Ванильный вкус поцелуя

Глава одиннадцатая

Мужество у Стефани было, надо отдать ей должное. Мужество и наглость! Сидя по левую руку от Матео во время обеда, она держалась великолепно, принимая как должное возвышенные комплименты, которые сыпались на нее от многочисленных членов его семьи. Лишь Матео понял по ее поведению и знакомому холодному голубому огоньку в глазах, что это всего лишь щит, за которым прячется душевная тревога.

Он сын не Чарльза… он твой…

Вот так просто бросила она ему в лицо эти слова и стала смотреть, какова будет реакция.

Светловолосый и голубоглазый Саймон — его сын? У Матео закружилась голова от этой мысли.

— Невероятно! — возмущенно воскликнул он. — Этого не может быть!

— Если тебя убедит лишь результат ДНК, — заметила тогда Стефани без каких-либо эмоций, — это можно устроить.

Какое она имеет право так безответственно распоряжаться жизнями других людей?!

Но Матео понимал, что не нужны никакие лабораторные анализы. Стефани не лгала. Его интуиция, молчавшая ранее, подсказывала, что женщина говорит правду, возможно, впервые за все время их знакомства.

Но еще хуже было то, что с самого начала, когда она только приехала на Ишиа и пугалась всякий раз, как видела его, Матео спрашивал себя, не он ли отец ребенка. Что-то в самом мальчике странным образом его трогало. Но, черт возьми, он не прислушался к этому. Решил, что она при своей скрупулезной честности не могла совершить такого обмана, что он просто принимает желаемое за действительное и что ему лучше сосредоточить внимание на ней — главном предмете своего обожания. В конце концов, какой смысл разрушать жизнь ребенка, если ему, Матео, не суждено стать неотъемлемой ее частью? Времени хватит, чтобы привязаться к мальчику, когда он будет знать, что Стефани его любит…

— Un brindisi тост! — провозгласил на другом конце стола немного подвыпивший кузен Матео — Джакомо. — За Матео и его красивую канадку Стефани! Добро пожаловать в нашу семью, signora!

— Grazie, — поблагодарила она, держась именно так, как и подобает хорошо воспитанной Лейланд: скрывая свое страдание за непробиваемой сдержанностью и отвечая с учтивой улыбкой идеального гостя, который не принимает больше, чем предлагается.

Но Матео видел, как крепко она сжала бокал, как старалась сдержать волнение. Если его мать и бабушка заметили ее растерянность, то не подали вида. Когда Джакомо развлекал всех исполнением отрывков из «Свадьбы Фигаро», они только дарили ей теплые, подбадривающие улыбки, кивали в знак одобрения, — короче, сделали почти все. Оставалось только встать и объявить Стефани их будущей невесткой.

Матео вновь мысленно перенесся к сцене в библиотеке.

— Тебе не нужно этого делать, — призналась она дрожащим шепотом, когда он поинтересовался, как ему сообщить о сыне своим близким родственникам. — Я уже сказала им.

Он выругался по-итальянски и ударил кулаком по стене.

— Значит, я узнал последним?

Не глядя в его сторону, Стефани кивнула.

— Я не хотела, чтобы так получилось, Матео.

— Разумеется, — глухо отозвался он. — Уверен — будь твоя воля, ты бы унесла свою тайну в могилу.

— Нет! — вскрикнула Стефани. — Я собиралась признаться тебе до конца уикэнда. Я больше не могла выносить тяжести вины.

— Так теперь, когда дом полон гостей, ты решила освободиться от нее? Почему, Стефани? Ты рассчитывала, что из-за их присутствия я спокойнее приму твое потрясающее откровение и не буду обвинять в том, что ты натворила?

— Послушай. — Стефани хотела взять его за руки, но Матео отдернул руку с нескрываемым отвращением.

Она не нужна ему, не нужны ни прикосновение ее мягкой гладкой кожи, ни ее лживые губы, ни жалостливые, блестящие от слез глаза.

