Глава 11

Утро пришло и ушло, и только тогда Дункан пошевелился с тяжелой после сна головой. Если бы не боль в животе и не потребность облегчиться, он мог бы проспать весь день.

Он чувствовал себя ужасно.

Если и существует удачное место для выстрела, пуля Джинни нашла именно его, миновав смертельные участки. И все-таки она причинила ущерба больше, чем первое время казалось.

Правда, не настолько, чтобы приковать его к постели. Нужно отыскать Коналла и Лейфа и велеть им осмотреться, оценить обстановку, раз уж они оказались здесь. Его людям, иностранцам, никакая опасность не угрожает, а вот Дункан знал, что ему нужно быть осторожным. Всегда существует вероятность, что его кто-нибудь узнает.

Ему нельзя оставаться здесь даже лишний день, но он понимал, что глупо уезжать вот так, не осмотревшись. Совсем немного, и он поправится достаточно, чтобы продолжить путь.

Дункан медленно встал — он здорово ослабел от потери крови. Ему пришлось ухватиться за кроватную спинку, чтобы не упасть. Слабость раздражала его, но Дункану пришлось затратить немало усилий, пока он умывался и приводил себя в порядок с помощью воды в тазике и салфеток.

Он потер подбородок. Двухдневная щетина уже чесалась, и он хотел позвать служанку, чтобы та принесла ему бритву и мыло, как вдруг почувствовал странное щекотание в затылке.

За ним наблюдают.

Дункан замер и полуобернулся, почти уверенный, что это Джинни. Но никого не увидел.

— Кто здесь?

Тишина.

Дункан окинул взглядом комнату, отмечая подробности, которые ускользнули от него вчера. Шкаф слева от двери, окно напротив кровати, стол, стул и маленькая кровать. Сундук для одежды, мяч из свиного мочевого пузыря в углу, Изогнутая палка для игры с мячом, деревянный меч, ракушки, нанизанные на бечевку, и несколько книг.

Детская комната.

Сердце его замерло, когда Дункан услышал шорох из-за двери.

— Можешь выходить, — сказал он. — Я знаю, что ты здесь.

Напрягшись каждым мускулом, собравшись с силами, Дункан ждал, но ничто не могло подготовить его к тому, что он увидел. К потрясению, постигшему его при виде маленькой девочки, шагнувшей из своего укрытия за дверью. Красивой малышки с темно-рыжими волосами, личиком, как у феи, изящными алыми губками и огромными глазами.

Она была очаровательна. Миниатюрная копия своей матери, за исключением голубых глаз и россыпи веснушек вокруг носа. Значит, у Джинни есть ребенок.

— Как тебя зовут? — спросил он, поняв, что нужно что-то сказать.

Девочка закусила губу, и Дункан ощутил, как в груди его что-то растопилось.

— Элен, — ответила девочка. — Элен Гордон, — уже храбрее добавила она. — Но все называют меня Элла. — Она наморщила носик, шаря глазами поверх головы Дункана. — Ты очень высокий. Выше, чем мой папа — а он был самым высоким мужчиной в Шотландском нагорье, — похвасталась она с изрядной долей детской гордости. — Ты задеваешь головой за балки, когда ходишь?

— Теперь уже меньше, — признался Дункан, растерявшись от внезапного поворота беседы. — Я научился пригибаться. — Тут он строго посмотрел на девочку, сообразив, что она просто уводит разговор в сторону. — А почему ты за мной шпионила, мистрис Элен?

Она выпрямилась, оскорбившись из-за такого предположения.

— Я не шпионила. Мне просто интересно. — Очевидно, между этими понятиями имеется какая-то разница. — А что, моя мама тебя правда застрелила? — Ее маленькие бровки сошлись на переносице. — Должно быть, ты очень плохой человек.

Дункан продолжал невозмутимо на нее смотреть. Невзирая на боль в животе, ему хотелось расхохотаться.

— Да как тебе сказать? — Кажется, девочка его не поняла. — Зависит от того, на чьей ты стороне, — постарался упростить он. — Но вообще-то это был несчастный случай.

«Я надеюсь…»

Похоже, девочку он не убедил.

