщины, к тому же, поставленной в известность этим мужчиной — да, Колтоном Донованом — что он будет иметь меня, не спрашивая, не давая мне права выбора, слабеют колени.

— Может быть, это случится не сегодня вечером, Райли. Может, и не завтра вечером, — обещает он с шелестящим урчанием в голосе, посылающим вибрацию сквозь моё тело, — но это случится. — Моё дыхание сбивается, а Колтон делает паузу, позволяя словам впитаться, прежде чем продолжить: — Разве ты не чувствуешь, Райли? Этот… — произносит он, указывая на себя и меня, — разряд между нами? Электричество, наполняющее атмосферу, когда мы вместе, слишком сильное, чтобы его игнорировать. — Я опускаю глаза, испытывая неловкость от самоуверенности, пронизывающей его слова. Он поднимает руку; от прикосновения его указательного пальца, прокладывающего себе путь по моей шее до подбородка, по коже рассыпаются искры. Он поднимает пальцем мой подбородок, вынуждая меня смотреть в глубину его глаз. — Неужели тебе ничуть не любопытно, насколько хорошо это будет? Если простое прикосновение рук так нас зажигает, представляешь, на что это будет похоже, когда я окажусь глубоко в тебе?

Смелость его слов и интенсивность пристального взгляда приводят меня в замешательство; я опять опускаю глаза, чтобы сосредоточиться на кольце, которое прокручиваю на безымянном пальце правой руки. Разумная часть меня знает, что когда Колтон получит желаемое, он оставит меня и пойдёт дальше. И хоть я и предупреждена, чем всё закончится, в конце я всё-таки буду опустошена.

Я не хочу проходить через это снова. Боюсь рискнуть из-за последствий, которые станут для меня судьбоносными. Я использую этот страх, чтобы питать свою упёртость; независимо от крутизны приключения, неизбежный осадок его не стоит.

— Ты так самоуверен, что мне даже не требуется проявить себя для этого мероприятия? — высокомерно произношу я, пытаясь словами скрыть глубоко таящуюся боль, за появление которой он ответственен. Его единственный ответ на мой вопрос — ухмылка, заставляющая замирать сердце. Я качаю головой. — Спасибо за предупреждение, Ас, но нет, благодарю покорно.

— О, Райли, — со смехом увещевает он меня. — Этот едкий остроумный ротик, который я нахожу таким интригующим и сексуальным. Некоторое время он молчал, подавленный волнением. Я даже забеспокоился, — Колтон тянется и сжимает мою руку. — Ох, Райлс, ты просто знай, что это не предупреждение, сладкая. Это обещание.

С этими словами он с дерзкой усмешкой откидывается на локтях на одеяло и смотрит на меня с вызовом на лице. Я путешествую глазами по всей длине его вытянувшегося тела. Мои мысли сводятся к тому, как мне сопротивляться этому чрезмерному, безрассудному, проблемному и непредсказуемому человеку, словесный спарринг с которым постоянно ставит меня в неловкое положение. Заставляя меня желать. Пробуждая чувства и мысли, которые умерли в этот день два года назад. Всё же, в таком случае, мне, скорее, надо выбрать другой путь, потому что всё, что я хочу сейчас сделать — оседлать его прямо здесь, на этом одеяле, очерчивая руками твёрдые мышцы его груди, собирая в кулак волосы, и отдаться, пока все рациональные доводы не выветрятся из моей головы. Я храбро встречаюсь с его взглядом снова, зная, что он наблюдает за тем, как я оцениваю его тело. Убеждаюсь, что в моих глазах не отражается желание, которое я испытываю.

— А что насчёт тебя, Колтон? — с сомнением вопрошаю я, отыгрываясь. — Ты говорил, что не заводишь отношений с девушками, тем не менее, кажется, у тебя всегда в руках есть леди?

Он удивлённо выгибает брови:

— А откуда тебе известно, что кто-то всегда есть в моих руках?

Откуда известно? Мне что, признаться, что я периодически почитываю подшивку People у Хэдди, закатывая глаза на смешные комментарии? Должна ли я открыть ему, что иногда, ради развлечения, просматриваю на работе Perezhilton.com, как правило, пропуская сплетни об эгоцентричных плохо воспитанных голливудских детках, таких как он, которые думают, что они лучше всех остальных?

