Глава 17

Дункан, не глядя на нее, сделал несколько шагов к мальчику.

— Воин должен уметь пользоваться любым оружием. Но самым главным оружием горца всегда будет его меч. — Он вытащил из-за пояса пистолет и протянул его Дугаллу. — На, возьми. — Джинни открыла рот, собираясь возразить, пи Дункан ее опередил: — Не волнуйся, он не заряжен.

Дугалл буквально вырвал пистолет из его рук. Дункан отступил на несколько шагов.

— Попробуй застрелить меня.

Мальчик с сомнением посмотрел на него, поднял пистолет и прицелился в грудь Дункана. Дункан рванулся со скоростью молнии. Прежде чем Дугалл успел нажать на спусковой крючок, он протянул руку за спину, вытащил из ножен огромный двуручный меч и нанес мальчику по предплечью удар такой силы, что тот выронил пистолет.

Дугалл вскрикнул от боли и схватился за ушибленное место. Джинни вскочила на ноги и хотела к нему подбежать, но ее остановило выражение упрямства на лице сына. Он не ранен и не хочет, чтобы мать кудахтала над ним, как над сосунком, особенно в присутствии другого воина.

Дугалл наклонился, поднял пистолет и отдал его Дункану.

— А как вы это сделали? Я еще никогда не видел, чтобы кто-нибудь передвигался так быстро.

— Практика, — ответил Дункан, засовывая пистолет за пояс. — Часы и часы упражнений. Даже если ты успеешь выстрелить, в пистолете только один заряд. Мой меч все равно будет быстрее, чем твоя способность каждый раз заново перезарядить оружие. Меч горца — благородное оружие, часть нашей истории. Символ нашего прошлого, и он передается от поколения к поколению.

Дугалл слушал его с нескрываемым благоговением. Очевидно, он уже начал понимать, кто такой Дункан. Взглянув на восторженное лицо сына, Джинни хотела только одного — схватиться за голову и зарыдать. Что толку обвинять Дункана? Это не поможет. Стоит всего один раз посмотреть на них вместе, и сразу становится понятно: это отец и сын.

На какой-то миг ей захотелось сказать ему правду. Но Джинни понимала, что нельзя полагаться на удачу. Он настоит на том, чтобы объявить Дугалла своим сыном, и мальчику придется расплачиваться за ошибки родителей.

Дункан положил меч плоской стороной на ладони и протянул его Дугаллу. Огромный меч был на несколько дюймов выше, чем ее сын.

— Он принадлежал моему отцу, а до того — его отцу. Этот меч передавали от отца к сыну со времен моего предка, сражавшегося на стороне короля Роберта Брюса. На нем кровь свободы.

В его голосе звучало глубокое волнение, какого Джинни никогда раньше у него не слышала.

Дугалл поднял на него широко распахнутые восторженные глаза.

— Подойди! — улыбнулся Дункан. — Можешь потрогать. Дугалл провел пальцем по костяной резьбе. Потом рванулся и вцепился в рукоятку обеими маленькими руками.

Дункан отпустил меч, и острие едва не вонзилось в землю, но Дугалл сумел его удержать. Он даже попытался крутануть меч, но было ясно, что тот слишком велик для мальчика. Щеки его покрылись красными пятнами.

— А сколько тебе лет?

Джинни ахнула, но хорошо, что Дункан этого не заметил, занятый только сыном.

— На Михайлов день мне исполнилось девять. Дункан кивнул, и только тогда она выдохнула.

— В этом возрасте я ростом был с тебя. Не слишком высоким. Поэтому мне приходилось стараться больше, чем остальным, чтобы проявить себя. Прежде всего ищи силу вот здесь, — он показал на голову, — и тогда будешь знать, как пользоваться всем прочим, когда дойдет до дела. Кроме того, в невысоком росте есть свои преимущества.

— Например?

— Если хочешь, я тебе покажу.

Нет! Джинни с трудом сдерживала ужас.