— Я хотела посмотреть, правда ли ты такой большой и страшный, как говорят.

Губы Дункана дернулись:

— И что же? Она нахмурилась:

— Я еще не решила. — Она внимательно посмотрела на него. — А почему на тебе нет рубашки?

— Она порвалась.

— У тебя полно шрамов. Но глаза у тебя синие. — Дункан с трудом поспевал за скачками ее мыслей, но похоже, это было очко в его пользу. — Мне не нравятся бороды, — продолжала девочка. — Они колючие.

Дункан потер подбородок.

— Пожалуй, ты права. Она кивнула:

— Бет сказала, что ты очень красивый. — Все-таки она еще ничего не решила. — Мой папа был самым красивым мужчиной в мире, и бороды у него никогда не было. — При упоминании о ее отце Дункана обдало холодом. Следовало прогнать девочку, но тут она подняла на него глаза, и что-то в его душе шевельнулось. — Он умер.

Девочка сказала это будничным тоном, но при этом с вызовом вздернула подбородок, и Дункан увидел в ее глазах печаль.

— Мне жаль, дитя, — произнес он, несмотря на свое решение держаться от нее подальше.

Девочка кивнула, принимая его соболезнования не по годам серьезно. Тут его словно молнией ударило. Она, конечно, еще маленькая, но…

— Сколько тебе лет, Элен? — спросил Дункан, не в силах вздохнуть.

— Почти восемь. Я родилась в день летнего солнцестояния.

Губы Дункана опять дернулись в усмешке. Почти. Если учесть, что еще и октябрь не закончился.

— Мой брат… — Дункан замер, сжав кулаки с такой силой, что пальцы побелели, — говорит, что я коротышка, а это неправда. Я просто petite. Так говорил мой папа, и еще он сказал, что это большая разница. Ведь правда? — Дункан кивнул. Голова у него кружилась от известия, что у девочки есть брат. Впрочем, Элла ничего не заметила. — Petite— это французское слово, — пояснила она. — Означает «маленькая и изящная».

Очевидно, она хотела произвести на него впечатление, и Дункан решил не разочаровывать ее.

— Я понял, малышка, — кивнул он.

Элла уселась на сундук, стоявший у подножия кровати, видимо, решив, что он ей ничем не угрожает.

— Дугал просто завидует. Я переплыла через реку Ди в шесть лет и три четверти, а он только в семь и четверть.

— Это большое достижение. А сколько лет твоему брату? Дункан вел себя просто нелепо, но в его груди все сжалось, пока он дожидался ответа.

— Ему как раз исполнилось девять на Михайлов день. Двадцать девятого сентября. Дункан быстро отсчитывал месяцы назад. Должно быть, она зачала в январе. Он покинул Шотландию в августе — почти на пять месяцев раньше.

Обруч, сжимавший грудь, чуть ослаб. Дункан не знал, испытывает ли он облегчение или разочарование. Его так захватил собственный гнев, что он вообще не подумал о том, что Джинни может забеременеть. Но оба ребенка слишком малы, чтобы быть от него.

Элла даже не заметила, что дядя отвлекся, совсем наоборот — почувствовав отзывчивого слушателя, она сияла, а ее очаровательное личико оживилось еще сильнее. Она болтала о целой куче всяких вещей, которые умеют делать девочки, но в которых не разбираются их старшие братья. Похоже, таких вещей было множество.

Вспомнив, что точно так же вела себя ее мать, Дункан поступил так, как поступил бы на его месте любой мудрый мужчина. Он лег на кровать, устроился поудобнее и приготовился слушать долго.

Джинни запретила себе первым делом бежать с утра проведывать Дункана. Вместо этого она занялась своими делами: проверила счета вместе с управляющим и обсудила дневное меню с поваром, словно мужчина, бросивший ее десять лет назад и разбивший сердце на мелкие кусочки, не вернулся внезапно, угрожая сломать ей жизнь.

Почти в полдень Джинни поднялась из кухни с подносом, полным еды, и прошла по коридору к лестнице, ведущей в башню. И тут ей «повезло» — как раз в это время маркиза спускалась вниз из своей комнаты.

— Куда это ты идешь с подносом? — недовольно осведомилась свекровь.