— Я не…

— Хватит! — прервал он.

— Но я хочу объяснить, Матео!

— Конечно, хочешь, но когда я сам выберу время, а не ты. Сейчас нас ждет празднично накрытый стол. Обед продлится до вечера. У нас в гостях четырнадцать родственников, которые желают сесть за стол и не могут этого сделать, потому что, согласно этикету, должны подождать, пока почетный гость не присоединится к ним. Ты, надо думать, и не подозревала, что в моей семье соблюдаются принятые в обществе правила поведения, не говоря уже о том, что их твердо придерживаются.

Не обращая внимания на его сарказм, Стефани в панике закричала:

— Мы должны сначала все обсудить! Я не могу смотреть им в глаза!

— Почему же, cara Стефани, моя прекрасная лгунья? До сих пор тебе удавалось держаться с восхитительным апломбом, несмотря на мнимую тяжесть вины. Что тебе еще час, или два, или десять? Что тебе еще один день или неделя?

— Пожалуйста, Матео, не мучь меня! Прими мои объяснения, умоляю тебя.

— Ну уж нет! Может быть, тебя ни капельки не беспокоит, что ты ставишь себя в неловкое положение, но я не позволю поставить в неловкое положение меня или мою семью. Поэтому убери со своего лживого личика фальшивую печаль и замени ее чем-нибудь более подходящим к случаю.

— Не стану! — дрожащим голосом воскликнула она. — Я не могу!

— Сможешь и сделаешь. — Матео крепко взял ее за руку и вывел из библиотеки.

И она смогла и сделала! Оживленный разговор, ровный смех, когда его кузены вспоминали о своих детских подвигах. А о том, что Стефани почти ничего не съела, знал только мажордом. Он просто убирал ее тарелку с нетронутой едой и ставил вместо нее другую.

Матео было жаль, что он не испытывает удовольствия, видя ее страдания. Ему хотелось бы почувствовать удовлетворение от того, что она сама навлекла это на себя. Ему хотелось возненавидеть ее. У него были все основания презирать Стефани.

Но, черт бы ее побрал, он не мог вынести подавленной ранимости в ее глазах и дрожащих изогнутых губ. Он разволновался из-за хрупкости ее души.

И это его злило.

Возможности ускользнуть не было, пока все не перешли из столовой в вечерний салон выпить эспрессо и grappa. В последовавшей суматохе Стефани удалось проскочить в дверь и уйти в отведенные ей апартаменты.

Огромное напряжение измотало ее физически и душевно. По мере приближения к комнате, звуки смеха и голосов постепенно стихали.

Проходя мимо окна, Стефани остановилась. Темное небо было сплошь усыпано звездами. Ночь была так хороша, что у женщины защемило в груди.

Она завидовала Матео: у него большая сплоченная семья, так непохожая на ее собственную. Но даже всей их приветливой теплоты не хватило бы, чтобы противостоять холодному, как лед, гневу Матео.

Стефани мучилась от боли, ей хотелось стереть из памяти все прошлое и настоящее.

Наконец она немного восстановила ослабнувшие силы и, спотыкаясь, пошла дальше. Конечно, Матео разозлится, что она ушла, но больше, чем раньше, он разозлиться не может, Стефани в этом не сомневалась.

— Твой покойный муж и я не взаимозаменяемы, — возмутился он, когда Стефани осмелилась предположить, что он, в конечном счете, займет законное место в жизни своего сына.

— Но если я объясню…

— Что? Что ты намеренно ввела его в заблуждение и сознательно держала его настоящего отца вдали от него все эти годы? Как твой извращенный разум оправдывает такие действия, Стефани?

Говоря откровенно, оправдания не было. Ничто не могло оправдать, что она лишила мальчика настоящего отца. И как только она могла думать по-другому?