— Ну, я ведь стою в очередях на кассу в продуктовых магазинах, — признаюсь я. — Ты же знаешь, насколько верны новости, обсуждаемые в таких местах.

— Согласно им, я встречаюсь с трёхголовой иностранкой, а мои отредактированные снимки размещены рядом с объявлением о появлении чупакабры в кинотеатре «Норман», штат Оклахома, — заявляет он, выразительно изображая ужас широко распахнутыми застывшими глазами.

Я громко смеюсь. Действительно смеюсь. Обрадованная, что он не принимает СМИ всерьёз. Довольная, что в наш нелёгкий разговор он добавляет некоторого легкомыслия.

— Прекрасный уход от темы, но это не сработает. Отвечай на вопрос, Ас.

— О, Райли, это целиком бизнес, — журит он меня. — Что тут скажешь? Я ненавижу разборки, подсчёт очков — кто что должен сделать, как много, ожидание и принятие следующего шага, попытки выяснить, есть ли у женщины скрытый мотив быть со мной рядом… — он пожимает плечами. — Вместо всей этой ерунды я заключаю с кем-нибудь взаимное соглашение, с перечнем правил и изложением требований, с договорённостью о специфических особенностях, и, таким образом, управляю ожиданиями, прежде чем у них даже будет шанс начаться или выйти из-под контроля. Такой подход значительно всё упрощает.

Что? Заключение договора? Так много мыслей проносится в моей голове, которые, я знаю, буду обдумывать позже, но видя, как в ожидании моей реакции его глаза впиваются в мои, я решаю, что юмор — лучший способ в этой ситуации скрыть возникшее от его слов изумление.

— Парень с проблемой по части обязательств, — я закатываю глаза. — Это что-то новенькое! — Он продолжает молчать, ничего мне не отвечая, пока я размышляю о нём, о его последних словах, обо всём этом. — На что ты надеешься? — продолжаю я насмешливо. — Что я просто взгляну в твои великолепные зелёные глаза, скину свои трусики и раздвину ноги, когда ты признаешься, что любишь женщин в своей постели, но не позволяешь им занять твоё сердце?

Несмотря на весь сарказм, я говорю совершенно откровенно. Неужели он думает, что только потому, что он тот, кто он есть, я отвергну свои моральные принципы? — И говорят, романтика мертва.

— У тебя есть возможность следовать своим словам, сладкая, — медленно произносит он, поворачиваясь на бок и подперев голову локтем. Неторопливая размеренная улыбка распространяется по его лицу. — Уверяю тебя, романтика — не то, под чем я с энтузиазмом подписываюсь. Нет такого явления в жизни, как «жили долго и счастливо».

Безнадежный романтик во мне тяжело вздыхает, позволяя игнорировать его комментарий и ухмылку на лице — ту самую, что заставляет замереть все мысли в голове, потому что, на самом деле, он чертовски привлекателен, а его глаза завораживают.

— Ты можешь быть серьёзным? Откуда эта эмоциональная отстранённость? — Я качаю головой, не понимая. — В других вещах ты кажешься таким страстным, увлечённым.

Он переворачивается на спину, положив руки за голову, и громко выдыхает:

— Почему кто-то таков, каков он есть? — отвечает он туманно, между нами повисает молчание. — Что-то, может быть, дано от рождения, а к чему-то я пришёл за годы взросления… как знать? В моей биографии много такого, о чём ты не хотела бы узнать, Райли. Поверь мне.

Я смотрю на него, пытаясь расшифровать словесную путаницу его объяснений, в то время как он спокойно лежит ещё пару минут, прежде чем вынуть из-под головы руку и положить её на мою. Я наслаждаюсь этим нечастым знаком его привязанности. Большинство наших прикосновений — взрывные, чувственные. Редко они бесхитростные. Нетребовательные. Наверное, поэтому я наслаждаюсь теплотой его руки, просачивающейся через мою кожу.

