«Боже, храни барменшу Киру», — подумалось мне, как только я залезла в рюкзак и открыла чёрный ланч-бокс.
Может, моя новая знакомая была ясновидящей или скорее просто наблюдательной особой, но каким-то образом она додумалась приготовить мне еду — два превосходных клаб-сендвича, в меру хрустящих, в меру сдобренных соусами.
Завтракая ими прямо на полу в прихожей, я мысленно возносила молитвы небесам за здравие Киры и сама удивлялась, что до сих пор чувствовала себя бодрой, а теперь ещё и сытой. Несмотря на абсолютно бессонную ночь, несмотря на цунами впечатлений, несмотря на мой приступ отчаяния в ванной.
На смену в ресторан нужно было выйти только через три часа. Я могла бы ещё поспать, но решила этого не делать. Вместо сна я выбрала уткнуться в чтение романа «Куколка. Ничего и не было» Ирины Воробей.
Мне всегда нравилось читать, с самого детства. Чужие истории, удивительные тайны других людей отвлекали от суровой действительности, в которой мне приходилось жить. Я будто перемещалась в иную реальность, где всё было почему-то чуточку лучше. Я читала не только на русском, но и на английском, и немецком. Страсть к языкам привила мне мама, она же стала моим первым учителем. Английский пах чёрным чаем с молоком и изящными аристократическими манерами. Немецкий делал меня немножечко сильнее, напористее — в нём ощущалась чеканность, даже некоторая грубость. А русский язык журчал весенним ручьём, шелестел нежными травами.
В какой-то момент я просто отключилась с книжкой в руках, а как только открыла глаза, поняла, что безбожно опаздываю на работу. Разумеется, вскочила и пулей понеслась как угорелая. Разовая подработка в «Империале», может, и принесла мне лёгкие деньги, но это просто временная удача, которая не может продлиться долго. Потерять своё место в ресторане я никак не могла. Но, как ни старалась, в итоге опоздала. Впервые за всё время.
Надеясь, что мой маленький недочёт останется незамеченным, я переоделась в униформу меньше, чем за минуту. Влетела на кухню и тотчас впечаталась в управляющего, который, похоже, как раз делал обход рабочих мест.
— Григорьева, — скрипнул Тимофей Борисович своим противным высоким голосом, — ты что, только явилась?
Управляющий навис надо мной угрожающе. И хотя были мы почти одного роста, я немедленно вся съёжилась и стала будто бы в два раза ниже.
— И..извините… — промямлила неразборчиво.
— Ты опоздала?! — почти не скрывая ликования в голосе, взвизгнул он.
Управляющий давно точил на меня зуб. Понятия не имею, за что. Просто с первого дня само моё присутствие его страшно раздражало. Полагаю, он был из тех, кто называет себя коренным москвичом и считает, что в Москве есть место только для москвичей. Не хочу показаться не толерантной или вроде того, но сам Тимофей Белов, по слухам, приехал в столицу всего несколько лет назад, но, видимо, об этой части своей истории он предпочитал забывать, когда орал на работников ресторана, из которых исконным жителем столицы значился лишь он один.
— О чём ты думаешь, Григорьева?! Считаешь, что можно вот так приехать, и тут тебя будут ждать с распростёртыми объятьями?! Можно делать всё, что вздумается, и ничего тебе за это не будет?! — управляющий верещал так, что у него слюна изо рта брызгала и летела прямиком мне в лицо. Я оказалась в прямом смысле слова оплёванной. — Конечно, зачем тебе думать о других, когда у тебя только одно на уме!..
— Я… Я… — я мямлила и не могла даже слова вставить.
Белов тем временем распалялся лишь сильнее:
— Ты в курсе, что у меня таких, как ты, очередь до самого Кремля?! Долго прикажешь терпеть твои выходки?!
Никаких «выходок» от меня он никогда не терпел. Всё это было откровенной клеветой, но в тот миг я не имела ни малейшей возможности постоять за себя. Безропотно слушала, как на меня выливают ушаты дерьма, и лишь пыталась что-то пролепетать в своё оправдание.
Уже не раз мне доводилось видеть, как управляющий устраивал подобные взбучки другим. И очень опасалась, что однажды и сама окажусь на этом месте. Молилась, чтобы такого не произошло, но даже молитвы тут не помогли.
— Ещё хоть раз опоздаешь!.. — заорал Белов.
Но внезапно его прервал кто-то из другого конца кухни:
— Тимофей! — это был Алексей, один из су-шефов, новенький на кухне. Мы едва знали друг друга, только здоровались иногда, когда подворачивался случай. — Тимофей, Аника пришла вовремя.
Управляющий вытянулся в лице. Полагаю, моя реакция была ничем не краше.
— Что? — Белов нахмурился. — Ты-то откуда знаешь?
— Да мы вместе пришли. А она после этого сразу улетела в туалет. Аника, — Лёша глянул на меня и (возможно, мне показалось) слегка подмигнул, едва заметно, — у тебя всё нормально? Может, с желудком что?
Тимофей повернулся ко мне, глянув вопросительно.
— У меня… У меня просто «эти дни», — я поморщилась от столь очевидной лжи.
Искренне молилась, чтобы Белов не додумался требовать доказательства. В школе у нас так делал физрук, когда девочки пытались отказаться от уроков. Самые предприимчивые находили способы подделать «вещдоки», а самым стеснительным, как мне, приходилось в любой день менструального цикла бегать кроссы и прыгать через «коня».
Управляющий щурился, будто ему таким образом становилось понятнее, сочиняю я или нет. А я вот так и не смогла определить, к какому выводу он пришёл.
Белов лишь кинул на прощание:
— Ладно, Григорьева. Но заруби себе на носу: одно опоздание — и вылетишь отсюда ко всем чертям!
Когда он ушёл, я медленно, осторожно выдохнула. Потом глянула на Алексея и произнесла одними губами: «Спасибо». Он махнул мне разделочным ножом и улыбнулся. А я побрела к своим посудомоечным машинам.