Открыв дверь в спальню, Стефани заметила, как лунный свет, проникающий сквозь высокие окна, превращает все, к чему прикасается, в серебро.

Оглядывая сквозь слезы эту красоту, она подумала, что вот это — истинное наследство Саймона. Не материальное богатство, выраженное в элегантной старинной обстановке, а вечное спокойствие, присутствующее в самой атмосфере этого дома. Она лишила его этого, лишила уз любящей семьи, предоставив взамен жизнь с матерью-одиночкой, которая, из-за необходимости обеспечивать его, поручала заботу о сыне малознакомым людям.

Чувствуя себя глубоко несчастной, Стефани сняла атласные туфельки и босиком прошла по мраморному полу. Взбитые подушки и прохладные белоснежные простыни манили найти временное успокоение после всего что ей пришлось испытать. И Стефани не сопротивлялась. Сейчас не время размышлять о том, как ей справиться с критической ситуацией. К тому же она безумно устала, что лишало ее возможности трезво мыслить. Кто-то сказал однажды, что самые темные часы бывают перед рассветом, и Стефани не собиралась с этим спорить. Может быть, утром все окажется не таким черным? Может, во сне к ней придут ответы, которых она так отчаянно искала.

Стефани стянула платье и повесила в гардероб, потом сняла украшения и достала ночную рубашку. Сама обычность этих действий немного успокоила ее, напомнив, что, какой бы плохой и безвыходной ни казалась ситуация, жизнь продолжается. И этот день пройдет.

Она прошла в ванную и наскоро приняла душ. Открыв дверь, Стефани увидела Матео. Он подошел к ней, и женщина почувствовала исходившую от него ярость. В воздухе повисло напряжение. Глаза Матео гневно горели.

Стефани никогда не думала, что будет бояться его, но сейчас она содрогнулась от страха. В панике она бросилась к двери, но Матео преградил дорогу, и она натолкнулась на его твердую стальную грудь.

Он прижал ее к себе, сдавил, как тисками. Меряться с ним силами было бессмысленно, он запросто мог оторвать ее от пола, мог одной рукой сломать ей шею.

И сейчас, судя по его виду, он собирался сделать и то и другое.

— Отпусти меня! — жалко потребовала Стефани.

— Нет, — хрипло ответил Матео, сжимая ее еще крепче, — я еще не разделался с тобой. А это, моя дорогая Стефани, будет не так скоро.

Она попыталась высвободиться, но он лишь сильнее сжал руки.

— Не заставляй меня делать тебе больно, Стефани, — предостерег Матео с тихой и неумолимой угрозой.

— Ты уже это делаешь, — ответила она. — Твоя мама будет в ужасе, если узнает, что ты был здесь и так терроризировал меня. А твоей бабушке будет за тебя стыдно. А что подумал бы твой сын, если бы увидел, как ты распускаешь руки?..

Стефани говорила все, что взбредет в голову, отчаянно пытаясь себя защитить, однако, к ее удивлению, эти обвинения подействовали.

Матео отпустил ее, и, потеряв равновесие, она чуть не упала к его ногам. Он отвернулся, как будто ему было противно смотреть на нее, и сделал несколько глубоких тяжелых вдохов.

— И это ты довела меня до такого состояния, — пробормотал он. — Превратила в безмозглого хулигана, который использует звериное насилие, чтобы справиться со своими неприятностями.

— Прости меня, Матео, — прошептала она. — Я знаю, какую боль причинила тебе.

Он снова посмотрел на нее, и Стефани вздрогнула, увидев холодную пустоту в его глазах.

— Неужели?

— Да, знаю, — подтвердила она. — Потому что мне тоже тяжело. Ты не представляешь, какую ужасную боль я вынесла, скрывая это от тебя.

— У тебя чертовски крепкие нервы, если ты пытаешься вызвать у меня сочувствие. — Матео горько усмехнулся.