— Когда? — спросил Дугалл, с трудом скрывая нетерпение. Он широко улыбался, и ямочка на щеке была точным отражением такой же у стоявшего перед ним мужчины. И вообще, если присмотреться, видно много общего. Джинни вознесла к небу короткую молитву — пусть никто не догадается!

Дункан хмыкнул.

— Ты сначала спроси разрешения у Джей… — он осекся и поправился: — у капитана.

— Я прямо сейчас! — выкрикнул Дугалл и помчался си всех ног в замок. Джинни открыла рот, желая его остановить, и тут же снова закрыла. Пусть сын уходит. Ей тревожно, когда Дункан на него смотрит. Он не может догадаться. Но от того, что Джинни снова и снова повторяла это, паника не ослабевала.

В своем нетерпении Дугалл забыл отнести в оружейную лук и стрелы. Джинни хотела их забрать, но Дункан ее oстановил.

— Тебе не нравится, что я нахожусь рядом с твоим сыном. Почему?

В его голосе прозвучало подозрение, и кровь в жилах заледенела. Проклятие, он такой наблюдательный! Джинни заставила себя посмотреть на Дункана спокойно и уверенно.

— А что хорошего из этого может выйти? — резковато спросила она. — Через несколько дней ты пойдешь своей дорогой, а я своей. Уж лучше так.

— Полный разрыв отношений? Ты и вправду думаешь, что это возможно, Джинни?

Она вырвала руку.

— Да. — Так должно быть, но сердце ее кричало — лгунья! И Дункан это знал.

«Просто оставь меня в покое». Она подняла лук и колчан и пошла в оружейную. В небольшом деревянном строении было холодно и темно, пахло сыростью. Положив оружие на место, Джинни повернулась к двери, но выход перегораживал Дункан. Его высокая, мускулистая фигура внушительным силуэтом темнела на солнце.

— Я еще не закончил.

Джинни совершила ошибку — повернулась к нему спиной, дала загнать себя в угол. Она не доверяла себе. Когда он находился так близко, она теряла способность мыслить здраво.

Дункан закрыл за собой дверь, и помещение сделалось еще меньше. Тонкие лучики света проникали внутрь между Деревянными досками, но все равно ничего не было видно. Однако Джинни ощущала его присутствие — все ее чувства обострились. Она ощущала каждый дюйм этого высокого мускулистого тела. Каждую прядку шелковистых волос. Каждую морщинку вокруг губ.

Сердце Джинни испуганно колотилось. Она чувствовали, что Дункан хочет спросить о сыне, и понимала, что необходимо его отвлечь.

А может быть, она просто подыскивала себе оправдание?

Джинни сделала то единственное, что ей пришло в голову, раз уж Дункан вот так прижал ее к стенке. Раз уж тело все равно пело от предвкушения. Раз уж она взглянула на его губы, и ее захлестнуло желание.

Она его поцеловала. Не просто слегка прикоснулась к губам, а прильнула к ним, прижавшись и к его телу тоже. Канат, который оттаскивал их друг от друга, лопнул, и страсть, обуревавшая обоих последние несколько недель, превратилась в одно могучее, все сметающее на своем пути вожделение.

Они впились друг в друга, стремясь прижаться как можно сильнее, пытаясь погасить пламя, грозившее испепелить обоих.

Ее обволакивал его жар. Его мужское начало. Соблазнительная сила его твердого, как скала, тела. Есть что-то первобытно притягательное в крупном мужчине, который тебя обнимает.

Это было слишком хорошо. Именно это желание преследовало ее все долгие годы.

Его губы впивались в ее рот жадно, страстно, нетерпеливо.

Дункан застонал, губами открыл ее рот и дерзко вонзился внутрь языком. Рукой он обхватил ее ягодицы, прижимая Джинни бедрами к себе. Его твердое естество, эта толстая стальная колонна, оказалось прямо у нее между ног.

Она чувствовала его величину. Его мощь.

Она задрожала — затрепетала — и ощутила, как его член пульсирует у нее между ногами. Бедра задвигались ему навстречу. Джинни терлась об него, стремясь облегчить сит нетерпение, свое желание, свое вожделение.

