Я стояла у кассы, привалившись виском к стене, ждала, когда вызовут. Белов велел дать мне расчёт в тот же день, чтобы больше никогда моей ноги не ступало на территорию ресторана. Спасибо, что вообще не лишил всей зарплаты, а ведь мог. Впрочем, я до сих пор не знала, сколько мне выдадут. Так что и за это переживала, и за несправедливость, которой подверглась, и за то, каких ещё дров наломала с Адлером.
Хотя насчёт несправедливости — это смотря как рассудить…
Меня оболгал Алексей? Да. И это было подло, жестоко, грязно. Он сделал это из-за чувств. Только ведь и я творила всякую херню из-за своих грёбаных чувств. Вот мне и аукнулось. По полной программе.
Наверное, потому и не стала качать права, что-то доказывать. Не думаю, что Белов меня стал бы слушать. А вот привести в исполнение свою угрозу ещё как мог.
Я осталась без работы. Меня предал парень, клявшийся, что никогда не предаст. Я собственнолично послала на хер человека, которого люблю больше жизни. А скоро вдобавок останусь без крыши над головой. И хоть Маринка вряд ли выгонит меня взашей, на самом деле я бы уже не удивилась и такому исходу.
Что ещё «чудесного» готовит мне судьба?..
— Григорьева! — позвали из окошка.
Я подошла к лотку выдачи, куда первой просунули платёжную квитанцию на подпись. Бегло пробежалась глазами по строчкам, ища сумму. Четыре тысячи шестьсот рублей. Хватит, чтобы напиться с горя. Или купить билет на автобус до дома?..
Может, так и стоило поступить? Там ведь мама, тётя, тёплый дом, моя родная комната. Всё знакомое, всё душевное. Хотя бы немного отсижусь, отогреюсь, чуть-чуть сотрутся воспоминания о Москве, о Станиславе, обо всех моих глупых поступках…
Там я, конечно, не найду работы. А что, здесь что ли прям нашла? Мне бы душу слегка подлечить… А потом уж… Не знаю, что…
Поставив закорючку, сунула бумагу обратно в щель. В ответ передали конверт. Пересчитала не особо внимательно, но вроде всё сходилось. Да и чему там не сходиться? Деньги-то мизерные.
Я кинула почти беззвучное: «Спасибо», и поплелась навстречу безработной жизни. Решила выйти не со двора, чтобы не дай бог не пересечься с другими работниками, тем более — с Алексеем или Беловым. Накинула на ходу куртку, пока шла через зал, ни на кого не обращая внимания. Плевать, как выгляжу и как себя веду. На всё плевать. Хуже уже быть не может…
В кармане затрещал телефон. Думала, это наверняка Маринка. Сейчас расскажет очередную чепуху, что нашла какие-нибудь трусы по акции. Однако это была не Маринка.
— Алло?.. — дрожащими руками прислонила телефон к уху.
Я уже подобралась к главным дверям и толкнула их наружу.
— Ани! — зазвенел в трубке голос тёти. — Аничка!
— Что такое, тёть Маш?..
Вышла на воздух. Там уже стал накрапывать дождь. Зонт я, конечно, не взяла. Класс.
— Аничка, дитятко моё… Не знаю, как сказать…
— Да говорите уж, — ответила почти безразлично, но на самом деле остатки моего сердца тут же сжались в комок.
— Аничка, знаю, что ты только что посылала денежку… Но тут такое дело… Маме… Маме хуже стало…
Я замерла на пороге «Аиста», слушая продолжение приговора.
— Можешь ещё немного прислать? Совсем чуть-чуть… Очень надо. Лекарство ей прописали новое, а цена на него вот скакнула…
— Сколько?.. — только и пробормотала, глядя на серую дождевую мглу.
— А как в последний раз, так получится?.. Ты ж говорила, работа у тебя хорошая… Но так, чтоб ты тоже без денег-то не осталась… Детка…
— Я что-нибудь придумаю, — совершенно без эмоций бросила в трубку.
— Спасибо, девочка ты наша! Спасибо! Пусть боженька тебя бережёт!..
Сбросив вызов, я двинулась вперёд. Ничего не соображая, не понимая, отказываясь понимать. Мои родные нуждались в моей помощи, рассчитывали на меня, а я всех подвела, всех подставила. Ничего у меня не вышло, ни с чем я не справилась…
Сделала шаг с тротуара на «зебру». Всё слилось в сплошное серое месиво перед глазами — дома, улица, прохожие, сигнал светофора. Как-то ещё удалось бросить взгляд на то место, где прежде стояла машина Адлера. Возможно, это была какая-то последняя идиотская надежда. Или скорее очередная идиотская ошибка. Но, разумеется, Станислава уже след простыл. Да и внутри меня всё холодело окончательно и от дождя, и от сырости, и от бесконечной боли и стыда.
Вой клаксона на миг прояснил моё сознание. Но всего на миг. Дальше был истошный визг тормозов, чей-то ор, писк, мат…
Боли я не ощутила. Физической боли. Но вскоре и душевная боль внезапно стала рассеиваться, когда я увидела прямо перед собой серое московское небо, падающие мне прямо на лицо дождевые капли, ощутила твёрдость асфальта под собой. А уже через секунду и это всего не стало.
Наступила полная тьма. Глухая и беспробудная.