— Если для тебя это имеет значение, — я много раз жалела, что не осмелилась сообщить тебе о своей беременности.

— Почему же ты не сделала этого? И не трудись объяснять тем, что я уехал из твоей страны. Если бы ты действительно захотела связаться со мной, надо было всего лишь спросить дедушку и бабушку, где меня найти.

Стефани твердо встретила его взгляд.

— И ты бы поверил, что являешься отцом моего ребенка? Мы ведь предохранялись. Ты был очень уверен, что я защищена от беременности.

— А ты была уверена, что я неподходящий кандидат для представительницы семейства Лейландов.

— Такая мысль никогда не приходила мне в голову!

— Ой ли! То-то ты и не оставила мне ни единого шанса. Вместо этого быстренько нашла себе мужчину, более подходящего на роль мужа и отца своего ребенка, прыгнула к нему в постель, чтобы скрыть правду.

— Мне пришлось! — горестно воскликнула женщина. — Но совсем не потому, что ты думаешь. Если бы отец узнал, что Саймон незаконнорожденный, он бы никогда не принял его. Я лгала, но не потому, что стыдилась тебя, Матео. Я сделала это, чтобы защитить сына.

— Ты лгала, потому что струсила, решила найти наиболее легкий и удобный выход. Мне смешно, что меня так поразили твоя наивность и широко раскрытые глаза, твои бесхитростные заявления о святости семьи!

Чувствуя, что терять ей больше нечего, Стефани произнесла:

— Я даже хуже, чем ты думаешь. Я бы не рассказала тебе о Саймоне, если бы меня не заставила Коринна.

— Так Коринна тоже знает? — Его возмущению не было предела. — Dio, Боже, до чего доходит твой цинизм, если ты рассказала всем, кроме меня?

— Она сама догадалась. Но я всегда мечтала, чтобы Саймон когда-нибудь узнал, что ты его отец.

— Мечтала, возможно, но ничего не сделала, чтобы это осуществить. И только благодаря Коринне я могу теперь воспользоваться своими отцовскими правами.

— Как мне убедить тебя, что я очень сожалею о своем поступке? — Стефани с мольбой взглянула в холодные темные глаза.

— Не спрашивай меня. Ты так часто лгала, что я не уверен, помнишь ли ты, что такое правда. Ты не можешь раскрыть рта, чтобы не исказить факты.

— Это несправедливо, Матео. Кроме того что я не сказала тебе о Саймоне, я никогда тебе не лгала.

— В самом деле? А разве не ты сказала мне вчера, что этот уикэнд мы проведем вдвоем?

— Да, и могу подтвердить каждое слово.

— Но нас не двое, Стефани. Здесь незримо присутствует третий, которого ты скрывала и о котором я имел полное право знать. Разве это не умышленный обман?

Стефани уронила голову на руки.

— Если ты так говоришь, то да. Но вина лежит не только на мне. Ты тоже обманул меня, скрыв правду о том, кем являешься на самом деле.

— И ты думаешь, что сравняла счет? — усмехнулся Матео.

Стефани знала, что их действия не сравнимы, что ее грех намного больше. Единственное, что она могла сейчас сделать, это положиться на свое сердце. Оно подскажет.

— Нет, конечно, нет, — согласилась она. — Но я могу поклясться жизнью нашего сына, что я люблю тебя. Я всегда тебя любила. И ничто не изменит этого.

— Ничто? — переспросил Матео таким убийственным тоном, что у нее по коже побежали мурашки. — И даже если я скажу тебе, что теперь мой черед быть с Саймоном? В конце концов, он был с тобой целых десять лет. Думаю, будет справедливо, если теперь я займу твое место.

— Ты не сделаешь этого! — возмутилась Стефани, дрожа от страха. — Ты не заставишь его выбирать между нами.

— Ты так уверена?

— Да, — ответила она, не желая поддаваться дикому ужасу, который охватил ее. — Сейчас ты злишься, Матео, но на самом деле ты не жестокий человек. Ты не станешь отрывать сына от матери.