Я всё ещё обдумываю его слова, невзирая на его отвлекающие прикосновения:

— Не соглашусь с тобой. Как ты можешь…

Я останавливаюсь на полуслове, потому что Колтон внезапно дёргает меня за руку, и через пару мгновений я уже лежу на одеяле, глядя в нависающее надо мной лицо. Не знаю, как это возможно, но моё дыхание ускоряется и замирает одновременно. Он очень медленно, абсолютно сосредоточенно одной рукой убирает непослушные растрепавшиеся пряди с моего лица, а другая его рука покоится у основания моей шеи, ровно под подбородком.

— Мистер Донован, вы пытаетесь сменить тему? — застенчиво интересуюсь я, моё сердце колотится, а в животе расцветает желание. Его прикосновение, как след от огня, оставляет на моей коже электрические заряды везде, где он меня касается.

— А это работает? — вдыхает он, наклоняя голову набок в процессе изучения моего лица.

Я поджимаю губы и задумчиво щурюсь:

— Ммм… нет, мои вопросы всё ещё со мной, — я улыбаюсь, пока наблюдаю за тем, как он наблюдает за мной.

— Тогда мне просто нужно, наверное, что-нибудь сотворить, — бормочет он, с тщательной неторопливостью опуская голову, пока его шёпот не оказывается у моих губ. Я борюсь с желанием выгнуть спину, чтобы прижаться к нему. — Как насчёт прямо сейчас?

Как такое может быть: мы, вроде, на открытом воздухе, а у меня ощущение, что мне не хватает кислорода. Почему этот парень так влияет на меня? Я пытаюсь сделать медленный вдох, и всё, что чувствую, это его запах — леса, чистоты, мужчины — опьяняющая, возбуждающая смесь, которая и есть Колтон в чистом виде. Я не могу произнести ни слова, чтобы ответить ему, и выдаю только уклончивое «хм-мм». Всё, что вокруг нас — перекрикивания чаек, рёв прибоя, солнце, медленно опускающееся в океан — остаётся мною не замеченным.

Из-за того, что он так близко, я не вижу его губ, но по углубившимся морщинкам вокруг глаз догадываюсь, что он улыбается.

— Я должен это расценивать как «да» или принять как «нет»? — спрашивает он, медленно выговаривая каждое слово, ласкающее мои губы. Его глаза удерживают мой взгляд, в них плещется вызов. Когда вместо ответа я только прерывисто выдыхаю, он резюмирует: — Тогда я просто сделаю это.

С этими словами его губы оказываются на моих губах.

Он устанавливает медленный, завораживающий темп, будто пёрышком лаская меня лёгкими поцелуями. Всякий раз, когда я думаю, что сейчас он даст мне то, чего я всё больше хочу — углубит поцелуй — Колтон отодвигается. Опираясь рядом со мной на локоть одной руки, он располагает её кисть позади моей шеи. Другой же рукой он плавно движется вниз вдоль линии моего тела, останавливаясь на бедре. И там его рука стискивает мою плоть, упрятанную в джинсы, прижимая моё тело ближе к себе.

— Твои. Изгибы. Такие. Чертовски. Сексуальные, — шепчет он между поцелуями. Мои чувства в полном беспорядке — его действия мучительны и волнующи одновременно. Я запускаю руки ему под футболку, исследуя торс, переходя на спину, и чувствую силу его мышц, когда они перекатываются под моими ладонями в такт нашим движениям, в то время как он продолжает свое томное нападение на мои губы.

Если бы я была умной женщиной, на звание которой претендую, я на пару мгновений сдала бы назад и трезво оценила ситуацию. Я бы сообразила, что Колтон из тех парней, которые привыкли получать, что хотят, без предисловий и предосторожностей. И сейчас этим чем-то была я. Он уже испробовал прямой, переходящий сразу к сути дела, подход, и почти поимел меня у стены в том коридоре после десяти минут знакомства. Он уже использовал принуждение, договор, раздражение, и даже признал, что не заводит подруг, обязательства или отношения. Разумная часть меня оценила бы эти факты и поняла, что, принимая вызов прежним неудачам, он переходит к соблазнению. С уверенностью сказала бы, что теперь он меняет свой подход, не торопясь, используя силы и время на то, чтобы разбудить во мне чувства и заставить желать его. Позволяя мне думать, что сейчас ситуация разыгрывается на моих условиях. Я поняла бы, что его поведение не имеет никакого отношения к эмоциям и желанию быть со мной «после», скорее, он пытается затащить меня в свою постель любым доступным способом.