Она могла думать только об одном — как он окажется внутри. Заполнит ее. Сделает своей. Снова.

Дункан больше не мог сдерживаться. В нем бушевало желание, дикое и ненасытное. Вкус ее страсти казался амброзией для голодающего мужчины.

Ему было мало. Он целовал ее все сильнее и сильнее. Глубже. Упивался ею с каждым вздохом.

Он забыл, как это чудесно — держать ее в своих объятиях. Какая она мягкая и женственная. Как от нее пахнет, словно от экзотического цветка. Как нежно падают ему на руки ее шелковистые локоны. Он вспомнил, каково это было, когда мягкие волны ее волос рассыпаются у него по груди, и, застонав, вонзился языком ей в рот долгими настойчивыми толчками.

Ее поцелуй застал его врасплох. Тело пылало, как огонь в горне кузнеца. Всплыли все старые воспоминания. Ее роскошное тело прижималось к нему, и Дункан едва выдерживал это. Сладкая готовность женщины отдаться оказалась слишком возбуждающей, этому невозможно было противиться.

Все варварские инстинкты требовали — возьми ее. Задери на ней юбки, вонзись в нее и сделай своей. Снова! Но на этот раз он ее не отпустит.

Как давно все это было! Дункан подхватил Джинни под ягодицы и приподнял, прижимая к себе. Кровь ринулась в его давно восставшее, твердое, как камень, естество. Оно почти что лопалось. Джинни качнулась к нему, Дункан вздрогнул и едва не кончил. Ее тело кричало о том, чего она так страстно желает.

Он понимал, что все происходит слишком быстро, что он слишком груб, что может сделать ей больно, и поэтому, собрав остатки самообладания, попытался успокоиться. Укротить свою дикость.

Но Джинни ему не позволила. Она протестующе застонала, настойчиво обхватила его ногами, она терлась об него и целовала его как обезумевшая.

Дункан зарычал. Она его хочет, и этого достаточно.

Прервав поцелуй, он провел губами подлинной стройной шее, наслаждаясь теплом ее кожи, вдыхая свежий аромат. Одной рукой он развязал на ней плащ и расстегнул верхние пуговки бархатного жакета, чтобы поцеловать грудь. Чтобы скользнуть языком под сорочку вдоль краев корсета. Когда его язык задел упругий комочек, Джинни застонала и так вцепилась ему в плечи, словно ноги ее не держали.

Краем сознания Дункан понимал, что это очень опасно — их могли обнаружить в любую минуту, но это только усиливало возбуждение и желание. Позже у него будет время раздеть ее донага, чтобы вылизать и высосать каждый дюйм ее восхитительного тела, но сейчас они слишком изголодались.

Его язык дразняще обвел твердый бугорок ее соска, а рука задрала вверх юбки, заткнув их за пояс.

Ощутив порыв холодного воздуха, Джинни ахнула, но Дункан не дал ей времени возразить. Его рука уже нащупала ее жаркое местечко.

От этого чувственного прикосновения его плоть дернулась. Под пальцами скользила нежная шелковистость. Дункан ласкал ее длинными, уверенными движениями.

— Ты такая влажная! — простонал он.

Джинни ничего не ответила, только издала негромкий горловой звук, и тело ее затрепетало.

Он чувствовал, как тепло у нее между ног, и стремился внутрь. Хотел ощутить, как она сжимает его там, внутри, как кричит от наслаждения.

Он скользнул внутрь пальцем. Сначала медленно, потом более решительно. Покручивал, дразнил. Потирал самое чувствительное местечко до тех пор, пока она не задышали громко и прерывисто.

Тогда Дункан развязал бриджи. Восставшее естество выпрыгнуло наружу. Холодный воздух показался его разгоряченной коже облегчением. На самом кончике поблескивала капелька предвкушения. Перекинув одну изящную ногу Джинни через свою руку, Дункан слегка согнул колени, что бы выбрать самый удобный угол.