— Думаю, стражник уже проснулся и чувствует себя достаточно хорошо, чтобы поесть.

Маркиза прищурилась.

— Мне кажется, у нас хватает слуг, чтобы отнести поднос. Разве только есть другая причина для такой заботливости?

Джинни сердито вспыхнула. Она невероятно устала от властного поведения свекрови! Ради всего святого, она ведь лишь несет человеку еду.

— Слуг хватает, но я решила позаботиться о нем сама. В конце концов, он ранен по моей вине, поэтому я и отвечаю за него.

— И ты думаешь, это хорошая мысль? Что ты вообще знаешь об этом человеке?

Джинни почувствовала укол тревоги. Хотя маркиза вряд ли догадается, кто такой Дункан, ее любопытство может быть опасным.

— Он стражник, присланный моим братом. Что еще я должна о нем знать?

— Он не похож на стражника, — без обиняков заметила маркиза.

Джинни внутренне сжалась, впервые в жизни согласившись со свекровью. Дункан вовсе не походил на обычного воина — и не только из-за богатства, но и по манере себя вести. Уж лучше бы она назвала его королем — это куда более правдоподобно. Джинни быстро соображала.

— Он наемник.

Маркиза с отвращением поджала губы:

— Понятно. — Она бросила на Джинни проницательный взгляд. — Я беспокоюсь только о тебе, дочь. Женщина в твоем положении должна быть очень осторожной, чтобы избежать ненужных разговоров.

Джинни тут же ощетинилась:

— Это в каком же таком положении? Я хозяйка этого замка, с какой стати кто-то начнет обо мне сплетничать, если я только отнесу раненому человеку поднос с едой?

— Разумеется, ты права. А я наверняка просто перестраховываюсь. И очень тревожусь о том, как вы с Элен будете жить тут одни, когда я уеду.

Джинни повернулась к свекрови.

— Так вы возвращаетесь в замок Гордон? — спросила она, надеясь, что это не прозвучало слишком нетерпеливо.

Маркиза вновь окинула ее проницательным взглядом, словно прочитала мысли Джинни.

— Я получила весточку от маркиза. Он согласился на требования короля и готов подписать отречение.

Опять, подумала Джинни. И вероятно, с той же искренностью, с какой раньше отрекался от католицизма.

— И его освободят из замка Стерлинг?

— Надеюсь, уже скоро. — Свекровь плотно сжала рот. — Хотя Аргайлл ищет повод не допустить этого. — Вот и еще одна причина, почему внезапное возвращение Дункана принесет неприятности. — Ты подумала насчет предложения сына графа Эррола?

Джинни покачала головой:

— Пока я не готова думать о новом замужестве.

А когда будет готова, ни за что не выберет мужчину, который всецело находится во власти маркизы. Гордоны, разумеется, не собирались выпустить из-под своего контроля наследство Френсиса, оставленное ее сыну; они уже назначили кузена Френсиса опекуном.

Маркиза кивнула. Она любила своего второго сына, и только эта любовь слегка смягчала ее стремление немедленно выдать Джинни замуж.

Джинни услышала голоса уже у подножия лестницы. Сердце подскочило к самому горлу, а внутри закипела паника. Она приказала себе успокоиться. Элла не сможет сказать ничего такого, что вызвало бы у Дункана подозрения, а сам он девочку не обидит. Во всяком случае, намеренно. В груди защемило. Элла стала такой чувствительной, такой ранимой после смерти отца. А Дункан невероятно холоден и отчужден. Элла не поймет его равнодушия.

Джинни поднялась по лестнице и услышала, как Элла говорит:

— Нет, это комната моего брата.

Дугалл. О Господи! Кровь в жилах заледенела. Голос Дункана:

— А где твой брат?

Внезапное появление Джинни заставило его замолчать. Он тут же увидел ее широко распахнутые, полные ужаса глаза и заметил, что она с трудом дышит.

— Элла! — закричала Джинни.

Дочь неуверенно обернулась. Резкость в голосе Джинни насторожила ее.

— Я ничего плохого не делала, — машинально пробормотала Элла.