Но я не слушаю своё разумное «я» и придирчивые подозрения, которые оно пытается бросить мне в лицо. Я как в тумане отталкиваю раздражающее осознание, пытающееся пробиться от его имени к моему основательно заброшенному здравому смыслу. Мой здравый смысл захвачен, затоплен и прямо сейчас тщательно стёрт моей новой зависимостью, иначе известной как рот мистера Колтона. Его рот поклоняется моему медленным, неторопливым облизыванием языка, царапаньем зубов и нежностью губ.

— Эй-ей-ей, — дразнится он против моего рта, пока я пропускаю пальцы сквозь его волосы и пытаюсь за шею притянуть его ближе, так, чтобы удовлетворить свою пылающую потребность, которую он создал во мне, и получить больше.

— Ты меня расстраиваешь, — вздыхаю я в отчаянии, потому что сейчас его губы переместились, целенаправленно двигаясь по моей шее к мочке уха, вычерчивая открытым ртом поцелуи, и вызывая небольшие вспышки дрожи на своем пути.

Я могу ощутить в нежном местечке под ухом, как в ответ на мои слова на его губах появляется улыбка:

— Теперь ты знаешь, каково это, — бормочет он, — хотеть чего-то… — он отстраняется от моей шеи, и его лицо витает в сантиметрах от моего. Нет никаких сомнений — его глаза подёрнуты желанием, когда он встречается со мной взглядом. И повторяет, будто самому себе, — хотеть того, чего кто-то тебе не даст.

У меня не остаётся времени, чтобы осмыслить его слова, когда его рот обрушивается на мои губы. На этот раз он не сдерживается. Его губы завладевают мной с момента нашего соприкосновения. Он руководит поцелуем с огненной страстью, от которой кружится голова, здравомыслие тает, а желание стремительно растёт. Он целует меня с таким неутолённым голодом, как будто сойдёт с ума, если не отведает моего вкуса прямо сейчас. И у меня нет выбора, кроме как отдаться волне, которой он управляет, потому что я столь же захвачена страстью, как и он.

Его язык врывается в мой рот, привнося вкус вина, прежде чем Колтон ослабляет этот напор и мягко тянет меня за нижнюю губу. Я выгибаю шею, предлагая ему больше, желая, чтобы он взял больше, потому что не могу заполучить достаточно его опьяняющего вкуса. Он идёт мне навстречу, проложив ряд легчайших поцелуев вдоль линии челюсти, прежде чем возвратиться к моему рту. Его язык облизывает мой возвратно-поступательными движениями — лаская, обладая, разжигая.

Я упиваюсь, ощущая его. Тем, как собственнически его рука сжимает моё бедро. Тяжестью его согнутой ноги, упирающимся в меня очевидным возбуждением. Его ртом, контролирующим, принимающим и, в то же время, отдающим всё. Низкое, вызванное желанием, рычание, исторгнутое из глубины его горла в чистом удовлетворении, говорит мне, что я его возбуждаю. Что он хочет меня.

Я могла бы зависнуть в этом жаждущем состоянии с Колтоном на целый день, но звук приближающегося смеха приводит меня в чувство. К осознанию того, что мы, вообще-то, в общественном месте и у всех на виду. Колтон ещё раз мягко проходится поцелуем по моим губам, пока мы слышим в нескольких футах позади нас сёрферов, возвращающихся к своим полотенцам. Моё лицо всё ещё в колыбели его ладоней, когда он прижимается лбом к моему лбу, пока мы оба пытаемся успокоить наше рваное дыхание.

На мгновение он прикрывает глаза, и я понимаю, что он борется за восстановление контроля. Его большие пальцы, нежно лаская, гладят мои щёки, и это успокаивает меня.