Мышцы живота сжались, когда отяжелевшая головка его естества погрузилась во влажную распухшую плоть. Мышцы шеи и плеч напряглись, так он сопротивлялся желанию вонзиться в нее изо всех сил.

Дункан замер в таком положении — плоть к плоти — и заставил Джинни посмотреть на него. Увидеть его. Понять, что именно он доставляет ей наслаждение. Что только он может помочь ей прочувствовать все это. Что она принадлежит ему.

Ему было мало бессмысленной покорности тела.

Джинни посмотрела на него затуманенным взглядом из-под тяжелых век. Ее прекрасные черты исказились от желания.

— Дункан, — умоляюще произнесла она.

Он почувствовал острое мужское удовлетворение, но ему хотелось большего. Он хотел ее всю — тело, сердце и душу. И желание услышать это признание перевесило все, даже бушующее в нем вожделение.

— Скажи, что ты хочешь этого, Джинни. Скажи, что ты хочешь меня.

«И только меня».

Ее глаза расширились, она словно внезапно очнулась.

— Я…

Она колебалась.

Дункан застыл, поняв ее слова раньше, чем она их произнесла. В грудь впилось горькое разочарование, подобное зубьям стального капкана.

Джинни пыталась удержать ту пелену страсти, что притупляла чувства — дрожащую возбуждающую волну, покалывание, учащенное биение пульса — но все это проскальзывало между пальцами, как вода сквозь решето. Мгновение прошло, и нежеланная ясность мысли и холодного разума уже появилась в сознании.

Тело дрожало, жалуясь на внезапное прекращение наслаждения. Ей казалось, что ее подвели к самим вратам рая, чтобы жестоко выкинуть обратно на землю.

Ее охватил беспричинный гнев. Зачем он это делает? Зачем вынуждает ее вслух сказать о том, что происходит? Почему нельзя просто забыть обо всем и позволить желанию взять верх?

Она замерла. По тем же причинам, по каким сама она не могла произнести: «Да, я хочу этого. Да, я хочу тебя» — и целиком отдаться наслаждению.

Оба они изменились. Они больше не юнец и девчонка, готовые предаться страсти. Джинни лучше многих других знала, к каким это приводит последствиям.

Она оттолкнула Дункана, в ужасе от того безумия, что завладело ею. От того, что она едва не совершила.

— Прости. Я… я не могу.

— Тебя что-то сдерживает, — сказал Дункан, взял Джинни за руку и привлек к себе, опасно приблизив к ней лицо.

Что ты скрываешь от меня, Джинни? Это как-то связано с твоим мужем? — Она молчала, чувствуя, как от ужаса перехватило горло. — С твоим сыном?

Он притянул ее к себе так близко и смотрел прямо ей в глаза. И все увидел. Джинни не смогла скрыть панику, плеснувшую в глазах.

— Значит, ты защищаешь от меня своего сына. — Он всматривался в ее лицо. — Почему?

Сердце ее отчаянно колотилось, она лихорадочно подыскивала какое-нибудь объяснение, далекое от правды. Все, за что она так боролась, что пыталась уберечь, вот-вот могло рухнуть. Она боялась открыть рот, боялась, что правда сама собой соскользнет с ее языка.

— Что плохого я могу сделать твоему сыну?

— Разве ты не понимаешь, что одно твое присутствие уже представляет для него угрозу? Если ты впутаешь моего мужа в историю заговора против тебя, кто, по-твоему, будет нести на себе бремя его вины? Ты можешь погубить будущее моего сына, уничтожить все, что я так пыталась уберечь! — выпалила она, подойдя почти вплотную к правде — в этот миг ей было на все наплевать.

Их взгляды встретились.

— И поэтому ты отказалась мне помочь? Чтобы защитить сына?

Она уловила настойчивость в его голосе, словно ответ был для него очень важен.

— А что мне оставалось делать? Помочь тебе погубить его?