Джинни разом увидела всю сцену: ее дочь сидит на сундуке у подножия кровати, подобрав под себя ноги, а Дункан расслабленно лежит на постели, заложив руки за голову, и снисходительно на нее смотрит. На мгновение Джинни вернулась туда, к озеру. Точно так же он лежал после…

Стоп. Она отбросила воспоминание.

Чувствуя, что страхи понемногу успокаиваются, Джинни вымучила улыбку, глядя на дочь.

— Я знаю, — сказала она, понимая, что Дункан не сводит с нее глаз. — Но дяде необходимо отдыхать. А у тебя вот-вот начнутся занятия.

Элла с такой тоской посмотрела на Дункана, выходя из комнаты, что у Джинни похолодела кровь. Неужели ее дочь попала в ту же ловушку, что и она сама когда-то, и мгновенно пленилась им?

Ну как же это возможно — после десяти лет отсутствия он по-прежнему так сильно ее волнует? Это бессмыслица какая-то, они и знали-то друг друга совсем недолго. Ну почему после стольких лет ее тело так на него реагирует? Почему воспоминания по-прежнему причиняют боль? Джинни почти убедила себя, что никогда его по-настоящему не любила. Что она, как и ее мать, просто поддалась обаянию мужчины.

Ну почему она не может быть такой же, как он? Безразличной, с каменным сердцем… Дункан смотрел на нее все с тем же знакомым выражением — как на кого-то, кого знал давным-давно и кто его предал. Если он и помнил их близость, то никак этого не показывал — даже когда она стояла перед ним голая, в его лице не промелькнуло и проблеска желания. Резкий контраст с теми временами, когда его глаза пылали огнем при каждом взгляде на нее. Теперь он смотрел на Джинни, как на постороннюю. Если между ними и было какое-то чувство, оно давно исчезло.

— Посмотри на меня, Джинни.

Его резкий голос вырвал Джинни из воспоминаний. Она поджала губы, разозлившись на собственную слабость. Все это иллюзии. Он ее никогда не любил. Он ее бросил.

— Ведь ты хорошо меня знаешь, — сказал Дункан. Джинни взглянула ему в глаза, подавив странное желание расхохотаться.

— Неужели? — Вопрос повис в воздухе. — В сущности, и тебя совсем не знаю. Ты оказался совсем не тем человеком, за которого я тебя принимала.

Удар попал в цель. Дункан схватил ее за талию и резко повернул к себе. Соски Джинни прижались к его груди, и она ахнула от остроты ощущения. Тело ее словно взорвалось. Сердце заколотилось, дыхание участилось, кровь по жилам помчалась быстрее, все нервные окончания запылали огнем. Вожделение, жаркое и мощное, захлестнуло ее с ног до головы.

— Ты знала меня достаточно хорошо, — произнес Дункан, и хрипотца в его голосе словно проникла ей прямо в сердце. — Достаточно хорошо, чтобы отдать мне свое тело. — Он провел пальцем по изгибу ее скулы до подбородка. Ошеломленная Джинни не в силах была пошевелиться. Чувства так обуревали ее, что она не могла отвернуться. Дункан посмотрел ей в глаза, и сердце защемило.

Она хотела его поцеловать, почти ощущала тепло его губ на своих. Этот порыв обрушился на нее как удар молнии, но Джинни его подавила. Она больше не девочка и не позволит возникшему чувству затуманить сознание. Однако скрыть желание во взгляде Джинни не смогла.

— Ну что, Джинни? Вспомнила? — Его рука скользнула по ее шее. — Может быть, кое-что все-таки было настоящим?

Она услышала в его голосе насмешку и попыталась отодвинуться.

— Отпусти меня.

Но его рука удерживала ее запястье, как стальные окопы. Их взгляды встретились, и Джинни в первый раз увидена в его глазах пылающие огоньки. Он вовсе не так невозмутим, каким пытается казаться.

Джинни хватала ртом воздух. Где-то там, внутри, заново попыхивали вроде бы давно погасшие искры безрассудства. Не задумываясь об опасности, она придвинулась к Дункану, плотно прижавшись к нему бедрами и грудью. Их тела находились рядом и словно вспоминали друг друга. Она чувствовала, как ей в живот упирается его восставшая плоть. Джинни охватило жаром, как приливной волной. Она подняла на Дункана взгляд, устремив его на губы.