Он гневно сверкнул глазами и вдруг сразу как-то сник. В комнате повисла тишина, а потом Матео тихо сказал:

— Ты права, не стану. А это означает, что тебе и мне надо прийти к компромиссу.

— К какому компромиссу? — осторожно спросила Стефани.

— Мы можем выйти из этого тупика, только поженившись. Таким образом мы избежим судебных разбирательств по поводу опеки и дадим Саймону то, чего у него не было: маму и папу, которые будут заботиться о его счастье и благосостоянии. Мы будем жить в Италии, подальше от твоих отца и старшего брата. Ты лишила моего деда знакомства с собственным внуком, но ты не сделаешь подобного по отношению к моим матери и бабушке. Разве это не цивилизованное решение, моя дорогая синьора? — Последние слова Матео буквально выплюнул ей в лицо, пропитав их всем ядом, который в нем накопился. Заметив, что женщина молчит, он холодно поинтересовался: — Ты колеблешься, Стефани? Я что-нибудь забыл?

— Нет, — возразила она, — но ответь мне на один вопрос. Предложил бы ты мне выйти замуж, если бы не узнал, что Саймон твой сын?

— А стала бы ты настаивать, что любишь меня, если бы не убедилась, что меня не нужно прятать от твоего претенциозного отца?

— Да.

— Тогда я бы попросил тебя выйти за меня замуж. Но не по той же причине, по которой предлагаю сейчас. Раньше я верил в тебя, верил, что вместе мы сможем построить жизнь. Это был бы брак по любви.

— А теперь?

— Теперь, — Матео пожал плечами, — это стало браком по расчету. Это будет соглашение, контракт, составленный юристами, включая законное усыновление моего ребенка, что я считаю необходимым, чтобы защитить и его права, и мои. Теперь я женюсь на тебе ради сына, а не ради себя.

— С любовью нельзя вот так закончить, Матео.

Он улыбнулся, но в жестком изгибе губ не было ни чуточки тепла.

— То, что я сказал «по любви», не значит, что я так думал.

Пораженная безжалостностью тона, Стефани сжалась.

— Тогда зачем ты настаиваешь на возрождении наших отношений?

— По той же причине, что и десять лет назад. Ты достойная партнерша для мужчины моего положения; ты для меня желанна. Даже сейчас я хочу тебя. Я вижу, как ты сидишь в хорошенькой ночной рубашке, и представляю, как срываю ее с тебя. Ты голая лежишь подо мной, твои ноги переплелись с моими, а тихие стоны сводят меня с ума.

— Тогда чего же ты ждешь? — воскликнула она в отчаянии со слезами на глазах. — Если это все, что я могу тебе дать, почему ты не возьмешь меня?

— Потому что мне отвратительна моя слабость. — Матео развернулся и пошел к двери. — И потом, существуют менее унизительные способы, чтобы мужчина мог удовлетворить свои плотские потребности.

— Какие же? Пойти к другой женщине?

Он бросил ей через плечо еще одну горькую улыбку.

— Придумай что-нибудь получше, Стефани. Бог свидетель, ты умела делать это в прошлом!

Он уже открыл дверь, но Стефани бросилась к нему. Схватив его за руку, она повернула его к себе, но слова застыли у нее на губах.

Матео холодно взглянул на нее и тихо промолвил:

— Ты помнишь, совсем недавно я сказал тебе, что меня не надо бояться, что я не прошу у тебя твоего первенца?

Она замерла.

— Вижу, что помнишь. — Матео неумолимо смотрел ей в глаза. — Сейчас, Стефани, я не прошу, я забираю. Саймон узнает, что я его настоящий отец, узнает от меня. И если ты захочешь быть с нами, — хорошо. А если нет… — Он пожал плечами. — Тогда arrivederci, cara mia.