— Ох, Райли, что ты делаешь со мной? — вздыхает он, целуя кончик моего носа. — Что мне делать с тобой? Ты как глоток свежего воздуха.

От его слов моё сердце останавливается. А растёкшееся, было, тело машинально напрягается. Вспышка воспоминаний переносит меня на три года назад, к Максу, стоящему на одном колене, с кольцом на ладони, и как он выжидающе изучает моё лицо. И его слова, переполненные эмоциями, звенят в моих ушах, как будто это было вчера: «Райли, ты — мой лучший друг, мой путь на восход, мой глоток свежего воздуха. Ты выйдешь за меня?»

Я думаю о Максе, ярком, открытом и беззаботном, а смотрю на Колтона, замкнутого, недосягаемого и неотвратимого. Из моего горла вырываются рыдания, когда я вспоминаю тот день, его последствия, и чувство вины затопляет меня.

Колтон пристально следит за моей реакцией. Он отодвигается от меня, по-прежнему удерживая моё лицо в ладонях; в его глазах искреннее беспокойство:

— Райли, что случилось? Ты в порядке?

Я упираюсь руками в его грудь, отталкивая, сажусь, притянув колени к груди, и обнимаю их руками. Трясу головой, прося дать мне минутку прийти в себя, и делаю глубокий вдох, сознавая, что Колтон в это время очень внимательно следит за мной, желая понять, что же вызвало такую мою реакцию.

Я пытаюсь выбросить из головы те страшные слова. Его мама кричит, что это я убила Макса, отец желает, чтобы на месте его сына была я, а брат Макса твердит, что его смерть — полностью моя вина. И я не заслуживаю когда-нибудь ещё познать подобную любовь.

Я дрожу от этих мыслей, собираясь с силами, и готовлюсь к вопросам, которые, как я жду, озвучит Колтон. Но Колтон молчит. Я кидаю на него взгляд — он мрачен, пока изучает меня, — и я снова перевожу взгляд на океан. Рука Колтона гладит мою спину, и это единственная форма утешения от него.

Я вырываюсь из воспоминаний, расстроенная оттого, что эти мысли прервали нас с Колтоном. Почему я не могу позволить себе случиться нашей связи и просто наслаждаться этим человеком — сильным, зрелым мужчиной в моих объятиях — который по какой-то нелепой причине хочет именно меня? Почему не могу принять его убогого оправдания отношений-на-одну-ночь? Просто чтобы избавиться от этого периодически возобновляющегося кошмара? Использовать Колтона так же, как Колтон хочет использовать меня?

Потому что это не я — шепчу я себе. «Ты как глоток свежего воздуха», — проносится в моей голове снова.

Я благодарна Колтону за молчание. Не уверена, является ли эта тишина пониманием, или он просто не желает влезать в чужие драмы — неважно, но прямо сейчас я рада, что с меня не требуют объяснений.

Позже я подумаю над причинами его отстранённости, а пока я слишком устала, чтобы думать, и хочу насладиться оставшейся частью этого вечера, который я так неожиданно омрачила.

Я тянусь за своим стаканчиком с вином. Колтон передаёт мне его, потом берёт свой и делает глоток.

— Знаешь, по-моему, неплохо, что мы расположились на природе, — произношу я, пытаясь шуткой разрядить неловкую паузу.

— Почему, интересно?

Я делаю большой глоток вина, прежде чем продолжить:

— Это не даёт нам выйти из-под контроля на публике, — отвечаю, поворачивая к нему лицо, и улыбаюсь.

— Что заставляет тебя думать, что пребывание на открытом воздухе может меня остановить? — На его губах вспыхивает дьявольская усмешка, а потом он откидывается и начинает хохотать, глядя на моё потрясённое лицо. — Опасность быть пойманным только усиливает ощущения, Райли. Увеличивает интенсивность твоего возбуждения. Твой оргазм, — его голос соблазнительно окутывает меня, заманивая в сети.

Я пялюсь на него во все глаза, пытаясь не дать своим мыслям попасть в его ловушку. Стараясь вернуть себе былое остроумие, чтобы достойно ответить, и не показаться затронутой его гипнотическими словами.