— Думаю, вспоминаешь именно ты. Ты вернулся ради него? Так, Дункан? Ты все еще хочешь меня?

Каждый мускул в его теле напрягся, и Джинни заволновалась, не совершила ли она ошибку. Она только хотела доказать ему, что он не так уж безразличен, как прикидывается, но Дункан не тот мужчина, с которым можно играть, — он самый свирепый воин на всем континенте! Горящее в его глазах пламя испугало ее. Она тоже давно не наивная девочка и хорошо знает, как опасно играть с огнем.

Дункан отпустил ее так внезапно, словно Джинни обожгла его, но на вопрос не ответил. Впрочем, они оба знали ответ.

В ее сознание вползла ужасная мысль. Она ничего не знает о жизни, которую он вел последние десять лет. А вдруг не только она пала жертвой его неоспоримого мужского обаяния?

— Наверное, у тебя есть опыт обращения с детьми? Дункан строго посмотрел на нее.

— Я никогда не был женат.

Облегчение пришло и сразу исчезло — Джинни припомнила собственные обстоятельства.

— Ты лучше, чем кто-либо другой, знаешь, что брак для этого совсем необязателен.

Его глаза опасно потемнели.

— В чем именно ты меня обвиняешь? Джинни пожала плечами.

— Просто подумала, много ли черноволосых синеглазых детей разбросано по континенту?

Она зашла слишком далеко. Дункан схватил ее за руку и притянул к себе. Джинни охнула — едва сдерживаемая ярость в его глазах заставила ее сердце отчаянно заколотиться.

— Ты в самом деле думаешь, что я мог бы зачать дитя и переложить это бремя на чужие плечи? Я бы никогда не позволил моему ребенку жить без отца.

Кровь в жилах похолодела. Он озвучил ее самый большой страх. Только бы он ничего не узнал про Дугалла. Происхождение было ахиллесовой пятой Дункана, и он ни за что не сможет повести себя разумно, а сочтет ее обман бесстыдным враньем. Его проклятое благородство не позволит ему остаться в стороне.

Теперь Джинни хотела одного — короткого объяснения и его срочного отъезда. Она с трудом взяла себя в руки. Как он умудряется так сильно действовать на нее? Неужели они не могут просто спокойно поговорить? Неужели его присутствие заставляет ее снова чувствовать себя той глупой порывистой девочкой, готовой поверить в прекрасных рыцарей и волшебные сказки? Она давно взрослая женщина, мать. И должна вести себя соответственно.

Джинни снова вернулась к прежней теме:

— В последнее время Элла стала непослушной. Я позабочусь о том, чтобы она тебя больше не беспокоила.

Дункан вроде бы собирался возразить, но, похоже, пришел к тому же заключению, что и Джинни, — не стоит поощрять это знакомство.

Вместо этого он неожиданно спросил:

— У тебя есть и сын?

Джинни напряглась, но вовремя скрыла невольную тревогу, вызванную его вопросом. Она заговорила, осторожно подбирая слова:

— Да, сейчас он у родственников. — Она вообще не хотела ему ничего рассказывать, но понимала, что лучше быть кик можно более правдивой. Он сразу учует, что она что-то скрывает.

— Сколько ему лет? — спросил он.

Джинни посмотрела ему в глаза, ничем не выдавая бушующей в душе паники. Она слишком многое пережила, оберегая свою тайну, и не даст ему ничего заподозрить.

Битва при Гленливете обернулась для нее спасением. Гордонов вынудили отправиться в изгнание. Френсис не поехал с отцом на континент. Джинни с мужем отбыли в отдаленный замок на севере, взяв с собой лишь нескольких домеренных слуг. Вернулись оттуда они почти через два года, и к гаму времени было нетрудно скрыть истинный возраст Дугалла. Более того, никому в голову не, приходило задавать на сей счет какие-то вопросы. Это мог сделать один-единственный человек.

— Ему недавно исполнилось девять. — Джинни добавила еще несколько слов, чтобы усилить впечатление: — Он родился через год с небольшим после того, как мы с Френсисом обвенчались.