— Я бы никогда не допустил, чтобы такое случилось, Джинни, — произнес Дункан, приподняв ее подбородок и заставив ее посмотреть на себя. На какой-то миг гнев, искажавший его лицо совсем недавно, исчез, и осталась только нежность. — Мальчик не виноват в том, что случилось. Клянусь, что он не пострадает.

Но если солдаты кузена поймают его? Как он тогда сможет защитить ее сына?

Да, все инстинкты кричали — кинься в его объятия, закрой глаза и доверься той силе, что соединяет вас. Это кажется таким простым… но Джинни знала, что простоты следует остерегаться.

И не доверяла она не только ему; она не доверяла и самой себе. Когда дело доходило до Дункана, ее суждения переставали быть здравыми.

Должно быть, эта неуверенность отразилась на лице Джинни. Дункан отпустил ее подбородок и отступил назад.

— Я не могу изменить прошлое, Джинни. Не могу и тебя заставить забыть о нем. Я подвел тебя. Мне следовало выслушать тебя, дать тебе возможность объясниться. Но теперь я совсем не тот человек, каким был тогда. — Он посмотрел на нее долгим проницательным взглядом. — Господь свидетель, я пытался, но мне так и не удалось забыть тебя. Ты в моей крови, в моем сердце. Я хочу попытаться спасти хоть что-то, оставшееся между нами, но не могу сделать этого в одиночку.

Прежде чем Джинни успела ответить, Дункан повернулся и вышел, даже не оглянувшись. Она уставилась на дверь. Паника, охватившая ее несколько минут назад, все усиливалась и грозила захлестнуть сердце. Сердце, которому должно быть все равно. Но броня прошедших лет рассыпалась, оставив ее без защиты и такой уязвимой.

«Не уходи!» У Джинни невольно вырвалась мольба девушки, которой она была когда-то, женщины, которой стала.

А сумеет ли она когда-нибудь заглушить ее навсегда?

Джинни боялась, что знает ответ.

Дункан вышел из оружейной, проклиная всех женщин на свете. Джинни принадлежит ему, черт бы ее побрал! Разве она этого не чувствует? Пусть же она наконец примет решение. Время — вот то, чего ему сейчас так не хватало.

По двору ходили какие-то люди, но, взглянув на его лицо, спешили скорее отойти подальше. Дункан посмотрел в сторону площадки для тренировок, где встретил Джинни. Он надеялся, что хороший бой на мечах поможет ему хоть немного успокоиться, но с сожалением увидел, что стражники еще не вернулись с утренней верховой езды.

Джейми считал, что Дункану лучше не покидать замок, пока они не решат, что делать. Уже столкнувшись с искавшими его солдатами, Дункан согласился с братом и не хотел искушать судьбу.

Он пересек двор, направляясь к башне. Почему-то ему казалось, что мальчик будет ждать его на лестнице. Всякий раз при виде Дугалла сердце у Дункана начинало щемить, и он с тоской понимал — сложись обстоятельства по-другому, и это мог быть его сын. Он внимательно всматривался в лицо мальчика, искал сходство, но видел только черты Джинни. Насколько Дункан помнил Джона Гранта, брата Джинни, мальчик сильно походил на него.

Он нахмурился. Только не цветом волос. У Джона Гранта, как и у Френсиса Гордона, волосы белокурые. Но потом Джинни его поцеловала, и он забыл обо всем, кроме пылкой женщины в своих объятиях. Может, это намеренно? Может, Джинни пыталась его отвлечь?

Он уже поднялся на половину лестницы, как вдруг услышал женский крик:

— Дункан!

Сердце его перестало биться. На какой-то миг он решил, что это Джинни. Но едва повернувшись и заметив, как в ворота вихрем влетела женщина верхом на лошади, он понял, что это вовсе не Джинни.

Капюшон с головы слетел, явив миру копну светлых волос.

— Дункан! — снова закричала она. По ее щекам струились слезы.

Две пары синих глаз встретились, и Дункана озарило. Жаркая волна поднялась к горлу. Только один человек на свете мог быть так счастлив, увидев его.

— Лиззи, — с трудом выдавил он и раскрыл объятия.

Загрузка...