— Мне помнится, ты говорил, что в первый раз хотел бы уединённости? — усмехаюсь я, выгнув бровь, уверенная, что добилась равновесия и вернула камень в его огород.

Он так близко наклоняется ко мне, что я чувствую на своём лице его дыхание; в его глазах плещется веселье:

— Ну, по крайней мере, я только что получил подтверждение, что первый раз у меня будет.

Мои глаза распахиваются, когда я понимаю, к чему я только что с готовностью пришла. И, глядя на его лукавое озорство, не могу сдержать улыбки, растягивающей мои губы. Колтон качает головой, и, прерывая зрительный контакт, произносит:

— Посмотри на это, — он указывает на горизонт, где край солнца уже задевает полоску воды, и яркий шар тонет, проливая пастель на небосвод.

Благодарная за смену темы, я поворачиваюсь и бросаю взгляд на вид, который он мне демонстрирует, а потом спрашиваю:

— Почему так получается, что солнце добирается до горизонта целую вечность, а снижается буквально за минуту?

— Это отражение нашей жизни, тебе так не кажется? — загадочно интересуется он.

— То есть?

— Иногда в жизни выходит так, что, чтобы достичь максимума наших усилий в достижении цели, приходится совершить очень долгое путешествие. А когда, наконец, мы достигаем кульминации — всё очень быстро проходит, — он пожимает плечами, удивляя меня этой своей новой, философской, склонной к самоанализу стороной. — Мы упускаем то, что путешествие — лучшая часть этой цепочки. Собственно, причина всей затеи. Во время путешествия мы больше всего узнаём.

— Ты пытаешься что-то рассказать мне об окольных путях, Колтон?

— Нет, — произносит он, улыбаясь. — Просто высказал свои соображения. Вот и все.

Я осторожно поглядываю на него, всё ещё неуверенная в смысле его слов, хоть он и отказался их прояснять. Опять зарываю ноги в песок, ещё тёплый от солнечных лучей. Мне нравится ощущение, когда опускаешь пальцы в эту массу, двигая песчинки вверх-вниз.

Слышу, как рядом со мной возится Колтон, а потом раздаётся шуршание пакета из гастронома. Поворачиваюсь и вижу его, потянувшегося через одеяло, с двумя квадратными свёртками. Он садится рядом со мной, скрестив ноги, как ребенок в начальной школе. Упакованный квадратик располагается между нами.

— Лекарство от всех бед, — заявляет Колтон, протягивая мне его.

Когда я забираю у него не что иное, как брауни, наши пальцы соприкасаются, и мне нравится это прикосновение.

— Ты всё продумал для этого свидания за двадцать пять тысяч долларов, да? — дразню я его, быстро разворачивая упаковку. Он следит за тем, как я делаю первый укус; на моём языке тает восхитительный шоколад, мои глаза в знак признательности закатываются, а из горла вырывается восторженный стон. Вот это путь к моему сердцу!

Я перевожу взгляд от брауни на Колтона, пленённая выражением его лица.

— Ты хоть понимаешь, как чертовски сексуально сейчас выглядишь? — его голос звучит хрипло, даже немного болезненно.

Я перестаю жевать где-то посередине его тирады. Как ему удаётся сделать такие простые слова настолько очаровывающими в самый неподходящий момент? Искренность на его лице выбивает меня из колеи. И мы просто сидим, уставившись друг на друга, на расстоянии в полуметре друг от друга, на одеяле посреди пляжа. Без притворства. Без зрителей. Без ожиданий. Невысказанные слова, которые текут между нами, настолько сильны, что я боюсь моргнуть, боюсь пошевелиться или сказать что-либо из-за страха испортить этот момент. Это тот случай, когда я чувствую, что передо мной подлинный Колтон Донован — его незамаскированный уязвимый оригинал — который вызывает у меня желание потянуться к нему и забрать боль, мерцающую в этих зелёных глазах, чтобы облегчить ему жизнь. Показать, что существуют любовь и преданность без осложнений. Что отношения могут быть настоящими, чистыми и гораздо более мощными, чем можно себе вообразить, когда они строятся и взаимно подпитываются двумя людьми.