Ей показалось, что при упоминании о свадьбе в глазах Дункана что-то промелькнуло.

— И где он воспитывается?

Все инстинкты кричали ей, чтобы она молчала, но Джинни заставила себя сделать вид, что ей нечего скрывать.

— Дугалл живет в Каслсуине, с твоим братом.

— С Джейми? — Он по-настоящему удивился.

Еще одна причина быть благодарной мужу. Дугалл никогда не узнает, что его воспитывал родной дядя, но Френсис нашел способ привязать мальчика к его родне.

— Битва при Гленливете случилась давным-давно, Дункан. Наша вражда окончена. К тому же Френсис не имеет никакого отношения к тому, что с тобой случилось.

Ей показалось, что Дункан вздрогнул, но в ровном тоне его голоса не слышалось даже намека на то, что он думает.

— Почему ты так уверена?

— Потому что он никогда не совершил бы столь бесчестного поступка и не оклеветал бы невинного человека, назвав его предателем.

— А твой отец?

Она плотно сжала губы, а на щеках выступили гневные пятна.

— Я этого не говорила.

— Грант должен был связаться с кем-то в лагере Гордона, а твое поспешное замужество лишь подтверждает, что это был твой супруг.

Если бы только он знал правду! Человек, который, по мнению Дункана, облил его грязью, на самом деле дал eго незаконнорожденному сыну не только имя, но и наследство Френсис знал о ее беременности, когда женился на нем Немногие мужчины поступили бы так, как он, — признали чужого ребенка своим собственным, воспитывали и любили его, как родного.

Ее муж сделал для нее невероятно много, а она так и не смогла дать ему то единственное, чего он хотел, — свою любовь.

Ее охватило чувство вины. Но зато, черт возьми, можно остаться ему преданной. И не позволить Дункану запятнать имя Френсиса.

— И ты готова отрицать, что твой отец сотрудничал с твоим мужем?

— Нет. — Именно Френсис встречался в тот день с ее отцом в покоях лэрда. — Но на этом основании нельзя обвинять человека в измене.

Взгляд Дункана обжигал.

— Причина многих измен — в женщине. В данном случае — в тебе. Не согласна?

Джинни покачала головой:

— Ты ошибаешься. Френсис покинул замок Фруи до того, как я рассказала отцу про нас с тобой. Мой муж не имеет никакого отношения к тому, что с тобой случилось.

Вспомнив разговор про карту и золото, подслушанный несколько дней спустя, Джинни почувствовала неуверенность, но решила гнуть свою линию:

— Ищи доказательства своей невиновности в другом месте, Дункан. Я не позволю тебе запятнать доброе имя моего мужа. — За все то, что Френсис для нее сделал, она обязанa ему хотя бы этим.

Но у нее были и более важные причины. И дело не только в том, что может стать известно, чей сын Дугалл (чего Джинни очень боялась), и даже не в тех неприятностях, которые может навлечь на ее семью напоминание о Гленливе. Вызвав подозрения в адрес Френсиса и назвав его предателем, Дункан подвергнет сомнению наследство ее сына, поставив под угрозу все, что она сделала для Дугалла.

Если она и сочувствовала судьбе Дункана, все исчезло перед угрозой, которую он представлял для ее сына.

Нужно было воспользоваться той возможностью и выдать его.

Дункан с трудом мыслил сквозь пелену гнева, пульсирующего в крови. Как ей удается так воздействовать на него?

Он совершил ошибку, прикоснувшись к ней. Его кожа до сих пор горела в том месте, где Джинни к нему прижималась. На какой-то предательский миг тело его пронзило желание, а воспоминания о наслаждении оказались слишком сильными, чтобы им противостоять.

Он ненавидел любого рода слабость, но вынужден был признать, что Джинни затрагивает его так, как не удавалось ни одной женщине.

И все так же чертовски красива! Стоит перед ним, глаза сверкают, щеки горят, волосы блестят, как медь под ярким солнцем…

И вся эта страсть, все чувства предназначались другому. Он хотел, чтобы все это принадлежало ему. Внутри бушевала примитивная потребность — прогнать прочь все мысли об этом другом. Дункан пытался взять себя в руки, сжимая кулаки. Он впился в Джинни взглядом, в котором горел вызов.