Я ощущаю в сердце призрачную боль, когда крошечная часть его отрывается, навсегда в этот момент отданная Колтону.

Наконец, я разрываю с ним зрительный контакт, опуская глаза на свои руки, ковыряющие брауни. Я знаю, что никогда не смогу ему это сказать. Просто никогда не получу такого шанса. В ближайшем будущем, в какой-то момент я охотно отдам ему своё тело, несмотря на уверения моей головы в том, что это ошибка. Я буду упиваться этой связью, которая будет наполнена благоговейными вздохами и переплетёнными частями тел, и останусь опустошённой после того, как он уйдёт от меня, пресытившись. Я смаргиваю слёзы, обжигающие горло, от предчувствия момента, который у меня ещё впереди.

«Это всё от приближающейся годовщины», — говорю я себе. Я никогда не была такой эмоциональной — такой нестабильной во время каких-либо размышлений.

Я отщипываю кусочек от своего брауни и кладу его в рот. Оглядываюсь на Колтона и вижу, как по его лицу ползёт застенчивая улыбка, свидетельствуя, что сейчас он испытывал те же чувства. Небо темнеет, становится холоднее, и меня начинает знобить.

— Ты замёрзла? — спрашивает он, убирая большим пальцем кусочек шоколада, прилипшего к уголку моего рта. Затем подносит этот палец к моему рту. Я приоткрываю губы и всасываю шоколад внутрь. Из его горла вырывается стон, а губы слегка приоткрываются, пока он не отрывает от меня глаз. Если бы я знала, как эротично наблюдать за его реакцией, то, по примеру Гензеля и Гретель, оставила бы след из крошек брауни по всему своему телу, и наслаждалась бы процессом их поиска в исполнении Колтона.

Как будто в ответ на его вопрос я опять начинаю дрожать, хотя внутри меня всё пылает.

— Наше свидание было экспромтом, и я не захватил для тебя тёплой одежды или дополнительного одеяла, — с сожалением в голосе выговаривает он. — Мы можем пойти ещё куда-нибудь, если ты хочешь.

Я поднимаю на него глаза, и вижу, с какой искренностью он смотрит на меня.

— Спасибо, Колтон. Я очень хорошо провела время.

— Несмотря на тяжелый разговор, — добавляет он, когда я делаю паузу в своем комментарии.

Я смеюсь:

— Да, несмотря на нелёгкие темы. У меня, на самом деле, была долгая неделя, и я истощена, — извиняюсь я. — Так что, я думаю, нам лучше вернуться. — Я не хочу этого, но изо всех сил стараюсь держать себя в руках.

— Оооо, облом! — Он шутливо прижимает руку к как бы израненному сердцу. — Это жестоко. Но я понимаю, — и смеётся.

Я помогаю ему упаковать оставшуюся еду и убрать её обратно в пакет, мы обмениваемся парочкой реплик. Я подбираю свои носки и обувь, когда Колтон объявляет:

— Сегодня Тедди подписал с моей корпорацией контракт.

— Здорово! — я не сдерживаю эмоций. Взволнованная открывающимися, благодаря этому соглашению, перспективами для моей профессиональной деятельности, и, в то же время, сомневающаяся в положительном влиянии этого сотрудничества на мою личную жизнь — но здесь уже без вариантов.

— Не могу выразить, как я благодарна…

— Райли, — с нажимом прерывает он мой лепет, — эта кампания не имеет ничего общего с происходящим между нами, — говорит он, указывая пальцем на меня, а потом на себя.

Чёрта с два не имеет. Меня бы не было здесь сейчас, если бы не эта договорённость.

— Несомненно, — бормочу я, соглашаясь, но понимаю, что не убедила его.

— Это мой, — я указываю на красно-белый «Мини Купер», припаркованный на улице, за пределами «Дома». Колтон останавливается за ним, приглушая сексуальное урчание двигателя. По всей улице светят фонари, только тот, который расположен ближе к «Дому», беспорядочно включается и гаснет. Из домов ниже по улице доносится собачий лай, в воздухе витает запах мяса, приготовленного на углях. Всё это создаёт атмосферу настоящего дома, который мои семь мальчиков, укрытых от невзгод за этими стенами, по-настоящему заслуживают.

Колтон обходит свой кабриолет, чтобы открыть мне дверь, и протягивает руку, помогая выйти. Я прижимаю к груди сумочку, и вдруг испытываю неловкость оттого, что иду к своей машине с рукой Колтона на пояснице.

Поворачиваюсь к нему лицом, опираясь спиной о дверцу. Цепляю зубами нижнюю губу и начинаю её терзать, потому что мои нервы, кажется, на пределе.

— Ну… спасибо за прекрасный вечер, Колтон, — произношу я, осматривая улицу, потому что не в силах смотреть ему в глаза. Я что, боюсь с ним больше не встретиться? Конечно, нет — я знаю, нам дальше вместе работать. Так почему я вдруг ощущаю в себе смесь тревоги и печали, прощаясь с ним сейчас? Почему мысленно ругаю себя за то, что не приняла приглашение пойти после пляжа куда-нибудь ещё?

Колтон протягивает руку и кладет палец под мой подбородок, поворачивая мое лицо так, что я вынуждена встретиться с ним взглядом:

— Что это, Райли? Почему ты так боишься чувствовать? Каждый раз, когда наступает момент, и в тебе пробуждаются чувства, по твоему лицу пробегает тень, и ты отдаляешься. Замыкаешься и отступаешь. В считанные секунды закупориваешь готовую разлиться страсть, — он ищет ответ в моих глазах, его пальцы крепко держат мой подбородок, так, что я не могу отвести взгляд. — Кто сделал это с тобой, сладкая? Кто причинил столь ужасную боль?

Его глаза исследуют мои, желая получить ответы, которых я не могу ему дать. И оттого, что я молчу, на его стиснутой челюсти начинает биться жилка. Черты его лица, затемнённые ночным небом, напряжены в ожидании. Мерцающий уличный фонарь создает разительный контраст между его враждующими эмоциями.

Чувствую, как защитная стена внутри меня ощетинивается от его нежелательного внимания. И единственный известный мне способ, как удержать его на расстоянии — вернуть ему его же вопрос.

— Я могла бы спросить у тебя то же самое, Колтон. Кто причинил боль тебе? Что преследует тебя, время от времени мелькая в твоих глазах?

От моей тактики его брови выгибаются, но сосредоточенный взгляд непоколебим:

— Я не слишком терпеливый человек, Райли, — предупреждает он. — Я жду так долго только потому…

— Некоторые истории лучше не ворошить, — прерываю его я, слова вырываются из меня почти шёпотом, и моё дыхание сбивается.

Он ведёт пальцем по моему подбородку, а потом медленно проводит им по моей нижней губе.

— Теперь, — шепчет он в ответ, — я могу понять.

Его ответ меня удивляет, подтверждая моё предположение, что, на самом деле, он скрывается от чего-то в самом себе. Или убегает от этого.

Колтон склоняется к моим губам для медленного, долгого поцелуя, и из моей головы испаряются все мысли. Его нежность неожиданна, и я хочу запечатлеть этот момент в своей памяти. Чтобы наслаждаться им после. Я беспомощно вздыхаю у его губ, наши лбы на краткий миг соприкасаются.

— Спокойной ночи, Колтон.

— Спокойной ночи, Райли, — он отклоняется, берётся за ручку водительской двери, открывает её и усаживает меня внутрь. — До следующего раза, — бормочет он перед тем, как захлопнуть дверь.

Я запускаю двигатель и отъезжаю от бордюра. Машинально тяну руку, включая стереосистему, и чейнджер выбирает диск номер шесть. Бросаю взгляд в зеркало заднего вида, и, пока двигаюсь вниз по улице, машину затопляет мелодия. Я вижу силуэт Колтона, как он качается на пятках, засунув руки в карманы, стоя под мерцающим фонарём. Как ангел, сражающийся с темнотой, или дьявол, разрушающий свет? Который из них — не знаю. Не считаясь ни с чем, он продолжает стоять, мой личный рай и ад, глядя, как я уезжаю, до тех пор, пока я не сворачиваю за угол, теряя его из своего поля зрения.