— И как ты собираешься меня остановить? Решительный отказ помочь ему, хотя бы предположить, что ее муж мог участвовать в том, что с ним случилось, бесил Дункана. Неприкосновенность имени мужа важнее, чем его свобода и даже жизнь! И плевать ей на восстановление справедливости.

А чего он ожидал? Ничего за десять лет не изменилось. Ее преданность семье по-прежнему выше всего.

Снова была проведена черта, и Джинни опять оказалась не на его стороне. Чтобы доказать свою невиновность, ему придется потревожить членов ее семьи, возможно, раскрыть неприглядную правду, а она сделает все, что в ее силах, лишь бы не допустить этого. Похоже, ее интересы всегда буду: противоречить его.

— Я могу позвать стражу, — угрожающе произнесла Джинни. И выглядела достаточно разозленной, чтобы так и поступить.

— Но ты этого не сделаешь, — сказал Дункан куда более уверенно, чем чувствовал. Она посмотрела на него долгим взглядом, и он подумал, не просчитался ли?.. Когда-то он с легкостью понимал ее, но теперь она стала такой хладнокровной и сдержанной. А ее равнодушие к его судьбе возмущало Дункана. Но больше всего его выводила из себя преданность чертову мужу.

Он сделал шаг к Джинни, нависнув над ней, заставляя ее признать, что их отношения тоже для нее что-то значили, что вспоминает о том, что их связывало, не он один. Он видел, как она напряглась, как все быстрее пульсирует жилка у нее на шее, как чувства ее воспламеняются. Она хотела отступить, но гордость не позволила ей сделать это.

— И не важно, что ты тут говоришь, Джинни. Я думаю, ты все еще помнишь, как нам было хорошо вместе.

— Юношеское баловство? Ты забыл, что я была замужем десять лет и знаю, в чем разница.

Внутри вспыхнула жаркая ярость. Она зашла слишком далеко! Только подумать — представить себе! — Джинни с другим мужчиной, и он сходит с ума.

Дункан сжал ее в объятиях, притиснул к себе. Услышал, как она ахнула, почувствовал дрожь ее тела и едва не взревел от удовлетворения, ощутив, как твердеют прижатые к его груди соски.

Дункан впился в ее губы и поцеловал Джинни со всем пылом, который она разбудила в нем своими насмешками. И застонал, едва ощутив на губах ее вкус. Ту самую медовую сладость, которую так и не смог забыть.

Ее губы оказались мягче, чем он помнил, кожа и волосы то же ароматны.

Своим поцелуем он наказывал ее. Целовал сильно и жестко. Дункан просто оголодал. Одна его рука скользнула ей на шею, нырнув под шелковистые волосы, другая опустилась на округлые ягодицы, приподнимая Джинни вверх.

Дункан шагнул к ней. Вожделение и гнев свернулись в нем пружиной, готовой в любой миг развернуться. Глаза Джинни расширились.

Его остановил плеснувшийся в них страх.

Она испугалась не Дункана, а того, с какой легкостью он мог доказать ей, что она ошибается. Но все равно это был страх.

Дункан отступил назад, усилием воли заставив себя успокоиться. Да что за чертовщина с ним творится? Чуть ощутил ее вкус и едва не обезумел. А ведь ему всегда легко удавалось сдерживать свои порывы, если дело не касалось Джинни.

Он провел зрелые годы жизни, пытаясь смыть с себя пятно измены и незаконного происхождения, добиваясь славы и состояния как Черный Горец. Честь, благородство, долг — вот во что он верил. Но один день рядом с Джинни, и он ведет себя, как чертов варвар, и готов добиваться своего, лишь бы удовлетворить проклятую мужскую гордость.

Он не притронется к ней — на этот раз. Но если она снова его вынудит…

Вероятно, поняв, что чудом избежала опасности, Джинни произнесла:

— Еще один день, Дункан. И это все. Я хочу, чтобы утром ты покинул замок.

Не сказав больше ни слова, она повернулась и вышли Джинни права: нужно убираться отсюда. Это место слишком опасно для него. И тревожили его не угрозы позвать стражей, а воспоминания — слишком живые и яркие.

Загрузка...